ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. 29 апреля 1992

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

29 апреля 1992

Дорогой друг,

Я хотел бы сообщить, что всё налаживается, но, к сожалению, это не так. Мне трудно, потому что мы снова вернулись в школу, и я не могу ходить в те места, куда ходил раньше. И всё не может быть по-прежнему. А я пока не был готов прощаться.

Если честно, то я всего избегаю. Я хожу по школьным коридорам и смотрю на людей. Я смотрю на учителей и удивляюсь, почему они здесь. Любят ли они свою работу. Или нас. Интересно, насколько умны они были, когда им было пятнадцать? Не в плохом смысле. Просто любопытно. Это всё равно, что смотреть на студентов и думать, кому из них разбили сердце, как они справились с тремя экзаменами и эссе по книге. Или задумываться о том, кто разбил им сердце. И почему. Тем более, я знаю, что если бы они ходили в другую школу, то тот, которому разбили сердце, в любом случае пострадал бы от любовных проблем, пусть даже и с другим человеком. Так почему же это настолько личное? И если бы я ходил в другую школу, я бы не знал ни Сэм, ни Патрика, ни Мэри Элизабет, ни кого-либо ещё, кроме своей семьи.

Я могу рассказать тебе об одном случае. В последнее время я хожу в торговый центр. Эти пару недель я бывал там каждый день, пытаясь выяснить, зачем люди туда ходят. Это что-то вроде моего личного исследования.

Там был маленький мальчик. Примерно четырёх лет. Я не уверен. Он сильно плакал и звал свою маму. Скорее всего, он потерялся. Тогда я увидел паренька постарше, которому было примерно семнадцать. Думаю, он ходит в другую школу, потому что раньше я его не видел. Так или иначе, паренёк постарше был похож на хулигана в этой кожаной куртке и с длинными волосами. Он подошёл к мальчику и спросил его имя. Маленький мальчик ответил и перестал плакать. Затем паренёк ушёл вместе с ним. Минуту спустя я услышал, как по внутренней связи обратились к маме мальчика и объявили, что он находится у справочного бюро. Я подошёл к справочному бюро, дабы узнать, что произойдёт. Думаю, мама искала его довольно долго, потому что она подбежала к справочному бюро и, когда увидела маленького мальчика, начала плакать. Она крепко взяла его за руку и сказала, чтобы он больше никогда не убегал. Потом она поблагодарила паренька, а тот ответил:

— В следующий раз следите за ним лучше, чёрт возьми.

Сказав это, он ушёл.

Мужчина с усами в справочном бюро онемел. Как и мать мальчика. Мальчик вытер нос, посмотрел на свою маму и сказал:

— Картошка фри.

Мама взглянула на него, кивнула, и они ушли. Я последовал за ними. Они зашли в кафе быстрого питания и заказали картофель фри. Мальчик улыбался и весь измазался кетчупом. Мама вытирала его лицо между затяжками сигареты. Я продолжал смотреть на мать, пытаясь представить, как она выглядела в молодости. Была ли она замужем. Был ли её ребёнок случайным или запланированным. И есть ли какая-то разница.

Я увидел там и других людей. Одиноко сидели мужчины в возрасте. Молодые девушки с голубыми тенями на веках и неправильным прикусом. Маленькие дети, которые выглядели уставшими. Их отцы в красивых пальто выглядели ещё более уставшими. Молодые ребята работали за прилавками и делали это без особого энтузиазма. Кассовые аппараты открывались и закрывались. Люди продолжали платить деньги и получать сдачу. И всё это тревожило меня.

Поэтому я решил найти другое место, чтобы раздумывать, зачем люди туда ходят. К несчастью, таких мест не очень много. Не знаю, как долго я продержусь без друга. Это было очень легко, до тех пор как я не узнал, что значит настоящий друг. Иногда гораздо проще не знать о чём-то. И достаточно просто есть картошку фри со своей мамой.

Единственным человеком, с которым я заговорил, была Сьюзен, девушка, которая «гуляла» с Майклом ещё в средней школе, когда у неё были брекеты. Я увидел её в коридоре в окружении компании парней, которых я не знаю. Они смеялись и шутили над пошлостями, и Сьюзен изо всех сил смеялась вместе с ними. Когда она увидела, как я приближаюсь к их группе, её лицо побледнело.

Так, будто бы она не хотела вспоминать, какой была год назад, и, конечно, не желала, чтобы эти парни догадались о том, что она знает меня и была моей подругой.

Они замолчали и уставились на меня, но я даже не заметил их. Я просто посмотрел на Сьюзен и выпалил:

— Ты скучаешь по нему хоть иногда?

Я произнёс это не в придирчивом и осуждающем тоне. Я просто хотел узнать, помнит ли кто-нибудь о Майкле. По правде говоря, я был обкурен, в плохом состоянии и не мог выкинуть этот вопрос из головы. Сьюзен была в недоумении. Она не знала, что делать. Это были первые слова, после того как мы не общались с конца прошлого года. Думаю, было несправедливо спрашивать её об этом перед компанией, но я никогда не видел её одну и действительно хотел узнать ответ. Сначала я думал, что её лицо было озадаченным из-за удивления, но так как оно долго оставалось таким же, я понял, что это не так. Вдруг меня осенило, что если бы Майкл всё ещё был жив, Сьюзен, наверное, больше бы с ним не встречалась. Не потому, что она плохая, мелочная или жалкая. А потому, что всё меняется. И друзья уходят. И жизнь ни для кого не останавливается.

— Извини за беспокойство, Сьюзен. Просто у меня трудное время. Вот и всё. Всего хорошего, — сказал я и ушёл.

— Господи, этот парень — грёбаный урод, — услышал я, как прошептал один из парней, когда я почти прошёл коридор. Он сказал это не в плохом смысле, а скорее как факт, и Сьюзен не поправила его. Не знаю, поправил бы я его и сам теперь.

С любовью, Чарли.

2 мая 1992

Дорогой друг,

Пару дней назад я снова зашёл к Бобу купить травки. Возможно, следует заметить, что я порой забываю, что Боб не ходит с нами в школу. Наверное, это потому, что он смотрит телевизор больше всех моих знакомых и знает много всяких вещей. Ты бы слышал, как он говорит о Мэри Тайлер Мур. Это жутковато.

У Боба странные жизненные принципы. Он говорит, что принимает душ через день. Ежедневно взвешивает свой запас наркотиков. И говорит, что если ты с кем-то куришь, и у тебя зажигалка, то сначала нужно зажечь сигарету компаньона. Но если у тебя спички, сначала нужно зажечь свою сигарету, чтобы самому вдохнуть вредные серные пары. Он говорит, что это вежливо. Ещё он говорит, что «три сигареты на спичку» — плохая примета. Это он услышал от своего дяди, воевавшего во Вьетнаме. Якобы времени для зажжения трёх сигарет достаточно, чтобы враг распознал, где ты находишься.

Боб говорит, что если ты один зажигаешь сигарету, и она загорается только наполовину, это значит, что кто-то думает о тебе. Ещё он говорит, что если находишь монетку, которая лежит «орлом» вверх, — это удача. Он говорит, что лучше всего — найти удачную монетку, когда ты не один, и отдать её этому человеку с пожеланиями удачи. Он верит в карму. А ещё любит играть в карты.

Боб учится в местном общественном колледже неполной занятости. Он хочет стать поваром. Он ещё несовершеннолетний, а его родители никогда не бывают дома. Он говорит, что когда был младше, это его расстраивало, но теперь уже не так сильно.

Особенность Боба в том, что когда впервые встречаешь его, он кажется действительно интересным человеком со всеми этими его сигаретными правилами, монетками и Мэри Тайлер Мур. Но, пообщавшись с ним некоторое время, понимаешь, что он всё время повторяет одно и то же. За последние несколько недель он не сказал ничего, чего бы я раньше от него не слышал. Поэтому я был так шокирован, когда он сказал мне, что случилось.

В общем, отец Брэда застукал их с Патриком вместе.

Думаю, отец Брэда не знал, что его сын гей, потому что, застукав их, он начал бить Брэда. Не шлёпать. Бить ремнём. По-настоящему. Патрик сказал Сэм, которая всё рассказала Бобу, что никогда не видел ничего подобного. Наверное, это было просто ужасно. Он хотел остановить его, сказать: «Вы сейчас его убьёте». Он даже хотел удержать отца Брэда. Но оставался стоять как вкопанный. А Брэд орал Патрику:

— Убирайся!

В конце концов, Патрик ушёл.

Это случилось на прошлой неделе. И Брэд всё ещё не появлялся в школе. Все думают, что его, наверное, отправили в какое-нибудь военное училище. Никто ни в чём не уверен. Один раз Патрик попробовал позвонить, но, когда трубку взял отец Брэда, сбросил.

Боб сказал, что Патрик «в плохой форме». Не могу передать тебе, как мне стало грустно, ведь я хотел позвонить Патрику, быть его другом, помочь ему. Но я не знал, стоит ли ему звонить, ведь он сказал мне не высовываться, пока всё не уляжется. Но это не выходило у меня из головы.

В пятницу я пошёл на «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Я подождал начала, прежде чем зайти в театр. Не хотел всем испортить шоу. Я просто хотел посмотреть, как Патрик играет Фрэнка эн Фертера, как и обычно, потому что знал, что если увижу это, то буду уверен, что с ним всё будет в порядке. Совсем как моя сестра, когда она разозлилась на меня из-за того, что я курю.

Я сидел на последнем ряду и смотрел на сцену. До появления Фрэнка эн Фертера оставалось ещё несколько сцен. Я увидел Сэм, играющую Джаннет. Я так по ней скучал. Мне стало стыдно, что я всё так запутал. Особенно когда увидел Мэри Элизабет в роли Мадженты. Смотреть на это было непросто. Но потом Патрик, наконец, появился в роли Фрэнка эн Фертера и был великолепен. Во многом даже лучше, чем когда-либо. Так здорово было видеть всех своих друзей. Я ушёл прежде, чем представление закончилось.

По дороге домой я слушал песни, под которые мы чувствовали бесконечность. И представлял, что друзья были со мной в машине. Даже разговаривал вслух. Я сказал Патрику, что он был великолепен. Спросил Сэм о Крейге. И сказал Мэри Элизабет, что мне очень жаль и что мне на самом деле очень понравилась книга Э. Э. Каммингса, и я хотел бы спросить у неё о ней. Но потом я перестал, потому что мне становилось грустно. К тому же я подумал, что если кто-нибудь увидит, как я разговариваю вслух один в машине, то их странные взгляды убедят меня, что дела у меня ещё хуже, чем я предполагал.

Когда я приехал домой, сестра смотрела кино со своим новым парнем. О нём мне особо нечего рассказать, разве что его зовут Эрик, у него короткие волосы, и он на третьем курсе. Эрик взял это кино напрокат. Пожав его руку, я спросил их о фильме, потому что не узнал его, только актёра, который раньше вёл телешоу, но я всё равно не помнил его имени. Сестра сказала:

— Дурацкое кино. Тебе не понравится.

Я спросил:

— О чём оно?

Она ответила:

— Да ладно тебе, Чарли. Оно уже почти закончилось.

Я спросил:

— Ничего, если я посмотрю с вами конец?

Она ответила:

— Ты можешь посмотреть его, когда мы закончим.

Я спросил:

— А что, если я посмотрю конец с вами, потом перемотаю и посмотрю до того момента, когда начал смотреть с вами?

Тогда она поставила кино на паузу.

— Ты что, намёков не понимаешь?

— Надо думать, нет.

— Мы хотим побыть наедине, Чарли.

— Ох. Простите.

Если честно, я знал, что она хочет побыть с Эриком наедине, но мне хотелось провести время в компании. Знаю, с моей стороны было бы нечестно портить ей вечер только потому, что я по всем соскучился, так что я просто пожелал им спокойной ночи и ушёл.

Я поднялся в свою комнату и начал читать новую книгу, которую дал мне Билл. Она называется «Посторонний». Билл сказал, что она «легко читается, но прочитать её с умом непросто». Понятия не имею, что он имел в виду, но пока книга мне нравится.

С любовью, Чарли.

8 мая 1992

Дорогой друг,

Странно, как всё, сперва изменившись, может вернуться на свои места. Когда что-то случается, и вдруг всё становится, как раньше.

В понедельник Брэд снова пришёл в школу.

Он выглядел совсем иначе. Не из-за синяков или чего-то ещё. Его лицо выглядело нормально. Но раньше Брэд был из тех, кто ходит по коридору летящей походкой. Не знаю, как это можно по-другому описать. Просто некоторые почему-то ходят, уткнувшись лицом в пол. Они не любят смотреть другим в глаза. Брэд никогда не был таким. Но сейчас стал. Особенно по отношению к Патрику.

Я видел, как они тихо разговаривали в коридоре. Было далеко, и я не слышал, о чём они говорили, но я готов поклясться, что Брэд игнорировал Патрика. И когда Патрик начал расстраиваться, Брэд просто закрыл свой шкафчик и ушёл. Это было не так уж странно, ведь Брэд с Патриком никогда не общались в школе, потому что Брэд скрывал их отношения. Странным было то, что обычно Патрик всегда первым делом обо всём рассказывал Брэду. Наверное, они больше не виделись на поле для гольфа. И даже не разговаривали по телефону.

Позже в тот день я один курил на улице и увидел одинокого Патрика, тоже курящего. Я был достаточно близко, чтобы наблюдать за ним, но не хотел его отвлекать, поэтому не стал подходить. Патрик плакал. Очень сильно плакал. После этого, где бы я его ни увидел, он выглядел так, как будто был и не здесь вовсе. Как будто находился в другом месте. Думаю, я это понимаю, потому что обычно мне говорили, что я выгляжу так же. Может, обо мне и до сих пор так говорят. Я не уверен.

В четверг случилось ужасное.

Я сидел один в кафетерии и ел стейк Салисбури, как вдруг увидел, как Патрик подошёл к Брэду, сидевшему со своими футбольными товарищами, и Брэд его проигнорировал, как и тогда, у шкафчика. Я увидел, как Патрик расстроился, но Брэд продолжал его игнорировать. Потом Патрик что-то зло сказал и отвернулся, собираясь уходить. Брэд на секунду замер, потом обернулся. И я услышал это. Оно было таким громким, что было слышно в районе ближайших столов. Это слово, которое Брэд прокричал Патрику.

— Педик.

Футболисты-приятели Брэда заржали. За некоторыми столами повисла тишина, когда Патрик обернулся. Он был злой как чёрт. Я не шучу. Он примчался к столу Брэда и сказал:

— Как ты меня назвал?

Боже, как он разозлился. Я никогда раньше не видел Патрика таким.

Брэд секунду помолчал, но его приятели раззадоривали его, пихая в плечо. Брэд посмотрел на Патрика и произнёс ещё более вкрадчиво и противно, чем до этого:

— Я назвал тебя педиком.

Дружки Брэда начали ржать ещё сильнее. Пока Патрик не нанёс первый удар. Жуткое ощущение, когда вся комната вдруг затихает и начинается настоящий грохот.

Это была жёсткая драка. Намного более жёсткая, чем моя прошлогодняя потасовка с Шоном. Никаких отрепетированных приёмчиков, как это показывают в кино. Они просто дрались и били друг друга, что есть мочи. И тот, кто был более агрессивным или злым, наносил больше ударов. Шансы их были равны, пока не присоединились дружки Брэда и драка не превратилась в мордобой, где пятеро противостоят одному.

Тогда в драку вступил и я. Я просто не мог смотреть, как они бьют Патрика, пусть даже ничего ещё толком не прояснилось. Те, кто меня знал, должно быть, испугались бы или поразились. Кроме, разве что, моего брата. Он учил меня, что нужно делать в таких ситуациях. Не хочу углубляться в детали, скажу только, что к концу моих действий Брэд и двое его дружков перестали драться и оторопело уставились на меня. Два других его приятеля лежали на полу. Один схватился за своё колено, которое я расшиб железным стулом кафетерия. Другой держался за лицо. Я ударил его в глаза, но не очень сильно. Я не хотел бить сильно.

Я посмотрел вниз, на пол, и увидел Патрика. Лицо у него было расквашено, он сильно плакал. Я помог ему подняться на ноги, а потом посмотрел на Брэда. Не думаю, что мы когда-либо перекидывались хоть парой слов, но мне показалось, что тогда было самое время. И я сказал:

— Если ты ещё раз выкинешь подобное, я расскажу всем. А если это не сработает, я тебе глаза выколю.

Я указал пальцем на его дружка, который всё ещё держался за лицо, и был уверен, что Брэд меня услышал и понял, что я не шучу. Но ответить он не успел, потому что школьные охранники вывели нас из кафетерия.

Сначала нас отвели к медсестре, а потом — к мистеру Смоллу. Патрик начал драку, поэтому лишился права посещать школу на неделю. Приятели Брэда получили по три дня каждый за то, что набросились на Патрика, после того как разняли дерущихся. Брэда не лишили права посещать школу, так как это была самозащита. Меня тоже, потому что я просто помогал другу, когда на него набросились впятером.

Но мы с Брэдом получили целый месяц отбывания наказаний после уроков, начиная с того самого дня.

Когда мы остались после уроков, мистер Харрис не дал нам никаких указаний. Разрешил нам просто читать, делать домашнее задание или разговаривать. Не такое уж это и наказание, если только ты не смотришь по телевизору передачи, которые идут сразу после школы, или не беспокоишься о постоянном поддержании своей репутации. Наверное, так не бывает. В смысле, когда у тебя постоянно хорошая репутация.

В тот первый день отбывания наказания Брэд подошёл и сел рядом со мной. Он выглядел очень грустным. Думаю, всё это его потрясло, как только он пришёл в себя после драки.

— Чарли?

— Да?

— Спасибо. Спасибо, что остановил их.

— Не за что.

И на этом всё. С того момента я больше ничего ему не говорил. И сегодня он не сел рядом со мной. Сначала, когда он сказал это, я немного растерялся. Но потом, думаю, я всё понял. Потому что мне бы не хотелось, чтобы компания моих друзей избивала Сэм, даже если бы мне больше нельзя было её любить.

Когда в тот день я вышел из школы после отбывания наказания, меня ждала Сэм. Я заметил её, и она улыбнулась. И я замер. Просто не мог поверить, что она на самом деле была здесь. Потом я увидел, как она обернулась и холодно посмотрела на Брэда. Брэд сказал ей:

— Передай ему, что мне жаль.

Сэм ответила:

— Сам ему скажи.

Брэд отвернулся и зашагал к своей машине. Сэм подошла ко мне и взлохматила мои волосы.

— Я слышала, ты у нас теперь ниндзя.

Кажется, я кивнул.

Сэм отвезла меня домой на своём пикапе. По дороге она сказала мне, что очень на меня злилась из-за того, как я поступил с Мэри Элизабет. Она рассказала, что они очень давние подруги. Даже напомнила, что Мэри Элизабет поддерживала её в те тяжёлые времена, о которых она рассказала мне, когда подарила печатную машинку. Не хочу сейчас повторять эту историю.

Она сказала, что, когда я поцеловал её вместо Мэри Элизабет, это на некоторое время расстроило их дружбу. Думаю, это потому что я очень нравился Мэри Элизабет. Из-за этого мне стало грустно, ведь я не знал, что так сильно ей нравился. Я думал, она просто хочет открыть мне все эти прекрасные вещи. Тогда Сэм сказала:

— Чарли, ты порой таким глупым бываешь. Ты в курсе?

— Да. Серьёзно. Я знаю. Честно.

Потом она сказала, что они с Мэри Элизабет прошли через это, и поблагодарила меня за то, что я прислушался к совету Патрика и какое-то время не высовывался, потому что это сделало всё намного проще. Тогда я спросил:

— И мы теперь снова можем быть друзьями?

— Конечно, — сказала она только.

— И с Патриком?

— И с Патриком.

— И со всеми остальными?

— И со всеми остальными.

И я начал плакать. Но Сэм сказала мне прекратить.

— Помнишь, что я сказала Брэду?

— Да. Ты сказала, чтобы он сам извинился перед Патриком.

— Это и к Мэри Элизабет относится.

— Я пытался, но она сказала мне…

— Я знаю, что ты пытался. Я к тому, чтобы ты попробовал ещё раз.

— Ладно.

Сэм высадила меня. Когда она отъехала слишком далеко, чтобы увидеть меня, я опять начал плакать. Потому что она снова была моим другом. И этого мне было достаточно. И я пообещал себе больше никогда не ввязываться в такие путаницы. Я никогда больше не буду. Клянусь.

Поход на «Шоу ужасов Рокки Хоррора» сегодня вечером был напряжённым. Не из-за Мэри Элизабет. С этим всё было в порядке. Я извинился и спросил её, не хочет ли она мне что-нибудь сказать. И, как и раньше, я задал вопрос и получил на него очень длинный ответ. Выслушав её (я на самом деле слушал), я ещё раз извинился. И она поблагодарила меня за то, что я не пытался представить свой поступок невинным в её глазах, придумывая кучу оправданий. И всё стало, как раньше, разве что теперь мы были просто друзьями. Если честно, я думаю, что всё снова стало нормально в основном потому, что Мэри Элизабет начала встречаться с одним из друзей Крейга. Его зовут Питер, и он учится в колледже, что особенно радует Мэри Элизабет. На вечеринке у Крейга я услышал, как Мэри Элизабет сказала Элис, что ей намного больше нравится Питер, потому что «у него есть своё мнение», и они часто спорят. Она сказала, что я очень милый и понимающий, но наши отношения были слишком однообразными. Ей хотелось более открытого собеседника, которому не требовалось бы разрешение, чтобы что-нибудь сказать.

Мне захотелось рассмеяться. Или, может быть, разозлиться. Или, может, пожать плечами, удивившись, какие все странные, а особенно я. Но я был на вечеринке с друзьями, так что разницы особой не было. Я просто пил, потому что подумал, что пора бы мне перестать курить так много травки.

Вечер был напряжённым, потому что Патрик официально закончил играть в шоу Фрэнка эн Фертера. Он сказал, что больше не хочет этого делать… никогда. Так что он сидел в зале, смотрел шоу вместе со мной и говорил вещи, которые трудно было слушать, ведь обычно Патрик не грустит.

— Ты когда-нибудь думаешь, Чарли, что наша компания такая же, как и все остальные, например, как какая-нибудь футбольная команда? И единственное различие между нами заключается в том, как мы одеваемся и почему?

— Да?

Между нами повисла пауза.

— А я думаю, херня всё это.

И он на самом деле так считал. Это было яснее некуда.

Роль Фрэнка эн Фертера играл парень, которого я не видел в других постановках. Он долгое время был дублёром Патрика, и вот, наконец, ему выпал шанс. Он довольно неплохо играл. Не так хорошо, как Патрик, но тоже довольно неплохо.

С любовью, Чарли.

11 мая 1992

Дорогой друг,

Последнее время я очень часто провожу с Патриком. Но я не говорю много. Просто слушаю и киваю, потому что Патрику нужно выговориться. Но это совсем не то, что слушать Мэри Элизабет. Это иначе.

Всё началось субботним утром после шоу. Я лежал в кровати, размышляя, почему когда-то, проснувшись, ты можешь заснуть снова, а когда-то — нет. В дверь постучала мама.

— Тебе звонит твой друг Патрик.

Я встал с кровати и отогнал от себя сон.

— Алло?

— Одевайся. Я еду.

Щелчок. И всё. Вообще-то, у меня было довольно много работы, ведь приближался конец учебного года, но было похоже, что мы займёмся чем-то интересным, так что я оделся. Патрик подъехал минут через десять. На нём была та же одежда, что и прошлым вечером. Он не принимал душ, ничего не делал. Сомневаюсь, что он вообще ложился. Он держался на кофе, сигаретах и «Мини Финс», таких маленьких таблетках, которые продаются в супермаркетах и на автозаправках. Они не дают заснуть. К тому же они законны, правда от них пить хочется.

Я забрался в машину Патрика, в которой было очень накурено. Он предложил мне сигарету, но я сказал, что не могу курить во дворе своего дома.

— Твои родители не знают, что ты куришь?

— Нет. А должны?

— Наверное, нет.

И мы поехали… быстро.

Поначалу Патрик почти не разговаривал. Просто слушал музыку на проигрывателе. Заиграла вторая песня, и я спросил, не та ли это запись, что я составил ему на Рождество в качестве подарка от Тайного Санты.

— Я всю ночь её слушал.

Патрик улыбался во всё лицо. Нездоровой улыбкой. Оцепенелой и безжизненной. Он только сделал звук громче. И стал ехать ещё быстрее.

— Скажу тебе одну вещь, Чарли. Я хорошо себя чувствую. Понимаешь, о чём я? Очень хорошо. Как будто я свободен от чего-то. Как будто мне больше не надо притворяться. Я перехожу в колледж, так? Там всё будет по-другому. Понимаешь, о чём я?

— Конечно, — сказал я.

— Я всю ночь думал, какие постеры хочу повесить к себе в комнату. И будет ли у меня голая кирпичная стена. Я всегда хотел иметь голую кирпичную стену, раскрасил бы её. Понимаешь, о чём я?

На этот раз я только кивнул, потому что вряд ли он ждал ответа «конечно».

— Там всё будет по-другому. Просто не может не быть.

— Будет, — сказал я.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно.

— Спасибо, Чарли.

В таком духе мы и провели весь день. Смотрели кино. Ели пиццу. И всякий раз, когда Патрик начинал чувствовать усталость, мы пили кофе, и он принимал ещё одну или две «Мини Финс». Когда над городом сгустились сумерки, он показал мне все места, где обычно встречался с Брэдом. Он почти о них не говорил. Только смотрел.

Последним местом было поле для гольфа.

Мы сели на восемнадцатый участок, недалеко от лунки, который находился на довольно высоком холме, и наблюдали за заходящим солнцем.

Патрик купил бутылку красного вина, предъявив поддельный паспорт, и мы передавали её друг другу. И просто болтали.

— Ты слышал о Лили? — спросил он.

— О ком?

— Лили Миллер. Не знаю, какое у неё настоящее имя, но все звали её Лили. Когда я был во втором классе старшей школы, она училась в выпускном.

— Не думаю.

— Я думал, твой брат тебе рассказывал. Это же классика.

— Может быть.

— Ладно. Если уже слышал, скажешь.

— Хорошо.

— Так вот, Лили приходила сюда с тем парнем, который во всех постановках играл главные роли.

— С Паркером?

— Точно, с Паркером. Откуда ты знаешь?

— Моя сестра была в него влюблена.

— Чудно! — Мы уже начали хмелеть. — Так вот, приходят Лили с Паркером сюда как-то ночью. У них такая любовь была! Он даже подарил ей свой значок с драматическими масками или что там.

Говоря это, Патрик так смеялся, что вино у него изо рта летело во все стороны.

— У них даже была своя песня. Кажется, «Сломанные крылья», которую исполняет эта группа, Mr. Mister. Не знаю точно, но надеюсь, что она называлась «Сломанные крылья», потому что тогда эта история будет просто идеальной.

— Давай дальше, — подбодрил я.

— Ладно, ладно, — он сглотнул. — Так вот, они долгое время встречались, и, думаю, у них даже был секс до этого, но эта ночь должна была быть особенной. Она организовала небольшой пикник, а он принёс магнитофон, чтобы поставить «Сломанные крылья».

Патрик просто не мог спокойно говорить об этой песне. Он смеялся целых десять минут.

— Ладно. Ладно. Прости. Так вот, устраивают они этот пикник, сэндвичи жуют и всё такое. Начинают лизаться. Играет музыка, и они уже готовы «приступить к делу», как вдруг Паркер понимает, что забыл презервативы. Они оба лежат голые на этом участке. Оба хотят друг друга. А презика нет. И, как думаешь, что случилось дальше?

— Не знаю.

— Они сделали это раком, использовав кулёк из-под сэндвича!

— НЕТ! — только и мог вымолвить я.

— ДА! — возразил Патрик.

— БОЖЕ! — парировал я.

— ДА! — подытожил Патрик.

После того как смешки улеглись, а почти всё вино было выплевано, он повернулся ко мне.

— А самое смешное знаешь что?

— Что?

— Она была золотой медалисткой. И когда она шла произносить речь, все об этом знали!

Ничто не сравнится с глубокими вздохами после такого сильного смеха. Ничто в мире не похоже на эту боль в животе. Это было великолепно.

Мы с Патриком обсудили все истории, какие только знали.

Один парень, Барри, постоянно на ИЗО мастерил воздушных змеев. После школы он привязывал к змеям петарды, запускал их и взрывал. Сейчас он учится на авиадиспетчера,

— история Патрика, которую ему рассказала Сэм.

Другой парень по имени Чип потратил все свои карманные деньги, оставшиеся с Рождества и нескольких Дней рождения, на набор для травли вредителей и ходил по домам, предлагая бесплатно их вывести,

— моя история, которую я узнал от сестры.

Ещё был один парень по имени Карл Бёрнс, и все звали его К. Б. И однажды К. Б. так напился, что попытался трахнуть собаку своего друга,

— история Патрика.

Другого парня звали «Давай, Джек! », потому что его, по слухам, застали мастурбирующим на вечеринке. И перед каждой спортивной игрой все хлопали и скандировали: «Давай, Джек! … хлоп-хлоп-хлоп … Давай, Джек! »

— моя история, которую мне рассказал брат.

Были и другие истории с другими именами. Вторая Бэйс Стейс, у которой в четвёртом классе уже была грудь, и она разрешала некоторым мальчикам её трогать. Винсент, который принял кислоту и пытался смыть диван в унитаз. Шейла, которая, по слухам, мастурбировала хот-догом, и ей пришлось обратиться в неотложку. И это далеко не весь список.

К тому моменту как мы закончили, всё, о чём я мог думать, так это о том, как чувствуют себя эти люди на встречах с одноклассниками. Мне интересно, стыдно ли им, и маленькая ли это цена за то, чтобы стать легендой.

Когда мы немного протрезвели, выпив кофе и «Мини Финс», Патрик отвёз меня домой. На записи, которую я составил для него, заиграли зимние песни. И Патрик повернулся ко мне.

— Спасибо, Чарли.

— Не за что.

— Нет. Я о кафетерии.

— Всё в порядке.

Больше мы не разговаривали. Он отвёз меня домой и высадил на подъездной дорожке. Мы обнялись, пожелав друг другу спокойной ночи, и, когда я уже собирался было отстраниться, он сильнее прижал меня к себе. И приблизил своё лицо к моему. И поцеловал. По-настоящему. Потом он очень медленно отстранился.

— Извини.

— Да нет. Всё в порядке.

— Серьёзно. Извини.

— Нет, правда. Ничего страшного.

Он сказал «спасибо» и обнял меня ещё раз. И снова приблизился, чтобы поцеловать меня. Я позволил ему. Не знаю почему. Мы долго сидели в его машине.

Мы ничего не делали, просто целовались. И не так уж и долго. Через какое-то время в его глазах больше не было оцепенелости и безжизненности от вина, кофе, или от того, что он не ложился всю ночь. Потом он начал плакать. И заговорил о Брэде.

Я позволил ему. Ведь для этого и существуют друзья.

С любовью, Чарли.

17 мая 1992

Дорогой друг,

Кажется, каждое утро с той первой ночи я просыпаюсь вялым, у меня болит голова, и трудно дышать. Мы с Патриком много времени проводим вместе. Много пьём. Точнее, Патрик пьёт, а я изредка похлёбываю.

Тяжело видеть, как сильно твой друг страдает. Особенно если ты не можешь ничего для него сделать, кроме как «быть рядом». Я хочу избавить его от страданий, но это не в моих силах. Поэтому я просто следую за ним, когда он хочет показать мне свой мир.

Как-то вечером Патрик привёл меня в парк, где мужчины находят друг друга. Патрик сказал, что если я не хочу, чтобы меня побеспокоили, нужно просто ни на кого не смотреть. Он сказал, что зрительный контакт означает, что ты согласен анонимно поразвлечься. Никто ни с кем не разговаривает. Просто ищут удобное местечко. Через какое-то время Патрику понравился один парень. Он спросил, не нужны ли мне сигареты, и когда я ответил «нет», похлопал меня по плечу и ушёл с этим парнем.

Я просто сидел на скамейке и смотрел вокруг. И видел только тени людей. Кто-то на земле. Кто-то у дерева. Кто-то просто гулял. Было так тихо. Через несколько минут я закурил сигарету и услышал чей-то шёпот.

— Ещё сигаретки не найдётся? — спросил голос.

Я обернулся и увидел мужчину, чьё лицо было скрыто тенью.

— Конечно, — ответил я.

Я протянул мужчине сигарету. Он взял её.

— А огонька не будет? — спросил он.

— Конечно, — ответил я и чиркнул спичкой.

Вместо того чтобы нагнуться и зажечь сигарету, он протянул свои руки и сложил их чашей вокруг моих, державших спичку, как обычно делают, когда дует ветер. Но ветра не было. Думаю, он просто хотел коснуться моих рук, потому что зажигал сигарету он намного дольше необходимого. Может, он хотел, чтобы я увидел его лицо в свете огонька спички. Увидел, какой он красавчик. Не знаю. Его лицо показалось мне знакомым. Но я не мог вспомнить, где его видел.

Он задул спичку.

— Спасибо.

Затянулся и выпустил дым.

— Без проблем, — ответил я.

— Ничего, если я присяду? — спросил он.

— Ничего.

Он присел. И что-то сказал. Его голос. Я узнал его голос. Тогда я закурил другую сигарету и снова посмотрел на него, силясь вспомнить, и тут меня осенило. Это был парень, который ведёт новости спорта по телевизору!

— Чудесный вечер, — сказал он.

Я не мог в это поверить! Наверное, я только кивнул, потому что он продолжал говорить. О спорте! Он рассказывал о том, как свободный хиттер промахнулся на бейсбольном матче, о том, почему баскетбол принёс миру финансовый успех, и о перспективных любительских футбольных командах. Он даже упомянул имя моего брата! Клянусь! Я только спросил:

— Каково это, когда тебя показывают по телевизору?

Должно быть, мне не стоило этого говорить, потому что он встал и ушёл прочь. Жаль, ведь я хотел спросить, думает ли он, что мой брат станет профессионалом.

На другой вечер Патрик привёл меня в место, где продают попперсы — наркотики, которые употребляют ингаляционным путём. Попперсов у них не оказалось, но парень за кассой сказал, что у них есть кое-что не хуже. И Патрик это купил. Оно продавалось в аэрозольном баллоне. Мы оба оттуда нюхнули и, клянусь, нам показалось, что мы умрём от инфаркта.

В общем, думаю, Патрик провёл меня по всем местам, о которых иначе я бы и не узнал. Такие как караоке-бар на одной из главных улиц города. И ночной клуб. И душевая в одном тренажёрном зале. Такие места. Иногда Патрик подцеплял парней. Иногда нет. Он сказал, что это не всегда безопасно. Никогда не знаешь, что тебя ждёт.

Подцепив кого-то, он всегда потом грустил. Это тоже непросто, потому что каждую ночь Патрик был очень оживлённым. Он всегда говорил, что чувствует себя свободным. И что этой ночью он встретит свою судьбу. И всё такое. Но под конец ночи он выглядел грустным. Иногда говорил о Брэде. Иногда нет. Но проходило какое-то время, и всё это ему наскучивало, и у него больше не получалось оставаться хладнокровным.

Этим вечером он высадил меня у дома. Мы снова ходили в парк, где встречаются мужчины. Там он увидел Брэда с каким-то парнем. Но Брэд был слишком занят своими делами, чтобы обратить на нас внимание. Патрик ничего не сказал. И ничего не сделал. Просто пошёл обратно к машине. Мы ехали в тишине. По дороге он выбросил из окна бутылку вина. Она с хрустом разбилась. И на этот раз он не пытался меня поцеловать, как обычно. Просто поблагодарил за то, что дружу с ним. И уехал.

С любовью, Чарли.

21 мая 1992

Дорогой друг,

Учебный год подходит к концу. Осталось ещё около месяца. Но выпускникам — сестре и Сэм с Патриком — осталась всего пара недель. Потом у них будет выпускной и вручение аттестатов, и все они заняты дальнейшими планами.

Мэри Элизабет позвала на выпускной своего нового парня Питера. Моя сестра — Эрика. Патрик пойдёт с Элис, а Крейг на этот раз согласился пойти с Сэм. Они даже сняли лимузин и всё такое. Не моя сестра. Они со своим парнем поедут на его машине, бьюике.

Билл в последнее время стал очень сентиментальным, потому что понимает, что его первый год в качестве учителя подходит к концу. По крайней мере, так он сказал. Он планировал переехать в Нью-Йорк и писать там пьесы, но сказал мне, что не думает, что всё ещё этого хочет. Ему нравится преподавать английский, и на следующий год он думает взять на себя ещё и театральное искусство.

Наверное, он много об этом думал, потому что не давал мне новых книг с тех пор как я прочитал «Постороннего». Но он попросил меня посмотреть некоторые фильмы и написать эссе о своих впечатлениях. Вот эти фильмы: «Выпускник», «Гарольд и Мод», «Моя собачья жизнь» (с субтитрами! ), «Общество мёртвых поэтов» и фильм под названием «Невероятная правда», который я еле нашёл. Я посмотрел все фильмы за один день. Это было здорово.

Эссе, которое я написал, было очень похоже на мои предыдущие эссе, потому что все произведения, которые Билл даёт мне почитать или посмотреть, похожи. Кроме «Голого завтрака».

Кстати говоря, он сказал, что дал мне эту книгу, потому что тогда только расстался со своей девушкой и пребывал в философском настроении. Наверное, поэтому он грустил, когда мы обсуждали «На дороге». Он извинился за то, что позволил своей личной жизни повлиять на профессиональную, и я простил его, потому что не знал, что ещё делать. Странно думать о своём учителе как о человеке, пусть даже это и Билл. Наверное, они с его девушкой уже помирились. Теперь они живут вместе. По крайней мере, так он мне сказал.

В школе Билл дал мне последнюю книгу на этот год. Это очень длинная книга под названием «Источник».

Когда Билл дал мне её, он сказал:

— Когда будешь читать эту книгу, настраивайся скептически. Она прекрасная. Но постарайся пропустить её через себя, а не впитать.

Мне кажется, Билл иногда забывает, что мне шестнадцать. Но мне это нравится.

Пока я не начал её читать, потому что отстаю по другим предметам из-за того, что так много времени проводил с Патриком. Но если я подтянусь, то закончу свой первый год старшей школы на «отлично», и это меня радует. Я мог бы попрощаться с отличной оценкой по математике, но мистер Карло сказал мне перестать постоянно задавать вопросы и использовать формулы. Что я и сделал. Теперь по всем тестам я набираю высшие баллы. Знать бы мне, как работают эти формулы. Честное слово, я об этом понятия не имею.

Я думал о том, что в первый раз написал тебе, потому что боялся идти в старшую школу. Но сейчас всё хорошо, и это забавно. Кстати говоря, Патрик перестал пить с того момента, как увидел Брэда в парке. Думаю, ему стало лучше. Теперь он только хочет выпуститься и пойти в колледж.

Я встретил Брэда в понедельник после уроков, когда отбывал наказание. Он выглядел как обычно.

С любовью, Чарли.

27 мая 1992

Дорогой друг,

Я уже несколько дней читаю «Источник», и это прекрасная книга. На задней обложке я прочитал, что её автор родилась в России и переехала в Америку в раннем детстве. Она очень плохо говорила по-английски, но хотела стать великой писательницей. Меня восхитила её биография, так что я сел и попытался сам написать историю.

«Йен МакАртур — прекрасный милый парень, который носит очки и с удовольствием выглядывает поверх них».

Это было первое предложение. Проблема в том, что я не мог придумать второе. Три раза убравшись в комнате, я решил оставить Йена в покое, потому что начинал на него злиться.

На прошлой неделе у меня было полно времени, чтобы писать, читать и думать о разных вещах, потому что все были заняты выпускным, аттестатами и их вручением. В следующую пятницу будет последний учебный день. А потом, во вторник — выпускной, что, по моему мнению, странно, ведь я думал, что он будет на выходных, но Сэм объяснила мне, что выпускной не может быть во всех школах в один и тот же день, потому что тогда не хватит смокингов и ресторанов. Я сказал, что это всё очень хорошо распланировано. А потом, в воскресенье, будет вручение аттестатов. Все так взволнованы. Жаль, что это происходит не со мной.

Интересно, что будет, когда я покину это место? У меня будет сосед по комнате и обязанность покупать шампунь. Я подумал, как здорово было бы через три года пойти на своё вручение аттестатов вместе с Сэм. Надеюсь, что это случится в пятницу. И надеюсь, что я окончу школу с золотой медалью. Интересно, что я буду говорить в своей речи? И поможет ли Билл мне её составить, если не уедет в Нью-Йорк писать пьесы? Или, может, он поможет мне, даже если будет писать пьесы в Нью-Йорке? Думаю, с его стороны это было бы очень мило.

Не знаю. «Источник» — очень хорошая книга. Я надеюсь, что у меня получается пропускать её через себя.

С любовью, Чарли.

2 июня 1992

Дорогой друг,

У вас проходили «особенные проказы» выпускников? Возможно, да, потому что сестра сказала, что во многих школах есть такая традиция. В этом году шутки проходили так: несколько выпускников наполнили бассейн где-то шестью тысячами банок виноградной газировки. Понятия не имею, кто и зачем это придумывает, но такие проказы выпускников символизируют окончание школы. Какое отношение это имеет к бассейну с виноградной газировкой, мне не понять, но я был рад, что из-за этого отменили физкультуру.

Вообще-то, это было довольно волнующее время, потому что под конец учебного года мы все были заняты. В эту пятницу у всех моих друзей и сестры будет последний день школы. Они без остановки говорят про свой выпускной. Даже те, кто воспринимают это в шутку, как Мэри Элизабет, не могут удержаться от обсуждений, как эта «шутка» удивительна. Забавно за этим наблюдать.

Теперь уже все, наконец, определились с образованием на следующий год. Патрик будет учиться в Вашингтонском университете, потому что так он будет близок к музыке. Он говорит, что, возможно, как-нибудь захочет работать в звукозаписывающей компании. Может, будет публицистом или человеком, который раскручивает новые группы. Сэм, наконец, решилась уехать пораньше на летний курс в выбранном ею колледже. Мне нравится это выражение. Выбранный мною колледж. И ещё нравится «запасная школа».

Дело в том, что Сэм поступила в две школы. В выбранный колледж и запасную школу. Она могла бы начать обучение в запасной школе осенью, но, чтобы учиться в выбранном колледже, ей, как и моему брату, нужно пройти летний курс обучения. Да-да! Этот колледж — университет Пенсильвании, и это здорово, потому что теперь я смогу видеться и с братом, и с Сэм в одну поездку. Но пока я не хочу думать о том, что Сэм уезжает, хотя задавался вопросом, что будет, если Сэм с моим братом когда-нибудь начнут встречаться, что на самом деле глупо, потому что у них нет ничего общего, да и Сэм влюблена в Крейга. Надо бы мне перестать об этом думать.

Моя сестра поступила в «маленький колледж либеральных искусств в восточной части Штатов», который носит имя Сары Лоуренс. Ей едва не отказали, потому что этот колледж очень дорогой, но потом она получила грант через какую-то организацию вроде Ротари клуба, что, как мне кажется, было очень щедро с их стороны. Сестра будет второй в своём классе. Я подумал, что она, должно быть, золотая медалистка, но она получила одну оценку «хорошо», когда у неё были разлады со своим бывшим парнем.

Мэри Элизабет будет учиться в Беркли. А Элис будет изучать кинематографию в Нью-Йоркском университете. Я даже не знал, что ей нравится кино, но, наверное, так и есть. Она называет его «фильмами».

Кстати говоря, я закончил читать «Источник». Это правда было здорово. Странно описывать чтение книги как невероятный опыт, но именно это я и ощущал. Эта книга отличалась от других, потому что рассказывала не о том, каково это — быть молодым. И она совсем не похожа на «Постороннего» или «Голый завтрак», хотя в каком-то смысле это философская книга. Но не в том плане, что эту философию приходилось выискивать. Книга была, как мне кажется, довольно прямолинейной, и самое прекрасное в ней — то, что я осознал, что хотела сказать автор, и сопоставил со своей собственной жизнью. Наверное, это и значит действительно проникнуться книгой и пропустить её через себя. Я не уверен.

Там есть один момент, где главный герой, архитектор, сидит в лодке вместе со своим лучшим другом, газетным магнатом. И магнат говорит, что архитектор — очень холодный человек. Архитектор отвечает, что если бы их лодка протекала, и в спасательной шлюпке было бы место только для одного человека, он бы охотно отдал свою жизнь за газетного магната. И потом он говорит что-то вроде:

— Я бы умер за тебя. Но я не стану жить ради тебя.

Что-то вроде того. Я думаю, идея заключается в том, что каждый человек должен жить сам для себя и только потом выбирать, стоит ли разделять свою жизнь с другими. Возможно, именно это и заставляет людей «быть активными». Я не совсем уверен. Потому что не знаю, возражал ли бы пожить немного ради Сэм. Но, опять же, она бы не хотела, чтобы я это делал, так что, возможно, намного лучше так, как есть. Как бы там ни было, я на это надеюсь.

Я рассказал своему психиатру об этой книге, и о Билле, и о Сэм с Патриком, и их колледжах, но он только продолжает задавать мне вопросы о моём детстве. От этого у меня появляется ощущение, что я просто повторяю ему одни и те же воспоминания. Не знаю. Он говорит, это важно. Думаю, позже мы это увидим.

Сегодня я бы написал побольше, но должен выучить алгебраические формулы для итоговой контрольной в четверг. Пожелай мне удачи!

С любовью, Чарли.

5 июня 1992

Дорогой друг,

Я хочу рассказать тебе, как мы бежали. Был очень красивый закат. И этот холм. Зелёный холм с восемнадцатой лункой, где мы с Патриком плевались от смеха вином. Всего за несколько часов до этого Сэм, Патрик и все, кого я люблю и знаю, закончили свой последний день старшей школы. И я был счастлив, потому что они радовались. Сестра даже позволила мне обнять себя в коридоре. «Поздравляю» было словом дня. И мы с Сэм и Патриком отправились в «Большой парень» и курили. Потом гуляли, дожидаясь, когда наступит время идти на «Шоу ужасов Рокки Хоррора». И болтали о том, что в тот момент казалось важным. И смотрели на этот холм. И потом Патрик побежал вслед за уходящим солнцем. Сэм немедленно последовала за ним. Я видел их силуэты. Бежавших вслед за солнцем. Тогда и я побежал. И всё было так хорошо, как только могло быть.

Тем вечером Патрик решил в последний раз сыграть роль Фрэнка эн Фертера. Он был так рад надеть его костюм, и все обрадовались его решению. Вообще, это было довольно трогательно. Он сыграл так, как никогда раньше. Может, это предвзятая оценка, ну и ладно. Это выступление я буду помнить всегда. Особенно его последнюю песню.

Песня называется «Я возвращаюсь домой». В кино Тим Карри, который играет персонажа, плачет во время этой песни. Но Патрик улыбался. И я чувствовал, что так и должно быть.

Я даже убедил сестру прийти на шоу вместе со своим парнем. Я с самого начала упрашивал её прийти, но она не приходила. А в этот раз пришла. И так как ни она, ни её парень никогда раньше не видели этого шоу и в этом смысле были «девственниками», это означало, что им придётся пройти через все эти смущения, прежде чем освоиться. Я решил не говорить об этом сестре, и ей с парнем пришлось подняться на сцену и пытаться танцевать под «Искривлённое время».

Если кто-нибудь путался в танцевальных движениях, ему нужно было притвориться, что он занимается сексом с большой набитой куклой Гамби, так что я по-быстрому показал сестре с её парнем, как танцевать под «Искривлённое время», чтобы они не запутались в движениях. Весело было наблюдать за сестрой, танцующей на сцене под «Искривлённое время», но я не думаю, что выдержал бы, если бы она делала вид, что занимается сексом с большим набитым Гамби.

Я спросил сестру, не хочет ли она после этого прийти на вечеринку к Крейгу, но она сказала, что один из её друзей тоже устраивает вечеринку и она пойдёт к нему. Я не обиделся, ведь она, по крайней мере, пришла на представление. Прежде чем уйти, она снова меня обняла. Два раза за день! Я обожаю свою сестру. Особенно когда она такая милая.

Вечеринка у Крейга была отличной. Крейг и Питер купили шампанского, чтобы поздравить всех выпускников. Мы танцевали. И болтали. Я видел, как счастливая Мэри Элизабет целуется с Питером. И видел, как счастливая Сэм целуется с Крейгом. И видел, как Патрика и Элис совершенно не волновало, что они ни с кем не целовались, потому что они были слишком увлечены разговорами о будущем.

Я просто сидел там с бутылкой шампанского рядом с CD-проигрывателем и включал песни, по моему мнению, подходящие под настроение к тому, что я видел. Мне повезло, потому что у Крейга была прекрасная коллекция. Когда гости выглядели немного усталыми, я ставил весёлые песни. Когда хотели поговорить — тихую музыку. Так здорово было сидеть одному на вечеринке и в то же время чувствовать себя в гуще событий.

После вечеринки все благодарили меня и говорили, что я ставил замечательную музыку. Крейг сказал, что мне нужно подрабатывать ди-джеем, пока я учусь в школе, так же, как он был моделью. Я подумал, что это хорошая идея. Может, мне удастся скопить немало денег, и тогда я смог бы поступить в любой колледж, даже если мне не подвернётся никакой Ротари клуб.

Недавно мой брат сказал по телефону, что если он станет профессионалом, мне совершенно не нужно будет волноваться по поводу оплаты за обучение. Он сказал, что позаботится об этом. Не могу дождаться, когда смогу увидеть брата. Он приезжает на выпускной сестры, это так мило.

С любовью, Чарли.

9 июня 1992

Дорогой друг,

Сегодня ночью — выпускной. Я сижу в своей комнате. Вчерашний день был тяжёлым, ведь я не общаюсь ни с кем, кроме моих друзей и сестры, которые закончили школу.

Самым ужасным был обеденный перерыв, потому что это напомнило мне, как все злились на меня из-за Мэри Элизабет. Я даже не мог съесть свой сэндвич, хотя мама сделала мой любимый, потому что знала, как мне будет грустно одному.

Залы казались другими. И старшеклассники вели себя иначе, ведь теперь они перешли в выпускной класс. Они даже вырядились в одинаковые футболки. Не знаю, кто всё это планирует.

Всё, о чём я могу думать — это то, что через две недели Сэм уезжает в университет Пенсильвании. И Мэри Элизабет будет занята со своим парнем. А сестра — со своим. А с Элис мы не так уж близки. Я знаю, что Патрик будет рядом, но, боюсь, раз он больше не грустит, то может не захотеть проводить со мной время. Я знаю, что это неправда, и я сам это придумал, но иногда мне так и кажется. Так что единственным собеседником для меня будет мой психиатр, что сейчас мне не слишком нравится, потому что он продолжает задавать мне вопросы о моём детстве, которые становятся странными. Мне просто повезло, что у меня много домашних заданий и почти не остаётся времени для размышлений.

Я лишь надеюсь на то, что этот вечер будет прекрасным для тех, для кого он должен быть таким. Парень моей сестры приехал на своём бьюике, одетый в белый фрак поверх чёрного костюма, который выглядел неподходящим к случаю. Его пояс гармонировал с платьем сестры, кремово-голубым с глубоким вырезом. Оно напомнило мне о тех журналах. Пора мне прекратить так затягивать рассказы. Ладно.

Я лишь надеюсь, что сестра чувствует себя красивой, и её новый парень помогает ей быть увереннее в этом. Я надеюсь, что Сэм не чувствует, что её выпускной не особенный, потому что Крейг старше, чем она. То же я думаю и о Мэри Элизабет с Питером. Я надеюсь, что Брэд и Патрик решат помириться и будут танцевать на виду у всей школы. И что Элис втайне лесбиянка и влюблена в девушку Брэда Нэнси (и наоборот), чтобы никто не чувствовал себя одиноко. Я надеюсь, что ди-джей так же хорош, каким все назвали меня в прошлую пятницу. И надеюсь, что все фотографии получатся отличными и никогда не станут старыми снимками, и что никто не попадёт в аварию.

Я правда на это надеюсь.

С любовью, Чарли.

10 июня 1992

Дорогой друг,

Я только что вернулся домой со школы, а сестра всё ещё спит после выпускной вечеринки, которую организовала школа. Я позвонил Патрику и Сэм, но они тоже ещё спят. У них беспроводной телефон, в котором постоянно заканчиваются батарейки, и у мамы Сэм был голос, как у мамы из мультфильма «Арахисовые орешки». Ваф-ваф… вуф.

Сегодня у меня были две итоговые контрольные. Одна по биологии, с которой, думаю, я прекрасно справился. Другая — по предмету Билла. Это был тест по роману «Великий Гэтсби». Единственная сложность была в том, что эту книгу я читал так давно, что вспомнить что-либо было непросто.

После того как я сдал тест, я спросил у Билла, не хочет ли он, чтобы я написал сочинение по «Источнику», — я ведь уже сказал ему, что закончил её читать, но он не говорил мне что-либо делать. Он сказал, что было бы нечестно заставлять меня писать ещё одно сочинение, так как на этой неделе у меня много контрольных. Вместо этого он пригласил меня к себе домой провести субботний день с ним и его девушкой, что показалось мне довольно интересным.

Так что в пятницу я иду на «Шоу ужасов Рокки Хоррора». В субботу — к Биллу. В воскресенье я буду смотреть, как выпускники получают аттестаты, и проводить время с братом и семьёй, которые соберутся вместе ради сестры. Потом я, может быть, пойду к Сэм и Патрику праздновать их выпуск. Потом будут ещё два школьных дня, в которых не будет особого смысла, потому что все контрольные уже будут написаны. Но у нас запланированы дополнительные занятия. По крайней мере, так я слышал.

Я заглядываю так далеко, потому что в школе мне ужасно одиноко. Думаю, я об этом уже говорил, но с каждым днём становится всё сложнее. Завтра у меня две контрольные. По истории и печатанию на машинке. Потом, в пятницу, у меня будут контрольные по другим предметам, таким как физкультура и труд. Не знаю, какие там будут контрольные. Особенно по труду. Думаю, мистер Каллахан просто поставит нам какие-нибудь свои старые записи. Когда у нас должна была быть контрольная в середине семестра, он так и сделал, но без подпевающего рядом Патрика всё будет совсем иначе.

Кстати, за контрольную по математике на прошлой неделе я получил «отлично».

С любовью, Чарли.

13 июня 1992

Дорогой друг,

Я только что вернулся домой от Билла. Я бы написал тебе о прошлой ночи ещё утром, но должен был идти к нему.

Прошлой ночью Сэм и Крейг расстались.

Печально было смотреть на это. В последние дни все только и говорили, что о выпускном, и благодаря тому, что он снимался на камеру все двадцать четыре часа, я увидел, как это было. Сэм выглядела прекрасно. Патрик выглядел отлично. Мэри Элизабет, Элис и парень Мэри Элизабет тоже выглядели замечательно. Правда, Элис воспользовалась белым стик-дезодорантом и надела платье без бретелек, и были заметны следы. Не думаю, что это имеет какое-то значение, но Элис сокрушалась весь вечер. Крейг тоже выглядел хорошо, хоть и надел костюм вместо смокинга. Но расстались они не поэтому.

На самом деле выпускной должен был быть замечательным. Лимузин был огромным, все, кто в нём ехал, были под кайфом, что делало еду ещё вкуснее. За музыку на вечеринке отвечала действительно очень плохая группа «Цыгане из Аллегейни», но барабанщик был что надо, так что с танцами всё тоже было в порядке. Патрик и Брэд ни разу не взглянули друг на друга, но Сэм сказала, что Патрик не переживает по этому поводу.

После выпускного моя сестра с парнем пошли на вечеринку, которую организовала школа. В очень популярном клубе в центре города. Она сказала, что там было очень весело, все были одеты по дресс-коду и за музыку отвечал крутой ди-джей, а не какие-то «Цыгане из Аллегейни». Там даже был комик, который развлекал их пародиями. Единственная загвоздка была в том, что если ты уже зашёл в клуб, то не мог никуда отлучиться до конца вечеринки. Я думаю, это придумали родители, чтобы уберечь своих детей от неприятностей. Но никто особо не возражал. Они и так отлично повеселились и тайком пронесли спиртное.

В семь часов утра после вечеринки все пошли в «Большой парень» позавтракать блинами или беконом.

Я спросил Патрика, понравилась ли ему эта вечеринка, и он сказал, что было круто. Он сказал, что Крейг снял номер в гостинице для всех, но пошли туда только он сам и Сэм. Вообще-то, Сэм хотела пойти на вечеринку, но Крейг очень разозлился, ведь он заплатил за номер. Но расстались они не поэтому.

Это случилось дома у Крейга, вчера, после «Рокки Хоррора». Как я уже говорил, парень Мэри Элизабет Питер — близкий друг Крейга и в курсе всего, что происходит между ним и Сэм. Думаю, ему на самом деле нравится Мэри Элизабет, но и к Сэм он, наверное, неравнодушен, ведь именно он и поднял эту тему.

Никто даже не подозревал.

Дело в том, что Крейг обманывал Сэм с самого первого дня, как они начали встречаться. Когда я говорю «обманывал», я не имею в виду, что он однажды напился и поразвлекался с другой девчонкой, после чего сожалел. У него было много девушек. Много раз. Пьяные и трезвые. И я не думаю, что он в этом раскаивался.

Первой причиной, почему Питер так долго ничего не говорил, было то, что он никого не знал. И не знал Сэм. Он думал, что она просто какая-то глупая старшеклассница, как и говорил ему Крейг.

Но когда он познакомился с Сэм, то начал убеждать Крейга рассказать ей правду, потому что она не какая-то глупая старшеклассница. Крейг обещал ему признаться во всём Сэм, но так и не сделал этого.

Всегда находились отговорки. Крейг называл их «причинами».

«Я не хотел испортить ей выпускной».

«Я не хотел испортить ей награждение».

«Я не хотел испортить ей шоу».

А потом, наконец, Крейг сказал, что уже вообще нет смысла в чём-либо признаваться. Всё равно Сэм уходила в колледж, где найдёт себе нового парня. Крейг всё время «заботился» о своих девушках. Это было уже не важно. Так почему бы не оставить Сэм лишь хорошие воспоминания об их отношениях?

Потому что он относился к Сэм с большой симпатией и не хотел обидеть её чувства.

Питер согласился, что это вполне логично, хоть и не совсем правильно. По крайней мере, он так сказал. Но вчера после шоу Крейг снова рассказал ему, что развлекался с девушкой на выпускном вечере. Тогда Питер сказал Крейгу, что если тот не признается во всём Сэм, то он сам это сделает. Крейг ничего не ответил, а Питер всё ещё считал, что это не его дело, но потом он услышал Сэм на вечеринке.

Она разговаривала с Мэри Элизабет о том, что Крейг, возможно, тот самый единственный, и что она попытается сохранить их отношения даже после ухода из школы. Письма. Телефонные звонки. Каникулы. И выходные. Это стало последней каплей для Питера.

Он подошёл к Крейгу и сказал:

— Либо ты расскажешь ей всё сейчас же, либо я сам расскажу.

Итак, Крейг потащил Сэм в свою спальню. Они находились там некоторое время. Потом Сэм вышла и направилась прямо к входной двери, тихонько всхлипывая. Крейг не побежал за ней. Наверное, это было самым худшим. Не то чтобы он должен был её вернуть, но я считаю, что побежать за ней надо было в любом случае.

Я знаю только, что Сэм была опустошена. Мэри Элизабет и Элис пошли за ней, чтобы убедиться, что всё в порядке. Я тоже хотел пойти, но Патрик схватил меня за руку и остановил. Думаю, он хотел узнать, что происходит, или решил, что сейчас Сэм будет лучше в женской компании.

Я рад, что мы остались, хотя бы потому, что это помешало жестокой драке между Крейгом и Питером. Так как мы там были, я могу рассказать тебе, что они кричали друг на друга. Там я и услышал практически всё, что знаю об этой ситуации.

Крейг сказал:

— Да пошёл ты, Питер! Пошёл ты!

А Питер сказал:

— Не надо винить меня в том, что ты трахал всех вокруг неё с самого начала! На её выпускном?! Ты просто ублюдок! Слышишь? Грёбаный ублюдок!

Когда стало заметно, что дело идёт к драке, Патрик встал между ними и с моей помощью вывел Питера из дома. Когда мы вышли на улицу, девушек уже не было. Так что мы с Патриком сели в его машину, и я отвёз Питера домой. Он всё ещё кипел от злости и выложил нам всё про Крейга. Тогда я и услышал остальные подробности, о которых тебе рассказываю. Наконец мы подвезли Питера, и он заставил нас пообещать убедить Мэри Элизабет, что он не обманывает её, потому что это на самом деле так. Он не хотел, чтобы она подумала, что он за компанию поступает так же, как этот «хер».

Мы пообещали, и он пошёл домой.

Мы с Патриком не уверены, как много из того, что было, Крейг рассказал Сэм. Мы оба надеемся, что он рассказал ей смягчённую версию всей правды. Достаточно, чтобы она держалась от него подальше. Но недостаточно, чтобы заставить её сомневаться во всех и каждом. А может, лучше знать всю правду. Я на самом деле не знаю.

Тогда мы просто заключили договор, что не станем рассказывать Сэм ничего из того, что выяснили, если только Крейг не сделал из этого историю про «ничего особенного» и она не готова простить его. Я надеюсь, что она не станет этого делать. Я надеюсь, Крейг сказал ей достаточно, чтобы она держалась от него подальше.

Мы объездили все места, где могли бы быть девушки, но не нашли их. Патрик предположил, что они, возможно, просто ездят на машине по окрестностям, чтобы Сэм «немного остыла».

Так что Патрик отвёз меня домой. Он сказал, что позвонит мне завтра, когда хоть что-нибудь узнает.

Я вспомнил, как шёл спать прошлой ночью, и понял кое-что. Кое-что важное, я думаю. Я понял, что совсем не был счастлив из-за того, что Крейг и Сэм расстались. Ни капельки.

Я ни разу не подумал, что это может означать, что теперь Сэм начну нравиться я. Всё, что меня беспокоило, — это чтобы Сэм не было очень больно. И я думаю, что в этот самый момент понял, что на самом деле люблю её. Но от этого никому не лучше, так что это не имеет значения.

Было трудно тащиться к дому Билла этим утром, ведь Патрик так и не позвонил мне. И я так волновался о Сэм. Я сам звонил им, но никто не ответил.

Без костюма Билл выглядит иначе. Он был одет в старую выпускную футболку. Он учился в Брауне. Его девушка надела сандалии и симпатичное платье в цветочек. У неё даже были видны волосы под мышками. Я не шучу! Они выглядели очень счастливыми вместе. И я был рад за Билла.

В их доме немного мебели, но вся она очень удобная. У них много книг, о которых я расспрашивал полчаса. Ещё там повсюду расставлены фотографии Билла и его девушки, когда они заканчивали Браун. Тогда у Билла были длинные волосы.

Его девушка приготовила обед, а Билл сделал салат. Я просто сидел на кухне, пил имбирный эль и наблюдал за ними. На обед были спагетти, потому что девушка Билла не ест мясо. Билл тоже теперь не ест мясо. Салат был с имитацией бекона, потому что бекон был единственным мясным блюдом, по которому они оба скучали.

У них была очень хорошая коллекция джазовых пластинок, которые играли во время обеда. После еды они откупорили бутылку белого вина и налили мне ещё имбирного эля. Затем мы начали разговаривать. Билл спросил меня о романе «Источник», и я ответил ему, что на самом деле проникся этой книгой и пропустил её через себя.

Потом он спросил, понравился ли мне мой первый год в старшей школе, и я постарался рассказать все истории, в которых активно принимал участие, как он и советовал.

Потом он спросил меня о девушках, и рассказал ему, как на самом деле люблю Сэм, и как я представил, что женщина, которая написала «Источник», сказала бы о том, что я действительно люблю её.

Когда я замолчал Билл сидел очень тихо. Он прочистил горло.

— Чарли… Я хочу поблагодарить тебя.

— За что? — спросил я.

— За этот замечательный опыт — учить тебя.

— О… Я рад.

Я не знал, что ещё сказать.

Затем Билл взял очень долгую паузу, и его голос был похожим на голос моего отца, когда тот был настроен серьёзно поговорить.

— Чарли, — сказал он. — Ты знаешь, почему я давал тебе дополнительные задания?

Я покачал головой. Это выражение его лица. Оно делало меня тихим.

— Чарли, ты понимаешь, насколько ты умён?

Я лишь снова покачал головой. Он говорил это серьёзно. Это было странно.

— Чарли, ты один из самых одарённых людей, которых я когда-либо знал. И я говорю не только об остальных моих учениках. Я говорю обо всех, кого я встречал. Вот почему я давал тебе дополнительные задания. Мне интересно, осознавал ли ты это?

— Наверное. Я не знаю.

Я чувствовал себя очень странно. Я не понимал, к чему это всё. Я всего-то написал несколько эссе.

— Чарли. Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя некомфортно. Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты особенный… и единственная причина, по которой я говорю это, — я больше не знаю таких людей.

Я взглянул на него. И перестал чувствовать себя странно. Захотелось плакать. Он был так мил со мной, и его девушка присутствовала при этом, и я знал, что это много значит для него. И я не мог понять, почему всё это происходит.

— Так что теперь, когда учебный год закончился и я больше не твой учитель, я хочу, чтобы ты знал, — если тебе что-нибудь нужно, или ты хочешь спросить о какой-то книге, или хочешь показать мне то, что ты написал, или ещё что угодно, ты всегда можешь прийти ко мне, как к другу. Я считаю тебя своим другом, Чарли.

Я начал плакать, немножко. Мне кажется, что его девушка тоже. Но не Билл. Он выглядел уверенным. Я помню, что захотел его обнять. Но я никогда не делал этого раньше, Патрик, девушки и семья не в счёт. Я ничего не говорил какое-то время, потому что не знал, что сказать. Наконец, я сказал:

— Вы лучший учитель, который у меня когда-либо был.

И он сказал:

— Спасибо.

И на этом всё. Билл не попытался убедиться, что я обращусь к нему в следующем году, если мне что-то понадобится. Он не спросил, почему я плакал. Он просто сказал мне то, что считал нужным, и больше ничего. Я думаю, это было самым лучшим.

Через несколько минут настало время уходить. Я не знаю, кто это решает. Этот момент просто наступает.

Так что мы подошли к двери, и девушка Билла обняла меня на прощание, что было очень мило, учитывая то, что я не был знаком с ней до сегодняшнего дня. Затем Билл протянул мне руку, и я взял её. И мы пожали руки. Я даже успел украдкой обнять его, прежде чем попрощаться.

Пока я ехал домой, я всё думал о слове «особенный». И думал, что последним человеком, который говорил мне его, была тётя Хелен. Я был так благодарен услышать это снова. Потому что мы все порой забываем об этом. А я думаю, что каждый из нас по-своему особенный. Я правда так думаю.

Сегодня вечером приедет мой брат. Завтра у всех награждение. Патрик до сих пор не позвонил. Я звонил ему, но опять никто не брал трубку. Поэтому я решил пойти и купить для всех выпускные подарки. У меня на самом деле не было времени, чтобы сделать это раньше.

С любовью, Чарли.

16 июня 1992

Дорогой друг,

Сегодня я поехал домой на автобусе. Это был мой последний школьный день. И шёл дождь. Когда я еду в автобусе, то обычно стараюсь сесть ближе к середине, потому что, как говорят, передние места для ботаников, а задние — для авторитетов, и всё это заставляет меня нервничать. Я не знаю, как авторитетов называют в других школах.

Как бы то ни было, сегодня я решил сесть спереди и вытянул ноги на соседнее сиденье, расположившись спиной к окну. Так я мог оглядываться на других ребят в автобусе. Я рад, что в школьных автобусах нет ремней безопасности, иначе бы у меня просто не получилось это сделать.

Я заметил, насколько все изменились. Когда мы были маленькими и ехали в автобусе в последний школьный день, мы пели песни. Нашей любимой была, как я узнал позже, песня Pink Floyd под названием «Another Brick in the Wall, Part II». Но была ещё одна песня, которую мы любили даже больше, потому что в конце надо было ругаться. Что-то вроде…

Больше никаких карандашей и книг,

Больше никаких учительских рож.

Когда последний звонок прозвенит,

Мы свалим отсюда, нам уже невтерпёж.

Когда мы заканчивали петь, то напряжённо смотрели на водителя, но лишь секунду. А потом начинали смеяться, потому что обычно за подобную ругань нам бы досталось, но наша численность и сплочённость защищала нас от любого наказания.

Мы были маленькими и не могли понять, что водителю абсолютно плевать на нашу песню. Всё, чего он хотел, — поскорее закончить работу и пойти домой. Или, может быть, напиться и выспаться. Но тогда это не имело значения. Ботаники и авторитеты были единым целым.

В субботу ночью приехал мой брат. Он ещё больше изменился с начала года, чем ребята в автобусе. Он отрастил бороду! Я так обрадовался! Ещё он как-то по-другому улыбался и был более вежливым. Мы сели обедать и стали задавать ему вопросы о колледже. Папа спросил его о футболе. Мама спросила об учёбе. Я попросил рассказать забавные истории. Сестра поинтересовалась, действительно ли в колледже всё так, как рассказывают, и ей придётся столкнуться с проблемой «Новичок +15». Я не знаю, что это такое, но, наверное, это значит, что ты толстеешь.

Я ожидал, что брат будет просто долго рассказывать о себе. Именно так и было, когда он выигрывал матч в средней школе, или ходил на выпускной, или что-то в этом роде. Но его, похоже, куда больше интересовало, как мы провели это время, как отметили выпускной моей сестры.

А тем временем, пока они разговаривали, я вспомнил ведущего спортивных новостей и то, что он говорил о моём брате. Я так разволновался. И рассказал семье об этом. Вот что произошло в результате.

Мой отец сказал:

— Да! Что скажете?

Брат сказал:

— Серьёзно?!

Я ответил:

— Да. Я с ним говорил.

Брат спросил:

— Он сказал что-то хорошее?

Папа сказал:

— Любая реклама — это хорошая реклама.

Понятия не имею, где он подхватывает эти фразочки. Но брат не сдавался:

— Что он сказал?

Я ответил:

— Ну, он вроде сказал, что спорт в колледже оказывает большое давление на студентов, — брат закивал. — Но он добавил, что это закаляет характер. И сказал, что команда университета Пенсильвании очень хорошая. И упомянул тебя.

Брат спросил:

— Когда ты с ним разговаривал?

Я ответил:

— Пару недель назад.

И тут я замер, потому что вдруг вспомнил, как это случилось. Вспомнил, что встретил этого ведущего в парке ночью. Вспомнил, что поделился с ним сигаретой. И вспомнил, что он пытался меня подцепить. Так что я просто сидел и надеялся, что кто-нибудь сменит тему. Но этого не произошло.

— Где ты встретил его, милый? — спросила мама.

Повисла неловкая тишина. Я делал вид, будто не могу вспомнить. А вот что в это время крутилось у меня в голове.

Так… он пришёл в школу, чтобы поговорить с классом… нет… сестра знает, что такого не было… я встретил его в «Большом парне»… он был там с семьёй… нет… отец отругает меня за то, что я потревожил «бедного человека»… он говорил это по новостям… но я сказал, что говорил с ним… секунду…

— В парке. Я гулял там с Патриком, — сказал я.

Папа спросил:

— Он был со своей семьёй? Ты побеспокоил бедного человека?

— Нет. Он был один.

Этого было достаточно и для папы, и для остальных, и я даже не соврал. К счастью, на меня перестали обращать внимание, потому что мама воскликнула, как она всегда любит делать, когда мы вместе празднуем что-то:

— Кто хочет мороженого?

Мороженого хотели все, кроме моей сестры. Думаю, она всё ещё беспокоилась о «Новичке +15».

Следующее утро началось рано. От Патрика и Сэм всё ещё не было никаких новостей, но я знал, что увижу их на вручении аттестатов, поэтому старался не слишком беспокоиться. К десяти часам утра у нас дома собрались все родственники, включая семью моего отца из Огайо. На самом деле семьи мамы и папы не любят друг друга, за исключением нас — младших двоюродных братьев и сестёр, ведь мы не знали ничего лучше.

Мы шикарно позавтракали, выпив шампанского, и, как и в прошлом году, когда школу оканчивал мой брат, мама налила своему отцу (моему дедушке) игристого яблочного сока вместо шампанского, потому что не хотела, чтобы он напился и закатил сцену. И он сказал то же самое, что и в прошлом году:

— Какое хорошее шампанское.

Не думаю, что он заметил разницу, ведь обычно он пьёт пиво. Иногда виски.

Примерно в половину первого наш поздний завтрак закончился. Машины вели мои двоюродные братья, потому что все взрослые выпили чуть больше, чем нужно, чтобы сесть за руль. Все, кроме моего папы, который был слишком занят, снимая всех на камеру, которую арендовал в пункте видеопроката.

— Зачем покупать камеру, когда она нужна три раза в год?

Как бы там ни было, сестре, брату, папе, маме и мне пришлось сесть в разные машины, чтобы убедится, что никто не потеряется. Я ехал вместе со своими братьями из Огайо, которые тут же достали косяк и стали передавать друг другу. Я не стал курить, потому что был не в настроении, и они сказали то, что всегда говорят:

— Ты такая неженка, Чарли.

Когда все машины прибыли на стоянку, мы вышли. Моя сестра кричала на нашего двоюродного брата Майка из-за того, что тот опустил окно и испортил ей причёску.

— Я курил, — ответил он.

— Не мог подождать десять минут? — кричала сестра.

— Но играла отличная песня, — поставил точку Майк.

Папа доставал видеокамеру из багажника, мой брат разговаривал с выпускницами, которые стали на год старше и «классно выглядели», а сестра подошла к маме, чтобы взять её сумочку. Замечательная вещь — мамина сумочка: если тебе что-то нужно, ты всегда найдёшь это в ней. Когда я был маленьким, я называл её «аптечка скорой помощи», потому что именно это нам было нужно тогда. Я до сих пор не понимаю, как мама это делает.

Закончив прихорашиваться, сестра повела нас на футбольное поле, на котором должна была состояться церемония, и мы устроились на трибуне. Я сидел между мамой и братом, потому что папа должен был найти хороший ракурс для съёмки.

Мама постоянно шикала на дедушку, который всё твердил, как в школе много чёрных.

Когда она уже не могла остановить его, она упомянула мой рассказ о том, как ведущий спортивных новостей говорил о моём брате. Дедушка сразу переключится на брата и стал расспрашивать его об этом. Это был умный ход, ведь мой брат — единственный, кто может заставить дедушку прекратить устраивать скандал, потому что он очень прямолинейный человек. В этот раз так и случилось.

— Господи. Только посмотри на эти трибуны. Сколько чернокожих…

Брат оборвал его.

— Ладно, дедуля. Суть в другом. Суть в том, что если ты и дальше будешь нас позорить, я отвезу тебя обратно в дом престарелых, и ты никогда не услышишь выпускную речь своей внучки.

Мой брат бывает жёстким.

— Но тогда ты тоже не услышишь ни слова, мистер большая шишка.

Дедушка тоже не из простаков.

— Да, но папа запишет всё на видео. И я могу устроить так, что я это увижу, а ты нет. Или не могу?

У моего дедушки очень странная улыбка. Особенно когда кто-то выигрывает. Он больше ничего не сказал на эту тему. Он просто начал говорить о футболе и даже не упомянул, что в команде брата много чёрных спортсменов. Не могу описать словами, как плохо было в том году, когда мой брат получал аттестат на поле, а на верхних трибунах сидел мой дед, и некому было его усмирить.

Пока они разговаривали о футболе, я пытался высмотреть Патрика и Сэм, но видел только шапочки выпускников вдалеке. Когда заиграла музыка, шапочки двинулись к рядам стульев, стоявших посреди поля. Наконец я увидел Сэм, она шла сразу за Патриком. Я почувствовал такое облегчение. Мне, правда, трудно сказать, была она радостной или грустной, но достаточно было просто видеть её и знать, что она здесь.

Когда все выпускники расселись, музыка смолкла. Мистер Смолл поднялся и выступил с речью о том, каким замечательным был этот выпуск. Он упомянул достижения школы и подчеркнул, как они нуждались в средствах, вырученных с продажи выпечки, которые пошли на покупку нового компьютерного класса. Затем с речью выступила президент этого класса. Не знаю, что делают классные президенты, но речь у неё была очень хорошая.

Потом наступило время произносить речь пяти лучшим ученикам. В нашей школе это традиция. Моя сестра вторая в своём классе, так что она выступала четвёртой. Золотой медалист всегда идёт последним. После этого мистер Смолл и его заместитель, гей, как мне сказал Патрик, выдают дипломы.

Первые три речи были почти одинаковыми. В каждой упоминались цитаты о будущем, взятые из попсовых песенок. Пока произносились речи, я смотрел на мамины руки. Она сжимала их всё сильнее и сильнее.

Когда объявили имя сестры, мама разняла руки и зааплодировала. Здорово было смотреть, как сестра поднимается на подиум, ведь брат в своём классе был чуть ли не двести двадцать третьим и, следовательно, речи не произносил. Это может прозвучать предвзято с моей стороны, но когда сестра цитировала попсовую песню и говорила о будущем, это было прекрасно. Я оглянулся на брата, а он — на меня. И мы оба улыбнулись. Потом мы посмотрели на маму, которая тихонько и сбивчиво плакала, и взяли её за руки. Она посмотрела на нас, улыбнулась и расплакалась сильнее. Тогда мы оба положили головы ей на плечи, как бы обняли с двух сторон, и из-за этого она заплакала ещё сильнее. Или, может быть, это позволило ей плакать сильнее. Я не уверен. Но она немного сжала наши руки, и очень нежно сказала:

— Мальчики мои, — и снова заплакала.

Я так люблю свою маму. И не важно, что это сентиментально звучит. Думаю, на свой следующий День рождения я куплю ей подарок. Думаю, это должно стать традицией. Получаешь от всех подарки, а один покупаешь для мамы, ведь она тоже участвовала в процессе твоего рождения. Думаю, это было бы здорово.

Когда сестра закончила свою речь, мы все захлопали и одобрительно закричали, но никто не хлопал и не кричал громче моего дедушки. Никто.

Не помню, что говорила золотая медалистка, разве что она процитировала Генри Дэвида Торо, а не попсовую песню.

Потом на сцену поднялся мистер Смолл и попросил всех воздержаться от аплодисментов, пока все имена не будут названы, а дипломы — выданы. Должен сказать, что, как и в прошлом году, это не сработало. Я увидел, как сестра получает диплом, а мама опять плачет. А потом увидел Мэри Элизабет. И Элис. И Патрика. И Сэм. Это был прекрасный день. Даже когда я увидел Брэда. Всё казалось отличным.

Мы встретили сестру на парковке, и первым её обнял дедушка. Он был очень горд. Все говорили, как им понравилась речь сестры, даже если на самом деле это было не так. Потом мы увидели папу, идущего к нам через парковку, с триумфом держа над головой видеокамеру. Вряд ли кто-то обнимал сестру дольше папы. Я оглянулся в поисках Сэм и Патрика, но нигде не мог их найти.

По дороге домой на вечеринку мои двоюродные братья из Огайо снова достали косяк. В этот раз я тоже затянулся, но они всё равно назвали меня «неженкой». Не знаю почему. Может быть, братья из Огайо всегда так делают. А ещё травят анекдоты.

— У чего тридцать две ноги и один зуб?

— У чего? — спросили мы все.

-—У безработицы в Западной Вирджинии. Что-то типа этого.

Доехав до дома, братья из Огайо тут же пошли за выпивкой, потому что выпуск — это, похоже, такое событие, где пить можно всем. По крайней мере, и в прошлом, и в этом году всё было именно так. Интересно, а каким будет мой выпуск? До него ещё так далеко.

Весь первый час вечеринки сестра открывала подарки, и с каждым свитером или чеком на пятьдесят долларов её улыбка становилась всё шире. В нашей семье богачей нет, но, похоже, для таких событий все подкапливают как раз достаточно, и на один день мы все притворяемся, будто богаты.

Единственными людьми, кто не подарил сестре деньги или свитер, были мы с братом. Брат пообещал как-нибудь взять её с собой в магазин закупиться для колледжа всякими вещами типа мыла, за которые он сам заплатит, а я купил ей маленький домик, вручную выточенный из камня и раскрашенный в Англии. Я сказал ей, что хотел подарить что-то, с чем она будет чувствовать себя как дома, даже когда уедет. За это сестра поцеловала меня в щёку.

Но лучший момент вечеринки произошёл, когда ко мне подошла мама и сказала, что мне звонят. Я подошёл к телефону.

— Алло?

— Чарли?

— Сэм!

— Когда ты придёшь? — спросила она.

— Сейчас! — ответил я.

Но папа, который пил виски-сауэр, прогремел:

— Ты никуда отсюда уйдёшь, пока не уедут родственники. Ты слышишь меня?

— Ох, Сэм… Я должен подождать, пока не уедут мои родственники, — сказал я.

— Ладно… мы будем тут до семи. Мы потом тебе позвоним и скажем, куда пошли, — голос Сэм был радостным.

— Хорошо, Сэм. Поздравляю!

— Спасибо, Чарли. Пока.

— Пока.

Я повесил трубку.

Клянусь, я думал, что мои родственники никогда не уедут. Каждая рассказанная ими история. Каждая съеденная ими сосиска в тесте. Каждая просмотренная ими фотография и каждый раз, когда я слышал очередное «Когда ростом ты был всего лишь…» с соответствующими жестами. Как будто время остановилось. Не то чтобы я возражал против этих историй, нет. И сосиски в тесте были довольно вкусными. Но я хотел увидеть Сэм.

К половине десятого все наелись и протрезвели. Без четверти десять закончились объятия. И без десяти десять подъездная дорожка освободилась. Отец дал мне двадцать долларов и ключи от своей машины со словами:

— Спасибо, что остался. Это много значило для меня и для всей семьи.

Он уже был навеселе, но говорил серьёзно. Сэм сказала мне, что они пойдут в ночной клуб в городе. Так что я положил подарки для всех в багажник и уехал.

Есть что-то особенное в тоннеле, ведущем в город. Ночью он восхитителен. Просто восхитителен. Это начинается, когда едешь вдоль гор, вокруг темно, громко играет радио. Когда въезжаешь в тоннель, ветер пропадает, и ты щуришься от света огней у себя над головой. Привыкнув к огням, вдалеке ты можешь различить другую сторону, в то время как магнитофон перестаёт играть, потому что радиоволны сюда не достают. Ты уже в середине тоннеля, и всё превращается в мирный сон. Ты видишь, как приближается выход из тоннеля, но не можешь добраться до него. И наконец, когда ты уже думаешь, что никогда до туда не доберёшься, выход предстаёт прямо перед тобой. Звуки радио возвращаются ещё более громкими, чем какими ты их запомнил. Тебя ждёт ветер. Ты вылетаешь из тоннеля прямо на мост. И вот он. Город. Миллионы огней и зданий выглядят такими же волнующими, как в первый раз. Это твой по-настоящему большой выход.

Я где-то полчаса ходил по клубу, пока, наконец, не увидел Мэри Элизабет с Питером. Они пили скотч с содовой, которые взял Питер, ведь он старше и имел на руке пропускной штамп. Я поздравил Мэри Элизабет и спросил, где все. Она сказала, что Элис в дамской комнате принимает наркотики, а Сэм с Патриком на танцполе. Она посоветовала мне посидеть и подождать их, потому что не знала точно, где они. Я сел и стал слушать, как Питер и Мэри Элизабет спорят о кандидатах Демократической партии. Мне опять показалось, что время остановилось. Я так хотел увидеть Сэм.

Где-то через три песни Сэм и Патрик вернулись все мокрые.

— Чарли!

Я встал, и мы обнялись, как будто не виделись несколько месяцев. Учитывая всё, что произошло, думаю, это ощущение было как раз таким. Мы отстранились, и Патрик лёг на Питера с Мэри Элизабет, как на диван. Потом он взял бокал из рук Мэри Элизабет и отпил.

— Эй ты, сволочь, — сказала она.

Думаю, он был навеселе, пусть даже и пил давно, но Патрик и на трезвую голову может такое выкинуть, так что сложно сказать.

Сэм схватила меня за руку:

— Обожаю эту песню!

Она повела меня к танцполу. И стала танцевать. Я тоже начал танцевать. Играла быстрая песня, так что у меня не очень хорошо получалось, но она, похоже, не возражала. Мы просто танцевали, и этого было достаточно. Песня закончилась, и заиграла медленная. Она посмотрела на меня. Я — на неё. Она взяла мои руки и притянула меня к себе, чтобы танцевать. Я не очень хорошо знаю, как танцевать под медленную музыку, но умею покачиваться ей в такт.

Она шептала, и от неё исходил аромат клюквенного сока и водки.

— Я искала тебя на парковке сегодня.

Надеюсь, от меня всё ещё пахло зубной пастой.

— Я тебя тоже.

Больше до конца песни мы не разговаривали. Она прижала меня немного ближе к себе. А я — её. И мы танцевали. Впервые за весь день я на самом деле захотел остановить время. И просто долго отсюда не уходить.

После клуба мы вернулись к Питеру, и я подарил всем выпускные подарки. Для Элис я приготовил книгу о фильме «Ночь живых мертвецов», которая ей понравилась; для Мэри Элизабет — видеокассету с фильмом «Моя собачья жизнь» с субтитрами, и она тоже оценила мой подарок.

Потом я достал подарки для Патрика и Сэм. Я даже по-особенному их завернул. Страницами из воскресных комиксов, потому что они цветные. Патрик разорвал свои. Сэм не порвала ни одной страницы. Просто содрала скотч. И они посмотрели, что было внутри коробок.

Для Патрика я приготовил «На дороге», «Голый завтрак», «Постороннего», «По эту сторону рая» и «Сепаратный мир».

А для Сэм — «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», «Великого Гэтсби», «Гамлета», «Уолдена» и «Источник».

Под книгами лежали записки, которые я напечатал на машинке, подаренной Сэм. Они гласили, что это экземпляры всех моих любимых книг, и я хотел, чтобы они были у Патрика и Сэм, моих самых любимых на свете людей.

Прочитав это, они сидели тихо. Никто не улыбнулся, не заплакал, ничего не сделал. Мы просто в открытую смотрели друг на друга. Они знали, что я действительно имел в виду то, что написал. И я знал, что много значу для них.

— Что там написано? — спросила Мэри Элизабет.

— Не возражаешь, Чарли? — спросил у меня Патрик.

Я покачал головой, и они начали вслух читать свои записки, пока я пошёл налить красного вина в свою кофейную чашку.

Когда я вернулся, они все посмотрели на меня, и я сказал:

— Я буду очень сильно по вам скучать. Надеюсь, вы отлично проведёте время в колледже.

И тогда я заплакал, потому что до меня вдруг дошло, что они все уезжают. Сэм встала и отвела меня на кухню, по дороге успокаивая меня, что «всё будет хорошо». Когда мы добрались до кухни, я немного успокоился.

Сэм сказала:

— Ты знаешь, что я уезжаю через неделю, Чарли?

— Да. Знаю.

— Не начинай опять плакать.

— Ладно.

— Послушай меня.

— Хорошо.

— Я очень боюсь одной идти в колледж.

— Да? — спросил я.

Раньше я об этом не думал.

— Так же, как ты боишься остаться здесь один.

— Ладно, — кивнул я.

— У меня к тебе предложение. Когда мне станет слишком тяжело в колледже, я позвоню тебе, а ты звони мне, когда тебе будет тяжело.

— А мы будем переписываться?

— Конечно, — сказала она.

Тогда я снова заплакал. Иногда у меня бывают резкие перепады настроения. Но Сэм была терпеливой.

— Чарли, я вернусь в конце лета, но давай пока не будем об этом думать. Давайте просто наслаждаться последней неделей все вместе. Хорошо?

Я кивнул и успокоился.

Остаток вечера мы провели, выпивая и слушая музыку, как и обычно, но в этот раз мы были у Питера, и тут мне понравилось даже больше, чем у Крейга, потому что музыкальная коллекция Питера ещё лучше. Был где-то час ночи, когда меня вдруг осенило.

— О Боже! — сказал я.

— Что такое, Чарли?

— Завтра же в школу!

Вряд ли я мог сказать что-то, что заставило бы их смеяться сильнее.

Питер отвёл меня на кухню и сделал мне кофе, чтобы я смог протрезветь, прежде чем поехать домой. Я выпил около восьми чашек подряд и где-то через двадцать минут был готов сесть за руль. Но проблема была в том, что, добравшись до дома, я не мог заснуть из-за кофе. Когда я пришёл в школу, то чувствовал себя при смерти. К счастью, все итоговые контрольные закончились, и мы весь день смотрели фильмы на плёнке. Думаю, раньше я никогда так хорошо не высыпался. Это было здорово, ведь без друзей в школе очень одиноко.

Сегодняшний день был другим, ведь я не спал и прошлым вечером не виделся с Патриком и Сэм, потому что у них с родителями был особенный ужин. А брат был на свидании с одной из девушек, которые «классно выглядели» на вручении аттестатов. У сестры были дела со своим парнем. А мама с папой устали после выпускной вечеринки.

Сегодня почти каждый учитель разрешал нам просто сидеть и болтать, ведь мы уже сдали учебники. Но я, если честно, никого не знал, кроме Сьюзен, но после той встречи в коридоре она избегает меня даже больше, чем раньше. Так что я особо не разговаривал. Единственным нормальным уроком был урок Билла, потому что там я мог поговорить с ним. Тяжело было с ним прощаться, когда урок закончился, но он сказал, что это не прощание. Летом я могу позвонить ему в любое время, если захочу поговорить или взять книги, и я немного повеселел.

После урока Билла один парень с кривыми зубами по имени Леонард назвал меня в коридоре «учительским любимчиком», но я ничего не сказал, потому что, думаю, он всё не так понял.

Ел я на улице, на скамейке, где раньше мы обычно курили. Доев хо-хоб, я закурил сигарету и понадеялся, что кто-нибудь попросит у меня ещё одну, но никто не попросил.

Последний урок закончился, и все радовались и вместе строили планы на лето. И чистили свои шкафчики, выбрасывая на пол коридора старые тетради, записки и книги. Дойдя до своего шкафчика, я увидел худенького парня, шкафчик которого весь год был рядом с моим. Мы с ним никогда особо не разговаривали. Я прочистил горло и сказал:

— Привет. Меня зовут Чарли.

Он ответил только:

— Я знаю.

Потом он закрыл дверцу шкафчика и ушёл.

Я открыл свой шкафчик, положил все свои старые тетради и вещи в рюкзак и начал пробираться через коридорные дебри книг, тетрадей и записок к парковке. Потом я сел в автобус. И стал писать тебе это письмо.

В общем-то, я рад, что учебный год закончился. Я хочу провести с друзьями как можно больше времени, пока они не уехали. Особенно с Сэм.

Кстати говоря, этот год я закончил на «отлично». Мама очень гордится мной и повесила мой табель на холодильник.

С любовью, Чарли.

22 июня 1992

Дорогой друг,

Из-за вечера перед отъездом Сэм вся неделя прошла как в тумане. Сэм была вне себя, ведь вместо общения с нами ей пришлось готовиться к поездке. Покупать вещи. Собирать их. Что-то вроде этого.

Каждый вечер мы проводили вместе с Сэм, а днём она прощалась со своими двоюродными родственниками, обедала с мамой, в очередной раз ходила за покупками к колледжу. Она боялась, и ей не помогали ни алкоголь, который мы пили, ни травка, которую мы курили; она всё никак не становилась обычной, спокойной Сэм.

Единственным, что помогло ей спустя неделю, стал обед с Крейгом. Она сказала, что ей нужно было повидаться с ним, чтобы окончательно «закрыть» эту тему, и, на мой взгляд, всё прошло довольно успешно, потому что Крейгу хватило такта сказать, что она была права, расставшись с ним. И что она особенная. И что ему очень жаль, и он желает ей всего самого лучшего. Странно, когда такие люди ведут себя благородно.

Самое лучшее — то, что Сэм не стала спрашивать его о девушках, с которыми он, возможно, встречается, хотя ей хотелось бы узнать. Она рассказала это без горечи. Хотя ей было грустно. Но это была светлая грусть. Грусть, которой просто нужно время.

В ночь перед её отъездом мы все собрались в их с Патриком доме. Боб, Элис, Мэри Элизабет (она была без Питера) и я. Мы сидели на ковре в игровой комнате и просто делились воспоминаниями.

А помните, как на шоу Патрик сделал то-то… или как Боб сделал вот это… или Чарли… или Мэри Элизабет… или Элис… или Сэм…

Шутки, понятные только нам, перестали быть просто шутками. Они стали историями. Никто не говорил о плохих временах и нехороших людях. И никто не грустил, ведь мы могли отсрочить завтрашний день, предаваясь ностальгии.

Через некоторое время Мэри Элизабет, Боб и Элис ушли, пообещав, что вернутся утром проводить Сэм. Так что в комнате остались только я, Патрик и Сэм. Мы просто сидели. Мы не говорили много. А потом стали вспоминать о наших общих моментах.

Помните, как Чарли впервые пришёл на футбольный матч… а помните, как Чарли спустил воздух у колёс машины Дэйва после вечеринки… а то стихотворение… и самодельный музыкальный альбом… «Рокки Панк» в цвете… как мы чувствовали себя бесконечными…

После того как я вспомнил об этом, мы притихли и загрустили. В тишине я вспомнил ещё кое-что, о чём не рассказывал тебе. Мы гуляли. Просто мы втроём. И я шёл посередине. Я не помню, где именно мы прогуливались и куда направлялись. Я даже не помню времени года. Я просто помню, как шёл между ними и впервые почувствовал, что кому-то нужен.

Наконец Патрик встал.

— Я устал, ребят. Спокойной ночи.

Потом он взъерошил нам волосы и ушёл в свою спальню. Сэм повернулась ко мне.

— Чарли, мне нужно собрать вещи. Ты останешься со мной?

Я кивнул, и мы пошли наверх.

Когда мы вошли в её комнату, я заметил, как она изменилась с той ночи, когда Сэм поцеловала меня. Фотографии исчезли с полок, комод и шкафы пустовали, а все вещи были свалены на кровати в огромную кучу. Я сказал себе, что не буду плакать несмотря ни на что, потому что не хочу, чтобы Сэм переживала ещё больше.

Так что я просто стал смотреть, как она собирает вещи, и старался заметить столько мелочей, сколько мог. Её длинные волосы, и её тонкие запястья, и её зелёные глаза. Я хотел запомнить всё. Особенно звучание её голоса.

Сэм говорила обо всём подряд, стараясь отвлечься. Она говорила о долгом переезде, который ожидает её завтра, и о том, что её родители арендовали фургон. Она раздумывала, какие предметы будет изучать, и какие будут основными. Она сказала, что не хочет присоединяться к женскому клубу, но будет с нетерпением ждать футбольных матчей. Она становилась всё грустнее и грустнее. Наконец она повернулась ко мне.

— Почему ты не предложил мне встречаться после этой истории с Крейгом?

Я просто сидел. Я не знал, что сказать. Она говорила тихо.

— Чарли… после того случая с Мэри Элизабет на вечеринке, и после нашего танца, и после клуба, и после всего…

Я не знал, что сказать. Правда, я совершенно растерялся.

— Ладно, Чарли. Давай проще. Когда произошла вся эта история с Крейгом, о чём ты подумал?

Она действительно хотела знать. Я сказал:

— Ну, я подумал о многом. Но больше всего я думал о том, что твоя печаль беспокоила меня намного больше, чем тот факт, что Крейг больше не твой парень. И если это означает, что я никогда не смогу думать о тебе в этом смысле, в то время как ты счастлива, то всё хорошо. Вот тогда я понял, что действительно люблю тебя.

Сэм присела на пол рядом со мной. И тихо заговорила.

— Чарли, ты не понимаешь? Я не могла этого почувствовать. Это прекрасно, трогательно и всё такое, но это всё равно, что если бы тебя здесь не было. Здорово, что ты умеешь слушать и подставить своё плечо, но что, если кому-то не нужно плечо? Что, если кому-то нужна рука или что-то вроде этого? Ты не можешь просто сидеть, поставив чью-то жизнь превыше своей, и думать, что это означает любовь. Не можешь. Ты должен действовать.

— То есть? — спросил я. Во рту пересохло.

— Ну, не знаю… Протянуть руку и пригласить на танец, когда медленная песня как раз подходит для того, чтобы всё изменить. Или первым пригласить на свидание. Или говорить людям о том, что тебе нужно. Или чего ты хочешь. Тогда, на танцполе, ты ведь хотел поцеловать меня?

— Да, — сказал я.

— Тогда почему ты этого не сделал? — спросила она очень серьёзно.

— Потому что я подумал, что ты этого не захочешь.

— Почему ты так подумал?

— Из-за того, что ты тогда сказала.

— Из-за того, что я сказала девять месяцев назад? Когда я сказала не думать обо мне в этом смысле?

Я кивнул.

— Чарли, я посоветовала тебе не говорить Мэри Элизабет, что она красивая. И задавать ей много вопросов, и не перебивать. Сейчас она встречается с парнем, который делает прямо противоположное. И это сработало, потому что Питер делал то же, что и обычно. Он был самим собой. И он действовал.

— Но мне не нравилась Мэри Элизабет.

— Чарли, ты не улавливаешь смысл. Смысл в том, что я не думаю, что тебе стоило вести себя иначе, даже если бы тебе нравилась Мэри Элизабет. Это вроде того, как ты можешь прийти на помощь Патрику и побить двух парней, которые пытаются причинить ему боль, но что если Патрик сам сделает себе больно? Например, когда вы пошли в этот парк? Или когда он поцеловал тебя? Ты хотел, чтобы он тебя поцеловал?

Я покачал головой.

— Так почему ты позволил ему это сделать?

— Я просто пытался быть хорошим другом, — сказал я.

— Но у тебя не получилось. В том момент ты вовсе не был его другом. Потому что не был с ним честен.

Я сидел неподвижно. И смотрел в пол. И молчал. Было так неловко.

- Чарли, девять месяцев назад я сказала тебе не думать обо мне в этом смысле именно по тем причинам, о которых говорю сейчас. Не из-за Крейга. Не потому что я считала тебя недостаточно хорошим. Я просто не хотела морочить никому голову. Если я кому-то нравлюсь, я хочу, чтобы ему нравилась именно я, настоящая, а не такая, какой могу показаться. И я не хочу, чтобы его изнутри съедала тревога. Я хочу показать, что тоже могу чувствовать. Я хочу показать, что рядом со мной он может быть самим собой. И если он сделает что-то, что мне не понравится, я просто скажу ему об этом.

На её глаза навернулись слёзы. Но она не была грустной.

— Ты знаешь, как я винила Крейга за то, что он меня ограничивал? Знаешь, как глупо из-за этого я чувствую себя теперь? Возможно, он не одобрял меня в чём-то, но он и не запрещал мне ничего. Но через некоторое время я сама перестала делать те вещи, из-за которых, как мне казалось, он может неправильно подумать обо мне. Но дело в том, что я не была честной. Так почему меня должно волновать, любил он меня или нет, если он даже не знал меня?

Я взглянул на неё. Она перестала плакать.

— Итак, завтра я уезжаю. И я не собираюсь позволить подобному случиться снова с кем-то ещё. Я собираюсь делать то, что мне хочется. Я собираюсь быть самой собой. И собираюсь выяснить, каково это. Но сейчас я здесь, с тобой. И я хочу знать, где ты, что тебе нужно, и чего ты хочешь.

Она терпеливо ждала моего ответа. Но после всего сказанного ею я понял, что должен делать то, чего мне хочется. Не думать об этом. Не говорить этого вслух. И если ей не понравится, она может просто сказать об этом.

И мы просто вернёмся к сборам.

Тогда я поцеловал её, и она ответила на мой поцелуй. Мы легли на пол и продолжили целоваться, издавая тихие звуки. Это было так нежно. Мы молчали. Тихонько лежали. Мы перешли на кровать и легли поверх всех вещей, которые так и остались неупакованными. И мы дотрагивались друг до друга через одежду. А потом под одеждой. А потом без одежды. И это было прекрасно. Она была такой красивой. Она взяла мою руку и скользнула ею в свои трусики. И я дотронулся до неё. Я просто не мог в это поверить. Это наполнило всё смыслом. Потом она сунула руку мне в штаны и дотронулась до меня.

Вот тогда я её остановил.

— Что-то не так? — спросила она. — Тебе больно?

Я покачал головой. Вообще-то, мне было очень хорошо. Я не знал, что было не так.

— Прости. Я не хотела…

— Нет. Не извиняйся, — сказал я.

— Но мне не по себе, — сказала она.

— Пожалуйста, не переживай. Это было очень приятно, — сказал я. Я начинал расстраиваться.

— Ты пока не готов? — спросила она.

Я кивнул. Но дело было не в этом. Я не знаю, что было не так.

— Это нормально, что ты не готов, — сказал она. Она была такой милой со мной, но мне всё равно было не по себе.

— Чарли, ты хочешь вернуться домой? — спросила она.

Наверное, я кивнул, потому что она помогла мне одеться. Потом она надела блузку. И мне захотелось хорошенько пнуть самого себя за то, что веду себя как ребёнок. Потому что я любил Сэм. И мы были вместе. И я всё разрушил.

Просто разрушил. Ужасно. Я чувствовал себя отвратительно.

Она вышла со мной на улицу.

— Тебя отвезти? — спросила она. У меня была машина отца. Я не был пьян. Она выглядела очень обеспокоенной.

— Нет, спасибо.

— Чарли, я не позволю тебе вести машину в таком состоянии.

— Извини. Я тогда пойду пешком, — сказал я.

— Сейчас два часа утра. Я отвезу тебя домой.

Она пошла в другую комнату, чтобы взять ключи от машины. Я просто стоял посреди прихожей. Мне хотелось умереть.

— Ты белый как полотно, Чарли. Дать воды?

— Нет. Я не знаю.

Я разрыдался.

- Пойдём. Ложись на диван, — сказала она.

Она опустила меня на диван. Принесла влажную тряпочку и приложила её к моему лбу.

— Ты можешь поспать здесь. Хорошо?

— Хорошо.

— Просто успокойся. Дыши глубоко.

Я делал то, что она мне говорила. И перед тем как заснуть, я сказал кое-что.

— Я не могу этого сделать. Прости меня, — сказал я.

— Всё хорошо, Чарли. Засыпай, — сказала Сэм.

Но дальше я говорил уже не с Сэм. Я говорил с кем-то другим.

Когда я, наконец, уснул, мне приснился сон. Мой брат, сестра и я смотрели телевизор с тётей Хелен. Всё было словно в замедленной съёмке. Звук был глухим. И она делала то же самое, что делала Сэм. Тогда я проснулся. И не мог понять, что, чёрт возьми, происходит. Сэм и Патрик стояли рядом со мной. Патрик спросил, буду ли я завтракать. Наверное, я кивнул. Мы пошли есть. Сэм всё ещё выглядела обеспокоенной. Патрик выглядел нормально. Мы поели яичницу с беконом вместе с их родителями, и никто почти не разговаривал. Не знаю, зачем я рассказываю тебе о яичнице с беконом. Это неважно. Это совсем не важно. Пришли Мэри Элизабет и остальные, и, пока мама Сэм уже во второй раз всё перепроверяла, мы пошли к дороге.

Родители Сэм и Патрика сели в фургон. Патрик уселся на водительское сиденье в пикапе Сэм и сообщил, что увидится со всеми уже через пару дней. Потом Сэм обнялась и попрощалась со всеми по отдельности. Так как в конце лета она должна приехать на несколько дней, это больше напоминало «увидимся», чем прощание.

Я был последним. Сэм подошла ко мне и просто стояла напротив некоторое время. Наконец она зашептала мне на ухо. Она сказала много замечательных вещей о том, как это хорошо, что прошлой ночью я оказался не готов, и как сильно она будет по мне скучать, и что хочет, чтобы я берёг себя, пока её не будет.

— Ты мой лучший друг, — всё, что я мог сказать в ответ.

Она улыбнулась и поцеловала меня в щёку, и в этот момент плохие воспоминания прошлой ночи словно исчезли. Но я всё ещё чувствовал, что это прощание, а не «увидимся». Вот ведь какое дело — я не плакал. Я не мог понять, что чувствую.

Наконец Сэм села в пикап, и Патрик завёл мотор. Заиграла отличная песня. И все улыбались. Включая меня. Но я был уже не с ними.

Это продолжалось, пока машины не скрылись из виду, и тогда я вернулся на землю, и мне снова стало плохо. Но на этот раз я почувствовал себя гораздо хуже. Мэри Элизабет и все остальные плакали и спросили меня, не хочу ли я, к примеру, пойти в «Большой парень». Я ответил:

— Нет. Спасибо. Я должен пойти домой.

— Ты в порядке, Чарли? — спросила Мэри Элизабет. Думаю, я выглядел совсем плохо, потому что все напряглись.

— В порядке. Я просто устал, — соврал я. Сел в папину машину и уехал оттуда. И я слышал музыку по радио, хотя радио не было включено. И когда я подъехал к дому, думаю, я забыл заглушить мотор. Я просто направился к дивану в гостиной, где стоял телевизор. И смотрел передачи, хотя телевизор не был включён.

Я не знаю, что со мной случилось. Словно всё, что я могу делать, чтобы не развалится, — это продолжать писать этот бред. Сэм уехала. И Патрика не будет несколько дней. И я не могу поговорить ни с Мэри Элизабет, ни с кем-то другим, ни с братом, ни с остальными родными. Кроме, возможно, тёти Хелен. Но её больше нет. И даже если бы она была с нами, не думаю, что я бы стал с ней разговаривать. Потому что я начинаю чувствовать, что мой сон о ней был правдой. И вопросы моего психиатра перестают казаться странными.

Я не знаю, что мне теперь делать. Я знаю, что у других людей есть проблемы похуже. Да, знаю, но в любом случае это большой удар, и я не могу перестать думать, что маленький мальчик, который ест с мамой картошку фри, однажды вырастет и ударит мою сестру. Я хотел бы не думать об этом. Я чувствую, что снова начинаю слишком много думать, и мысли в моей голове смешиваются, превращаясь в сплошной транс, и это нескоро пройдёт. Он стоит перед моими глазами и даёт пощёчину моей сестре, и он не останавливается, а я хочу, чтобы он остановился, потому что на самом деле он не имеет этого в виду, но он меня не слушает, а я не знаю, что делать.

Мне жаль, но я должен закончить это письмо прямо сейчас.

Но сначала я хочу поблагодарить тебя, потому что ты — один из тех немногих, кто слушает и понимает, и не пытается переспать с малознакомой девушкой на вечеринке, хотя имеет такую возможность. Я говорю совершенно серьёзно, и мне жаль, что я выместил на тебе всё это, когда ты даже не знаешь, кто я такой, и мы никогда не встречались лично, и я не могу сказать тебе, кто я, потому что обещал сохранить все эти маленькие секреты. Я просто не хочу, чтобы ты подумал, будто я наугад взял твой адрес из телефонной книги. Если ты так подумаешь, это убьёт меня. Поэтому, пожалуйста, поверь мне, что когда я однажды зашёл в класс, ужасно подавленный после смерти Майкла, я увидел девушку, которая не заметила меня и продолжила рассказывать о тебе своим подругам. И пусть даже я не знаю тебя, но чувствую, что знаю, потому что ты показался мне на самом деле хорошим человеком. Человеком, который был бы не против получать письма от подростка. Человеком, который понимает, что это намного лучше личного дневника, потому что это общение, а дневник может быть обнаружен. Я не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне, или пытался встретиться со мной, или как-то ещё терял время. Мне и так жаль, что я отнял его у тебя, потому что ты действительно много значишь для меня, и я надеюсь, что у тебя очень хорошая жизнь, потому что правда считаю, что ты этого заслужил. Правда считаю. Надеюсь, что так оно и есть. Тогда ладно. Прощай.

С любовью, Чарли.

ЭПИЛОГ

Дорогой друг,

Последние два месяца я провёл в больнице. Меня выписали вчера. Доктор сказал, что мои родители нашли меня сидящим на диване в гостиной. Я был совершенно голый и смотрел выключенный телевизор. Они сказали, что я молчал и не пытался объясниться. Отец даже шлёпнул меня, чтобы привести в чувство, а ведь он, как я уже говорил, никогда не бьёт нас. Но это не сработало. Так что они отвезли меня в больницу, в которой я уже лежал в семилетнем возрасте после смерти тёти Хелен. Они сказали, что я ничего не говорил и первую неделю никого не узнавал. Даже Патрика, который, думаю, всё это время меня навещал. Страшно подумать.

Всё, что я помню, — это как бросил письмо в почтовый ящик. Следующим моментом идёт тот, где я сижу в кабинете у доктора. И вспоминаю тётю Хелен. И плачу. И доктор, очень милая женщина, задаёт мне вопросы. На которые я отвечаю.

Я, правда, совсем не хочу рассказывать об этих вопросах и ответах. Но я вроде как понял, что всё то, что приснилось мне о тёте Хелен, было правдой. А через некоторое время я понял, что это происходило каждую субботу, когда мы смотрели телевизор.

Первые недели в больнице были очень тяжёлыми.

Самым тяжёлым было сидеть в кабинете врача, пока она рассказывала моим маме и папе, в чём дело. Я никогда не видел, чтобы моя мама плакала так сильно. И мой отец выглядел таким рассерженным. Потому что они ни о чём не подозревали, в то время как это происходило.

Но с тех пор доктор помогла мне разобраться во многих вещах. О тёте Хелен. О моей семье. О друзьях. Обо мне самом. Это происходило в несколько этапов, и на протяжении всех них она показала себя великолепным специалистом.

Больше всего мне помогло то, что меня могли навещать. Вся моя семья, включая брата и сестру, постоянно навещала меня, пока брат не вернулся в колледж, чтобы играть в футбол.

После этого родные стали приходить без брата, который присылал мне открытки. В последней из них он даже сказал, что прочитал моё эссе по «Уолдену», и оно ему очень понравилось, что обрадовало меня. Так же, как когда я впервые увиделся с Патриком. Самое классное в Патрике — то, что он не меняется, даже когда ты лежишь в больнице. Вместо вопросов о твоём тяжёлом состоянии он травит анекдоты, чтобы ты почувствовал себя лучше. Он даже принёс мне письмо от Сэм, она говорит, что возвращается в конце августа, и если к тому времени мне станет лучше, они с Патриком прокатят меня через тоннель. И в этот раз я могу встать в кузов пикапа, если захочу. Подобные вещи помогли мне больше всего остального.

Дни, когда я получал письма, тоже были хорошими. Дедушка прислал очень милое письмо. Как и двоюродная бабушка. Как и родная бабушка, и двоюродный дедушка Фил. Тётя Ребекка даже отправила мне цветы с открыткой, в которой подписались все мои двоюродные братья и сёстры из Огайо. Было приятно знать, что они переживают за меня, но ещё приятнее было, когда Патрик пришёл вместе с Мэри Элизабет, Элис и Бобом. И с Питером и Крейгом. Я думаю, что они снова друзья. Я рад за них. Также я был очень рад, что говорила в основном Мэри Элизабет. Потому что это сделало всё вокруг почти нормальным. Мэри Элизабет даже задержалась немного дольше остальных. Я был так счастлив, получив шанс поговорить с ней наедине, прежде чем она уедет в Беркли. Ещё я был очень рад, когда две недели назад ко мне пришёл Билл со своей девушкой. Они собираются пожениться в этом ноябре и хотят, чтобы я был на их свадьбе. Это приятно, когда у тебя есть что-то, чего можно с нетерпением ждать.

Я впервые почувствовал, что всё налаживается, когда сестра с братом остались со мной, после того как родители уехали. Это случилось в июле. Они много расспрашивали меня о тёте Хелен, наверное потому, что с ними ничего подобного не происходило. И брат был очень опечален. А сестра разозлилась. Именно в этот момент всё обрело ясность, потому что после случившегося больше некого было ненавидеть.

Я хочу сказать, что посмотрел на своих брата и сестру и подумал, что однажды они станут дядей и тётей, как и я стану дядей. Так же, как наша мама и тётя Хелен были сёстрами.

И мы могли бы сидеть, и удивляться, и волноваться друг о друге, и винить множество людей в том, что они сделали, или чего не сделали, или о чём они даже не подозревают. Я не знаю. Я думаю, всегда кто-то виноват. Возможно, если бы мой дед не избил тогда маму, она не была бы такой тихой. И, возможно, она не вышла бы замуж за моего папу, если бы этого не случилось. И, возможно, я бы никогда не родился. Но я очень рад, что родился, так что я даже не знаю, что сказать, тем более мама выглядит довольной своей жизнью, и я не представляю, чего ещё можно хотеть.

Если бы я обвинил тётю Хелен, то обвинил бы и её отца, который избил её, и друга семьи, который развлекался с ней, когда она была маленькой. И Бога, который не остановил эти и другие вещи, куда более ужасные. И я делал это какое-то время, пока не понял, что больше не могу. Потому что это ни к чему не приводило. Потому что это было лишено смысла.

Я являюсь тем, кем являюсь, не из-за того, что вспоминал и видел тётю Хелен во сне. Вот что я выяснил, когда всё успокоилось. И, я думаю, очень важно знать это. Это делает вещи ясными и цельными. И мне необходимо помнить об этом. Как в той истории о двух братьях, чей отец был алкоголиком, которую мне рассказала моя доктор. Один брат вырос успешным плотником и никогда не пил. Другой брат закончил тем, что пил так же страшно, как и отец. Когда первого брата спросили, почему он не пьёт, он ответил, что после всего того, что алкоголь сделал с отцом на его глазах, он даже не смог бы заставить себя попробовать. Когда второго брата спросили об обратном, он ответил, что научился пить, кажется, уже на отцовских коленях. Так что, я думаю, мы являемся теми, кем являемся, по множеству причин. И, возможно, мы никогда не узнаем многих из них. Но даже если у нас нет возможности выбирать, откуда начинать свой путь, мы можем выбрать, где его закончить. Мы можем сделать многое. Мы можем попытаться стать счастливыми.

Думаю, что если у меня однажды появятся дети, и что-то расстроит их, я не стану рассказывать им о голодающих в Китае или о чём-то таком, потому что это никак не повлияет на тот факт, что им плохо. Если кто-то страдает больше, чем ты, это ничего не меняет, и ты всё так же имеешь то, что имеешь. Хорошее и плохое. Например, вот что сказала моя сестра, пока я лежал в больнице. Она сказала, что действительно волнуется о начале учёбы в колледже, и, учитывая то, что произошло со мной, она чувствует себя совсем глупо. Я не понимаю, почему она чувствует себя глупо. Я тоже волновался. Не думаю, что для меня всё случившееся оказалось проще или сложнее, чем для неё. Просто это было иначе. Может быть, и хорошо думать обо всём в перспективе, но иногда мне кажется, что единственная возможная перспектива — просто быть здесь, в этот момент. Как говорит Сэм. Потому что это нормально — чувствовать. И быть самим собой.

Вчера, когда меня выписали, мама отвезла меня домой. Это было во второй половине дня, и она спросила, голоден ли я. Я сказал, что да. Тогда она спросила, чего бы мне хотелось, и я ответил, что хочу поехать в Макдональдс, как мы делали раньше, когда я был маленьким, и заболевал, и не ходил в школу. И мы отправились туда.

Так хорошо было сидеть с мамой и есть картошку фри. А потом ужинать вечером со своей семьёй и чувствовать, что всё стало таким, как обычно. Это было прекрасно. Жизнь продолжается. Мы не разговаривали ни о чём грустном или тяжёлом. Мы просто были вместе. И этого было достаточно.

Сегодня мой отец пошёл на работу. А мама взяла нас с сестрой по магазинам, чтобы купить последние вещи для сестры, ведь через несколько дней она уезжает в колледж. Вернувшись, я позвонил Патрику, потому что он сказал, что Сэм к этому времени уже будет дома. Трубку взяла Сэм. Так здорово было снова услышать её голос.

Чуть позже они приехали на пикапе Сэм. И мы пошли в «Большой парень», как всегда. Сэм рассказала нам о своей жизни в колледже, что было очень волнующе. А я рассказал ей о своей жизни в больнице, что волнующим совсем не было. И Патрик постоянно шутил, чтобы все оставались самими собой. Выйдя из закусочной, мы сели в пикап Сэм и, как она и обещала, поехали к тоннелю.

Где-то за полмили до тоннеля Сэм остановила машину, и я забрался в кузов. Патрик включил радио очень громко, чтобы мне было слышно, и, приближаясь к тоннелю, я слушал музыку и думал обо всём, что люди говорили мне за последний год. Я подумал о том, как Билл сказал мне, что я особенный. И как сестра сказала, что любит меня. И мама тоже. И даже папа с братом, когда я был в больнице. Я подумал о том, как Патрик назвал меня своим другом. И о том, как Сэм сказала мне действовать. По-настоящему присутствовать здесь. И я подумал, как это здорово — иметь друзей и семью.

Когда мы въезжали в тоннель, я не стал поднимать руки, как будто лечу. Просто подставил лицо навстречу ветру. Я одновременно и плакал, и улыбался. Потому что чувствовал, как сильно люблю тётю Хелен за то, что она покупала мне два подарка. И как сильно я хотел, чтобы подарок маме на мой День рождения был особенным. И как хотел, чтобы мои сестра и брат, и Сэм, и Патрик, и все остальные были счастливы.

Но в основном я плакал, потому что как никогда чётко осознавал тот факт, что стою сейчас в этом тоннеле, и ветер обдувает моё лицо. Мне было всё равно, увижу ли я город. Я даже не думал об этом. Потому что я стоял в тоннеле. Я на самом деле был там. И этого было достаточно, чтобы почувствовать бесконечность.

Завтра начнётся мой второй учебный год в старшей школе. И, хочешь верь, хочешь нет, я совершенно не боюсь идти туда. Я не уверен, найдётся ли у меня время писать письма, потому что я буду слишком занят, «участвуя» в школьной жизни.

Так что если это письмо становится последним, пожалуйста, знай, что со мной всё хорошо, и даже если не сейчас, то станет совсем скоро.

Я буду верить, что у тебя тоже всё хорошо.

С любовью, Чарли.

КОНЕЦ

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 30 31 32 333435 Следующая ⇒