О духе (апрель 1927 года)

Статья из сборника статей Эрнста Юнгера. Это первая из 18 статей Э. Юнгера, которые были опубликованы в издаваемом национал-большевиком Э. Никишем (1889-1967) еженедельнике Widerstand (Сопротивление). С этого времени начинается медленная трансформация в публицистической деятельности Юнгера. Автор постепенно отходит от узкополитических тем и уделяет все больше внимания стилю и описанию феноменов современной жизни.

О духе (апрель 1927 года)

Все живущее имеет смысл уже в силу факта своего существования. Смысл этот находится не где-то вовне, а внутри самой жизни. Долина, где растут растения и обитают животные, не нуждается в чьих-то глазах, которые бы наблюдали за богатейшим разнообразием движений, не нуждается в духе, который бы строил на сей счет какие-то спекуляции. Все, что распускается на солнечном свете, что поблескивает и жужжит, совокупляется и пожирает друг друга, рождается и гибнет, — обладает своим особенным духом и своим особенным разумом. Оно бесконечно близко и бесконечно далеко от нас. Мы можем составить представление о том, что происходило в древнем Вавилоне, или о том, какие чудесные твари с гигантскими щупальцами и фосфоресцирующими огнями населяют глубоководные впадины Атлантического океана. Да, мы раскапываем руины городов и запускаем сети в океаны, но подлинный смысл этих бесконечно далеких пространств ни на волосок не становится ближе, несмотря на все наши методы и приборы. Но когда, опьяненные жизненной мощью, мы шагаем по улицам больших городов, тогда мы отчасти ощущаем и ту силу, что оживляла древний Вавилон. Когда кровь горячим потоком течет по жилам, мы догадываемся, какими великими силами обладает все живое. Лишь восстановив родственную связь с Землей, мы сможем ощутить сопричастность всему, что она носит на себе.

Причастными духу мы становимся не тогда, когда пытаемся окунуться в него как в свободную бескрайнюю стихию, а когда сами одержимы духом. Дух связан с жизнью подобно сгустку, идее или осмысленному воплощению этой самой жизни, а потому он направлен от особенного, ограниченного, связанного к общему. Но общее не включает в себя особенное, как в какой-нибудь зоологической системе. Дух имеет мужскую природу, он атакует, не желает растворяться в мире, а желает овладеть им. Хочет, чтобы мир был его миром, был таким же, как и он.

Дух подобен дереву, крона которого захватывает тем больше пространства, чем глубже уходят в землю его корни. Из темных, таинственных недр дух поднимается к свету. Его исток не в прозрачных сферах сознания — там его устье. Духу нужна кровь, потому что он и есть жизнь, сознание ему не нужно. В драматические и творческие мгновения, в моменты усиления жизненной энергии сознание отключается. Богодухновенность, экстаз, когда, по мысли мистиков, происходит единение души с Богом, вхождение индивидуума в бессознательное единство с мировой основой (Weltgrund), вся экзистенция человека стягивается в одну-единственную точку, концентрируется в одном-единственном чувстве. Тогда достигаются предельные возможности жизни, жизнь становится духом, дух — жизнью, различия утрачиваются. Восхищение святого, безболезненная отрешенность мученика, пыл любви, накал сражения, видения художника — все это говорит о пробуждении глубочайшей жизненной воли. «Пиши кровью и узнаешь, что кровь — дух», — сказано в Заратустре; а Геббелю¹ иногда кажется, что пишет он не чернилами, а кровью и мозгом.

Поскольку дух жив, а не мертв, то жизнь он улавливает не с помощью абстракций и обобщений, а с помощью идеи. Прарастение Гёте — не понятие, а идея². Дух не презирает науку с ее методами, но понимает ее вторичность по отношению к источникам жизни, с которыми необходимо связано любое явление. Дух мыслит свою необходимость, но не измышляет ее. Дух осмыслен, а потому в явлениях и отношениях между ними видит не целесообразность, а смысл. Под поверхностным механизмом он стремится нащупать глубокую взаимосвязь. Он хочет не теоретизировать, а создавать, не разлагать, а приносить плоды. Стремится не расщеплять мир на атомы, чтобы потом что-то искусственно синтезировать, а созерцать величественные картины. Видеть свое отражение во всех вещах, а не быть бесконечным отражением этих вещей. Он ценит не логическое, а символическое содержание жизни. Дух выше доказательств, как закономерность судьбы выше причинно-следственных связей.

Дух есть исполненная смысла жизнь, нечто целое, подобно тому, как сама жизнь есть нечто целое, а не сложение анатомических частей. Дух — не эссенция, его нельзя дистиллировать. Не какой-то чуждый принцип и не огонь, зажигаемый на маяках. Он жив, а потому к нему применимы не законы прогресса, а законы развития. Дух не есть нечто, что можно приобрести, он врожден, изначально присущ жизни; подобно характеру дается в удел несправедливой судьбой. А значит, обладание духом дает право на аристократическую гордость, право пользоваться прекраснейшими дарами жизни, которых нельзя ни купить, ни заработать. Дух горд, но не высокомерен — не высокомерен уже потому, что не нуждается в сознании. Гордостью исполнены движения, в которых жизнь являет свой смысл: достаточно взглянуть на бабочку, которая медленно расправляет крылья. А так как дух есть нечто целое и неделимое, то он необходимо присутствует во всех осмысленных проявлениях жизни: в кружении птицы под облаками, в несущемся по равнине звере и в игре мускулов ждущего старта атлета. Дух пребывает в завершенном творении и в каждом мазке кисти, в статуе и каждом ударе резца, в длинном романе и короткой сентенции. Дух абсолютно присутствует в неизвестном солдате, гибнущем за Отечество, в вожде, объявившем войну, в крестьянине, пашущем поле. Все они принадлежат единой общности жизни, а потому имеют общий дух, общую идею, которая варьируется в многообразии своих проявлений, подобно тому, как идея рода варьируется в видах или идея пола — в отдельных его представителях.

Дух относится к питающей его жизненной основе с благодарностью, выражая сущность этой основы. Лишь тогда, когда жизнь разрушается, тускнеет и слабеет, дух отворачивается от нее. Он перестает чувствовать мощную связь, предает жизнь и бунтует против необходимости, против того, чего желает судьба. Этот освободившийся дух, интеллект, больше не признает особенного, стремясь свести все к общему знаменателю, превратить в ходовой товар и конвертируемые величины. Он насмехается над великими символами, разлагает их посредством абстракций. Он рассчитывает достичь бесконечности, уничтожая границы. Ему легко быть справедливым, поскольку не требуется отстаивать никаких особенных ценностей. Чем тоньше и нереальнее слой бытия, в котором он обитает, тем больше стремление добиться господства над жизнью, но жизнь готовит ему ужасную месть. Свет освобожденного от всех связей духа превращает органический образ мира в механический. Культура становится цивилизацией. Общности, созданные судьбой, становятся случайными скоплениями людей, массами, в лучшем случае, прагматическими союзами. Отечество становится помехой для свободы передвижений.

Так называемая духовная аристократия или интеллигенция – целая армия чрезвычайно гибких и бессовестных работников умственного труда – систематически разрушает веру, иронизирует по поводу героизма, пытается похоронить человеческое достоинство. Отрицая особенное, то, что связывает и разделяет отдельных людей, индивид, эта бессмысленная физическая частица массы, занимается бесконечным самоутверждением, трубит о своих правах на каждом углу. Жадный индивидуализм распространяется и готовит почву для нигилизма. Рассудок – все, характер – ничто. Искусство превращается в литературную и интеллектуальную забаву, начинает обслуживать массовые течения, оторванные от почвы, бескровные, бесхарактерные, бессильные. Труд превращается в производство, человеческие отношения сводятся к голым юридическим отношениям. Для необъяснимых тайн и чудес жизни наука пытается подыскать механистические формулы, а мораль трусов и никчемных душонок приклеивает ко всем непосредственным проявлениям жизненной силы ярлык “безнравственного”. На место необходимого приходит избыточное, а жизнь не терпит ничего лишнего. А значит, близок тот день, когда всей этой выморочнной суете придет конец, меч прервет все дискуссии и его острый клинок не смягчит ни одна теория. Пока в кабинетах интеллекта идут бесконечные совещания, пока там взвешивают и просчитывают, в дверь мощно стучит железный кулак, одним ударом готовый решить даже самые сложные проблемы. Природную силу последнего варварского народа жизнь ценит выше, чем всю работу свободного духа. И в этом ее правота.

Примечания:

Кристиан Фридрих Геббель (1813-1863) — выдающийся немецкий драматург и писатель. Его Дневники (1835-63) полны самокритики и отражают интеллектуальные споры девятнадцатого века. Один из постоянных спутников читателя Эрнста Юнгера.
В своих эссе, написанных после Второй мировой войны (У стены времени, Maxima — Minima. Заметки к «Рабочему»), Юнгер не раз возвращался к понятию «Urpflanze», в котором он усматривал наиболее точное соответствие своей мысли о «гештальте рабочего».

«Vom Geiste», Widerstand. Zeitschriftfö r sozialistische und nationalrevolutionä re Politik, Dresden, 2. Jg., H. 4, April 1927, S. 35-38.