Восемь стульев в ряд

Восемь стульев в ряд

Автор: monsoon482
Соавторы: Усаги91
Беты (редакторы): Aristar, Solo_way, smokeymoon
Фэндом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер», Гарри Поттер (кроссовер)
Персонажи: Северус Снейп/Гарри Поттер
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, Underage, Кинк
Размер: Макси, 129 страниц
Кол-во частей: 21
Статус: закончен

Описание:
Жизнь Северуса Снейпа резко меняется, когда он к собственному ужасу начинает испытывать запретные неродительские чувства к своему воспитаннику.

Примечания автора:
Немагическая AU
Севвитус
Ченслэш

Глава 1

Большая стеклянная дверь легко поддалась, призывно звякнул колокольчик. В магазин спорттоваров «Мадам Малкин» я хожу уже третий раз за эту неделю. Продавец Горбин каждый раз зло косился на такого дотошного покупателя, как я. После получасовой экскурсии по небольшому помещению, заставленному спортивным инвентарём, я обычно уходил в раздумьях и ни с чем.

− Это хорошие ролики. Ботинок выполнен из пластика, но жёсткий, внутри сапожок, хороший материал для подростков, ногу натирать не будет. Металлическая рама, есть ещё с карбоновой. Штатник, подшипники. Всё, как надо. Колёса пластиковые, но крепкие, − Горбин терпеливо доставал из коробок разные модели роликовых коньков, демонстрируя все виды и соблазняя меня на покупку. Задумчиво потирая подбородок и разглядывая невидящим взглядом, я обычно колебался и, поблагодарив его, уходил, бросив напоследок «Загляну сначала в книжный».

За спиной обычно слышал недовольное фырканье и шуршание, а так же привычное бурчание «На кой черт ребенку эти книги? Купил бы лучше мальчику велосипед». Сегодня на смену Горбина я не попал и, увидев перед собой знакомого и более приветливого продавца Оливандера, смело прошёл в магазин. Он отвлекся от протирания невидимой пыли на полках, поприветствовав посетителя милой улыбкой.

− О, доброе утро, Северус. Всё-таки решил купить Гарри что-нибудь у нас?

− Доброе. Да, сегодня уже тридцать первое число, тянуть дальше некуда.

− Правильно, тем более парень он у тебя спортивный, понравится ему, не переживай. Порадуешь дорогого сыночка. Смотри, какие нам мячи завезли, − Оливандер поворачивается к стеллажу с разноцветными волейбольными мячиками, протирая по пути пыльной тряпкой свое вспотевшее лицо.

− Нет-нет, − пресекаю его попытки я, – это же его день рождения. Мы так долго не виделись, а я подарю какой-то мяч?

Оливандер оборачивается и улыбается, сверкая белыми зубами.

− О, конечно, Северус. Подберём подарок получше. Ну и подороже, конечно, выйдет, − он вышел из-за прилавка, скрестив руки в замок. − Что-то определенное выбрал уже? Или помочь? Горбин говорил, ты на этой неделе посещал нас частенько.

− О да, − вспоминаю я перекошенное недовольное моими частыми и безрезультатными визитами лицо продавца. − Он меня точно запомнил. Благодаря его наставлениям, кстати, я всё-таки решил купить мальчику велосипед.

Оливандер начинает радостно жестикулировать.

− Это замечательно! Подберём сейчас что-нибудь твоему мальчику. А Горбину - премию.

Он долго рассказывает мне про колеса, тормоза, рамы и другие прелести велосипеда, разницу в которых я вижу только в цвете и размере. Однако, продавец утверждает, что каждый из них хорош по-своему. Быстро взглянув на часы, я спохватываюсь, что слишком много времени уделяю ненужным подробностям о двухколёсных конях, тороплюсь закончить разговор с продавцом. Гарри я должен буду встретить уже через час. После самой большой нашей разлуки длинною в месяц я не могу его подвести и опоздать. Никогда никуда не опаздываю и сейчас себе это не позволю. Еще нужно заехать в местный магазинчик одежды. Для Гарри давно уже следовало выбрать что-нибудь полегче: после месяца в горах, другого климата наша жара покажется ему просто ужаснейшей. А в свой четырнадцатый день рождения вряд ли какому-то парню понравится хоть час торчать на душном вокзале.

− Я беру этот, − показываю на первый приглянувшийся велосипед, – я очень опаздываю. Упакуй. Тем более, у вас жарко тут, кондиционер уже как неделю не работает.

− Конечно, − Оливандер подкатил мою покупку к выходу, прихватив на кассу лишь бирку. Он двигается быстро, боясь, видимо, спугнуть мое поспешное решение. Чуть смутившись, продавец виновато поднимает на меня глаза.

− Северус, это новая модель, на неё нет скидки и он дороже остальных, − он мнется и чуть краснеет, но сразу добавляет, − но мы можем выбрать другой, вон тот, что я показывал тебе первым…

− Не ст о ит, − вынимаю бумажник из кармана и отсчитываю купюры. У меня нет ни времени, ни желания торговаться и жмотничать, – я заплачу, сколько надо.

Радость на лице продавца, казалось, озарила тусклое помещение магазина:

− Отличный выбор. Твой мальчик будет доволен. Тут сиденье зеленое, совсем как глазки у твоего, − зачем-то говорит Оливандер, − он будет счастлив, вот увидишь. Спасибо за покупку, Северус.

− Не сомневаюсь. Спасибо и вам. Всего доброго, − расплатившись, иду к выходу.

− До свидания, приходи ещё. Передавай привет Гарри и извини за кондиционер.

Дверной колокольчик снова звенит, я выхожу на улицу, устанавливаю купленный велосипед в кузов своего старенького пикапа. Нужно быстро в магазин одежды. К счастью, знакомая продавщица, зная о том, как я недолюбливаю что-то выбирать, сама подобрала кое-какие легкие шорты и майки, футболки, рубашки, фланелевые легкие брюки, и ещё много нужного для подростка, чего я не успел разглядеть в пакете. Расплатившись и поблагодарив за заботу, отправляюсь на вокзал, по пути купив свечки на торт. Я думал, что Гарри захочет пригласить друзей из школы, но он лишь сказал, что никакая это не знаменательная дата, и вообще он уже взрослый для такой ерунды, как задувания свечей, распития лимонада и сливочного пива со своими приятелями Роном, Невиллом, Симусом и Дином. Он старается казаться взрослее. Я знаю, у кого он перенял это нежелание отмечать праздники. Свои дни рождения я не выношу и никогда не праздную. Я вообще ничего бы не праздновал, если бы не Гарри. За одни его мальчишеские улыбки и лучезарное заражающее веселье я тащу в наш дом ёлку на Рождество, пеку праздничные пироги, жарю румяную индейку. Мы с ним так не похожи друг на друга. Он весёлый и заводной, дружелюбный и общительный. Я же одинокий, любящий тишину брюзга. Но ради его улыбок, ради его звонкого смеха вот уже в который раз готов праздновать с ним любой повод.

На улице духота страшная. Даже курить не хочется. Достаю зубами сигарету из пачки, в другой руке держу руль. Жую фильтр, но не подкуриваю. Так и бросить можно. Гарри ругает меня за сигареты постоянно. Я ничего не могу сделать. Но я ему обещал, значит брошу. Выплевываю пожеванную сигарету в окно, не закрываю его. Не знаю, где жарче, на улице или в моей машине. Кошмарное лето. Я успеваю приехать за пятнадцать минут до прибытия поезда. Стою на перроне, кусая сигареты и выбрасывая в который раз пожеванные в мусорный бак. Мне кажется, я волнуюсь. Рядом толпы встречающих друг друга людей. Они обнимаются и целуются. Девушка в легком ситцевом платье обхватила голубоглазого парня за шею, повиснув в его объятиях. Почему-то мне никогда не хотелось жениться. Не мог себе даже представить, что кто-то будет спать в моей кровати, сонно брести в ванну по утрам, носить мои рубашки на голое тело, быть всегда рядом. Кроме Гарри. Его появление в моей жизни я никогда не расценивал как что-то случайное, неправильное. То, что он есть у меня - это само собой разумеющееся. Мне всегда казалось, что он часть меня, мое второе отражение, только в этом отражении спрятаны другие черты моего характера, моя другая, нераскрытая и никому не известная, даже мне, сторона. Светлая открытость, душевная чистота Гарри Поттера - продолжение моего второго я. По крайней мере, мне хочется так думать. Наверное, таким бы я хотел быть, если бы не был самим собой.

Парочки рядом издают громкие чмокающие звуки, бесстыдно целуясь, и я не сразу слышу, как незнакомый, но такой родной голос зовёт меня по имени:

− Се-е-е-ев! Северус! – его голос изменился, он не такой мягкий и детский, каким я его запомнил. Обернувшись, я вижу перед собой лохматого мальчишку, в круглых очках и явно одетого не по погоде. На рубашке с длинным рукавом проступают влажные пятна, да и на висках искрятся бисеринки пота. Гарри машет мне правой рукой, а левой пытается тянуть свой огромный чемодан на колёсиках. Зелень его изумрудных глаз освещает для меня весь перрон. Он улыбается, приветствуя меня, хочет идти быстрее, но тяжесть чемодана не позволяет ему. Я не делаю ни одной попытки, чтобы как можно скорее оказаться ближе к нему, потому что застыл на месте, любуясь своим мальчиком. Он вырос на полфута точно, плечи его расширились, и даже через толстый слой рубашки видны его проступающие мышцы. Бросая на полпути свой чемодан, он несётся ко мне, а я, как раньше, когда Гарри был ребёнком, переживаю, чтоб он не споткнулся и не упал. Короткое расстояние Гарри преодолевает быстро, повиснув у меня на шее. Вдыхая его родной, терпкий запах, поглаживаю растрепанные волосы на макушке. Они сильно отросли, Гарри не мешало бы подстричься.

− Привет! – слышу его голос снова, такой незнакомый, но родной.

− С днем рождения, Гарри!

− Спасибо! – он поднимает голову, смотрит на меня, поправляя чуть съехавшие после объятий очки. − Сев, там было так здорово, мы обязательно должны вместе туда поехать. В следующий раз. Вместе. Пожалуйста! Обещаешь?

Когда он смотрит на меня с ласковой нежностью в глубоких глазах, я готов пообещать все, что угодно.

− Только сначала заберём твой чемодан, иначе в этот самый " следующий раз" вещи складывать будет некуда.

Он спохватывается, оборачивается на свою ношу, дабы убедиться, что никто на нее не покусился, что её не забрали как подозрительный предмет с террористическим намёком, что всё в порядке. Чешет макушку, ещё больше растрепав непослушные вихры. Он изменился, но эта привычка все же осталась.

− У вас так жарко, просто ужас, я весь вспотел. Когда приехали, я сначала подумал, что меня не домой повезли, а в пустыню Сахару, − тараторит он по пути к машине.

Помочь ему с чемоданом он не позволил, тащит сам, меняя руки. Он хочет быть взрослым и не хочет показывать свою слабость. Его заметно окрепшие после месяца разлуки руки остаются все такими же хрупкими, и от жестких ручек сумки на ладонях проступаю красные пятна, но Гарри не жалуется. Он, кажется, не замечает, что тяжело дышит, пытаясь унести груз, быстро ходить и при этом разговаривать, успевая тыльной стороной ладони стирать пот со лба, отбрасывать с глаз непослушную отросшую челку. Как же мы давно не виделись. Я соскучился по всем этим жестам, по его голосу, по его присутствию в доме, по топоту его ног на лестнице.

Он так увлечен разговором, что, погружая чемодан в кузов пикапа, не замечает моего подарка. Закатывает рукава заметно укоротившейся рубашки, поправляет очки, лохматит волосы, рассказывает о своём путешествии увлеченно, не замечая моих косых намекающих взглядов. Потом замечает своего нового двухколёсного друга и порывисто обнимает меня за шею.

− Спасибо, Северус, я давно такой хотел! Как ты узнал?

Мой ненаглядный мальчик поблагодарил бы даже за шарики для пинг-понга и сказал бы, что давно хотел и ждал.

− Как это я и не узнал бы? – не могу сдержать улыбки, завожу машину и поглядываю на него исподтишка, любуясь. Он расстегнул верхние пуговицы красной клетчатой рубашки, и я замечаю, как он загорел. Бронзовая кожа, переливающаяся на солнце своим нежными бликами, ему очень идёт.

− Не надо было никаких подарков. И праздновать тоже не надо. Ненавижу дни рождения! – лукавит он, деловито и одновременно смешно морща нос. – И вообще, мы договорились откладывать деньги, чтобы в следующий раз поехать вместе, забыл? – по-взрослому рассуждает он, от чего я не могу сдержать беззвучного смеха.

− Что? – обиженно надувает губы Гарри.

− Я скучал, − не отрывая глаз от дороги, тихо произношу я, но он слышит. Чувствую боковым зрением его прожигающий изумрудный взгляд, его нежную озорную улыбку.

− И я. Правда. Очень хотелось домой.

Он снова повторяет за мной. Ведь это мне всегда хочется домой, где бы я ни был, я домашний, а он любит приключения. Гарри так во многом старается походить на меня, даже забыл, как только что рассказывал, как ему понравилась поездка, что с удовольствием остался бы ещё. Сейчас противоречит себе и говорит, что хотел домой. Но я не обижаюсь на его лукавство.

Он немного изменился, но всё же остался прежним. Не может усидеть всю дорогу домой спокойно, воодушевленно рассказывает истории, жестикулирует руками, успевает сбить неугомонной ладонью зеркало, выругаться (понабрался словечек в своем лагере, надо будет его отчитать), безуспешно пытается починить мой сломанный кондиционер, прощёлкать все радиостанции. Я лишь улыбаюсь, не хочу перебивать его, слушаю, успевая лишь вставлять короткие реплики, посматривая, как от жары ему приходится облизывать губы.

Дома я вручаю ему пакет с одеждой, которую подобрали в магазине.

− Ух ты, спасибо. А то я чуть не умер в этих тёплых вещах.

Он поспешно срывает с себя рубашку, прямо через голову, забывая расстегнуть все пуговицы, спеша избавиться от липкой одежды. Естественно, цепляется своим вихром за пуговицу и застревает, смешно, по-детски кряхтя, пытаясь высвободится. Подхожу и помогаю ему вылезти из одежды, попутно замечая загоревший живот. Он выбирает первую попавшуюся футболку из пакета, хочет быстрее одеться, видно, стесняясь меня, своей наготы. А я не могу не отметить, каким он стал привлекательным юношей. У него будет точно очень много поклонниц, и каждая получит от меня хороших тумаков, если попытается разбить его доброе, доверчивое сердце. Помогаю натянуть футболку и тяну за ее края, которые еле-еле прикрывают живот Гарри. Видимо, мы на пару с продавщицей не предполагали, что мальчик так быстро вырастет за лето. Теперь у него другой размер одежды. Гарри смущённо улыбается, то поглядывая на меня снизу вверх, то пытаясь разгладить непослушные края короткой и явно маленькой ему одежды.

− Упс… Маловато, кажется, − хихикает он.

− Хм, − делаю притворно-серьёзный вид я, − ну, ничего, поменяем. Я же не знал, что ты так вымахаешь за месяц.

− Ладно, − он мгновенно снимает с себя маленькую одежду, оставаясь по пояс голым, моментально забывая про свою недавнюю скромность и смущение.

− Ну, где там твой обещанный торт? У кого сегодня день рождения? У меня? У меня!

И про то, что не собирался праздновать, он тоже, видимо, забывает.

Мои скулы уже сводит от дурацкой улыбки, не сходящей с лица. Я смотрю вслед Гарри, как он пытается тащить по лестнице неподъемный чемодан. Я так рад его видеть. Он изменился. Сильно изменился. Но остался таким привычно родным. Дом снова ожил с его появлением. Мне кажется, даже вечно прятавшееся солнце теперь с радостью заглядывает во все окна, гостеприимно встречая Гарри дома.

Глава 2

Я лениво скольжу взглядом по серой сводке новостей в газете и с наслаждением растягиваю свой чёрный горячий кофе.

− Северус, ты случайно не видел мои плавательные шорты? – Гарри носится по дому, переворачивая все верх дном, и шумит как стадо слонов, – а полотенце где? А-а-а! Вот же! – не дожидаясь моих ответов, разговаривает он сам с собой.

Сосредоточиться на новостях совершенно не получается, да и не хочется сегодня. Газету я вижу каждый день, а вот мальчишескую суету не наблюдал уже давно. К тишине и покою быстро привыкаешь, но теперь это будет только сниться. Почему-то я совершенно не огорчен тем, что дом снова наполнен шумом и возней. Гарри изредка заглядывает на кухню, чтобы спросить о местонахождении вещей и снова уносится, беспощадным вихрем сметая все на своем пути. Кажется, я прочитал один абзац уже раза три, но толком ничего не понял.

Газета совершенно беспардонно была вырвана из рук:

− Ты меня слушаешь?

Гарри помахал несчастной бумагой у меня перед лицом, на что получил грозный предупреждающий взгляд, но это, кажется, его совершенно не смутило. Он оставил новости в покое и уселся на соседний стул.

− Рон и Гермиона пригласили меня на озеро. Знаешь, я с ними давно не виделся и всё такое. Поэтому, я бы очень хотел пойти.

− Хорошо. А я-то здесь причём? – сложив руки на груди, с подозрением на него смотрю.

− Ну как же? Ты тоже должен пойти! Мы же договорились, что проведём остаток каникул вместе…

− Нет. Сходи сам.

− Смотри, какая жара, а озеро прохладное, освежающее, а воздух там, м-м-м... − начал уговаривать Гарри, описывая сомнительные перспективы отдыха, радужные просторы далеко не сказочного, на мой взгляд, озера, при этом смешно жестикулируя.

− Нет, Гарри.

− Ну, Северу-у-ус, − завыл он хитрым тонким голосочком, − давай сходим ненадолго, я очень хочу, чтобы ты пошёл. Представь, как будет здорово. Мы отлично проведём время!

− Ни за что! – я поморщился, представляя возможность раздеться перед незнакомыми людьми, обнажая худое некрасивое тело и ловя косые взгляды, а также шанс поплескаться в этом далеко не гигиеничном лягушатнике. Да и друзья Гарри вряд ли оценят мое появление. Все же мысленно соглашаюсь с капризной просьбой Гарри, но пока не хочу это показывать ему. Да, придётся тащиться на озеро. Как там говорят? Утро добрым не бывает.

Уже собравшись выйти из кухни, чтобы закончить этот бессмысленный спор и идти собираться, я был внезапно пойман теплыми, чуть влажными ладонями. Они стискивали мое запястье, и это, казалось бы, совершенно невинное и привычное прикосновение пронзило, будто током, и как по волшебству заставило замереть на месте.

Гарри, воспользовавшись моим замешательством, глядит мне в глаза, делает безумно умилительное лицо, поджимает губы и хлопает ресницами. Совсем жалостливый и наивный вид, совсем как брошенный щенок, просящий, чтобы его забрали домой или хотя бы приласкали.

− Я ведь так соскучился по тебе и хочу провести время вместе. И если ты не пойдешь, то и я останусь дома, а с Роном и Гермионой увижусь уже в школе, ничего страшного…

Хитрый наглый мальчишка знает, на что надавить. Но я был согласен и без его неумелого шантажа, а сейчас тем более, когда он смотрит своими зелеными глазами.

− Ладно, – нехотя, но настойчиво выдергиваю руку из захвата, – обойдёмся без самопожертвований. Не знаю, на кой черт я тебе там сдался, мелкий ты шантажист? Мог бы отлично провести время со своими друзьями, отдохнул бы от меня.

− Ага, месяц уже отдыхал! – снова надул он губы.

− Но учти, к воде я и на милю не подойду.

Гарри расплылся в счастливой улыбке и помчался к выходу, потянув меня за собой.

***

Озеро переливалось красочными бликами, подобно горному хрусталю, отражая идеально голубое небо без единого облачка. Солнце нещадно жарило землю, будто хотело расплавить все вокруг.

Народу оказалось совсем немного – только идиоты могут прийти сюда в самое пекло. И мы.

− Здравствуйте, профессор Снейп, – натянули кислые улыбки друзья Гарри, очевидно не ожидая, что он притащит с собой своего мрачного опекуна.

− Мисс Грейнджер, мистер Уизли, – сдержанно кивнул я, приветствуя этих двоих.

Не то, чтобы они мне не нравились. Совершенно обычные дети, за исключением того, что они с постоянной регулярностью втягивали моего мальчика во всякие передряги. Вечные искатели каких-то приключений на пятую точку: в школе их постоянно наказывают за проделки. То костёр, то поход, то отправятся искать философский камень посреди ночи в каком-то там парке. Все это казалось ужасно глупым и раздражало меня, ведь сам я даже в детстве не предавался ребяческим выходкам. Хотя детства как такового у меня не было.

− Ну что? Идём купаться? – прервал мои размышления задорный голос Гарри.

Он уже успел раздеться и стоял в одних шортах, подставляя руки солнцу, которое, казалось, отражалось от его бронзовой кожи и плясало по ней своими золотыми лучиками. Самому раздеваться совсем не хотелось – бледная кожа быстро сгорала.

− Утонешь - не покатаешься на своем новеньком велике, – замечаю я, на что Гарри театрально закатывает глаза и фыркает.

Вся троица отправляется к воде, а я нахожу место в тени деревьев, подальше от солнечных лучей и любопытных глаз, и где можно прекрасно наблюдать за незадачливыми озорными купальщиками.

Устроившись с комфортом в спасительной прохладе, я открываю томик Голдинга, и погружаюсь в чтение, время от времени поднимая глаза и проверяя, всё ли в порядке с ребятами.

Несмотря на жару, всё было не так плохо, от озера веяло свежестью, шум деревьев успокаивал, мои купальщики мирно плескались в озере, наслаждаясь его прохладой. Их озорной смех доносился до меня, успокаивая своим детским задором и весельем. Надо чаще выбираться на природу.

Наконец, вдоволь наплававшись, Гарри, мокрый и взъерошенный, как воробушек, выбирался на берег, обрызгивая по пути Гермиону. Прозрачные капельки, сверкающие на солнце, стекали с непослушных волос на загорелую шею, очерчивали выступающие ключицы, и катились вниз по мальчишеской груди, огибая коричневый сосок, затем неспешно, будто специально замедляя ход, скользили по плоскому поджарому животу, собираясь в пупке, а их искристые собратья продолжали путь по юному красивому телу, рисуя причудливые узоры на изгибах длинных стройных ног. Я ловлю себя на том, что заворожено наблюдаю путь каждой капельки. Гоня от себя мысли, резко одёргиваюсь и отвожу взгляд, отворачиваюсь, стряхивая наваждение.

Гарри подходит и плюхается рядом со мной. Маленькие капельки с его тела летят мне в лицо.

− Вода супер! Так освежает, и совсем не жарко стало. Рон и Гермиона даже из воды не хотят выходить, готовы поселиться там до конца лета, представляешь? А ещё там очень чисто, тебе понравится, я даже дно видел, когда нырял, – весело тараторит Гарри. – Пойдем, тебе нужно освежиться.

− О нет! – голос осипший, приходится прокашляться, – я тебе ещё дома сказал, что и близко к воде не подойду.

− Спорим, тебе понравится? На сто фунтов! Ну, пойдем хотя бы ноги помочить! Пойдем! Пойдем! – не отстает несносный мальчишка.

− Гарри, я не люблю коллективное веселье, я не люблю воду, тем более общественное озеро, и вообще, я читаю, а тебя ждут друзья, – спокойно констатирую я профессорским тоном, выразительно кивая на плескающуюся в воде парочку.

− Ну уж нет! Если ты будешь тут сидеть сиднем, то и я тоже, − устраивается он возле меня, задевая мокрым плечом моё.

− Второй раз это не пройдёт, – иронично замечаю я, вскидывая бровь.

Гарри обиженно сопит и задумчиво морщит лоб, посматривая на веселящихся друзей в озере. Этот упёртый нахал не отстанет, я как никто другой знаю, каким он может быть упрямым.

− Ладно, несносный ты ребенок, – вздыхаю я, сдаваясь, вновь потакая его капризам, – но только один раз и недолго.

Гарри радостно подскакивает, хватает меня за руку и тащит из облюбованного уголка в тени на солнце в сторону воды. Я едва успеваю скинуть одежду - так быстро он торопится познакомить меня с озером.

Вода действительно очень теплая, тело быстро привыкает к перепаду температуры. Это и правда блаженство - в такую жару окунуться в настоящую прохладу, Гарри снова оказался прав. Я прикрываю глаза от удовольствия, медленно входя в воду.

Ко мне по-лягушачьи подплывает Гарри, самодовольно улыбаясь, явно намекая, что мне действительно было глупо упрямиться.

− Ну как? – спросил он, уже зная ответ.

− Терпимо, − кривлю душой я. Ведь действительно хорошо.

Я переворачиваюсь на спину, раскинув руки и ноги, держась на воде, гляжу в глубокое чистое небо без облаков. Рядом, тоже раскинувшись, плывёт Гарри, как и я разглядывая что-то в голубой выси. Некоторое время мы молчим, думая о своем. Он поднимается, оказываясь по пояс в воде, и смотрит на меня ласковым взглядом. Я тоже встаю, с моих длинных волос стекают струйки воды. Наверное, я выгляжу как мокрая ворона, и капли не падают мне на плечи и грудь так мило, как с лохматых завитков мальчишки напротив.

− Знаешь, я часто смотрел на небо в горах, – нарушил тишину Гарри, – оно казалось таким близким и таким далеким одновременно. А еще часто смотрел на звезды. Там так красиво, Северус. Там даже небо кажется красивее. Когда смотришь, всё кажется таким маленьким, таким ничтожным по сравнению с ним.

− Гарри…

Не совсем понимаю, к чему он ведет и зачем начал этот разговор, поэтому заранее заволновался.

− А ещё я думал о тебе, – продолжил Гарри свой внезапный порыв откровений. – Знаешь, моим друзья из лагеря часто звонили родители, − продолжает он, и сердце у меня замирает на слове «родитель», − отчитывали за что-то их, поэтому они были не очень рады звонкам. И домой они не хотели. А я хотел, я скучал, очень скучал, и я так рад, что вернулся, − он осторожно подходит ко мне и берёт за руку под водой, а я спокойно выдыхаю.

Я совершенно зря опасался другого разговора. Гарри смущённо улыбается, посматривая на меня. Я чувствую нежность его руки в своей ладони.

− Ты такой мокрый и смешной! – хохочет мальчик, резко меняя тему, видимо смущаясь своим открытым секретам.

Я и сам не могу удержаться от дурацкой улыбки. Я тоже скучал. Стою, откровенно рассматривая его из-под мокрых ресниц, и всё-таки произношу вслух:

− Я тоже по тебе скучал.

Глава 3

С того самого дня мы часто стали приходить на озеро, уже только вдвоём, без товарищей Гарри. Нашли укромный одинокий бережок, скрытый от любопытных глаз зеленью деревьев, и облюбовали его, называя «нашим местом». Вода дарила наслаждение своей свежестью и прохладой, спасала от удушливой жары и беспощадного солнца: сюда было так приятно сбежать от суеты будней, раскалённого асфальта и шума машин, чтобы как следует получить удовольствие от лета и отпуска.

Гарри оказался отличным пловцом, он с огромным энтузиазмом лез в воду и мог купаться там часами, а я всё это время наблюдал за ним, делая вид, что читаю. Мальчишеское тело в воде преображалось, становилось ещё гибче и грациознее, растворялось в водной пучине, будто сливаясь с мирным потоком. В ярких солнечных лучах, окутанный искрящимися капельками, он казался прекрасным русалом, юным божеством-хранителем озера, и я не мог отвести глаз, любуясь его красотой.

Я принял решение, что следующим летом обязательно отвезу его на море. Это должно прийти по душе маленькому пловцу. Гарри наверняка будет в восторге от красоты и величия могучей стихии, от перспективы заняться дайвингом или поплавать с дельфинами, а может, всё и сразу.

Жаль только, что знойные дни так быстро летят, и наше чудесное лето скоро подойдет к концу, сменяясь школьной рутиной, повседневной суетой. Но меня не покидает чувство, что оно запомнится мне навсегда.

В один из таких дней мы возвращаемся с озера домой, мокрые, но довольные. Гарри прямиком отправляется в душ, а моя интуиция шепчет приготовить на ужин что-нибудь особенное, и я, немного поразмыслив, отыскиваю в библиотеке кулинарную книгу и устраиваюсь на кухне, выбирая какой-нибудь рецепт. Осторожно переворачиваю ветхие страницы, которые на протяжении долгого времени хранили в себе блюда различной сложности приготовления, от праздничных роскошных до повседневной овсянки. Быстро нахожу нужный раздел мясных блюд, просматриваю оглавление.

Хм, жаркое по-французски: жареный бекон, овощи и специи - ничего сложного, но звучит вкусно. Гарри должно понравиться.

Очистив стол, я раскладываю ингредиенты в особом порядке, чтобы было удобно поэтапно соблюдать процесс приготовления, ничего не забыв и не перепутав. Ещё я сразу подготавливаю кухонные инструменты, чтобы они были под рукой. Всё размерено и правильно, ничего не упустить, не потерять. Прямо как в моей жизни. Когда всё поэтапно в ней, судьба преподносит меньше неприятных сюрпризов.

− Тебе помочь? – из дверного проема показалась вихрастая макушка.

− Ты всё равно не умеешь готовить, – хмыкаю я, не отвлекаясь от нарезки перца.

Кухня, как и рабочий кабинет с библиотекой, была моей территорией, на которой царили идеальный порядок и чистота. В этом вопросе я достаточно щепетилен и часто ругаю Гарри за бардак, который он так любит создавать вокруг себя, а заодно и вокруг меня. Мальчик, в свою очередь, не забывает попрекнуть меня моей чопорной педантичностью в своей юношеской манере. Готовка и сервировка входит в мои обязанности, а мытье посуды и уборка лежат на Гарри. Его обязательства по дому такие немногочисленные, потому что мальчишка успевает развести хаос и в те редкие минуты, когда наводит порядок. Но всё же я считаю, что соблюдение чистоты когда-нибудь научит его порядку в комнате, голове, жизни.

− Так, ты будешь руководить процессом, а я слушать твои распоряжения, – заявляет Гарри деловым тоном, подбираясь к столу, и утащив пару кусочков сыра, – ты будешь шеф-поваром, а я твоим поварёнком! – озорно подмигивает он и весело смеётся.

Отказывать ему совсем не хочется, и, решив, что он, а заодно и кухня будет под моим присмотром, мысленно соглашаюсь. Помощь и правда мне не помешает.

− Что ж, су-шеф Поттер, будьте добры, нарежьте овощи, – включаюсь я в игру, разогревая сковороду.

− Есть, шеф! Всё будет сделано! – поварёнок притворно-торжественно отдаёт честь старшему по званию и с энтузиазмом берётся за нож.

Сковорода громко шипит, когда на её поверхность попадает бекон. Работая лопаткой, я аккуратно обжариваю мясо до хрустящей корочки и краем глаза слежу, чтоб Гарри ненароком не порезался.

Мальчишка пританцовывает на месте и слишком широко размахивает ножом - кусочки салата летят в разные стороны, приземляясь на стол. Аккуратности мне его ещё учить и учить.

− Овощи нарезаны, шеф. Какими будут дальнейшие указания? – играючи отсалютовав ножом, говорит неугомонный поварёнок.

Обернувшись, я с удивлением замечаю, что мой помощник приделал себе усы из салата.

Закатив глаза, я всё же не отчитываю глупого озорного мальчишку за баловство. Слишком хорошим было настроение и его, и моё, а глупости Гарри казались даже забавными.

− Сейчас мне нужно будет смешать ингредиенты и добавить специи, – сверяюсь я с часами, – а ты пока убери со стола, а заодно и с пола всё, что накрошил, кулинар, − замечаю я профессорским тоном.

Мальчишка, закатив глаза и нахально присвистнув, разглядывает беспорядок вокруг. Сосредоточенно заправляя кусочки мяса овощами и добавляя специи, я отсчитываю определённое количество грамм молотого перца и тимьяна, когда мой взгляд мельком ловит разворачивающуюся на полу картину. Моё тело как током прошибает, глаза широко распахиваются, жадно разглядывая происходящее.

Гарри, убирая с пола мусор, стоит на коленях, прогнувшись в пояснице и оттопырив зад так, что короткие шорты врезались в нежную кожу, совсем не скрывая изгибов. Два крепких идеально круглых полушария призывно подняты наверх, слегка покачиваясь от усердия юного уборщика.

Моя заинтересованность совестно стучит в голову, но отвести взгляд - выше моих сил. Двойственные чувства, поселившийся в груди, распирают со всех сторон, но не успеваю я толком распознать их, как руку пронзает обжигающая боль. Я резко отдергиваю ладонь от раскаленной сковородки, шипя сквозь зубы.

− Северус! – Гарри моментально оказывается рядом, хватая меня за здоровую руку, и широко распахнув глаза, испуганно замечает ожог, – ты поранился?

− Всё в порядке, − сдавленно говорю я.

− Нет, я помогу тебе. Больно? – растерянно затараторил он, не зная, за что первым взяться.

− Нет, не надо, − от его робких прикосновений по телу расползается жар, и чувство, охватившее меня минуту назад, возвращается, обволакивая с новой силой.

− Не упрямься, я хочу помочь, − Гарри ласково, но крепко держит меня за запястье здоровой руки, заботливо заглядывает в глаза, прикасается бедром к моему бедру, тяжело и взволнованно дышит, обдавая меня своим дыханием.

Это невыносимо. Незнакомое мне чувство заставляет тянуться к нему, и это злит нестерпимой яростью.

− Не прикасайся! – рявкаю я, выдёргивая руку из его цепкого захвата. – Мне не нужна твоя помощь.

Сердце все ещё стучит с непередаваемой силой, будто вот-вот выскочит из грудной клетки. Его громкий стук, кажется, слышен во всей кухне. Мой взгляд лихорадочно мечется по кухне, рассеянно выискивая хоть что-то, что бы могло отвлечь моё внимание от юноши напротив. Встревоженными и торопливыми глазами я натыкаюсь на беспорядок на столе, и, цепляясь за последнюю соломинку, раздраженно кричу:

− Посмотри, что ты наделал, несносный мальчишка! Ты превратил мою кухню в помойку, немедленно всё здесь убери! – я рычу так, что сам не узнаю своего гневного голоса.

− Хорошо, сейчас всё уберу, – зелёные глаза с тенью вины испугано заморгали, – но тебе нужно смазать ожог, − добавляет он, дрожа, как загнанный заяц.

− Сам справлюсь, – бросаю я и вылетаю из кухни, яростно сжимая раненую руку, и громко хлопаю дверью, оставив виноватого и встревоженного Гарри разбираться с бардаком.

В ванной комнате, сидя на бортике и держа руку под холодной водой, я перевожу дух и закрываю глаза. Ну и что это было, мистер Снейп? Сорвал обиду за свои двусмысленные мысли на ни в чем не провинившемся ребенке? Сорвал. Молодец. Какую причину ты придумаешь для своего жалкого оправдания? А главное, в чём суть твоих заинтересованных взглядов на фигуру мальчика?

Время шло, а ответ так и не находился.

Кожа на повреждённой ладони покрылась мелкими и редкими пузырьками, местами они лопались и краснели всё сильней. Порывшись в аптечке, всё-таки нахожу мазь от ожогов и перебинтовываю пострадавшую конечность.
Первая помощь оказана, пусть и с заметной медлительностью, осталось трусливо отсиживаться в помещении, подбирая подходящие оправдания для себя.

Довольно! Если я испугался собственной ярости, то что чувствует сейчас Гарри?

Я решительно толкаю дверь и выхожу из ванной.

Когда вхожу на кухню, Гарри сидит за столом, опустив глаза в столешницу и подогнув под себя ноги. Вокруг царит идеальный порядок, крошки даже при желании не отыщешь. Два столовых прибора и пара тарелок - мальчик за короткое время успел и прибраться, и накрыть на стол. Либо я действительно долго трусливо не выходил, либо он был настолько напуган, что исполнил мой приказ незамедлительно.

− Гарри… − начал я осторожно, до конца не зная, что сказать, − прости за мою истерику, что накричал на тебя. Я идиот, я сам не понял, как так вышло. Не обижайся и не бойся меня. Я не хотел, – получается у меня лучше, чем я мог ожидать.

Мальчишка поднял взгляд, в котором читалось лишь беспокойство:

− Как твоя рука? Нашёл мазь?

− Да. Всё в порядке, не волнуйся. Просто… − просто что? «У тебя красивая попа, вот я и засмотрелся»? Мелькнувшая мысль приводит меня в ужас. – Я отвлёкся, и рука попала на сковородку, но ожог не сильный.

Он слабо улыбается и кивает. Я замечаю смелее:

− Видишь, как важно быть внимательным на кухне.

− Да уж, ты наглядно это продемонстрировал, – протягивает Гарри, вставая и пододвигая ко мне тарелку.

Между тем, мой взгляд снова падает на короткие шорты, которые и стали основными виновниками казуса.

− Ты не мог бы переодеться? – не выдержал я, чувствуя, что могу снова закипеть. – Щеголять в таком виде просто неприлично, а уж тем более перед человеком вдвое старше тебя. Ты же не на пляже.

− Э-э-э… ну просто жарко, я и подумал... – застенчиво говорит Гарри с легким нежным румянцем на щеках, – но если тебе неприятно…

− Нужно соблюдать манеры, молодой человек. Так что будьте добры, переоденьтесь и садитесь ужинать, – чеканю я каждое слово, поддерживая непринуждённый тон и стараясь не покраснеть.

Гарри не спорит и уходит наверх. Слишком много сегодня событий произошло. Показал я себя не с самой лучшей стороны.

Тяжело вздохнув, я закрываю лицо руками и опираюсь локтями о стол. Что я там говорил про размеренную жизнь, которая не преподносит неприятные сюрпризы?

Плотно поужинав и окончательно восстановив мирные отношения, мы расположились в гостиной с чашками ароматного чая с имбирём. К концу подходила уже вторая партия шахмат.

Гарри, сосредоточено думая и от напряжения высунув кончив языка, делает хитрый ход офицером и выразительно смотрит на меня:

− Кажется, кому-то скоро придет конец, – заявил он с наглой улыбочкой, потирая руки.

Мой ферзь одним движением бьет его белого офицера, и я, не сумев сдержать ухмылки, заявляю, откинувшись на стуле:

− И я даже знаю, кому.

− Как? Не может быть! – вытаращил глаза мальчишка, – Я же всё просчитал, − с ноткой расстройства заявляет он, почёсывая затылок.

− Видимо, не всё, – хмыкнул я, – впрочем, если ты хорошенько подумаешь, у тебя будет шанс спастись.

Гарри впивается взглядом в доску, лихорадочно обдумывая путь к спасению и устранению противника, от усердия снова высунув кончик языка. У него действительно есть неплохие шансы выиграть, если он, конечно, обратит на них внимание и не упустит возможность.

− Ага! Конь на Е4, – глаза мальчишки азартно сверкнули за стёклами очков.

− Мат, – констатирую я, притворно вздохнув. – Увы, вы не воспользовались своим шансом. Я не этот ход имел в виду.

− Что? Нет! Не может быть!

Ставлю фигурки обратно, показывая стратегический ход разоблачения противника, и комментирую его невнимательность учительским тоном.

Гарри обиженно сопит, сгребая деревянные фигурки в одну кучу.

− Ну что, заново? У тебя будет шанс отыграться, – улыбаюсь я. Гарри хихикает, не стесняясь своего проигрыша.

Гарри играет всё лучше и лучше с каждым разом. Выиграть у него становится уже не так-то просто. Чувствуется моё умелое руководство.

− Давай, – махнул рукой маленький игрок, – должен же я тебя сделать.

Аккуратно расставив фигурки по местам, мы начинаем новый раунд.

Гарри подносит кружку с горячим ароматным чаем к губам, внимательно наблюдая за тем, как я сосредоточенно почёсываю подбородок. Лицо юноши порозовело от горячего пара, а стекла очков чуть запотели.

− Скоро в школу, − вдруг вздыхает он. – Лето быстро пролетело.

− А кое-кто за все лето ни одну книжку не открыл, – не смог сдержать ехидную реплику я, передвигая пешку.

− Ага, ещё лето на это тратить, оно и так очень быстро кончается. Впереди бесконечная учеба, – ещё один тяжёлый мальчишеский вздох.

− Но учёба важна, − тоже вздыхаю я, поднимая на него немного удивленный взгляд, – я думал, тебе нравится учиться.

Чёрные пешки загнали белого офицера в угол.

− Да, но отдыхать мне нравится больше, – хихикает Гарри. – Одно радует, что у меня появится новый интересный предмет.

− И не один, – киваю я, одновременно следя за игрой.

− Особый предмет с особым профессором, – Гарри делает загадочную паузу, а потом продолжает. – Очень сложный, трудный предмет со строгим требовательным профессором, – зелёные глаза хитро прищурены, а розовые губы растянуты в загадочной улыбке.

− Да, спуску я никому не дам, как и поблажек, – сложив руки на груди, я злорадно ухмыляюсь. – Буду вас мучить и гонять.

− Даже меня? – притворно-удивленно заявляет Гарри.

− Ха, ОСОБЕННО тебя, − хищно улыбаюсь я, вскидывая бровь.

И не могу сдержать беззвучного смеха в ответ на его расстроенное цоканье языком.

Глава 4

Нежные руки с бархатной кожей, отливающей золотым оттенком, тянутся ко мне, обхватывая за шею. Такой привычный жест. Мой мальчик часто обнимал меня, но сейчас это так интимно. Сейчас больше чувственности, больше ласки в этом простом жесте, больше нежности. Ощущаю этот слабый юношеский огонек трепета, упрямую решительность, приходящую на смену сомнениям, и толику страсти. Не отстраняйся, мой дорогой, будь со мной... Притягиваю родное тело за талию, сильно вжимаюсь в него бёдрами. Не хочу терять ни единой минуты. Ещё чуть-чуть. Неправильно. Не так, отпусти его. Он не понимает твоих откровенных порывов, ты обманываешь его. Не могу, не хочу. Хочу тесно обнимать, совсем не по-дружески, не по-родственному. Зачем ты это делаешь, Северус? Как будто сквозь гул бьющегося в ушах желания доносится голос моей собственной совести.

С этой мыслью я выныриваю из сновидения, резко сажусь на кровати. Пот после жаркого сна катится по вискам, мне душно и нечем дышать, хотя в комнате довольно прохладно. Подхожу и открываю окно настежь, впуская в комнату сумерки раннего утра. Осень не радует последними теплыми деньками в сентябре этого года. Жаркое лето, видимо, полностью исчерпало свои резервы. Долго смотрю в окно. Улица ещё спит, лишь кое-где мелькают тени одиноко спешащих людей. Тихая и спокойная улочка ещё не оживилась звуками колес, сигнализаций и людским гулом. Лишь слышно издали шуршание метлы по асфальту. Дворник - ранняя пташка - сметает золотые листья в маленькие кучки. Прохладный ветерок колышет мои влажные волосы, и сушит липкий пот на теле. Зябко, волоски на руках встают, но мне не хочется отходить от окна, не хочется, чтобы спокойные мысли о дворнике, улице и погоде покинули меня, а на смену им пришли недостойные воспоминания сегодняшнего сна.

Спустя несколько минут я замерзаю и всё-таки иду греться под теплыми струями душа, забыв закрыть окно. Я стараюсь ни о чём не думать и гоню от себя любые мысли. Я подумаю об этом позже. Или вообще не подумаю.
На кухне стараюсь приготовить завтрак из того, что есть в холодильнике. Сегодня надо обязательно сходить в магазин. Через час до меня доносятся шумные шаги. Ком подкатывает к горлу, я отворачиваюсь, чтобы скрыть свое смущение. Глупо, как глупо. Как будто он сможет прочитать мои мысли или осудить за сны. Гарри появляется без очков, близоруко щурится, лениво почёсывая живот короткими ногтями. Волосы у него взъерошены до безобразия. Прическа напоминает воронье гнездо, а левое ухо и щека в красных отпечатках от подушки.

− Доброе утро, − сонно бормочет он и с удовольствием принюхивается к моей стряпне.

− Доброе утро. Не выспался? − сажусь напротив Гарри, подвигаю ближе к нему тарелку с тостами.

− Неа, − зевает и потягивается, − у меня сегодня урок с тобой. Первый день химии.

− Я помню. Волнуешься?

Некоторое время он молча намазывает джем на тост и не смотрит на меня.

− Нет.

Конечно же, он волнуется. Я стану учителем его одноклассников, буду ставить оценки его друзьям, а Гарри слишком добр к ним, чтобы сейчас не волноваться о том, как товарищи отреагируют на нового преподавателя, а по совместительству и опекуна Поттера.

Он задумчив всю дорогу до школы, но когда я замечаю это, старается привычно шутить, а потом опять забывает.

Мы расстаемся на пороге школы, мне так хочется потрепать его по взъерошенной макушке, но я сдерживаю этот порыв. Он не оттолкнет, но ещё больше смутится, особенно перед дверьми школы.

Встречаемся мы только на его уроке химии.

Несмотря на волнения Гарри, переживать всё-таки должен был я. Мне на удивление совершенно не понравилось вести уроки в его классе. Я постоянно отвлекался на зелёные глаза, начиная ещё больше волноваться, что ученики могут заметить мой интерес. Гарри был внимателен и усидчив на уроке, а вот мой голос немного дрожал. Я не мог его подвести, не мог сделать его жизнь в школе невыносимой. Меня знают как грозу-преподавателя, знают как требовательного и не самого приятного учителя. А тут голос дрожит, так всю репутацию недолго растерять. Но кажется, этого никто не заметил: дети с опаской, привычно для меня, посматривали на своего нового профессора и старались слушать.

Мне не понравилось, что рыжая Уизли шлепнула Гарри по рукам, когда он хотел на перемене позаимствовать у нее книгу. Она визжала что-то вроде «Свои надо иметь! », а я уже тогда возненавидел девчонку, мысленно занеся ее в список тех, кто химию будет сдавать до последнего. Никто не смеет даже чуть-чуть обижать моего Гарри Поттера. Что он тебе сделал, несносная девчонка? Даже я не смею кричать на него, а кто такая ты? Тем не менее, она осталась без неудовлетворительной оценки за урок лишь потому, что мне не хотелось предавать доверие моего Гарри. Ему явно будет неудобно перед «подругой». Я не собираюсь так просто спускать это с рук, но сегодня пусть всё будет так. Он ведь так сильно волновался.

Вечером я думаю, что могу спросить Гарри о том, не разочаровал ли я его сегодня.

− Нет, что ты, Северус, всё хорошо. Спасибо тебе.

Он лежит на животе прямо на полу, листает журнал, слюнявя тонкие пальцы. Изредка почесывает плечи, поправляет очки, задумчиво водит кончиком влажного языка по верхней губе. Я снова ловлю себя на мысли, что откровенно на него пялюсь. Мне стоит прекращать это дело. Я опять не додумываю ту самую мысль. Это был всего лишь сон.

− Северус, скажи, а… − Гарри долго мнется, сомневается, стоит ли продолжать. Я заинтересовано смотрю на него, подперев рукой подбородок, а он садится передо мной по-турецки. − Ты, эм… Ты в моем возрасте встречался… с девочками? – последнее слово даётся ему с трудом, щёки его вспыхивают огнем, он почему-то виновато смотрит на меня снизу вверх. В стеклах его очков пляшут огоньки тусклого вечернего света от лампы, но огонь его глаз горит намного ярче.

− Конечно, − стараюсь придать голосу непринужденность, но странное чувство в груди поселяется мгновенно. Оно похоже на крупное чудовище, которое неприятно царапает коготками, не даёт сосредоточиться, противно поскуливает. – Мне было немного больше, чем тебе, но это не так важно. Сейчас подростки взрослеют быстрее, – не выдаю своей заинтересованности, стараюсь говорить спокойно, боюсь напугать его, надавить. Он обязательно расскажет сам, если я проявлю должный интерес. – Почему ты спрашиваешь?

− Ну, я подумал… Кто, как не ты, можешь лучше знать о…

− Об отношениях?

− Да, о них. Я, конечно, разговаривал с Роном, но ты, всё-таки, взрослый и ты мне… ну, ближе, − он смущенно улыбается, а я еле сдерживаю себя, чтоб сию секунду же не стиснуть его в объятиях. Я ближе ему. Роднее. Значимей. Я ему друг, как и этот Рон. Я никогда не был близок со своими родителями, никогда не знал, что значит делиться с папой и мамой своими личными переживаниями. Я всегда думал, что они не поймут меня, взрослые казались существами с другой планеты, даже подумать сложно, что когда-то у них были юношеские прыщи и те же заботы, что и у меня. Но у моих родителей, даже и при наличии моего желания откровенничать, не было на меня времени. Я никогда не хотел быть таким. Раз Гарри хочет мне довериться, значит, я стал таким родителем, каким хотел, у меня получилось. Осознание этого вознесло меня к небесам, я не смог сдержать улыбку.

− Ты можешь спрашивать, что угодно. Я ни в чём тебя не осужу, − я готов тебе рассказать обо всем. Как в первый раз поцеловался, как напился, как первый раз трахался, первый свой групповой секс, в котором я так и не поучаствовал. Да всё что угодно, раз ты хочешь. Хочешь поделиться со мной. Хотя бы частичкой своих мыслей. Я бы оторвал для тебя и целый их кусок взамен на частицу твоей откровенности.

− У нас одна девчонка есть в школе, − снова стесняется, щеки заливает нежный румянец, старается придать голосу больше натуральности, будто разговаривает о погоде, или говорит о чём-то как между прочим. − Она новенькая. Они недавно с семьей переехали, − я пытаюсь перебрать в голове лица всех учеников, наверное, вид у меня сейчас слишком задумчивый, потому что Гарри поспешно добавляет: − Ты её не знаешь. Ещё пока. Вот. Она красивая, – его лицо, озарившееся воспоминаниями о девушке, сейчас такое прекрасное, что я невольно завидую девчонке, а чудовище в груди протестующе скребётся когтями, − но у неё так много поклонников, постоянно рядом с ней кто-то вертится. Я бы давно её пригласил куда-нибудь, но она, скорее всего, выберет популярного парня, − расстроенно замечает он.

− А ты что, непопулярный?

− Нет! – заявляет он с таким лицом и интонацией, будто я сейчас полную глупость сморозил. Да кто такую чушь поселил в твоей голове? Кто сказал тебе, что ты чем-то хуже, не такой красивый, не такой умный, не такой привлекательный?

− Надо быть уверенным в себе. Ты очень-очень хороший, ты интересный и симпатичный, − чудесный, божественный, неотразимый, тонкий, мягкий, нежный... − Способный и рассудительный, − восхитительный, неповторимый, совершенный! − Ты должен быть уверенным в этом, если сам этого не видишь, никто не увидит. Ты понимаешь меня? Никто не вправе ставить планки и вешать на тебя ярлыки. Не позволяй этого никому. Не стоит выбирать для себя что-то среднее, не такое стоящее, но доступное. Стремись всегда к лучшему. Ты, наверное, можешь решить, что этой девушки…

− Чжоу.

− …что этой Чжоу ты недостоин, но кто это сказал? Это тебя должны быть достойны. Немного самолюбия никогда не помешает.

Он долго о чём-то думает, покусывая свои розовые губы. Затем решительно выпрямляется, заявляя уже более уверенным тоном:

− Хорошо, я понял. Спасибо тебе, Северус, − а затем бесцеремонно и так просто делает вещь, от которой я замираю, вытягиваюсь, как струна, не в силах пошевелиться: кладет свою лохматую голову мне на колени, совсем не задумываясь о том, что касается щекой моего заинтересованного близостью члена. Моментально трезвею от мысли, что я возбуждаюсь, встаю, аккуратно отодвигая Гарри, и ухожу в ванну. Пара пощечин мокрыми руками приводят меня в чувство, и я возвращаюсь обратно в комнату.

Похоже, что откладывать размышления на эту щекотливую тему все же не стоит, но мне такая возможность не предоставляется, ведь ночью мне снова снится жаркий сон. Я вижу нежную кожу ног в облегающих летних шортах, я ощущаю кончиками пальцев её мягкость, несмотря на редкие волоски. Я не вижу лица, но я знаю, кому принадлежит это юное тело.

Вскакиваю на постели, закрываю лицо руками. Сегодня абсурдная ситуация подготовила для меня ещё один сюрприз, который сейчас упирается мне в трусы, требовательно восстав, прося о внимании. В чувства меня приводит холодный душ. Я просыпаюсь этой ночью часто, сразу же прогоняю сладкие сны, как только в них появляется юноша с восхитительно-чувственной золотистой кожей.

***

Погода в этот сочельник выдалась подходящая, но совсем не славная. Всю округу запорошило белым пушистым снегом. Метель не прекращается ни на минуту, снежинки режут кожу и глаза, словно лезвия, вынуждая передвигаться по дорогам интуитивно. Надо бы передохнуть и зайти в какой-нибудь магазинчик, чтобы погреться, и снова отправляться в путь. Да вот хотя бы в этот, откуда приятно веет ароматом выпечки. Неплохо бы купить домой свежих булочек или багет. Но, боюсь, сегодня до них дело не дойдет: с Гарри мы вдоволь наготовили различных вкусностей на Рождество. Зайдя в дом, только сейчас понимаю, как замерз и продрог. Пальцы на ногах онемели, а щеки и нос окатывает домашним теплом. Наполняю ванну и прямиком залезаю в нее, тело окутывает приятной горячей водой. Откинув голову на бортик, закрываю глаза и наслаждаюсь запахом лавандового мыла, и ни о чем не думаю. Из приятной истомы меня вырывает топот за дверью, затем двери резко распахиваются, и на пороге я вижу взъерошенного Гарри с мокрыми, ещё не до конца растаявшими снежинками на щеках. Он не сразу замечает мое присутствие в помещении, лишь на полпути резко останавливается и испуганно моргает зелёными глазами, приоткрыв рот.

− Ой, прости, я не знал, что ты тоже греться пришёл, − и смотрит на меня, не двигаясь, улыбается смущённо.

Тоже греться. Он собирался, как и я, согреться в воде, да только я опередил. Гадкая и одновременно сладкая мысль ощутить его мягкую влажную кожу своей кожей в одной ванне врезается в сознание, режет и опьяняет одновременно.

− Ничего, надо мне давно починить защёлку на двери.

− Ага, − лишь говорит он, но не уходит. Он пробегается взглядом по моему телу, уделяя особое внимание более интимным его частям. К своему стыду я не стесняюсь, а наслаждаюсь: эти глаза будто ласкают меня сейчас. Гарри, наверное, не понимает, или до него пока не дошло, что он откровенно пялится на мой член. Он же не настолько глуп, чтобы подумать, будто я не заметил его внимания там. В ванной тишина, лишь плеск воды разрушает её, когда я неторопливо прикрываю пах ладонью. И я был прав: Гарри и вправду не задумывался, что рассматривал меня. Мгновенно краснеет, улыбается и выходит из комнаты, стараясь двигаться расторопно, внушая себе, что ни капельки не смущён и ничего не произошло.

Как только закрывается дверь, я сжимаю рукой, которой только что прикрывался, свой орган. Шиплю и злюсь на себя: ты не станешь сейчас дрочить на происходящее, ты не станешь, урод, этого делать. Член ноет и болезненно пульсирует, остывшая вода не помогает справиться с напряжением. Моё тело уже давно не ведётся на холодный душ, оно не успокаивается, требует внимания с каждым днем всё больше. Цепляюсь за бортики ванной обеими руками и тихо рычу сквозь зубы, злясь на себя.

Не то, чтобы я брезговал дрочкой. Но делать это сейчас, зная, о чём буду думать, было отвратительно. Спустя несколько долгих минут не выдерживаю и обхватываю член у основания, начиная ритмично двигать рукой, скользя по налившемуся стволу по всей длине, задеваю пальцами головку. Я пытаюсь представить хрупкую девушку с тонкой талией. Блондинка с красивыми бедрами и длинными ножками, которые она раздвигает передо мной. Я вижу ее половые губки, истекающие соком, она прогибается и призывно приглашает меня взять её. Я отгоняю от себя мысли, что в моей фантазии её большая грудь становится плоской, немного волосатой, с маленькими розовыми сосками, бледная кожа приобретает золотистый загар, а белокурые локоны превращаются в темные вихры. Я гоню, гоню все образы, я мысленно трогаю пышную девчачью грудь, но не в силах отогнать от себя вспоминание о взгляде изумрудных глаз, еще недавно рассматривавших мой член.

Мне не нужны никакие образы девушек, за эти три минуты часто и быстро меняются картинки с разными женщинами. Мне достаточно одного воспоминая о зелёной радужке, о длинных чёрных ресничках, о внимании, которое было приковано к моему паху. Я готов кончить уже сейчас, а то, что дверь по-прежнему не закрыта, возбуждает ещё больше. С полным отчаяньем я изливаюсь себе в руку. Прихожу в нормальное состояние спустя несколько минут. В душе поселилась горечь и поганое отвращение. С ненавистью смотрю на белые капли, которые уносятся в водосточную трубу. Думать мне ни о чем совершенно не хочется. Предрождественское настроение сменяется скверным, опустошающим чувством. Даже проходя мимо зеркала в ванной, я не хочу смотреть на себя, на свои лихорадочно алеющие щеки, на прикушенную губу. И не хочу смотреть вниз на безжизненно повисший член, видимо, утолённый моим вниманием и довольный тем, что я проявил к нему интерес. Такого душевного замешательства я не чувствовал давно. В душе обида, гнев, стыд, отвращение. Но сегодня праздник, Гарри не заслуживает моего скверного настроения, я сам во всем виноват. Стараясь улыбаться как можно более искренне, я выхожу из ванной.

Глава 5

− Почему он спит? Я хочу, чтобы он полоскался, он же енот-полоскун.

− Жарко, вот он и спит. Мы пришли в полдень, в самое пекло.

− Не-е-е-ет, Сев, скажи, чтобы он проснулся, − Гарри протестующе стучит маленьким кулачком и обижено надувает губы, − эй ты, вставай уже! Засранец, хватит спать! Подъём! Подъёёём! Сев, может его палкой потыкать?

− Это негуманно, Гарри. Давай ещё раз посмотрим на ослика, а енот пока проснётся.

Мальчик по-детски закатил глаза и протестующе упер руки в бока.

− Этот ослик всю капусту съел и морковку попрошайничает. Он самая настоящая обжора, вот кто! А семечки белки съели. Я хочу енота покормить. Ой, смотри, Сев! Он глаз открыл! Да! – быстро припал к клетке Гарри, вцепившись в прутья маленькими детскими пальцами. − Он открывал глаз, я видел, видел! Он притворяется, что спит. Давай в него палкой потыкаем, ну легонько? – тараторит мальчик, отбрасывая со лба длинную непослушную челку, и шмыгает носом.

− Тем более, не стоит его будить, раз он не хочет общаться с нами.

− Вот хитрюга, обмануть меня хотел, звереныш. Засранец такой!

− Так, а ну-ка подожди, − усаживаюсь на корточки перед ребенком и протягиваю носовой платок, − во-первых, где вы таких слов понабрались, мистер Поттер, а во-вторых, чего это ты носом тянешь?

− Это Дадли.

− Что " Дадли"? − нетерпеливо ворчу я.

− Ну, это он меня заразил. Я часто вообще болею. И Дадли меня научил этому слову. Он меня называет " засранец". Это что, плохое слово?

− Что ещё за Дадли?

− Мой друг из приюта. Правда, он меня иногда бьет, но я сам нарываюсь. Так воспитательница говорит.

− Что ещё за друг такой, с которым вы только деретесь, и который учит тебя плохим словам? И да, засранец - дурное слово.

− Дадли хотя бы разговаривает со мной. Больше никто со мной не говорит, никому я не нравлюсь, − грустно говорит мальчик и снова шмыгает носом.

− Я не врач, но, по-моему, тут дело не в насморке. Ну-ка, высморкайся и скажи «Лампа».

− Лампа, − послушно повторяет он.

− А ещё раз скажи " лампа".

− Лампа.

− А ещё?

Гарри прокашливается и чуть громче говорит:

− Лампа.

− Хорошо. Передам твоему воспитателю, что неплохо бы к ЛОРу наведаться. Ну как, идем к ослику?

− Идем, − выдыхает, но соглашается мальчик.

Ещё раз оглядывается на спящего енота и отходит от клетки. Скормив капусту другим, более дружелюбным и идущим на контакт животным, мы устраиваемся на лавке. Гарри ест орешки из пакета, иногда откидывая с глаз длинную челку пальцами в крошках и шмыгает. Мы ни о чем не говорим, впервые за день я чувствую неловкость. Но Гарри разбивает тишину, решительно заявляя:

− Не хочу к врачу. Пусть лучше сопли будут. У мадам Помфри горькие лекарства и противные капли в нос. Лучше твоим абрикосовым вареньем лечиться и чаем с лампарем.

− Имбирем.

− Да, с импарем.

− Имбирем, − снова исправляю я, чуть улыбаясь уголком губ.

− Да, с ним, − не решается повторить мальчишка.

− Понравился?

− Да, − Гарри блаженно улыбается, − очень вкусный. Я бы хотел попробовать ещё.

− В самом деле? – удивляюсь я, а затем аккуратно добавляю: − Ты хотел бы ещё раз прийти ко мне в гости?

− Да, − без каких-либо сомнений добавляет он, − да, если ты меня позовешь, я пойду.

Мы недолго молчим, и я решаюсь спросить:

− А ты бы хотел прийти… насовсем? − выражаюсь непонятно, и сам себя проклинаю за свою нерешительность и косноязычие.

− Насовсем? Это как?

− Ну, хотел бы ты жить у меня?

− Жить у тебя? – Гарри удивленно поворачивается ко мне. Он не моргает, сверля меня удивленно-испуганными зелёными глазами.

− Да, у меня, − чуть раздражительно говорю я, злясь, что мне приходится повторять то, что и так даётся говорить с трудом.

Гарри растерянно смотрит на пакет орешков у него в руках, потом на свои пальцы, а потом на носки стареньких ботинок.

Гневаясь на свою несдержанность, мысленно даю себе пощёчину и пытаюсь взять себя в руки.

− Я думал, мы подружились с тобой, поэтому предложил отныне всегда быть вместе. Конечно же, если ты сам этого хочешь.

− Меня отдадут тебе?

− Только если ты не против, − снова повторяю и пытаюсь не отводить взгляда от него.

− Но ты мне… не папа, верно?

Вопрос ставит меня в тупик, но я быстро нахожусь с ответом:

− Нет, а ты ждал, что твои родители заберут тебя?

− Нет, − говорит он так, как словно это само собой понятно и дураку, − они же умерли четыре года назад. Я тогда совсем маленьким был и не помню их.

На это я не нашёл ответа. Не знаю, что в таких случаях говорят, успокаивают или дают время подумать. Выбрав второе, терпеливо жду, когда он заговорит, хоть и по правилам диалога ответ должен был сначала дать я.

− Да, − говорит он, все ещё рассматривая свои ботинки. − Я бы хотел. Ну, жить у тебя, − поднимает голову и смотрит мне в глаза, смущённо улыбаясь. Лёд в сердце чуть оттаивает, я улыбаюсь уголками губ, совсем чуть-чуть. Гарри ещё шире растягивает улыбку и снова поправляет волосы. Осторожно протягиваю к его длинным вихрам ладонь и зачёсываю пальцами волосы назад.

− Тебе надо подстричься. В следующий раз пойдем в парикмахерскую.

− Хорошо, Северус, − говорит он и хватает меня за руку, которую я уже хотел убрать. Он держит мою худую бледную ладонь в своей, и даже на фоне моих тонких пальцев его кажутся ещё тоньше. Я смущаюсь этого простого жеста и сержусь на себя за этот стыд.

− О, кажется енот проснулся, − я решил отвлечь Гарри от рассматривания моих рук. И срабатывает. Он радостно оборачивается, а потом подскакивает и мчится к клетке с животным.

Меня будит какой-то резкий стук, я сажусь на кровати и потираю глаза. Рамка с фотографией упала со стола и безжизненно валяется на полу, окруженная осколками стекла. Встаю и собираю мусор, а пока вожусь, сонливость покидает меня. Открываю окно, впуская холодный воздух, и достаю из заначки пачку сигарет. Беру в рот злодейку с фильтром, щёлкаю зажигалкой, прикуривая, вдыхаю едкий дым и выпускаю его большим белым облачком в ночную темноту. Я давно не вспоминал наши старые прогулки с Гарри, сегодня же мне так четко и ярко снятся воспоминания о нашей очередной встрече, будто это было вчера. Воспитатель Минерва МакГонагалл скептически смотрела на меня каждый раз, когда я появлялся на пороге приюта, качала головой, приговаривая, чтобы я не травмировал ребенка, если собираюсь появиться там пару раз, а потом забыть мальчика.

− Это вам не сын от прошлого брака, которому вы будете передавать подарки на Рождество и видеться только по воскресениям. Дети сильно переживают, хоть и не показывают, мистер Снейп, − всегда говорила она.

Не знаю, почему я так долго тянул, ведь ещё с первой встречи с Гарри Поттером решил, что заберу его. Маленький мальчик, одиноко сидящий в углу и собирающий паззлы вместо того, чтобы играть в войнушку, как все остальные дети, напомнил мне худенького черноволосого и забитого паренька из моего прошлого. Этим ребенком был я, а в Гарри я увидел собственное отражение. Поселившееся во мне уверенное решение изменить жизнь мальчика отчаянно внушало, что так я что-то исправляю в своей несчастной жизни, безрадостном детстве, жалком прошлом. После тщательной проверки МакГонагалл моего материального состояния, частых походов ко мне домой, непрекращающихся вопросов и бесконечного количества справок, Гарри всё-таки навсегда поселился у меня, принеся в мой дом и мою жизнь светлый юношеский восторг, наивную и заразительную радость детства.

Не докуриваю даже половину, выбрасываю тлеющую сигарету в снег и закрываю окно. Пытаюсь безмятежно провалиться в сон, но не могу. Кручусь, верчусь с одного на другой бок. Картинки перед глазами сменяются одна за другой. Мы с Гарри вместе поливаем из шланга маленький огородик. Несколько лет назад я бы улыбнулся его смешным отфыркиванием водой, а сейчас жадно и плотоядно вспоминаю мокрую футболку, так отчетливо подчёркивающую его мышцы, выпирающие бедренные косточки. Прежде я бы не заметил, что он щеголяет по дому в моем старом свитере, который ему велик на три размера. А сейчас его головокружительный запах преследует меня даже после нескольких стирок этого самого свитера. Совесть с удовольствием подкидывает новые размышления. Раньше бы я отругал его за то, что он загнул краешки страничек моей любимой книги, а сейчас я, как последний извращенец, с упоением трогаю помятые края там, где предположительно, он касался их своими пальцами. Рычу в подушку, накрываю ею голову и тяжело дышу. Беспощадная ярость поднимается по всему моему телу, охватывает с головы до ног.

Вчера ты даже безобидную стрижку сумел превратить в вожделенный уродский разврат. Зачем стриг его челку дольше обычного? Зачем поддерживал за затылок, поглаживая кончиками пальцев молодую кожу, упиваясь своей скотской похотью. Неужели так нужно было обманывать мальчика ради какой-то плотской прихоти? Ты стриг его тысячу раз, разве ты думаешь, он не заметил, что ты держал его дольше обычного, впитывая в себя запах его красоты и молодости? В тебе не осталось ничего святого, Снейп.

Горечь мгновенно топит меня, глаза застилает пеленой разочарования в своих силах, нестерпимая боль в груди убивает меня садистской резью. Я не знаю, кто победит сейчас: белый ангел, призывающий мои последние силы, мое терпение и совесть, или черный дьявол, сладко шепчущий, регулярно подбрасывающий новую порцию фантазий, гадко, противно, но так сладко затягивающий в свои ловкие сети и капканы, из которых мне не выбраться. Противоречивые чувства одолевают меня, они борются внутри меня и, кажется, живут своей жизнью. Никто из них не собирается сдаваться без боя, они давят на меня, разрывают со всех сторон. Я опять отпустил их, дал им волю, и теперь они долго не оставят меня, не покинут мою голову. Капельки пота стекают лицу, волнение поселяется в груди, и отвратительная тошнота подкатывает к горлу. Что же со мной? Что со мной происходит? Мне кажется, я предал себя, предал самое важное в своей жизни, я потерял что-то, без чего мне не жить, никогда больше не жить спокойно, никогда не радоваться. Всё, что мне осталось - лишь мучения, лишь мысли, только страдания и горькое чувство обмана. Больше ничего. А ещё мне кажется, что я заслужил эту муку, и от этого становится только гаже.

Засыпаю я только к утру, не помня, какой была моя последняя связная мысль.

Глава 6

Влепив «неуд», я закрываю последнюю тетрадь и тру виски, устало откинувшись на спинку стула. За окном заметно потемнело, тусклая лампочка слабо освещает комнату. Моя голова гудит и кружится от усталости - я стараюсь брать побольше работы в последнее время, взвалив на себя дополнительные уроки у старших классов, которые полны ленивыми и бездарными учениками, не способными и пальцем пошевелить, не говоря уже об ответственном отношении к химии. Выкладываюсь на полную, пропадая в школе с утра до вечера, настойчиво вбивая в пустые головы хоть толику информации, а по вечерам проверяю полупустые контрольные, бестолковые работы и конспекты, сделанные как под копирку.

Если смотреть с другой стороны, мне это необходимо, как глоток свежего воздуха в душном помещении. Работа отвлекает от недостойных дум и лишних переживаний, усталость наваливается, забирая с собой все ненужные мысли, чувства и желания, так что последней мечтой по вечерам стало добраться до кровати и рухнуть спать.

А главное, закрывшись в стенах школы и полностью посвятив себя педагогике, я смог оградить Гарри от своего общества, хотя, если признаться честно, то скорее себя от общества Гарри. Моя жизнь, изменившаяся в один миг, стала просто невыносимой. Демоны поселились во мне, не собираясь отступать, обжигали адовым огнем похоти все сильнее с каждым днем. Что со мной? Я сошёл с ума, обезумел, заболел, свихнулся…? Я захожу в дом и чувствую его запах, я похож на животное.

Каждая вещь пропитана им, каждый миг напоминает о нём, что бы я ни делал, его образ, его линии, его дух идет за мной. Мое наваждение, моя обсессия. Он преследует меня проклятьем, болезнью, куда бы я ни шёл, что бы ни делал. Я боюсь, очень боюсь себя, своих чувств, своих мыслей, боюсь оставаться с ними один на один, боюсь Гарри. Боюсь и одиночества, которое каждый раз подкидывает мне новые образы, а его общества я боюсь ещё больше. Я боюсь, что он узнает, заметит, поймет, прочитает всё в моих глазах, когда я наблюдаю за ним, когда он делает уроки, сосредоточенно грызя ручку, заметит, что смотрю, как ерошит волосы в привычном жесте, как восхищаюсь его замечательной улыбкой. Боюсь. Слишком боюсь. Жалкий-жалкий трус.

Тряхнув головой, откидываю отросшие чёрные волосы назад, отгоняя вновь прибывшее наваждение, отвлекаюсь на громкое тиканье настенных часов, вслушиваюсь, считая секунды и стараюсь не думать ни о чём.

***

Сложив свои бумаги в кожаный портфель, я подхватываю пиджак со спинки стула и поспешно выхожу из школьного кабинета, заперев дверь и выключив свет. Бреду по заметно опустевшим коридорам школы, встречая на пути лишь ворчливых уборщиков.

Сегодня у Гарри тренировка по волейболу в школьной спорткоманде. Хочу забрать его, отвезти домой, чтобы ему не пришлось возвращался одному поздно вечером. Я не заметил, что слишком засиделся в школе и уже опаздываю. Мне следует поторопиться, чтобы успеть перехватить мальчишку до того, как он уйдет.

Отыскав нужный зал, я заглядываю внутрь – тренировка ещё не закончилась, в помещении людно и шумно, мяч летит через сетку под громкие крики волейболистов, в чувствительный нос бьет острый запах пота и пыли. Я прислоняюсь спиной к стене и принимаюсь наблюдать за игрой. Мой взгляд безошибочно определяет лохматую макушку Гарри, стоящего ко мне спиной на полусогнутых ногах, готового в любую секунду мастерски отбить мяч. Невзначай скольжу взором по коротким шортам мальчишки и чуть оттопыренному заду. Юный волейболист одной рукой ловко отбивает мячик, легко прыгает, грациозно приземляясь. Моя рука тянется ослабить нажим галстука, который внезапно начал с силой давить на горло.

− Профессор Снейп, – голос за спиной застает врасплох.

Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь. За спиной, поджав губы и внимательно смотря мне в глаза, стоит мадам Хуч - тренер по волейболу, строгая и суровая, в своем неизменном спортивном костюме.

Сердце начинает быстро биться в груди, и стук его отдается даже в кончики пальцев. Я попался, она заметила, она всё обо мне знает.

Пытаясь держать себя в руках, сохраняя на лице бесстрастное выражение, хоть чуточку спокойствия, вежливо киваю в знак приветствия.

− Здравствуйте, мадам Хуч. Я пришёл за Гарри.

Тренер тоже кивает, продолжая сверлить меня заинтересованным взглядом.

− Вы вовремя, − натянуто улыбается она. − Пройдемте в мой кабинет, мне нужно с вами поговорить, − разворачивается и выходит из зала.

Бросив на Гарри последний быстрый взгляд, я следую за ней, не без пугающих сомнений гадая, о чём пойдет речь.

Войдя в маленький тесный кабинет, стены которого пафосно «украшают» грамоты и дипломы, хозяйка кивает мне на маленькое зелёное кресло, а сама располагается напротив.

− Итак, я не отниму у вас много времени, – сразу переходит к делу Хуч, – речь, конечно же, пойдет о Гарри.

Чудовище внутри трусливо поджимает хвост, забивается в уголок, противно поскуливая.

− Я вас слушаю, – склонив голову на бок, изображаю небольшой интерес.

Тренер барабанит пальцами по столу, прищурив глаза, отбивая быстрые удары пальцами по столешнице в такт моему сердцу.

− Стало быть, я хочу вам сказать, что у Гарри неплохо получается играть в волейбол. Более того, он один из лучших в команде.

Я киваю, переводя дух. Несомненно, у Гарри есть интерес к спорту. От недавнего беспокойства даже хочется порассуждать о спорте. Но недолго.

− И было бы очень обидно, если такой талант зря пропадет, не так ли, мистер Снейп? – она делает акцент на каждом слове, подчёркивая раздражающим постукиванием пальцев, и тут же продолжает уже спокойным тоном, – весной в Дублине будут проходить соревнования по волейболу международного уровня, участвовать в них - большая честь, а победителям вообще обеспечен успех и достойные награды, а главное - рекомендации, которые в дальнейшем помогут для поступления в колледж.

− И к чему вы клоните?

− Я хочу, чтобы Гарри поехал представлять честь школы, разумеется. Это большой шанс для него.

− В таком случае, поговорите с ним. Причём тут я? Его желание - это основное, а мое уже - посредственное, – приподняв бровь, я недоуменно смотрю на суровую женщину.

− Во-первых, нужно ваше письменное согласие на поездку, − с ноткой обиды замечает она. − А во-вторых, мальчик упрямится, не хочет ехать, – теперь в голосе тренера слышится досада, – Вы должны поговорить с ним, убедить его, заставить, если нужно, это же такой шанс для парня.

− Если Гарри не хочет, я не буду на него давить, – развожу руками я, поднимаясь с кресла.

− Но он ДОЛЖЕН, – не унимается мадам Хуч, поджимая дрожащие губы. – На кону честь школы! – отчаявшись, выдает она истинную причину своей заинтересованности в успехе Гарри.

− Я думаю, что никому он ничего не должен, – бросаю я напоследок, подходя к двери кабинета, − всего хорошего, − киваю и выхожу.

Меня охватывает легкое раздражение. Хуч из тех людей, кто не мытьем так катаньем всегда добивается своего, даже при том, что мнение окружающих ее мало волнует.

− Северус!

С другого конца коридора ко мне бежит радостный Гарри, и моё недовольство в момент проходит.

− Вот ты где! Я тебя уже давно везде ищу, – отдышавшись, говорит он. – Ребята сказали, что видели тебя у входа в зал, но когда игра закончилась, ты таинственным образом исчез, − улыбается мокрый взъерошенный мальчишка.

− Меня позвала к себе мадам Хуч.

− А зачем? – любопытствует мальчик, а я замечаю, что он подобрался ко мне совсем близко.

− По дороге объясню, поехали домой, – мигом отхожу и направляюсь к выходу, мельком окинув взглядом Гарри. – Подожди, а где твои вещи? Собираешься переодеваться и в душ?

− Да, но я искал тебя. Послушай, я хотел тебе кое-что сказать, – замялся мальчишка, теребя край своей влажной майки. – В общем, тут такое дело... у Рона намечается вечеринка, и он меня пригласил. Ещё там будут Гермиона, Невилл, Дин, Симус и… Чжоу, – он окончательно покрылся румянцем и опустил глаза в пол.

− Ты же не собираешься просить меня, чтобы я тащился и туда с тобой?

− Нет-нет, − ещё гуще покрываясь румянцем, тараторит он, отчего внутреннее чудовище больно царапает меня.

Сложив руки на груди, рассматриваю юношу, понимая, к чему он клонит и что хочет попросить. Отпускать его на какую-то ночную гулянку совершенно не было желания, особенно когда Гарри с трепетным волнением произносит имя этой Чжоу. Чудовище нервно дергает хвостом и недовольно рычит.

«Чем они там будут заниматься? А если они напьются? А если… ещё чего? » − заговорили во мне родительские чувства.

− Ну так ты не против, если я пойду и останусь у Рона сегодня? – доносится сквозь рассуждения до меня голос мальчика.

Не против? Ещё как против!

Мой эгоизм и собственнические чувства просто воют о желании забрать Гарри и немедленно увезти домой, запереться с ним и никогда не выпускать. Мысленными пинками отгоняю от себя эти ощущения. Так, Северус, ты снова включаешь ублюдка. Вам будет только полезно отдохнуть от общества друг друга, особенно ТЕБЕ не помешает разлука.

Призвав на помощь здравый смысл и всю силу воли, я спокойно вздыхаю:

− Конечно нет, Гарри. Если хочешь, иди. Только ведите себя хорошо, мистер Поттер, – я пытаюсь приподнять уголки губ в подобие улыбки. У меня вроде это получается.

− Отлично, спасибо, – светится Гарри, – э-э… ну тогда до завтра? Мне ещё нужно быстренько сходить в душ, а то ребята уже готовы и вышли на улицу, не хочу заставлять их долго ждать.

Он торопливо несётся к раздевалкам, а я, проводив его взглядом и мысленно возблагодарив, что он не полез обниматься, иначе эгоист во мне передумал в один момент бы насчет ночёвок, направляюсь к выходу, доставая по пути пачку сигарет.

Оказавшись на улице, я сильнее кутаюсь в пальто и щелкаю старой зажигалкой, прикуриваю. Холодный ветер бьёт в лицо, где-то поблизости слышится громкий смех молодёжи и девчачий визг. Какое-то время я стою и просто курю, наслаждаясь морозной свежестью и, как ни странно, сигаретой.

Подходя к машине, я вспоминаю одну вещь: Гарри сегодня оставил свои ключи дома и завтра, вернувшись раньше меня, не сможет попасть домой. Я, заботливо прихвативший связку с собой ещё утром, достаю её из бардачка и снова плетусь в здание спортзала. Быстрым шагом захожу в мужскую раздевалку и не обнаруживаю там никого, за исключением ряда голубых шкафчиков и вещей Гарри, одинокой кучкой лежавших на лавке.

− Гарри?

Из душевой доносился приглушенный звук льющийся воды. Ко мне приходит решение повесить связку на ручку двери, там Гарри точно заметит её. Мой взгляд, скользящий через приоткрытую дверь, сквозь легкий пар ловит божественной красоты картину. Рука на полпути застывает в воздухе, сжимаю ключи в ладони, царапая кожу зубьями. Боли не чувствую, она атрофировалась, погасла в море бушующих во мне чувств, она перестала существовать в совокупности с остановившемся сердцем и отключившемся мозгом.

Всего в метре от меня под струями воды боком стоит обнаженный юноша, совершенное тело которого так часто приходило ко мне в жарких снах. Намыленная голова мальчишки чуть откинута назад, а глаза прикрыты в блаженном наслаждении, позволяя мне бесстыдно смаковать это зрелище, оставаясь незамеченным. Я жадно впитываю в свою память вид порозовевшей молодой кожи, мокрых слипшихся ресниц, движение белоснежной мыльной пены, очень медленно скользящей от макушки по изгибам спины и шеи, останавливающейся на манящих крепких ягодицах и забирающейся в ложбинку между ними, а затем стекающей на бедра, продолжающей свой путь вниз к тонким щиколоткам.

Я больно кусаю губу, чтобы не завыть раненым зверем. Кровь бурлит, сердце стучит на кончиках пальцев, демоны в голове довольно пляшут, упиваясь своей похотью. Привычное чувство одолевает меня, накрывая волной, но теперь я узнаю его отчётливо - это сексуальное желание бьёт моё тело мелкой дрожью, застилая совесть и разум, страх быть пойманным с поличным.

С алчностью смотрю и смотрю, не в силах отвести глаз от такого соблазнительного мальчишеского тела, омываемого теплым потоком воды. Не могу. Отвернусь - ослепну, умру, упущу самый прекрасный момент в моей жизни.

С ужасом доносится до сознания, что член словно каменный и болезненно пульсирует, сильно натянув ткань брюк и требуя внимания к себе. Плохо соображая, что делаю, я расстёгиваю ширинку, не отрывая взгляда от Гарри, запускаю руку в штаны, и, наконец, выпускаю кричащий о внимании орган на свободу. Любуюсь тонкими мальчишескими запястьями, узкими плечами, поглаживая и лаская красную от возбуждения головку, наслаждаюсь созерцанием каждого сантиметра кожи. Не смею опустить взгляд ниже - хочу запомнить всё, и боюсь, что взорвусь от восторга, если посмотрю на гладкие бедра. Рука ритмично двигается по нежной плоти, наращивая темп, и яростно скользит по всему стволу. Я больно сдавливаю член, будто наказывая бесстыдный орган за греховность действа, одновременно боясь прийти к финалу раньше времени. Но мне хватает и нескольких движений, яички поджались, предупреждая о приближающемся оргазме. В последнюю секунду я успеваю закрыть дверь душевой, и кончаю с приглушенным стоном, изливаясь себе в руку.

Сердце отсчитывает удары с огромной скоростью, оно готово освободиться, словно выпрыгнуть из груди. Ловлю губами воздух, стараясь дышать немного тише, прижимаюсь спиной к одному из шкафчиков раздевалки. По вискам течёт липкий пот, тело налилось свинцом. Как же развратно и отвратительно я смотрюсь сейчас со стороны. Гроза школы, знаменитый ублюдочный учитель, брюзга и язва профессор Снейп с обкусанными губами, полосами румянца на обычно бледном лице, со спермой на руках, со спущенными штанами и похотливым извращенным взглядом. Браво!

Презрение к самому себе не терзает дольше, чем я того заслуживаю, потому что на меня лавиной обрушивается сразу и страх, и стыд, и гнев. Опрометчиво стою у двери, безответственно не задумываясь, что Гарри может выйти в любую секунду и наблюдать воочию мое постыдное удовлетворение.
Поспешно заправив член непослушными руками, вытерев на ходу руку, как торопливый трус бросаюсь к выходу, в последнюю секунду вспомнив, зачем пришел сюда, и, не решившись вновь заглянуть за дверь, оставляю связку ключей на куче гарриной одежды.

Я не помню, как добираюсь до своего пикапа, как завожу машину до сих пор слабо поддающимися контролю руками. Не могу попасть ключом в замок зажигания, от бессилия бью кулаками по рулю. И ещё раз. И ещё. Физическая боль немного заглушает мои внутренние стоны. Дерьмо! Просто прекрасно, Снейп, ты пал ниже некуда!

Мне снова не хочется ни о чём думать. Кое-как веду машину и стараюсь смотреть на дорогу, думать о дороге, смотреть на серый асфальт, светофоры и дорожные знаки.

Глава 7

Всегда наполненный веселым смехом дом встречает меня темнотой и холодной тишиной. Я прямиком иду в кабинет, нахожу в баре давно забытую и хорошо закупоренную бутылку и жадно пью виски прямо из горла. Горький напиток не приносит должного облегчения, хотя, на что я надеялся? Не привыкший к частым попойкам организм сразу реагирует на алкоголь, меня немного шатает после нескольких больших глотков, и я без сил плюхаюсь на диван и закрываю лицо руками.

Мысли ульем роятся в голове, особо коварные больно жалят меня. Не хочу, не хочу ни о чём думать, тупым взором пялюсь на бутылку в своей руке. Теперь идея напиться кажется мне ещё глупее. Залить горе у меня не получалось никогда. Я ужасно зол на себя, и мне до безумия страшно и стыдно. Прохожу обратно к бару, чтобы убрать алкоголь - осталось ещё довести себя до пьянства, я уже себя довел до ужасного состояния, ещё и алкоголя мне не хватало. Вижу своё перекошенное лицо в зеркальном отражении стеклянного шкафчика. Волосы растрепанные, губы ярко-красные, искусанные и припухшие, в спешке я не снял с себя верхнюю одежду. Расстегиваю верхние пуговицы и в тот же момент застегиваю обратно, начиная кутаться в одежду сильнее, потому что меня бьет мелкая дрожь, да так, что зубы стучат. Рассматриваю себя, свое постыдное жалкое состояние, худой силуэт, холодные чёрные глаза.

«Ты ублюдок, Северус Снейп! Урод и гребаный извращенец! » − бьёт в голове отчаянная правда, как бы я не пытался сдерживать поток одолевающих мыслей.

«А ещё ты тряпка. Немедленно прекрати истерику и соберись, твоё ничтожное нытьё ничем не поможет! »

Наверняка всему есть простое логическое объяснение. Когда у меня последний раз был секс, когда я в последний раз просто трахался? Уже и не вспомнить. Вроде как, без пяти минут мужчина, а секс - нормальная здоровая потребность для твоего организма. Я успокаиваю себя, думаю, что просто забыл о желаниях мужского организма, питаясь исключительно работой, вот поэтому моё тело, по причине масштабного неудовлетворения, при виде красивого молодого тела подсказывает голове, что ему тоже хочется. Как бы мне ни было в этом странно признаться, но Гарри я никогда не считал сыном. Другом, близким человеком, дорогим воспитанником, наследником, но не сыном. Может, из-за того, что мы разные, а может, были другие причины, почему я не мог назвать его «сынок» даже мысленно.

От всех этих пустых оправданий мне ни капли не становится легче. Зло кошусь на начатую бутылку в баре за стеклом и решаю, что не время строить из себя правильного добродетеля, особенно, когда мне так плохо.

Решение приходит мгновенно. Я набираю забытый номер старого школьного приятеля, с которым стараюсь поддерживать связь, а по совместительству одного из лучших адвокатов, которых я знаю, и кем он привык себя считать.

− Северус? – слышится в трубке удивленный голос Люциуса Малфоя.

− Ты ожидал услышать с этого номера кого-то другого? – я не могу удержаться от ехидства.

− Нет, всё в порядке. Что-то случилось?

− А почему сразу должно что-то случиться?

− Например, потому что ты давно не объявлялся, дорогой друг, − он делает ударение на последнем слове.

− Ты вроде предлагал развлечься как-нибудь, планы ещё в силе? – сразу перехожу к делу я.

− О, конечно, − похоже, Люциус в замешательстве. − Но Нарцисса ещё не уехала, так что… − он ненадолго замолкает.

− Ясно, ты занят.

− Нет-нет, Сев, просто веселого времяпровождения у меня дома не получится. Из-за жены. Я бы гостеприимно принял тебя дома, но…

− Понятно.

− …но было бы лучше, если я смог тебя куда-нибудь вытащить. Например, в «City Cats». Ты ещё ведь не был в моем закрытом клубе?

− Нет. Там есть… женщины?

− Хм, Северус, − растягивает Малфой медовым голосом. − Неожиданно от тебя услышать такое заманчивое предложение, – он явно доволен, − конечно же, каких пожелаешь. Это же МОЙ клуб. Как же я и без девочек?

− Действительно. Пришли за мной машину, я уже выпил, – нагло перебиваю я довольно щебечущего друга и кладу трубку.

Ну, хоть у кого-то хорошее настроение сегодня. Малфой вообще отличается особой жизнерадостностью, хоть мне и кажется это странным. Он любит эту жизнь, будто назло всем, хотя злодейка-судьба обошлась с ним очень жестоко. Пять лет назад Люциус потерял единственное счастье и радость, единственный свет, освещающий его существование. Смерть сына стала для него глубоким потрясением, превратила мужчину в апатичное существо на несколько лет. Люциус просто исчез. Но через три с половиной года Малфой вышел в свет с жизнерадостной улыбкой, за которой скрывались тысячи часов одиночества и боли. Отныне он был весел и счастлив и больше никогда не заговаривает на тему Драко, будто его никогда и не существовало, будто Малфою-старшему стёрли память. Я бы с удовольствием поверил в это, если бы такое было возможно, и если бы не те осколки разбитой души, которые он старательно пытался спрятать ото всех и склеить, боясь показать, что не живет, а существует. Некогда дружная семья после смерти сына стала пародией на дорогих друг другу людей. Это звено, склеивающее когда-то родных, исчезло, разрушив построенный замок под названием «Семья». Нарцисса теперь в постоянных разъездах, из чего нетрудно сделать вывод об истинных причинах её путешествий. Люциус тоже не уступает ей. В последнее время у него было столько женщин, сколько, наверное, не было и у всех мужчин Англии вместе взятых.

Малфой не заставляет себя долго ждать, и уже через пятнадцать минут мы едем в клуб в его машине. Я безостановочно пью прямо из бутылки, непреодолимое желание напиться и забыться меня не отпускает. К счастью, мой старый товарищ, хоть и удивленно на меня поглядывает, но не задает лишних вопросов. На входе в клуб нас встречает здоровый вышибала в черном костюме и галстуке. Я даже удивляюсь, как одежду таких размеров шьют, ведь секьюрити такой огромный, что может прихлопнуть меня, наверное, одним ударом кулака. «Вот кто бы смог вышибить всю дурь из моей больной башки», - проносится у меня в голове. Громила приветствует совладельца клуба, а Люциус окидывает его любезно-сдержанным взглядом, и мы проходим в помещение.

Клуб наполнен громкой музыкой, яркими огнями и сигаретным дымом, на сцене под зажигательную музыку извиваются полуголые девицы, призывно виляя попами и ловко выгибаясь. Мы располагаемся в одной из VIP-комнат с роскошным английским интерьером, красными лампами, кожаными диванами и собственным баром, наполненным выпивкой - как раз то, что мне сейчас нужно. В комнате не так шумно, как в общем зале, здесь вполне можно спокойно разговаривать - то, что мне сейчас НЕ нужно.

− Итак, – ехидно улыбаясь, блондин изящным движением забрасывает ногу на ногу и откидывается на спинку дивана, держа в руках хрустальный резной бокал с янтарной жидкостью, – рассказывай.

− Радиоактивность, проявляемая природными изотопами элементов, называется естественной радиоактивностью. Самопроизвольный распад ядер описывается уравнением: mt равняется m нулевое умноженное на одну вторую t, деленное на одну втору T, где mt и m нулевое - массы изотопа в момент времени t и в начальный момент времени; одна вторая Т - период полураспада, который является постоянным для данного изотопа. За время одна вторая Т распадается половина всех ядер данного изотопа…

− И что это за хрень? – перебивает меня Малфой, недоуменно хмурясь. – Совсем со своей работой свихнулся?

− Ты сказал рассказывать, но не уточнил, что именно, – цежу я, делая глоток виски.

Люциус изучающе оглядывает меня серыми глазами, слегка наклонив голову вбок.

− У тебя явно дурное настроение. Ты… − замолкает, − …пьешь. А самое главное, – мужчина снова сделал выразительную паузу, – впервые за столько лет, сколько я тебя знаю, именно от тебя исходит инициатива выбраться куда-то отдохнуть. И ты будешь говорить, что ничего не произошло?

− Произошло то, что ты лезешь не в свое дело. Слушай, я тебя позвал развлечься, и если бы мне нужен был психолог, я бы обратился к специалисту, – я залпом допиваю виски и наливаю ещё.

Малфой, никогда не обижавшийся на мой яд и привыкший к моему скверному характеру, обеспокоенно заглянул мне в глаза. Ему даже нравится, что, в отличие от многих, я не лижу его зад, разговаривая с ним на равных. Подозреваю, что, наверное, поэтому мы остаемся приятелями уже много лет, начиная со школы.

− Да ты сегодня в ударе, – хмыкает он, пропуская мою колкость мимо ушей. Наливает себе виски, медленно цедит его сквозь зубы, наслаждаясь вкусом крепкого напитка. – Знаешь, как я называю такое состояние?

Я вопросительно вскидываю бровь, и блондин продолжает:

− Трудоголизм на почве отсутствия личной жизни. Все симптомы на твое серое изможденное лицо, – иронично ставит диагноз Люциус, не обращая внимания на мой тяжелый взгляд, – тебе нужно как можно больше развлекаться, иначе совсем зачахнешь со своими колбами и склянками.

− Ага, и превратиться в тебя, вечно гуляющего по всевозможным барам и клубам «Кому за сорок» втайне от жены. И трахающего всё, что движется и не движется тоже, – скривившись на последней фразе, я снова пью.

− Даже так? – удивленно рассмеялся Люциус, не обижаясь на мое бестактное замечание. – Ты говоришь как сорокалетняя монашка-девственница, Северус. С каких это пор ты осуждаешь секс? Так, подожди... – изящный палец припал к губам в жесте, требующем молчания. – Ты злой как чёрт, притащил нас в эро-клуб и остро реагируешь при легком упоминании секса. Друг мой, да у тебя же НЕДОТРАХ, – подчёркивая интонацией последнее слово, вновь смеётся он, только уже сильнее, еле сдерживаясь, чтобы не захохотать в голос.

− Ничего подобного, – раздражённо говорю я, злясь на его проницательность и на то, что у меня всё на лице написано. – У меня выдались тяжелые будни, и захотелось расслабиться, желательно в приятной женской компании, место которой занимает престарелый адвокат, – ядовито надавливаю я на больное место приятеля.

На моё удивление в ответ блондин вновь тихо смеется:

− Значит, я попал в точку. Ты только так на правду реагируешь, дорогой Северус. Так что не обижайся, − он старается усесться поудобнее, но не поднимает на меня глаза, чтобы снова не захохотать, − Итак, − снова начал он, − сколько у тебя не было? Год?

Я благоразумно молчу, зная, что всё сказанное будет использовано против меня.

− Больше? – приподнимает Люциус белоснежные брови, – два?

Кинув на него мрачный взгляд и вновь пригубив выпивку, я молчу.

− Бог мой... − шокировано тянет Люциус. − Неужели только тогда, при прошлой нашей вылазке в Париж?! – в ужасе восклицает он, даже приподнявшись, чтобы лучше рассмотреть меня. – Которая была, бог знает сколько времени назад? Я, конечно, знаю, что ты слегка аскетичен, мой друг, но всему же есть предел. У тебя там ещё ничего не отсохло?

− Лучше бы отсохло, – тяжело вздыхаю я и судорожно пью, цокая стеклом по зубам, – меньше проблем было бы. Ты же знаешь, Люциус, я не любитель борделей, шлюх, да и людей в целом.

Виски давно ударил в голову и разгорячил кровь. В пьяном состоянии даже хочется поделиться со старым знакомым своей проблемой, но остатками разума я понимаю, что это опрометчиво и делать этого не стоит.

− Тогда не будем заставлять девочек ждать, – подмигивает мне Люциус, наполняя наши бокалы. – Выбирай любую или двух, а лучше трех. Сегодня я угощаю, − развеселился он, привставая с дивана и продвигаясь к выходу.

− А может с парнем попробовать? – вырывается у меня неожиданно даже для самого себя. Малфой даже оборачивается и недоумевающе разглядывает меня.

− Друг мой, да с тобой страшно находится в одной комнате. У тебя мозги отказывают от спермотоксикоза. Пойду, позову девочек, – с этими словами Люциус скрывается за дверью.

Отодвинув от себя бутылку, я тру переносицу, сильно зажмурив глаза. Комната странным образом кружится вокруг меня, я уже не могу сфокусировать взгляд на одной точке. Прикрыв глаза, я откидываю голову назад и проваливаюсь в короткий сон. Меня словно качает на волнах, я невольно вспоминаю то самое озеро, облюбованное место и бронзовую мальчишескую кожу, на которой словно драгоценными камнями искрились капельки воды.

Почувствовав легкое прикосновение к своему плечу, я открываю глаза, пытаясь сконцентрировать взгляд на объекте, стоящем передо мной. Высокая девушка с копной пышных русых волос, доходящих до талии, одетая в ярко красный пеньюар, который ни капли не скрывает роскошное тело золотоволосой красавицы, лукаво улыбается мне.

− Привет, скучаешь? – наклоняется ко мне она, облизывая пухлые, явно силиконовые губы. – Меня зовут Джульетта, и я очень хочу сделать тебя счастливым, – слышу я жаркий соблазнительно-мелодичный шёпот у уха.

Ловкие пальцы пробегаются по моей груди, быстро расстегивая рубашку, а сама проказница устраивается у меня на коленях, бесстыдно ерзая бедрами по моему члену, срытому за тканью брюк. Я закрываю глаза и опять откидываюсь на спинку дивана, добровольно отдавая всю инициативу в нежные женские руки.

Джульетта знает своё дело превосходно, от ее мастерских ласк, движений мягких рук, жарких губ и гибкого языка по моему телу я быстро возбуждаюсь, но откидываю голову на спинку дивана и закрываю глаза, получая свою порцию удовольствия и предпочитая доверчиво отдаться искусному интимному исследованию этой девушки. Умелая прелюдия мне наскучила, и я, открыв глаза, быстро переворачиваю девушку на живот, раздвигаю её бедра. Она готова, заранее позаботившись о себе, поэтому я легко вхожу в неё плавным движением. Мои толчки быстрые, механические, совсем не приносящие мне душевного спокойствия, я делаю всё на автомате, двигаюсь и глажу её ягодицы, получая лишь животное удовольствие, выплескивая всё отчаяние, стресс и усталость этих дней. Девушка подо мной фальшиво стонет и извивается, от чего мне становится тоскливо, и я в достаточно резкой форме прошу её заткнуться.

Когда она уходит, я не чувствую, что мне стало лучше. Я такой же дерганный и отчаявшийся, а поганые мысли так и не оставили мою голову. Мне остается лишь снова взяться за бутылку и начать пить без остановки, глядя в одну точку на стене, перебегающей с места на место. Кое-как поднявшись с дивана, я отправляюсь на поиски Люциуса, которого, как назло, нигде не видно. Наверное, он проводит время лучше, чем я.

Стены коридора двигаются и расплываются перед моими глазами, а пол ходит ходуном, вокруг мелькают какие-то люди с расплывающимися лицами. Дым от сигарет, застилающий глаза, тоже мало помогает мне найти выход. В конце коридора в ядовитых зелёных лучах я разглядываю тоненькую темноволосую фигурку и иду к ней, как на спасительный свет в конце нескончаемого тоннеля. Я всё иду и иду, а коридор всё не кончается. Но наконец я добираюсь до таинственной фигуры, приближаюсь, и вот уже могу разглядеть копну непослушных темных волос. Добравшись до цели, я касаюсь губами нежной кожи, припадаю к ней, как к спасительному источнику, будто умирая от жажды, покрываю нежную шею страстными горячими поцелуями. Теплые руки обвиваются вокруг моей шеи, и прекрасное существо отвечает на объятия с не меньшей страстью, поворачивается, развеивая мою иллюзию. Юноша шокировано отскакивает, явно не ожидая ласки незнакомца, но я теперь и не настаиваю. Ухожу заново искать выход, побыстрее хочу на свежий воздух. Малфоя искать не хватает сил, да и он вряд ли нуждается в моей компании сейчас. И почему я не могу перенять его способность так умело отвлекаться от всех проблем и лишних мыслей? Наверное, они мой крест, я несу их, будучи не в состоянии бросить, без них я пропаду, без них мне станет скучно и одиноко, без них я уже не я.

Вокруг становится темно, я не могу различить ни одной фигуры, в голову будто забивают гвозди, желудок скручивает от тошнотворных позывов, и я просыпаюсь, открыв глаза. Известная комната в красных тонах, а лежу все на том же диване в полурасстёгнутой одежде. Рядом, на белом маленьком диванчике спит незнакомая мне брюнетка, с коротко стриженными растрёпанными волосами.

Аккуратно, без резких движений, чтобы не развести ещё больше шума в голове, сажусь на диване, опускаю ноги, и не могу вспомнить вчерашний вечер. Последнее, что помню, это длинный коридор, из которого мне не удавалось выбраться, разговор с Люциусом, секс с пышногубой Джульеттой, а дальше… Ничего. Ни как добрался обратно, ни откуда эта брюнетка, как её зовут и что она тут делает. Поднимаюсь, застёгиваясь на ходу, девушка не просыпается от моей возни, и я выхожу из комнаты, раздумывая только о том, что отдал бы пять лет жизни за холодный стакан воды и таблетку аспирина.

Никакого обещанного удовлетворения мой вчерашний отдых мне не приносит. Развлечением это вообще назвать сложно, в награду я получил лишь тошноту, головную боль и гадкое душевное состояние. Сказать, что мне стало ещё хуже, значит ничего не сказать. Мёртвое состояние моей души давит на меня осознанием, что я ещё существую.

Глава 8

Зайдя домой, сразу же направляюсь в душ, игнорируя удивленный вид и вопросы Гарри. Он ходит за мной хвостиком, беспокоясь, всё ли в порядке. Ничего не в порядке, я как доверчивый пес, побитый своим хозяином, мне грустно, тоскливо и горько. Я говорю мальчишке, что просто был у школьного приятеля, не желая расписывать подробности. Он знает, что я чего-то не договариваю, от меня несёт алкоголем так, что «был у приятеля» - это преуменьшение века, а он ведь не дурак. Даже бодрящий душ мне неприятен, тёплые капли скорей раздражают меня. Я слышу, что мальчишка какое-то время стоит под дверью ванны, ждёт меня или беспокоится, что может что-то случиться. Не понимаю, зачем мне его видеть сейчас, смотреть ему в глаза совершенно не хочется. Простоял он недолго, всё-таки ушёл, потому что перестаю слышать его шумную возню за дверью.

Весь день я стараюсь уединиться, не попадаться ему на глаза, заходить в тесные помещения, проводить там время, делая вид, что мне что-то срочно понадобилось отыскать в кладовке, что я заболел, поэтому сижу в туалете подолгу. Но вечно мне прятаться не удается, а Гарри совершенно не помогает мне в моих попытках уединения.

Я сижу в кресле у камина, старательно делая вид, что читаю. Книга хоть и интересная, но сосредоточиться на ней мне совершенно не удается. В голове крутится ближайший педсовет и сдача учебного плана, показателей успеваемости учеников, а я ещё не успел составить полный отчет. Помимо этого голову заполняют мысли о моих вчерашних приключениях, но я стараюсь вытеснить их думами о бумажках и школе. Думать всё ещё больной после похмелья головой получается слабо. К тому же рядом всё время крутится Гарри: заходит в комнату под каким-либо предлогом, перебирает вещи, задает глупые вопросы, громко сопит, шуршит шоколадной оберткой. Он всеми силами и средствами пытается обратить на себя внимание, искренне не понимая моего поведения, и почему я настойчиво не замечаю его. Он даже злится, потому что не может сообразить, что случилось, а я злюсь на его попытки понять меня.

Наконец он не выдерживает и садится на диван напротив меня.

− Сегодня выходной, и мы могли бы куда-нибудь сходить, – начинает он несмело.

Я бездумно пялюсь в книгу. Он предлагает самую недопустимую идею сейчас, когда во мне закипает ярость. Зачем я предпринимал вчера что-то? Мне только хуже стало, раздражительность не то что не ушла, она утроилась.

− Я очень устал. Сходи погуляй со своими друзьями, − говорю я холодно, не поднимая на него глаз.

− Но я хочу с тобой! − его голос обиженный, тонкий и жалостливый до такой степени, что я начинаю себя ненавидеть. − Если ты заболел, мы можем посидеть дома. Можем просто поиграть в шахматы или посмотреть вместе кино.

− Вообще-то у меня сегодня кое-какие дела, – лукавлю я и прикрываю на секунду глаза от невыносимости своего тупого вранья.

− Но сегодня же выходной! – Гарри вскакивает с дивана от возмущения. – Ты только и делаешь, что работаешь, и мы почти не видимся. Последний месяц ты до ночи в школе пропадал. Сегодня можно и отдохнуть.

− Мне жаль, – искренне говорю я, решаясь поднять на него взгляд.

Мальчишка непонимающе и опасливо смотрит мне в глаза, затем решительно подходит и - о, боже! - усаживается на подлокотник моего кресла, крепко обнимая меня за шею и жалобно шепча:

− Я соскучился по тебе, очень соскучился.

Меня окутывает его сладкий запах, жар, исходящий от молодого тела, а его торопливый шепот ласково щекочет мне ухо, находя отклик в моем сердце.

Он близко, он разбивает шаткий барьер, который я так упрямо выстраивал весь день.

− Прекрати немедленно! – быстро поднимаюсь, резко разрывая его объятия. – Что за ребячество? Я сказал - нет!

Изумленные зелёные глаза смотрят с обидой, робкие движения темных ресниц заставляют чувствовать себя ничтожеством и мерзким подонком. Ярость закипает во мне всего за несколько секунд, внутри буря бушует, мне крышу снесло. Жалкими попытками я пытаюсь привести себя в порядок, а он тяжело дышит и сверлит меня глазами. Сил нет никаких, а он только и может, что мучить меня, наивно не понимая, что я… что я его… Что я его что?

Мысленно сформулированное признание пробуждает гнев с новой силой.

− Я не обязан отчитываться о своих планах перед тобой! − грубо рявкаю я. − У меня море работы. А тебе заняться нечем? Одни развлекаловки на уме, пора об учебе подумать. Иди и выучи уроки, живо. Я сказал - живо!

На моё удивление, Гарри хоть и выглядит испуганным, но с диким криком не убегает из комнаты. Он медленно, виновато поднимается, но не стыдясь смело смотреть мне в глаза, и только порозовевшие щёки выдают его истинное состояние. Он стоит и смотрит на меня, и никуда не уходит. В этот момент я чувствую себя мерзавцем, собираю последнее терпение и спокойно, с ноткой вины выдаю:

− У меня правда дела. Прости, − голос мой осипший и взволнованный. Перед ним мне никогда толком не удается скрываться под маской, перед Гарри я это я.

Юноша кивает мне и уходит, а я ещё долго пялюсь на то место, где он только что стоял, обиженно сверкая глазами.

Медленно плетусь на ватных ногах по коридору, кое-как накидываю на плечи пальто, выхожу, не оборачиваясь назад и не зная, по какой причине покидаю дом. Наверное, потому что я просто трус, другой причины найти не получается.

Полдня бездумно гуляю по улочкам города, время от времени останавливаясь у витрин, невидяще рассматриваю то ли их, то ли свое нечеткое ненавистное отражение в стеклах.

Я набираюсь смелости подумать о своей жизни. Все моё существование радужным назвать сложно. У меня было несладкое детство, постоянно скандалящие родители, школьные издевательства, трудное студенчество, неудачная личная жизнь. Но я никогда не сдавался, никогда не плакался, как жестоко со мной поступает судьба, я всегда боролся, изворачивался, выживал, как мог. Я часто полагал, что все неприятности закаляют меня, делают сильнее, я заслужил их, и нужно потерпеть, что где-то далеко меня ждет моё маленькое счастье, что я обязательно его встречу, дождусь, оно придет, обязательно придет, нужно только еще чуть-чуть подождать. И когда я дождусь его, не будет больше никаких бед, не будет неприятностей и тягостей. Мне показалось, что несколько лет назад счастье пришло в мою жизнь, все шутки судьбы закончены, я прошёл испытания и заслужил победу и награду. Как оказалось, они не были закончены, они лишь временно отсутствовали, набирая новые обороты и новые силы для натиска. Все беды и рядом не стояли с тяжёлой проверкой, которая меня одолевает с самого лета. Я бы выменял эту муку на любое другое переживание мира, лишь бы не впутывать свое единственное счастье, единственный смысл жизни в этот нелёгкий затянувшийся испытательный этап, не запятнать маленького ангела своими гнусными проблемами.

Дорога приводит меня в мой любимый книжный магазин, в котором всегда большой выбор. Мне давно хотелось попасть сюда, купить интересной литературы, чтобы отвлечься, но в связи с огромной занятостью уже месяц никак не мог выбраться.

Я могу отдохнуть здесь и забыться на несколько минут. Неспешно обхожу стеллажи, высматривая интересные экземпляры, с любопытством трогаю корешки, поглаживаю пальцами страницы, точно книжный маньяк.
Особое внимание уделяю полкам с художественной литературой, но и заглядываю в уголок с научной, останавливаясь на «Энантиомерах» Алленмарка. Хм, в прошлый раз этого тут не было.

− Добрый вечер, мистер Снейп, – раздаётся тоненький женский голосок за спиной.

Я сразу узнаю Мери - милую продавщицу, которая каждый раз с радостью помогает постоянному клиенту с выбором. Она всегда вежлива даже с таким дотошным покупателем, как я, её хорошие манеры очень подкупают. Это является одной из причин, почему я облюбовал именно этот магазин. И, конечно же, потому что мне всегда казалось, будто Мери уделяет мне больше внимания, чем остальным, особенно при том, что продавцы нашего небольшого городка меня терпеть не могут. Вдобавок ко всему, общество и благосклонность молодой женщины всегда приятны.

− Здравствуйте, Мери, – приветствую я продавщицу, чуть повернув голову.

− Могу я чем-нибудь помочь вам? – любезно интересуется девушка, уже доставая с полки пару книг, которым я уделил больше внимания. Видимо, Мери поглядывала за мной. – Вы к нам давненько не заходили, и я специально отложила для вас пару новых экземпляров по вашей дисциплине. К тому же, есть некоторые новые художественные издания. Вот это собрание сочинений вам может прийтись по вкусу, – смело рассуждает она, легко пробежавшись пальцами по корешкам, и быстро отыскивает то, что хотела.

− Благодарю. Позволите взглянуть? – я аккуратно принимаю книги из ее рук, девушка отходит лишь на шаг, оставляя меня на несколько минут с изданием. Затем она снова подходит и по-дружески делится впечатлениями и своим мнением о каждой из рассмотренных мною книг.

Я слушаю её вполуха, незаметно разглядывая из-под ресниц. Она умная, начитанная, интересная собеседница, милая девушка и довольно симпатичная. Аккуратная, у неё привлекательные руки и красивые золотые локоны, спадающие до пояса, она всегда одета скромно и одновременно женственно, никаких безразмерных маек и джинсов, только юбка по фигуре и блузки. Добрая и хорошая, наверное, из нее бы получилась отличная мать и спутница по жизни, представляю её такой теплой и домашней, пекущей пироги и утку с яблоками.

Её улыбки и заинтересованность часами помогать мне в выборе книг подсказали сделать нехитрый вывод, что я ей явно интересен.

Почему я раньше не вспоминал о ней?

− Одно издательство решило выпустить сборники классиков. Недорого и очень красиво. Посмотрите, мистер Снейп, они маленькие и аккуратные. Мне кажется, что это мило. Можно обзавестись целой коллекцией, если вам это интересно.

Когда девушка, которая недурна собой, интересуется таким, как я, это льстит. Тем более, это не какая-то девица из клуба, готовая за деньги расхваливать мои сомнительные достоинства. Главная драгоценность этой молодой женщины в том, что её симпатия ко мне искренняя.

− Спасибо, Мери. Я возьму вот эти, – забираю книги из её рук, легонько касаясь её кожи своей ладонью.

Она демонстрирует милую доброжелательную улыбку, заправляя непослушный выбившийся локон за ухо.

− Скажите, Мери, а вы были бы не против поужинать со мной? – без раздумий и колебаний выдаю я.

Девушка лишь на секунду смущается, но быстро берёт себя в руки и отвечает так, будто ждала этого вопроса уже давно:

− С удовольствием, мистер Снейп. В любое время.

Она пишет номер телефона на обрывке листочка и протягивает мне, снова мило улыбаясь.

− Тогда, может, поужинаем завтра в «Волшебном замке»? Скажем, часов в шесть?

− Договорились, – девушка дарит мне ещё одну смущённую улыбку.

− До завтра.

Я беру пакет с книгами и выхожу из магазинчика. На улице уже сгустились сумерки. Я иду и размышляю, что всё сделал правильно. Может, дело было в том, что мне не подходят связи, подобные вчерашним. Скорей всего, я не получил удовлетворения, потому что знал - это обман и иллюзия, а мне бы хотелось хоть подобия каких-то отношений.

Вернувшись домой, я замечаю, что свет горит только на кухне. Оставив пакет с книгами в прихожей, я прямиком иду туда, зная, кого там застану. Но мне хочется его видеть, я немного остыл и чувствую свою вину.

За столом сидит Гарри, как обычно подогнув ноги по себя, и читает какую-то книгу, теребя краешек страницы. Перед ним стоят две тарелки с нетронутым ужином, по виду уже давно остывшим.

− Почему ты не ел? – спрашиваю я, снимая пальто.

Гарри вздрагивает от моего голоса и поднимает глаза. Видимо, не слышал моего возвращения.

− Я ждал тебя, − он уже ни капли не обижен, смотрит взволнованно, заботливо хочет спросить, всё ли со мной в порядке, будто я заслуживаю его тревогу. Но, видимо, опасается, что я рявкну на него за лишнее беспокойство.

Вздыхаю и сажусь на стул напротив него. Молодец, Северус, пока ты мило беседовал с продавщицей и беззаботно бродил по городу, жалея свою душонку, ребёнок сидел дома голодный и ждал такого ублюдка, как ты.

− Тогда будем ужинать, – уставился я в свою тарелку и лениво принялся ковырять вилкой спагетти. Есть мне не хотелось совсем, после вчерашней попойки меня до сих пор преследует тошнота, да и находясь в постоянном стрессе, мало думаешь о таких вещах, как пища.

− Приятного аппетита, – ласково желает мальчик, принимаясь за еду и изредка бросая на меня любопытные взгляды. – Как день прошёл? – добавляет он как ни в чем не бывало.

− Нормально, − выдавливаю из себя я. – А у тебя?

− Тоже ничего. Я сделал все уроки на следующую неделю, немного прибрался и вот сел читать. Посмотришь задание по химии?

− Да, − мне почему-то сложно вести даже простой диалог.

− Радует, что учиться осталось всего неделю, и потом, наконец-то, каникулы.

− Да, каникулы.

Какое-то время на кухне слышен только стук вилок по тарелкам. Я всё ещё не поднимаю взгляда, рассматривая ставшую мне такой интересной макаронину.

− И мы сможем как следует отдохнуть. Чем займемся? Предлагаю первые дни вообще не выходить из дома, а просто бездельничать, спать до полудня и завтракать в обед, – слышу по его голосу, что мальчишка улыбается, – а потом можно сходить в бассейн, например. Помнишь, как здорово было летом на озере?

На меня волнами накатывают жаркие воспоминания о солнечных капельках воды, медленно стекающих по обнаженному мальчишескому торсу. От растерянности и таких чётких образов я даже со звоном роняю вилку на тарелку.

− Гарри, – осторожно начинаю, его имя перекатывается у меня на языке, я ощущаю непривычный мне трепет, – а ты разве не хочешь поехать в Дублин?

− Конечно нет, – отрезает юноша, явно удивленный моей осведомлённостью о соревнованиях, и смотрит так, будто я глупость сказал.

− Но это же будет довольно увлекательная поездка. Дублин - красивый город, и ты сможешь хорошо провести время с друзьями, а не сидеть дома со мной, – я не хочу давить на него, но и не ехать только ради меня не позволю. - Тем более, ты же не думаешь, что и у меня тоже будут каникулы, как таковые. Полно дел в школе, – добавляю последний аргумент и снова начинаю вяло возить вилкой по тарелке.

− Дела?! Опять?! – кричит Гарри, подскакивая на стуле и вперив в меня рассерженный взгляд. – Я не хочу ехать в Дублин! Я думал, мы как раньше проведем каникулы вместе!

− Я буду занят, и лучше тебе поехать, − констатирую я, желая поставить жирную точку на этом разговоре.

− Я не поеду! – выкрикивает он напоследок и вылетает из кухни.

На лестнице слышится быстрый топот ног, затем громкий хлопок двери в его комнату. Ещё пару минут смотрю на остывшие макароны, на стул, на котором он только что сидел. В полной тишине убираю посуду со стола, вытираю крошки и мою тарелки, слушая одинокий звук льющейся из крана воды и непривычную для этого дома тишину.

Глава 9

Я занял один из свободных столиков «Волшебного замка» - небольшого, но уютного кафе в викторианском стиле - ожидая Мери. Большая стрелка высоких старинных часов остановились на цифре шесть - значит, моя спутница должна подойти с минуты на минуту. Неспешно листаю меню, пробегая глазами по разнообразным блюдам, отстранённо думаю, что это любимое кафе Гарри, в которое мы частенько любили заходить по выходным. Он просто обожал их клубничное мороженое на вафельке с шоколадным сиропом по особому рецепту, а ещё его привлекала сама волшебная атмосфера маленького замка со всеми этими висящими на стенах факелами, мечами, гобеленами и другими старинными предметами. Однажды он даже признался мне, что во всей этой атмосфере ощущает себя рыцарем.

− Добрый вечер, мистер Снейп, – слышу я знакомый голосок и поднимаю глаза.

Я приятно удивлен переменой внешнего вида Мери: чёрное платье, украшенное кружевом, подчёркивающее все её достоинства, вечерний макияж, волосы аккуратно собраны в высокую причёску - всё это сделало из привычно милой скромной продавщицы настоящую красавицу.

− Здравствуйте, Мери, – я пододвигаю даме стул, галантно целуя ручку. – Можете звать меня Северус.

− Северус, – повторяет она, будто пробуя имя на вкус, и кивает.

− Прекрасно выглядите, – не могу сдержать восхищения от заметной перемены её внешнего вида. Мне даже становится немного совестно, что Мери так постаралась для нашего свидания, а я пришёл в повседневном школьном костюме, будто на работу.

− Благодарю, – смущённо улыбается девушка, кокетливо поправляя причёску, немного краснея от похвалы, словно я умею делать комплименты.

− Мадам, позвольте предложить вам меню, – неожиданно, будто из неоткуда, появляется молодой рыжеволосый официант и протягивает Мери тоненькую книжечку, не скрывая своего заинтересованного, до приторности любезного взгляда. – У нас сегодня восхитительный лимонный чизкейк, очень советую попробовать. Я подойду, как только вы будете готовы сделать заказ, − добавляет он и покидает нас.

Какое-то время мы молча изучаем меню, думая каждый о своём. Обычно, когда мы приходили сюда с Гарри, он выбирал то самое клубничное мороженое и молочный коктейль, а я, долго придирчиво изучая состав предложенных угощений, и всё-таки останавливал свой выбор на фирменном мясном пироге и чашечке ароматного кофе. Неловкое молчание затягивается, поэтому мне приходится в восьмой раз штудировать меню, которое я, казалось, выучил уже наизусть.

− Вы что-нибудь выбрали, Северус? – прерывает мои размышления Мери.

− Нет, ещё нет, а вы?

− Думаю попробовать нахваленный чизкейк, должно быть вкусно, – улыбается она своей милой улыбкой. – Обожаю лимонные сладости. И имбирный чай.

− Тогда доверюсь вашему вкусу и возьму то же самое, – киваю я, подзывая официанта. Терпеть не могу сладкое, но сейчас мне все равно, что чизкейк, что пирожки - ничего не полезет в горло, отсутствие аппетита уже стало привычным недугом последних дней.

Официант мигом обслуживает нас, с восторгом одобряя наш выбор, желает приятного вечера и исчезает за барной стойкой, не желая обделять вниманием других клиентов кафе.

Я рассеяно обвожу взглядом зал, примечая, что народу стало больше. В основном это молодые парочки, но есть и родители с детьми.

− Довольно неплохо на вкус, – Мери пробует свой десерт, аккуратно орудуя ложечкой, не обронив ни крошки, и тут же вытирает губы салфеткой. – Совсем как домашняя выпечка. Моя бабушка пекла восхитительные лимонные и морковные пироги. Почему вы не пробуйте, С... Северус?

Я спохватываюсь и отламываю ложкой кусочек сладкого угощения, разделив его на части, а затем кладу в рот небольшую часть. Довольно вкусно, успеваю поймать себя на горькой мысли, что Гарри бы понравилось. Вкусу сладости не удается перебить горечь, поселившуюся в глубине моего сердца.

− Неплохо. Мери, расскажите о себе, – вежливо прошу я даму, вспомнив правила светской беседы.

− Ох, мистер Снейп, то есть Северус, что же вам рассказать? – отчего-то смущается девушка моего вежливого интереса, ковыряя десертной ложкой свое лакомство. – Как вы уже поняли, книги – это моя страсть, они постоянно меня окружают и дома, и на работе, заменяя мне семью.

И она рассказывает о своих любимых авторах и произведениях и об их значении в своей жизни, о том, что мечтает побывать на родине Толстого и Достоевского, и что уже была в Греции, Франции и Германии, и, как оказалось, путешествия - ещё одна её страсть. Также она поделилась планами на будущее, что в скором времени хочет открыть свой собственный книжный магазин и библиотеку при нём, чтобы любой интересующийся литературой человек мог воспользоваться её книжной коллекцией, и что вообще очень важно развивать культуру в нашем обществе. Я весь вечер молчал, стараясь быть внимательным слушателем, но мои мысли все время улетали далеко отсюда, к одному любимому мальчишке, такому веселому и родному, и каждый раз, ловя себя на том, что отвлекаюсь, вновь сосредоточенно пытался слушать Мери.

− А вы, Северус, в чём ваша страсть? – раскрасневшаяся от приятной беседы и явно довольная тем, что обрела такого внимательного слушателя, девушка с любопытством рассматривала меня, сверкая глазками. При слове «страсть» воображение двусмысленно подкинуло образ ярких зелёных глаз, смотрящих на меня так наивно и открыто, с такой любовью и верностью, что у меня перехватило дыхание. Этот образ был словно выжжен в душе, заклеймен, все мысли снова и снова возвращались домой.

− Хм, я тоже люблю книги, особенно классику, – пытаясь собраться с мыслями, я обдумывал ответ. Про книги она уже и так знает, как никто другой. – Я работаю в местной школе, вам это, думаю, известно. Ещё я довольно неплохо умею готовить.

− Правда? – рассмеялась она легким звонким смехом. – Неожиданно, Северус! Обычно мужчины любят поесть, но чтобы готовить… Я обязательно должна попробовать какое-нибудь ваше коронное блюдо.

− Да, как-нибудь обязательно, – улыбаюсь я уголками губ и перевожу взгляд на часы, стрелки которых показывают половину восьмого. – Обязательно попробую испечь для вас лимонный пирог, как у вашей бабушки. Если подскажете рецепт.

− Как это мило с вашей стороны, – девушка неожиданно для меня накрывает мою руку своей маленькой ладошкой. – Можем даже посоревноваться в приготовлении домашней выпечки, я ведь тоже люблю готовить, и с удовольствием угостила бы вас ужином. А эксперт будет пробовать, у кого из нас вышло лучше, − хихикает она. − Осталось найти опытного эксперта.

– Уже есть такой, − замечаю я и перебиваю её немой вопрос красноречивым жестом - смотрю на наручные часы. − Поздно уже. Думаю, нам пора, завтра понедельник, и у меня куча бумажной работы из-за предстоящего педсовета.

− Да, понимаю, – кажется, девушка слегка расстроена, но она слишком хорошо воспитана, чтобы капризничать, поэтому снова мило улыбается. – Мне завтра тоже на работу, и нужно хорошенько выспаться.

Когда мы выходим из кафе, на улице уже стемнело, под желтым светом фонарей видно, как идёт мелкий дождик, его капли отражаются в свете ночных уличных ламп.

− Уже темно. Вас проводить до дома, Мери?

− Не нужно, я доеду на такси. Тут недалеко, − девушка ловит чёрный мини-кэб, открывает дверцу и на полпути разворачивается ко мне, оказавшись достаточно близко. − А вы не засиживаетесь допоздна, скорее заканчивайте и ложитесь отдыхать, – играючи пригрозила она пальчиком, закутанным в ткань атласной перчатки. – До встречи, Северус, и спасибо за вечер, − моя спутница улыбается, рассматривая из под ресниц мой подбородок, скулы, губы.

− До свидания, Мери, − разгадываю я её намерения, и, делая шаг назад, по-джентльменски целую её руку.

Девушка озадаченно моргает, а потом снова краснеет, садится в машину и скрывается за углом улицы.

Дома тихо и темно, лишь только свет льется через щелку двери в комнату Гарри. Видимо, сегодня он, так и не дождавшись, поужинал без меня. Это и к лучшему. Только оказавшись на кухне, слышу слабый, до конца не выветрившийся запах гари и копоти. Судорожно прохлопав по стене в поисках включателя, зажигаю свет и вижу Гарри, уснувшего прямо за столом, уткнувшись себе в предплечья. Рядом с ним чёрный засмолённый котелок и сковородка с обугленным дном и расплавленной ручкой. От бывшего кухонного инвентаря несёт запахом жжёной резины, посуда на всей кухне снята с полок и стоит разрозненными кучками. Сделав неосторожный шаг вперед, я наступаю на небольшую лужицу. Среди этого погрома мальчишка в грязной футболке спокойно и умиротворенно сопит носом. Я подхожу и трясу его за плечо, замечая немного обугленные кончики волос на самой макушке.

− Эй, что здесь произошло? – резко спрашиваю я.

Гарри, чуть вздрагивая, поднимает голову. На лице у него полосы отпечатков от очков, передавивших переносицу и висок. Мальчик щурится, фокусируя взгляд то на моей фигуре, то на посуде перед собой. Он резко выпрямляется, откидываясь на спинку стула, шумно дышит и молчит.

− Ну! Я тебя спрашиваю, − резко повышаю тон я, и причина всех событий обрушивается на меня очевидным пониманием происходящего.

Зная, как я отношусь к беспорядку и его неумелой самостоятельности, он терпеливо и отчаянно ждал, когда я вернусь и поругаю его. Чистой воды провокация отражается сейчас в его слегка испуганном, но таком упрямом взгляде и тяжёлом дыхании. Он не прибрался, не скрыл следы преступления, не выбросил злосчастные кастрюли, даже не постарался как следует проветрить помещение, явно поджидая меня с криками и должным ему наказанием. Весь его вид сейчас, вместе с обугленными волосами и измазанной футболкой красноречиво намекает мне, что Гарри хочет любого внимания к себе, будь то хоть неприятный разговор или ссора.

− Кажется, я с тобой разговариваю, − с осознанием мотивов мальчишки без раздражения говорю я. Получается достаточно спокойно, и он с удивлением переводит на меня взгляд. Гарри не видит должного негодования, догадываясь, что я не собираюсь разбираться и тем более наказывать его.

− Я хотел приготовить ужин, − сквозь зубы выдаёт мальчишка. Он злится, что его план не сработал, что перед ним я само спокойствие, его бесит моё показное равнодушие.

− Будто ты когда-то это делал, − фыркаю я. − Разве я не говорил тебе самостоятельно тут не хозяйничать? Снова забыл выключить плиту и ушёл, да?

Он поднимает на меня взгляд, полный последней надежды. Но я не оправдываю его ожиданий, лишь выкидываю в мусорное ведро котелок со сковородкой и открываю окно.

− Иди к себе. Больше так не делай, − не оборачиваясь, бросаю я.

Он встает так резко, что ножки стула протестующе скрипят по полу. Он понимает, что я догадался о наивных замыслах и не согласен играть в его игру.

− Это всё, что ты скажешь? – с вызовом слышу я за спиной.

− Мне тебя отшлёпать? Тебе не пять лет, − «твои проделки назло мне не сработают», - хочу сказать я, но вслух добавляю: − Со всяким может случиться.

Гарри издает какой-то поражённый звук, вылетает из кухни, шумно задевая плечом дверной косяк, выругавшись и простонав по дороге. Наверное, ему больно. И мне больно.

Не в силах даже начищать родную и любимую кухню, я сразу направляюсь в свой кабинет, закрываюсь и не выхожу до поздней ночи, с головой погрузившись в документацию. Заполняю бесконечные отчёты, списки успеваемости, расписание занятий и разбираю другие огромные кучи бесполезных бумаг для отчета директору. Я занимаю голову мыслями о школе, об учениках, один раз вспоминаю о Мери.

Последнее, о чём я думаю - это то, что всё равно не успею закончить с делами сегодня. Я не хочу думать, почему мне не нравится идея выйти из своего убежища, засыпаю прямо в кресле. Завтра у меня будет болеть спина. Это ничего. Может, это тоже поможет мне в моей сублимации, отвлечёт от диких и безрассудных дум.

Глава 10

Сегодня, несмотря на субботнее утро, настроение ни к черту. Всю неделю моя трусливая натура подсказывала, как похитрее прятаться дома от Гарри, как не обращать на него внимания на уроках, как вежливо обходить его вопросы за ужином, игнорируя любые мальчишеские попытки понять причину моего отдаления. В награду за терпение, сознание, будто издеваясь, подбросило мне сегодня ночью новые жаркие сны. В них ко мне не пришла милая Мери, как бы мне того хотелось. Меня всю ночь ласкал своими пальцами молодой юноша с темными вихрами и красивой гладкой кожей. Мальчик легонько касался меня подушечками пальцев, ласкал мягкими губами шею, и напоследок, запечатлел горячий поцелуй на губах, от чего я проснулся, подскочив на кровати. Юноша во сне был по-мальчишески робким, но проявлял инициативу достаточно смело, а самое противное, что я наслаждался его активностью, упивался его нежностью, его ласками. Злясь на себя и на свою каменную эрекцию, я отправляюсь в душ и пренебрегаю своим возбуждением, догадываясь, какие образы будут всплывать передо мной, прежде чем я кончу. Ярость вперемешку с напряжением превращают мой выходной день в серый и будний, даже солнце сегодня не радует весенними лучами, упрямо спрятавшись за небольшими тучками.

Человек, завладевший всеми моими мыслями и снами находится на кухне, проснувшись раньше меня. Гарри сидит с непроницаемым видом, задумчиво уставившись в столешницу. Быстро поднимая взгляд и награждая меня похожим на презрительный, он снова отворачивается и смотрит перед собой. Но я не собираюсь спрашивать, что случилось, я слишком зол для того, чтобы ему чем-то помочь. Это он должен помогать мне, но он даже не старается. Вместо этого, к собственному бессилию, я замечаю, что он надел ещё и мою клетчатую рубашку. Мы не говорим друг другу «Доброе утро» - когда-то доверительные и теплые отношения превратились в молчаливые приветственные кивки, а вкусные завтраки - в распитие пресного чая и кофе. Мне кусок в горло не лезет, ему видимо, тоже. Он греет чуть выглядывающие из явно длинных ему рукавов ладони о кружку и смотрит на меня из-под бровей, я ощущаю этот тяжёлый взгляд и мельком замечаю опущенные вниз уголки губ. Мы молча пьем свои напитки, очень медленно, но заговорить никто из нас не решается. Напряжение между мной и Гарри я чувствую даже через воздух. Что-то разрушилось, что-то треснуло в наших отношениях, и я знаю, что он ни в чем не виноват, что это я инициатор. Совесть подсказывает мне, что так лучше и правильней. Я смогу уберечь его от себя, смогу, если он хоть чуть-чуть поможет мне, ведь у меня осталось так мало сил. Но я постараюсь, я сумею, если он не будет так смотреть, не будет стараться показать, как хочет быть ближе. Его нечаянные касания, умоляющие зелёные глаза и даже эта великоватая ему моя рубашка словно кричат мне «Я здесь. Я рядом. Я никуда не делся, я хочу быть вместе, что с тобой случилось, что я натворил? ». У меня и так слабо выходит отгородиться от Гарри, а он пресекает мои попытки, делая больнее, не давая забыть, какое я ничтожество.

Тишину между нами разбивает стук его кружки по столу.

− Ты когда-нибудь хотел жениться?

− Нет, не хотел, − не собираюсь интересоваться, почему он спрашивает.

− Никогда не хотел настоящую семью, никогда не задумывался о женщине в доме? – Гарри недоверчиво щурится.

− У меня есть настоящая семья, и ты это знаешь. Наличие женщины в доме совсем не обязательно, чтобы считать тебя настоящей семьей.

Он совсем не похож на того мальчишку, которого я знаю, такая раздраженность стирает с его лица так любимые мной детские черты. Гарри недовольно хмурится, сводя брови на переносице и возмущенно восклицает:

− Да? Совсем не обязательно? Ты бы сказал мне, если бы это стало обязательным?

− Не понимаю, о чём ты.

− Ты бы сказал, если бы у тебя появилась женщина?

− Да.

− Да неужели? – обиженно говорит он. Его взгляд бегает по моему лживому лицу. − Тогда кто такая Мери?

− Продавец из моего любимого книжного магазина, а что? – стараюсь придать голосу беззаботности, но то, что я прячу глаза, выдает меня с потрохами.

− О, наверное, она дала тебе свой номер, чтобы ты периодически звонил ей и узнавал о новом поступлении, не так ли? – я вспоминаю забытый клочок бумаги с номером телефона на тумбочке в прихожей. Вид у Гарри разочарованный, в его голосе слышится огорчение и досада, его взгляд всё ещё бегает по мне, пронзая своим недовольством каждую клеточку моего тела.

− Я не понимаю, что тебя не устраивает. Да, я встречаюсь с ней. Мне это запрещено? – нашёлся с ответом я, осмелившись придать голосу нотки раздражения.

− Не запрещено, − растерянно выдаёт мальчик, и, понимая свой ревностный интерес, опускает глаза и смотрит на свою кружку. − Я думал, ты скажешь мне, если у тебя кто-то появится.

− Ты что, ревнуешь? – осмелев, язвлю я. − Это немыслимо.

− Нет, − отчаянно выдаёт мальчишка, снова сверкнув глазами. − Я как дурак полагал, что мы с тобой близки, и о таком маленьком моменте, как появление девушки, ты хотя бы намекнешь, − иронизирует он обиженно, а потом снова не может на меня смотреть и бурчит куда-то себе в кружку. − Я же тебе рассказал о Чжоу, а ты…

− Не сравнивай свои отношения и мои, − насмешливо фыркаю я. Не понимая причины моего веселья, Гарри поднимает на меня удивленный взгляд, и, увидев мою ухмылку, ещё больше огорчается. Чёрные ресницы дрожат, мальчишка выглядит таким расстроенным, что мне становится невыносимо жаль его, так хочется подойти и обнять, но я и с места не сдвигаюсь. В этот момент я ненавижу себя даже больше, чем за свои сны. Ярость не заставляет себя долго ждать, накатывая волной, я безжалостно цежу сквозь зубы:

− И сегодня у меня свидание, так что можешь не предлагать мне свои глупые идеи для совместного времяпрепровождения. Я ухожу обедать с ней сейчас, − улыбаюсь, поднимаясь со стула, и он поднимается синхронно со мной. Моментально нахожу новый повод ещё больше обидеть его:

− И прекрати таскать мои вещи. У тебя что, своих нет? Моя одежда тебе велика, ты смотришься смешно, ещё больше подчеркиваешь свою детскую худобу.

Молодец. Урод внутри меня, наверное, пляшет от этого сволочизма, мне лишь остается сложить руки на груди, презренно фыркнув, что я и делаю.

Гарри побитым зверьком смотрит поблескивающими от горьких наворачивающихся слез глазами на меня. Потом подносит дрожащие пальцы к пуговицам и, к моему ужасу, начинает судорожно расстегивать.

− Как скажешь. Прости меня, − говорит он, снимая с себя рубашку, открывая мне нежную юношескую кожу такого вожделенного мною тела. Похотливое чудовище внутри меня радостно улюлюкает, отправляя всю кровь мне в пах. Если еще минуту назад я думал, что выиграл этот раунд, то сейчас моя победа рассыпается на мелкие осколки. Гарри, играя за другую команду, уверенно закрепляет мое поражение, отбрасывая рубашку на спинку своего стула.

− Оденься, − хрипло вырывается у меня.

− Не буду, − качает он головой и отворачивается.

Я зачем-то подхожу к нему, опрометчиво сокращая между нами спасительное расстояние, тычу пальцем на рубашку.

− Живо одевайся! – собрав все силы, рычу и сбегаю.

На улице меня не приводит в чувства ни прохладный весенний воздух, ни сигарета, ни удар кулаком о кирпичную стену. Я разгневан так, что прохожие испуганно отшатываются от моего мечущего молнии взгляда. Напряжение возросло до предела, эрекция в брюках ещё больше злит меня, мне невыносимо, хочется крушить и ломать всё вокруг, а я вынужден идти ещё и на чёртово свидание. Вынимаю из кармана мобильный, долго в раздумьях кручу его в руках, попутно прикуривая уже четвертую сигарету. Надо позвонить Мери и отменить встречу. Я не в состоянии сейчас поддерживать никакие беседы, она хорошая девушка и не заслуживает моего скверного настроения. Но что я ей скажу? Не называть же истинную причину своего взбешенного состояния. «Извините, дорогая мисс, но у меня яйца сейчас лопнут от того, что один мальчишка разделся передо мной». Хотя, какого хрена я думаю всегда обо всех? С какой стати я сейчас должен придумывать оправдание, если решение моих проблем прямо передо мной. Я же хотел отношений для себя, а она вроде как моя девушка, и я ей нравлюсь. Не иначе ли как ради других причин она обхаживала меня в книжном, стоило мне прийти. Значит, пусть получит то, что хотела уже сегодня, чего долго тянуть-то? Первое свидание прошло скромно и по всем правилам, на втором пусть даёт мне секс и не строит из себя саму невинность. Все женщины одинаковые, верно?

Как раз кстати, вывеска секс-шопа иронично сверкает мне красной стрелкой, приглашая посетить заведение с кричащим названием «Розовая шлюпка». Даже не будучи постоянным клиентом такого рода магазинов, я уверенно знаю, что презервативы там приобрести смогу. Девушка с побритыми висками в окружении многочисленных вариативных фалоимитаторов и розовых вагин приветливо пробивает мне кондомы, опуская в маленький пакетик тюбик любриканта.

− Я просил только презервативы, − рявкаю я.

− Это подарок для всех приобретающих эту марку контрацептивов, − пропускает мимо ушей мою грубость продавщица и мило улыбается. − Приятного вечера, приходите к нам ещё, − успеваю я услышать за спиной, прежде чем за мной зарывается дверь с китайским колокольчиком.

Все такие приветливые и добрые вокруг, непонятно, чему люди радуются? Когда ты ненавидишь весь мир, оптимисты рядом только больше раздражают.

Мери на встрече тоже весела, мила и вежлива, пропускает все мои колкости, не обижается, лишь поджимает губы, но не грубит в ответ.

− Что с твоей рукой? Она в крови.

− Не важно, − бросаю я, пряча в карман разбитый о кирпичную стену кулак.

− Я думала, сегодня можно пойти в кино. Я тут посмотрела афишу, можем выбрать что-нибудь, что понравится нам обоим, − ласковым голосом говорит девушка, поправляя воротник моего плаща, ещё больше раздражая меня своей заботой.

− Мне всё равно, выбирай, что хочешь и побыстрее.

− Но я бы не хотела мучить тебя слезливой мелодрамой. Знаю, мужчины не очень жалуют романтику…

− Идиотский стереотип. Совершенно безмозглый, поселяется исключительно у узколобых людей, − раздражённо грублю я. − Неужели вы, женщины, думайте, что мужчинам не хочется любви и нежности, заботы и ласки? Только вам всё, что ли? По-вашему, мы лишь похотливые животные?

− Я этого не говорила, Северус. Ты какой-то дёрганный. Что-то случилось? – она снова говорит не обиженно, а меня это ещё больше бесит.

Я быстро иду по дороге, не смотрю на Мери, и она еле успевает за мной, передвигаясь маленькими торопливыми шагами, обеспокоенно поглядывая на меня, совсем как Гарри.

− Ничего не случилось, − гаркаю я. − Когда мы уже пойдем к тебе?

Девушка от неожиданности даже немного останавливается, я стою к ней вполоборота, нетерпеливо теребя карманы своего плаща.

− Я ведь тебя ещё не приглашала, − говорит она, скрывая улыбку.

− Да? А мне показалось, что нам бы уже давно пора потрахаться.

От моего лексикона и резких предложений она шокировано отшатывается.

− Что?

− Что слышала. Ты же этого хотела с самого начала. Неужели ты думала, я не заметил твоего постоянного интереса к моей персоне ещё в вашем магазине.

Оборачиваюсь, по-скотски рассматривая, как она растерянно моргает.

− Так что давай, пошли уже. И кстати, я люблю анальный секс, так что попрошу не огорчать меня, − выдумываю я, уже не зная, как ещё выплеснуть всю свою злость.

− Вы много о себе возомнили, мистер Снейп, − холодно заговаривает она. − Я была лучшего мнения о вас. Прощайте, вы такая же скотина, как и все остальные.

Я фыркаю, мысленно согласившись с ней. Удаляющийся стук ее каблучков неожиданно приносит мне облегчение, я даже расслабляюсь и вздыхаю с облегчением.

Как добираюсь домой, я не помню, о чем думаю - тоже. Дом встречает меня привычной в последнее время тишиной, а я его - громким и раздраженным хлопком двери. На этот шум откликается Гарри, выглядывая из кухни. Он встречает меня слабой улыбкой. Какого черта мальчишка улыбается, я разве заслужил хотя бы что-то от него? Медленно прохожу мимо него, задерживая дыхание, когда оказываюсь слишком близко.

− Как твои дела? – робко интересуется мальчик, поражая меня добротой своего сердца.

− Хреново, − некультурно выражаюсь я. − Благодаря ссорам мой сегодняшний день превратился в полное дерьмо.

− Я не хотел с тобой ссориться, − тихо говорит он, а затем быстро приближается ко мне, вытягивает руки для объятий, но я в последний момент отскакиваю от него, как ошпаренный.

Он теряется моментально, не знает, как поступить и что сказать, его глаза наполняются горькими слезами, он глядит то на мою перекошенную физиономию, то на свои доверчиво вытянутые руки.

− Не надо, − шиплю я.

− Мне… мне нельзя тебя обнять? – еле сдерживая слезы, говорит Гарри. Голос его до краев наполнен болью и удушающей горечью.

− Обойдемся без таких жестов.

− Я хотел в знак примирения, − с мучительным отчаяньем шепчет он.

− Мы не ругались. Забудь.

Гарри кивает, опуская голову, часто глотает, пытается справиться с подкатывающими слезами.

− Завтра поедем подпишем бумаги для твоей поездки. Уверен, места в соревнованиях жестко ограничены, но полагаю, миссис Хуч сохранила одно для способного участника команды.

Гарри резко вскидывает голову, рассерженно уставившись на меня.

− Я же сказал, я не поеду в Дубин.

− Ещё как поедешь. Это возможность получить хорошие рекомендации в колледж. Если и дальше планируешь связать свою жизнь со спортом, то не стоит упускать такой шанс.

− А что если я не планирую связывать жизнь со спортом? Может мне научная деятельность по душе? Мне нравится химия, например, − неожиданно для меня заявляет он.

− Только не говори, что собрался идти по моим стопам, − протестующе повышаю я голос.

− А что если и так? Мне нельзя брать с тебя пример?

− Нет, я тебе не позволю собственноручно разрушать свою жизнь, подражая таким сомнительным идеалам, как я. Найди себе другое занятие, или будешь всю жизнь бедным учителем, как я.

− Почему это мне нельзя брать пример с того, кого хочу?

− Потому что я тебе это запрещаю! − раздраженно рявкаю я. − У тебя есть прекрасная возможность, таланты и способности добиться большего, не смей глупо закрывать на это глаза.

− Ни в какой Дублин я не поеду и точка! − тоже кричит.

− Конечно, не важно что, но ты должен мне перечить, обязательно надо упрямиться и спорить, да? Что бы это ни было, ты, разумеется, будешь возражать и сопротивляться, так?

− Интересно, в кого же я такой? – с обидой выкрикивает он.

− Ха, вот только не надо говорить, что в тебе мои гены заиграли.

Он стоит, ошарашенно рассматривая меня зелёными глазами, щурится, чуть склоняя голову набок.

− Это ты мне так сейчас намекнул о том, что мы не родные, да?

− Замолчи сейчас же, я не это имел ввиду, − с паникой пытаюсь оправдаться.

− Это ты сейчас поспешил напомнить, что я тебе никто, да? – не унимается Гарри, и одинокая слезинка срывается и быстро бежит по побледневшим щекам.

− Ты прекрасно знаешь, что я не считаю тебя никем.

− А мне так не кажется! − кричит он, давясь горькими слезами. − Ты пытаешься вышвырнуть меня из своей жизни. Я должен был раньше догадаться, что теперь ты не любишь меня.

− Успокойся, − говорю я, пытаясь собраться, но не делаю ни одной попытки подойти, успокоить, обнять его, а ведь сердце подсказывает, что ему сейчас это и нужно. − Конечно же, я люблю тебя.

− Ты ещё вполне молод и можешь завести родных детей с той женщиной, с который встречаешься, так зачем же я тебе теперь нужен, да? – всхлипывает он, прикрывая глаза, и разворачивается, чтобы уйти. Он не убегает, он оставляет мне попытку остановить его, удержать. Но я не делаю этого. Лишь оставшись наедине с собой в одинокой кухне, я снимаю со спинки стула сиротливую рубашку, брошенную Гарри ещё утром, и, издеваясь над собой, прислоняю шершавую ткань к лицу, вдыхая родной мальчишеский запах, приносящий восторженное головокружение. Жадно поглощаю аромат мыла и дорогого сердцу мальчика, стиснув зубы, боясь взвыть от избытка чувств. Сквозь пелену застилающей боли на волю пробирается маленькая искорка счастья, я наслаждаюсь близостью простой рубашки, сохранившей дух любимого человека. Сейчас я счастлив, упиваюсь минутой своей недолгой радости, мне остается чуть-чуть до горьких слез, до щемящей тоски, до дикой боли, вибрирующей где-то в груди тонкими режущими струнами.

Глава 11

Уже в сотый раз открываю и закрываю стеклянную дверцу бара, за которой прячется полупустая бутылка спасительного виски. Снова медленно отхожу от шкафа, сажусь в кресло, безвыходно пялюсь на выпивку. Нет, хрен тебе, Снейп, ты не будешь запивать свои неудачи и беды алкоголем, ты не станешь похожим на своего отца, прекрати сверлить чёртову бутылку взглядом, она не левитирует к тебе, как по волшебству, не прилетит в руки. Воспоминания о никчемном папаше моментально отрезвляют мой затуманенный разум, резко встаю и уношу ноги из злосчастной комнаты, чтобы не подвергать себя соблазну ступить на скользкую дорожку, решая все жизненные вопросы, как мой паршивый отец. Лучше на кухню, успокоиться, выпить водички, ополоснуть лицо, заварить чайку, расслабиться и подумать, а лучше не думать вовсе, как я и привык. Достаю чайник, заварку и корень имбиря, немного подсохший и затвердевший, но всё ещё пахнущий пряностью и цитрусом.

«Это ты мне так сейчас намекнул о том, что мы не родные, да? » − слышу у себя в голове горькие интонации Гарри.

Очищаю небольшой кусочек имбирного корешка от кожуры, режу на тонкие ломтики.

«Это ты сейчас поспешил напомнить, что я тебе никто, да? » − сквозь пелену отгоняемых мыслей доносится мальчишеский голос в собственной голове.

Это «никто» из воспоминаний тонкими лезвиями врезается мне в сердце. Самый близкий и родной мне человек теперь уверен, что не занимает никакого места в моей никчемной без него жизни. Если бы он только знал, как дорог мне, нужен, как я его люблю, как не хочу осквернить и запятнать его даже мысленно. Слова о том, что он «никто» просто абсурдны и невыносимы для меня. Да кто я без тебя, Гарри? Разве я существую? Разве мне есть место в этом мире без любви к тебе, разве я чего-либо достоин без тебя, мой свет, мой смысл, моя отрада?

Чайник с водой быстро закипает, разнося тонкий свист по кухне, я заливаю маленький чайничек кипятком, прикрываю крышкой и сверху полотенцем.

«Ты ещё вполне молод и можешь завести родных детей с этой женщиной, с который встречаешься, так зачем же я тебе теперь нужен, да? ». Ты еще слишком неопытен и по-юношески глуп, чтобы понимать, что это такое «родное» и «нужное». Если ты когда-нибудь захочешь подумать над «кто, если не ты», мне интересно будет узнать, кого же ты сможешь представить на своем месте в моей жалкой жизни. Кого выдумает твоя богатая на фантазии голова? Если бы я не был настолько труслив и не опасался своих резких непредсказуемых желаний, я бы взял тебя за грудки и хорошенько встряхнул, чтобы ты очнулся, пришёл себя, и эти дурные мысли испарились и исчезли так быстро, как и появились. Ты молод и резок, твой характер горяч и импульсивен, и я прощаю тебе эти заблуждения насчет твоей ценности для меня, списывая всё на твой юный возраст.

«Ты пытаешься вышвырнуть меня из своей жизни», - не вышвырнуть, а уберечь, сохранить, запрятать тебя далеко от самого себя. Никто не достоин оказаться рядом с тобой, никто не заслуживает твоего доброго открытого сердца. Особенно я, поверь. Так зачем ты открываешься передо мной? Я не заработал таких подарков.

Процеживаю ситечком ароматный чай, наливаю дымящийся напиток в любимую чашку и отхлебываю маленький глоток. Вкусно и горько одновременно пить в одиночестве. Но вряд ли ты сейчас пожелаешь быть рядом с тем, кто хочет вышвырнуть тебя из своей жизни, как ты выразился. А мне тебя тоже не хватает. Именно тебя. Врать самому себе, что ты покинул мои мысли бесполезно. Это не так. Но я не хочу этих мыслей, я не хочу. Если бы кто-то знал, на что я готов, чтобы избавиться от них навсегда. Я хочу, чтобы ты просто сидел рядом, а я не боялся подумать о чём-то не том.

«Я должен был раньше догадаться, что теперь ты не любишь меня! » − как обухом бьют в голове слова.

Я выхожу из внутреннего монолога и снова вспоминаю своего отца. Последняя всплывшая фраза мальчишки напомнила мне о том, что когда-то и я точно так же прятался от всех, с уверенным убеждением, что нелюбим и не нужен. Осознание заставляет резко встать, больно ударившись коленкой о стол так, что чашка с блюдцем и ложкой подскакивают на столешнице и звонко стучат. Подумать только, я всегда так старался не быть, как мои родители, а сделал ещё хуже, ведь Гарри дошёл до уверенных убеждений о моей нелюбви сам. Клянусь, это похуже всяких «Северус, уйди к себе в спальню, гнусный мальчишка! ». Я отчаянно злюсь на себя, ведь поступил совсем как мой папаша. Хорошо ещё, что всё-таки не стал употреблять алкоголь.

Мгновенно поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь напротив двери с яркой табличкой «Harry Hero», легонько стучусь костяшками пальцев. Тишина за дверью пугает меня, он никогда не может сидеть как мышка, всегда выдает себя вознёй, шумным дыханием и тяжелым сопением через нос. Сейчас за дверью подозрительно тихо, если только он не научился прятаться или спит или…

− Гарри! − обеспокоенно и достаточно громко зову я.

Никаких движений и шорохов. Разрывающее беспокойством молчание давит на уши.

− Давай поговорим с тобой. Можно мне войти? Гарри? Гарри!

Даже обиженный и полностью опустошённый событиями дня мальчик не стал бы упрямиться, если к нему идут на контакт, я хорошо знаю его, поэтому глухая тишина и монотонное спокойствие пугают меня слишком сильно, и я, не имея выбора, нажимаю на ручку и толкаю дверь.

На узкой кровати в среди смятых белых простыней безвольно лежит рюкзак, а вокруг ворохом перевернуто его бесчисленное содержимое. В комнате стоит пустая тишина, на ковре сиротливо валяется мальчишеский кроссовок и маленький мобильный телефон, поблескивая разблокированными клавишами. Темно, занавески колышет легким весенним ветерком из открытого окна, пускающего в комнату яркий лунный свет.

Мигом выхожу из ступора, подбегаю к окну, одёргивая лёгкие запутывающиеся занавески, и зачем-то зову мальчика по имени, безнадежно догадываясь, что он вряд ли меня уже слышит. Сколько прошло времени? Сколько я утешал себя, прежде чем пойти и проверить расстроенного подростка?

В чём есть выбегаю на улицу, отчаянно озираясь по сторонам, не зная, куда идти и что мне делать. Спокойно, Северус, главное без паники, надо подумать, как Гарри, надо мыслить, как тинэйджер. Куда мог податься обиженный ребенок в поздний час? Я вспоминаю причину его расстройства, и почему-то с уверенностью понимаю - Гарри вряд ли пошёл к своим друзьям. Мне отчетливо кажется, в минуту, когда думаешь, что никому не нужен, обязательно захочешь побыть один, испытать предстоящие перспективы одиночества, попробовать, каково это - топить в себе безысходность и горечь. Я ведь сам нередко был в шкуре мальчишки, а в том, что касается отношений, мы с Гарри очень похожи. Мыслей миллион, я даже не понимаю, куда меня несут мои ноги, но через секунду осознаю, что инстинктивно принял верное решение, направляясь к тому самому озеру и облюбованному нами бережку.

Дорога кажется мне бесконечной. А ведь раньше мы под озорные разговоры Гарри добирались туда вмиг. Сегодня почему-то безлюдно, ни одна живая душа не попадается мне по дороге, и фонари не горят, но полная луна освещает всё вокруг так ярко, что, если бы не спешка, точно бы остановился полюбоваться красотой расцветающей весенней природы в серебристом нежном лунном свете. Тропа, всё издеваясь надо мной, не кончается и не кончается, я иду очень быстро, от усталости дыша через рот. Горло саднит и режет, становится трудно делать вдох-выдох. Холодное щемящее волнение, поселившееся в груди, мгновенно оттаивает, когда, наконец, вижу у берега тоненькую фигуру и молюсь, чтобы это был он. Тревога отпускает меня, даже замедляю шаг, когда мальчишка разворачивается, и я вижу в свете яркой луны его красивое лицо. Гарри стоит у воды очень близко, придерживая зачем-то ладонью ухо, затем опускается на корточки и зачерпывает воду из озера и снова прислоняет мокрую кисть к шее. Между нами несколько метров, он смотрит на меня не тревожно, не грустно, просто отрешённо, будто ничего и не было, ничего не произошло. Вот только он словно чужой. Мысленно благодарю его за это. Так, не под прожигающим виной взглядом, я могу смело подойти к нему и, наконец, слабо обнять за худые плечи.

Никаких противоречивых чувств я не ощущаю, ничего двойственного, двусмысленного, никакое чудовище внутри меня не упивается своей похотью. Я как раньше могу гладить его подрагивающую спину, прижимать его лицо к груди и впитывать рубашкой сырость с его щёк. Я могу привычно запустить пальцы ему в вихры и слегка взъерошить, могу поцеловать эту макушку, стоять и вдыхать запах его волос. Я могу. И я счастлив. Это было ещё одно испытание в моей жизни? Я прошёл его? Всё закончилось, как страшный сон, и тревожные пожирающие безрассудством мысли покинули меня? Я будто потерял и нашёл, или обрел вновь, будто это счастье ускользало от меня, высыпалось сквозь пальцы, но я отвоевал, в последний момент вытащил его из обрыва, а сейчас прижимаю драгоценность ближе к себе, чтобы снова не упустить её, такую хрупкую и непостоянную.

Гарри шмыгает носом, чуть поднимая лицо. При лунном свете его глаза кажутся ярче изумрудов, поблёскивают маленькими слезинками, и это до боли красиво.

− Никогда больше так не делай, − шепчу я ему в лицо, в полной эйфории осознаю, что снова могу находиться с ним так близко.

Гарри, чуть скривившись, словно я сказал что-то обидное, выдыхает:

− Никогда не говори так. Ругай меня. Всегда. Ворчи за испорченные кастрюли и немытые чашки, за лень и занудство. За побег вообще наори на меня, но только не молчи. Не игнорируй, не делай так, будто меня и нет совсем.

От его слов мне становится плохо, унылая грусть поселяется во мне, тоскливо царапая острыми коготками. Я не могу пообещать ему ничего, ведь единственное спасение - это расстояние между нами. Я молчу, а он понимает, что не услышит тот ответ, который хочет, опускает голову и прикусывает губу.

− Что это было, мистер Поттер? − стараюсь говорить ехидным тоном, но получается фальшиво, даже как-то печально. − Надолго собирался удрать?

Мальчишка лишь тяжело вздыхает и отстраняется, не желая поддерживать мою игру. Его слова, движения и жесты до краев наполнены болью, он очень сильный для своего возраста и стойко держит маску, хоть и слабую, но он же старается. Стремится скрыть, как ему плохо, делает вид, что доверяет мне и всё наладится, и если я решил, что так, со спасительным расстоянием, для нас будет лучше, то он пойдет со мной до конца. И не будет упрямо выяснять причины, а поймёт и всё примет.

− Что это? – в свете луны я вижу алые капельки на его ухе и за ним. Разводы крови остались на молодой коже, растёртые озерной водой.

− Меня дерево зацепило. Ничего. Пройдет.

Я поворачиваю его спиной и замечаю, что порез достаточно глубокий, задевает ухо и спускается вниз, до середины длинной шеи. Плечи под моими руками дрожат, Гарри бьёт озноб. Сразу же снимаю свой теплый пиджак и накидываю его на худенькую фигурку. Гарри кутается в уютную одежду, зарываясь носом в воротник, вдыхая его запах, а я не в силах на это смотреть, опасаясь, что смогу снова раздразнить пощадившее и покинувшее меня чувство.

Мы идём домой, и дорога вновь не кажется мне бесконечной. Гарри рассказывает, как он бы хотел провести каникулы, но ничего не предлагает, будто боясь спугнуть наше хрупкое перемирие. Я рассказываю ему о луне и её великолепной красоты свете, залившем мирную улицу. Крепкой хваткой он держит меня прохладной ладонью за большой палец правой руки, его до сих пор бьёт мелкая дрожь, а мне тепло и хорошо лишь оттого, что родной мальчишка идёт рядом со мной. Я так скучал.

Дома нас встречает брошенный включенным свет на кухне, и аромат оставленного недопитым имбирного чая. Мне теперь не кажется, что дом тусклый и поникший. Когда рядом дорогой человек, кутающийся в мою одежду, на душе легко и спокойно, дом уютный, а не холодный и пустой.

− Хочешь чай? – будто издалека слышу я свой мягкий и ласковый голос.

− Да, − чуть улыбается Гарри, и как подобранный с улицы щенок, благодарно заглядывается на меня своими прекрасными глазами.

Он гремит посудой, достает с верхней полки чашки, придерживая неудобный спадающий пиджак, но упрямо не снимает мою вещь с себя. Я разливаю горячий напиток, и мы пьём, молча переглядываясь и смущенно улыбаясь. Беру в свои ладони мальчишескую руку и закатываю длинный рукав пиджака, так мешающий парню удобно обхватить свою кружку. Из-под бровей поглядываю, как Гарри зачарованно наблюдает за процессом, совсем по-детски сложив губы в буку «о». У него заложен нос, и приходится дышать ртом, успевая отпивать чай и протирать подвернутыми рукавами запотевшие стекла милых очков. Я тихонько посмеиваюсь над его неуклюжестью, а он, замечая мое веселье, тоже смущенно прячет улыбку за чашкой. Тонкие пальцы крепко обхватили ручку, пачкая ее красными пятнами. Я вдруг вспоминаю природу этих пятен, спохватываюсь, достаю из аптечки ватный тампон и перекись, обхожу Гарри, и промокаю ранку за ухом раствором.

− Будет чуть-чуть щипать. Потерпи, пожалуйста?

− Да, не нужно. Всё в порядке, уже не болит. Ай! – не выдерживает, втягивая воздух сквозь зубы.

Осторожно отодвигая отросшие волосы с затылка, аккуратно дую на ранку, промоченную перекисью водорода. Раствор на порезе шипит, смешавшись с кровью, и я заботливо протираю тампоном.

С ужасом понимаю, что близость его тела, запах волос и доверчиво подставленная шея посылают теплые волны в живот, подкидывая моей фантазии чересчур смелые картинки. Разразившееся влечение сладостно подзывает всю скопившуюся за месяцы похоть с новой силой, тяжёлой артиллерией наступая вместе с непреодолимым желанием на мой разум и здравый смысл. Никакие на свете силы не помогут мне сейчас оторваться от манящей сладкой кожи. Я пропал. Мне никогда не выбраться, это сильнее меня.

Глава 12

Медленно и аккуратно продолжаю промокать ватным тампоном с перекисью слабо кровоточащую ссадину у Гарри за ухом, всеми силами пытаясь сосредоточить внимание на участке мальчишеской шеи. Порез давно можно было оставить, но я жадно прильнул к мальчику, растягивая лечебную процедуру. Сам понимаю, что лишь нашёл повод быть ближе. Мне противно от собственной похоти, но я уже не в состоянии оторваться. Гарри так близко, что у меня перехватывает дыхание, кончики его волос касаются моей щеки, и я чувствую его головокружительный аромат, дурманящий и опьяняющий. Его запах куполом окутал всё вокруг, мне даже пошевелиться страшно. Зачем я зашёл так далеко? Зачем разорвал спасительное расстояние между нами, опрометчиво порадовавшись минутному выздоровлению? Это и было помутнением рассудка, когда я полчаса назад не испытывал никакого греховного влечения, а сейчас я настоящий. Вот он я, вернулся, и с новой силой мое желание вступает в бой.

Хитрющее подсознание обмануло меня беспокойством за пострадавший затылок мальчишки. Оно слукавило специально, чтобы я доверился ему и подобрался ближе к объекту своей страсти. И я ошибся, проиграл. Вновь рушатся все барьеры, и жизнь подкидывает мне новое испытание.

Невыносимо сложно бороться с собой, особенно когда Гарри не помогает мне, а наоборот распаляет моё желание, тесно прижимаясь спиной к моему животу в поисках тепла. Он кутается в пиджак, с каждым его движением или малейшим шевелением мне кажется, что сладкий дурманящий запах, безжалостно издеваясь надо мною, разносится вокруг всё больше и больше. Я точно животное. Близость пьянит, как и его тяжелое дыхание, как и касание кончиками пальцев нежной шее. Чувства поглощают сильнее, жарче, я утопаю в затягивающих горячих волнах. Надо быть полным дураком, чтобы спутать такие ощущения с чем-то другим. Возбуждение. Я узнаю его, глупо обманываться, убеждая, что это что-то другое. Оно такое сильное, что меня даже не терзает привычное чувство вины. Страсть смела с пути недавно пережитый страх и отчаяние, возвращаясь на трон моих чувств и не уступая своего законного места.

– Щиплет, – едва слышно выдыхает Гарри.

– Уже всё. Осталось только смазать мазью, чтобы скорее зажило, – с трудом узнаю свой севший голос. Как я вообще в состоянии что-то говорить? Беру со стола красный тюбик, валяющийся среди разбросанных в спешке прочих лекарств. Наслаждаюсь тем, что снова могу трогать волнующую кожу, даже не стесняясь своего упоения. Аккуратно наношу заживляющую мазь на обработанную рану, слегка касаясь пальцами, чтобы не причинить боль, и ещё потому, что легкие касания доставляют мне большее удовольствие.

Гарри шумно выдыхает то ли от неприятных саднящих ощущений, то ли, наоборот, от облегчения. Не могу удержаться вновь и легонько дую на смазанный порез, по-мазохистски сокращая и так мизерную дистанцию между нами. Кожа настолько близка к моему лицу, что мне кажется, я чувствую её сладость на кончике языка. Облизываюсь и затем пропадаю - несмело касаюсь влажными губами тонкой теплой шеи, жарко шепча «Не больно? ».

– Нет, уже всё в порядке, – голос Гарри полон облегчения, очевидно, он совсем не замечает творящегося со мной безумия. – Теперь вообще не болит, только слегка жжет, но это терпимо.

Больше не могу вынести и зарываюсь носом в его растрепанные вихры, жадно вдыхая мальчишеский аромат, впитывая его в себя без остатка. Запах солнечного лета, юности, родного дома и ещё чего-то принадлежащего одному только ему. Чудовище внутри меня победно воет голодным зверем, подталкивает, заставляя запомнить букет, пахнущий всеми красками моей страсти.

– Знаешь, я рад, что мы наконец всё выяснили и помирились, – несмело говорит мальчик последнее слово, не обращая внимания на мой алчный интерес. – Я очень по тебе скучал, – он на секунду замолкает, но смятение уже не способно отрезвить меня. – Ну, и надеюсь, ты больше не будешь пытаться отправить меня в Дублин, – сквозь удары своего сердца я слышу его смешок.

Интимное расстояние, кружащие голову запахи, дрожащие колени - всё лишает воли, затмевает разум, картинка перед глазами расплывается, происходящее становится неясным. Ничего больше в мире не существует. Только непреодолимая сладость момента, лишь мое жгучее желание прикоснуться. Я не могу насытиться – я дышу им. Ловлю губами острые волоски, настойчиво целую влажными медленными и впитывающими поцелуями затылок. Руки, будто заколдованные, сами собой оплетают его талию, теснее прижимая к себе такое желанное тело. У меня нет мыслей в голове, сдалась даже воинственная совесть, всё затопили пламенные чувственные ощущения.

– Провёдем каникулы вместе? Идея с бассейном ещё в силе, но, если ты не захочешь, мы не пойдем. Чем бы ты хотел заняться? А может…

Едва различаю слова, я вообще плохо понимаю, что происходит. Кровь жарко кипит от возбуждения, стук сердца разносится по всему телу, оплетая волнением. Меня окутал живой мальчишеский аромат, он ласкает меня с упоением и нежностью, которую мне довелось испытать только сейчас. Я словно не существовал до этого, я будто родился сейчас в новом, таком счастливом прекрасном мире. И мне теперь не легко и хорошо, я будто глотаю свежий утренний воздух спустя месяцы заточения в темных и душных темницах своего здравого смысла. Где я был всё это время, как я без этого мог жить?

Сквозь шумящее в ушах наслаждение могу чувствовать болезненно вставший член, словно каменный, настойчиво упирающийся в тесно прижатую моими жадными руками мальчишескую спинку. Я больше не держу себя, все мои недавние конфликты с самим собой кажутся такими далекими и глупыми... Пробую на вкус доверчиво подставленную шею страстным голодным поцелуем, впитываю ненасытным языком сладкую патоку кожи, зарываясь в недра пиджака алчущими руками, с поглощающим желанием дотянуться до горячей плоти.

– Северус? – Гарри замирает на полуслове, его тело напрягается словно струна. – Ч-что ты делаешь?

Сочно провожу языком по восхитительной на вкус шее, страстно, будто боясь опоздать насытиться ею, вдыхаю аромат свежести и молодости, слизываю соленые бисеринки пота, слегка прикусываю кожу, по-хозяйски желая оставить на ней свою метку. Спускаю вниз влажную дорожку поцелуев, снова возвращаюсь и целую, целую, словно опасаясь, что она сотрется с его тела. У меня нет сил оторваться, сейчас это кажется абсурдом. Остался единственный инстинкт - вдоволь насытиться мальчишкой.

– Северус… – жалобно шепчет Гарри, сглатывает, делая очень слабую попытку вырваться, но мои руки держат крепко, не желая отпускать желанную добычу. Они жадно шарят, забираясь под футболку и пытаясь добраться до голого тела мальчишки. Гарри больше не пытается вырваться и даже не сопротивляется моим настойчивым ласкам, опрометчиво доверяет мне. Он дышит часто и рвано, собирая в своей голове остатки понимания, что происходит. Такая покорность и вседозволенность, хоть и сомнительная, распаляет мою страсть ещё больше. Пожирающее желание прокатывается по моему телу приятной вибрацией, выходит наружу моим сдавленным стоном, смешанным с непрекращающимися поцелуями.

В висках стучат ложные «Он не сопротивляется! Он тоже хочет! ».

О, боже!

В складках пиджака на ощупь натыкаюсь на какой-то предмет, и осознание жаром прокатывается волной в пах, заставив член дернуться в штанах. Я вынимаю тот самый тюбик смазки, который приобрел вместе с презервативами для так и не состоящего свидания. Безумие накрывает новой волной, жажда обладания, желание подчинить, сделать своим, утолить, наконец, этот мучащий меня страшный голод, заставляют меня медленно стащить с мальчишки пиджак, отступая на шаг и давая ему последнюю возможность удрать, спастись от моего огненного безумия. Но он так и остается на месте, покорно позволяя снимать со своих плеч одежду, даже не шелохнувшись в попытке уйти. Медленно расстегиваю пуговицы, играя языком за его нежным ушком и не встречая никаких препятствий. Вслед за пиджаком летит рубашка. Наслаждаюсь зрелищем открывшейся передо мной обнаженной бронзовой кожи, покрытой мурашками, провожу по ней кончиками пальцев от затылка до копчика, неосознанно считая позвонки. Гарри только тяжело вздыхает, изредка всхлипывая под моими щекочущими прикосновениями, но не уходит и не поворачивается лицом ко мне, а так и стоит, словно солдат перед присягой, не смея даже пошевелиться и держа спину неестественно прямой.

Как сумасшедший дико и жарко целую обнаженные плечи, спину, руки - всё, до чего могу дотянуться, трусь ноющим от возбуждения членом о его ягодицы, утоляя свою похоть, которая стала настолько сильной, что мне даже больно. Руки на ощупь мнут, тискают, гладят плоскую грудь с твердыми горошинами сосков, спускаются к тёплому животу, а затем подбираются к поясу брюк. Тело мальчика мелко дрожит, покрываясь гусиной кожей, которая возбуждает меня ещё больше. Любые попытки вразумить меня не срабатывают, а ещё больше разжигают адский пожар страсти внутри меня. Давлю на мальчишескую спину и с полным восторгом замечаю, как Гарри прогибается в пояснице, чуть облокачиваясь руками на столешницу.

Я могу чувствовать, как трясутся руки, когда я быстрым движением стягиваю с Гарри штаны вместе с бельем, обнажая те самые, вожделенные, идеально круглые манящие ягодицы. Моя дрожь будто передается и Гарри, или это его дрожь передается мне? Или эта наша общая вибрация? Мальчишка рвано дышит, я слышу его судорожные вздохи, вижу, как он сжимает кулаки, но так и не поднимает лица от столешницы. Провожу ладонью по крепким половинкам, стискиваю одну, наслаждаясь её мягкостью, розовым отпечатком моих рук на ней. Затем забираюсь в ложбинку между ягодицами, находя заветную маленькую дырочку, сжимающуюся и расслабляющуюся под моим скользким от пахучего любриканта пальца. Мой член уже готов взорваться, болезненно упираясь в тесные брюки, требуя освобождения. Выпускаю на волю возбужденный и кричащий о внимании орган, он тут же прижимается красной сочащейся головкой к мальчишеским ягодицам, требуя немедленно завладеть желанной добычей. Распалено трусь, шокировано подмечая, что эти громкие стоны издаю сейчас я. Запах, овладевший мной, стал моим воздухом, тело рядом - моей опорой, дрожь человека передо мной - моим миром, сосредоточенным всего лишь в тесном помещении кухни.

«Нет. Нельзя без подготовки, ты можешь ему навредить», - проносится единственная здравая мысль за этот вечер, и я торопливыми лихорадочными движениями, словно боюсь опоздать, смазываю свой член и руку, не жалея густой розовой субстанции. Затем пальцем подбираюсь к сморщенной дырочке, слегка массируя её, размазывая любрикант. Наслаждаюсь скольжением подушечек по гладкой нежной коже, дышу в его растрепанные волосы, и, уже не в силах сдерживаться, ввожу палец внутрь на всю длину.

– Аа-а-а-а-ах, – тихонько всхлипывает Гарри, сильно сжимаясь после второго пальца, ещё больше раздразнив мой и без того шаткий, потерявшийся в глубинах жарких чувств, самоконтроль.

– Ш-ш-ш-ш…– успокаивающе шепчу я в розовое ухо и провожу по нему языком, при этом крепко стискивая у основания свой член другой рукой, чтобы тот час же не кончить от волшебных ощущений пальцев внутри. Тут же добавляю третий, начиная неспешно двигать ими, на что Гарри еле слышно постанывает, разнося по моему телу приятные волны, прогибается в спине и несознательно приподнимает свою зад. Настолько призывная поза становиться последней каплей моего терпения. Вытаскиваю пальцы из горячей дырочки, приставив головку ко входу, начинаю надавливать, пытаясь протиснуться внутрь. Стенки очень тесные, так туго и сладко одновременно. Больше ничего не способно отвлечь меня, я полностью погрузился в бездну происходящего, ничто не в силах оторвать меня.

Гарри тихонько вздыхает и зажимается, но не пытается отстраниться или помешать мне. Его тоненький голосок отзывается музыкой во мне, задевая все струны души. Шепчу ему разные глупости, глажу по спине, уговаривая расслабиться, обнимаю его, прижимаю сильно, не зная, за что взяться первым - всё в нем привлекает и манит меня, притягивая магнитом. Я хочу касаться его бедер, его талии, его плеч и груди, но у меня не хватает рук, моей соприкасающейся с ним кожи очень мало.

Медленно и с трудом проталкивая член все глубже и глубже в жаркую тесноту, я наконец погружаюсь до конца, прижимаюсь бедрами к мягким ягодицам и не двигаюсь, закатив глаза от безудержного, разрывающего на куски упоительного и счастливого блаженства, достающего кончиками своей нежности прямо до моего сердца. Внутри так жарко и тесно, что я не могу удержать долгий низкий стон животного удовольствия и начинаю двигаться. Слишком медленно. Член со звонким хлюпающим звуком скользит в жарком плену, входит и выходит снова и снова, посылая обжигающие волны ни с чем не сравнимого наслаждения. Нет мыслей, снова нет.

Гарри стонет подо мной тихо, то жалостливо, то нежно, скребя ногтями по столу. Ещё больше наваливаюсь на него, чтобы войти как можно глубже, быть как можно ближе к нему, слиться с ним воедино и никогда больше не отпускать. Прихватываю загривок, медленно тяну за волосы, снова припадая губами к коже, как к оазису в пустыне. Она - моё спасение от погибели, моя целительная вода, моё лекарство, холодный родник, я жадно и без остатка поглощаю её нескончаемую сладость и снова теряюсь в бархатной чувственности и ласкающем остром аромате. Её гладкость - мой наркотик, дурманящий голову, не оставляющий ни единой попытки и шанса оставить эту бронзовую нежность.

Поглощенный опаляющими чувствами, не замечаю, как начал наращивать темп толчков. Забытые разбросанные склянки и коробочки из аптечки, сиротливые чашки и другое содержимое шатающегося стола, которое я за туманной пеленой не могу рассмотреть, со стуком падают на пол. Рычу диким зверем от раздирающего наслаждения, я свободен, я неимоверно счастлив, мне очень хорошо сейчас. Отпускаю себя, начиная быстро и сильно трахать извивающееся подо мной тело так, что мои яйца звонко шлепают о маленькие ягодицы. За своим криком я не могу различить тонкого поскуливания и тяжёлых вздохов любимого и дорогого мне человека, я успокаивающе глажу его по бедрам, откидывая голову назад и закрывая глаза, упиваясь нашими смешавшимися стонами.

Оргазм приходит внезапно и, как мне кажется, слишком быстро. Разрядка такая яркая, что я, кажется, вижу даже звезды в маленьком помещении кухни, залитой ярким лунным светом из приоткрытого окошка и тусклым светом лампы. Если я до этого знал, что такое страсть, удовольствие и счастье, то я ошибался. Ничего подобного я в этой поганой жизни не испытывал, лишь сейчас я таю, плыву по течению ласкающей реки. Меня нет, я воспарил, я освобожден, я растворяюсь, и мне не жалко своего исчезновения ради этого момента. С громким и долгим стоном я всё кончаю и кончаю, выплескивая и отпуская свою страсть вглубь тела Гарри. Он всё ещё мелко дрожит, но его дрожь незаметна по сравнению с моей - такой вибрирующей и отзывающейся до самой моей отвратительной души. Счастье закончено, оно унесено с волной уходящего возбуждения, растворилось вместе с чарующим запахом, кружащим голову туманом. Оно предательски покинуло меня, и я чуть не вою от появившейся в груди горечи и раздирающей ненависти. Не могу выровнять дыхание, потому что новые отвратительные чувства заполняют меня с обжигающей силой, я не способен вытолкнуть их. Почему-то я могу колотящейся бешеной дрожью рукой тянуться за салфеткой и вытирать белые капли, текущие по гладким бедрам. Гарри, всё ещё тяжело дыша, поворачивает голову и смотрит на меня таким верным взглядом, что мне хочется себя ударить. Он не убегает и не двигается. Было бы честнее, если бы я смог что-то ему объяснить. Мою грудь сдавливает тоска, некогда ровные плечи сутулятся, и я, сгорбившись, отступаю на шаг, рассматривая его порозовевшее лицо. Откуда берётся смелость натянуть штаны на него, я не знаю. Я разбился на тысячи осколков, рассеянно теряя разбитые кусочки души по пути в его комнату. Я держу его за руку и отпускаю, только когда накрываю его одеялом и гашу свет. Гарри смотрит меня с примесью недоверия и испуга, но чего ещё я ожидал? Что я могу объяснить ему? Для начала я должен сам разобраться во всем происшедшем. Когда эйфория закончилась, и навалилась реальность, есть время подумать, что произошло такого, что я сорвался.

Глава 13

Поразительно, как долго двое могут обходиться без слов, когда им обоим нечего сказать. Для Гарри я теперь совершенно другой человек. Он не знает, как лучше реагировать и что делать дальше. Я и для себя другой, этой ночью я решил и даже принял свою сущность - бесхребетное сорвавшееся чмо и, что уж поделать, извращенец. Больше всего меня раздражает в себе даже не то, что я сделал, а то, что это освободило меня от невидимых оков выдуманных мною запретов. Почти год я убеждал себя: «так нельзя, так неправильно, так неверно» - и теперь мне всё верно, и это пугает. Лишь ощущение, что мальчишка считает меня предателем, тяготит душу. Не хочу рассуждать, сколько бы я протянул, какие бы ещё стены выдумал между нами. Всё, что я строил - я и разрушил. Всё это время заботился о нём, обделяя себя, идя против своих желаний. А теперь я пошёл у них на поводу и сделал больно Гарри. Кому сейчас хуже? Когда было ужаснее: тогда или сейчас? Я не знаю. Теперь всё совершенно по-другому. Мы с Гарри весь день находимся рядом, словно боясь выпустить друг друга из виду. Мне хочется думать, что он беспокоится обо мне, как и я о нём. Но с чего бы ему волноваться? Что я могу наделать глупостей и покинуть его? Для этого я слишком эгоистичен. Все наши переглядывания настолько красноречивы, что слова нам совершенно не нужны. У меня щемит в груди от того, как он разглядывает меня, стоит мне отвлечься, и тут же торопливо опускает изучающий задумчивый взгляд, если я поворачиваюсь, заметив его внимание.

А ещё захотелось стукнуть себя по голове, втянуть воздух сквозь зубы, чтоб они мерзко заныли, когда я увидел, как мальчик осторожно присаживается, ёрзает на стульях, явно от неприятных ощущений после вчерашнего. Очень странные эмоции испытываю в этот момент, мне сложно описать их. Я виноват перед ним, и даже больше не в том, что совершил, а то, как делаю вид, словно ничего не было. Я не нарочно, просто так получается. Нам одновременно и есть о чём поговорить, и совершенно нет тем для беседы. Мне хватает его взгляда, такого нечитаемого впервые, мне даже кажется, немного повзрослевшего, ему, видимо, хватает моего тоже. Потому что вечером он не надоедает мне, а молча уходит к себе, слишком рано, а я прислушиваюсь к шорохам в его комнате, боясь услышать… сам не знаю, что.

Конечно, я обманываю себя. Скорее всего, Гарри ждал, что я объясню ему что-то. Должен был, но не смог. Я не смог. Не знаю, что со мной происходит. Я будто изменился всего лишь за один вечер.

***

Конечно же, мой смелый, мой храбрый, мой самый лучший мальчишка заговаривает первым, спустя два дня. Он желает мне доброго утра так свободно, что я невольно удивляюсь этой легкости, этой непринужденности. Как же это было просто - заговорить. Значит, я не так мудр, как он, раз не осмелился, значит, в нём ещё больше доброты и света, чем я мог ожидать.

Наше сосуществование стало похоже на игру в мяч. Он кидает - я отбиваю. С него фраза - с меня. Это игра. Каждый из нас выдумывает, что бы произнести, а потом говорит с полным ощущением освобождённости, мысленно выдыхая: " Вроде всё, отстрелялся на ближайший час".

− Хочешь чай?

− Нет, спасибо.

Теперь мой ход.

− У тебя уже начались каникулы?

− Да, второй день.

И зачем я спрашиваю? Будто сам не знаю, что работы убавилось потому, что у учеников заслуженные каникулы. Но молчать ещё противней, чем спрашивать ерунду.

− Можно взять твой учебник?

− Конечно, он на столе.

− Дождь на улице.

− Я закрыл окно.

− Что бы ты хотел на ужин?

− Всё равно. На твой вкус.

Странно и одновременно так правильно. И так неправильно. Он больше не смотрит на меня проницательно, словно я что-то скажу. Теперь он будто разочарован и даже немного взбешен. Это долго может не прекращаться, но я не настолько храбр, чтобы положить конец нашему молчанию. В последнее время я только и делал, что скрывал от самого себя свои чувства. И сейчас буду. Хоть какое-то постоянство. Когда всё размеренно, судьба приносит меньше сюрпризов. Три дня назад это было жизненным убеждением. Сейчас - абсурд. Очень даже приносит. Не знаю, сколько ещё я буду хоронить то, чего действительно хочу. Возможно, мне хочется разобраться. Но я ни на минуту не оставляю себя даже с этой мыслью. Почему? Да я просто боюсь додуматься до чего-то, что окажется отягчающим и навалится на меня ещё больше. А я так устал... Нет, я лишь буду смотреть на дождевые капли на стекле, открывать окно, впуская легкий ветерок, принесший первый аромат надвигающейся весны. Мучительно долго изучать газету до последней буквы и курить сигарету ровно в девять вечера каждый день на порожке нашего дома.

***

Я больше похож на человека, который прячется в своих комнатах даже от самого себя. Но в жизни всё меняется, и вот я брожу по улочкам города в поисках неизвестно чего. Хотелось бы думать, что себя, но так обманываться непозволительно даже такому лгуну, как я. На дорогах ещё не высохли лужи, хотя неслабый ветерок должен был уже потрудиться. Солнце сегодня понемногу пробивается сквозь тучки, хоть и ненадолго. Облаков-то много, а оно одно, ему не справиться со всей непогодой в одиночку. Дело обстоит совсем как у меня с самим собой: я ведь тоже один, а мыслей больше. Подумать только, я чувствую некое родство со светилом. Это даже не смешно, Снейп, когда уже разучишься жалеть себя всеми существующими способами?

Медленно обхожу все лавки и витрины, кутаясь в легкий серый плащ. Мы с Гарри купили его на распродаже. А вот прямо передо мной палатка с хот-догами, которые так нравятся мальчишке. Достаю монетки из глубокого кармана и покупаю две сосиски в булке, одну с кетчупом, другую с горчицей. Сижу и жую, но не чувствую никакого вкуса. Стоит чуть вообразить и можно представить, что мальчик сидит со мной и лакомится угощением, пачкая губы и подбородок соусами. Пора прекратить связывать всё вокруг с Гарри, и нести ему хот-дог домой тоже глупо, поэтому я выкидываю обе булки в мусорку.

Из булочной напротив веет блаженным ароматом свежеиспеченного багета, ванильными булочками и домашними пирогами. Гарри нравятся рогалики с корицей, надо зайти туда и купить. Нет, хватит! Избавился, называется, от назойливых мыслей. Всё вокруг напоминает о нем, окружение прочно поселяется в груди нездоровым воспоминанием. Уйти было плохой идеей, ничто не может помочь, если ты бежишь от самого себя. Я делаю такой вывод, потому что не в силах забыться, значит, всему виной не мальчишка, маячивший у меня перед глазами, а лишь моя голова. Все проблемы у нас в голове. Так бы сказал мой психоаналитик, если бы он у меня был. Наверное, они уникальные люди, раз в состоянии понять того, кто сам себя понять не может. Чувство вины за отсутствие чувства вины - вот был бы мой диагноз, если я попытаюсь представить себя на месте профессионала. Заключение сделано, но понятнее мне не стало, даже трудно представить, какое бы мне выписали лекарство, и существует ли оно.

Домой я возвращаюсь в скверном расположении духа. Наивно надеялся, что мне в состоянии что-то помочь. А какого же ему? Что думает Гарри? Так эгоистично утешаешь себя, Снейп, будто тебе одному мучительно хреново. Что может чувствовать четырнадцатилетний мальчик, которого попросту предали и обманули? А если быть честнее - использовали. А если совсем откровенно - изнасиловали. Конечно же, я самовлюбленно об этом и не вспомнил, важно было только успокоить свою душонку, а про дорогого мальчишку ты и думать не хотел. Что за человек я такой? Во мне поселяется незнакомое желание исправиться, я даже храбрею на миг, но всего лишь на чуть-чуть, потому что не успеваю поразмыслить, хватило ли бы мне храбрости поговорить с Гарри.

Поднимаюсь по лестнице маленькими тихими шажками и замираю на полпути, замечая чуть приоткрытую, будто приглашающую или попросту забытую дверь. Дневной свет, льющийся из дверной щели, будто зовёт меня подойти и услышать, как по ту сторону в комнате разносятся сбивчивое мальчишеское дыхание, тонкие и ласкающие уши мелодичные и еле различимые стоны. Жадное и не перестающее удивлять меня воображение подкидывает сотню вариативных картинок, рисует красочные сюжеты того, что происходит за дверью комнаты. Фантазия давно живет своей жизнью, я ей не хозяин, и, как убедился, это она управляет мной, а не я ею.

Уши, упиваясь соблазнительными звуками, хотят, чтобы и глаза увидели и тоже насладились. Поэтому руки, не сговорившись с моим здравым смыслом, сами приоткрывают тяжелую дверь, оставляя меня наблюдать на пороге самую восхитительную и самую красивую картину в моей жизни. Никакими красками не передать волнующие меня чувства. Мне нужно остаться, хотя бы просто посмотреть на цвет прикушенной нежно-алой мальчишеской губы, алчно облизываемой мокрым розовым языком. На бархатную бардовую головку молодого члена, появляющегося и исчезающего в захвате тонких пальцев. Гарри стоит, привалившись плечами к стене, чуть запрокину голову назад, и так ласково удовлетворяет себя рукой, что я завидую, каким прекрасным он может оставаться, даже занимаясь обычными подростковыми потребностями. Его старательные познания себя такие нежные и привлекательные, что я не в силах оторвать зачарованного взгляда. Вряд ли бы я смотрелся так соблазнительно и невинно одновременно. Но Гарри особенный. Растрёпанные волосы, полурасстёгнутая рубашка и поспешно приспущенные штаны делают его притягательным и соблазнительным. Он может завораживать одним движением кулака по стволу члена от основания до головки даже такого извращенного фантазиями, как я.

Это не мальчику надо стыдиться, а мне. Я посмел залезть в его личную жизнь, в его пространство, нарушить уединение, осмеливаясь похотливо наслаждаться этими интимными моментами, не предназначенными для чужих глаз. Могу лишь жадно представить, что эта роскошной красоты картина предназначена мне, но это самый нелепый и глупый обман в моей жизни. Мысль, чтобы достать из трусов свой подергивающийся заинтересованный орган и дотрагиваться до себя в такт движениям Гарри меня уже не ужасает. Я ведь с горем пополам пережил тягость момента, когда мне жгуче хотелось удовлетвориться, представляя желанного мальчишку. Но вот мысль прикоснуться и помочь ему, действительно немного пугает. Я нервно сглатываю, и Гарри, услышав, резко открывает глаза, испуганно устремляя взор в сторону исходящий звуков. Увидев меня, он вздрагивает, его глаза сейчас ещё больше сияют восхитительным изумрудным цветом. Он прижимается ближе к стене, и, к моему сожалению, прекращает двигать влажной рукой по своему члену. Я, кажется, даже ощущаю всю растерянность юноши, весь его страх через рваное дыхание и совершенно потерянный и виноватый взгляд. Мы смотрим друг на друга, достаточно долго, затем он приходит в себя и вполне логично для подобной ситуации реагирует: прячет взгляд, бегая глазами по всей комнате, избегая моей фигуры в дверях, нервно облизывает красные губы и торопливо натягивает брюки одной рукой. Вторую, которой он нежно ласкал себя, мальчишка почему-то прячет за спиной.

− Я… Ты… Это не… Просто… − его дыхание ещё не до конца восстановилось, мальчик не знает, куда себя деть, куда поскорее спрятаться от моих любопытных глаз. Осознание, что не он поступил невежливо, а я, начинает доходить до меня.

− Нет, это я виноват, ты тут… У тебя дверь была незакрыта, я… Я не хотел, прости, − не узнаю собственного голоса. У меня нервно чешется всё тело, проклинаю себя за настырность, за пылкий интерес заглянуть и за свой опрометчивый поступок влезть в личное уединение юноши. Будто у тебя не было такого, будто ты был бы счастлив, застань тебя кто-нибудь мастурбирующим. Я потихоньку закипаю и уже сильнее злюсь на себя.

− Надо закрывать двери, тогда тебя не побеспокоят, − зачем-то рявкаю. Очевидно потому, что расстроен своей навязчивостью и ситуацией, которая заставила краснеть нас обоих.

Гарри снова вздрагивает от моего резкого тона, но не оборачивается, до сих пор не встречаясь с моим взглядом. Он не может застегнуть брюки подрагивающими пальцами, поэтому медленно опускается на кровать рядом, наверное, чтобы скрыть от такого идиота, как я, который до сих пор не испарился из его комнаты, ещё не спавшее возбуждение. Я разворачиваюсь уходить, но останавливаюсь, почему-то внушив себе, что объяснения сейчас будут уместны.

− Послушай, тебе нечего стесняться, Гарри, − приближаюсь я к раскрасневшемуся юноше, а мои щеки, повторяя за мальчишескими, тоже начинают полыхать от комичности оправданий, неловкой ситуации, в какую себя вгоняю, и от звука его имени с моих уст, которое я не произносил уже несколько дней. − Это нормально, то, чем ты занимался, − зачем я взялся чего-то объяснять? Он и так знает, что это нормально, неужели ты способен выставить себя еще нелепее вместо того, чтобы просто взять и уйти?

− Это обычная подростковая практика, тебе не о чем беспокоиться, − слова мои такие несуразные и бестолковые, что мне хочется зарычать от собственного кретинизма. Просто развернись и уйди. Но продолжаю:

– Я ничего такого не увидел, всё в порядке, ладно? Не о чем волноваться.

Гарри сидит на кровати с идеально ровной спиной и расстегнутыми брюками, смотрит перед собой невидящим взглядом и тяжело дышит через рот. Более выразительного намека, чтобы я испарился, сейчас придумать сложно. Мне пора взять себя в руки и уходить. Уходи, Снейп, просто вали к черту. Во мне закипает буря, тайфун ярости из-за свой глупости.

− Посмотри на меня, − разрушаю последние остатки здравомыслия, − я уйду, и ты продолжишь, договорились? – кажется, я даже слышу звон моих последних разбившихся мозгов. Большим олигофреном выставить себя невозможно. Но я смог, я способный. Гарри медленно поворачивает порозовевшее лицо, сверлит меня напряженным взглядом и коротко кивает.

Ну всё, Снейп, он даже согласился продолжить, а теперь с пальмой первенства абсолютного идиотизма можешь топать к себе и размышлять об особенностях бытия пустоголовых дураков. Но почему-то ноги не двигаются, видимо, ситуация хочет наказать ещё сильнее, в надежде, что я сейчас выдам ещё что-нибудь эдакое, наитупейшее. Оборачиваюсь, не в силах покинуть эти красивые губы, судорожно вздымающуюся грудь, подрагивающие пальцы, нервно сжимающиеся в кулаки. Гарри искренне не понимает, почему я ещё здесь, он смотрит с долей интереса и испуга, как я опускаюсь перед ним на колени, беру в ладони его горячие руки и шепчу, задыхаясь, не узнавая собственного голоса, торопливо, вложив всю чувственность и нежность, которую только можно соскрести со стенок моей вычурной души:

− Можно я тебя приласкаю? Пожалуйста. Я тебя и пальцем не трону, обещаю, что сегодня, мои штаны останутся на месте. Клянусь. Только для тебя. Всё. Пожалуйста, можно? Прошу.

Я могу говорить быстро и понятно, сам не понимая, как у меня получается смотреть в его поблескивающие глаза. Эмоции охватывают так сильно, что я вот-вот сознание потеряю.

− Ладно, − слышу голос Гарри, озадаченный моим предложением и своим согласием.

Я даю ему время подумать, на полпути задерживаю спускающие одежду руки, яростно вцепившиеся, как в добычу, в брюки мальчика. Но Гарри решительно дает мне знак, приподнимая бедра над кроватью, и доверчиво призывая к действиям. От его покорности и разрешения, а так же от затопившего тела возбуждения мне хочется радостно взвизгнуть. Желаю запорхать счастливой птицей, воспарить над землей только из-за интереса, загоревшегося в его зелёных глазах, и желания, сделавшего тесным белье. Ласково провожу ладонью от худого впалого живота юноши вниз по эрекции, скрывающейся за тканью тонких трусов. Мальчишка заражает меня румянцем, а то, как он тяжело дышит и облизывает пересохшие губы, смотрит исподлобья, подставляя тело под мои ласкающие руки, кажется самой сексуальной вещью на свете.

Не могу позволить долго дразнить и его, и себя, я слишком непостоянен, здравый смысл может призвать к совести, совершенно запоздало начать действовать, тогда, когда он не нужен. Срываю с мальчика брюки с бельем, оставляя его только в тонкой полурасстёгнутой рубашке, натягивающейся на сильно вздымающейся груди. Гарри не протестует и даже, кажется, не стесняется, когда я укладываю его ноги себе на плечи, разводя колени в стороны, и любуюсь нежной розовой кожей поджатых яичек, красивого вставшего члена, и маленькой сморщенной дырочки. Пробегаюсь легким движением пальцев по бедрам, упоительно наслаждаясь восхитительной и будоражащей дрожью юноши. Пробую на вкус сладкую кожу на щиколотке, поднимаясь влажным поцелуем вверх по ноге. Гарри чувственно подрагивает под моими губами, посылая волны трепетного наслаждения вниз, по моему позвоночнику. Он очаровательный, нежный и такой желанный, я точно не заслужил счастье, ерзающее подо мной и так сладко и громко дышащее. Аккуратно, боясь навредить - ведь я обещал ему - тяну мальчика ближе к себе за тонкие щиколотки, подхватываю ладонями свесившуюся с кровати попу, теснее устраиваюсь рядом. Ещё шире разводя его бедра, с жадностью любуюсь кожей поджавшегося ануса.

«Я не причиню тебе зла», - хочется сказать мне ему. Кажется, теперь Гарри немного стесняется, и, не давая ему смутиться моим разглядыванием, облизываюсь и прислоняю влажные губы к вожделенному проходу. Мальчишка коротко вздрагивает и напрягается, я успокаивающе глажу его горячим языком там.

− Сев! − выдыхает он и покрывается мурашками. В животе у меня разлетается тысяча бабочек, приятно лаская мягкими и волнующими крыльями.

Кожа под моим услаждающим языком - бархатная и восхитительно нежная. Мышцы постепенно расслабляются, становясь ещё шёлковей. Гарри стонет тихо и тонко, стесняясь отпустить на волю всю свою страсть. С чувствительной багровой головки капают прозрачные капли на дёргающийся живот. Обхватываю теплой рукой его красивый член и слышу, как он восторженно всхлипывает, толкаясь в руку, высоко вскинув бедра, оторвав меня от чувствительной дырочки. Снова припадаю губами к нежной коже, и очень медленно вожу рукой по его члену. Гарри довольно урчит, а его мурлыканье отзывается во мне приятным теплом, разливающимся по телу от макушки до кончиков пальцев. В музыке собственных стонов, в танце своих ёрзаний - он прекрасен. Ничто на свете не может быть красивее и лучше. Юноша нетерпеливо дёргается, пытаясь быстрее скользить в моей ладони, смазанной большим количеством его выделяющегося возбуждения. Он издает один громкий стон наслаждения, заставляя меня пережать основание члена и оторваться от ласк.

− Ну, не кончай. Ещё немного. Пожалуйста.

Мальчик, уже не сдерживаясь, стонет громче, не в силах унять мелкую дрожь и мурашки. Медленно продвигаюсь по расслабленной коже дырочки языком и всовываю внутрь кончик, начиная с удовольствием посасывать бархатные стеночки, упиваясь волнительным громким дыханием и волшебными звуками, вырывающимися из мальчишеских губ. Гарри последний раз вскидывает бедра и издает удивительно-чудесный стон, выстреливая мне в кулак и себе на живот белыми каплями.

Какое-то время он сильно дрожит в моих руках, я обнимаю его за бедра, ведь иначе он упадет. А ещё, мне просто не хочется отпускать жаркое, нежно вибрирующее тело далеко от себя. Я ощущаю, словно что-то приобрел, хоть и на несколько минут, но никто не сможет отобрать у меня этой кратковременной радости.

Гарри сонно моргает, борясь с усталостью, так восхитительно и удовлетворенно улыбаясь, пока я стираю сперму с живота его же бельем.

− Сев, − шепчет он, не сводя полуприкрытых глаз - красивых и родных.

И мне снова нечего говорить, в состоянии только ласково поцеловать его бедро, заботливо накрыть одеялом, полагая, что мои действия правильны. Никакие сомнения не могут поселиться во мне, пока я любуюсь растрепанной макушкой на белой наволочке. Пока рассматриваю подрагивающие чёрные ресницы на глазах, которые очень хотят спать. Что-то внутри меня ликует, делает победные сальто, восторженно кричит. Но снаружи я не свечусь счастьем, и почему-то даже не улыбаюсь.

Глава 14

Свет настольной лампы освещает тусклую одинокую комнату, ненастная серая погода за окном не даёт понять время суток. Я составляю планы занятий на следующую учебную четверть, но никак не могу сосредоточиться на работе, постоянно отвлекаясь на воспоминания. Буквы перед глазами расплываются, преображаясь в картинки, в фантазии о нежной коже Гарри в тот вечер, пару дней назад. Неужели я и минуты продержаться не могу и подумать о чем-то другом?

Кидаю ручку на стол и откидываюсь в кресле, зарываясь пятерней в сильно отросшие смоляные волосы. Работа не помогает отвлечься, мысли ни к чему не приводят, не находят выхода из ситуации. Сколько бы я ни пытался призвать здравый смысл, подумать, но так ни к чему и не пришёл, словно у меня нет объяснений. Может их вообще не существует, и я погряз в этом лабиринте из страхов, никчёмных оправданий и чувства вины навсегда? Последнее как никогда раньше обрушилось на мою голову, царапая безжалостными когтями осколки души. До сих пор веду себя подобно маньяку, как чёртов псих, упиваюсь воспоминаниями о вкусе и запахе юного тела, постоянно прокручивая в голове те ласки, что пытался подарить Гарри, и вожделенно представляю, что ещё мог бы с ним сделать. Порой фантазия доводит меня до ручки. Кривлюсь от отвращения к своей похоти и извращенной натуре, удивляясь, как некоторые вещи вообще могли прийти мне в голову. Умом прекрасно понимаю: всё, что происходит - ненормально, дико и безумно возжелать ребенка, тем более своего родного Гарри. Кажется, что мне не было бы так паршиво, если бы это был кто-то другой. Но только не он.

Сколько себя помню, ничего подобного в моей жизни никогда не случалось, дети и подростки чаще всего вызывали у меня раздражение или безразличие, да и мужской пол никогда не привлекал в сексуальном плане. Всегда предпочитал женщин, даже несмотря на то, что избегал серьезных отношений. А всё потому, что люди мне в принципе не нравятся. То, что сейчас со мной происходит: мои фантазии, моё поведение - не поддаётся никаким разумным объяснениям и очень пугает. Когда Гарри оказывается рядом, разум и логика мигом отключаются, а их место с удовольствием занимают плотские чувства и какие-то неконтролируемые инстинкты, которые я не могу объяснить даже себе.

Неловко в этом доме не только мне. Гарри часто смущённо улыбается, но, не получая от меня реакции, обеспокоенно заглядывает мне в глаза, искренне не понимая, отчего я снова отворачиваюсь. Делать вид, что ничего не произошло уже бессмысленно, дом, кажется, пропитался напряжением и недомолвками. Я снова избегаю компании мальчишки, стараясь как можно меньше с ним пересекаться, имея возможность подумать, найти выход, разобраться в себе и не натворить ещё чего-нибудь. Но эту возможность я не использую, возвращаясь к старым мыслям, которые я должен был давно вышвырнуть из своей жизни. Что я ему скажу? Что безумно хочу его? Он это и так понимает, а меня тяготит его доверие, удивляет с каждым разом, почему он не убежал от меня, с дикими возгласами требуя не прикасаться к нему.

Громкий звонок телефона заставляет вздрогнуть. Я в такой растерянности и прострации нахожусь последние дни, что начинаю невольно злиться, что кому ещё что-то понадобилось от меня.

− Слушаю.

− Прошу прощения, Северус, что беспокою вас в каникулы, − на том конце провода слышится глухой голос пожилой директрисы. Вздыхаю и перехожу на более вежливый тон.

− Здравствуйте, профессор Спраут. Чем обязан?

− У меня для тебя кое-какие новости, но это не телефонный разговор. Будь добр, зайди сегодня ко мне в кабинет.

Мысленно чертыхаюсь, но соглашаюсь. Сегодня никаких дел в школе не было запланировано, но придётся отложить выходной, потому что старой ведьме что-то срочно понадобилось от меня. Мне казалось, она вдоволь напилась моей крови на педсовете, надоедливо замечая потерянный вид и синяки под глазами, будто у меня без неё проблем нет.

Ужасно злюсь на всё на свете, но ничего не поделаешь, приходится идти переодеваться в рабочий костюм, собирать в портфель планы и отчеты со стола на случай, если именно они понадобились директору, и ей без них ни жить, ни быть. Уже в прихожей, когда я надеваю обувь и пальто, меня застает Гарри. Я замечаю его присутствие по запаху очень пахучего кондиционера для белья. Мальчишка кажется мне очень красивым, моя раздражённость даже немного ослабевает. Прислонившись плечом к стене, юноша чешет затылок, трепля волосы, и тихо заговаривает:

− Ты куда?

− Дела, − односложно отвечаю я, застёгивая пуговицы пальто. Наступает давящая неуютная тишина, и я стараюсь быстрее одеться и освободиться от неё своим уходом. Он больше не задаёт вопросов, просто смотрит на мои пуговицы и молчит.

− Я скоро вернусь. Директриса вызвала по работе, − добавляю я, злясь на себя за отчёт мальчишке о своих делах. Но не в силах смотреть на его печальные глаза, словно я убегаю и бросаю его. Детские мысли. Не дожидаясь ответа, выхожу на улицу.

В школе меня встречает директор, седовласая, в одном из своих неизменных длинных платьев:

− Проходи, Северус, − Помона Спраут садится в своё древнее, как и она сама, кресло. Всегда чересчур вежливая и учтивая, она и сейчас гостеприимно встречает меня. Её тактичность и любезность никогда особо не подкупали меня. Я не понаслышке знаю, какой эта женщина бывает требовательной и настырной, перечеркивая своим характером все улыбки и лучшие качества. Присаживаюсь на стул напротив, сразу же начиная доставать бумаги из портфеля.

− Чаю? - директриса пододвигает ко мне вторую чашку.

− Нет, благодарю. Итак, вот план занятий для старших классов, а также отчёт об уже проведённых занятиях и успеваемости. Пока только это, так как остальные я ещё не успел подготовить. Я не знал, что вы вызовите сегодня...

− О нет-нет, − Спраут отодвигает их от себя, жестом показывает убрать. − Я не поэтому позвала тебя. Мне просто необходимо сообщить одну важную новость и получить ответ.

− Слушаю, − киваю, чтобы она продолжала, хмурясь от перспективы неожиданных новостей и малой вероятности их положительных последствий.

− Ты ведь должно быть слышал о Сент Паульс Скул? – директриса налила себе ещё чая из маленького позолоченного чайничка.

− Хм, да. Частная школа в Лондоне, их ученики забрали все места на олимпиадах по химии в прошлом году.

− Именно, – подхватывает пожилая леди, размешивая ложечкой сахар. – Химия там один из важнейших предметов, в профильных классах её изучают на достойном уровне.

Не могу понять, к чему она клонит. Таким образом пытается высказать мне претензии о некомпетентности и недалекости наших учеников? Я и так стелюсь как могу, чтобы вложить в пустые головы хоть толику знаний, но увы, у детей, кроме редких исключений, напрочь отсутствует интерес к химии, и тут уж я бессилен. Только из уважения к старой леди и её статусу не показываю своего нетерпения и подкатывающей злости, а вежливо ожидаю продолжения.

− Сегодня утром мне звонил директор этой школы, профессор Дамблдор, и интересовался тобой, Северус. Дело в том, что один из профессоров химии уволился, и им срочно требуется новый, не менее квалифицированный и толковый. Признаюсь, он уже давно приглядывался к тебе на олимпиадах и съездах учителей прошлых лет. Так что ты скажешь? − директриса впилась в меня внимательным взглядом в ожидании какой-либо реакции, предположительно позитивной.

− Меня полностью устраивает моя жизнь здесь, в том числе и моя работа. Поэтому, чтобы получить мое «нет», профессор мог бы позвонить сразу мне, а не дёргать вас.

− Альбус Дамблдор - мой старый друг, и он бы не стал переманивать моих сотрудников у меня за спиной, – хмурится Спраут, удивленная моим отказом. – Вы уверены? Это очень престижная школа с хорошей зарплатой к тому же.

− Извините, директор, но я уже дал ответ. Если у вас всё, то я вынужден откланяться. У меня ещё дела, и нужно доделать отчёты. А в Лондон я не поеду, – подхватываю свой портфель и направляюсь к выходу из кабинета. Уже в дверях оборачиваюсь на оклик старой леди. Она внимательно и немного печально смотрит на меня, грея руки о позолоченную чашку.

− Ты очень хороший учитель, Северус, профессионал в своем деле, умный человек, эрудированный не только в вопросах химии. Ты мог бы достичь больших высот в науке, но прозябаешь здесь, занимаясь нелюбимым делом. Прошу тебя, подумай хорошенько, пока не слишком поздно.

Поджимаю губы, и, вежливо прощаясь с обеспокоенной и обескураженной директрисой, покидаю её кабинет. Я мог бы достичь больших высот? Что она вообще знает о моей жизни? Меня порядком раздражали копания в моей душе и попытки разделить её на составляющие. Выхожу на улицу и тут же достаю из пачки сигарету, с наслаждением закуриваю, пытаясь успокоиться. На крыльце неспешно курю, наблюдая, как струйка дыма растворяется в воздухе. Никотин помогает немного успокоиться и привести мысли в порядок.

Ненавижу Лондон. Слишком много с ним связано плохих воспоминаний, которые я до сих пор пытаюсь стереть из памяти. До нынешнего дня я был доволен своей тихой размеренной жизнью здесь, наконец-то обретя покой и семью, и совершенно не хочу ничего менять. Старые воспоминания - словно из прошлой жизни, в которой я был молод, горяч и полон амбиций, мечтал о деньгах и славе, не задумываясь о моральных принципах, всеми силами стремился вырваться из бедности и доказать всему миру, что я вовсе не ничтожество, а гений, который ещё покажет, на что способен. И не просчитался, меня действительно однажды заметили со всеми моими талантами, обещая поистине огромные гонорары за мои знания и умения, точнее, за применение их в нужном русле. Это была далеко не научная или фармацевтическая компания, а подпольная криминальная организация по торговле наркотиками. И я тогда не думал о риске, последствиях или опасности. Нет. Я был рад сомнительному подарку судьбы. Погрязший в своей алчности и жажде славы, я согласился сотрудничать с ними, готовить для них наркотические вещества и даже быстродействующие яды, о чём в скором времени очень сильно пожалел. Это было величайшей глупостью, которую я мог совершить, и за что чуть ли не поплатился жизнью. Да, я был молод и стремился к большему, но я также был наивным глупцом, ослепленным желанием легких денег. Ничего так просто не даётся и потом не стирается из памяти, сколько бы я ни пытался. Своим спасением из этой грязной истории я обязан Люциусу с его связями и авторитетом.

Происшествие, затянувшееся на несколько лет, не закончилось для меня в один миг, но с легкой руки Малфоя мои дела уладились. Меня перестали преследовать, но я все равно решил уехать в маленький спокойный город, подальше от ненавистного центра Лондона, с которым были связаны не самые радужные воспоминания. Прошло уже почти двадцать лет с того времени, но я до сих пор помню тот болезненный урок, предоставленный мне жестокой судьбой.

***

Без сна ворочаюсь в кровати вот уже пару часов, гоня от себя поток взбесившихся мыслей и тщетно пытаясь уснуть. Внимание привлекает тихий скрип открывшейся двери, ведущей в мою спальню. В темноте разглядываю очертания тонкой фигуры, неспешно приближающейся к моей постели. Слова застревают у меня где-то в горле.

− Гарри? – выдавливаю, вглядываясь в темноту комнаты. – Что случилось?

Матрас прогибается под тяжестью мальчишеского тела, я растерянно пытаюсь рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Чувствую, как чуть прохладные пальцы касаются моей щеки, окружая привычным манящим запахом. Дёргаюсь, будто от тока, мигом включаю стоящий на прикроватной тумбочке ночник. Мальчишка тут же испуганно одёргивает руку и щурится от неяркого света. Он сидит передо мной обнаженный в одних трусах, открытый и беззащитный, немного ёжась от ночной прохлады. Затем протягивает через меня руку, в попытке выключить свет, наклоняясь поперек моей груди. От очевидности его намерений и близости у меня перехватывает дыхание, а в белье моментально становиться тесно.

− Иди к себе, – отрезаю я угрожающим тоном, но интонация выходит не такой, как мне бы хотелось. Остаётся бессильно отвернуть лицо от соблазнительного зрелища. Но я не могу, опьяненный зеленью глаз напротив.

− Нет, – тихо, но твёрдо отвечает он, ложится рядом со мной, и обнимает меня одной рукой. − Выключи свет.

От этого напора я даже теряюсь, слушаюсь его и выключаю ночник. Тело моё деревянное, словно я боюсь пошевелиться или спугнуть. Гарри глубоко дышит, щекоча дыханием мою грудь, на которой он смело пристроил свою лохматую голову.

В комнате словно заметно потеплело и посветлело, теперь я могу разглядеть очертания и силуэты. Поглощающая тьма сгинула, даже свет луны теперь заглядывает в окошко, тускло освещая комнату. Никто из нас не смеет шевельнуться или произнести звука, лишь его тяжелое дыхание и бешеный стук моего сердца разбавляют тишину. Спустя какое-то время, мой живот начинает подрагивать от ощущения, которое дарят робко спускающиеся вниз юношеские пальцы. Отрезвляющее прикосновение руки к резинке моих трусов заставляет меня сделать вторую попытку вразумить мальчика:

− Возвращайся к себе в кровать, − голос мой уже серьезнее и решительней, я чуть приподнимаюсь с целью сбежать от его руки.

− Нет, − упрямо вторит Гарри, нагло прилипая ко мне всем телом.

Я пытаюсь молча отцепить его, а он упорно, и тоже не проронив ни слова, прислоняется ещё ближе. Наша глупая возня продолжается достаточно долго.

− Гарри, всё, что произошло - ошибка. Ты не должен...

− Нет, − опять повторяется он, и я слышу нотки сердитости.

− Отправляйся спать к себе, − чеканю каждое слово, а затем чуть мягче добавляю. − Всё будет хорошо.

Он тяжело и обиженно сопит, с силой вдавив свою голову мне в грудь. И так не похоже на него пытается лапать меня подрагивающими от эмоций руками. Он не верит больше, что всё будет хорошо, от слишком много натерпелся моего холода и больше не доверяет обещаниям.

− Тебе это не нужно, − пытаюсь призвать его к благоразумию, но от своей тошнотворной правильности хочется завыть. − Возвращайся к себе, мы поговорим завтра, обещаю, что никакого молчания не…

− Ты не отец мне! – он слишком резко подскакивает на постели и кричит, что я вздрагиваю от этой резкости и от потери приятного тепла под боком.

− А кто же я тебе? – рычу, проговаривая каждое слово.

− Не родной, не кровный, − чуть растеряв своей храбрости в голосе говорит он. − Значит, можно. Можно!

− Нет.

Мы сидим некоторое время и смотрим друг на друга в темноте. Мне кажется, я даже могу рассмотреть его встревоженность в зелёной радужке. Наша безмолвная беседа очень красноречива, я могу слышать его без слов, и он тоже. Это родство наших душ и взаимопонимание греют, как ни одна радость в моей жизни. Гарри, вновь прильнув к моему телу, гладит меня по голой спине, а я тоже поднимаю руки, запуская их в растрепанные волосы. Уединение и близость кружат голову, из которой улетает весь здравый смысл, предательски и привычно покидая меня в самый ненужный момент.

− Не отталкивай меня, − шепчет он в который раз эту фразу, бьёт точно в цель, мастерски разрушая всё мое благоразумие. Невинный и безобидный мальчишка на первый взгляд, но на деле очень тонкий стратег, а может, это просто я игрок хреновый. Но мне так приятно проигрывать.

Гарри отпускает меня из цепкого захвата, чуть отстраняясь, так что я могу перевести на него взгляд. Мальчишка колеблется, он смущён, о чём говорят его пылающие щёки, жар, который я могу чувствовать своим плечом. Но пляшущая в глазах решительность, которую можно увидеть даже в свете луны, говорит сама за себя – он не отступит. Но ведь и я скоро насовсем распрощаюсь со своей правдой. Будто взяв себя в руки, юноша смело приближается ко мне вплотную, кладя руки на мои плечи. Его зелёные глаза немного поблескивают и кажутся почти чёрными, они так доверчиво и преданно смотрят в мои, добираясь своим светом до самой души. Затем он медленно наклоняется к моему лицу, немного прикрыв глаза, и я чувствую его горячее дыхание на своей коже. Не смея пошевелиться, боясь спугнуть даже неосторожным вздохом сладкое мгновение. Легкое невесомое прикосновение его губ, такое осторожное и невинное, возносит меня прямо до небес, отправляя из этой комнаты прямиком в мой собственный рай. Разве его не существует? Он здесь, я его чувствую, он не выдумка.

Гарри немного отстраняется, смотрит мне в глаза, проверяя реакцию, а затем вновь целует таким целомудренным поцелуем мои губы, что от этой нежности даже забываю, как дышать. Его руки гладят мои плечи, трогают волосы, исследуют шею, становясь все смелее и уверенней. Я очень медленно, словно боясь резким движением спугнуть очарование момента, кладу свою руку на покрытую мурашками смуглую мальчишескую спину, легонько скольжу губами по его губам ответным поцелуем.

Какое-то время мы так и целуемся, слегка касаясь, как будто мы школьники и это наш первый взрослый поцелуй, хотя, наверное, для Гарри это так и есть. Эта невинность распаляет меня ещё больше. Рука юноши ложится на мою грудь, задевая сосок, и это сладкое движение принуждает втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Провожу языком сначала по одной мальчишеской губе, потом по другой, оставляя влажный след, чуть-чуть прикусываю нижнюю, заставляя приоткрыть рот, чтобы я мог углубить поцелуй. Врываюсь жадным языком внутрь, провожу по ряду гладких зубов, нахожу его язык и начинаю поглаживать своим, пробуя восхитительный мальчишеский вкус, пытаясь насладиться им и запомнить надолго. Гарри пытается повторять все движения за мной, ответно лаская мой рот, страстно, неумело, но так желанно отвечая мне.

Из целомудренного поцелуй становиться жарким, глубоким и чувственным. Рычу от удовольствия, дрожу, крепко обхватываю мальчишку руками, опускаю на постель, подминая под себя. Наваливаюсь сверху, ни на минуту не отрываюсь от сладких манящих губ, продолжая терзать их с необузданной жадностью, упиваясь их отзывчивостью и трепетом. Снова и снова целую, кусаю, пробую, не могу насытиться этим вкуснейшим нектаром. Руки скользят по бронзовой коже, лаская и поглаживая мягкое и горячее тело, подбираясь к трусам, скрывающим заветное отзывчивое сокровище.

Спускаюсь влажной дорожкой к мальчишеской шее, облизываю и посасываю нежную кожу, одновременно стягивая хлопковую ткань со стройных бедер. Гарри приглушенно стонет и выгибается навстречу моим рукам и губам, его глаза прикрыты, а с губ срывается рваное дыхание. Хочу вот так, немного приподнявшись, любоваться сексуальной картиной выгибающегося юного тела подо мной. Поглаживая длинный стройные ноги, смотрю, как Гарри чуть откинул голову назад, доверчиво подставляет шею, грудь под поцелуи, так жадно ища ласки, будто опоры. Его ресницы дрожат, зацелованные губы горят алым пламенем, на коже блестят бисеринки пота. Завершает чудесной красоты картину чуть разведённые в стороны бедра и слегка покачивающийся налившийся кровью член. Привлекательный вид такой порочной невинности кружит голову, заставляя сердце биться чаще, вырываясь из груди, а член подрагивать от нетерпения и вырываться из трусов.

Целую худую мальчишескую коленку, провожу языком по бедру, чувствую, как тело подо мной бьет мелкой дрожью и раскрывается всеми красками страсти и юношеского желания под моим языком. Гарри, одурманенный нежностью, и с затуманившимся взглядом, приподнимается на локтях и наблюдает за моими действиями, потом протягивает руку к моим волосам, мягко поглаживает и шепчет:

− Позволь мне…

Зачарованно наблюдаю, как шустрые пальчики скользят по моей груди, останавливаются, чтобы погладить горошину соска, очерчивают плавной линией ребра, спускаясь к животу. При этом вид у Гарри серьезный и сосредоточенный, рот немного приоткрыт, а глаза полны любопытства. Он пытается повторить мои поцелуи, которые привели его на вершину блаженства, он собирается вернуть мне ласки, отдавая их с неприкрытым мальчишеским желанием.

Шаловливые руки добрались живота, где темная дорожка волос уводит под бельё, и остановились, нерешительно поглаживая кончиками пальцев, смущенно сомневаясь. Я ловлю себя на том, что не дышу, наслаждаюсь сладкой пыткой и внимательно слежу за проявленной активностью мальчика. Гарри, закусив губу и лишь секунду помедлив, запускает руку под мое бельё, несмело касаясь пульсирующего члена. Воздух со свистом выходит из моего приоткрытого рта, преображаясь в нетерпеливый стон. Лишь лёгкое и бархатное прикосновение и я был готов кончить. Тянусь к нему за поцелуем, осторожно прихватываю немного припухшие от поцелуев губы, скольжу по ним языком. Гарри с энтузиазмом отвечает на поцелуй, а его рука неспешно скользит по моему члену, даря волны наслаждения.

− Сожми сильнее, − шепчу в его рот. Он покрывается легким румянцем от смелых просьб, и выполняет. Рука перехватывает толстый член уверенней и мягко скользит по всей длине.

Хочу его до безумия. Сейчас.

Мои ладони поглаживают его ягодицы, мнут и сжимают, наслаждаясь их мягкостью и упругостью. Гарри прогибается в пояснице, подставляется под ласки, не переставая скользить рукой по члену и отвечать на поцелуй. Чувствуя, что уже на грани, перехватываю его ловкую руку, разрывая поцелуй. Ослепленный желанием, не стесняясь, избавляюсь от белья, выпуская на свободу багровый член сочащийся смазкой. Внимание Гарри тут же приковывается к возбужденному органу. От такого откровенного разглядывания член с энтузиазмом дёргается, а Гарри уже тянет руку, чтобы прикоснуться к нему.

− Нет, не надо, − протестую своим хриплым голосом. − Я не выдержу больше.

Укладываю удивленного мальчишку на бок, пристраиваясь сзади, уговаривая расслабиться и обещая удовольствие. Отыскивая в прикроватной тумбочке тот самый тюбик со смазкой, ложусь рядом, целую мальчика во влажную спину. В этот раз я хочу разделить наслаждение на двоих. Выдавливаю содержимое тюбика себе на ладонь, размазываю по все длине члена, а затем, щедро зачерпнув на пальцы лубрикант, подбираюсь к вожделенной дырочке.

Кружу вокруг входа, массируя тугое кольцо, и пытаюсь кончиком пальца попасть внутрь. Гарри инстинктивно сжимается. Другой рукой обхватываю его горячий член, заставив мальчишку ахнуть и выгнуться дугой. Воспользовавшись маленьким отвлечением, просовываю палец сразу на всю длину, смазывая тугие стеночки. Не спеша, боясь навредить, растягиваю, и двигаю рукой по мальчишескому члену, заставляя того стонать и выгибаться, просовываю в узкий проход уже два пальца, двигая ими внутрь-наружу.

Как мантру всё повторяю и повторяю про себя «Не спеши, не спеши». Но его отдача, его желание сводят меня с ума. Я совершенно не чувствую в этот раз, что делаю что-то неправильно. Хуже всего будет предать любимого человека сейчас, оттолкнуть его, прогнать, разрушить наше маленькое взаимопонимание. Тяжелое хриплое дыхание и вибрирующие стоны говорят, что Гарри уже на грани, поэтому вытаскиваю пальцы и убираю руку с члена, взамен получая протестующий недовольный стон.

− Ш-ш-ш, сейчас, подожди, − успокаивающе шепчу я в розовое ухо. − Не зажимайся. Расслабься.

Подхватываю одной рукой ногу Гарри под бедро, отводя её немного в сторону. Другой рукой нетерпеливо приставляю головку своего члена ко входу, надавливаю на тугие стенки и понемногу протискиваюсь в жаркую глубину, стараясь не рычать и громко не стонать от нахлынувшего наслаждения. Гарри тихо поскуливает и ёрзает, пытаясь приспособиться к заполненности. Кладу ладонь на его немного опавший член и начинаю неспешно ласкать, обводя большим пальцем головку и чувствуя, как он твердеет под моей рукой. Одновременно с этим погружаюсь в тело Гарри до предела, издавая громкий стон и прижимаясь своими бедрами к его.

Изумительная горячая теснота сжимает плоть, вознося к вершинам блаженства. Мне хорошо. Все невзгоды и печали покидают меня. Мой наркотик, такой нужный, такой сильный. Я умру без него, нет мне радости без него, нет жизни. Не могу больше сдерживать себя и начинаю ритмичные движения, с силой вгоняя член всё глубже и глубже, одновременно лаская Гарри в такт моим движениям. Он хнычет, стонет и выгибается, вбиваясь мне в кулак, и уже подставляет свою попу навстречу. Ему нравится наше общее наслаждение, он не может сейчас врать. Он купается в ласке, и пусть я буду наказан самим собой за это.

Ускоряю движения, уже размашисто скользя в извивающемся мальчике, почти вытаскивая член и вгоняя до упора, а мои руки крепко вцепились в мягкие мальчишеские бедра, не давая соскользнуть. Спальня наполнилась возбуждающими хлюпающими звуками, звонкими шлепками плоти о плоть, запахом пота и секса и нашими низкими стонами. Как жаль, что я могу дотянуться губами только до его худого плеча и нежной шеи, заласкав до умопомрачения только небольшой участок тела.

Едва сдерживаюсь, пытаясь отсрочить оргазм, чтобы ещё немного насладиться процессом, но силы, к сожалению, подходят к концу, и нет возможности удержаться. Совершаю последние фрикции, вхожу до упора и сладостно кончаю с громким низким стоном, наполняя Гарри своим семенем. Мальчишка тут же коротко дергается и следует за мной, горячо выплескиваясь в мой кулак, заполняя комнату красивым стоном в голос, от которого у меня мурашки бегут по телу. Он прекрасен, именно в этот момент понимаю, как я люблю его, и что умру за один только жаркий юношеский вздох.

Гарри тихо подрагивает у меня в руках, и, пока капельки пота с его спины сливаются с моими на груди, я думаю, что держать мальчика в объятиях ещё приятнее.

Мне нравится гладить кончиком носа его растрёпанный мокрый затылок, слушать восторженное тихое «Вау», учащённое дыхание и стук наших бьющихся в унисон сердец. Мы сейчас с ним по-настоящему близки, даже ближе, чем минуту назад. Это волшебно-сказочное мгновение - смотреть, как перед глазами растворяются яркие пятна после оргазма. Это даже лучше, чем секс.

Глава 15

Юркий утренний лучик восходящего солнца запутался в растрёпанных мальчишеских вихрах, озорно бегая по остреньким кончикам густых прядей. Волосы, переливающиеся в ярком свете, разметались по подушке подобно святому ореолу. С разрумянившимися щеками, дрожащими во сне ресницами и приоткрытым ртом, спящий рядом мальчик кажется прекрасным ангелом, восхищая своей невинной красотой и юношеской привлекательностью.

Не могу удержаться и с нежностью провожу пальцами по теплой розовой щеке. Мальчишка не просыпается от моего ласкового прикосновения, только немного морщит нос, беззвучно шевеля во сне губами. «Ребенок… какой же он еще ребенок», - проносится у меня в голове тоскливая мысль. С нежностью любуюсь родными и любимыми чертами расслабленного во сне лица. Чувствую себя вором, который украдкой, без ведома, каждое утро крадет у кого-то счастье любоваться на него, чувствовать его, впитывать его молодость и красоту. Каждую ночь Гарри приходит ко мне, щедро предлагая своё тело, душу, свои чувства, каждую ночь засыпает в моей постели в жаркой истоме. А я бессовестно беру предложенные бесценные дары, ничем не заслуженные мною, беру, не имея на это никакого права, упиваясь мнимым счастьем, страстью, разделённой на двоих, и своим собственным безумием.

Ещё какое-то время лежу в теперь уже нашей постели, наблюдая за спящим мальчиком. Потом тихонько, чтобы не разбудить его, выбираюсь из теплого гнезда запутанных одеял, отправляясь готовить завтрак. Гарри наверняка проспит до полудня и будет очень голоден, поэтому решаю приготовить его любимые блинчики из рисовой муки.

Взбивая и помешивая тесто, размышляю над нашими с Гарри отношениями, если то, что происходит между нами, можно ими назвать. Долгожданный разговор так и не состоялся, мы не говорим о происходящем. Но он ничего и не спрашивал, делая вид, что все в порядке, что так всё и должно быть, и ничего особенного не произошло. А мне так хочется верить, что действительно, ничего не случилось - всё правильно, так нужно. Из глаз юноши исчезло вопросительное выражение, преследующее меня на протяжении долгого времени, что окончательно поставило в тупик. Я не знаю, кто мы теперь друг другу, не знаю, чего теперь ждать от жизни и как поступать, просто наслаждаясь одним единственным мгновеньем, словно завтра не наступит никогда. Мальчишка в свою очередь, будто подыгрывая мне, тоже наслаждается одним мигом. Но ему это простительно - он молод и по-юношески беззаботен, а значит и глупостью его поведение назвать язык не повернется.

То ли дело я… Стоп! Я всегда обрываю себя на этой мысли.

Гарри поражает меня каждый день своей отзывчивостью, чувствительностью, вниманием и таким недвусмысленным интересом ко мне. Никогда не видел ничего подобного в его глазах. Именно это и покупает меня, заставляет жить минутой, часом, забыть все свои запреты и табу. Особенно сбивают с толку его неумелые попытки флирта, смущенные поцелуи без повода, прикосновения, будто невзначай, а ещё это проявление его безграничной нежности, которую он выражает в желании спать со мной в одной постели, просыпаться со мной и обнимать меня по утрам. Немыслимо. Невозможно. Нереально. Кажется, будто всё это сон, больная фантазия, разыгравшееся воображение…

– Доброе утро, – раздаётся от двери родной голос, прерывая поток мыслей.

Гарри, привычно одетый в одну из своих рубашек и домашних шорт, мнётся у входа, а затем смело подходит, с любопытством заглядывая через плечо. Его рука при этом будто невзначай ложится на мою спину легким волнующим прикосновением кончиков пальцев. Я замечаю любые его касания, покрываясь мурашками каждый раз.

– Доброе. Ты сегодня рано, – отзываюсь я, разливая тесто по формочкам, и с наслаждением вдыхая головокружительный аромат, вызванный близостью мальчишки.

– Пахнет вкусно, – с восторгом произносит Гарри, макнув палец в одну из формочек и пробуя тесто на вкус, с наслаждением облизывает палец, прищурив глаза. – Ммм...!

– Подожди три минуты, – в моем голосе нет ни привычной строгости, ни стали, я уже не способен на это. – Не ешь сырое тесто, – подхватываю формочки и несу их к разогретой блиннице, из-под ресниц украдкой поглядывая на соблазнительно обнаженные мальчишеские ноги, выглядывающие из-под коротких шорт.

Гарри идёт следом и кладет руки на поднос поверх моих, опасно близко прижимаясь всем телом к моей спине.

– Я помогу, – шепчет он мне в шею, обдавая горячим дыханием. Мгновенно теряя последний контроль, оборачиваюсь, отпуская поднос в блинницу, крепко хватаю мальчишку за руки, всем телом прижимая маленького соблазнителя к кухонному шкафу.

– Доиграешься ведь, маленький провокатор, – шепчу ему в ухо, проводя по раковине языком, прокладываю дорожку поцелуев по нежной шее, чуть прикусывая сладкую кожу, и с наслаждением слушаю одобрительные стоны. Я влюблен в них уже несколько недель. Это мурлыканье - райская музыка для меня.

– Садись за стол, – с сожалением отрываюсь от восхитительной на вкус кожи, с трудом узнавая свой севший голос. – Будем завтракать.

Мальчишка, явно довольный своим умелым соблазнением, забирается с ногами на стул, сияя солнечной улыбкой. Уголки моих губ дергаются - хочу улыбаться тоже. Я не в силах быть несчастным рядом с ним, мне теперь всегда хочется радоваться и жить.

Следую примеру Гарри, пробуя собственную стряпню, и время от времени поднимаю глаза на мальчишку. То, что я вижу, веселит меня, я нетерпеливо фыркаю: испачканный сметаной юноша кончиком языка лижет поджаристый блинный бок, заманчиво посматривая на меня. Он пытается казаться соблазнительным, вызвать своим нелепым флиртом сексуальное желание во мне. Это неприкрытое кокетство смешно и мило одновременно, но я не хочу обидеть его, ведь пикантное выступление только для меня, разыгранное с определенными целями. Ну и что, что его попытки не такие мастерские, откуда ему знать о секретах соблазнения? Эта невинная неумелость светится всеми красками его сексуальности, чувственности и юношеской привлекательности. Даже нелепое облизывание блинчика в его исполнении смотрится жгуче горячо. Откуда он понабрался этой пошлости, я не знаю. Уверен, что это воспитание молодежного кино, не имеющего ни малейшего представления о мужской красоте, искушённых соблазнах и пылком обольщении.

Кокетливые взгляды, скромность и огонёк его неприкрытой страсти действуют только на меня, ведь Гарри казался бы мне притягательным, даже если бы он ничего не делал. Ему не стоит бояться, что я его не захочу. Я способен чувствовать неиссякаемый похотливый пожар и без его флирта, про который он старается ни на минуту не забывать.

Юноша ловит мой насмешливый взгляд, краснеет, понимая свои неудавшиеся попытки разврата, вытирая испачканные губы салфеткой.

– Офень вкусфно, – с набитым ртом говорит он, все еще не поднимая смущенный взгляд. – Мои любимые.

– Знаю, – довольно киваю я, отпивая кофе и пряча глупую улыбку за кружкой ароматного напитка. – Мы могли бы сегодня сходить в бассейн. Помнится, ты хотел ещё в начале каникул.

Мальчишка, тут же забывая о своем смятении, расплывается в радостной улыбке и начинает щебетать о том, какая это прекрасная идея для сегодняшнего дня, и что мы обязательно хорошо проведем время. Я не чувствую привычного раздражения уже давно и даже не могу сделать ему должное замечание за то, что он болтает с набитым ртом, глядя в его раскрасневшееся от возбуждения, излучающее свет лицо.

– Тогда доедай и иди одеваться.

Мальчишка не заставляет себя долго ждать, залпом допивая чай, и вихрем уносится наверх, в свою комнату. Через некоторое время в дверях кухни появляется полностью одетый Гарри с уже собранной сумкой, в предвкушении улыбаясь мне и весело поторапливая.

***

Он прыгает с разбега в прозрачную голубую воду, поднимая вокруг нас кучу брызг на милю вокруг. Погрузившись на дно, хватает меня за ноги и обнимает, потянув за собой так, что мне приходится тоже погрузиться под воду, чтобы отцепить шаловливые руки наглого мальчишки. Мы всплываем одновременно, начиная отфыркиваться от попавшей в рот воды, и я, отчитывая его за детские выходки, на что Гарри только весело смеётся, обдавая меня новыми брызгами. Не остаюсь в долгу и тоже обливаю его большой волной одним движением руки. Что я могу ему сделать или запретить теперь? Он не слушал меня, даже когда я был чрезвычайно строг, когда мой тон был холоден и серьёзен. Сейчас, когда я в состоянии только круглосуточно улыбаться, как последний болван, мальчишка громко хохочет, убегая от расплаты, и плывет на другой конец бассейна.

Я, пускаясь в погоню за ним, плыву следом, обрызгивая его на ходу. Мне не слишком хорошо удается догонять его, ведь в отличие от меня Гарри хороший пловец, он двигается в воде быстро и грациозно. Из меня же пловец неважный, но стратег хороший, поэтому хитрю, прячась за большую надутую плавающую среди прочих фигур горку, поджидая свою маленькую жертву. Гарри, не заставляя себя долго ждать, отправляется на мои поиски, проплывая мимо моего укрытия и озадаченно оглядываясь по сторонам. Не теряя ни секунды, совершаю бросок к желанной цели, аккуратно обхватывая мальчишку за плечи одной рукой, а другой пускаю столб искрящихся брызг, накрывающих его с головой. Я веселюсь вместе с ним, как ребенок, не в состоянии припомнить, когда последний раз так хохотал. С непривычки я упускаю мысль, что со стороны я, разумеется, выгляжу полным идиотом.

Позже, вдоволь накупавшись, мы лежим на стоящих в ряд шезлонгах, рядом, а наши свисающие руки касаются кончиками пальцев. Гарри делился своими планами на лето, а я внимательно слушаю его, прикрыв глаза. Утром в будни народу в бассейне мало, что тоже, вдобавок ко всему, очень радует. Не испортила настроение даже неудобная, плотно обтянувшая мою голову резиновая шапочка, подчёркивая все недостатки моего далеко неидеального лица, в особенности крупный нос, которого я стыдился со времен детства, и острые скулы и худые щёки. В обязательном аксессуаре бассейна я был похож на лысого мокрого ворона, так что даже если народу было бы сегодня больше, они бы разбежались в разные стороны с криками, напуганные одним только моим видом.

Тишину полупустого бассейна неожиданно нарушает громкий девчачий смех со стороны компании трёх школьниц. Девушки, шумно переговариваясь, направляются к воде, на ходу скидывая полотенца. К моему удивлению одна из девочек, заметив нас, направляется в нашу сторону, и я с неудовольствием узнаю в ней одноклассницу Гарри.

– Здравствуйте, сэр, – учтиво обращается она сначала ко мне, а затем переводит взгляд на Гарри, расплываясь в ослепительной и одновременно неприятной мне улыбке. – О, Гарри, привет. Тоже решил не ждать до выходных и прийти в понедельник?

– Привет, Чжоу. Да, – оживляется мальчишка и поднимается со своего шезлонга, смущённо улыбаясь ей в ответ. – Да, я люблю плавать. Ты тоже?

Он переминается с ноги на ногу, явно смущаясь присутствием привлекательной девушки, а меня почему-то это ужасно злит. Внутри закипает ярость, которую я уже давно не чувствовал, когда замечаю внимательный взгляд Гарри, направленный на изящную фигуру девчонки, прикрытую одним лишь купальником. Щемящая грудь ревность растёт всё сильнее и сильнее внутри меня, мерзко царапая своими острыми коготками.

– Да, просто обожаю, – улыбается она ещё шире, разглядывая Гарри в ответ. – Мы с девчонками сюда почти каждый день ходим в каникулы. Хочешь поплавать с нами?

– Э-э-э... Вообще-то... Мы уже уходим, – замялся Гарри, краснея и теряясь в присутствии юной красавицы. Я мгновенно понимаю его сомнения, и от этого становится противно. Довольный неожиданной встречей юноша не может отказываться сейчас просто так, вопреки своим желаниям. Значит дело в другом. И это дело лежит сейчас позади него, сняв резиновую шапочку, пугая теперь окружение своими черными патлами, с которых капает вода. Гарри считает себя слишком обязанным передо мной, а я подозреваю, что он боится потерять это установившееся между нами перемирие.

Последняя мысль ещё больше бьёт обидой по мне, вызывая очередную волну ненависти. Ещё утром я смел думать и допустить в своей голове слово «отношения». Это абсурд, ахинея и полнейшая глупость. Мальчишка так хочет доверять мне и быть рядом, и ему не важно, какими способами он этого добьётся и как близко он сумеет подобраться ко мне. Разве у меня было право подумать, что я могу привлекать его? Это же секс, а он молод и горяч, и захотел бы любого отзывчивого опытного партнера. И ему скорей подошла бы эта милая девушка, перед которой он теперь вынужден стесняться из-за меня.

Мне обидно и больно. Я глупец. Как я мог так ошибаться и обманываться? Как же я сейчас смешон сам себе...

Чувствуя, что ещё чуть-чуть и эмоции разорвут меня на части, поднимаюсь со своего места, прихватывая полотенце, и направляюсь к выходу, не оборачиваясь и кидая натянутую улыбку через плечо, чтобы не выдать охватившее меня нехорошее чувство, распирающее своей силой.

Через секунду Гарри догоняет меня быстрым шагом, пытаясь отыскать на моем лице причины плохо скрытого беспокойства.

– Если хочешь, можешь остаться и повеселиться с друзьями, – говорю я. Получается даже сдержанно, и я быстрым шагом отправляюсь в душевую. Уже там меня настигает мальчишка, все ещё встревоженный, прокручивающий в голове правильные слова.

– Эй, что случилось? – наконец, мягко спрашивает он, осторожно касаясь моей руки.

– Ничего. Я же сказал, если хочешь, можешь остаться. У меня всё равно ещё осталась куча работы, которую я не успел сделать за каникулы, – снова завожу песню о работе, делах, ведь только так я способен прикрываться от всех эмоций, переполняющих меня сейчас. Включаю воду, стараясь сохранить непроницаемое лицо.

Гарри заходит со мной под душ, обнимая меня за талию. Он обижен, растерян, напуган, искренне не понимая, что произошло, и опасаясь того, с чем боролся долгое время – что я закроюсь, замолчу, уйду в себя и больше не подпущу его близко.

– Я не хочу оставаться. И вообще мы договорились провести каникулы вместе и поиграть сегодня в шахматы на желание, а ты снова о работе, − чувствую себя отвратительным шантажистом. Мне совершенно не хочется, чтобы он чего-то боялся, жертвовал собой, опасаясь меня обидеть или потерять.

– Пожалуйста, − шепчет он. – Не надо. Я остался бы, ты совсем мне не запрещаешь. Но я не хочу, правда, не хочу. Не хочу. Ты не веришь мне?

Обнимаю его в ответ, касаясь губами мокрой макушки. Близость его обнаженного тела под струями воды вызывает сладкие воспоминания, выгоняя глупую ревность и ярость из души. Всё хорошо, когда он рядом. Чувствую, как вместо злости приходит возбуждение, опаляет мое тело желанием в ответ на его трение о моё влажное бедро.

– Всё, что захочешь, – тихо говорю я, покрывая лицо Гарри быстрыми поцелуями. Мальчишка вопросительно поднимает зелёные глаза, удивляясь такой внезапной перемене в моем настроении, а потом тянется к губам своими мягкими и теплыми, отвечая на мои легкие и целомудренные поцелуи собственными жадными и страстными.

Целую его с жаром, собственически, терзая и кусая податливые губы, и ни на секунду не позволяю оторваться, прижимая мальчишку всем телом к стенке душевой. Мой. Только мой. Нет сейчас ничего, что заставит меня разорвать объятия.

– Северус, – шепчет мальчик, тяжело дыша и ёрзая подо мной. Это немного приводит меня в чувство, но не возвращает покинувший меня рассудок. Посылая здравый смысл куда подальше, и наплевав на всё на свете, нетерпеливо тащу мальчишку за талию к одной из кабинок для переодевания.

Сквозь шум в ушах слышу звук закрывающейся на щеколду двери, стук мальчишеской спины о стену, к которой я его прижимаю, безумным движением стягивая с него шорты, покрывая горячими поцелуями открытую кожу отзывчивого юноши.

– Ты хочешь ну... это? – отрывается он на секунду от моих губ, переводя дыхание и мило краснея. – Здесь?

Приподнимаю бровь на его очевидный вопрос и красноречиво ухмыляюсь, прижимая мальчишку крепче к себе и ласково поглаживая обнаженные ягодицы. В глазах Гарри вспыхивают весёлые искорки, а на лице отражается предвкушение маленького приключения. Его пальцы тут же проворно забираются в мои шорты, прикасаются к истекающему возбуждением члену. Шиплю сквозь стиснутые зубы, пытаясь удержать громкий стон.

Хоть я и потерялся в плену охвативших меня чувств, но способен пока понимать, что лишний шум нам ни к чему. Гарри, продолжая ласково скользить ладонью по моему члену, с жаром рассматривая моё блаженное лицо, прилипшие к щекам и ко лбу пряди, поднимает меня на вершину упоительного блаженства. Ловлю его нетерпеливый и просящий взгляд, и просовываю свою руку между мальчишеский ног. Обхватываю яички, дрожащими от возбуждения пальцами сжимаю его налитый член, обводя большим пальцем головку, размазывая прозрачные капельки. Мальчик громко всхлипывает, выгибаясь всем телом навстречу моей руке.

– Ш-ш-ш, тише, - шепчу я, ускоряя движения ладони по стволу. - Нас могут услышать.

Мальчишка только с нетерпением кивает, закусывая губу и сильно зажмуривается. Он тоже ускоряется, мастурбирует мне одной рукой быстро и рвано. Чувствовать на щеке горячее опаляющее дыхание Гарри, которое смешивается с моим тяжелым и шумным. Так сладко и приятно. Капельки холодной воды с его тела, попадающие на мою грудь и лицо, мгновенно согреваются нашим страстным наслаждением. Ни с чем не сравнимое удовольствие от близости с ним разливается горячей лавой по телу, приближая к самому пику опаляющего удовольствия. Осталось всего чуть-чуть – и я на вершине этого неиссякаемого очага желанного счастья, пламенного, с карамельно-сладким послевкусием оргазма.

Гарри неожиданно перехватывает мою руку, слегка отстраняясь и тяжело дыша.

– Подожди, – шепчет он, облизывая пересохшие губы. – Не так. Я хочу по-другому.

Он поворачивается ко мне спиной, соблазнительно прогнувшись в пояснице и оттопырив попу в таком невероятно порочном призывном жесте, что у меня вмиг вырывается сдавленный стон, а член нетерпеливо дёргается. Прижимаюсь бедрами к приподнятым половинкам, скользя возбужденным органом между ними вверх вниз по ложбинке. Это всё, что я могу себе позволить.

– Нет, – горячо шепчу я в мальчишескую шею, покрывая ее лёгкими поцелуями. – У меня нет смазки, я могу тебе навредить.

– Пожалуйста. Ну, пожалуйста, – нетерпеливо хнычет Гарри, выгибаясь мне навстречу, и умоляюще виляет бедрами. – Я очень хочу... внутри. Хочу, чтобы ты меня... – стесняется говорить он прямо, однако, совершенно не смущаясь, разводит в стороны соблазнительные половинки.

Стоит ли говорить, что от этого красивого порочного зрелища и такого откровенного желания мальчишки, мне напрочь сносит крышу, и я тут же забываю про осторожность. Плюю на ладонь, не жалея слюны, размазываю её по своему жаждущему члену, облизываю пальцы и подношу сразу два к сжатой дырочке, пробираясь внутрь, поглаживая шёлковые и нежные стенки входа.

Гарри шумно выдыхает, пытаясь расслабить узкий проход и раскрываясь мне навстречу. Двигаю пальцами вдоль узкого канала, неспешно растягивая, добавляя третий палец. Мальчишку трясёт, он заражает своей дрожью. Гарри не желая терпеть ёрзает, насаживаясь на пальцы.

– Давай же, ну! Сев!

Ещё раз обильно смазав слюной член, приставляю головку ко входу, слегка надавливая, неспешно и аккуратно начинаю проникать внутрь, призвав на помощь всю свою силу воли и терпение. Узкие стенки туго стискивают плоть в горячей влажной тесноте. Миллиметр за миллиметром у меня получается входить глубже, не торопясь, бережно и аккуратно, чтобы не сделать больно.

Мальчишка тяжело и часто дышит, сжимая кулаки, но постепенно он расслабляется, подаётся назад, полностью насаживаясь на толстый член с долгим стоном, который пытается сдержать, закусив собственный кулак. Я уступаю юноше в выдержке, потому что не могу сдержать удовольствие, рвущееся с моих губ томными звуками, задыхаясь от нахлынувшего наслаждения. Собрав последнюю волю и терпение, не двигаюсь, давая мальчишескому телу возможность привыкнуть к внезапному вторжению моего немаленького органа. Я пока могу просто чувствовать нашу общую дрожь, общее тяжелое дыхание и то, что мы одно целое, единое существо, с одной на двоих страстью, проносящейся огненным потоком по венам.

Гарри требовательно постанывает, подаваясь назад бедрами, а я пытаюсь удержать его на месте, чтобы не повредить, пока он упрямо толкается задом, насаживаясь сильнее, не жалея себя. Мои жадные глаза получают невероятное удовольствие от зрелища, как мальчишка сам трахает себя моим членом, пока не менее жадные уши впитывают невероятно сексуальные звуки, которые издает юноша.

Когда он начинает жалобно поскуливать, видимо, устав интенсивно двигаться, я крепко обхватываю его за бедра и начинаю размашисто вбиваться в юное тело, разнося по маленькой кабинке шлепающие звуки. Гарри удовлетворенный моей активностью, гонит от себя усталость, подаётся навстречу моим толчкам, бесстыдно подмахивая. Другой рукой, не прекращая двигаться внутри извивающегося тела, ласкаю мальчишеский член, стараясь попадать в такт. Гарри кончает первым, обильно изливаясь в мой кулак, и дрожа так, что я еле успеваю спасти его от удара головой об стену, обхватив поперек груди. Прихожу к головокружительному финалу глубоко внутри мальчика, чуть ли сам не валюсь с ног, из последних сил опираясь одной рукой о дверь.

Только сейчас замечаю, как в помещении тесно и жарко, но мне все равно хочется согреться о его тело, тесно прижимать молодую спину к своей груди, впитывать в кожу его жар и даже дать послушать, как собственное сердце отбивает быстрые удары, готовое вырваться наружу.

– Северус... так... так хорошо.

Мне тоже хорошо, замечательно, чудесно делить с ним своё счастье. Мне хочется сказать, как я люблю его, но ответ получается другим.

– И мне хорошо с тобой. Всегда.

Глава 16

Уставшие после очередного урока химии ученики неспешно покидают класс, собирая с парт вещи, и лишь Гарри неторопливо возится, то и дело поглядывая на меня исподтишка. Чтобы не заставлять его долго ждать, стараюсь побыстрее собрать все свои бумаги вместе с тетрадями и контрольными, напоследок заглядывая в журнал.

– Ты такой классный, – выдыхает Гарри, вмиг оказавшись рядом со мной.

Оборачиваюсь к нему, вопросительно приподнимая бровь. Мальчишка вдруг встает на цыпочки и целует мои губы, обхватив руками за шею и прижимаясь всем телом, вводя меня в ступор.

– Какого черта? – рычу я, вырываясь из объятий и оглядываясь по сторонам. Кроме нас в классе больше никого не осталось, а дверь закрыта. – Думай, что делаешь, чёрт возьми!

Гарри пугается моего тона и непонимающе заглядывает в глаза.

– Но все ушли, мы одни, – обиженно хлопает глазами мальчик, протягивая руки для объятия.

Дёргаю плечом, пресекая этот нелепый порыв, и уже раскрываю рот, чтобы как следует отчитать мальчишку за необдуманную выходку. Но тут дверь в класс открывается с тихим скрипом и на пороге появляется рыжая девчонка Уизли, с любопытством нас разглядывая. Чувствую, как сердце рухнуло вниз.

– Извините, профессор, я забыла сдать домашнюю работу, – она кладет на стол помятую тетрадь. – А ещё директор Спраут просила передать, чтобы вы зашли к ней в кабинет. Профессор? Вам плохо?

Захваченный врасплох, чувствую, как начинаю закипать, злясь в первую очередь на себя самого.

Чёрт. Что опять этой старой ведьме понадобилось от меня? Что эта девчонка ещё забыла?

– Спасибо, мисс Уизли, со мной всё в порядке, – зло цежу я, приходя в себя. – А за несвоевременную сдачу работы оценка будет на балл ниже.

Девчонка возмущенно сопит, прожигая меня свирепым взглядом, но благоразумно не перечит.

– Не жди меня, иди домой, – строго обращаюсь к Гарри, подхватывая портфель и направляясь к выходу.

– Нет, я подожду, – мальчишка следует за мной, обеспокоенно заглядывая в глаза.

– Не стоит. Меня. Ждать, – чуть резче, чем следовало отрезаю я, захлопывая дверь в кабинет перед его носом.

***

Он любит просыпаться раньше меня, и как сам однажды признался, рассматривать трепещущие во сне ресницы. Он любит гладить меня по щеке, спускаясь по скулам к шее и ключицам, легким прикосновением, словно крылья бабочки. Ему нравится тесно прижиматься, пристроившись под моим теплым боком, соприкасаясь со мной теплым голым телом, возиться с моими волосами, пропуская их сквозь пальцы, аккуратно и бережно, тихо, чтобы я не проснулся. А я люблю делать вид, что я не просыпаюсь. Так люблю его касания, его юную нежность, его всегда неприкрытые желания, в любое время суток.

Мне нравится притворяться, будто я не чувствую его рук и губ на своей коже, вроде я забылся беспробудным сном, ведь тогда он не стесняется и уделяет значительно больше внимания желающим ласки частям тела. Обожаю и таю от его близости - любой, совершенно. И несказанно счастлив тому, что не отталкиваю его, могу позволить себе всё, ведь он тоже этого хочет. Если бы он хотя бы раз дал мне повод усомниться в искренности его желаний, я бы не стал, я бы отступил, я точно в этом уверен, даже несмотря на то, что не смог выдержать своих запретов.

Мне нравится, что мы с ним похожи. Он тоже любит нюхать меня, тоже падкий на запахи, на частые прикосновения, на держание за руки. У нас одна на двоих страсть, и именно поэтому, наверное, нам так хорошо вместе, что бы мы ни делали. Я способен просто наслаждаться своими чувствами к нему, такими огромными, распирающими грудь, необъятными и волнующими. Мне иногда кажется, что мне не хватит времени сказать, что я люблю, но, несмотря на свой страх, я не говорю этого, ведь упрямо уверен, что он видит это и всё чувствует через нежность, не имеющую границ, которой даже уже тесно в моей несовершенной душе.

Иногда чувства даже мешают отдаться полностью. Где-то внутри все ещё жив огонек осторожности и совести. Именно он подсказал мне оттолкнуть Гарри от себя в школе, когда он порывался поцеловать меня. Конечно, его поступок опрометчив и недопустим, но кто заставлял меня кричать на него, снова напугав его холодностью и возможной ссорой. Я не способен объяснить мальчишке спокойно, что так нельзя, потому что сам боюсь себя, своих желаний, что могу все благополучно послать к чёрту.

Чувство вины охватило ещё больше, когда Гарри, стоило мне хлопнуть входной дверью, мигом примчался на порог, встретив меня встревоженным и извиняющим взглядом. Этот молодой человек способен чувствовать за двоих, мальчишка охваченный уверенностью, что обязан быть виноватым.

− Прости меня, я не хотел. Не хотел тебя подводить. Я забыл, что мы в школе, − затараторил он, вцепившись в мой пиджак мертвой хваткой и рассматривая меня снизу вверх своим щенячьим взглядом.

Если он не прекратит так смотреть, я умру от сдавливающей тоски. Но не могу же я признаться, что это не он неблагодарная скотина. Я слишком горд для таких откровений.

− Ты просто в следующий раз не забывай, где находишься, − получилось довольно-таки профессорским тоном. Гадское «я» во мне упивается своей ублюдочностью. Компенсирую свой неласковый тон мягким прикосновением к его растрепанной макушке.

В твоем личном раю, наверное, все вокруг извиняются перед тобой, Снейп, а ты наслаждаешься кайфом от всеобщего унижения. Блестяще.

− Я просто так хотел поцеловать... тебя, очень. Я так хотел, – сверкает он взглядом, в котором без труда читается неприкрытый соблазн. Но всё ещё чувствует себя виноватым, просяще поглаживает мои бедра своими ловкими руками.

− Всё в порядке, Гарри, не переживай, − голос мой чуть дрогнул от его настойчивости и внимательных глаз, которые он не спускает с меня. Затем мальчишка приводит меня в полный шок своим поведением: не отрывая взгляда, садится передо мной на колени, решительно потянувшись к моей ширинке. Маленькие пальцы ласково поглаживают черную ткань рабочих брюк, под которыми от такой откровенной ласки происходят недвусмысленные перемены.

− Гарри? Что ты...

− Ты простишь меня, да? Ты не будешь обижаться? − быстро достает из трусов мой член, двигая рукой. Он хитро улыбается, посматривая то на меня, то на сочащийся орган в его ладонях и облизывается. Где он научился так невинно соблазнять меня? Может просто это у меня нет больше ни воли, ни выдержки?

− Я хотел бы попросить прощения, – шепчет он, обдавая мою влажную головку дыханием, а с моих губ срывается стон. Не дав мне до конца распробовать томительно-сладкое предвкушение, мальчишка проводит языком по красной головке, начиная посасывать её одними губами. От удовольствия у меня подкашиваются ноги, и я нечаянно сбиваю рукой с тумбочки рядом что-то, что не успеваю рассмотреть сквозь пелену головокружительного тумана, и это что-то падает с глухим стуком на пол.

− Гарри, Гарри, – только выдыхаю я его имя, а в ответ получая сладкий танец языка по всему стволу. Мальчишка технично скользит нежными губами бархатным прикосновением, а затем вбирает член в рот, стараясь заглотнуть как можно больше.

Удовольствие качает меня на своих волнах, когда он старательно посасывает мой колом стоящий орган, двигая головой туда и обратно. Тёмная копна непослушных волос мелькает у меня перед глазами всё быстрее и быстрее, стоит лишь опустить взгляд. Узкое и тесное горло божественно-волшебно ласкает головку, красные мальчишеские губы удивительно сладко посасывают где-то у основания, а растрёпанная чёлка мальчика приятно щекочет мне живот. Надолго меня не хватает, как бы я ни хотел продлить эту прекрасную муку.

Восхитительно взять в кулак его вихры и потянуть назад, на что Гарри только протестующе мычит, не желая отрываться от занятия, которое ему явно понравилось. Только зажмуренные глаза и раскрасневшиеся щёки выдают его смущение.

− Гарри, я... я сейчас... ты должен... ох... − он не слушает меня, а только быстрее двигается, приближая мою разрядку.

Когда я кончаю, вокруг меня будто разгораются миллионы искр, они рассеивают туман, наоборот, освещая узкий коридор своим ярким и прекрасным светом.

Но их красота меркнет по сравнению с красотой мальчишки, который старается с вызовом смотреть мне в глаза, успевая прятать красные щеки и собирая пальцами развратно стекающую по подбородку сперму.

Воспоминания того момента такие яркие, что я моментально возбуждаюсь, стоя уже почти на пороге дома. Я тогда тоже по-своему извинился перед ним, преподнеся мальчику удивительную вещицу, которую он давно присмотрел. Полароид в винтажном стиле привел бы в восторг любого мальчишку. Но мой мальчик был очень рад вниманию, и тому, что я увидел его интерес к этой вещи. Надеюсь, он не заметил моего неприкрытого подхалимства. Я бы скорей расценил сомнительный подарок, как подачку, но оставалось только надеяться, что душа Гарри светлее и чище, что он добрее меня, и совершенно не расценил это, как оскорбление.

Дома меня не встречает суетливый и быстрый топот его ног. Достаточно тихо в коридоре, пока я снимаю обувь и расстегиваю многочисленные пуговицы на пиджаке, который надел сегодня по не по-весеннему жаркой погоде.

Какое-то время почему-то неприятно и даже страшно идти по пустому коридору и слушать давящую на уши тишину. Отвлекают меня яркие карточки под ногами, на которые я успел насупить. Поднимаю одну и ахаю от неожиданности. Фотографию со знакомого полароида украшает тоненькая мальчишеская фигура, со спущенными штанами и задранной рубашкой. Иду по оставленным следам из фотокарточек и каждый раз улыбаюсь новой соблазнительной выдумке парня. Любимый мальчишка в скромных и развратных позах оголяется всё больше и больше с каждым фото. С приближением к комнате маленького провокатора изображения становятся такими жаркими, что на это никак не может не отреагировать мой собственный член в штанах.

Эти «стрелки» приводят меня к герою порно-представления, скромно восседающему на стуле в полуголом виде. Точнее, если не считать, что галстук - это одежда, то абсолютно голый юноша соблазнительно улыбается мне, вертя в руках свой фотоаппарат.

− Привет, − говорит он совершенно непринужденным голосом. − Как тебе мой сюрприз? Хочешь пофотографировать меня ещё?

− Это последнее, что мне бы сейчас хотелось сделать, – с трудом узнаю свой севший голос, и, не дав себе подумать, быстро направляюсь к Гарри, поднимая его со стула и притягивая к себе. Он моментально начинает стонать так, что я невольно удивляюсь, сколько в нем страсти, и как я заслужил эти дары. Не зная, что первым сделать, поцеловать жарко или полюбоваться его телом, стиснуть его, прижать к стенке или медленно и сладко ласкать на кровати.

Теряюсь в выборе и просто смело лапаю его за голые ягодицы, за выпирающие лопатки, и не могу никак остановиться.
Но Гарри понимает моё состояние с полувздоха, и тянет за собой к заранее расстеленной кровати.

***

− Сегодня был такой вкусный пирог. А чай просто потрясающий, − говорит он, когда мы после плотного ужина лежим в гостиной. Мальчишка потирает свой сытый живот и довольно жмурится, изредка поднимая голову с моего плеча и посматривая на моё лицо. Тянется ко мне губами, целует в висок, разглаживает нежными пальцами морщинку между бровей.

− Всё-таки мне повезло, что ты у меня хорошо готовишь. Всегда что-то новенькое каждый день. Вот кому-то не повезло, и он вынужден есть на завтрак, обед и ужин одну фасоль, − хихикает он, видимо, вспоминая кого-то из своих знакомых.

− Надеюсь, тебе и в дальнейшем повезёт, и твоя жена тоже будет вкусно готовить... − я тут же осекаюсь, проклиная себя за то, что ступил на скользкую дорожку одной из тех тем, которые хотел бы обсуждать с ним в последнюю очередь.

Гарри хмурится, отворачиваясь в сторону, и на какое-то время замолкает, задумываясь над чем-то. Надеюсь, что мы просто забудем сейчас то, что было сказано и промолчим. Неплохо было бы поднять какую-нибудь непринужденную и отвлечённую тему, но пока я быстро подыскиваю в голове хотя бы одну, Гарри заговаривает:

− Знаешь, мне совершенно точно кажется, что у меня не будет жены.

− Глупости. У тебя всё будет хорошо. Обязательно всё устроится.

− Нет, − оборачивается он, и я замечаю немного обиженный взгляд. − Я не об этом. Я о том, что меня совершенно не привлекают женщины.

− Некоторое время назад, ты спрашивал у меня совета, как подойти к девушке.

− Ха, − фыркает он, − я ошибался. Это всё такая ерунда была. Я тогда еще не знал, что мне нужно от жизни.

Я улыбаюсь про себя. Юный человек может рассуждать сейчас о своих желаниях по жизни. Это так забавно.

− И в чём же ты ошибался? – зачем я спрашиваю? Я и так знаю, что он имеет ввиду, но слова сами срываются у меня с губ, и я не успеваю задержать их.

На моё удивление Гарри совершенно не стесняясь заявляет:

− В своих предпочтениях. Мне нравятся мужчины.

Стараюсь сохранить непроницательный вид. Я не могу понять, радуют или пугают меня его слова.

− Знаешь, − усаживаюсь поудобнее, и обнимаю его за плечо. Я же сейчас хочу показать свои самые теплые и заботливые отцовские чувства. Отцовские чувства... Боже, какой бред, дайте мне кто-нибудь пощечину. – Я не осуждаю тебя. Вполне нормально, если тебе нравятся мальчики. Только ты можешь столкнуться с некими трудностями. В обществе не очень-то принимают такого рода отношения. Ты должен понимать, что не следует кричать о своей ориентации на каждом шагу, пока не сможешь... дать сдачи и заткнуть всех. Хотя, может со временем, твои чувства и пройдут и не придется закалять характер.

Он хмурит лоб и кривится, словно я оскорбил его.

− Мне не нравятся мальчики. Я сказал, мне нравятся мужчины...

Я хочу что-то сказать, но у меня пропадают все слова, и язык западает так, что я и звука не могу выдавить.

− Точнее, не мужчины, − исправляется он, видя мою растерянность, − а мужчина. Мне нравятся такие, как ты, − он прижимается ко мне всем телом, начиная ёрзать, пока я не могу выйти из своего оцепенения. Мальчишка, словно издеваясь, продолжает:

− Ты независимый и гордый, властный такой. Важный. У тебя все под контролем и ты всегда держишь себя в руках. Мне нравятся такие, как ты. А ещё ты не стесняешься, что ты гей...

− Я не гей... − у меня снова появляется способность говорить, и первое, что я выдал, опять совсем не то, что я хотел сказать.

Юноша отрывается от меня, я ощущаю, как он вздрагивает, и осторожно поднимает на меня обеспокоенный взгляд.

− Я... − запинаюсь, чтобы снова не спороть вслух чего не надо. Мальчик выбил у меня из лёгких последний воздух. Все мысли спутались в один клубок в моей голове, и никак не могу выудить ни одну здравую ниточку.

Отголоском здравого смысла понимаю, что сейчас произнесу что-то очень важное. Какой же я гей? Я люблю. Я ослеплен чувствами к одному единственному человеку. Я ненавижу мужчин, ненавижу людей в целом, мысль о том, что гей, и, по сути, должен предпочитать других мужчин, оскорбляет меня, поселяясь в душе тягучей обидой.

Не успеваю сказать ни слова, успокоить его растерянность и маленький страх, зародившейся в глазах мальчишки, потому что в доме раздается тревожный звонок входной двери.

Почему-то нежданные гости пугают меня, хотя я ещё не видел их. Странная тревожная волна накатывается, а сердце почему-то начинает учащенно биться. Не имея представления о причинах паники, я аккуратно поднимаюсь с дивана, оставляя удивленного мальчишку.

На пороге дома меня встречают двое мужчин в полицейской форме. Угрюмый немолодой и полноватый стражник закона сверкает своим взглядом, не стесняясь оценивающе рассмотрев меня сверху вниз.

Вместе со вторым напарником они достают из карманов документы, и в одном из них я успеваю прочесть имя «Ремус Люпин».

Угрюмый, не спуская с меня глаз, один из которых показался мне стеклянным, заговаривает низким, каркающим голосом:

− Мистер Снейп?

− Да, − хрипло говорю я, прочищая горло.

− Вам предъявлены обвинения. Пройдёмте с нами в участок для дачи показаний.

Глава 17

В тесной комнате отделения полиции - заставленной высокими полками с пыльными бумагами - душно и немноголюдно. Маленький настольный вентилятор вращается на своей ножке и дует в разные стороны слабым потоком тёплого воздуха. Из открытой форточки куда меньше несёт прохладой, зато приносит в и без того шумное помещение уличный гул.

Полицейские то и дело проходят мимо меня, по несколько раз, заглядывая в помещение, вроде бы по делам, но на самом деле с интересом рассматривая «новое поступление» в моём лице. Я стараюсь не злиться на их нескрываемый интерес, бездумно пялюсь перед собой на ровно выстроенные в ряд стулья.

Один стул.

«Вам предъявлены обвинения в изнасиловании. Проедем в участок».

Второй.

Кольца наручников защёлкиваются на моих запястьях, больно впиваясь острыми краями в кожу.

Три.

«Грюм, мальчишка дома»
«Что такое, Снейп? » − дышит мне в лицо полицейский со стеклянным глазом.
«Куда вы его забираете? » − мой взволнованный голос.

Четыре.

После объявления выдвинутых обвинений, и моих прав хранить молчание, я ставлю свою подпись в протоколе под местом и датой его составления.

«Мистер Снейп, вы понимаете, в чём вас обвиняют? »
«Да»
«Распишитесь вот здесь»
«Вы отрицаете свою вину? » − скорее утверждение, чем вопрос.
«Да»

В участке с меня снимают отпечатки пальцев.

Пять.

«На кой чёрт ещё один детектив? Тут предельно понятно, свидетелей, хоть жопой жуй» - недовольный голос следователя слышится за тонкой стеной.

Шесть.

«Ясен хрен, он будет молчать. Дурак что ли? Профессура же. Извращенская»
«Ремус, дай этому позвонить, зовите адвоката и тронется дело»
«Подожди ты! »
«Ага, а этот красавчик там пока подумает, да? »

Семь.

«Артур в следственном заберёт на анализ. Нечего рассусоливать с принцем»

Восьмой стул немного выбивается из общего ровного ряда, стоит чуть в стороне от ровной линии. В комнату заходит молодая девушка в полицейской форме с яркого цвета волосами, собранными в маленький хвост на затылке. Её волосы выцветшие и жесткие, будто пострадали от какого-то неудачного эксперимента. Она единственная, кто заходит в помещение часто, не обращая при этом на меня никакого внимания. Точнее, она старается делать вид, будто меня и нет совсем, словно я пустое место, настойчиво отворачивается к полкам, разыскивая что-то в стопке папок.

− Нимфадора, захвати там мой отчет, − орут из соседней комнаты.

− Нет, − рявкает полицейский нехарактерным для молодой девушки грубым голосом.

− Нимфочка, миленькая, давай, принеси сюда.

− Закрой рот, Глаз!

− Что такое? Что случилось?

− Ты назвал меня Нимфадора, − гаркает девушка уже за дверью.

− Прости, Тонкс, я как раз хотел исправиться.

Секундное молчание и за стенкой по отделению разносится раскатистый мужской смех.

− Идиот! – недовольно ворчит Тонкс, − Слушай... он.. он пришёл.

− Кто?

Снова тишина.

− А. Но, я не могу пока, нельзя, − голос Люпина я узнаю.

− Он не станет ничего...

− Тонкс, завязывай. Иди работай. Пришёл так пришёл.

Какое-то время за стеной не слышится голосов, только мелкая возня, пока я упрямо считаю восемь стульев перед собой. От стены до двери, и обратно - от двери и до стены. И так до бесконечности.

Дверь со скрипом открывается, в помещение заходят два знакомых полицейских.

− Ну что, хорошо подумал перед допросом? – скрипучим голосом выдаёт Грюм.

− Аластор... – останавливает его Люпин и поворачивается ко мне.

Он многозначно молчит, рассматривая моё серое лицо. В стеклянном отражении шкафчика я вижу его цвет, огромные тени под моими глазами и спутанные сальные патлы.

− Где Гарри? – хрипло решаюсь спросить я, поднимая пустой взгляд на Люпина.

Стеклоглазый недовольно хмыкает, но ничего не говорит. Заговаривает снова второй полицейский, сдержанным тоном:

− Пока вопросы задаем мы. И не здесь.

− Когда мне можно будет уже позвонить?

Явно растеряв крохи доброжелательности, Люпин поджимает губы.

− И это тоже потом.

Оба полицейских замолкают, когда за стеной слышится шум и голоса. Дверь резко открывается, привлекая всеобщее внимание, и на пороге я вижу взволнованную Тонкс и черноволосого худого незнакомца. Он пробегает хищным взглядом по помещению, и, наткнувшись на меня, зло прищуривается, кривясь в усмешке, оголяя свои неровные потемневшие зубы.

− Ремус... я не смогла его удержать, − щебечет женщина-полицейский.

− Твою мать, Блэк, тебе тут что, проходной двор? Шастаешь по участку, как у себя дома, − рявкает Глаз.

− Это он? – не обращая внимания на окружающих, заговаривает незнакомец.

− Сириус, в самом деле, у нас допрос, успокойся и выйди, − снисходительность и лже-доброжелательность Люпина мне уже противна.

− Никуда я, нахрен, не выйду! – орёт этот Блэк, опасно переводя взгляд то на Люпина, то на меня. – Он уже признался? Или ждёт, пока адвокат прикроет его задницу?

− Сириус, пожалуйста, пойдём. Потом.

− Да, Тонкс, забирай его.

Блэк сбрасывает с плеча руку Нимфадоры, подходя ко мне, не спуская ненавистного взгляда.

− Конченный урод, − глядит на меня из-за плеча Люпина, преградившему ему путь. − Знаешь, что я с тобой в тюряге бы сделал? Не волнуйся, скоро пойдёшь туда, как миленький.

− Сириус, на выход!

− Какого хрена, мне не дают поговорить? Я бы из него быстро правду выбил!

– Не наши методы, - тянет Люпин.

Грюм опять только многозначно хмыкает. От растерянности и непонимания ситуации у меня появляется голос:

− А вы кто такой, собственно?

Блэк прожигает меня полный гнева и ненависти взглядом. Даже Люпин оборачивается, услышав мой вопрос.

− Он ещё и спрашивает? Ублюдок!

− Сириус!

− Гарри - мой крестник, − заявляет Блэк, оглядываясь на всех подряд. Сейчас он, как будто, обращается не ко мне, вроде до него только что дошло, как я ему противен. Крестный отец... вот оно что. Несколько дней назад меня бы шокировала эта новость. Сейчас все сюрпризы судьбы утратили способность меня удивлять.

− И где вы были раньше? – мой голос с хрипотцой привлекает внимание всех в помещении. Грюм смотрит не без доли строгости, глаза Тонкс по-деловитому непроницаемы, она переводит взгляд то на меня, то на злобно хихикающего Блэка. Люпин же застыл на месте, поглядывая на меня из-за плеча, с многозначительным взглядом «Как ты ещё смеешь открывать свой поганый рот? »

− Действительно! Где был я, пока ты его трахал? – выплевывает нерадивый крёстный, снова наступая на меня. Люпин, будто очнувшись от ступора, снова удерживает Блэка за плечи.

− Нимфадора, или ты сейчас же уводишь своего братца, или я за себя не отвечаю! − яростно пыхтит Грюм.

Тонкс недовольно фыркает на своё имя, но ничего не отвечает.

− Сириус, пойдем, ты слышишь меня? Тебе нельзя тут находиться.

− Ремус, в самом деле, что я такого сделал?

− Сири, друг, мы потом поговорим.

Друг. Конечно. А я уж подумал, чего это крёстный выплясывает здесь по-хозяйски.

Тонкс кое-как уводит Блэка за дверь, и за стеной я ещё слышу его отборный мат. Оба полицейских в комнате какое-то время молчат. Люпин первым подает голос:

− Откуда у Гарри Поттера крёстный?

Он не поднимает головы, и какое-то время я думаю, что вопрос ко мне. Пока подбираю ответ, Ремус Люпин начинает сверлить взором Грюма, и я понимаю, что спросили не у меня. Затем он поворачивается ко мне, молчаливо намекая ответить.

− Я не знаю этого.

− Когда ты брал Гарри из приюта, разве тебе не говорили, что у него есть родственники?

− Нет. И до сегодняшнего дня я и предположить не мог, что они есть.

− Это неудивительно.

Что неудивительно я не успеваю понять и спросить, потому что Люпин отворачивается, всем видом показывая, что не собирается обсуждать со мной эту тему.

В участке меня решают всё же не допрашивать, а привозят в следственный изолятор. Позвонить мне не дают. Следователи Люпин и Грюм по очереди задают однотипные вопросы. Все касается изнасилования, они постоянно перефразируют предложения, ходя вокруг да около, кружат надо мной, как два коршуна над добычей.

Волновался я только поначалу. Позже переживаний нет - я будто не здесь, не в этой комнате. Всё думаю, где он? Что с ним делают? Страшно ли ему? И... думает ли он обо мне?

Затем приходит медик Артур, проводит осмотр, берёт анализы и соскобы из-под ногтей. После меня отводят в камеру.

Маленькая холодная комната тускло освещена одной единственной лампой. Деревянная скамейка сухая, несмотря на сырость в воздухе, и жесткая кровать. Она скрипит и скупо поскуливает, стоит пошевелиться на ней. Несколько часов я сижу и пялюсь в стенку перед собой. Я думаю о Гарри. О его солнечной улыбке и спутанных волосах. А ещё я думаю о том, что всё доверие, строившееся шатким мостом между нами, в мгновение ока разрушено безжалостно и беспощадно.

Вечером меня снова вызывают на допрос, на котором я снова спрашиваю о местонахождении Гарри и снова не получаю ответа. Я догадываюсь, где он может быть, но мысль связаться с ним не даёт мне покоя. После допроса мне, наконец, дают телефон позвонить.

Цепляясь за последнюю соломинку, судорожно набираю номер, который думал, что не знаю наизусть, но в стрессовой ситуации вспоминаю. Слушаю долго длинные гудки, и с каждым моё сердце волнительно начинает биться чаще. Когда на другом конце провода я слышу знакомый голос, хочу выдохнуть с облегчением.

− Алло?

− Люциус, − мой охрипший голос, сдобренный тревогой похож на противный скрежет.

− Северус?

− Я в участке. Мне нужна твоя помощь. Ты можешь приехать?

Глава 18

Серьёзный, с притворным спокойствием блондин медлительно перебирает пальцами бумаги в своём кейсе на столе. Люциус тянет время, и словно не хочет смотреть мне в глаза. Взгляда насильника избегали и во всём отделении, брезгливо отворачиваясь, стоило мне заметить их внимание. Малфой тоже не смотрит. Будто боится, не желает, либо ему противно. Я уже свыкся с таким отношением к себе, сижу тихо, сверля взглядом дырку в стене напротив, сцепив под столом руки в замок.

Адвокат, наконец-то, поднимает глаза, и я тоже перевожу взгляд на его непривычно растрепанные светлые волосы, наспех застегнутый пиджак.

− Есть хорошие новости. Следов насилия на Поттере не обнаружено.

Я коротко киваю и задаю более интересующий меня вопрос:

− Как он? Где он сейчас?

− После медэкспертизы им займутся органы опеки и попечительства.

Несдержанно выдыхаю воздух из легких. Люциус понимает, что тема для меня, мягко говоря, щекотливая. Смотрит исподлобья на мою растерянное лицо.

− Чёрт, − очень тихо говорю я.

− Да, разумеется, ему подыщут нового опекуна. А что ты ожидал? – несколько несдержанно констатирует он.

Я кладу сцепленные руки на стол, начиная чуть раскачиваться в такт своих мыслей. Перебираю в голове все последние события, не решаясь поднять голову. Люциус понимающе смотрит, черты его лица смягчаются. Сейчас я вижу перед собой старого приятеля, а не непоколебимого адвоката.

− Тебя будут судить по другой статье, ты же это понимаешь? – безжалостно выдает Люциус информацию за информацией, а я всё больше съеживаюсь.

− Я возьмусь за твоё дело, − добавляет он.

Оно безнадёжно, почему-то я уверен в этом на все сто, хотя моей уверенности в чём-либо в последнее время очень мало. Люциус никогда не берётся защищать, если заранее известно, что дело обречено на провал. Однако, сейчас в нём говорит две личности – одна - мой старый знакомый, другая - профессионал.

Никогда отношения с ним я не мог назвать дружбой. Приятели - да. Но я подозревал, что Малфой относится ко мне не так, как я к нему. У меня всегда был Гарри, у него... с некоторого времени не было никого, после трагедии с Драко.

Он соглашается мне помогать, и это самое настоящее геройство для такого, как он. Думаю, Малфой доволен собой за собственную храбрость. А я рад его слабости к смелым поступкам и за, возможно, искренние переживания. Хотя я не уверен. Но благодарен.

− Знаешь, − он наклоняется ко мне, и я тянусь к нему навстречу. − Там все ходят с такими рожами, будто у них всё шито-крыто. Подозреваю, свидетелей будет предостаточно.

Последнее отзывается во мне душащей тревогой. Как? Когда? Малфой не даёт мне долго переживать над этим и говорит:

− Но у нас тоже будут. За это можешь не переживать, − но в его голосе нет такой уверенности, которую мне бы хотелось услышать.

Нам ещё нужно поговорить, но мы оба мнемся, не можем завести разговор, как старые приятели. Даже если мы никогда не были близки, с Люциусом мне всегда было легко общаться. Но не сейчас. Кожей чувствую его отношение к этой ситуации. Не сказал бы, что ему так же противно, как было Блэку или полицейским из отделения. Во взгляде Малфоя лишь отголоски осуждения, пренебрежения и негодования. Есть что-то ещё, что я не могу никак разгадать. Может мне просто этого не хочется или не нужно. Или я просто считал это не особо важным, и если б Малфой был недоволен или зол, он бы сказал прямо, ведь терпением старый товарищ никогда не отличался. Эта нотка чего-то в нём беспокоит, но больше этого меня тревожит только одно, поэтому я разрушаю тишину между нами и задаю вопрос:

− Ты видел его?

− Да. Один раз и случайно.

− Он что-нибудь говорил?

− Нет, − с любопытством скользит Люц по мне взглядом. − Говорю же - случайно увидел. Им было, кому заняться. Ну, ты понимаешь - психологи и врачи. Знаю только, в твоём мальчишке проснулся какой-то необузданный зверёк, − выгибает белую бровь адвокат, посмеиваясь про себя. − Не очень вежливый он с ними со всеми, − отвечает Малфой на мой немой вопрос.

− Никогда бы не подумал про него такого, − продолжает задумчиво Люц. − Он всегда казался мне спокойным и покладистым мальчиком. А тут, говорят, дерзит и язвит...

Мне жадно хочется узнать о нём всё и поподробнее, но любопытство и нетерпение, а также ограниченность во времени заставляют перебить его:

− Этот Блэк... оказался его крёстным... Как это произошло? Его могут..?

− Нет, − тоже перебивает Малфой. – Его не поставят опекуном, с таким-то прошлым и характеристикой. Сириус Блэк был судим за продажу наркотиков. Он только недавно вышел из тюрьмы, и по моим сведениям, скоро может туда опять загреметь. Уже одно задержание у него было. Пустяковое, но спокойная жизнь - не для таких, как он.

У Люциуса всегда есть информация чуть ли не на каждого. Он из тех людей, кому птичка на хвосте приносит, поэтому никогда не приходилось сомневаться в его адвокатских способностях.

− Хорошо, − мысль о том, что незадачливый крёстный не станет опекуном, расслабляет меня. − Я хочу увидеться с ним.

Малфой удивленно долго таращится на меня.

− Если можно, − добавляю я.

− Это вообще возможно, − после паузы растягивает слова адвокат. − Но... Это сложновато. Только если будут кое-какие нюансы.

− Какие?

Блондин, словно не слыша моего вопроса, откидывается на стуле, уставившись в столешницу, нервно постукивая по ней рукой. Я снова ловлю это непонятное чувство на его лице, которое можно распознать по хмурой морщинке между бровей и томному утомительному молчанию. Закусываю губу до крови, и наблюдаю, как адвокат поднимает взгляд и раскрывает губы - так медленно, что происходящее кажется мне замедленной съемкой.

− О чём ты думал, Северус? – смотрит он с неодобрительным прищуром. Он выглядит расстроенным или разочарованным.

Я ничего не отвечаю. Но он и не ждёт ответа. Люциус через какое-то время принимается собирать бумаги в портфель. Прежде чем подняться он снова смотрит на меня, и краем глаза замечаю, что презрение снова исчезло с его лица.

− Я постараюсь сделать всё, и выполнить твою просьбу. Думаю, вы встретитесь.

Прежде чем уйти, опускает руку на моё плечо, и я чуть вздрагиваю. Он на секунду сжимает его, и уже на выходе говорит:

− Скоро увидимся. Береги себя.

***

Всё, что я вижу за эти дни - одиночная камера с жесткой кроватью и стулом, следственный кабинет с Люпином, молодой Тонкс и Грозным глазом (так его прозвали в отделении), и другое помещение участка, где я вижусь со своим адвокатом.

Люциус появляется довольно часто, принося то хорошие новости (если их такими можно назвать), то не очень. Я знаю, что он описывает мне всё более радужно, чем есть на самом деле, странным образом заботясь о моём состоянии, и чтобы я раньше времени не терял надежду. Он всё говорит о какой-то экспертизе, анализах и свидетелях и мало говорит о Гарри. Люциус признался, что не имеет возможности встретиться с ним. Я почти ничего не знаю о мальчишке. А остальное мне не интересно, и я оставляю собственные проблемы на рассмотрение своего адвоката.

Однажды он приходит, и говорит, что в показаниях Гарри заявил, что его не насиловали. Допросы с этого момента несколько поменяли свой характер.

Обвинения в изнасиловании с меня были сняты, и выдвинуты новые - за вступление в сексуальную связь с несовершеннолетним. Поэтому нескончаемые недовольные вопросы Грюма и сдержанные Люпина изменились.

Вечером ко мне снова приходит Люциус, явно с новыми вестями.

− Ты ешь что-нибудь? – спрашивает он у меня в кабинете. − Вид у тебя...

− Всё нормально, − перебиваю я, не желая в сотый раз выслушивать ничего о своём дерьмовом состоянии и о том, как я исхудал.

− Первое слушание назначено на десятое июля.

Я киваю.

− Потом сможешь увидеться с Поттером.

Резко поднимаю голову, и впиваюсь в блондина жадно-заинтересованным взглядом.

− После. Потом я улажу всё, – уточняет он.

− Дерьмо, − подвожу я в заключение.

Люциус некоторое время нетипично для него теребит одной рукой свои волосы.

− Я с ним виделся.

Придвигаюсь ближе, словно смогу быстрее получить информацию.

− Он... нервный какой-то...

Сердце тревожно бьётся у меня в груди.

− С ним всё в порядке?

− В порядке. Только он отказался от психологов. Точнее, они сами решили повременить из-за его истерик. Не хочет ни с кем разговаривать, заявляя, что ему не нужна помощь. Первое время, врачи беспокоились, что это всё из-за стресса и домашнего насилия. Но его показания стали основными. Он уверенно заявил, что ты его не насиловал. И не принуждал, не угрожал и не хитрил. Мальчишка крайне негативно реагирует на подобные обвинения тебе о сексуальном злоупотреблении.

Я бы чувствовал гордость, если бы не боль, вытесняющая всё из моего сердца. Мой мальчик вынужден быть вовлеченным в разбирательство, вынужден переживать и волноваться, а так же иметь дело с психологами и врачами, словно он какой-то больной. А я здесь просто не в силах забрать его и оградить от всей этой суеты и проблем. Только моих проблем, и ничьих больше, в которых он только по ошибке обязан участвовать.

Эмоции скорей всего красноречиво отражаются на лице, потому что Люциус непонимающе смотрит на мою странную реакцию.

Еле набираюсь сил и выдавливаю:

− Спасибо.

− Не за что.

Малфой ещё какое-то время много говорит о свидетелях и защите, о суде и слушании, но я упорно не понимаю его слов, потому что моя голова занята мальчишкой. Каждый раз, когда Люциус приносит хоть толику информации о Гарри, я не могу уснуть целую ночь. Я думаю, что было бы, будь у меня больше силы воли, как и терпения, и здравого смысла. Сколько раз я думал о совести, но никогда ещё так тревожно долго, в деталях обдумывая свои шаги за последний год. Никогда ещё у меня не было столько времени, сколько здесь, в своём заточении. Тонны тяжёлых грузов из мыслей не дают мне покоя ни днем, ни ночью.

Глупо рассуждаю, что было бы, поступив я так, а не эдак, а если бы да кабы... А могли бы мы сейчас просто сидеть рядом в гостиной читать - я свою книгу, он - свой журнал, если бы я не сорвался? Сможет ли он когда-нибудь простить меня за те волнения и неприятности, что произошли по моей вине?

Как же мне хочется увидеть его и просто извиниться. Или сказать ему, что всё в порядке, ведь вряд ли он верит утешениям врачей и психологов. Гарри замкнутый и ранимый и не доверяет никому. Именно поэтому у него такая агрессивная реакция на всех вокруг, как передал мне Люциус. Мальчишка не привык к тому, что кто-то копается в его душе, ему, наверное, страшно, одиноко, неприятно. Осознание того, кто в этом виновник, больно бьётся в моей голове. Мы ведь так странно расстались, я оставил его в сомнениях, так и не договорив и не сказав мальчишке самого важного.

Почему я не сказал всё что хотел, пока мог, почему не открылся ему? Почему мне было так страшно сто раз повторить, как я люблю его? Вчерашние проблемы и собственные колебания кажутся мне такими глупыми. Они ничто по сравнению с препятствующими трудностями сейчас, их даже сложно назвать загвоздками. Но тогда признания в своих чувствах казались мне какой-то несбыточной мечтой. И от собственной глупости мне тоскливо.

Мне удаётся засыпать каждую ночь только на несколько часов. В остальное время я выношу на самосуд собственные поступки, смысл которых всё больше теряется с каждым разом.

Глава 19

Я впервые после долгого перерыва вижу Гарри только на суде. Мальчишка тоже часто смотрит на меня, не стесняясь своего внимания, лишь изредка оглядывается по сторонам и тут же снова оборачивается ко мне, возвращая любимый взгляд зелёных глаз. Он сидит на стуле, а рядом с ним пустеют ещё семь, и я медленно пересчитываю их, чтобы хоть на мгновение отвлечься от мальчишки, и не привлекать неприкрытым любованием внимание любопытных глаз вокруг. Я думаю, что это моя единственная отрада - просто смотреть на него, перед тем, как я попаду в бесконечную пропасть заточенного одиночества. Но Люциус постоянно утверждает, что мне не стоит отчаиваться раньше времени.

Но даже если всё закончится хорошо, как раньше уже не будет. Что я скажу Гарри, как посмотрю на него после всего, я не знаю.

Представитель из органов опеки и попечительства постоянно дёргает своей длинной шеей и кривится, замечая наши непрерывные переглядывания с мальчишкой. То и дело миссис Дурсль трогает Гарри за плечо, в надежде привлечь его внимание, отвлекая от такой скотины, как я. Наш немой диалог ей не нравится, эта женщина с лошадиным лицом не скрывает недовольства в своем пренебрежительном взгляде.

Из потока мыслей я выныриваю только тогда, когда судья вызывает Гарри.

Он немного растерян и напуган, но я точно вижу, как мальчишка собирает всю свою храбрость и отвагу, решительно подходя к кафедре. Я впервые за столько месяцев слышу его родной и любимый голос. На миг мне становится чуточку теплее. Краем уха слышу небольшой спор моего адвоката Люциуса Малфоя и прокурора Долорес Амбридж.

− Протестую! Вы задаете некорректные вопросы, − заявляет Люц. − С мистера Снейпа были сняты все обвинения в изнасиловании. Более того, судмедэкспертиза не дала доказательств никаких насильственных действий. Так что ваши вопросы, миссис Амбридж, не по делу.

− И всё же, − голос прокурора тонкий, обманчиво спокойный и противный, − Ваша честь, я перефразирую вопрос, но мне бы хотелось, чтобы мистер Поттер ответил, − она поворачивается к Гарри. − Почему вы утверждаете, что у вас не было сексуальных отношений с вашим опекуном?

− Я не утверждаю это, − смело говорит мальчишка. − Вы же спросили, применял ли ко мне мой опекун насилие.

− То есть, вы хотите сказать, что никакого насилия не было?

− Нет.

− И вы совершенно точно уверенны, что вступали в сексуальную связь с мистером Снейпом добровольно?

− Да. Всё происходило по обоюдному согласию, − к концу голос Гарри дрогнул, и Амбридж, заметив это, довольно ухмыляется.

Она прищуривается, её лицо насмешливо, с примесью омерзения.

− Разумеется, вы считаете, что это норма вступать в подобного рода отношения со своим отцом, − иронизирует она. − Скажите, мистер Поттер, − жестом руки указывает на меня своими короткими пальцами с розовыми ногтями, − ваш опекун, отец, отчим, или как вы его называете, − в её голосе заметно прослеживается издевательский тон, − когда-нибудь вёл себя как-то странно?

Люциус тут же вскакивает с места.

− Протестую! Вам ли не знать, Долорес, что понятие о странностях несколько неоднозначно.

− Не буду спорить, мистер Малфой, − поджимает губы женщина, напомнившая мне жабу. − Хорошо, мистер Поттер, какие вообще отношения складывались у вас с вашим... опекуном, − делает она многозначительную паузу.

Гарри нервно сглатывает ком, подступивший к горлу.

− Ну, довольно-таки хорошие. Мы всегда дружили и редко ругались, много времени проводили вместе, − он смотрит куда-то в сторону, а я, довольно прищурившись, не могу сдержать слабой улыбки от нахлынувших воспоминаний. − Северус редко когда наказывал меня, у нас почти не было секретов друг от друга, − от собственного имени, так нежно сорвавшегося с его губ, в душе теплеет, и даже серое помещение зала суда на миг кажется мне светлее, а люди вокруг - приятнее. Но кривая ухмылка Амбридж в секунду разрушает всю прелесть момента.

− Скажите, мистер Поттер, − аккуратно подобралась она, точно кобра перед прыжком, − мистер Снейп когда-нибудь, до вступления с ним в сексуальную связь, прикасался к вам непотребным образом?

− Нет, − быстро отвечает мальчишка, и краска бросается ему в лицо.

Прокурор недовольно закусывает губу, не отрывая взгляда от Гарри, как хищник от своей жертвы и продолжает:

− А мистер Снейп когда-нибудь показывал вам материалы, содержавшие информацию сексуального характера?

− Нет. Никогда, – голос мальчишки несколько обиженный, он с вызовом смотрит на Амбридж, и в этот момент я горжусь его решимостью с привкусом дерзости.

− Хорошо, − констатирует прокурор. − В материалах дела представлены фотографии, порнографического характера, которые были найдены в доме мистера Снейпа.

Я моментально напрягаюсь, и Люциус, чувствуя плечом мою настороженность и страх, успокаивающе на мгновение сжимает моё предплечье, жестом уверяя, что дело под контролем. Мой адвокат без тени сомнения опровергает все доказательства того, что я занимаюсь детской порнографией, когда Долорес Амбридж достает знакомые фотографии с полароида, на которых изображен обнаженный мальчишка.

− Какими-то жалкими фото вы хотите, Долорес, убедить всех, что мой подзащитный - законченный извращенец? Обратите внимание, господин судья, я провёл наблюдение, и мне несложно было выяснить, что, учитывая угол съемки и много других нюансов, фото сделано самостоятельно одним человеком, как раз изображенным на снимке. Это я могу утверждать с 90-процентной уверенностью. Так что, представленные фотографии никакого рода не порнография, а обычная детская шалость. Прошу не приобщать к материалам дела данные и сомнительные доказательства к характеристике личности моего подзащитного

К негодованию Амбридж, моему удивлению и удовлетворению Люциуса судья Фадж кивает, и принимает протест Малфоя.

Долорес, не долго думая, вызывает свидетеля, и я узнаю хрупкую девушку с золотыми волосами. С ней я когда-то, как теперь кажется в прошлой жизни, пытался выстроить жалкую пародию на отношения. Мери смотрит только вперед, не удостоив меня ни единым взглядом, выходит за кафедру.

Пока Амбридж вместе со свидетелем пытаются любыми методами испортить мою характеристику, Люциус тихо, недовольно тихо фыркает, нервно постукивая пальцем по столу. Его дерганья раздражают и без того мое тревожное состояние. Я отворачиваюсь и смотрю на своего Гарри, у которого ещё не до конца сошёл румянец с лица, и успокаиваюсь. Рядом с ним собственнически близко сидит представитель опекунства. Мальчишка, чувствуя моё внимание, тоже смотрит на меня, он хочет передать свою поддержку через этот взгляд, и от такой заботы моя душа до краев наполняется нежностью к этому человеку.

− Миссис Амбридж, господин судья, это просто абсурд, − медленно поднимается Малфой. − Даже если Северус Снейп грубо поступил с этой девушкой, даже если они плохо расстались – это ещё ни в коем случае не доказывает его склонность к насилию. Более того, даже то, что мой подзащитный предложил свидетелю, как заявили, в достаточно невежливой форме анальный секс, тоже ещёё не доказывает его склонность к гомосексуализму. Я думаю, он просто хотел вас обидеть, − с притворной жалостью смотрит на Мери Люциус, и, получая желаемое отклонение на занесение свидетельства в материалы дела, с довольным видом садится, отбрасывая полы пиджака.

Потом я вижу за кафедрой Миневру МакГонагалл - воспитателя детского приюта, из которого я несколько лет назад забрал своего Гарри. При её появлении мальчишка сутулится и смотрит в пол, и я, разгадывая причину его поведения, слушаю отрывками свидетельство женщины.

− Такой странный тип, − кривится Макгонагалл, − ходил долго в приют проведывать Гарри, всё выбирал и выбирал, думал и думал. Я ему изначально сказала, чтоб не мучил мальчика и не давал ложных надежд, если не хочет забирать. А я сразу с недоверием отнеслась к Снейпу. Не нравился мне он, и всё тут, − продолжала Минерва, сопровождая свою речь хмурым лицом и постоянно кривя губы. − Но, конечно, мы всё проверили перед тем, как отдать мальчика. И материальное состояние Снейпа и условия проживания, и заработок. Кто же знал, что так всё повернётся? – тут же пытается оправдать МакГонагалл свою «ошибку» несколько лет назад, когда отдала Гарри Поттера.

К счастью, и с легкой руки адвоката Малфоя, свидетельство приняли, по большей части, за фантазию и необъективное суждение Миневры МакГонагалл о моей личности.

Затем я вижу в свидетелях своих учеников, а так же нашу соседку Арабелу Фигг. Последняя отзывается хорошо как о нашей с Гарри семье, так и обо мне в частности. Она говорит, что никогда не замечала за мной никаких наклонностей к педофилии, знала меня, как порядочного и примерного человека.

Почему-то я быстро устаю на суде. Впервые мне хочется даже в свою темную камеру, хоть куда-нибудь, потому что в зале суда под прицелом десятков осуждающих глаз мне неуютно. Все мои судьи находятся внутри меня, лишь один из них не мой разум, совесть, не мои чувства, один из них - живой человек, один единственный главный судья, который сидит на восьмом стуле, и теперь уже не так часто бросает на меня свет своих зелёных глаз, а всё больше смотрит куда-то в сторону.

Первое слушание заканчивается, и меня уводят в камеру. Напоследок я вижу провожающего меня тревожным взглядом Гарри. Его слабо придерживает за плечо представитель попечительства, которая в скором времени найдет моему мальчику нового опекуна.

***

По моим нехитрым расчётам сегодня тридцать первое июля - день рождения Гарри. С самого утра я думаю, как он будет встречать праздник, и будет ли у него возможность праздновать вообще. Если бы у меня была волшебная лампа, в которой живет добрый Джинн, моим желанием было бы провести этот день вместе с мальчишкой. Быть с ним рядом хотя бы несколько часов, иметь возможность поздравить его, пожелать ему всего, чего он сам бы хотел для себя, растрепать макушку его непослушных волос и послушать звонкий озорной юношеский смех. Но для таких, как я желания не положены, и вряд ли Джинн был бы добр ко мне.

Люциус приходит ближе к обеду, сообщая мне самую чудесную за всё это время новость:

− Сегодня сможешь повидаться с мальчиком.

От неожиданности я даже чуть привстаю на стуле.

− Как тебе удалось?

− Это достаточно нетрудно, если потерпевший сам горячо желает свидания.

Я оседаю обратно на стул и безмолвно пялюсь на Малфоя.

− Сев, он сам захотел с тобой увидеться - это мягко сказать. Он очень настаивал, просто требовал встречи с тобой. Ему дали согласие пойти на свидание в присутствии нового опекуна или представителя из органов попечительства.

Нахождение третьего лица немного расстраивает, но не настолько, чтобы затмить эйфорию от долгожданной встречи с мальчиком. Я улыбаюсь, не стесняясь своей улыбки перед Люциусом. Он подбадривающе улыбается в ответ.

Сердце предательски стучит, и, словно громким эхом, отзывается от стенок в небольшой комнате для свиданий. Я сижу за столом, не зная, куда спрятать свои вспотевшие ладони - то кладу на колени, поспешно вытирая их влагу о свои брюки, то сжимаю кулаки на столешнице. Постоянно оглядываюсь по сторонам, будто Гарри может появиться из любого угла комнаты. Стараясь успокоить дыхание, гляжу на одинокую дверь в стене, в ожидании самого дорогого сердцу человека.

Через какое-то время дверь со скрипом открывается, и я замираю. Но к моему огорчению, сначала появляется знакомая светловолосая женщина с лошадиным лицом. Она привычно кривится при виде меня - такого бессовестного и гнусного и душой и телом человека, которого, в добавок ко всему, не красит еще и изнемождённый вид. Затем на пороге появляется мальчишка и от переполняющих меня в тот миг эмоций сердце тут же подскакивает к горлу. Гарри тоже довольно исхудал, и я проклинаю про себя этих опекунов, врачей и психологов, которые недостаточно заботятся о нём. Серые тени залегли под его глазами, но они несколько уступают моим огромным синякам на пол-лица.

Юноша слабо улыбается мне, и я ему тоже. Смотрю, как он опускается на стул напротив, складывая руки на стол, и несмело смотрит мне в глаза. И я не могу на него насмотреться, глупо тяну слабую улыбку, не замечая, как Дурсль присаживается недалеко от мальчишки, недовольно складывая губы в прямую линию.

− Привет, − робко говорит мне родной голос.

− Привет, − почти шепчу я.

− Как твои дела?

− Мои хорошо.

− Выглядишь не очень.

− Я знаю, − слабо говорю я, на секунду прикрыв глаза. − Всё хорошо, это просто с виду так. На самом деле я чувствую себя нормально. Лучше расскажи, как ты.

− О, я тоже хорошо. Я видел своего крёстного, − последнее слово он произносит недоверчиво и вопросительно смотрит на меня, и я радуюсь, что наше отношение к Блэку совпадает.

− Его не назначат твоим опекуном.

Гарри сразу коротко кивает, а попечитель демонстративно не глядит на нас, но внимательно прислушивается.

Наши руки лежат довольно близко, я на миг прикасаюсь к его своей сухой ладонью, которую женщина рядом провожает суровым взглядом.

− Найдут другого, тебе не придётся жить с этим человеком, − успокаивающим тоном говорю я, наблюдая, как огонёк беспокойства гаснет в зелёных глазах. - Ты ничего не бойся.

Он снова кивает, уже уверенней. Попечитель скептически поглядывает на меня, и в её молчании читается омерзение к моей заботе и красноречивое «Что ты вообще можешь решать, сидя здесь? »

− Ты похудел, − замечаю я.

Дурсль еле слышно фыркает, и отворачивает голову в сторону.

− Я знаю. Но правда, у меня всё тоже хорошо, меня не обижают, не волнуйся, − ласково говорит Гарри, и с вызовом, громче добавляет, − я уже взрослый человек. Я сам могу о себе позаботиться.

Его догадки, что нас слушает не только женщина рядом, но и другие люди, верны. А попытки высказаться в мою защиту мне приятны. Я, наконец, чувствую, что я не один. Желание мальчика разделить мои проблемы ещё больше роднит меня с ним. Но я всё равно не хочу, чтобы он впутывался в это всё и страдал.

− У тебя сегодня день рождения, − решаю перевести я тему. − Поздравляю, Гарри, − пробую я на вкус его имя, потому что уже давно не имел возможности себе этого позволить. − Я не могу ничего тебе подарить, ты уж прости меня. И жаль, что не можем отпраздновать.

− Ничего страшного, Северус, − он протягивает руку к моей, и слегка касается её пальцами. Я раскрываю ладонь, встречая нежную мальчишескую кисть, поглаживающую до самого запястья легкими прикосновениями. Дурсль ёрзает на стуле, негодующе впиваясь взглядом в наши ласкающие друг друга руки. Она дышит часто и громко, привлекая к себе внимание, в надежде призвать меня к благоразумию не трогать мальчика. Гарри тоже чувствует её негодование и сердится. Назло ей он сжимает мою руку сильнее и без смущения заявляет:

− Какое празднование без тебя? С этими придурошными? Пусть засунут в задницу свою заботу, − бросает он, и тянет мою руку к своим губам. Замечая бешеный взгляд представителя опекунства я, во избежание слишком быстрого окончания свидания на неприятной ноте, удерживаю руку, не давая Гарри так вольно провоцировать эту женщину. Но мальчишка не сдаётся - наклоняется почти к самому столу, там, где покоится моя рука, не имея возможности раствориться сквозь столешницу. Он запечатлевает поцелуй на моем запястье горячими губами, затем медленно и с наслаждением целует всю мою ладонь.

От негодования женщина шумно выдыхает воздух, с бегающим взглядом привставая со своего стула.

− Мистер Поттер, попрошу придержать свой пыл, − не оставляя без внимания и меня, она поворачивается и с отвращением выплёвывает: − вашего старания плоды. Мы все заметили, что у мальчишки странные наклонности. Неудивительно - с такой-то атмосферой дома. Он нуждается в лечении.

Гарри, сверкая гневным взглядом, отрывается от моей руки, отбрасывая от возмущения её в сторону так, что я ударяюсь костяшками пальцев.

− Вы... − говорит он с такой яростью, что я не узнаю своего мальчика, − ... заткнитесь уже. Сами вы больные! Вы ничего не знаете, ясно?!

Юноша неожиданно для нас резко подскакивает, оглядываясь по сторонам, и громко говорит окружающим нас стенам.

− Вы все ничего не знаете, понятно? Я сам хотел! Сам! Вы не смеете его обвинять! Я сам решаю, с кем, когда и сколько!

Не знаю, что громче - его голос или моё бешено колотящееся сердце? Мы вместе с Дурсль пребываем в ступоре. Пока я не могу оторваться от разгоряченного яростью мальчишки, она первая приходит в себя, и тянет его за рукав.

− Мистер Поттер, угомонитесь!

− Сама угомонись...

− Гарри... − начинаю я.

Но он не слышит.

− Тебе не понять, как и всем за этой стеной! Я люблю его, ясно это?

− Гарри... − снова перебиваю, но дальше мне не хватает дыхания, и я замолкаю. Если мне сейчас послышалось, то я сошёл с ума, а если не послышалось - то сойду вот-вот.

Он оборачивается на мой зов, пытаясь унять гнев. Хватает меня снова за руку, перегнувшись почти через весь стол.

− Почему они лезут, Северус? Почему? Почему мне нельзя заниматься любовью со своим любимым человеком? Это и мой выбор тоже. Что им всем нужно? Почему тебя смешивают с грязью?

Изумрудные глаза яркие, искрящиеся тысячей красок его эмоций. Мальчишеская грудь высоко вздымается, я почти чувствую его дыхание на своем лице. Он ищет взглядом у меня в глазах ответы на вопросы, а я могу только шокировано хлопать ресницами и пытаться выдавить из себя хоть слово, ведь скоро наше свидание подойдет к концу, и я опять не успею поговорить с ним, насладиться его присутствием.

− Фу, замолчи уже, мальчишка, − отвращения в голосе и виде попечителя столько, что не измерить.

В глазах юноши снова загорается пожар ярости, и он, к сожалению для меня, отворачивается, смерив ненавистным взглядом женщину.

− Да! Я люблю его! Люблю! Все слышали? − снова обращается к стенам Гарри. − Я люблю! И он меня тоже. И никто нам этого не запретит и не накажет.

− Поттер, на выход, − появляется в дверях огромная фигура охранника, и он уводит моего мальчика, который, как и в суде, дарит мне взгляд на прощание, безмолвно кричащий «люблю». Я вижу его, пока юношу настойчиво не выталкивают из комнаты, и не помню, как меня отводят в камеру.

Всю ночь я не смыкаю глаз. До меня доходит, что всё вокруг - правда, и я достоин этих косых, полных ненависти взглядов и заслужил наказание. Попытки защититься или выйти сухим из воды кажутся теперь низкими и жалкими. Я должен платить, хотя бы за то, что потерял возможность услышать «люблю» из родных уст при других обстоятельствах. Я заслужил его любовь ценой того, что Гарри так просто не освободится от всей этой истории. На него долго будут показывать пальцами, и вскоре он разочаруется в своих чувствах. И я виноват перед ним. Мне было не достаточно наших с ним отношений, я не хотел быть отцом, желал его ближе, чем можно было подпустить. На какое-то мгновение я ослеп, потерял нить благоразумия, жертвуя его доверием ко мне ради плотского удовольствия. Но я не мог иначе, поэтому и разменял богатые золотые дары нашей семейной, теплой и такой уютной связи на бесценные дешёвые монеты своего необузданного влечения.

Этой ночью хочу исчезнуть подальше от верных совести арбитражей, засевших в моей голове.

Глава 20

Я смотрю в небольшую форточку в моей камере и представляю, каким на вкус будет весенний воздух в этом году. Через это маленькое окошко, соединяющее меня с внешним миром, сквозь толстые решётки я наблюдал краски уходящего лета, ветер, кружащий золотые, раскрашенные осенью листья, белоснежный снег, который подхватывала с земли метель и кружила в беспорядочном вальсе мягкие на вид снежинки.

Охранник щёлкает многочисленными замками на двери и, надев на меня наручники, в который раз ведёт к залу суда. Сейчас, пока мы ждём судью, наступает самый лучший момент, который может только быть в моем теперешнем существовании: несколько минут я могу смотреть на Гарри, которого теперь вижу только в этом помещении.

Он снова упрямо садится на восьмой стул. Рядом с ним должны сидеть мои внутренние невидимые судьи, но я в последнее время не вспоминаю о них. Только он - мой самый главный судья, мой инквизитор, палач и арбитр. И пока у нас есть время, мы переглядываемся, не обращая внимания на окружающих, вплоть до того, пока не хлопает дверь.

Вздрагиваю от шума и оборачиваюсь. Но это не судья. Люциус опускается на своё место и принимается доставать бумаги из портфеля.

− Сегодня последнее слушание. Готов? Переживаешь? – говорит он, складывая документы в аккуратную стопку.

− Нет, не переживаю, − без эмоций тихо отвечаю я, смотря прямо перед собой.

− Не делай такой вид, будто тебе это всё не надо.

− А мне и не надо. Уже. Я говорил тебе, Люциус, что за всё благодарен, но...

− Только не заводи свою песню сначала, прошу тебя, − резко обрывает он меня и словом, и жестом руки. − Твоё нежелание идти до конца и защищаться меня настораживает, Северус, но совершенно не касается. Я предупредил тебя, что не жди от меня ничего хорошего, если откажешься от адвоката.

− Я и не собираюсь так тебя подводить. Я хочу, чтобы мы договорились, и это было обоюдное желание.

− Нечего разговаривать. Не глупи, Сев.

Он начинает поправлять идеально ровную стопку бумаг, теребя краешки листов и, не глядя в мою сторону, тихо говорит:

− Знаешь, вся эта история... Я осуждал тебя поначалу, не хотел ни во что впутываться, но почему-то тебе я могу простить любые поступки. Каждый может оступиться, Северус, а ты хороший человек. Всё наладится. Извини за то, что первое время так недоверчиво относился ко всему этому.

Киваю. Я несколько шокирован признанием Малфоя и его откровением. Но мысль, что уже два человека на этой планете считают меня не таким плохим, не приносит должного облегчения. Уж слишком сильно я казнил себя последнее время, и ни на секунду не пожалел о собственных наказаниях.

Через минуту появляется судья Фардж и начинает последнее слушание, которое на этот раз закончится вынесением приговора.

Мы снова слушаем Гарри, и он опять повторяет, что вступил в отношения со мной по собственному желанию, но прокурор, заручившись поддержкой судьи, осаждает парня, заявляя, что не существует с точки зрения закона согласия несовершеннолетних, и что Гарри не достиг ещё возраста так называемого согласия. А я полностью несу ответственность за свои деяния, и попросту злоупотребил либо умелым шантажом либо обманом или хитростью. По мнению суда, я навязал ребенку убеждение взаимности, и теперь не могу прикрываться и оправдывать своё поведение тем, что мальчик одобрил подобного рода отношения, имеющие сексуальную составляющую.

В мою защиту выступает госпожа Помона Спраут, заявляя, что как директор школы, знает меня с хорошей стороны.

Люциус выступает уверенно. Он подобрал много материала, доказывая наши с Гарри доверительные отношения, приводя доказательства, что не опираясь на закон, можно понять чувства людей, приводя достаточное количество примеров случаев и счастливых пар. Судья лишь еле заметно качал головой, не желая проникнуться пониманием ко мне, и делая вид, что принимает нейтральную сторону. Отношение Фаджа ко всему произошедшему я читал на его лице. Я уже знаком с таким выражением - оно присутствует на лицах осуждающего меня окружения.

Сегодня будто все не на нашей стороне. Даже зал суда кажется мне более серым, воздух тяжелым, а обстановка вокруг еще больше удручающей.

Далее выступают какие-то люди, оказавшиеся случайными свидетелями странных звуков и стонов из кабинки общественного бассейна. Также я вижу и черноволосую Чжоу, тоже заметившая наше уединение в тот день.

В лице следующего свидетеля я узнаю школьного смотрителя Филча, который всегда отличался проницательной наблюдательностью к чужим делам. А уж учитывая мои отношения с работником школы, я не жду показаний в мою защиту, и не удивлюсь, если этот человек добыл откуда-то из недр тайн самые запрятанные секреты о моей жизни.

− Я как всегда убирал в школьных раздевалках. После этих неблагодарных детей всегда остаётся куча грязи, вы же знаете, какие подростки. Пораскрывают все шкафы, понатопчут, воды в душевых на полу по щиколотку разбрызгают, а я, знаете ли, не нанимался им вылизывать там всё. Я и так на одну зарплату...

− Мистер Филч, пожалуйста, ближе к делу, − нетерпеливо перебивает его Фадж.

− А, ну так вот. Я как раз шёл со шваброй в душевую, гляжу, этот хмырь, носатый, − тыкает он в меня пальцем, − выбегает, весь красный, вспотевший, из мальчишеской раздевалки, штаны застёгивает на ходу.

− Попрошу только не выражаться в зале суда. Продолжайте.

− Извините. Так вот я потом зашёл, а там мальчишка был какой-то. Не разглядел. Ясен пень, чем там этот развратник носатый занимался. Мистер Снейп! - недовольно тянет он. - Профессор ещё называется.

Такие свидетели всегда полезны суду. Они вездесущи, знают всё про всех, всегда оказываются в нужное время в нужном месте, и с регулярностью чисто случайно слышат чужие разговоры.

Пока свидетели собирают в мою копилку характеристики всё больше необычных подробностей, я не прекращаю смотреть на Гарри. Я обманываюсь, что могу насмотреться на него впрок, с запасом впитать мальчишеский образ, ведь скорей всего не увижу его достаточно долго.

Люциус, складывая ладони в лодочку перед собой, потирает переносицу указательными пальцами. Он прячет очумевший, даже дикий взгляд за своими руками, я чувствую, как он перебирает в голове множество вариантов развития событий.

Малфой выступает с убеждением назначить мне небольшой срок в силу моей несудимости до этого дела, и, по необходимой обязательности, условно.

Когда прокурор зовёт незаявленного свидетеля, и в зал проходит Нотт, нам с Люциусом даже переглядываться не надо. Его состояние я ощущаю кожей, он моё - тоже.

Прокурор, заручаясь показаниями моего бывшего «коллеги» Нотта, хочет очернить личность подсудимого, откуда-то откопав подробности моей давней «карьеры» в Лондоне - там, где я совершил свою ошибку молодости. Люциус, конечно же, приводит веские доказательства, что я не судим, и что в тайный наркобизнес был втянут обманом, а старый «коллега» имеет на меня давние обиды, поэтому необъективен.

Малфой требует у судьи срочного разговора со мной наедине, Фадж недоверчиво кивает, соглашаясь, объявляя перерыв.

Люц закрывает дверь комнаты, стоя ко мне спиной и опираясь одной рукой о стену, шумно выдыхает через рот. Он оборачивается, становясь в пол-оборота. Из-под белых бровей он смотрит взглядом с икоркой разгорающегося провала. Я сижу на жёстком стуле с идеально ровной спиной и невидяще смотрю вперед.

− И откуда они только все берутся? – безэмоционально высказываю свое мнение о свидетелях.

− Нотта откуда-то притащили, − шипит сквозь зубы мой адвокат. − Всё, что можно, приплели к делу, уроды.

Он почему-то не заражает меня горечью проигранного боя. Мне становится всё неважно, на себя мне плевать. Не смею мечтать даже, что смогу обнять дорогого человека, который находится сейчас за одной из этих стен. Это было бы моё единственное желание, но я знаю, что оно не сбудется.

Сейчас мне важно только подобрать правильные слова для Малфоя, который, возмущенно маячит перед глазами. Совершенно точно уверен, что должен опять попытаться ему это сказать:

− Люциус, я знаю, я говорил уже, но скажу ещё раз. Не трать нервы, расслабься. Всё безнадежнее стало и без того. Я это заслужил.

Блондин резко разворачивается, нависая надо мной.

− Нет, не заслужил. Я тебя что, думаешь, утешал извинениями сегодня? Я же сказал, что верю тебе, и полностью на твоей стороне.

− Спасибо, − говорю я усталым голосом, отказываясь от ищущего внимания взгляда человека напротив, − но не нужно. Знаешь, у меня было много времени подумать. И я понял, что не хотел бы, чтобы со мной поступили так, как я с Гарри. На его месте я бы назвал это предательством, но он слишком чист и добр, чтобы обвинить меня в чём-то. Значит, это должен сделать я. И я виню себя, и не хочу унижать его своим попытками уйти от ответственности, закрыть глаза на ошибки, которые доставили ему неприятности. Я так решил.

− Ты бредишь, Снейп, очнись! Прекрати эти самопожертвования. Ты сожрёшь себя заживо, если будешь так рассуждать и топить собственноручно.

Он злится, из последних сил пытаясь призвать оставшиеся крохи моей самозащиты.

− Когда ты в клубе обмолвился, что может стоит попробовать мальчика - это было первым звоночком, но я глупо закрыл на это глаза. Думаешь, я не заметил, что у тебя проблемы? Но, я тебе ещё раз говорю, я на твоей стороне.

Я тупо пялюсь перед собой. Я его не слышу. Мне приходит в голову идея, которую я вынашивал уже некоторое время.

− Если тебя это не сильно затруднит, мог бы ты оформить опекунство? Гарри способный и самостоятельный парень, он может жить и у нас дома, изредка появляясь у тебя. Он совсем не потревожит твою семью. Я знаю, ему будет не комфортно с новыми людьми, а тебя он, по крайней мере, знает.

Люциус останавливается, подходит ближе, недоверчиво и удивленно смотря на меня сверху вниз. Я продолжаю:

− Драко был бы почти одного возраста с Гарри. Я чувствую, как был важен для тебя мальчик, и как что-то внутри тебя сломалось после его смерти. Пусть мой Гарри побудет рядом, и хотя бы попытается это починить.

Некоторое время не слышу даже его дыхания, и в замешательстве поднимаю голову. Меня даже пугает страшный вид человека передо мной, потрясенное состояние которого можно, кажется, пощупать в воздухе. Прокручивая в голове, я осознаю, что только что сказал. Я столько времени искал способ убедить Люциуса прекратить упрямо защищать меня, и слепо не заметил самого действенного метода - просто надавить на незажившие больные раны. Осознание, что я наконец-то убедил человека не тратить силы впустую даже приносит облегчение. Это тоже маленькая победа.

Малфой отшатывается от меня, как от огня, и пятится назад. Смотрит он на меня с отвращением, будто я грязь на его дорогих ботинках. Затем он быстро хватает свой портфель в одну руку, но на выходе всё же оборачивается и быстро подходит ко мне.

Он наклоняется надо мной, брезгливо выплевывая каждое слово мне в лицо:

− Никто! Не заменит мне! Драко! − и громко хлопает дверью об косяк, ставя жирную точку в наших отношениях.

***

Меня поселяют в колонию где-то на окраине города. Каждую ночь мне снится зал суда, вынесение приговора, лица, довольные решением судьи, зачитывающего мне вердикт и, судя по их взглядам, справедливое, но недостаточное наказание. Каждую ночь я вижу последний брошенный взгляд Гарри, полные незаслуженных мною слез и горечи глаза.

Довольно часто ко мне приходит охранник со словами «Снейп, на свидание», но со сложившимся постоянством получая мой отказ, выходит один из камеры. Я ходил встретиться с Гарри только один раз, в самый первый. Просто не хотел, чтобы наши с ним взгляды в зале суда стали финальными, надеялся, что так мои сны о нашей с ним последней встрече прекратятся.

На этом первом и последнем свидании я еле вытерпел беспомощный мальчишеский вид, его щеки, мокрые от слез, которые он неудачно пытался скрыть. Я мало что получил от этой встречи, ведь я только смотрел на него, и был способен лишь на односложные ответы.

− Тебя подстригли, Северус. Теперь нет твоих длинных волос, − мальчишка пытается улыбаться.
− Да, нету.

− У меня скоро день рождения.
− Да. Скоро.

Наверное, я просто привыкал к одиночеству и молчанию в камере, поэтому мог только рассматривать родные черты лица и улыбаться. Но от этого было больно, а ему, думаю, было неприятно, потому что толком не удалось поговорить с апатичным заключенным.

Поэтому больше на свидания я не выходил, хотя Гарри приходил довольно часто. Я надеялся, что однажды он смирится с моим отказом, и перестанет приходить, но он с таким характерным ему упрямством всё ходил и ходил. Я хотел, чтобы он забыл все проблемы и трудности, а видя меня каждый раз, ему было бы сложно это сделать. Я не желал, чтобы молодой юноша жил от встречи к встрече, рассчитывал, что он найдёт в себе волю обрубить концы. Он смог бы, он сильный, тем более ещё такой молодой. Но Гарри упорно не хотел соглашаться с моим решением разорвать любую связь, считая, что этим может предать меня.

Потом его приходы стали реже, но это не принесло мне обещанного облегчения. Как-то раз Гарри не приходил совсем долго, очевидно, разочаровавшись и плюнув на всё. Больше всего хотелось дико завыть, или ударить кулаком в стену, но я настойчиво убеждал себя, что так правильно, и что я именно этого и добивался от него.

Но через какое-то время охранник снова открыл дверь моей камеры, и махнул головой к выходу.

− Пришли к тебе. Опять не пойдешь? – громким басом спросил он.

Эта новость отозвалась щемящим восторгом в душе, хотя я и не понимал, чему радуюсь, ведь в ответ охраннику я привычно закивал головой и сильнее зарылся в тонкое одеяло на кровати, подтянул худые коленки к груди.

Эпилог

Полуденное солнце слепит глаза, отвыкшие за долгое время от яркого света. Сегодня погода на удивление ясная и безоблачная. Единственным развлечением в моей одинокой камере было наблюдение через маленькое решётчатое окошко сменяющих друг друга сезонов. Весь месяц лил проливной дождь, а сегодня почему-то непривычно ясно и душно, воздух влажный, и дышать трудно. Набрать полные легкие воздуха хочется незамедлительно - это моё маленькое удовольствие после стольких лет заточения - раскинуть руки в стороны, дышать полной грудью, почувствовать свободу. Но я не чувствую. Я будто брошен в новый, изменившийся без меня мир.

Мне отдают мои немногочисленные вещи и выводят на улицу. На меня никто не смотрит, даже суровый охранник, закрывая за мной тяжёлую дверь, старается глядеть куда-то в сторону, не удосужившись проводить бывшего заключенного даже коротким взглядом. Я отхожу далеко от места своего бывшего невольного поселения не оборачиваясь. Мне хочется остановиться, посмотреть вокруг себя, увидеть, что изменилось, а что осталось прежним, но я не останавливаюсь, удаляясь и удаляясь дальше. Я будто боюсь, что меня догонят и скажут, что это ошибка, меня не освободили, я должен вернуться ещё на год-два.

Когда место моего заточения наконец-то скрывается за горизонтом, я замедляю шаг.

Оказываясь в городе, озираюсь по сторонам, и, как дурак, улыбаюсь своим мыслям, отмечая что-то новое и изменившееся. Я часто представлял этот момент, сидя в своей камере: вот я вышел и иду по дороге, как будто красным крестом помечен. Меня все замечают, оглядываются и шепчутся, вроде всё происходит, как в кино, где я – главный герой-злодей. Но на меня никто не смотрит, не оборачивается, не плюется и не шипит мне вслед. Все забыли моё лицо, а может и не запоминали никогда. Я не замечаю ни неодобрительных косых взглядов, ни доброжелательных. Вообще никаких. Все спешат по своим делам, а я, как это ни странно, не особо выделяюсь из толпы, но так даже лучше.

Улыбаюсь - я научился радоваться мелочам, я многому научился, у меня было на это время. Изредка прохожие смотрят на мою беспричинную улыбку. Я и сам не знаю, почему улыбаюсь, глядя на подросшие деревья, бывшие совсем маленькими на моей памяти, на перекрашенные скамейки, на новые открывшиеся магазинные лавки, на старую булочную, из которой теперь по-новому веет ароматом выпечки, а может это просто я отвык от любимых запахов.

Новый стадион, построенный на месте когда-то бывшего здесь пустыря, настойчиво тянет меня своей новизной. Вхожу, озираясь по сторонам на красивые скамейки, ещё пахнущие деревом и лаком. Выбираю верхнюю, почти в самом конце, лавочку, и сажусь, с интересом оглядываясь по сторонам. Я улыбаюсь, но это, наверное, от яркого солнца, которого на верхнем ряду стадиона ещё больше, чем в городе.

Молодые загорелые спортсмены бегают на большом поле, я отмечаю их красивую голубую форму. Кожа игроков переливается бронзовым светом на солнце, и я невольно кошусь на свои белые, почти прозрачные запястья и тут же стыдливо, словно кто-то может посмеяться, прикрываюсь, натягивая рукава.

На стадионе кроме спортсменов почти никого нет, видимо, сегодня не матч, а просто тренировка или разминка, но я не жалею, что пришёл. Здесь так много солнечного света, мне хочется впитать весь его в себя, восполнить весь недостаток за годы заточения. Девушки в ряду напротив скрываются от жары под шляпками, кепками и солнцезащитными очками, а я греюсь, нежусь под лижущими лучами, щурюсь и улыбаюсь. Я постоянно ловлю себя на этой мысли.

Почему-то я даже не удивляюсь, когда вижу его на поле, как будто я знал, что он тут и ждал его появления. Я понятия не имел, где он, но судьба так часто иронизирует. Он очень изменился. Я не видел его несколько лет, но всегда себе четко представлял, каким он будет. И он именно такой, каким я его видел в своих мыслях и снах. Вырос, вытянулся, и, наверное, с меня ростом, может даже на пол-головы выше. Его волосы по-прежнему непослушны, зато на Гарри теперь нет очков. Это делает его взрослее, вместе с грациозной походкой и сильными, накачанными руками. Он очень красив – я снова по-дурацки улыбаюсь, будто могу им гордиться, будто он мой, и я имею право считать его своим.

Гарри, словно чувствуя мое внимание, оборачивается. Он смотрит в мою сторону без намека на какие-либо эмоции. Это продолжается совсем недолго, молодой спортсмен снова начинает играть, и мне даже хочется верить, что Гарри не узнал меня. Но судя по тому, как он теперь старательно пытается не смотреть в мою сторону, и тому, какими напряженными стали его движения, я всё же понимаю - узнал. Не могу понять его чувств, он теперь совсем взрослый и научился скрываться под непроницаемой маской. Мне надо бы уйти, и не притворяться перед самим собой, что я не ухожу со стадиона только из-за тёплого солнца, но я словно гвоздями привинчен к месту. Любой самый солнечный уголок в городе покажется мне теперь холодным и сырым, ведь самое главное солнышко здесь, и я купаюсь в его тепле, жмурюсь от его ярких и ласковых лучей, исходящих, кажется, прямо из тела, наслаждаюсь со стороны его красотой и прелестью.

Я не сразу замечаю, что игроки начали покидать поле, ведь смотрю лишь на Гарри, а он плетется в самом конце толпы, напоследок разворачивается и идёт в мою сторону, смотря по сторонам, и приветственно кому-то машет. С каждым его шагом навстречу моё сердце замирает, отдавая глухими ударами в грудь. Это непривычное чувство, я так давно отвык от него. Я встаю со скамейки и больше не могу пошевелиться, но этого и не требуется - Гарри достаточно быстро и решительно подходит, становясь напротив. Вблизи он еще красивей, годы смыли с его лица все мальчишеские черты, оставив место красивым молодым линиям. Он не дёргается и не волнуется, его не бьёт, как меня, мелкая дрожь. Он не боится смотреть мне прямо в глаза, в то время как я прячусь от взрослого внимательного взгляда, исподтишка жадно рассматривая парня - такого нового и незнакомого.

− Здравствуй, Гарри.

− Привет, − говорит он ровным, безэмоциональным тоном.

Солнце за его спиной заставляет щуриться, и отбирает у меня возможность насмотреться на него, я вижу лишь половину.

− Давно ты вышел?

− Только сегодня. Я не знал, что ты здесь, решил просто зайти, посмотреть. А тут ты, − почему-то кажется мне хорошей идеей оправдаться.

− Понятно, − его бесчувственный и ничего не выражающий ледяной тон меня пугает. Но с чего бы ему волноваться? Это у меня не было возможности не думать о нём. У Гарри может быть вполне свободная и новая жизнь, он заслужил это.

− Я закончил тренировку, если ты не занят, может пообедаем вместе?

− Нет, я ещё не занят пока, ещё не успел ничем заняться, − снова улыбаюсь уголком губ.

− А, ну да, − кажется, он немного смущён, привычно чешет спутанные вихры, а я ликую в душе, радуясь этому знакомому жесту. – Подождешь меня? Я быстро обмоюсь, переоденусь, и пойдем, ладно?

− Ладно, − говорю я и наблюдаю за тем, как он собирается уходить, но напоследок оборачивается, и, хмурясь, заявляет с ноткой угрозы:

− Обещай, что не уйдёшь и дождёшься меня!

Он даже немного раздражён, с подозрением недоверчиво меня оглядывая.

Я смеюсь про себя. Ну куда я от тебя денусь?

− Обещаю, − одними губами шепчу, он кивает и быстро уходит за трибуну.

Возвращается Гарри и правда очень быстро. Мы идём молча, он опережает меня на полшага, и сколько бы я не пытался догнать его, Гарри упёрто держит между нами расстояние.

В меленьком подвальном кафе мы садимся около окна, из которого видно кусочек улицы, чьи-то ноги и колёса автомобилей.

Гарри почти не обращает на меня внимания: то роется в карманах, вытаскивая на стол содержимое, то долго рассматривает меню, то копается в своей сумке.

Официант приходит принять заказ, но Гарри, растерявшись, словно не он минуту назад штудировал меню, говорит перовое попавшееся на странице, стараясь не выдать своей рассеянности:

− Бифштекс с картошкой, пожалуйста. И кофе.

− А вам?

− Мне тоже самое, − говорю я, и даже официант странно косится на мою слабую беспричинную улыбку. А я не в силах скрыть ни её, ни своей маленькой радости, что могу рассматривать мальчика напротив. Уже далеко не мальчика, но это меня не пугает.

− Как твои дела? Чем занимаешься сейчас?

− Учусь в колледже, играю в команде. После хочу поступить в университет в Лондоне, − говорит Гарри вежливо, но не смотрит на меня. Он пялится в окно на неинтересный пейзаж, иногда всё же смотрит в мою сторону, не поднимая взгляд выше уровня моей шеи. Но он слишком уверенно себя чувствует, чтобы принять такое поведение за робость. «Просто не хочет» - делаю вывод, считая, что он правильный.

− Ты молодец, поздравляю тебя.

− Да нечего поздравлять. Вот поступлю в университет, тогда и будет мне счастье, − снова ровный, бесстрастный, уверенный тон. Его сильные пальцы медленно поглаживают салфетку. Я тоже повторяю за ним, но у меня получается только теребить бедный ни в чем невиноватый кусок материи. Мои движения неумелые, выдающие всю взволнованность и нервозность, которые я из последних сил пытаюсь скрыть.

− Ты уже готовишься к поступлению?

− Конечно! Это теперь моя цель номер один.

− Университет выбрал?

− Пока только специальность, но думаю, и вопрос с универом скоро будет тоже решён.

− Молодец, − хвалю его за самостоятельность, замечая маленькое чёрное пятнышко у него на подбородке, и, не подумав, тяну руку через узкий стол и быстро стираю пальцами.

Гарри впервые поднимает на меня взгляд, не отстраняется, не дёргается, но смотрит исподлобья напряженно, совсем с малой долей удивления. Он даже чуть-чуть сердит. Быстро убираю руку и прячу под стол, словно наказываю её за самовольность.

− А как у тебя дела? Чем собираешься заниматься? – разрушает тишину Гарри.

− Хочу прийти домой, разобрать вещи, поискать хоть какую-то работу. А ты...

− Я не живу там, твой дом пуст, − резко перебивает он.

− Знаю, у тебя новый опекун...

− Я не живу с опекуном, я же совершеннолетний, − снова перебивает меня он. – Я снимаю квартиру вместе с Джинни.

− А, конечно. Прости, я не подумал, − я смущён, я слишком это показываю, − для меня, знаешь, время медленней идёт. Не подумал сразу, что у тебя уже и подружка есть, − жестикулирую рукой и коротко почти весело фыркаю. Смех вообще типичная и универсальная реакция.

Но Гарри не смешно. Он теперь смотрит на меня, не отводя глаз.

Нам приносят две тарелки бифштекса с картошкой и две чашки кофе. Гарри сразу же принимается за еду, снова не обращая на меня никакого внимания. Он ловко орудует ножом и вилкой, пока я глазею на его опушенные длинные ресницы.

− Поешь. Выглядишь неважно, − говорит он, и снова опускает взгляд.

− Спасибо, − заставляю оторваться от любования и посмотреть на своё блюдо.

Пока я ковыряюсь вилкой в своей порции, Гарри заказывает десерт.

− Ты общаешься с Люциусом Малфоем? − осторожно спрашиваю, почему-то опасаясь, что Гарри разозлится.

− Нет. Последний раз видел его на суде.

Киваю и утыкаюсь в свою тарелку, размазывая оранжевый соус по её краешкам, вырисовывая незамысловатые узоры зубчиком вилки.

Больше за обедом мы не говорим. Я съеживаюсь от каждой минуты душащего меня молчания. Гарри же оно не беспокоит. Он думает о своём, непринужденно поглядывая в окно, тщательно прожёвывая еду и мысли в голове. Вид у него немного скучающий, лишь изредка он напрягается, косясь на меня, словно только на миг вспоминая, что я сижу напротив.

Мы выходим из кафе, и какое-то время просто стоим, смотря каждый в свою сторону. Теперь эти стороны у нас разные, как и дороги.

− Ну, я пойду, ты ведь домой, да? – дружелюбно пытается избавиться он от меня.

− Да, − говорю я медленно, упрямо желая растянуть хоть ещё минутку рядом с ним. – Увидимся, – хочу сказать уверенней, но звучит больше как вопрос.

− О! Да! Конечно, − вежливо говорит он, натянуто улыбается, и уходит, напоследок оборачиваясь, махнув рукой. – До встречи! Пока!

− Пока, − улыбаюсь, хоть мне сейчас и трудно, но не хочется заканчивать нашу встречу вот так, невесело, чтобы последнее, что он запомнил, была моя кислая физиономия. Поэтому улыбаюсь, и смотрю вслед уходящему от меня солнцу.

Почему-то я думаю, что встреча и правда последняя, не знаю, почему. Вместе с Гарри уходит всё тепло из тела.

Яркое солнце, так радовавшее весь день, предательски прячется за серой хмурой тучкой, словно насмехаясь надо мной.

***

Единственное, что остается прежним - это мой дом. Он привычно выглядит, встречает меня тишиной, затхлым нежилым запахом. Он такой же, каким и был, когда я покидал его, только холоднее и неуютнее. Я одиноко хожу по комнатами, как сумасшедший щупаю всё подряд: открываю шкафы, трогаю вещи, сложенные аккуратной стопкой на полке, скольжу ладонью по выглаженным пыльным пиджакам, касаюсь корешков собственных книг, мою на кухне и так чистую посуду, поправляю стулья, картины, салфетки, включаю и выключаю душ в ванной комнате, и сажусь в свое кресло.

Я запрокидываю голову и рассматриваю красивый узор тонкой паутинки на потолке и опять улыбаюсь. Я почему-то доволен. Мне довелось испытать сегодня неописуемое удовольствие, знать, что он выжил без меня, он счастлив, он всего добился и ещё добьется, у него всё хорошо. И как я вообще мог ночами не спать, всё думая, что он не справится, почему я его так недооценивал? Его жизнь продолжается, она не остановилась и не разрушилась, я не самое главное её звено, но разве я смел на это рассчитывать? Глупости.

Не то чтобы я был уверен в своей незаменимости, но почему-то всё равно стыдно за свое глупое беспокойство. Всё было бы хорошо, всё сложилось бы, я сам хотел, чтобы у него всё получилось, сам старался отгородиться, таким извращенным способом привить в нем самостоятельность. У меня получилось. Вот только горько почему-то, всё у меня не как у людей. Когда начинаешь действовать сердцем – так больно становится, но когда головой - ещё больнее.

Я хочу сбежать от потока мыслей. И почему они постоянно преследуют меня, может, дело в этом доме? В моей камере мысли не беспокоили меня. Или может я просто не старался, как сейчас, от них избавиться? На миг возникает идея переехать. Безосновательная и глупая мысль. Куда ехать, где я буду жить, и кто возьмет меня на работу - об этом я не думаю. Тупо достаю чемодан из-под кровати и вытираю ладонью толстый слой пыли с него.

Ещё я спускаюсь на кухню, стараясь не думать о том, какие вещи мне взять и какой заварить чай.

Заварка вместе с имбирем ложится в мою чашку. Наполняю старый чайник водой и ставлю на плиту. Отсыревшие старые спички не хотят поддаваться, в сотый раз чиркаю о коробку, но безуспешно. Газовая конфорка открыта на всю, пока я повторяю слабые попытки разжечь огонь. Я кошусь на плиту, и на секунду в голове поселяется мысль. И она кажется мне правильной. Я включаю оставшиеся три конфорки и отбрасываю в сторону сырую коробку спичек. И так правильно.

Закрываю единственное открытое на кухне окно, плотно зашторив его тёмной занавеской. Всё правильно. Все мысли, что когда-то посещали меня неожиданно, всё, что не было тщательно обдумано, всё шло наперекосяк. Но в этот раз жалеть мне не придется. Медленно оседаю на пол, облокачиваясь на дверцу кухонного шкафчика. Я смотрю на полоску сумеречного света, пробирающегося в щелку между оконными шторами. Я улыбаюсь.

Смеркается довольно быстро, комната наполняется темнотой, разбавляющей тишину. Я стараюсь не тревожить её ни одним движением или шумом, пытаюсь не кашлять, хотя от противного запаха газа очень хочется. Дышу глубоко и уверенно, не обращая внимания на выпрыгивающее из груди предательское сердце. Я улыбаюсь. Чуть-чуть, уголками губ. Впервые за долгое время я ни о чем не думаю.

***

Наверное, я отключился на некоторое время, или просто забылся. Ничего не помню, только полоска света перед глазами в серой комнате. Мне кажется, я всё ещё сплю, всё как в тумане. Я слышу уверенный топот откуда-то из глубины дома, затем короткое затишье и снова топот тяжёлых ботинок, быстрый шаг чьих-то ног, переходящий в бег. Это так отчетливо слышно, чей-то шум кажется настолько громким, что у меня стучит от боли в висках.

Сквозь пелену застилающего мой разум тумана я слышу взволнованный дрожащий голос, зовущий меня по имени. Он будто звучит издалека. Топот и чей-то громкий непрекращающийся кашель не дают мне толком расслышать собственное имя, которое выходит из чьих-то уст так ласково. Я хочу послушать, только один человек мог говорить ТАК, но головокружение настолько сильное, что происходящее кажется мне развеивающимся сном, который я хочу задержать, но мне это слабо удается.

Звуки становятся всё ближе и ближе, кашель я слышу уже отчётливей. Знакомые нотки родного голоса доходят до моего плохо соображающего мозга, я чуть поворачиваю голову и вижу тёмную фигуру в слабо освёщенной сумерками комнате. Человек не шевелится, я думаю, что он мне только кажется. Я быстро моргаю, чтобы прогнать навязчивы образ, но он никуда не уходит. Фигура не исчезает, но и не шевелится, боязливо присматриваясь ко мне. Это тяжелое дыхание и дух одного присутствия я узнаю даже через наполненный отравляющим газом воздух.

− Лучше не включай свет. Тебе надо уходить, − хриплю я, сам не узнавая голос.

Фигура тут же дёргается, как от удара хлыстом. Он распахивает все двери, стремглав выключает конфорки и настежь открывает окно, чуть ли не с корнями вырывая раму. Я и не знал, что на кухне такое большое окно, а на улице ещё не совсем стемнело.

− Придурок, какой же ты придурок, − нервно причитает Гарри, на ходу открывая все окна в комнатах. Они старые и пересохшие, с трудом поддаются, но молодой человек непреклонен, он дёргает за ручки, и форточкам приходится сдаться. Они издают противный скрип и с рам осыпается облупившееся краска.

− Идиот, кретин. Какой ты болван! – не успокаивается злой и встревоженный парень.

Он опускается на колени передо мной, почти съехавшему спиной на пол, придерживает меня, судорожно убирая пряди с моего лица.

− Что ты натворил? Зачем ты это сделал? Придурок, а? – Гарри уже не кричит, его голос дрожит, как и его ласкающие моё лицо ладони. − Я сейчас, я вызову скорую, подожди.

− Нет, − держу его за руку. Моя хватка слабая, но этого достаточно, и он не уходит. − Не надо. Всё хорошо. Всё хорошо, когда ты рядом, − шепчу, не переставая смотреть на него. Гарри трясёт страшно, он сдавленно всхлипывает, разрываясь перед выбором уйти позвонить или не оставлять меня.

− Как ты мог со мной так поступить? А если бы я опоздал? Что тогда? – опять начинает заводиться он, стараясь не дать волю слезам.

− Ты меня спас, − говорю одними губами. Он почти не слышит меня, наклоняется ближе. − Ты, только ты бы меня спас. Ты всегда спасал меня.

Он невесело улыбается, прикусывая дрожащие губы, стирает большими пальцами щекочущие виски мои маленькие слезинки.

− Почему ты поступал так со мной? Почему ты не выходил ко мне? Я же столько раз приходил, я так ждал тебя, а ты... ты...

Я успокаивающе глажу его по плечам, пока он, также утешая, прижимает меня к себе. Мы убаюкиваем друг друга, заботливо, умиротворенно.

− Потому что я бессовестный эгоист и упрямая задница, − шучу я, слушая его нервный смех.

− Всегда о себе и думал. А как же я? Мне было так трудно без тебя всё это время. А ты оставил меня, решив, что так будет лучше для нас обоих, да? – злится и плачет. − А обо мне ты подумал?

− Я всегда только о тебе и думал. Всё это время.

Я хочу ещё оправдаться, мне, наверное, никогда не хватит на это времени, но Гарри стискивает меня в своих объятьях. Мне больно и приятно одновременно.

− Прости, что я так сказал. Прости, ладно? Я тебя всегда любил. И всё время скучал по тебе.

− И я скучал, − в моей голове проносится наша встреча несколько лет назад после поездки Гарри в летний лагерь. Эта разлука казалась тогда мне самой длинной и нескончаемой. Сегодня она уступила своё место другому расставанию. Но стоит жить только ради одной встречи, ведь они так прекрасны.

− Я останусь с тобой сегодня, ладно? Сейчас, я встану, надо, надо вызвать скорую, − привстает Гарри, стирая свои, а заодно и мои слёзы со своих щек. Он старается уйти, но не отпускает меня из своих крепких объятий, а вместе со мной ему подняться сложно.

− Сейчас пойдём. Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Надо показать тебя врачу, только не упрямься, пожалуйста.

Мы пытаемся встать. Гарри аккуратно придерживает меня, словно я могу упасть и разбиться.

− Всё хорошо, я в порядке, не волнуйся. Тебе же нужно домой.

− Нет, не нужно!

− Я справлюсь, сам вызову врача. Твоя Джинни будет...

− Да какая, нахрен, Джинни? – злится он, сжимая меня за плечи и чуть встряхивая.

Мы добираемся до дивана, так и не расцепляя рук. И он тоже тесно прижимается ко мне. Его голова покоится на моей груди, прислоняясь ухом к моему громко стучащему сердцу. Я могу с удовольствием перебирать его волосы на макушке - такие знакомые, чуть потемневшие, но всё такие же мягкие и сохранившие родной знакомый запах.

Из распахнутых настежь окон веет прохладой. Гарри жмётся ко мне теснее, пряча под меня свои замёрзшие руки, а я греюсь его теплом и просто присутствием. Меня баюкают его сухие поцелуи, которыми он иногда покрывает всё мое лицо - так успокаивающе, так нежно. А потом он снова устраивает свою голову на груди. Нам обоим очень холодно в проветренной, наполненной уже не едким запахом, а весенним воздухом комнате, но никто из нас не решается разорвать объятий, взять одеяло или закрыть окно.

The End