Лунный король

Клонятся, клонятся
до самой земли
глаза серые
с лучистой радужкой.
Где ты?
Где ты?
Голоса сели.
Сыпались мы,
сыпались, чудесные,
мелкой стружкой.
Верили, верили:
от указательного
к безымянному
половина и один полный.
Мерили, мерили
по постельному -
и опять, и опять,
дура, и опять
не ровный.
Просыпайся, родной,
слышишь?
От гитар звон.
Проливной за окном,
струнный.
Полно, полно,
ещё успеешь.
Сон за сном.
Отвяжись,
подожди,
мой король лунный...

***

Я могла бы тебя любить.
Но впиваются в холст дождевые струи,
И глаза нарисованные от солнца щурятся.
Безызвестный поэт в цилиндре и сюртуке переходит улицу.

Чёрный конь при богатой сбруе...

Я могла бы тебя любить.
Но горят портреты вперемеж с иконами,
Лижет лица огонь своим терракотовым языком.
Через весь Петербург шагает поэт пешком.

Чёрный конь с серебряными подковами.

Я могла бы тебя любить.
Но тонут картины в море,
Расплываясь средь ослепительной синевы.
Ищет поэт вдохновения на дне Невы.

Чёрный конь на пустынном поле.

Я могла бы тебя любить.
Но дрожит рука, и, ломаясь,
Крошится карандашный грифель.
Взводит поэт курок –
И в висок, не найдя подходящей рифмы...

Чёрный конь возвращается к дому без седока.

***

Весна.
Тебе ли, Катька, унывать?
Немало, видно же, по жилам по твоим бежитцыганской крови!
Кипит, бурлит... Эх, тебе б на вороного сесть, да ускакать,
Туда, где небо сходится с землёю, лес шумит…
Эх, тебе б на волю!..
Тебе бы у костров сидеть, да под гитару петь.
Тебе бы по руке гадать, и петь, и танцевать,
И в кудри чёрные букеты полевых цветов вплетать...
Гореть и тлеть, пожаром полыхать...
Найти себе лихого и красивого под стать,
Коня его поитьи в поле ночевать...
И целовать черноволосоговсе ночи напролёт.
Жить налегке и также умирать,
Любить свободу, воевать за свой народ...
Эх, тебе ли, Катька, унывать?
Весна за окнами, и близится восход.

***

Стук. Стук. Стук.
Мысли стекаются на рельсовый звук.
Теперь, осознав едва,
Восемнадцать часов подряд.
«Рига-Москва». «Рига-Москва». «Рига-Москва».
В плацкарте спят.
Граница. Таможенники. Прощай, чужая страна.
Вздох. Взгляд.
«Рига-Москва». «Рига-Москва». «Рига-Москва».

Радуйся, Отче!

Радуйся, Отче!
Изо всех твоих дочерей у одной лишь ума хватило
послать к чертям твой авторитет – общепризнанное светило;
отныне и вовеки веков никаким богам не поклоняюсь,
отныне мой идол - мужское тело.
Крест мне больше не талисман,
и ни в одном грехе своём я не каюсь.

Отче, изо всех твоих дочерей
я одна хожу по земле, приторочив к шляпе
нимб на монтажный клей.

Отче, а я ведь взаправдубыла в избранности своей так свято убеждена,
что думала: " Значит, Всевышнему это надо",
думала неспроста мне сила сия дана...
Так что теперь не охай, не удивляйся, как душу мою корежит, –
сам знаешь, то не моя вина.
А коли не глуп, сниспошли скорее очередного сына,
который сможет причиненный тобой ущерб возместить сполна.

Ты прости меня, Отче, если я ошибаюсь,
прости свою дочь заранее, как прощаешь всех нерадивых своих детей.
Вечная память тогда за такую ошибку мне! Вечная слава!
Ежели ты неправ, нас всех загребут к Светнесущему,
и всех по одной статье.

Если честно, Отче,
ты сам-то веришь, что где-то есть нам обещанный незабвенный рай?
Ты, быть может, и сам не знаешь...
А я вот знаю:
ждут меня представления и аттракционы под яркой вывеской " Биркенау",
как доиграю здесь свою оскароносную скоморошью роль.
Но если всё-таки есть за тобой
хоть доля от сотых доль желанного поднебесья, не поленись –
объяви по мне повсеместный траур,
опечаль своих верных ангелов скорбной вестью.
Пусть разорвет небеса за меня их священна боль.

Радуйся, Отче!
Пусть запоют в мою честь фанфары,
в честь одной из грешных твоих дочерей,
что любила тебя, и любовь в ней была сильней
страха перед твоей справедливой карой.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒