| Комнаты под крышей всегда полны загадок. Особенно те, что находятся в старинных домах. В них пушисты шорохи, задумчива паутина, игривы лунные зайчики. Здесь хочется ходить на цыпочках и не вытирать пыль. Потому что на ней порой можно прочесть письмена, оставленные чьими-то шустрыми лапками. В таких комнатах живут сказки.
Но она уже большая девочка и давным-давно не верит в сказки. И в чудеса. И профессия у нее самая обычная — юрист. Однако с этим домом определенно что-то не так. И с этим сундуком. И даже вон с той лилией, которая сейчас светится, будто в нее вкрутили лампочку. А тронешь — звенит серебристо, словно смеется. И невозможно не улыбаться. А еще с вот этим платьем из тонкой серебристой материи, водопадом струящейся между пальцами. И с этой тетрадкой, на обложке которой красуется надпись «Совсем другая история», а листы — хрустят чистотой…
Подумать только, а ведь всего месяц назад она совсем ничего не знала об этом доме…
… После развода с Роном Гермиона с особым рвением ушла в работу. Она и раньше работала без отпусков и сверхурочно. Заполняла пустоту дней. Латала одиночество: детей не было, Рон пропадал на соревнованиях и тренировках. А когда развелись — мир не рухнул. Его просто не стало. Совсем…
Однажды она проснулась от назойливого стука. Как оказалось, в окно тарабанил министерский филин. Птица бросила заспанной Гермионе внушительный свиток и, не отведав предложенного угощения, унеслась прочь. Однако педантичная правозащитница даже ради такого странного события не отступила от своих привычек: сначала кофе, а потом дела. И только после завтрака села за чтение. Гербовая бумага гласила, что госпожа Фризелла Мельбрук, известная на всю магическую Британию своими эксцентричными выходками, несколько дней назад почила в бозе. Но удивило Гермиону вовсе не это — почтенная леди ведь была в годах — а то, что в письме, путем долгих и весьма туманных рассуждений доказывалось далекое родство досточтимой Фризеллы и семейства Грейнджер. Однако сколь не обтекаемы были приводимые факты, их оказалось достаточно, чтобы составить завещание, в котором все движимое и недвижимое имущество отписывалось Гермионе. Как выяснилось, мисс Грейнджер доводилась усопшей волшебнице троюродной внучатой племянницей.
Послание по кругу упало на пол, но молодая ведьма этого даже не заметила. Она недоуменно смотрела перед собой, комкая ткань шелкового халата.
А за окном, которое она так и не закрыла, призывно махала зеленым платком весна. Застенчиво улыбались фиалки и примулы. Исполнял что-то бравурное птичий оркестр.
И тогда Гермиона проснулась по-настоящему. И поняла: ей совсем не хочется в душный кабинет к занудным папкам с делами. А хочется детства и качелей. И смеяться, шлепая по лужам, разомлевшим от купающегося в них солнца…
И через три дня, наспех уладив возникшие на работе сложности, она села в поезд до города N***.
***
Поместье встречает ее жалобами поломанных ставен и буйством заросшего сада… Но больше никто встречать не торопится, хотя, если верить письму, в имении есть прислуга. Фыркнув и поудобнее перехватив ручку дорожного саквояжа, Гермиона решительным шагом направляется в дом.
Крытая веранда заставлена колченогой пузатой мебелью. Замасленная бахрома штор напоминает сосульки. И среди этого пыльно-паутинного великолепия возле низенького столика орехового дерева в стареньком кресле-качалке сидит… гном. Нет, не садовый, похожий на картофелину. А настоящий, вроде тех, что рисуют в детских книжках — в красном колпачке, очках, деревянных башмаках и с окладистой бородкой. Сидит себе и читает газету. Обычную, магловскую, кажется, «Дейли Телеграф». И не замечает ничего вокруг. И только когда Гермиона демонстративно прокашливается, он лениво отрывается о чтения.
— А вот и вы! Замечательно! Ваша комната направо по коридору. И отпустите вы чемодан. Ну же.
Ее рот открывается самопроизвольно, и багаж сам выпадает из рук, но не на пол, а … повисает в воздухе. Покачавшись пару мгновений на воздушных струях, чемодан трогается в путь. Теперь ей приходится бежать следом.
Комната более чем уютна: бежево-зеленая и залитая светом. Ветер швыряет в распахнутое окно ароматы цветущего сада. Слышится птичий гомон. Она раздвигает шторы, запуская в комнату целую стайку солнечных зайчиков и с наслаждением, раскидывая руки и смеясь, падает на отменно взбитую перину. И злость на невежливого коротышку тут же улетучивается.
***
В этот раз она вбегает в гостиную едва ли не вприпрыжку. Гном смотрит одобрительно:
— Освоились. Вот и чудесно, — он улыбается по-старчески добро, щуря глаза. — Ах, простите великодушно, забыл представиться: … — и следует что-то гортанное, рычащее и труднопроизносимое… — к вашим услугам. — Но говорун тут же одергивает себя, увидев ее растерянность: — Извините, милочка, склероз. Это ж на гномьем. Для вас я Грэмул. Просто Грэмул — у гномов нет фамилий. Я — здешний домоуправ, — гном кланяется, и помпон его колпака метет пол.
— Отрадно встретить такую учтивость в простом… сельском жителе, — Гермиона улыбается и делает книксен.
— О, что вы, — отмахивается он. — Ненужно формальностей. А теперь нам пора под яблоню.
— Под яблоню?
— Ну да, чего вы удивляетесь. Хозяйка всегда пила чай в беседке под яблоней. Это замечательно и полезно к тому же. И еще! Вы должны, нет, просто обязаны попробовать эльфийский ягодный джем. Уверяю, ничего вкуснее вы не ели! — частит он и тащит ее за собой.
Только сейчас Гермиона видит это место по-настоящему. По дорожке туда-сюда снуют деловитые крохотные создания, одни с садовыми тележками, груженными дерном, другие с какой-то утварью. Под раскидистыми кустиками цветущей земляники пьют эль леприконы. Над лохматыми зонтиками первоцветов порхают легкокрылые эльфы. И — хотя совсем не сезон — в искрящуюся гладь пруда глядятся бутоны кувшинок.
— Великолепно! — ей хочется скакать на одной ножке, кричать нелепости птицам и хохотать звонче подснежников.
А старый провожатый лишь улыбается с лукавинкой:
— Вам еще многое предстоит узнать, дорогая.
В беседке уже накрыт ажурной скатертью стол. Над чашками с красными горошинами клубится парок. Чай — Гермиона принюхивается — травяной, душистый. А эльфийский джем! М-м-м!
— Вы еще масло попробуйте. Оно у нас особенное — из пчелиного молочка.
Так за угощением и беседой о несовершенстве магического законодательства неслышно приходит вечер. И все вокруг на миг замирает — будто застывает в почтении. А потом — сад наполняет тихая мелодия.
— Кто это поет?
Грэмул сосредоточенно прислушивается и забывает ответить. Его глаза подергиваются флёром мечтательности.
— Вы знаете, почему водяные лилии иначе называют нимфеями? — наконец, произносит он.
— Нет, — растерянно признается она, судорожно вспоминая школьный курс травологии. Размышлять непросто — мысли окутывает нега бездумия.
Он встает и протягивает ей руку:
— Идемте.
***
Кувшинки распускаются словно с неохотой. Белые, полупрозрачные, будто подсвеченные изнутри, лепестки медленно клонятся к воде. Каждый, как на незримой нитке, увлекает за собой следующий. И вот уже взгляду доступно золото тычинок. Но что это? Ах!
Среди золотистой пыльцы, поджав коленки, спит крохотное создание с радужными стрекозьими крылышками. Но едва лунный зайчик касается его своей светящейся лапой, как существо просыпается, потягивается и вспархивает вверх. Одно, второе, третье…
— Лунные феи, — поясняет Грэмул. — Они живут, пока светит луна. А с утренней зарей рассыпаются серебряной пылью, чтобы следующей ночью родиться вновь.
Гермиона завороженно смотрит, как над зеркалом воды, отбрасывая блики, кружат в неведомом танце феи. Их нежные песни наполняют душу радостью и чем-то космическим.
— Я словно в сказке! — невольно ахает она.
— Нет, еще нет, — многозначительно поднимает палец ее собеседник. — Сказки здесь сбываются, но сначала вы должны их придумать.
— Я!? Сказки?! Боюсь, я для этого слишком рациональна.
— Посмотрим, — подмигивает Грэмул и кричит в темноту: — Квикли, где мой светлячковый фонарь?
Из зарослей осоки выскакивает зеленый коротышка, похожий на жабу. В зеленых фраке и цилиндре.
— Наш фонарщик, — представляет Грэмул. — Любит рассказывать, что он — заколдованный принц, и поцелуй прекрасной леди вернет его в прежнее состояние. Не верьте.
Квикли бросает на дворецкого недовольный взгляд. Получается немного комично. Ведь у малютки-фонарщика — отмечает Гермиона — глаза навыкате и не моргают. Квикли ставит на лист нимфеи миниатюрный фонарь, в котором уже заключен светлячок, подносит к губам гармонику и начинает заунывный концерт. Феи смеются над ним и бросают в горе-оркестранта пригоршни лунного света. Но жучкам с блестящим брюшком мелодия, похоже, по нраву: один за другим они залетают в фонарную дверку. Светильник подрастает и воспаряет над водой.
— Готово, — квакает Квикли и скрывается в осоке.
— Веди нас, фонарь, — командует Грэмул, и их необычный источник света трогается в путь.
Гермиона позволяет себя увести, и не помнит, очарованная сказками ночи, как попадает домой.
— Вам наверх, — говорит Грэмул, передавая ей фонарь, — там всего одна дверь, не ошибетесь. Найдите тетрадь, успейте до полуночи, — и слегка подталкивая сзади: — Ну, идите же…
Деревянные ступени стонут под ногами. По стенам прыгают тени. С ручки двери скалится неведомый Тваристике зверь. Но и в неровном мерцании светлячков заметно — грозный: тронь — укусит.
Больно надо!
— Алохомора! — и дверь недовольно отодвигается.
Первым в комнату проскальзывает фонарь, обезоруживая призраков ярким светом. Чердак, как обычно, завален чем угодно: как тут найдешь какую-то там тетрадь?! Взгляд скользит по пыльным полкам шкафов, где дремлют всевозможные банки, колбы, реторты. По развалам книг. По картинам, чьи рамки стыдятся облезлой позолоты. И выхватывает из сумерек нечто большое и округлое. Сундук! Ну конечно! Отсюда и начнем искать.
Это так заманчиво — рыться в старинном сундуке.
Но странный шорох со стороны заваленного свитками стола заставляет насторожиться и крепче сжать палочку в кармане. Но через секунду ведьма уже смеется над собой: вот же дурёха, это лилия, ярко-красная. Мерцательная. Очень редкий вид. Даже в хогвартских оранжереях таких не было. А тут вот есть. Растет себе на заваленном хламом чердаке. Красноватые отблески цветка и зеленоватый свет фонаря окрашивают пляску теней в бурый.
Гермиона без труда находит тетрадь. А еще — вечернее платье, и не может отказать себе в удовольствии примерить его. Ткань струится и серебрится, обтекая фигуру. И кажется, за спиной вырастают крылья. Радужные. Стрекозьи. И нити лунной пряжи путаются в волосах.
Она еще раз оглядывает комнату: стол со свитками, стул, лилия — настольная лампа. А вот и письменные принадлежности. А в руках — тетрадь, чьи странички будто шепчут: «Напиши».
Гермиона принимает игру. Садится к столу, макает в голубовато-сиреневые чернила перо и, прикусив его кончик, задумывается.
Совсем другая история, говорите! А почему бы и нет. И улыбнувшись своим мыслям, начинает писать, не замечая, как меняется мир…
***
Мужчина останавливается в дверях и любуется картиной: удобно устроившись на кипе бумаг, посапывает его жена. В ее пышных, разметавшихся по столешнице волосах скачут взапуски алые блики Мерцательной лилии, зеленые отблески Светлячкового фонаря и серебряные отсветы заглядывающей в окно луны. И нет никакого желания ворчать за то, что опять засиделась допоздна. Есть другие желания…
Он подходит неслышно и аккуратно, чтобы не разбудить, вытаскивает из-под щеки лист пергамента.
«Правовые основы взаимодействия с лунными феями».
Миссис Снейп, вы и в декретном отпуске не можете не думать о работе!
Журит про себя, нежно улыбается и бережно берет на руки. Несет в спальню, стараясь не скрипеть половицами.
***
Старый гном, дремавший в кресле у камина, вскидывается от звука, похожего на хлопанье крыльев: у его носа трепещет страничками тетрадка.
— Грэмул, открой окно, — говорит обворожительная пожилая дама с портрета на стене.
— Но, госпожа Фризелла, она же улетит?
— Конечно, Грэмул, ведь на свете еще так много девочек, которые перестали верить в сказки.
Гном кивает, распахивает окно, и непоседливая тетрадка устремляется прямо в диск ночного светила.
А Фризелла, перемигнувшись с Грэмулом, произносит, словно для шаловливых лунных зайчиков:
— Вот так, и пусть творится волшебство!
***
А утром будет май, зацветет яблоня и начнется чья-то еще, но уже совсем другая история.
|
