Притаившийся ужас[1]. Тень на очаге

Притаившийся ужас[1]

(перевод В. Кулагиной‑ Ярцевой)

Тень на очаге

В ночном воздухе погромыхивало, когда я отправился в заброшенный дом на Вершине Бурь, чтобы разыскать притаившийся там ужас. Отправился не в одиночестве, ибо любовь к риску тогда еще не сопутствовала моей любви к пугающему и ужасному, благодаря которой я на протяжении своей карьеры сумел разобраться в нескольких странных и жутких делах – как по описаниям в прессе, так и на месте событий. Со мною были два верных и крепких помощника, которых я призвал, когда настало время действовать. Мы давно сотрудничали в опаснейших расследованиях, для которых они были словно созданы.

Из деревни мы выехали тайком, избегая газетчиков, которые все еще сновали в округе со времени невообразимой паники, случившейся здесь месяц назад, после явления крадущейся кошмарной смерти. Позже, думал я, они могут пригодиться, но не теперь. Если бы Господь тогда надоумил меня взять репортеров с собой, не пришлось бы так долго хранить секрет из страха, что люди посчитают меня безумцем или сами сойдут с ума, вовлекшись в это дьявольское дело. Сейчас я рассказываю об этом, дабы под тяжестью знания не сойти с ума, и жалею, что прежде был так скрытен. Ибо только я один на свете знаю природу ужаса, притаившегося в этом логове призраков на безлюдной горе.

Наш маленький автомобиль одолел несколько миль первозданных лесов, пока сомкнувшиеся заросли и слишком крутой подъем не сделали дальнейшее продвижение на нем невозможным. В ночном мраке, без множества снующих вокруг людей местность выглядела еще более зловещей, тем более что мы избегали включать ацетиленовые фары, дабы не привлекать к себе внимание. Пейзаж не был приятен и при свете дня; уверен, я смог бы заметить его нездоровый характер, даже не зная заранее о бродящем здесь ужасе. Дикие животные не попадались: они чувствуют, когда смерть подкрадывается близко. Древние деревья со шрамами от ударов молний казались чудовищно большими и искривленными; остальные растения – неестественно раздувшимися и словно воспаленными, а причудливые холмики на изрытой молниями земле напоминали клубки змей или людские черепа, разросшиеся до гигантских размеров.

Ужас таился на Вершине Бурь более столетия. О нем я узнал из газетных сообщений о катастрофе, привлекшей к этой местности внимание всего мира. Это было изолированное плато в той части гор Катскилл, где некогда прозябала недолговечная голландская колония, оставившая по себе лишь развалины зданий да выродившихся скваттеров, живущих в жалких деревушках на склонах гор. Посланцы большого мира редко навещали эти места, пока не была сформирована полиция штата, но и потом патрульные заглядывали сюда нечасто. Как бы то ни было, страх вошел в традицию этих деревушек; он был главной темой разговоров у нищих полукровок, когда они приезжали из своих долин и торговали корзинами ручной работы – чтобы на вырученные деньги приобрести те немногие предметы первой необходимости, которые не могли сами добыть охотой, или вырастить, или смастерить.

Ужас притаился в брошенном, всеми избегаемом особняке Мартенсов, что венчал высокую, но не особо крутую гору, названную Вершиной Бурь из‑ за особо частых гроз, которые она как будто притягивала. Более сотни лет об этом старинном, окруженном лесом каменном доме ходили дикие, чудовищные и отвратительные истории, повествовавшие о молчаливой гигантской крадущейся смерти, которая бродит окрест в летнее время. Скваттеры передавали из уст в уста пугающие рассказы о демоне, который в темноте хватает одиноких путников и либо уносит их, либо бросает в чудовищно изуродованном виде, растерзанными на куски. Иногда шепотом рассказывали о кровавых дорожках, издалека тянущихся к дому. Некоторые говорили, что громовые раскаты вызывают притаившийся ужас из его обиталища; другие утверждали, что гром – это его голос.

За пределами окрестных лесов никто не верил многочисленным противоречивым историям, невнятным и преувеличенным описаниям призрачных демонов; однако ни один фермер, ни один деревенский житель не сомневался в том, что особняк Мартенсов населен какой‑ то нечистью, хотя расследования, проводившиеся после появления особо жутких сообщений, не обнаруживали в доме никаких признаков потусторонней силы. Старухи рассказывали странные мифы о призраке Яна Мартенса, мифы о самом семействе Мартенсов, об их удивительной наследственной разноглазости, о долгой и странной истории их рода и об убийстве, навлекшем на них проклятие.

Приведший меня сюда ужасный случай внезапно подтвердил самым прискорбным образом дикие легенды горных жителей. Летней ночью, после грозы неслыханной ярости, всю округу подняло на ноги паническое бегство горцев, каковое не могло быть следствием одних лишь страшных слухов. Несчастные люди сбились в толпы, рыдали и стонали, словно пораженные необъяснимым ужасом, так что было трудно усомниться в их искренности. Они ничего не видели, но слышали такие душераздирающие вопли в одной из окрестных деревушек, что поняли: туда крадучись явилась смерть.

Поутру горожане и патрульные пошли за дрожащими от страха горцами на то место, куда, как они утверждали, приходила смерть. И смерть действительно побывала там. Земля под деревушкой просела от удара молнии, уничтожив несколько жалких затхлых лачуг, однако гибель имущества бледнела рядом с уничтожением живых существ. Из семидесяти пяти человек, населявших это место, там не обнаружилось ни одного живого. Изрытая земля была залита кровью и усеяна человеческими останками с явственными метками дьявольских зубов и когтей, однако не удалось проследить никаких следов, ведущих от этой бойни. Все быстро сошлись на том, что побоище мог устроить какой‑ то огромный зверь, и ни у кого язык не повернулся сказать, что таинственная гибель людей могла быть результатом взаимной резни, характерной для подобных нравственно разложившихся общин. Делу дали ход лишь тогда, когда нашлись примерно двадцать пять жителей деревни, избежавших гибели, но даже после этого трудно было поверить, что уцелевшие перебили вдвое больше народу. Достоверно было известно лишь одно: летней ночью с небес ударила молния, после чего в этом месте нашли мертвую деревню и ужасающе изувеченные, изодранные когтями и зубами трупы.

Округа была взволнована, люди немедля связали происшедшее с проклятым домом Мартенсов, хотя он и отстоял от деревушки на три мили. Патрульные отнеслись к этому скептически; они среди прочего обследовали и особняк, нашли его совершенно заброшенным и оставили это дело. Деревенские же и хуторские жители, в свою очередь, обыскали его тщательнейшим образом, перевернули вверх дном все в доме, обшарили прудики и ручьи, порубили кустарник и прочесали ближние леса. Все было понапрасну: погибель, явившаяся неизвестно откуда, не оставила никаких следов, кроме множества трупов.

Ко второму дню розысков все дело подробнейшим образом было описано в газетах – репортеры заполонили окрестности Вершины Бурь. Газетчики взяли множество интервью у местных старух, дабы прояснить подробности страшного события. Я, будучи знатоком всяческих ужасов, поначалу следил за этим с ленцой, однако через неделю некая смутная тревога подвигла меня отправиться в те края. Так что пятого августа 1921 года я уже был среди репортеров, толпившихся в гостинице Леффертс‑ Корнерс – ближайшей к Вершине Бурь деревни, где расположилась штаб‑ квартира следствия. Еще три недели спустя репортеры рассеялись, развязав мне руки для опаснейшего предприятия, основанного на тщательном изучении обстоятельств дела и исследовании местности, которые я к тому времени провел.

Итак, летней ночью, под отдаленные раскаты грома, я оставил автомобиль и двинулся со своими вооруженными помощниками вверх по склону холма, к дому на Вершине Бурь. Лучи электрических фонарей прыгали по призрачно‑ серым стенам, маячившим впереди, за гигантскими дубами. В эту скверную ночь, при столь слабом освещении массивное строение, казалось, таило угрозу, невидимую при свете дня. Однако же я не колебался, полный решимости проверить свою идею, согласно которой гром вызывал демона смерти из некоего убежища, и, будь этот демон существом во плоти или бестелесным призраком, я намеревался увидеть его собственными глазами.

Развалины уже были внимательнейшим образом обследованы и план подготовлен: местом моего ночного бдения станет комната Яна Мартенса, убийство которого было средоточием местных легенд. Я предчувствовал, что жилище этой давней жертвы насилия подойдет мне лучше всего. Комната была примерно в двадцать квадратных ярдов; там, как и в других помещениях, валялись обломки мебели и прочий мусор. Спальня располагалась на втором этаже, в юго‑ восточном углу здания; широкое окно выходило на восток, узкое – на юг; оба были без рам и ставен. Напротив большого окна помещался огромный голландский очаг, на изразцах которого была изображена библейская притча о блудном сыне. Напротив узкого окна в стенной нише стояла широкая кровать.

Поначалу окружающий лес приглушал раскаты далекого грома, но с течением времени он становился все слышнее. Мы занялись детальным исполнением моего плана и прежде всего прикрепили к подоконнику широкого окна три веревочные лестницы – их мы принесли с собой. Я знал, что они опустились на травяном пятачке, удобном для приземления – это было заранее проверено. Затем мы приволокли из другой комнаты остов широкой кровати с пологом, поставили ее перед окном, устлали еловыми ветвями и легли отдыхать с пистолетами наготове: пока двое спали, третий бодрствовал. Откуда бы ни появился демон, у нас был путь для отступления. Если он появится изнутри дома, уйдем по лестницам; если снаружи – через дверь. Судя по описаниям предыдущего нападения, он не должен был нас особо преследовать.

Я сторожил с полуночи до часу, а затем, несмотря на зловещую обстановку, на незащищенное окно и приближающуюся грозу, почувствовал, что неодолимо засыпаю. Рядом лежали два моих товарища, Джордж Беннет со стороны окна и Уильям Тоби со стороны очага. Беннет спал: его одолела та же необычная сонливость, что и меня, так что пришлось назначить на следующую вахту Тоби, хотя и он клевал носом. Уже засыпая, я с какой‑ то странной настойчивостью продолжал всматриваться в очаг.

Должно быть, из‑ за приближающегося грома мой недолгий сон изобиловал апокалиптическими видениями. Один раз я почти проснулся – наверное, потому что Беннет беспокойно задвигался и уронил руку мне на грудь. Я не мог очнуться окончательно и убедиться, что Тоби блюдет свой пост, однако ощущал явственное беспокойство по этому поводу. Никогда прежде присутствие зла не давило на меня так неодолимо. Наверное, затем я опять провалился в сон, поскольку бродил в фантасмагорическом хаосе своих видений, когда ночь взорвалась жуткими воплями – ничего подобного я прежде не слышал и не мог вообразить.

Вопли были исполнены страха и муки – крики души, безнадежно и отчаянно сопротивляющейся черному забвению. Я проснулся, слыша, как крики – это воплощение ужаса – слабели, отдаваясь эхом. В темноте я ощутил, что место справа от меня свободно: Тоби пропал, и лишь Господу известно, где он теперь. Поперек моей груди еще лежала тяжелая рука того, кто спал слева от меня.

Затем последовал сокрушительный удар молнии; она сотрясла всю гору, осветила самые темные тайники дубовой рощи и расколола самое древнее и могучее из окрестных деревьев. В свете чудовищной вспышки огненного шара я увидел, как спящий вскочил, и его черная тень скользнула по изразцам очага, от которого я по‑ прежнему не мог отвести глаз.

То, что я до сей поры жив и в здравом уме, есть чудо, коего я не могу понять. Не могу понять этого, ибо тень на печной трубе не принадлежала Джорджу Беннету или иному человеческому существу, она была богохульной насмешкой, гнусностью, вышедшей из самых глубин ада, – безымянное и бесформенное уродство, непостижимое уму и не поддающееся описанию. В следующий миг я остался в проклятом доме один, трясясь и что‑ то бормоча. Джордж Беннет и Уильям Тоби исчезли, не оставив даже следов борьбы. С тех пор о них не было никаких известий.

12 3 4 Следующая ⇒