И ночь навстречу

И ночь навстречу

( вариант 2, в сокращении)

Писатель N сидел у приоткрытого окна в своей маленькой уютной кухне на высоком барном стуле. Это было его излюбленное место: здесь рождались творческие замыслы и здесь же набрасывал он краткие сюжеты и планы своих романов и повестей, иногда писал стихи – именно с них начинал он в юности свой творческий путь, а иногда и по сей день баловался, хотя давно уже перешёл к прозе. Когда планы были определены, записаны обычной шариковой ручкой на обычном бумажном листе, приходилось перемещаться в комнату, к компьютеру. Но вот эти часы мечтаний, задумок, определения путей их воплощения в произведение, мгновения зарождения нового детища любил он больше всего. Шелест бумаги, бегущие по листам строчки возвращали его в юные годы, к первым его стихам, рассказам и… мечте – опубликовать что-то хотя бы в местной газете. Сейчас он уже достаточно известен: в библиотеки приглашают, встречают с радостью и почтением; видел там книги свои – часто зачитанные и потрёпанные, что для писателя – бальзам на сердце. Есть публикации и рецензии в толстых журналах, лауреатские звания, несколько небольших премий и одна – посущественней.

Вот после той премии и появилась у него по настоянию сына эта новая кухня. Пудровые и светло-серые тона мебели и стен навевают покой и умиротворение, не раздражают глаз яркостью, как это было раньше, до ремонта. И вот этот высокий барный стул – на нём удобно сидеть у окна, читать, писать, разложив бумаги прямо на широком подоконнике, или просто смотреть на огни в окнах соседних домов. А когда огни постепенно гаснут, ярче становятся звёзды; волшебство ночи манит, привлекает и часто дарит неожиданные мысли и сюжеты. То, что кухонька всего лишь шестиметровая – даже удобно: только повернись на стуле, и без труда возьмёшь чистый лист со стола или – с другой стороны – чайник с плиты и, не вставая, нальёшь чай.

/…………………………/

Сегодня N сидел у окна, не обременённый работой: новый роман закончен, и, прежде чем перечитать и внести последние правки, должно пройти несколько дней: рукопись «отлежится», и тогда можно пройтись по ней свежим взглядом до отправки издателю.

За окном сумеречно, зажглись уже фонари, окна в домах напротив. Писатель любил наблюдать этот момент, когда небо постепенно темнеет и начинают появляться первые звёзды. В городе, конечно, они не такие, какие приходилось видеть в деревне: фонари, рекламные иллюминации мешают разглядеть всю их россыпь, видны только самые яркие.

Почему-то расслабление и покой сегодня не наступали. Не было осознания завершённости большого дела, не зарождались новые планы. Прекрасно понимая, отчего это, старался гнать от себя тёмные мысли. А они не уходили: то спутывались в клубок из самых разных фактов, то выстраивались в логическую цепочку, потом снова путались и никак не отпускали.

… Два года по стране (да что по стране – по миру! ) разгуливает страшный вирус Нов-вид. Год назад пережили длительную самоизоляцию. Странное слово. /…………. / Этот неологизм современности никто не объяснял. Изоляция? Но «само» ли? Роптали, возмущались и, казалось, пережили. Летом снова люди стали встречаться, посещать пляжи, кафе, ездить на отдых. Впрочем, для N это не было важным. Главное другое – возобновились творческие встречи. А что говорить, для писателя это ох как значимо. Особенно в последние десятилетия, когда само слово «писатель» из перечня профессий исчезло, и книги издаются, в основном, или на собственные средства, или на собранные по крохам у спонсоров. А потом и тираж самому реализовать – больше именно на таких встречах.

/……………………………….. /

Путаются, путаются мысли. Вот и вернули опять к многолетним проблемам, к которым или приспособились как-то, или научились решать. А ведь нынешние сложнее. Идёт уже не первая волна этого вируса, который, как давно уже не скрывают СМИ, выведен искусственно. Сейчас изобретена вакцина, слишком скороспелая для того, чтобы все безоговорочно признали её панацеей. Кто-то верит и прививается. Кто-то – нет. Масочный режим, перчатки, дистанция… Всё, чему противились вначале, уже стало привычным. Но как разделились люди! Какой злобой пышут словесные перепалки в интернете «ваксеров» и «антиваксеров»!

N приоткрыл окно. Ноябрь уже, а холодов настоящих ещё не было. Глоток прохладного воздуха. Появилась первая звезда – одинокая и яркая. В окнах огни постепенно начинают гаснуть. Неужели ночь? Так незаметно летит время. А думы, которые при созерцании этой картины обычно приводят к умиротворению и покою, не появляются – их напрочь вытеснили другие.

Писатель встал со стула, достал любимую медную турку, засыпал кофе. Ну и пусть ночь – если уж не спится, то хоть снотворное, хоть бодрящий напиток – разницы никакой. Лучше не отказывать себе в этом удовольствии, если уж сегодняшние размышления удовольствия не приносят. Пока варится кофе, прошёл в комнату, взял с полки несколько томиков стихов – наугад, без выбора. Прихватил свой блокнот, где записаны появляющиеся иногда и собственные стихотворения. Смотреть на звёзды, вдыхать прохладный воздух, пить кофе и читать стихи – всё же и в этой жизни можно найти хорошее.

Кухонный стул слегка спружинил под весом мужчины и обнял мягким уютом. Аромат кофе с корицей. Как всё это напоминает минуты расслабленного отдыха, осознания завершённости важного дела и своей нужности людям. Почему сегодня это никак не приходит?

Да, мысль застряла на прививках. Может, и выход, может, и панацея. Так измотал людей за два года этот коварный Нов-вид. Объявлено в самых верхах о добровольности вакцинации.

/………………………….. /

Вот только добровольность-то оказалась мифической. Для всех привитых ввели цифровой «tz», что читается как «товарный знак». Кто его не имеет – ни в какие общественные места допуска нет. И мысли писателя вновь вернулись к значимости встреч и выступлений для современных творцов.

Книга готова. Выпустить можно и не выходя из дома: все работы с издательством по рукописи и по финансам можно осуществить по электронке. А что потом? Будут нераспечатанные пачки книг захламлять однокомнатную квартиру. Встреч нет – и реализации тоже. В магазин не пристроишь – без «tz» туда входа нет, разрешено посещение лишь некрупных продуктовых. Да и кто купит книгу, если нигде никакой информации о ней, а презентация без кода тебе не светит?! Значит, отобрано дело всей жизни, без чего дышать – никак!

На прошлой неделе N получил три приглашения: два от городских библиотек и одно от Дома культуры в пригороде. В ДК пройдёт детский конкурс, одна из школ планирует представить театральную постановку по его рассказу. Интересно было бы посмотреть! Однако, как только он сообщал об отсутствии кода, слышал в ответ: «Извините». Удавка на шее! Иначе не назовёшь. Кислород перекрыт.

Что ж тяжело-то так? Ни кофе, ни морозный воздух из окна, ни предзимний пейзаж за окном не могут отвлечь.

Сегодня в интернете посмотрел информацию из тех двух библиотек, где планировались его выступления: состоялись встречи с другими писателями. Что ж, рад за коллег. А вот в конкурсе, прошедшем в ДК, постановку по своему рассказу N так и не увидел. Видимо, запрет распространяется не только на реальное присутствие. Незаменимых нет… Известная истина.

Какие-то странные ассоциации приходят в голову писателя, которые пытается гнать от себя, а они проникают в сознание всё настойчивей и остаются, застревают там. Вспомнился почему-то дядя Вася, сосед из деревенского детства, бывший малолетний узник фашистского концлагеря. Он никогда ничего не рассказывал. Уже взрослым писатель кое-что смог узнать о нём от своего отца, с которым дядя Вася всё-таки в конце своей жизни поделился страшными воспоминаниями. Нет, отнюдь не случайны эти ассоциации. События последних двух дней заставили вспомнить это – и задуматься.

Позавчера писатель собрался поехать в поликлинику, куда записался на приём ещё две недели назад. Утром не заглянул в интернет, не узнал последние новости. Оказалось, именно с этого дня без кода, вернее товарного знака или номера – как угодно можно называть – и в общественном транспорте проезд запрещён. Безобразная сцена произошла на остановке: два контролёра вытаскивали из автобуса пожилую женщину. «Нелюди! Фашисты! » – кричала и плакала она. Справившись со своей задачей, амбалы вскочили на ступеньку, дверца закрылась, и автобус тронулся. Писатель помог женщине подняться, отряхнул с неё снег. А чем мог помочь ещё? Сам в автобус не сел – с ним произошло бы то же самое. В больницу нужно – подошёл срок выписки рецептов на жизненно необходимые препараты. Вызвал такси. Предполагал, конечно, что в такой ситуации цены взлетят, но не думал, что настолько. Карту оставил дома, а наличности хватило только на проезд в один конец. После посещения врача пришлось звонить сыну, тот отпросился с работы и отвёз отца домой. Горько, гнусно и унизительно!

Не улеглась ещё боль от этого унижения, а вчера новое. И сын, и сноха задерживались на работе, попросили забрать из садика пятилетнего внука и часа два побыть с ним. Да это в удовольствие! И Кирюша рад, когда его забирает к себе дед. В саду писателю внука не отдали – без «tz» нельзя. Долгие препирательства с воспитательницей и вызов заведующей ни к чему не привели. Когда время близилось уже к закрытию садика, нашли компромисс: писатель позвонил двенадцатилетней внучке, и на двоих ребёнка им, наконец, выдали. Сестре нельзя забирать брата по возрасту – сама несовершеннолетняя, но зато подросткам не нужен код. У деда кода нет, но по возрасту – можно. /…………………………/

Бюрократизм? Безумие? Страшная боязнь нарушить незаконное предписание? Нет, что-то идёт не так. И куда приведёт? Никак, никак не может отделаться писатель от этих мыслей. Тьма без просвета.

И за окном, если не считать света фонарей внизу, с высоты десятого этажа, тоже темно. Но там темнота другая. Вверху видны звёзды – сегодня их только две: одна чуть заметная, другая яркая и мерцающая. Внизу, под фонарями искрится снег, покрывший асфальт ещё совсем тонким, как серебристая пыльца, слоем. В тёмных прямоугольниках домов светятся лишь несколько окон. Сонно, прохладно, красиво.

Хочется ещё больше свежести и в квартире. Писатель полностью распахнул створку. Вот теперь хорошо. Как-то надо выветрить всё это тяжкое и мерзкое. Протянул руку к книгам на столе. Первый попавшийся сборник. Первая попавшаяся страница.

…Мандельштам.

« Мы живём, под собою не чуя страны…» И стихами отвлечься не получается. Надо же было наткнуться именно на эти строки! Помнится, в прошлом году вот в таком же настроении перечитывал этого поэта. Тогда родилось своё, с эпиграфом из Мандельштама. Писатель нигде не публиковал это стихотворение – уж слишком даже самому себе показалось мрачным, с невероятными, излишне страшными пророчествами. N отодвинул книгу, взял свой блокнот, пролистал назад. Вот оно. А пророчества-то точь-в-точь! Всё как есть. Датировано маем прошлого года. Сейчас ноябрь. Писал полтора года назад. Думал – преувеличение, художественный приём. Гипербола. Ан нет. Всё так.

Всё так. Перед глазами старушка, вытащенная из автобуса. В ушах то Кирюшкин голос: «Дедушка, а скоро домой? Почему нас не отпускают? », то голос в телефонной трубке: «Извините. Только с кодом». Да что же это? Перечитал ещё раз. Как предугадал? Вот оно клеймо, вот тавро, вот этот знак разделения: в магазине, парикмахерской, в транспорте – предъяви, докажи своё маленькое право быть хоть чуть-чуть человеком. Человеком ли, если ты просто цифра? А без цифры и вовсе никто.

Что прививка? Это каждый решает сам: находи информацию, делай выводы – можно ли по здоровью, нужно ли по убеждениям... Болезнь страшна, унесла много жизней. Но коды, допуски и недопуски к элементарному? А жить в человеческом облике, но без минимальных человеческих прав? Быть оцифрованным и закодированным? Крепостное право?! Хуже!

Писатель ещё раз придвинул блокнот, несколько раз провёл ладонью по странице, чтобы лист не переворачивался. Перечитал снова.

Бал сатаны

Мы живём, под собою не чуя страны

О. Мандельштам

Мы живём, под собою не чуя страны,

Сотрясается воплями «SOS! ” интернет.

Всё равно никому не видны, не слышны,

И на крики отчаянья отклика нет.

Мы кричим через Сеть, но сидим взаперти,

Все под страхом каких-то нелепых угроз.

Скоро, скоро всем стадом придётся пойти,

Чтоб покорно поставить на ляжку тавро,

Иль на ухо клеймо, или чип на ладонь.

Безответной гурьбою на бал сатаны

«Добровольно» плетёмся сквозь адский огонь

И живём, под собою не чуя страны.

Жить, не чуя страны… Жить, не имя никаких прав… Жить, потеряв возможность заниматься любимым делом, а вернее – потеряв всё… Жизнь ли это?

Глубокий вдох. Не получается набрать воздух полной грудью, что-то жмёт слева и не пропускает. N оттолкнулся рукой от стола – стул на колёсиках послушно подъехал ещё ближе к окну. Створка настежь. Ветерок свежий, даже морозный слегка. Темнота не пугающая, а притягательная и волшебная. Мерцающая звезда. Искрящийся под фонарями снег. Спящий город. Покой и безмятежность.

Писатель привстал, опираясь руками о подоконник, ногами – не о пол, а о крестовину внизу стула. Высоко! Свежесть, чистота, приятный холодок и покой обнимают тело почти целиком. Как хорошо хотя бы на мгновение избавиться от тяжких дум, от безысходности и страха за будущее. Вторая звезда на небе исчезла, видимо, уже скоро рассвет. А та, яркая, всё мерцает пока. Вдохнуть ещё глубже, наполнить морозным предзимним воздухом стеснённую грудь.

Так вот какая она, свобода – когда легко дышать! N тянется к ней, вдыхая и наслаждаясь.

…И ночь, ноябрьская ночь с морозцем, кристаллами снежинок, с одинокой зовущей звездой, летит ему навстречу.

(ноябрь 2021)