Полный текст на Ridero Глава 2

Полный текст на Ridero Глава 2

Однажды, в те далёкие времена, когда Рома в очередной раз пришёл в фотосалон, к нему обратился сотрудник — Слава, он же — Вячеслав, или, точнее, Вячеслав Андреевич. Даже спустя время после их знакомства Рома так и не смог для себя решить, как к нему обращаться. На вид лет тридцать пять, а может, сорок пять — даже это было непонятным. Иногда Слава казался совсем молодым: в широких модных джинсах с накладными карманами и в тёплом домашнем свитере, а иногда снимал с себя казённое чёрное пальто, под которым мятый серый пиджак заводского бухгалтера и жалостливо повисший галстук, тяжело дышал, кашлял, и казалось, что полвека уже точно отпахал.

Круглое лицо, на голове — залысины, которых он, видимо, стеснялся. Потому, банально и бесхитростно, зачёсывал поредевшие волосы, пытаясь скрыть облысевшие участки.

Иногда носил очки; дорогие, но линзы располагались близко друг к другу и смотрелись на плоском и даже детском лице довольно нелепо. Когда их надевал, возникала забавная пантомима: время от времени Слава вздёргивал нос, будто пытался стряхнуть эти самые очки; от этого физиономия перекашивалась. Казалось, он наступает на ржавый гвоздь, и его корчит от боли. Но очень быстро вся внешняя нескладность переставала смущать — Слава обладал харизмой; в общении аристократично учтив и интеллигентен без назойливости. Это не было искусственным, потому не раздражало, а напротив, мягко принуждало поднимать из глубин памяти правила приличия и утраченные окончания слов, возвращая собственной речи литературную выразительность.

Позже выяснилось, что новый знакомый — не просто сотрудник салона, но и его хозяин, а еще он преподаватель истории искусств в педагогическом институте, заведующий кафедрой истории там же, и вдобавок имел много разных ученых и почетных званий. Следовало бы обращаться к нему не иначе как Вячеслав Андреевич хотя бы потому, что Ромка тогда был не старше его студентов, но Слава на правах старшего с самого начала настоял на дружеском обращении на ты.

Он предложил организовать небольшой совместный бизнес. Обязанность Романа — фотографировать раздевающихся девушек, которых находил Слава. За каждую отснятую пленку он платил сто долларов, а это половина месячной зарплаты, которую получал Рома на заводе, работая сборщиком деревянной тары.

Дальше Вячеслав Андреевич печатал фото в салоне и подпольно продавал их там же своим постоянным «особенным» клиентам, которых, на удивление Романа, оказалось немало.

Требования к фотографиям были простыми и понятными. К тому же для двадцатилетнего впечатлительного юноши, лишённого не только регулярной половой жизни, но даже и случайной, лицезрение обнаженных женских тел — нечто сродни магии и таинству. Работа, о которой Рома мог только мечтать.

Впоследствии Слава отказался от идеи с раздеванием и просил снимать уже только обнажённых. Для таких съёмок Роман всегда надевал тесные плавки, чтобы скрывать нескончаемую эрекцию. А после съёмки, не в силах больше сдерживаться, суетливо и смущённо прощался и спешил домой. В ванной он кончал трижды, вспоминая всех увиденных за день девиц и их части тела. И только после этого юношеское волнение спадало полностью.

Хозяином квартиры, в которой организовали импровизированную студию, был знакомый Славы — его звали Артём. Как показалось Роме, обыкновенный мальчишка. Невысокий. Волосы светлые и по-детски коротко и даже неровно стрижены. Сам он казался болезненно-бесцветным; тонкая шея, узкие плечи. Странным было то, что он проживал один, без родителей или других родственников.

Домашний гардероб Артёма состоял из легкомысленных шортиков и ярких футболок, будто после стихийного бедствия утрачена вся одежда, и его одели в то, что оказалось под рукой. Ну, по крайней мере, Рома по собственной воле ни за что не надел бы такой наряд. Этакий гость из летнего пионерского лагеря, несмотря на выпавший снег за окном.

Ещё одна особенность Артема — патологическая чистоплотность и абсолютная аккуратность во всём: чистая одежда и идеальный порядок в квартире. Общительным он не был, по крайней мере с Романом вел себя сдержанно. Все слова только по делу, причём говорил издали. Когда Рома звонил в дверь, тот открывал и сразу отходил вглубь коридора, будто пытался сохранить безопасную дистанцию. Сначала даже казалось, что Артём побаивается его, но потом Рома убедился, что и с девушками, которые приходили на съёмку, он тоже общался на расстоянии.

Артём по просьбе Славы немного помогал в организации: рассаживал девушек, иногда даже шутил с ними, приносил попить, менял нехитрые декорации и держался весьма расслабленно, словно его совсем не смущало, что девушки полностью обнажены. Он смотрел на них скорее с любопытством, нежели с похотью. Романа удивляла такая лёгкость. Но странности на этом не кончались.

Рома обратил внимание и на поведение Вячеслава Андреевича. В квартире он вел себя по-хозяйски: мог пройти в обуви, изучить содержимое холодильника, что-то искать или складывать в шкаф, и Артём это принимал весьма спокойно: моментально протирал пол влажной шваброй, которая всегда стояла наготове.

Для себя Рома такие взаимоотношения объяснял возможными родственными связями, может, Артём — внебрачный сын Славы, или давно и хорошо знают друг друга. В общем, странностей хватало, но Ромку это не волновало. Оно и понятно, было, где проявлять свое любопытство, каждый раз — новая девушка, интереснее предыдущей. И все они не просто раздевались перед ним, а давали полную возможность рассмотреть себя с любого удобного ракурса. Ну о чём большем можно мечтать в двадцать лет, вернувшись из армии и проводя личную жизнь в одиночестве?

Первое время плёнки забирал сам Вячеслав Андреевич, но девушки в его обществе стеснялись, позы получались зажатыми, и фото заметно уступали тем, которые снимались без него. Он часто вмешивался в процесс, указывая, «как надо», в результате однажды «модель» собралась и ушла. Даже качество самих фотографий по каким-то непонятным причинам страдало, и Слава перестал посещать съёмки вовсе. С тех пор плёнки стал забирать Артем, а Роман приходил на следующий день в салон за оплатой, и Слава показывал уже готовый результат. В отдельной служебной комнате за чашкой чая они обсуждали фото и листали зарубежные журналы. Надо отметить, что эротические журналы — это был отдельный фетиш Славы, они лежали огромными стопками на стеллажах, как в библиотеке. Слава заранее выделял снимки, которые хотел бы видеть в следующий раз. Страницы оказывались заложены нарезанными ровными полосками бумаги, то есть он готовился к разговору, наверное, так же, как готовился к своим лекциям в институте. Этот факт заставлял Романа тоже относиться к делу серьезно.

Вячеслав Андреевич был как будто равнодушен к женской красоте, но при этом безошибочно подмечал мелочи, которые делали фото привлекательными. От него Роман тогда и узнал значение постановки света, значение заднего плана и расстояния до него, и интуитивные представления о фото начали выстраиваться в систему знаний и правил. Впервые в жизни фото стало товаром, и Слава знал, как его продавать. Он охотно делился точными замечаниями, указывал на недостатки последней съёмки, раскладывая Ромкины снимки на столе. А Рома никак не мог перестать смущаться. При просмотре эрекция вновь мешала ему сидеть спокойно, но он старался усвоить всё, о чем они говорили. Зато Слава, как настоящий наставник, никогда не жалел времени на такие беседы и в конце переспрашивал, всё ли понятно Роману.

Однажды Роман не сдержался и, краснея, задал вопрос, или, правильнее сказать, выдвинул ультиматум. Дело в том, что в этих самых журналах частенько встречались иллюстрации не только обнаженных девушек, но и молодых парней, эти страницы также были заложены полосками бумаги, только другого цвета, и с Ромой Слава их не обсуждал, лишь иногда ненароком журнал открывался на таких разворотах.

Рома с ужасом подозревал в этом какой-то стыдный намек. И страшная догадка не давала покоя настолько, что Рома всё-таки заявил прямо, и, как это часто бывает с прямыми заявлениями, неуклюже и истерично: «Не думай, что я — пидор, парней я фотографировать не стану! И намекать ни на что не нужно — это бесполезно и отвратительно! »

Сказано это было с такой экспрессией и детской искренностью, что Слава пребывал в растерянности долгих пять секунд, а потом неинтеллигентно заржал.

Рома тут же покраснел как рак, понимая, что от страха за свою целостность и мужественность сморозил какую-то глупость.

— Прости, если заставил тебя так думать, — отсмеявшись, извинился Вячеслав Андреевич.

Рома молчал, медленно остывая, как раскалённая сталь.

— Ты об этих фото?

Рома коротко кивнул.

— Ничего такого я не имел в виду, — уже серьезно заверил Слава, по-простецки хлопнув себя ладонью по груди, — а это… — он кивнул на журналы, — …это просто достойные образцы красоты — не более, и намёков в них никаких нет.

— Какая уж может быть красота в голых мужиках, — буркнул Рома.

— Это спорный момент, — не согласился Слава, — даже если тебе это не по нраву. Ты пытаешься мыслить категориями сексуальной привлекательности, и поскольку мужчины тебя не привлекают, то и не желаешь увидеть в этом простую красоту, без пошлости.

Подумай сам, и мужчина, и женщина сотворены природой… — Слава сделал паузу, будто давая возможность подумать, — одним и тем же мастером… И если ты считаешь, что женщина — настоящий пример идеальной красоты, наивно полагать, что из рук того же мастера вышел никуда не годный мужчина. Может, всё же дело в том, как на них смотреть?

Рома не ответил.

Все значимые скульптуры, так или иначе, обращены к мужскому телу: старики, атланты, мыслители, юноши, мальчики, писающие мальчики, ангелы и ангелочки, великие императоры и просто боги! Живопись тоже сопряжена с мужским телом, и если не доминирует, то смело занимает половину всех сюжетов.

Ромка молчал.

Если ты смотришь на пятиметрового «Давида» будь уверен: Микеланджело, приступая к работе, выбрал самое красивое из того, что видел или мог представить, и этим красивым оказался обыкновенный юноша с плавными и упругими мышцами, а не девица с четвертым размером груди, и мир с ним согласился!

Слава сел напротив, медленно положил растопыренную ладонь на мужской журнал, словно на Библию, и опять усмехнулся.

— Я слишком долго и прилежно изучал искусство, чтобы делить красоту на подразделы — она либо есть, либо ее нет. «Спящая Венера» Джорджоне, «Даная» Корреджо — они женщины, и они прекрасны — это неоспоримо. Наличие красоты — вот что должно интересовать зрителя, остальное — детали. Например, Никола Пуссен, Рубенс знали толк в женской красоте, а Караваджо и Жерико — в мужской, но кто из них более талантлив? Чьи картины лучше? Такие вопросы абсурдны и несостоятельны.

— …А на фото парней в нашем патриархальном городишке большого спроса не будет — за них нам много не заплатят, так что и фотографировать их не придётся, обещаю, — заверил Слава. — У нас своя «классическая» клиентура! Мы не пишем историю, мы зарабатываем деньги.

Чайник вскипел, и Вячеслав Андреевич налил кипяток в приготовленные чашки.

Позже тема однополой любви специально не поднималась. Рома, как и прежде, видел журнальные развороты с мужскими торсами и пружинистыми бедрами, но трагедии больше из этого не делал. Иногда, под настроение, Вячеслав Андреевич рассказывал удивительные истории и факты из жизни известных людей.

Истории, рассказанные учителем, доставляли удовольствие. Слава умел заинтересовать, без сомнения, сказывались его профессиональные преподавательские навыки. Это были не просто занимательные сказки; главное в его рассказах — он всегда заставлял думать и обожал вопросы, но никогда не давал прямых и немедленных ответов. И Ромка сам не заметил, как быстро Слава стал для него непререкаемым авторитетом.

Немного смущало то, что за всеми этими «поэтическими вечерами» стояла коммерческая эротика, далеко не самого высокого качества. Но, может быть, именно такие неторопливые беседы и оказались тем самым стимулом, который заставлял учиться и не довольствоваться малым.

Так прошло два месяца. Роман уже проводил съёмки увереннее и, может, даже наглее.

Однажды в назначенное время модель не пришла. Рома скучал в комнате, протирая объектив. Артём в это время оставался на кухне, несильно гремел посудой.

Прошел почти час, а девушка так и не явилась. Зато в комнату вошёл Артем и предложил выпить чая, причем сделал это в своей вежливой манере и на вы. Рома удивился гостеприимству и даже подумал, что это просто формальность, рассчитанная на отказ, но всё-таки согласился. Они прошли на кухню.

На идеально чистом столе на салфеточках стояли чашки. «Значит, приглашение не из вежливости», — успокоился Рома. В большом блюде на столе уложены печенье и конфеты. Для обычного домашнего чаепития такое оформление явно слишком торжественное. А с учётом того, что это сделал сам Артём, а не его мама или бабушка, было вдвойне удивительным. Рома и сейчас-то может, наливая чай, разлить на стол, а уж перекладывать печенье из коробки в вазочку ему бы и в голову не пришло. И теперь, сидя за столом, Рома впервые обратил внимание на все странности, которые он успел подметить.

Педантичность Артема действительно поражала своей повсеместностью: в доме немного мебели, можно сказать, только самое необходимое — без излишеств. Но всё находилось в безупречном порядке, создавалось впечатление, будто это дом-музей, специально приведенный в порядок для предстоящего посещения гостей. Роме нравилось бывать здесь. Он вдруг подумал, что в этой чужой квартире он чувствовал себя хорошо и уютно.

Домашнее тепло достигалось какими-то свежими и живыми штрихами, вроде тех салфеток под чашками. В квартире отсутствовали темные уголки, везде внимание к мелочам. Рома подумал, что ни он сам, ни его друзья, у которых он бывал в гостях, никогда бы не смогли достичь такого совершенства в уборке.

Рома сел за стол и сразу же нечаянно расплескал несколько капель из чашки. И не успел сконфузиться, как Артём, не моргнув глазом, молниеносно поменял намокшую бумажную салфетку на новую такую же. А вот куда он успел выкинуть промокшую, Рома даже не успел проследить, словно только что ему показали фокус. Чаепитие грозило превратиться в великосветский раут, отчего становилось ужасно неловко.

Собрав всю волю и выдержку, Рома осторожно поднял чашку и чуть-чуть отхлебнул. Чай оказался вкусным, чувствовалась земляника и ещё какой-то ягодный, но незнакомый аромат. Рома взглянул на Артёма. Тот беспечно сидел напротив в своей солнечной футболке, не обращая на Ромку внимания: взял шоколадную конфету, ловко расправился с фантиком и целиком отправил конфету за щёку, отчего щека раздулась, как у хомяка. Конфета оказалась слишком большой, и Артём попытался перевернуть ее языком, но та оттопырила щеку ещё больше. Он поднес чашку у губам и только тогда увидел, что Рома внимательно следил за его самоотверженной борьбой с шоколадным батончиком.

— Фто?! — с набитым ртом и совершенно по-детски спросил Артем.

— Нищаво, — передразнивая, прошепелявил Рома.

И тут словно рухнула между ними стена давней и неизменной официальности — Артём засмеялся, конфета мешала ему, он пытался запить её чаем, но от сдерживаемого смеха облился. На жёлтой футболке расплывались темные пятна чая и шоколада.

Смех накрыл обоих. Артём вскочил, прикрывая рот руками, кричал, чтобы Рома его не смешил, и убежал в ванную.

Через минуту он вернулся в новой синей футболке с принтом в виде трёх вертикальных бодрых морковок и надписью «I’m Living Upside Down». Похоже, в его гардеробе все футболки родом из детского сада. Лицо Артема сделалось нарочито серьезным, а волосы после умывания свисали сосульками. На светлых ресницах блестели капельки воды. Он демонстративно взял новую конфету и, манерно откусив от нее маленький кусочек, запил его чаем. Только отсмеявшийся Рома снова засмеялся.

— Ну что опять?! — жалобно заскулил Артём.

— Да всё нормально — просто вспомнил, — и Рома, передразнивая, будто сам того не желая, медленно раздул щёки.

Артём тоже засмеялся, на этот раз открыто. Его улыбка оказалась чистой и светлой. Передние зубы чуть крупнее, чем им бы полагалось быть, и между ними маленькая щель. Оттого Артем напоминал мультяшного веселого кролика. Единственное, что портило улыбку, хоть и небольшой, но заметный косой скол верхнего зуба.

Раздался дверной звонок. Артём вмиг сделался серьезным и без слов пошел открывать.

«Пришла…» — почему-то с досадой подумал Рома. Он вдруг поймал себя на том, что ему… так хорошо здесь. И за эти несколько минут он словно вернулся в детство, но не в своё, а в то, про которое читал в книжках: добрые пионервожатые, верные друзья, бесконечное лето, костер по вечерам и приключения.

После армии в жизни Ромы будто выключили солнце — не осталось ни школьных друзей, ни поздних летних вечеров с гитарой во дворе, не собирались шумные компании — всё изменилось, стало совсем не так… Словно вечный промозглый ноябрь вытягивал жилы; все куда-то спешили, чем-то озабочены, и самое главное — Ира стала чужой. Рома уходил из одного мира, а вернулся в другой: незнакомый, одинокий, холодный.

Может, удастся ещё посидеть на этой уютной кухне, да и Артём оказался вовсе не букой. Это был совсем другой Артём, к которому сразу чувствуешь симпатию и расположение. Даже странно, что раньше Рома этого не замечал.

Съёмка прошла быстро. Модель, как и большинство, оказалась незнакомой. Ее звали Таней. На вид лет восемнадцать, русые прямые волосы ниже плеч. Кукольные серьезные глаза, длинные ресницы, большой рот с пухлыми губами, бледная кожа. Полный стандартный набор прелестей. А вот само тело подкачало: грудь оказалась маленькой, точнее, просто намек на нее, как у девочки-подростка. По всему телу рассыпаны целые созвездия родинок.

После съёмки Рома уже не помышлял о чаепитии на кухне, а лишь торопился «выпустить пар». Он отдал плёнку Артёму, почему-то с грустью отметил, что на кухонном столе не было уже ни чашек, ни сладостей, ни салфеток. Артём как будто хотел что-то сказать, но Рома торопливо попрощался, всё о чем он мог теперь мечтать, — это поскорее оказаться в собственной ванне.

Глава 4

После того чаепития с Артемом прошло еще несколько съемок. Фото с каждым разом становились лучше, это отмечал и Слава, да и сам Рома.

И через месяц, когда он в очередной раз пришел за своим стодолларовым гонораром в салон, на столе не было привычно разложенных фотографий, а Вячеслав Андреевич торжественно откупорил литровую бутылку водки «Столичная» и небрежно, по-пролетарски плеснул в два стакана по половинке.

Роман и через много лет дословно помнил его тост: «Рома, гением может стать кто угодно, если заставить поверить в это хотя бы трех человек. И тогда они разнесут новость повсюду, надо просто немного подождать! Один такой человек у тебя уже есть — это я! А мое признание стоит дорого! Цени и не разочаровывай, с остальными можешь делать что хочешь… За твой талант, Рома! » И Слава без промедления осушил стакан.

Рома, удивившись происходящему, тоже выпил из вежливости.

Тогда, в том нетрезвом разговоре, Слава упомянул некую иностранную фирму в Москве, которая проявила интерес к их «проекту» и готова платить хорошие деньги за пленки, но у них много условий, и Славе необходимо лично съездить на переговоры, чтобы не продешевить.

Потом он долго и увлеченно рассказывал об истории эротической фотографии.

— Порно и эротика отличаются не количеством неприкрытых мест, а тем, какие чувства рождает конкретное произведение. Художник не обязан сверяться с кем-то писаными законами, он должен творить по зову сердца; только так общество получит новые подлинные шедевры.

А если кто-то выдает желаемый результат в рамках дозволенного, то он кто угодно: профессионал, ремесленник, торговец, но не художник. Необходимо обладать внутренней свободой и покорностью провидению.

Слава замолчал и нетвердой рукой плеснул еще по полстакана водки, даже пролил немного на стол.

Рома, глядя, как наполняется стакан, тихо спросил: «Значит, мы снимаем плохое порно? »

— Метафорически — да. А если к нашей теме, то не мы, а ты, Рома, ты… Я ничего не снимаю! Я только продаю твою работу и заказываю тебе новую…

— Но ты же сам меня сегодня хвалил!

— Я и хвалил как раз твое ремесло и твой еще не раскрытый потенциал художника. Ты молод, и надо много, очень много работать, чтобы мастерски владеть инструментом, как художник — кистью. И если говорить обывательскими терминами, навязанными нам, то да — это будет все еще никчемное порно, но когда сможешь изящно творить по зову души, только тогда, что бы ты ни снимал, даже если захочешь, оно уже не станет пошлостью. Это будет красота, твоя красота.

Эротика — таинство, и оно не делается на заказ! А мы снимаем фото по желанию покупателей. И если на все твои снимки надеть трусы и лифчик, все равно им не стать эротикой, они останутся жирной и дешевой жратвой для трудовых масс! Либидо не обманешь, его не уговорить принятыми законами.

— Я запутался… Ты хвалишь мое ремесло, но называешь его порно. Ты говоришь, что порно — это плохо, но утверждаешь, что, чтобы снимать эротику, нужно сначала научиться снимать порно. И тогда плохое станет хорошим, так?

— Ошибаешься! То, что ты делаешь, должно дышать. Оно должно кричать, как ребенок, а не умирать сразу после того, как ты его сотворишь. И оно начнет жить своей жизнью и будет иметь свою судьбу. Вот тогда твои фото получат шанс, если не сразу, то через какое-то время, дорасти до коллекционной гордости дотошных фанатиков и фетишистов. — Слава замолчал и налил еще немного водки в стакан.

Только сейчас Ромка обратил внимание на то, как быстро пьянел Слава.

— Теперь я точно запутался, — вздохнул Рома, чувствуя, как выпитый алкоголь делает и его сознание вязким. — То ты говоришь, что художник должен вырасти из ремесленника. Потом, что модель для съемки — это решающий фактор для сюжета и художник как бы остается ни при чем. А в конце и вовсе, что работа может жить сама по себе, и ты как художник уже не сможешь повлиять на ее статус «порно» или «эротики». Что же тогда главное?

— В одном случае главным может стать имя автора, в другом — имя модели, в третьем — просто случайность! Успех — штука тонкая и индивидуальная! Он складывается из мелочей, как сложный швейцарский механизм. Выдерни один болтик — и все рухнет! Но главное, в искусстве должна таиться магия. Волшебство!

Рома, пошли к чертям стереотипы о приличиях! Те, кто их придумал, и понятия не имеют об этих самых приличиях. Они живут скучной и серой жизнью потребителей и тайком онанируют на твои фото в туалете. Но при этом изо дня в день не забывают учить остальных людей морали и бить собственных детей за мат и двойки. Слушай только себя! Заново учись видеть и чувствовать красоту и отличать ее от всего остального дерьма, которым наполнено все и в магазинах, и в телевизоре. Настоящей красоты в мире остались мелкие крупицы, учись замечать их, все остальное — мусор. Эти частицы есть повсюду: в женской красоте, в мужской красоте и даже в пресловутом порно.

Ведь что есть суть порно — некий обнаженный процесс, лишенный конечного смысла и тайны, процесс, выставленный напоказ. — Слава откинулся на спинку стула. — А под это определение подходит вся наша унылая повседневность! Плохое порно повсюду вокруг нас, и в нас самих! Вот бы где кричать SOS! А все, что создано природой, дышит красотой! Природа не боится выглядеть глупо, природа не боится предстать неприкрытой и незащищенной. И всего-то требуется — стараться творить так же, как она! — Слава замолчал, подбирая слова. Кажется, он был уже изрядно пьян. — Ты перестал приносить свои пленки на проявку.

— Как?! Все, что ты заказываешь, я тебе лично в руки отдаю, ну или Артему…

— Нет! Ты перестал снимать «свои» пленки. Ты работаешь только на заказ и только за деньги. Это ловушка для мастера! Сколько талантливых людей пришли за мечтой, но отдали ее Мамоне и навсегда остались постыдными ремесленниками порно! И о них никто никогда не узнает, Рома!

Это трагедия!

Это настоящее кладбище талантов, до самого горизонта, с безымянными надгробиями. Вот главная опасность для любого художника, как сладкий и липкий сироп для мух.

И тут Роме стало стыдно. Это была чистая правда, с начала их сотрудничества он действительно не снял ни единого кадра для души. Он получал эстетическое и мужское наслаждение от процесса, пересчитывал полученные деньги и от этого тоже испытывал удовольствие. Но у него и правда даже мысли не возникло, чтобы, как раньше, выйти на улицу и искать целый день один-единственный кадр. Это потеряло свою магию и красоту, видимо, ту самую, о которой так горячо говорил Слава.

А еще… тронуло то, что впервые в жизни кто-то оценил его незатейливые фото, увидел в них то, что Рома хотел показать. Впервые кто-то ждал его следующих работ. Не за деньги, не для похоти, а как отпечаток той самой красоты.

— Я понял, о чем ты… — глядя в пол, признал Рома.

— Молодец! Я же говорил, что ты способный, — устало и буднично, без прежней патетики ответил Слава. — Всегда спрашивай себя, зачем ты здесь и надолго ли. Бери то, зачем пришел, и иди дальше! Не останавливайся в теплом и сытном доме только из-за тепла и еды. Должно быть еще что-то… всегда должно быть что-то еще… — Слава окончательно размяк, машинально взялся за бутылку, чтобы налить, но благоразумно передумал.

— Я постараюсь не разочаровать! — твердо пообещал Рома, все так же не поднимая глаз.

Но не разочаровать Славу не получилось. Инцидент произошел через пару месяцев после того экспрессивного и весьма нетрезвого разговора.

Впрочем, все по порядку.

Дела шли прекрасно, порочное увлечение нравилось и не надоедало. Появилась новая камера — досталась по большому блату. «Никон ФМ 2», как говорят ковбои Дикого Запада: «убойная безотказная «машина», несомненно имеющая свой характер.

Но больше всего Рома радовался объективу, который продали вместе с камерой, картинка оказалась просто волшебной! Резкость легко подчеркивала главное, а второстепенное уходило в «мечтательную» дымку, и не требовалось дополнительного света — хватало того, что в пасмурный день попадал в окно. Поэтому и съемки чаще стали устраивать днем, пока светло, а не вечером.

Рома нашел новый способ для разрядки: пока модели после съемки собирались, а Артем был занят вместе с ними, Рома закрывался в уборной на хлипкий шпингалет и успевал по-быстрому «спустить пар».

К слову сказать, Рома по-прежнему избегал контактов со своими моделями по совету Славы, который еще в самом начале сотрудничества обмолвился, что среди «их контингента» повально пошла неслыханная болезнь СПИД и, дескать, даже сами девушки могут не подозревать наличие у себя такой болезни. Толком об этой хвори никто ничего не знал, а навязчиво у кого-то спрашивать было тоже не комильфо.

Когда-то, еще в школе, Рома стал встречаться со своей одноклассницей Ириной, очень быстро их поцелуи переросли в большее, и они лишились невинности в миссионерской позе на узкой тахте, пока мама Ромы была на работе.

Тихая и примерная отличница со свойственной ей прилежностью быстро вошла во вкус, перевоплотившись в ненасытную жадную суку.

Друг у друга в гостях они не отличались особой сдержанностью, но это случалось редко: на комнатных дверях отсутствовали замки, а быть застигнутым собственными родителями пульсирующими в позе мартовских кошек — это уже слишком!

Поэтому, пока пригревало солнце, ненасытные школьники частенько «гуляли» в парке, но и там было небезопасно — как на зло, откуда-то постоянно брались случайные прохожие. Однажды даже пытались отвести в милицию, но Ира подняла такой крик, что ее капюшон от растерянности выпустили, она рванула и, не оборачиваясь, крикнула: «Ромка, беги! »

Поиск работы после армии оказался занятием непростым. Повсюду шли массовые сокращения и хронические невыплаты зарплат. И все, что удалось — это получить работу в тарном цеху мыловаренного комбината. Рома колотил деревянные ящики для хозяйственного мыла. И с ужасом узнал, что по крайней мере половина рабочих состоит на учете в психдиспансере, остальные были просто запойными алкоголиками. Но среди сотрудников нашлось и немало уникумов, которые гармонично сочетали в себе и первое, и второе.

Лето прошло в постоянной печали. После работы Рома закрывался в ванной, пересматривал пачки старых фотографий, писал в тетрадку нескладные стихи и дрочил, вспоминая наиболее яркие эпизоды отношений с Ирой. А по выходным ездил в «тот самый» парк и фотографировал деревья, примятую траву, случайных прохожих и просто места, которых когда-то касалась Она. По дороге домой отдавал отснятую пленку в фотосалон и там же дожидался, пока отпечатают снимки.

Спешить некуда — ему нравилось там находиться. Бесконечный поток самых разных людей, которые несли свои пленки и забирали белые бумажные конверты с отпечатанными снимками. Кто-то нетерпеливо раскрывал пакет, стоя около прилавка, кто-то стыдливо заглядывал внутрь и торопливо запихивал пакет во внутренний карман одежды. А находились и те, кто равнодушно получали снимки и, не взглянув, спешили дальше по своим делам.

Обычно фотографии выдавала одна и та же девушка; невысокая, с короткой стрижкой под мальчика, глаза большие, но безразличные. Косметики на лице почти не видно, возможно, ее и вовсе не было. Девушка редко улыбалась. И каждому следующему клиенту равнодушно говорила: «Здравствуйте…»

Но иногда к «особым клиентам» за прилавок выходил мужчина средних лет, о чем-то недолго говорил с ними и вручал им конверты, внешне эти конверты ничем не отличались от тех, которые выдавала неулыбчивая девушка. Распрощавшись с покупателем, мужчина тут же уходил в служебное помещение. А девушка-мальчик уже снова говорила свое механическое «Здравствуйте» следующему «обычному» клиенту. Рома же просто наблюдал за людьми в очереди и за работой фотомашины.

Вот тогда-то, в один из таких дней, к нему вместо этой «продавщицы» и обратился тот самый мужчина, который обслуживал только некоторых посетителей.

Так появился фотосалон, Слава и необычная девочка Саша.

Такой приработок ощутимо поправил благосостояние Романа, к тому же появилась надежда, что у данного сотрудничества большие перспективы. А потому и относился к этим съемкам весьма серьезно.

О том, что подобная фотография — занятие не совсем этически правильное, Роман, безусловно, догадывался. А потому не распространялся об этом. Но боясь окончательно потерять Иру, он все же решил посвятить ее в источники своего дохода в надежде, что она оценит масштабы материальных перспектив и изменит решение, и тогда они, если не поженятся, то хотя бы вновь станут встречаться.

Он договорился с ней о встрече возле института. Ира сказала, что у нее мало времени. Место оказалось людным и для такого разговора неподходящим, но выбирать не приходилось, и Рома приехал почти за час до назначенного времени. Он дрожал от волнения и холода, в тот день было ветрено и временами проливался дождь, словно предупреждая о непредсказуемости грядущего. В кармане лежала пачка лучших снимков, Ромка тщательно выбирал каждый из них.

Встреча получилась странной. Ира появилась неприступной, впрочем, как всегда в последнее время; одета эффектно и стильно, куталась от ветра в высокий поднятый ворот короткого белого пальто, а снизу оно то и дело разлеталось от ветра, обнажая неприлично короткую юбку и длинные стройные ноги.

— Привет. Ну, о чем ты хотел поговорить? — спросила Ира, ежась от холода и избегая смотреть в глаза.

— Вот, — Рома гордо протянул пачку фото.

— Что это? — с любопытством и даже миролюбиво спросила она.

— Это моя нынешняя работа, у нее большие перспективы, меня очень хвалят и ценят. И готовы хорошо платить.

Ира достала из бумажного пакета снимки, и на лице ее тут же отразился ужас. Девушка на фото стояла раком, из одежды на ней только красные туфли и дешевая пластмассовая заколка. На следующем фото две девушки ласкали друг друга, страстно сжимая грудь, словно давили лимон.

Ира листала фото быстрее, и брови ее все выше и выше ползли вверх.

— Я получил работу! Я смогу много зарабатывать, — важно сообщил Роман, — мне это нравится… у меня получается…

Большего он сказать не успел.

— Ты придурок! — Первая Любовь кричала, не обращая внимания на проходивших мимо студентов. — Стал проституткой, еще и гордишься этим! — она театрально швырнула снимки и бросилась прочь. Прохожие оборачивались, Рома суетливо собирал фотографии с каменных ступеней, студенты хихикали, увидев фото, а Ира уходила все дальше. Когда Рома запихнул все фото в пакет, ее уже не было.

С тех пор к телефону она больше не подходила, от общих друзей он узнал, что дома Ира теперь не живет, а проживает с неким Богданом, сыном местного олигарха, разъезжавшего на неприлично дорогом синем «Мерседесе». Адреса тоже никто не знал. По неискреннему сочувствию общих друзей Рома понял, что она рассказала им свою версию их расставания и друзья теперь, безусловно, на ее стороне.

Рома навсегда ее потерял. А вместе с ней отвернулись и все знакомые.

Но даже тогда он продолжал верить в чудо и в любовь.

Через много лет, вспоминая ту последнюю встречу, Роман смеялся над собой, он был так взволнован, так самоуверен, что даже не смог ничего толком объяснить. И спустя двадцать лет Ирэн, наверно, думает, что он работал мальчиком по вызову. Забавно. Но тогда для него это была неутихающая вселенская боль!

Рома засыпал и просыпался с чувством отверженности и одиночества. Жажда денег не позволяла ему оставить уже, по сути, ненужную работу на мыловаренной фабрике. Это даже не банальная жадность, это хуже — ощущение собственной ничтожности, и деньги нужны были для того, чтобы преодолеть черту, за которой он оказался совсем один.

Когда он каждое утро приходил к своему ржавому верстаку, монотонно забивая гвозди в деревянные ящики, тоска и унижение накатывали еще сильнее. Это уже больше напоминало мазохизм — добровольную пытку. Особенно если учесть, что время от времени, задумавшись, он ударял себе по одному и тому же пальцу тяжелым молотком и острая, как игла, боль мгновенно возвращала его в темно-серое и душное настоящее.

И только съемки позволяли полностью забыть и о реальности, и о боли, и об одиночестве, и о ящиках. Фото, само по себе, стало собственной реальностью! Миром, в котором хотелось остаться навсегда!

Нет, не мучила совесть Романа, и моральные аспекты тоже не беспокоили. Эти мгновения, когда щелкал затвор, были лучшими и единственно прекрасными в его настоящей жизни. Когда он, глядя в видоискатель, поворачивал кольцо резкости на объективе и расплывчатое теплое пятно превращалось в прекрасное женское тело, это давало ему освобождение от той самой ломки расставания. Это стало его наркотиком, его страной грез. И когда Слава радостно сообщил, что через неделю ожидается целый съемочный день с неслыханной оплатой в шестьсот долларов, Рома наконец-то решился и с облегчением уволился из опостылевшего тарного цеха.

Глава 5

Этот день настал. Требовалось отснять восемнадцать пленок. Приехали шесть девушек. Сложность съемки состояла в том, что фотографии требовались максимально разными. А сделать это в однокомнатной квартире весьма непросто. Артем помогал моделям переодеваться, но оказался почти бесполезным в создании декораций, потому Роману самому приходилось перевешивать занавески, двигать диван и кресла, чтобы как-то изменить интерьер. Первых двух моделей отсняли достаточно бойко, хотя и потратили много времени на настройку света. Мешала нескончаемая болтовня девчонок. Они шумно приводили себя в порядок для съемки и гремели стеклянной винной тарой, которую принесли с собой. Разумнее было бы пригласить их по очереди, а не всех вместе, но Слава заказал, помимо стандартных фото, где каждая девушка показывает себя, несколько групповых пленок, потому приходилось мириться с тем, что в квартире было шумно и многолюдно.

Повсюду дефилировали полуголые девицы. Рома волновался как никогда, снимали только четвертую пленку, а уже набралось предположительно десять «жмуриков». Жмуриками называли фото, где модель моргнула; естественно, такие фото отправлялись в брак, а на тридцать шесть кадров даже три «жмурика» считалось много.

Артем, зная специфику работы, старался следить за тем, чтобы не отвлекали Романа, но каждые пять минут все равно находились те, кто проявлял любопытство и заглядывал в комнату; модель смущалась — фото рушилось. Все грозило обернуться полным провалом, у Ромы начиналась настоящая паника.

Под предлогом перезарядки пленки он закрылся в туалете, расстегнул штаны, всего за несколько движений кончил. Удовольствия почти не испытал, это удивило, но не расстроило. Он вышел из туалета, как раз когда по коридору проходил Артем. Артем на ходу улыбнулся, но ничего не сказал. Неужели догадался о причине посещения уборной? На всякий случай, Рома тоже улыбнулся в ответ и поспешил в комнату. Смущение, конечно, было, но с этого момента съемка волшебным образом пошла как по маслу.

Отсняв еще три пленки, Рома снова уединился в тесном туалете. Мошонка походила на упругий теннисный мяч с Уимблдонского турнира.

Выйдя из туалета, опять столкнулся с Артемом. После того единственного чаепития в их отношениях ничего не поменялось, Артем как и раньше держал дистанцию, и поводов для дальнейшей дружбы не представлялось, общались только по необходимости. А поскольку процесс съемки оставался почти неизменен, то чаще все происходило и вовсе без слов. Может, потому вопрос, который сейчас задал Артем, оказался неожиданным и даже странным.

— Как дела? — не останавливаясь, бодро поинтересовался он.

— Хорошо, — настороженно ответил Рома и зачем-то добавил: — Пленку перезаряжал.

— Понятно, тогда в следующий раз бери фотоаппарат с собой…

Стыд волной накрыл Романа. Но Артем говорил как будто серьезно, видимо просто не зная, как должен происходить этот самый «перезаряд пленки».

— …тут полная квартира незнакомых дам, можно и не досчитаться чего-то ценного — будь аккуратнее, у меня в прошлый раз новую футболку уперли, — предостерег Артем и спокойно прошел на кухню.

— Хорошо… спасибо, — только и смог выдавить Рома и поспешил в комнату, где его ждала следующая модель, а про себя подумал, что футболка Артема могла понадобиться только девчонке.

Вообще, даже на одиночных съемках эмоциональное напряжение зашкаливало, а предстояло снимать еще и групповые пленки, по опыту Рома знал, насколько это мощное и возбуждающее зрелище. И если обычно съемка занимала два-три часа, то работать с утра и до ночи без перерыва было для Ромы впервые. Минуты уединения в туалете, конечно, освобождали тело и мозг от переизбытка гормонов и спермы, но вместе с ними покидали и силы. Прошло всего около пяти часов съемки — половину отсняли, а уже тянуло в сон. Пограничное состояние возбуждения и изнеможения. Рома в третий раз закрылся в туалете и, покончив с потребностями, бессильно сидел на унитазе, пытаясь отдышаться. Но, вспомнив об Артеме, который, как нарочно, всякий раз поджидал в коридоре, Рома собрался с силами и вышел.

На этот раз он столкнулся не с Артемом, а с Наташей — ее снимали второй. Крашеная простоватая блондинка с вьющимися волосами до плеч, белой кожей.

— Танька уходить собралась, говорит, что ей срочно домой надо, — объявила Наташа.

— Мы же уже ее первой сняли? — вспоминая, о ком идет речь, уточнил Рома.

— Да, но ты же говорил, что еще групповая пленка в конце будет…

— Ладно, — Рома пожал плечами, — значит, давай отснимем сначала ее, пусть сама выберет себе пару.

— Как тебе удается сохранять хладнокровие, когда вокруг столько красивых девочек? — вдруг кокетливо сменила тему Наташа.

— Работа такая, — смущенно пробормотал Роман, вспомнив о том, как ему на самом деле это удается. И почему-то, на всякий случай, спрятал свободную руку в карман.

— А я еще нужна или можно одеваться? — уже серьезно спросила она.

Роман только сейчас обратил внимание, что на девушке из одежды имелись только серьги, и это, наверно, должно было бы смутить или хотя бы показаться необычным. Рома задумчиво уставился на ее бледную грудь. Если бы сейчас на месте Наташи оказалась последняя модель — Алиса, с чудным запахом, который напоминал запах его первой любви — Ирины, Рома был бы уже готов наплевать на все правила и приличия и овладеть ею. Тем более ему показалось, что сама Алиса тоже была не против такого сценария… Ну или даже пусть эта оказалась бы четвертая девочка — Настя …

— О чем задумался? Так мне одеваться? — беспощадно оборвала его размышления Наташа.

Рома смущенно закашлялся, осознав, что молча и почти в упор все еще таращится на ее грудь.

— Нет, не одевайся. Все, кроме Тани, еще нужны будут, а то что это за «групповая» получится?

— Ок, тогда, если что, я на кухне буду ждать, — Наташа повернулась и как бы невзначай едва задела его джинсы ладонью. Член в штанах, как заправский дуэлянт, тут же принял вызов — хоть снова в туалете закрывайся. Рома неслышно чертыхнулся, но все-таки поспешил в комнату выполнять свою работу дальше.

Последней на одиночной съемке была та самая странная девочка Саша — продавщица из фотосалона. Они виделись еще несколько раз в салоне. Они вежливо улыбались, кивали друг другу при встрече, но больше не общались. Каждый раз, видя ее, он вспоминал клубок противоречивых чувств, и откровенно не знал, как себя вести и о чем говорить.

Несмотря на уверенную тугую «двоечку» ее груди, тело Саши все-таки было угловатым и больше напоминало мальчишечье, это обстоятельство мешало снимать ее со спины, дело осложняло и короткая стрижка. Стоило признать, что Саша все-таки нравилась, но по общепринятым стандартам женской красоты такие формы считались «некоммерческими». Еще с прошлой съемки стало ясно, что подобрать для нее сексуальный ракурс — дело непростое, все фото получались «плоскими». В таких случаях обычно спасали крупные планы, но Саша категорически не подпускала близко. В довершение трагедии у нее было хоть и милое, но уставшее и совершенно равнодушное лицо подростка, который досиживает шестой урок. «Ни копейки спермы! » — сокрушенно вздыхал Слава, глядя на такие снимки.

— А ты в чем пришла? — спросил Рома.

— В одежде, — в растерянности ответила Саша.

— В джинсах или в юбке? — нетерпеливо уточнил Роман.

— В джинсах, конечно! Куда мне юбку с такой тощей жопой?

Рома не стал ее разубеждать в собственных недостатках.

— Отлично, надевай! — И тут же поинтересовался: — А сверху что?

— Свитер и куртка…

— Не пойдет! Нужна рубашка…

Дело в том, что в одежде было уже давно запрещено фотографировать — Слава платил только за «обнаженку», и до этого момента худо-бедно это удавалось. Но сейчас, после целого дня съемок, когда фантазия иссякла, Рома решил рискнуть и повторить старый трюк с постепенным раздеванием. Хуже все равно уже не сделать, а в крайнем случае оставались уже отснятые кадры без одежды. К тому же Рома вдруг почувствовал, что не хочет, чтобы кто-то еще видел Сашу голой.

Клетчатую рубашку дал Артем из своего гардероба, она оказалась нужной расцветки и подходящего размера, только рукава коротковаты, манжеты отвернули. Для полноты образа растрепали волосы и стерли «клоунский» неумелый макияж, оставив накрашенными только губы. Лицо Саши «ожило»: в глазах появились уверенность, долгожданный огонек и даже похоть.

Люди в одежде чувствуют себя увереннее перед камерой, даже если эта одежда ничего не скрывает. И уже к середине пленки Рома с удивлением отчетливо разглядел в Саше настоящую ненасытную самку. Как говорится, бутон раскрылся! Было что-то внутреннее, необъяснимое — чертик, который не дает мужчинам напиться женщиной и безрассудно заставляет желать их вновь и вновь, как наркотик.

Обычно Артем не вмешивался в процесс съемки и почти не присутствовал на них, предпочитая заниматься своими делами на кухне. Такое безразличное поведение удивляло Ромку, ну кто из парней упустил бы возможность полюбоваться красивым женским телом, да что там красивым, будем честными, — почти любым женским телом!

Рома испытывал неловкость, ему казалось, что тот так поступает из-за своей исключительной врожденной нравственности и в душе осуждает Рому за такую работу, потому и сторонится его. Но сейчас кухня была полна полуобнаженных подвыпивших девиц, ожидающих своей съемки, и чем громче гремели стаканы на кухне, тем чаще Артем тихонько отсиживался в комнате с Ромой. Сейчас он помогал Саше «сесть-лечь» правильно и, не встретив недовольства Ромы, сначала осторожно, а потом уже, увлекшись процессом, полностью вжился в роль ассистента. И Рома снова общался с ним без внутреннего напряжения, свободно, как тогда на кухне за чаем.

Рома был ему благодарен за помощь, но все-таки ощущал его чужим. Представить, что между ними могло быть что-то общее, сложно. Как при встрече малознакомых людей, оба из которых не горят желанием узнать друг о друге даже самую малость, так как уверены, что жизнь их пересеклась лишь в этой точке и больше им ни этот человек, ни знания о нем не понадобятся.

— Отлично, Саша! Все! Десять минут отдыхаем, потом Нату и Алису на съемку зови.

— Двадцать минут перерыв, — возразил Артем, — дайте человеку отдохнуть!

Голос его вдруг стал звонким, уверенным, хотя раньше почти всегда говорил тихо и бесцветно. Саша усмехнулась, поочередно кинув взгляд и на Ромку, и на Артема, но ничего не сказала.

Такой неожиданной бойкости Рома от Артема тоже не ожидал, но, как и Саша, согласно промолчал.

Когда Саша вышла из комнаты, Артем спросил:

— И как это у тебя получается сохранять спокойствие на съемках?

— Меня уже спрашивали сегодня об этом, — буркнул Рома, перематывая отснятую пленку, — уже сам не знаю…

— Это ты молодец! Давно за тобой наблюдаю. Не люблю распущенных, — многозначительно сообщил Артем.

Рома снова с удивлением взглянул на Артема. Во-первых, сам факт того, что кто-то за тобой наблюдает, неуютен, а во-вторых, Рома уж точно не планировал получить чье-то одобрение в этом деле. Тем более что только он знал, какими усилиями приходилось сдерживать законные интимные требования своего организма. Но слова Артема порадовали, так как уже никаких сил не хватало терпеть ноющую промежность. Рома все еще смотрел на Артема, а тот продолжал собирать разбросанную одежду и ловко раскладывал ее в ровные стопки, тщательно разглаживая складки.

Сейчас он уже не казался обыкновенным мальчишкой. С того момента, когда Рома увидел его впервые, волосы заметно отросли. Из-за этой копны голова казалась великоватой над худенькими узкими плечами. Одежда, как и раньше, оставалась «детской», но не «беженской», как показалось вначале, а явно тщательно подобранной; нет, она не была дорогой или слишком яркой, но светло-зеленая футболка идеально подходила к оттенку голубых джинсовых шортиков, а носочки сверкали неестественной белизной. Рома сам ни за что не надел бы такую футболку, да и белые носки тоже весьма непрактичны, но на Артеме все это смотрелось гармонично. И как говорится, оно ему шло. Еще Рома вспомнил, как Артем звонко смеялся тогда на кухне; и какое-то тепло разлилось при воспоминании об этом вроде бы простом и весьма незатейливом эпизоде.

— Пленку-то пойдешь перезаряжать?

— Я уже… — не подумавши, честно ответил Рома.

— Как?! Ты же все время в туалете для этого закрывался…

Рома в мгновение покраснел и стал бормотать что-то про одноразовые «фирменные» кассеты, которые можно перематывать и при свете.

— Ясно, а возьми меня с собой в следующий раз — хочу посмотреть, как это делается.

— Ладно, — вяло согласился Рома, расстроенный таким поворотом. Только что из-за своего необдуманного ответа он упустил очередную разрядку в туалете, и теперь причины уединяться больше не было. А если и «следующую пленку» перематывать с Артемом, то ждать придется еще больше часа до следующего посещения «темной» комнаты, и за это время ромкины яйца непременно разорвет от перевозбуждения, как осколочную гранату, брошенную в огонь.

Оставался только один выход — снимать быстрее. И следующая пленка прошла стремительно — на одном дыхании, можно сказать. Титаническими усилиями Рома совладал с собой — доснял четыре последних кадра и почти бегом бросился к спасительному туалету. Он лишь едва успел приспустить штаны.

В дверь постучали. Рома еле слышно чертыхнулся, кое-как застегнув джинсы на одну пуговицу и наспех опустив толстовку, он спросил: «Кто там? » Как будто это имело значение…

— Это я, — послышался тихий голос Артема, — ты обещал мне показать…

Рома еще раз чертыхнулся. И чтобы промедлением не вызывать подозрений, щелкнул шпингалетом, приоткрыл дверь и зачем-то добавил: «Только быстро…» Артем проскользнул в узкую щель и остался стоять почти вплотную. Места для двоих здесь было явно маловато. Рома закрыл за ним дверь и, чтобы Артем не успел разглядеть неприлично оттопыренные штаны, щелкнул выключателем — свет погас.

— Ой, блин, как темно… — шепотом сказал Артем.

И Рома даже почувствовал его дыхание у себя на лице. От Артема пахло шоколадом и чем-то приятным, но незнакомым.

— Так, пленку чтобы не засветить, в темноте перезаряжают же, — тоже почему-то шепотом ответил Рома, прижимая к животу фотоаппарат.

— Тогда я же не увижу ничего, а я посмотреть хотел… Ладно, перезаряжай. Потом расскажешь, как это делать, а я просто так посижу, — и Артем, кажется, опустился по стенке на корточки. В этот момент он задел оттопыренные джинсы Ромы. У Ромы перехватило дыхание от неожиданности, и тяжелый фотоаппарат чуть не выскользнул из его рук.

— У тебя штаны мокрые, — невозмутимо сообщил все тем же шепотом Артем снизу. И прежде чем Рома успел что-либо ответить, Артем стал то ли стирать мокрое пятно, то ли гладить, безошибочно угадывая направление изогнутого члена под ними. Рома вцепился в фотоаппарат и застыл от ужаса и смущения. А Артем тем временем зачем-то расстегнул ему единственную застегнутую пуговицу. Без суеты по-хозяйски приспустил тесные трусы, и член, получив свободу, вывалился Артему в ладонь и тут же затвердел.

Рома судорожно соображал, что в данной ситуации требуется сказать или сделать. Было ужасно неловко, казалось, что все это недоразумение вот-вот закончится. Но вместо того чтобы отпустить вставший член, Артем так же спокойно и без суеты отправил его себе в рот. В темноте Рома этого не видел, он это почувствовал… почувствовал тогда, когда было уже поздно что-то менять или отказываться.

Тысячи мыслей пронеслись в эту секунду! И то, что он теперь раз и навсегда стал голубым, и то, что он из Артема сделал голубого. И что теперь он никогда не сможет с девушками, и что происходящее противоестественно, и почему Артем так поступил, и почему он, Рома, его не остановил, и как это вообще могло случиться…

Но все это улетело далеко в какую-то белую даль, потому что, признаться честно, Рома уже не смог бы остановить наслаждение — это оказалось выше его сил!

В следующую секунду он вспомнил Иру, но почему-то впервые без той щемящей изнуряющей грусти, как прежде. А Артем уже, приспустил ему штаны до колен.

Образ Иры неожиданно сменился воспоминанием о Саше, потом Алиса со своим сумасшедшим запахом, Наташа с ее огромной мягкой грудью и родинкой…

Оргазм ворвался, как хлопок новогодней бутылки шампанского, как ослепляющая вспышка сверхновой…

Ноги у Ромы ослабли, он стал сползать по стенке и задел выключатель — вспыхнул свет. От неожиданности Артем отпрянул, закрыв лицо рукой. А Рома, снова вскочив, быстро попытался натянуть штаны.

— Ну как, легче? — буднично спросил Артем, глядя снизу вверх и все так же прикрываясь рукой от света.

— Да, — буркнул севшим голосом Рома.

— А он у тебя красивый, — кокетливо и совершенно бесстыдно заметил Артем, все так же разглядывая то, что никак не удавалось заправить в трусы.

Онемевшие руки не слушались, еще и фотоаппарат мешал, пуговица не поддавалась — рука соскользнула и ударила Артема по лицу, тот ойкнул и закрылся рукой. Рома испуганно присел рядом и убрал его ладонь.

В карих влажных глазах Артема плясали озорные мальчишечьи чертята.

— Напугался? — хитро улыбаясь, спросил он.

Рома облегченно выдохнул, он и вправду испугался.

— Извини, я нечаянно — рука соскользнула.

— За «нечаянно» бьют отчаянно! Но я тебя прощаю, — с дурашливой манерностью сказал Артем и тут же зачем-то неторопливо и едва касаясь провел пальцами по Ромкиным волосам. Рома быстро перехватил руку, но не отпустил ее. Впервые он видел лицо Артема так близко, может поэтому ему показалось, что он вообще его впервые видел. Щеки горели румянцем, на прямой тонкой переносице, оказывается, были рассыпаны веснушки. Сочные губы, с четким, и удивительно правильным контуром, которого так добивается любая девушка, обводя их карандашом. В уголке рта еще блестело почти незаметное белесое пятнышко, Рома вытер его и замер, он отчетливо осознал, что любуется этим лицом. Под пальцами оказалась мягкая и нежная кожа… Никогда раньше Рома не подозревал, что лицо парня может быть красивым, он упрямо считал, что красота — это удел девчонок.

— Ну что, «перезарядились» — пора за дело! — С этими словами Артем поднялся с пола, и на этот раз Рома оказался на уровне его ширинки. И вдруг Артем стал ее расстегивать, Рома в ужасе вскочил. Артем звонко засмеялся и тут же прикрыл рот рукой:

— Я просто пи́ сать хочу, мы же в туалете! А ты что подумал, долг платежом красен? — и снова засмеялся. — Рядом с тобой ведь ТЕПЕРЬ можно писать и не стесняться?

Это «теперь» резануло слух.

— Нет, я ничего не подумал, просто… ты же сказал, что мы выходим… — пытался оправдаться Рома.

Артем расстегнул шортики, и без стеснения начал мочиться. Рома невольно подсмотрел: член оказался меньше и заметно тоньше. «Никогда бы не подумал, что мужские органы так различаются», — отметил он про себя. С другой стороны, Рома фотографировал множество женских прелестей и совершенно точно мог сказать, что те отличаются между собой так же, как лица людей. Но вот про мужские различия почему-то раньше не задумывался.

— А как ты справляешься… с эрекцией во время моих съемок? — желая придать голосу непринужденности и чтобы не молчать, задал дурацкий вопрос Рома.

— Так же, как и ты, — буднично, не поворачиваясь, подтвердил догадки Артем, — Только не так часто…

Волна стыда в который раз за последние пять минут накрыла Рому, но он успел отметить, что трусы у Артема, как и вся одежда, тоже подходят под остальной гардероб. Они перекликались с носками — белые с собачками, трикотажные, на фоне расстегнутых шортиков трусы смотрелись весело и даже кокетливо. А эти белые «непрактичные» носки приобрели тайный смысл и завершенность, словно намек, заставляющий вспоминать о его скрытой детали одежды.

— Понятно… — отпираться смысла не было, все Ромкины тайны оказались давно известны. Но почему-то стало жутко неловко от всей этой ситуации, Роме вновь показалось, что только что произошло эпохальное и поворотное событие в его судьбе и что он практически только что сломал себе жизнь. «Нам пора! » — быстро сказал он и повернулся к двери, чтобы ее открыть.

Артем неожиданно остановил за плечо и на ухо, словно прочитав мысли, медленно, почти нараспев сказал: «Ничего страшного не случилось — я сам это сделал! Ты не виноват, если что — все как раньше… и никто ничего не знает».

Это был словно гипноз, и каждое слово в точку. Рома выдохнул, как будто тяжесть уходила с этим выдохом.

— Спасибо, — только и смог выдавить Рома.

— Должен будешь, красавчик, целоваться не будем! — совсем другим голосом и в своей театрально-ироничной манере развязно заявил Артем, выпустив его плечо.

В коридоре вновь столкнулись с голой Наташей.

— Я еще нужна буду или одеваться? — нетерпеливо и уже со стервозными нотками спросила она, с любопытством разглядывая «парочку».

— Конечно нужна! — бодро ответил Рома. — Еще два «дуэта» снимем и в конце настоящую «групповую» устроим!

Это, конечно же, было шуткой, но, наблюдая за округлившимися глазами Натальи, он не посмел лишить себя удовольствия опровержением. Символически легонько шлепнул ее по попе. И откуда только такая раскованность взялась? Еще час назад он бы пробубнил, глядя в пол, что съемка еще не закончена, и снова бы вспомнил про свое неумение общаться с девушками.

— Зови Сашу и Кристину! — Рома бодро направился в комнату, с удивлением обнаружив, что многочасовая тянущая боль прошла без следа, а воздух в квартире просто переполнен феромонами, и теперь можно любить кого угодно и как угодно.

— Они уже там… — вслед растерянно ответила Наташа.

Рома никогда не помышлял о сексе с парнем. В кругу, где он рос, разговоры об этом если и заводились, то только в уничижительной форме, как о людях с глобальными психическими отклонениями и обреченной судьбой. Самым страшным кошмаром в жизни было, если кто-то о таком узнает. Это бы автоматически значило, что ты изгой общества на ближайшую вечность. Потому, может, Рома и мысли не допускал, а если бы вдруг допустил, то ему стало бы нестерпимо жаль себя за поломанную жизнь. Но вот только что его довел до сумасшедшего оргазма парень. По своему желанию, просто, легко и даже не спросив его, и мир не рухнул. Более того, Рома не мог не признать, что такого удовольствия он еще не получал. Да, Ира когда-то любила ласкать языком, но сам процесс всегда носил некий налет одолжения.

Как возможно такое сочетание: любить ласкать и одолжение? Но именно одолжение Ира и любила делать. А Рома искренне и благодарно принимал ее величественную милость. Оральный секс всегда был лишь прелюдией к большему.

А то, что произошло сейчас, это было… даже не другой уровень удовольствия, Ромку вынесло за пределы всех знакомых уровней. И это самое удовольствие доставила не девушка, а обычный мальчишка, с которым даже и общих тем для разговора не нашлось бы, не говоря уже о симпатии или чем-то большем. Хотя, как выяснилось, какая-то симпатия все-таки имелась.

В комнате стало нестерпимо душно, хотелось на воздух. Рома вспомнил, что среди участников не было смуглой Насти. Ее круглая и твердая грудь, не меняла формы в самых разных позах. Это будоражило воображение, и хотелось рукой проверить ее неправдоподобную упругость.

Насти в комнате не было!

Рома поспешил на кухню. И еще из коридора заметил Артема, а между его острых коленок на полу примостилась Настя, ее голова ритмично подпрыгивала, как мячик.

Рома на секунду замер в растерянности. На кухне кроме них больше никого. На столе несколько пустых винных бутылок. Может, стоило отступить и не вмешиваться в процесс? Рома так и поступил бы, если бы совсем недавно Артем в туалете сам не стащил с него штаны. Вспомнив об этом, Рома без колебаний шагнул к Насте сзади и под блузкой нащупал ее грудь; Бог мой, она и впрямь была как из мрамора! Твердая, прохладная. От неожиданности Настя вздрогнула и что-то удивленно промычала.

Рома в растерянности замер, созерцая происходящее, тогда Настя примирительно потянула его за руку и усадила рядом с Артемом. Не глядя и не останавливаясь, она проворно расстегнула ему штаны и, не удержавшись, радостно и бесхитростно воскликнула: «Ого, какой большой! » Словно она в лес по грибы пошла, и нашла огромный подберезовик.

Артем незаметно обнял Ромку за плечо, придвинулся вплотную и прошептал на ухо: «Настя к вам ушла, а потом возвращается, как будто взбесилась, и давай меня лапать, вот мне и пришлось сдаться, это ведь лучше, чем самому себе, скажи! » «А чего к нам в комнату не пришли? » — так же шепотом на ухо спросил Рома. «Настя категорически не любит девочек! Да и мне они тоже… как ты заметил…» — будто пожаловался Артем.

Его губы щекотали ухо, и Рома почувствовал, что он снова не прочь, чтобы Артем ему сделал приятное, но, испугавшись этой мысли, осторожно отстранился и решил все же вернуться к своей первоначальной идее — трахнуть Настю, но Настя словно подслушала мысли и тут же переключилась на его член. От неожиданности и быстрого темпа Рома вздрогнул, хватая воздух ртом, но Артем снова удержал его рукой, на этот раз смелее.

Черт! Роме были приятны его прикосновения через одежду больше, чем минет, который происходил одновременно с этими прикосновениями! Это и пугало, и раздражало.

Рома все же вырвался и расстегнул узкие джинсы с Насти. На этот раз она не пыталась остановить его и замерла, лишь когда он вошел, из груди ее вырвался глухой и неприличный стон.

…………………………………………………………………………………………..

Рома поспешил в ванну. Там у зеркала красилась уже одетая Алиса.

— Вот ты каменный! Я еще в прошлый раз на съемке прифигела от твоей выдержки, мы потом с девчонками даже поспорили, кто тебя первой на кекс разведет. А я так вообще думала, что вы с Артемом мутите…

— Что мутим?! — испугался Рома.

— Ну как?! Артемка-то наш «по мальчикам» — ему девки «побоку». Думала, что ты его потихоньку шпилишь валетиком.

— С ума сошла!!! — возмутился Рома, но почувствовал, что переигрывает.

— Да мне пофигу! — махнула рукой Алиса. — Я через месяц в Турцию жить уезжаю, а ты смотри, главное, чтобы Вячеслав Андреевич про сегодняшнее не узнал.

— Да не было у нас ничего с Артемом! — продолжал отпираться Рома, а у самого начинало темнеть в глазах от испуга.

— А при чем тут Артем?! Я вообще про сегодняшнее… Вячеслав Андреевич всех предупреждал, чтобы на съемках было «без контактов» — не любит он это.

— Вячеслав Андреевич — это Слава?

— Кому — Слава, кому — Вячеслав Андреевич, — многозначительно ответила Алиса.

— А где вы все с ним познакомились?

— Как где?! — искренне удивилась Алиса. — Он же наш преподаватель по истории искусств в институте, еще и завкафедрой, вот и получаем зачеты «автоматом». Мы с девчонками на одном потоке учимся, Сашка только не из «наших» — не знаю, где он ее нашел. Но она вроде как Артемка…

— В каком смысле?

— Ну, ты чего, как первоклассник, Кроля! Настюха у нас девок на дух не переносит. Ей только мужиков подавай — это раз! Мне с Наташкой — почти без разницы: когда скучно, можем и между собой потереться, — Алиса, прищурившись, смерила Ромку взглядом. — Ты, кажись, такой же — это два! А Артем, его на парней тянет — это три! А вот Сашка — как Артемка, только наоборот — всех девок уже взглядом раздела и отымела языком — это тоже три! Я, конечно, под настроение не прочь, но Сашку я побаиваюсь — депровая она какая-то. Кристинке сейчас вон как с ней «повезло» — до сих пор вырваться не может, залижет ее Сашуля до смерти, как Тузик миску.

Ну и компашка у нас подобралась — каждой твари по паре! А я как-то даже и не думала об этом! — Алиса мечтательно закатила глаза. — Еще бы извращенцев каких-нибудь с плеткой и собачкой к нам в лодку — и можно отчаливать с зонтиком до самой горы Арарат!

Рома от такого потока слов и метафор терялся в вопросах и ответах.

— Сашка, она же вроде скромная такая… — тихо, переваривая услышанное, пробормотал Рома.

— Она скромная?! Не смеши! Пока вы с Артемом в туалете закрылись… — Алиса сделала многозначительную паузу.

— Да не было у нас ничего! — снова взорвался Рома. — Мы пленку перезаряжали!

— Не хочешь — не говори! И правильно делаешь! Я бы тоже не сказала, и ты всем так отвечай: «Не было! », «Не видел! », «Не знаю! »

Ромка снова попытался возмутиться, но Алиса сделала небрежный жест рукой и выпорхнула из ванной, Рома по-прежнему стоял со спущенными брюками, осмысливая услышанное, но тут же спохватился, подтянул штаны и поспешил в комнату.

На диване сидела одетая Саша, правда рубашка на ней была все еще расстегнута. Она читала какой-то толстый потрепанный учебник.

— А где Кристина?

— Не знаю. Вроде одеваться пошла, — равнодушно ответила Саша и перевернула страницу, продолжая читать.

— Как одеваться?! Мы же еще не сняли…

— Ты уже здесь всех «снял», — многозначительно ответила она, не отрываясь от чтения.

— Еще же групповая пленка должна быть! — проигнорировал ее сарказм Рома.

— На кухне она: пошла тебя искать и пропала. Только на что снимать будешь? Фотоаппарат-то разбили, — Саша оторвалась от книги.

— Как разбили?!

Рома испуганно оглядел комнату и увидел в углу фотоаппарат, точнее его части.

Это было печальное зрелище! Объектив лежал в метре от раскрытой камеры, вспышка отломана. Рома схватил обломки, безнадежно пытаясь их соединить. Самым страшным оказалось то, что даже передняя линза на объективе треснула.

— Кто это сделал?! — чуть не плача спросил Рома.

— Не знаю — не видела, когда все разошлись, Кристи свет включила, я и заметила…

— Вот, блин! Неужели я ее сам в темноте грохнул?!

— Все может быть, — согласилась Саша и грустно добавила: — Только снимать теперь не на что…

— Да как так-то?! — Рома чуть не плакал. — Почти тысячу долларов за нее отдал.

— Так она твоя личная была? — равнодушно спросила Саша.

— А чья же еще?!

— Не знаю… Я думала, Слава тебе выдает…

— С чего бы вдруг?! — удивился Рома и продолжал сокрушаться: — Такую, ведь еще и не найдешь в городе!

— Ну что ты разнылся, как мальчик! — нетерпеливо и жестко оборвала его стенания Саша. — Иди на кухню, Кристина тебя утешит! — И она снова уткнулась в книжку, давая понять, что больше не готова к общению. Рома молча отправился в коридор к своей сумке. Все отснятые пятнадцать пленок на месте — это главное! Денег за сегодняшнюю съемку почти хватит на новую камеру, только бы найти ее еще. Хотя с объективом ему вряд ли уже так повезет, Рома растерянно крутил в руках обломки. Металлический корпус, чтобы его сломать, это надо очень постараться! Даже не верится, что от простого падения на паркет могло произойти такое…

Рома устало вышел из комнаты, на кухне сидели только Артем и Кристи.

— А где Настя? — вяло спросил Рома, желая избежать вопросов о собственном самочувствии.

— Домой уехала уже, — ответила Кристина.

— А Саша?

— А Саша сегодня здесь ночует, она Артема попросила. Ей ехать далеко и поздно.

Рома посмотрел на Артема — Артем посмотрел на Рому, как бы подтверждая ее слова.

— Ясно, — сказал Рома и вдруг решил, что было бы неплохо напоследок еще раз попытать свое счастье с Сашей. Не то чтобы ему очень хотелось, но когда представится следующий раз, еще не известно… И Рома отправился в комнату.

В голове царил хаос. Перед внутренним взором проносились многочисленные девичьи анатомические прелести, которые он сегодня видел. Распухший собственный член, член Артема. Словно сдвинулась ось мира, и теперь все вращалось вокруг гениталий. И этот мир из фрагментов плоти казался ужасным! Нет, сами влагалища были прекрасными, даже член Артема был красивым, ужасным было то, что кроме этого в голове больше ничего не осталось! Мысли о сексе не приносили былого удовольствия и трепета, с которым Рома всегда стыдливо украдкой смотрел через видоискатель. Но, несмотря на всю боль и опустошение, Рома хотел еще!

Рома был вынужден признать, что в минувших отношениях с Ирой все-таки имелось немало комплексов — высокие чувства мешали желать тела в полную силу, приходилось сначала любить душу и богатый внутренний мир. Осознание того, что все могло сложиться по-другому, было интуитивным и призрачным.

Но, увы, то удовольствие, которое Рома получил тогда в туалете, по-прежнему оставалось самым ярким за день, секс с девушками не мог затмить того, что сделал с ним Артем. Он был красив! Точнее, внезапно Роме показалось, что красив.

Рома вновь встряхнулся, прогоняя мысли прочь.

На кухне Артем с Кристиной пили чай. Рома молча присел к ним за стол.

Артем откровенно зевал, время позднее. Кристина то и дело загадочно поглядывала на Рому.

— Нам пора уже. Ты проводишь меня? — наконец спросила она.

— Да, конечно, — кивнул Рома.

— Долгий получился день, — неопределенно вздохнул Артем.

— Тёма, а можно у тебя переночевать, если транспорта не будет? А то мне ехать на другой конец города.

Неожиданно для себя Рома назвал Артема Тёмой, и это не осталось незамеченным, Артем удивленно взглянул на Рому, но тут же погасил свой взгляд, чтобы на этом не заострила внимание Кристи, но почему-то успел покраснеть.

— Ну, в комнате уже Сашка остается. А у меня только один матрас — больше спать негде.

— Я с Сашей договорюсь.

— Если так… Ну ладно, — пожал плечами Артем.

— Меня только на трамвай проводи! — холодно хмыкнула Кристина.

Глава 6

Свежий воздух словно придавал силы. Витало в нем предвкушение нового и удивительного! Пропали и усталость, и сон, и грустные мысли. Жизнь словно закрыла за Ромкой одну дверь и гостеприимно распахнула другую. И пока все в этой новой жизни нравилось.

Артем встретил с улыбкой и не отошел вглубь коридора, как делал это раньше. Он смотрел как-то открыто, по-домашнему, словно на старого друга. И это хорошо, было бы неловко напрашиваться на ночлег к человеку с кислой миной.

— Ты быстро вернулся…

— Кристина вперед ушла, мне за ней идти не хотелось…

— Ты с Сашей-то договорился о том, что будете спать вместе?

— Нет еще…

— Тогда не трать время, она уже в душ пошла и спать ложиться собирается. — Артем закрыл дверь, и не глядя, добавил: — Ладно, спокойной вам ночи… или не спокойной, как пожелаете… А я тоже спать, — и ушел на кухню.

Рома вошел в полутемную комнату, уже был расправлен диван. Рома разделся. Вскоре вошла Саша.

— Ты что здесь делаешь? — удивилась она, увидев полуголого развалившегося на диване Ромку в позе усталого Аполлона.

— Ну, я тоже у Артема решил остаться, –беспечно объявил Рома.

— А я при чем?! — как-то неприветливо поинтересовалась Саша, поправив на себе полотенце.

— Ну, комната-то всего одна, у Артема места больше нет.

— Ты же у него спрашивал — он тебе разрешил, вот и иди к нему! А у меня ты не спрашивал, и я согласия не давала!

Такого Рома не ожидал.

— Ну мы же с тобой… так хорошо… и потом, ты же обещала, если Кристина…

— Так! — резко оборвала его Саша, и на этот раз даже без намека на игривость. — С Кристиной мы все, что обещали, сделали! И даже чуть больше. А про «хорошо» — мне на сегодня хватит «хорошо»! Я спать хочу!

— Ну прекрасно, можем просто спать, обещаю не приставать! — сдавая позиции, предложил Рома.

— Нет уж! Я сплю одна! А ты спи, где хочешь, но не в комнате.

— Но там же нет места!

— Мне самой уйти?

— Там транспорт давно не ходит, — буркнул Рома и, собрав в комок свою одежду, направился к двери. — Ладно, спокойной ночи…

— И вам тоже хорошо выспаться! — ехидно пожелала Саша.

Да, Роману открывались сегодня все дороги, и везде ему горел зеленый свет, но волшебство закончилось, видимо, с наступлением полуночи, как в сказке. Такого поворота Рома точно не ожидал. Почему она его выпроводила? Все вроде было отлично, и все могло быть и дальше хорошо. Рома наспех накинул одежду и, не зажигая света в коридоре, в растерянности направился к Артему.

На кухне было темно и тихо. Рома стоял в дверном проеме в нерешительности, опасаясь в темноте наступить на спящего Артема. Да и вообще… Рома всерьез подумывал о том, чтобы убраться домой.

Таксисты неохотно ездили в Ромкин район, потому ломили такие цены, что проще было еще чуть подкопить и купить машину самому. В общем, денег на проезд сейчас явно не хватало.

— Ты чего? — голос Артема прозвучал в темноте неожиданно, но спасительно. Еще бы секунда — и Рома все-таки ушел бы.

— Да, Саша… уже спать легла… — неопределенно ответил Рома.

— А ты чего не лег?

— Она сказала, что одна хочет спать, — признался Рома, в темноте пытаясь угадать, где же все-таки расположился Артем. Кухня была небольшой, на окнах висели довольно плотные шторы, и обманчивые отблески уличного света, как маскировка, скрывали истинные очертания предметов.

— У меня только один матрас, на котором я сплю… — подумав, ответил Артем, — и я во сне пинаюсь…

Эти слова Рома воспринял уже как вежливое предложение отправиться домой. Но Артем продолжил:

— …Если не пугает, — он сделал паузу, — ложись со мной.

И вот только тут Рома осознал всю щекотливость ситуации в свете того, что случилось между ними днем.

То есть да, разумеется, когда Рома хотел остаться с Сашей, он предвкушал соитие, и не одно… Но после ее отказа он был слишком растерян и не допустил даже мысли о том, что Артем может по-своему истолковать его появление на кухне. Теперь обожгло осознание тех странных пауз, с которыми Артем осторожно согласился «спать вместе».

Ситуация оказалась настолько глупа, что Роме оставалось только проклинать себя за тугоумие. С одной стороны, отказаться и уехать домой, после того как сам фактически напросился, было бы, по меньшей мере, странным. С другой стороны, остаться — всё равно признать свою неуместную и неловкую симпатию к Артему. И если днем Рома мог оправдать себя тем, что не ожидал подобного развития событий и оказался не готов, то сейчас такой аргумент, для самого себя, был уже явно несостоятельным…

Но обдумать до конца и принять решение Рома не успел.

— Постель узкая, я покрывало принесу, чтобы ты на пол не скатывался, — сказал Артем. Послышалась возня, дернулась занавеска, и Рома наконец увидел светлые очертания постели. Загадка маленькой кухни разрешилась: стол, за которым днем пили чай, оказался складным, и сейчас он был сдвинут и сложен, а на его месте как раз и смог разместиться матрас.

— Слушай, Артем, — Рома остановил его в дверях, — тут совсем негде спать, извини, что побеспокоил. Я, наверно, домой поеду, — излишне вежливо, чтобы не выдать свой испуг и растерянность, сказал Рома.

— Брось, теперь уже точно поздно, транспорта у нас до утра не будет, я-то знаю, — буднично и даже равнодушно сказал Артем, — ложись.

И он ушел в комнату за покрывалом.

Оставшись один, Рома, не раздеваясь, сел на матрас и обхватил голову руками.

Вот это ситуация!

Алиса сказала, что Артем «по мальчикам». «А если он меня ночью… Брось, — сам себя одернул Рома, — ты испугался Артема, который младше, да и весит меньше раза в два…» Аргумент вполне разумный, и паника отступила.

Рома осмотрелся: матрас оказался не просто узким, а словно из плацкартного вагона, то есть в ширину не больше полуметра. Тут же, рядом с матрасом, возвышался холодильник, впритык к нему стояли газовая плита и стол. Даже если бы нашелся еще один такой же матрас, уместить его целиком рядом просто некуда.

Было слишком жарко, Ромка отдернул штору: окно закрыто.

— Да, дышать нечем, — сказал бесшумно появившийся Артем, — но форточку лучше не открывать, она большая — в пол-окна, и нас на полу заморозит к утру. А мне второй раз нельзя болеть.

— Чем болеть? — машинально поинтересовался Рома.

— Воспаление легких. В прошлом году подхватил. Сначала думал, простуда. Долго лечили, — Артем укладывал принесенное толстое покрывало рядом с матрасом, пытаясь сделать спальное место шире. — А ты чего не раздеваешься?

Рома вздрогнул и насторожился, пытаясь уловить скрытый подтекст в его вопросе, но, кажется, напрасно. Сам Артем был в длинной футболке, трусах и с голыми ногами. Рома поспешил стыдливо отвести взгляд и неопределенно сказал: «Да, сейчас…» — а потом несмело расстегнул рубашку.

Рома не носил маек, вот если бы имелась такая же футболка, вполне можно было бы лечь в ней, но не в рубашке. Он тянул до последнего, расстегнул все пуговицы, но так и не решившись её снять, взялся за джинсы.

Артем уже закончил с покрывалом и залез под одеяло. Одеяло одно, впрочем, как и подушка. Это открытие снова парализовало Ромку на мгновение.

— Ты что, в рубашке спать собрался?

— Да, я без майки сплю, — напрямик сказал Рома, устав бороться с внутренними противоречиями и страхами.

— И что? Спи, кто тебе не дает? Не в рубашке же!

Рома выдохнул, снял рубашку и, оставшись в одних трусах, наконец, тоже залез под одеяло.

Улечься вдвоем и не задеть друг друга оказалось задачей невыполнимой. Артем повернулся спиной. Рома тут же отвернулся в другую сторону. Коленки касались холодного гладкого линолеума.

— Ты не мог бы чуть-чуть подвинуться? — не поворачиваясь, попросил Рома.

— Некуда, тут стена впритык… — ответил Артем. — Это еще что, вот я тебя ночью запинаю, проснешься с синяками и где-нибудь посреди коридора.

Рома снова напрягся, и придав голосу непринужденности, ответил:

— Смотри, чтобы я тебя сам не побил. Я тоже, бывает, беспокойно сплю.

Рома чувствовал себя ужасно глупо. Рвался в постель к желанной девушке, а оказался на полу с парнем. И ладно бы это был хорошо знакомый друг, с которым, как говорится, с детства — и в огонь и в воду, без всяких двусмысленностей. А тут… даже если забыть о том, что между ними случилось, то не настолько уж они и друзьями были, чтобы Рома мог вот так бесцеремонно напроситься на ночь. Спасибо Артему: во-первых, что разрешил остаться; во-вторых, все удивительно правильно понял. А если бы он стал приставать? Как бы отреагировал Рома? Ему, безусловно, следовало бы остановить его, возможно, даже грубо, и тогда… тогда было бы очень скверно! Ромке не хотелось обижать Артема. Да, Рома был готов признать, что между ними возникла какая-то легкая невидимая нить; да, ему приятно было пить с ним чай тогда на кухне; да, то, что произошло в туалете, тоже было очень… приятным, и когда он, сидя рядом, шептал на ухо про Настю, тоже приятно.

Но это же все нельзя!

Такого не может быть с ним!

Рома любил Иру долго и искренне, ни разу в жизни не чувствовал и намека на какие-то чувства к парням. В армии в общей бане никогда даже мимолетная мысль не посещала, чтобы как-то неоднозначно посмотреть на мужское голое тело. Чего он там не видел? Но почему сейчас, когда вокруг так много девушек, возникла странная симпатия к этому болезненно худому мальчишке?

Ну появилась симпатия и появилась, Рома бы не предал значения и уж точно не спровоцировал бы ничего такого. А со временем они просто стали бы хорошими знакомыми и все! Друзьями бы не стали, конечно, слишком разные, но приятелями-то могли быть… Ну и общались бы «по работе», иногда пили чай на тесной кухне и даже смеялись бы.

Что плохого в этом?

— Ты мне пленки забыл отдать, — вдруг напомнил Артем.

— Точно! Совсем про них забыл… Сейчас принести? — Рома завозился, лежать было все-таки неудобно.

— Завтра отдашь… — и помолчав, добавил: — Утром, до одиннадцати, вам уйти нужно. Я Сашу сразу предупредил, а тебя не успел.

— Конечно, — Рома и сам намеревался уйти пораньше. А уж в этой непростой ситуации с неудобной постелью он готов был уехать хоть в пять утра — как только пойдут первые трамваи.

— В двенадцать Слава придет за пленками, — неопределенно продолжил Артем, — он не любит гостей.

— Почему?

— Ну не то чтобы не любит, просто мне неохота ему ничего объяснять, так-то уж ругаться не станет, конечно.

— Понятно… А он тебе кто? — вдруг спросил Ромка.

— Никто — брат… двоюродный.

Ромка понял, что Артем врет, и спросил по-другому:

— А почему ты здесь один живешь?

— А с кем я еще должен жить?

— Ну не знаю… мама, папа…

— Папа в Киеве давно живет, я его редко вижу. А мама в поселке, здесь недалеко, у нее там работа…

— Ясно. Значит, Слава за тобой присматривает?

— В каком смысле, присматривает? — как-то удивленно и даже испуганно спросил Артем и перевернулся на спину, нечаянно толкнув Ромку локтем в спину.

— Ты же один здесь… вот он как брат и навещает… — Рома едва заметно отодвинулся.

— А, да! — охотно согласился Артем.

В коридоре послышались легкие шаги Саши, в туалете загорелся свет, тихо скрипнула дверь. Ромке вдруг стало неловко. Что если Саша войдет и увидит их вместе, под одним одеялом? Она, разумеется, и так знала, сама же отправила его спать к Артему, но Рома чувствовал в этом нечто унизительное для себя, и потому поторопился сесть на край покрывала, обняв руками голые колени.

— Все-таки жарко здесь…

— Может, к стенке ляжешь? Здесь ноги можно вытянуть — в стол не упираются, — неуверенно предложил Артем.

— А тебе упираться не будет?

— Ты же выше… а мне, если и будут, то не сильно.

— Давай, — благодарно согласился Рома.

Артем сел рядом. Рома тут же отодвинулся к стенке, но не лег, ожидая, когда Саша снова уйдет в комнату. Артем занял освободившееся место с краю. В полумраке был виден только его силуэт. Растрепанные длинные волосы и худое опущенное плечо. Рома смотрел и пытался понять, что чувствует к нему.

— Ты боишься меня? — не поворачиваясь, вдруг тихо спросил Артем.

— Нет, — излишне поспешно и даже как-то испуганно ответил Рома. Словно Артем подслушал его мысли.

— Презираешь?

— Да нет же! — забыв про то, что Саша совсем недалеко за дверью, громче возмутился Рома. — С чего ты так решил-то?

— Так… показалось.

— Нет уж! Ты спросил меня — я тебе ответил, теперь твоя очередь! — Рома вдруг почувствовал, что сейчас он вправе требовать ответов.

— Ты весь день напряженный, как пружина… Потом с Кристинкой убежал, я уж думал, не вернешься. Но ты пришел, и теперь снова весь на взводе… И я… я тебя не понимаю…

— Я и сам себя не понимаю, — честно признался Рома и вздохнул, словно и правда почувствовал внутри ту сжатую пружину, о которой говорил Тема. И сейчас, когда ее обнаружили, она ослабла. Рома устало вздохнул, дышать стало легче. Но все же решил уточнить: — А вернулся я, потому что думал, у меня с Сашей получится…

— Ты не шутишь? — удивился Артем и даже повернулся лицом.

— Нет, не шучу…

— Тебе что, правда Сашка понравилась?

— Ну да… — растерянно ответил Рома. — А что тебя так удивляет-то?

— А то, что Сашке парни не нравятся, ты не знал?

— Да откуда вы это знаете?! — не выдержал Рома. — У нее, что, на лбу написано или она вам сама говорила?

— Ну тебе, может, и не видно, а тот, кто опыт определенный имеет, уже ни за что не перепутает, — загадочно, но уверенно сказал Тема.

— И в чем же это выражается?

— Ну, взгляд… и вообще, энергетика другая у человека…

— Ой, скажи еще, экстрасенсорные данные и мистика!

— Это трудно объяснить, со временем сам научишься…

— Уж не ты ли меня учить собрался? — беззлобно огрызнулся Рома.

— Это вряд ли…

— Извини, — Рома сник, и пружина в нем снова сжалась.

Дверь в туалет вновь хлопнула. И Саша подошла к кухонной двери: в матовом стекле расплывался ее силуэт. Она негромко постучалась и тут же, не дожидаясь ответа, приоткрыла дверь.

— Не спите? — домашним и тихим голосом спросила она. — Можно я попью? А то от жары в горле все пересохло.

— Заходи. Графин на столе, чашки в шкафчике, шкафчик на стене, стена в доме, дом на… — монотонно и дурашливо затараторил Артем.

— Достаточно, я все поняла, — прервала Саша.

— Чувствуй себя как дома! — своим привычным бодрым голосом закончил Артем.

На Саше были слишком короткие джинсовые шортики и облегающая маечка.

Рома почувствовал, как распухший и изнуренный за день член, словно неубиваемый зомби, вновь стал подниматься из «мертвых». Рома отвел глаза, все еще сердясь на Сашу за свое изгнание и надеясь прекратить несвоевременную эрекцию.

— Хорошо вам: захотел — попил, захотел… — поболтал! — явно с иронией восхитилась Саша и не спеша осушила стакан.

— Хочешь — поменяемся! — тут же задорно предложил Артем. — Пей, болтай, хоть всю ночь.

— Нет уж, — словно довольная кошка, Саша облизнула губы, — буду в комнате одна на широком и мягком диване мучиться. А чего не спите-то?

— Да по коридору кто-то ходит, дверьми хлопает. Вот и не спим! — поддел Артем.

— Ой, прям я виновата! Ладно, не буду мешать. Баиньки вам, — как-то двусмысленно и с издевкой пожелала Саша. И с этими словами медленно и изящно удалилась, закрыв за собой дверь.

В коридоре погас свет, и вновь наступила темнота и тишина.

— Может, она передумала? — неуверенно предположил Рома.

— О чем?

— Ну, может, она меня к себе позвать хотела?

Артем хихикнул.

— Воды она попить захотела и тебя подразнить, и свое любопытство удовлетворить заодно. Из туалета-то, наверно, плохо слышно, о чем мы здесь говорили, — уверенно заявил Артем, словно это были очевидные вещи.

Рома опустил коленки, чтобы незаметно расправить в трусах так и не вставший до конца член: «Ой, все-то вы знаете! Один я ничего не вижу и не понимаю».

— Не веришь?! Сходи, проверь, — совсем развеселившись, предложил Артем, не разделяя Ромкиной печали. — Только когда она тебя снова выгонит, к стенке я тебя уже не пущу — будешь с края спать.

— Не пойду.

— Почему?

— У меня тоже гордость есть! — буркнул Рома.

— Ну что ж… Пусть так, но вывод все равно правильный, — примирительно и совершенно серьезно заключил Артем.

Артем любил шутить и насмехаться, но он не переходил черты, когда шутки могли стать по-настоящему обидными. Он как-то вовремя останавливался. И нужное слово умел подобрать и поддержать. С ним было безопасно. Рома вновь вернулся к своим размышлениям относительно Артема.

Да, Рома, разумеется, испытывал страх, когда ложился с ним спать. И отторжение тоже чувствовал. Ведь именно об этом его и спросил Артем десять минут назад, до того, как вошла Саша. Но если бы все было так однозначно.

Таилось еще что-то в чувствах к Артему. Симпатия? Да, Рома испытывал симпатию, но после инцидента в туалете он ненавидел себя за эту слабость. И это еще было не все! Стоило разобраться, в чем вообще заключалась эта симпатия? Внешность Артема, безусловно, имела значение. Ромке нравились его свободная стрижка и беспорядочные светлые пряди, которые из-за своей нынешней длины даже слегка вились. Карие живые глаза тоже обладали определенной магией. Едва заметные веснушки казались абсолютно детскими. Может, именно они создавали обманчивое впечатление о его юном возрасте.

Да, все это привлекательно, но все-таки не главное. Таился какой-то неизвестный и незнакомый интерес. Было притяжение!

Артем завозился, устраиваясь поудобнее, лег и вдруг положил голову на колени Ромке. И вновь, как и днем, это оказалось внезапным и обескураживающим. Словно Артем дождался окончания мыслей Ромы и сделал это именно в ту секунду, когда Рома убедил себя в положительных качествах.

— Так как ты ко мне относишься? — буднично повторил вопрос Артем.

— Я… я не знаю, — во рту тут же пересохло, мысли завертелись, — я, наверно, еще не разобрался в себе…

— Так удобно на твоих коленках лежать… — Артем снова заворочался, устраиваясь поудобнее, — не мешаю?

— Нет.

— А когда ты в себе разберешься? — как будто наивно снова спросил Тема.

— Не знаю.

— Ничего ты не знаешь, — весело и грустно одновременно резюмировал Артем.

— Я не готов, — вдруг сказал Рома тихо, но твердо. И не удержался, погладил Артемкины волосы. Артем тут же закрыл глаза, словно давно ждал этого прикосновения.

— К чему не готов-то?

— Ну, к тому, как мы пленку перематывали…

— А, ты об этом… — протянул Артем, словно это не имело никакого значения и случилось когда-то давно и не с ним. — Так все уже прошло — зачем вспоминать? Я же тебя про другое спросил: «Как ты относишься ко мне? » Неужели такой сложный вопрос?

— Хорошо я к тебе отношусь! — тихо выдавил из себя Рома, припертый к стенке.

— А про то, что в туалете случилось, можешь не переживать, прости, не повторится, — с сожалением пообещал Артем и повернулся на бок, спиной к Ромке, но голову с колен даже и не думал убирать.

Волосы щекотали ромкины ноги.

— Почему не повторится? — растерянно и, может, даже расстроенно, с удивлением для самого себя, спросил Рома.

— Ты мне нравился за свою скромность, и я просто захотел тебе помочь. А ты, не успев отдышаться, тут же перетрахал всю квартиру. Я думал, ты другой… — с каким-то ненастоящим сожалением заключил Артем, словно пытался задеть.

— Это что, ревность?

— Ну ща! — Артем чуть не подпрыгнул от возмущения. — С чего бы вдруг?!

— Извини. Я не то хотел сказать, — Ромке почему-то стало безумно жаль, что разочаровал его. Еще и вопрос этот с глупой патетикой. — Ты же сам, когда мы выходили, сказал, что ничего не случилось. Я думал, тебе все равно…

— А мне и есть все равно! — все еще обиженно буркнул Артем.

Они оба замолчали. Ромку снова рвало на части, еще час назад он готов был бежать домой среди ночи, лишь бы не ложиться рядом. Успел наговорить глупостей про свою неготовность и принципиальность, а сам гладил Артема по голове. И когда тот заявил, что «это больше не повторится»… черт возьми, Рома отчетливо осознал, что ему жаль!

Теперь, когда Артем обиженно сопел, хотелось разубедить его.

— А ты сколько раз за день можешь? — вдруг невпопад спросил Артем так, будто и не обижался минуту назад.

— В каком смысле? — удивился Рома, про себя подумав, что Артем все-таки почувствовал его эрекцию.

— В прямом… я про секс. Сколько раз кончить можешь?

— А ты? — было неловко отвечать на такой вопрос. Рома ждал какого-то подвоха.

— Я первый спросил…

— Я таких подсчетов не проводил.

— Ну все-таки! Примерно. Пять? Десять? — как-то радостно и задорно, словно это был не деликатный вопрос, а рекорды в приседаниях на скорость.

— Однажды было двенадцать, — не стал затягивать с ответом Рома, лишнее промедление лишь сделало бы тему еще более неудобной.

— Ого! А говорил, не считал.

— Я и не считал, просто у меня в тот день целая пачка презервативов была… Ну и когда еще захотелось, то вдруг обнаружил, что они кончились.

— Это что, все за один день, что ли?! — удивился Артем.

— Ну да… Мы тогда… я со своей девушкой в школу не пошли и остались у меня дома… ну и вот…

— Молодцы! А девушка-то не порвалась?

— Не порвалась… — обиженно буркнул Рома, и зачем-то добавил: — Мы встречались…

— Любовь?

— Угу… Была… Расстались год назад.

— Фигово, — Артем неопределенно вздохнул.

— А ты сколько? — спросил Рома и почувствовал, как сам краснеет и, наверно, даже не хочет знать ответ.

— Фу, как тебе не стыдно задавать такие неприличные вопросы! — возмутился Артем.

— Ну ты же сам меня только что об этом спрашивал!

— Да шучу я, — засмеялся Артем, толкнув ладошкой в ногу, — я тоже не считал. Когда охота, тогда делаю. Ну это не больше трех раз в день обычно бывает, — буднично и без капли смущения сообщил он и добавил: — Мне, если честно, эта тема не очень интересна, я даже не вспоминаю. Обычно только после твоих съемок сильно хочется. Но ты редко приходишь…

— Когда Слава съемку назначает, тогда и прихожу. Назначал бы чаще — чаще бывал бы… — зачем-то добавил Рома. И снова кольнуло воспоминание и о своей разбитой камере, и о недоснятых пленках. Завтра как-то надо объяснять Славе, почему пленок не восемнадцать, а всего пятнадцать.

Артем заворочался, его ладонь оказалась на коленке Ромы. Рома замер. Это было приятным, Рома не стал врать себе. От этого прикосновения по всему телу разбегался приятный ток.

А Артем начал медленно, почти незаметно гладить его ногу. Едва ощутимые робкие движения оказали магическое действие. В предвкушении бешено заколотилось сердце.

— Ты же говорил, что ничего не будет, — тихо и испуганно напомнил Рома.

— Я передумал, — просто сообщил Тема и с вызовом добавил: — А что, твои двенадцать раз иссякли, и ты сегодня больше не можешь?

— Могу…

И это поспешное «могу» неожиданно прозвучало как «да, я тоже не против этим заняться».

Артем перевернулся на другой бок, и теперь его горячее дыхание Рома чувствовал на своем животе. Тема попробовал стянуть с Ромы трусы, но не получилось.

— Может, поможешь? — требовательно поинтересовался он, как будто это было обычным делом.

Рома покорно приподнялся и стянул с себя трусы. Тема деловито и без лишних восторгов и реверансов взял Ромкин член в руку и тут же отправил его себе в рот.

Рома замер, словно отрицал свое участие в происходящем, но тут же разозлился на себя за все внутренние бесплодные противоречия. Он вновь стал гладить Артемкины волосы, запуская пальцы смелее и глубже и уже совсем не скрывая получаемого удовольствия.

— Я хочу, чтобы ты вошел в меня, — вдруг тихо заявил Артем.

— Ты уверен? — сразу поняв, о чем он просит, с недоверием спросил Рома, сопоставив размеры своего члена и худенькую и даже хрупкую комплекцию Артема.

— Да, — так же тихо и просто сказал Тема.

Рома сел между согнутых ног Артема. Он лежал на спине, белый, беззащитный и очень-очень спокойный. В своем спокойствии он был каким-то недосягаемым.

Приходилось сдерживать себя, чтобы двигаться плавно, очень плавно, почти торжественно. Тонкие полоски ночного света, словно небрежными прямыми мазками расчертили тонкое выгибающееся тело. Темкино лицо запрокинулось, губы приоткрылись, а дыхание стало глубоким и прерывистым. И это было самое красивое лицо, которое Рома когда-либо видел! Вдруг неудержимо захотелось поцеловать эти пересохшие губы. И больше не от возбуждения и страсти, а от желания прикоснуться к красоте всего мира, которая на мгновение отразилась в этом лице, захотелось преклоняться перед этой красотой, покорно служить ей. Почувствовать, коснуться ее, означало наполнить свою жизнь смыслом. Рома прижался к Артемке всем телом и, продолжая двигаться, поцеловал его. Несмело и быстро. Артем, словно во сне, медленно и невесомо обнял его за шею, и поцеловал в ответ сам, нежно, словно в замедленном кино.

Говорят, прошлого не вернешь, а будущее не наступило. Тогда все было именно так: Рома не помнил, чему его учили и как он жил раньше, и уж точно не думал о том, как будет жить после. Жизнь застыла в яркой точке настоящего и бешено пульсировала. Здесь и сейчас было так хорошо, что даже не хотелось сравнивать это ни с чем. А если бы и сравнил, то отдал бы, не раздумывая, и прошлое, и грядущее за несколько мгновений настоящего. Был ли Рома еще когда-то так же счастлив? Теперь он точно знал — нет. То, что происходило, было недосягаемым для любого сравнения.

Полный текст на Ridero