ПОЖАР В ЗАРУЧЕВЬЕ

Я обещал разсказать тебе про пожар в Заручевье. Ну, так слушай же! Это впрямь важно, – и Татьяна Васильевна, повествуя мне про тех или иных обитателей здешних мест, то и дело уточняла: «Это было ещё до пожара! Тот дом стоял ещё до пожара! Дак ведь она приехала уже после пожара…» И на самом деле, пожар сорок четвёртого года резко разделил здешнюю историю на «до и после»: с одной стороны всё выжег, запутал – уничтожил множество фотографий, бумаг, вынудил многих уехать, переселиться; с другой – дал такую вот «до» и «послепожарную» чёткую временную привязку.

В Заручевье одно время (1939-1944гг) жила семья Рябчичей – Павел Титович и Зоя Сергеевна (в девичестве Степанова) – уроженка деревни Заручевье, 1907 года рождения. После педагогической учёбы Зою направили в г. Кировск, что на Кольском полуострове, где она и вышла замуж за Павла Титовича, украинца по национальности.

В юные годы Зоя Степанова была активной комсомолкой, имея образование – школу 2-ой ступени, входила в состав комсомольской ячейки, созданной в 1925 году, активно участвовала в работе драмкружка в Нижнем Веретье, дружила с Ольгой Берггольц, наезжавшей с мамочкой и сестрёнкой Мусей в те годы в соседние Глушино и Плавищи. До отъезда на учёбу Зоя на общественных началах руководила детским садиком, устроенном в доме матери, в который многодетные крестьянки в горячую пору отводили своих ребятишек.

Когда семейство молодых учителей (приблизительно в 1939 году) приехали в Заручевье, у них уже было трое сыновей – Серёжа, Олег и Костик. Эти малютки и оказались невольной причиной той грандиозной заручевской драмы.

Жили Рябчичи в большом доме на южном краю Заручевья, справа при въезде доныне сохраняются остатки их вишнёвого сада, но рядом уже встал мощный дуб. Павел Титович работал директором Заручевской неполной средней школы, Зоя Сергеевна преподавала там же, но с началом войны Рябчича призвали на военную службу (в октябре 1941 года в трудовой Успенского Ивана Андреевича ещё стоит подпись П. Рябчич), и на директорской должности его заменила жена.

Беда случилась 9-ого июня сорок четвёртого года, в Нилов день (преп. Нила Столобенского). Был ясный, но очень ветреный день. Колхозники заручевской «Смены» –старики и бабы, под председательством одноногого Малова Николай Иваныча, ветерана Гражданской, в тот день всем скопом строили загороду в районе нынешней Черницкой повёртки. Раньше был такой порядок, о котором ныне уже мало кто знает – сами поля сеяли, косили на них, но скот на полях, да на лугах не пасли, – отгоняли в лес. И все поля, включая деревню, надо было огородить от скота, от потравы.

Зоя Сергеевна находилась на работе, в школе, старенькая бабушка Александра Ивановна прилегла отдохнуть, а ребятишкам будто вздумалось за двором развести костерок. А там рядом было сложено сено…

Мне доводилось видеть, как горит деревенская изба. Это очень страшное зрелище, которое трудно описать самому красноречивому свидетелю. А тогда горела целая деревня. Наверное, это был самый настоящий ад.

Разсказывает Татьяна Васильевна Корунова, одна из последних престарелых жителей Заручевья:

«Народ смотрит – деревня в огне! А у многих ребятишки дома оставлены или тоже – на совсем древних старушек. Господь Всемилостивый! Крики, стоны! Прибежали, задохнувшись, да куда там! Огонь с крыши на крышу перескакивает. Крыши все были крыты дранкой, деревянные. Почти всё Заручевье (прежде богатое, купеческое, двухэтажное! – А. Е. ), 35 дворов! – выгорело за полтора часа. Люди – в чём были, в том и остались – в войну-то! Кое-кто успел вытащить главную ценность – швейную машинку. Сохранились только дома Иванова Дмитрий Васильича, Устинова Ивана, Корунова Фёдор Михалыча, да на другом конце деревни Николая Ивановича Малова. Сама я в тот день тоже оказалась в Заручевье, всё видела своими глазами. Дом, где сейчас живёт Татьяна (Татьяна Фёдоровна Зорина, другая престарелая жительница Заручевья – А. Е. ), это был тоже наш, коруновский, за ним ещё дом стоял... не сгорели, – мой муж Александр (инвалид войны – А. Е. ) и его брат Андрей (инвалид по здоровью, заручевский библиотекарь – А. Е. ) отстояли – забрались на крышу, им подавали воду, и они поливали. И я подавала воду. Мне уже было двадцать два года, работала – в сорок первом году меня назначили. В отпуск не отпускали учителей в военное время, я работала в Запольке, в школе.

В деревне жила старушка, по национальности – полячка, Козловская Изабелла Ивановна (декабря 1885 года рождения)... (Козловский Михаил Карлович, умер в 1943 году, августа 1876 года рождения) У неё ещё был сын – Костя Козловский, он работал в конторе, в Марате (бывшая железновская усадьба Матвейково, приспособленная под племенное хозяйство – прим. А. Е. ), потом куда-то делся – во время пожара его уже не было. А сама она нанялась в пастухи... И вот ведь она, молодец! – овец не бросила, осталась пасти! У самих дом сгорел, и всё сгорело. Хорошо, что скот в лесу был, не сгорел.

…Невестка у неё была молоденькая, Анна... Та что-то вынесла. Почему, потому что потом, как мы стали жить (муж вернулся с фронта – А. Е. ), я у ней покупала полотно. Хорошее полотно, вот я мужу две рубашки сшила. И потом вышивала ещё, мода была! (возможна небольшая путаница, ибо муж Татьяны Васильевны по инвалидности вернулся ещё в 1941 году) (Анна, по мужу Козловская, 1909 года рождения с дочерьми Нонной 1933 года рождения и Раисой, 1938 года рождения уехали из Заручевья после пожара 6 июля 1944 года, возможно, продав напоследок то самое полотно)

Мужики тогда сильно разсердились, среднего мальчишку даже хотели бросить в огонь – остальные мальчишки на него показали, – что он чиркал спичку. На беднягу это так повлияло, что он повредился в разуме… Были разговоры, что его прокляли…»

По другой версии – Веры Васильевны Маловой, родившейся в Заручевье и до недавнего времени (умерла этим годом) проживавшей в окуловских Полищах, причиной пожара стала сама бабушка – мол, работала с дымарём на пасеке, тогда как раз роились пчелы. И ребятишки, когда на них взрослые кричали и угрожали, сами плакали и говорили: «Это бабушка виновата! »

Но это версия, так, для любопытства и большей сострадательности, ведь «настоящие виноватые», слава Богу, за давностью лет и русской незлопамятностью никому уже не нужны. Гораздо нужнее сочувствие и любовь ко всем участникам этой печальной истории, потому что злыдней в ней не было, а пострадали, причём пострадали ужасно –все без исключения. Виновата, в первую очередь, война, опустошившая деревню… тогда ещё – лишь «в первом приближении»!

Сгорел и Заручевский молокозавод, куда жители сдавали молоко. Судебных разбирательств и преследований почти не последовало, если не считать, что ответственного за пожарное состояние Иванова Дмитрия Васильевича, деревенского завмага, посадили за то, что его собственный дом уцелел. Говорили злые языки, что он занимался только своим хозяйством, но на элементарной схеме видно, что его изба, как и дом Алексея Ивановича Устинова (Царство им всем Небесное! ) оказались в относительно безопасной зоне, «под ветром» – дома были поставлены прямо напротив дома Рябчичей, откуда пожар ушёл на север. После пожара многие уехали совсем, большинство перебралось пока в соседние деревни – к сродникам, после чего отстроились заново. Так всегда бывало на Руси.

Увы, гораздо безнадёжнее, нежели дедовские пожары, зачищают деревню смутные времена и наше собственное упёртое нежелание пригождаться, где родились.

…Зою Сергеевну, видимо, пожалели, переведя с семьёй жить и работать в другое место. Здесь, как ни крути, тоже исторический факт – руководящей! – человечности – в самые-то людоедские времена, когда за пару свёклин ребятишек наказывали в судебном порядке, смогли начальники понять, что это «просто» беда такая приключилась. Так получалось не всегда, у меня в «загашнике» имеется множество историй обратного свойства, – например, когда вернувшейся из концлагеря жене героя-пограничника свои не давали жизни в родной деревне, называли «немецкой овчаркой» и грозили сжечь, – это после того, как в лагере немецкий доктор заботливо лечил обожжённую руку её годовалой дочки. Но это другая история, кто захочет узнать – спросите в Заручевье Светлану Васильевну, хозяйку Валентина Малова.

Сергей Павлович Рябчич, старший из братьев – его в 70-е годы «застрелила собака» - ружьё не было поставлено на предохранитель, она бросилась к нему ласкаться и спустила курок.

…Вспоминаю слова Петра Зубова из «Вечного зова»: «Жизнь – это бездна! »

От себя, не мудря, прибавлю: «Жизнь – это жизнь! Но уж никак не курс «бакинского рубля» и не кресло в скучном казённом кабинете». Люди, земляки, пожалуйста, оставайтесь людьми! – даже сейчас, когда в этом вроде бы нет острой необходимости…

Враг народа, в принципе, формулировка чёткая, – ни убавить, ни прибавить! И враги у народа натурально не переводятся: без них он доныне бы здравствовал – очевидно, а не представлял собой нечто такое подспудное, сомнительное. Другой вопрос – к кому сию обвинительную форму применять и как с теми врагами обходиться.

А по мне главные враги народа – не люди, и уж никак не соседи по деревне. Главные и самые убийственные ему враги – страсти бесовские: гордость и жадность. Сегодня, в который уже раз, возбуждение революционной ситуации, когда «низы не хотят, а верхи не могут», осуществляется, по меньшей мере, с двух сторон. С одной – каждый простец извещается о собственной «значимости», прививается прежде ему совершенно несвойственная привычка к роскоши, комфорту: «Ты этого достоин! », с другой – его же мерзко и подло унижают, мытарят в самых первых житейских надобностях – на транспорте, в медицине, в образовании, в науке, в жилищной сфере, – сталкивают этот самый «народ» между собой лбами на повседневном уровне, но самое противное! – судиться приучают, – мол, «все вопросы должны решаться в судебном порядке». Сами же суды – заведомо неправедные и неоперативные. Желаемый результат бесов, кажись, уже на за горами, – народ уже не народ, и он невдолге пойдёт «в разнос»

…Павел Титович, после плена, тяжело израненный, в сорок пятом году воротился на новое уже место, где они с бабушкой Александрой Ивановной, женой и ребятишками продолжили жить-поживать… – добра наживать в те годы получалось худо, но сеять разумное, доброе, вечное ещё можно было вполне. Водили хлеб-соль с добрым и аполитичным Виталием Бианки, встречали рассветы, провожали закаты, и оставили после себя гораздо больше доброй памяти, нежели нечаянного зла, пусть даже и такого масштабного.

Уж и ребятишек тех – «поджигателей», нету здесь – пожилые внуки!

Дорогие мои, Рябчичи, спите спокойно! Никто на вас нигде не сердится, наоборот.

Любое, самое страшное пепелище зарастает травой; на траве – или дуб вырастает, или дом встаёт, – если есть для кого устроиться, рубятся ещё лучше прежнего дома, а у нас в Заручевье – чему лично я свидетель, – люди злые, да не злопамятные, долго сердятся разве что на сознательную подлость предательскую, но даже и на ту когда-то махнут рукой:

– Бог нам всем Судья!