Null and Void.

https: //ficbook. net/readfic/1267193

Автор: Heika Mitich (https: //ficbook. net/authors/174410)
Беты (редакторы): ItsukiRingo (https: //ficbook. net/authors/10829)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Ким Чонин/До Кенсу, остальные – в качестве второстепенных персонажей.
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort
Предупреждения: OOC, Изнасилование, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 16 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Я подниму тебя со дна, чтобы самому остаться человеком.

Посвящение:
Анисину.

Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку.

Примечания автора:
Написано в подарок на День Рождения моей любимой девочке. Happy birthday, dear Аниса!
#np Tatu- Null and Void
#np Tatu-Обезьянка ноль
Ангстовый ангст с неким намеком на свет в конце туннеля.
Warning! Работа ВООБЩЕ не флаффная и кого-то может шокировать. Любителям розовых пони вход сюда воспрещен.

Честных психов можно не лечить,
Не отпустит ни тебе, ни мне,
С этой грусти нам не соскочить,
Обезьянки будут жить в тюрьме...
Обезьянки будут жить в тюрьме,
Всем любовь, а обезьянкам грусть,
Обезьянка, ты приснишься мне,
Обезьянка, я тебе приснюсь...

Моя весёлая,
Моя смешная боль,
Я - обезьянка ноль,
Ты - обезьянка ноль...

(с) Тату – Обезьянка Ноль.

*****
Если бы Ким Чонина спросили, почему он выбрал профессию врача-психиатра, он бы без колебаний ответил, что ему всегда были интересны аномалии человеческой психики, что он с детства хотел приносить пользу людям, вытаскивая из истерзанных жизнью, потерянных отбросов хоть что-то хорошее, что ему жаль несчастных, которые смотрят на него пустыми, черными от внутренних демонов глазами.
Наглая ложь.
Чонин подошел к обшарпанной, выкрашенной в зеленый цвет двери. Санитар, матерясь сквозь зубы, принялся открывать заржавевший от времени и влажности замок.
На самом деле именно здесь, в психиатрической больнице имени Святой Елены, он чувствовал себя по-настоящему великим. Потому что он нормальный.
Он не похож на всех этих ничтожеств, что лежат, уткнувшись сопливыми мордами во влажные простыни, и скулят в ожидании прихода лечащего врача.
Омерзительные. Слабые. Меньше всего на свете Чонин хотел быть таким же, как эти выродки.
И больше всего он любил чувствовать свою власть над ними.
Он заглянул в медицинскую карту. До Кенсу, 24 года. Диагноз: посттравматическое стрессовое расстройство. Выражается в апатии, приступах агрессии и склонности к суициду. Поступил в психиатрическую клинику имени Святой Елены после попытки самоубийства.
Красиво очерченные губы Чонина искривились в презрительной усмешке: всего лишь на год старше его, а уже лежит в психушке.
В таком возрасте надо развлекаться на полную катушку, трахать красивых девочек и не думать о том, чтобы накинуть себе на шею петлю.
Чонин рывком распахнул дверь и зашел в маленькую комнату. В легкие ударил затхлый воздух, наполненный болью и безнадежностью. Над потолком тускло горела дешевая люстра с посеревшими от пыли плафонами.
На узкой железной кровати, закутавшись в белую простыню, ничком лежал он. До Кенсу, 24 года. Чертов шизофреник, который дважды накачивался снотворным до бессознательного состояния, трижды пытался спрыгнуть с крыши высотного здания и резал себе вены любым острым предметом, попавшимся под руку. Наркоман, только что выведенный из очередного передоза.
Из-под белой ситцевой ткани выглядывали худые, покрытые синеватыми реками вен, еле заметными следами уколов и бордовыми шрамами руки. В изгибе локтя виднелись розоватые следы от капельницы. Отросшие черные волосы почти полностью закрывали лицо, разметавшись по костлявым, обтянутым голубой пижамой плечам.
Высохшее, иссушенное тело, в котором уже не осталось души. Живой труп, который, по мнению правительства, имеет право на поддержание жизни.
А ведь он хочет умереть. Так почему же ему никто не дает это сделать? Почему человек имеет право на жизнь, но он лишен возможности самому решать, когда ее следует закончить?
Чонин почувствовал брезгливость вместе с другим, приторно-липким чувством, разливающимся по венам. Он негромко кашлянул и тихо позвал:
- Эй, господин До! Я Ким Чонин, Ваш новый лечащий врач. Меня назначили руководителем курса Вашей реабилитации.
Тело на кровати слабо зашевелилось. Кенсу с видимым трудом приподнялся на дрожащих руках. Чонин вспомнил, что его только в выходные вывели из героиновой комы, и невольно передернулся.
Маленькой узкой ладонью Кенсу откинул спутанную челку со лба и медленно поднял голову. Сухие, бледные и испещренные ранками губы. Впалые щеки с заостренными скулами. Тонкий, выделяющийся на высохшем лице нос. И…
Чонин вздрогнул. Глаза. Большие, карие, наполненные детским любопытством и иссиня-черной болью.
У наркомана, психопата и суицидника со стажем не может быть таких живых, больших и наполненных красками омутов.
- Ким Чонин… - повторил Кенсу надломленным голосом и закашлялся. Карие глаза пристально посмотрели на Кима и слегка расширились:
- Красивый, - шепотом сказал До и прижал к серым губам светлую ладошку. – Какой же красивый…
Он спустил с кровати узкие босые ступни и попытался встать, но тощие слабые конечности отказывались подчиняться хозяину. Кенсу пошатнулся и с легким вскриком начал падать на грязный пол.
Тело действовало быстрее разума. Чонин рванулся ему навстречу и схватил за худые острые плечи. Душу заполнили отвращение и тревога.
Черт подери, да он по всем показателям давно покойник! Почему этот парень до сих пор жив?
- Ким Чонин…
Возле уха раздался тихий, похожий на шелест листвы шепот. Чонин вздрогнул и перевел взгляд на До Кенсу. Тот смотрел на него своими омерзительно детскими глазами, которые светились безумной надеждой.
- Ты ведь спасешь меня, Ким Чонин? – Кенсу схватился дрожащими пальцами за ворот его халата. – Ты ведь заберешь меня… оттуда? Где так плохо, где они преследуют меня, и я хочу умереть?!
Он прикусил губу и рвано всхлипнул. По бледным впалым щекам потекли крупные слезы.
Чонин больше всего на свете ненавидел, когда пациенты плакали. Когда они считали, что ему есть до них дело, и возлагали на него несбыточные надежды.
Он презирал таких больных больше, чем кого-либо.
И за то, что ему сейчас так больно и тоскливо, он ненавидел До Кенсу еще больше.

*****
Напряженная, выгнутая струной спина была влажной от пота. Большими ладонями Чонин крепко сжал тощие бедра и рывком потянул их на себя. Наконец член охватила приятная теснота, заставив удовольствие ударить по натянутым нервам электрическим разрядом.
Кенсу резко дернулся и всхлипнул, хватаясь мокрыми ледяными ладонями за его плечи. Чонин невольно вздрогнул от контраста температуры его собственного тела и мертвенно-холодной кожи пациента.
Прозрачные слезы водопадом стекали по белоснежным щекам, по непропорционально длинной шее, впалой, по-цыплячьи тощей груди и плоскому животу. Кенсу смотрел на него широко распахнутыми карими глазами и, не переставая, шептал:
- Сильнее. Пожалуйста, сильнее… Сделай мне еще больнее…
Чонин резко подался вперед, вгоняя напряженную плоть в узкий вход до предела. До гортанно закричал и стиснул руками простынь, местами окрасившуюся в алый цвет. Чонин стал яростно вбиваться в худое тело, с силой царапая ногтями мягкую светлую кожу на косточках таза. Выступившая смазка смешалась с кровью, его член входил до самого конца, и в легких Кима не хватало воздуха от болезненно-сильного экстаза, бегущего по венам. Ему отчаянно хотелось кончить, так, что было больно, но он не мог.
Потому что прямо в его собственные смотрели расширенные, пронизанные отчаянием и надеждой детские глаза Кенсу.
Хрупкие руки, дрожа, обвили его шею. До приблизился к нему почти вплотную, так что Чонин мог видеть едва заметные веснушки на белом лице.
- Пожалуйста… Больнее… Чтобы она исчезла. – Кенсу всхлипнул и зарыдал в голос, срываясь на вой. – Я не могу больше! Не могу!!! Пусть она уйдет!!! Мне так больно, так холодно и страшно!!!
Он забился в руках Чонина, который прижал его к себе, подаваясь бедрами вперед. До откинул голову и монотонно шептал, крепко вцепившись угловатыми пальцами в Чонина:
- Холодно… Холодно… Помоги мне… Забери ее… Сделай мне так больно, чтобы я наконец-то сдох!!!
Слезы градом текли по лицу, падая на простынь и смешиваясь с кровью из порванного ануса. Чонин не выдержал и отвел глаза.
Ему впервые было настолько хорошо. И оттого, что он вот-вот испытает лучший оргазм в своей жизни, ему хотелось сдохнуть.
Только не смотреть Кенсу в глаза. Потому что тогда он увидит в нем человека.
Тугие мышцы с силой сжали его напряженный до предела член. Экстаз выстрелил прямо в голову, лишив Чонина на мгновение зрения, слуха и всех эмоций и чувств.
Он уткнулся лицом в костлявые ключицы, переводя дыхание. Сквозь протяжный гул в ушах Чонин услышал тихий шепот Кенсу:
- Больно. Как же больно…
Ким вздрогнул и отстранился. Взгляд уткнулся в простыню, покрытую белесыми от собственной спермы и красными от крови Кенсу пятнами.
- Больно… - До посмотрел на него потухшими глазами и с видимым трудом улыбнулся: - Мне сейчас так худо, что я вот-вот потеряю сознание. Я чувствую агонию каждой клеточкой собственного тела... Спасибо тебе.
Он потянулся на дрожащих руках и слез с колен Чонина, отползая на противоположный край кровати. Ким молча наблюдал за тем, как пальцы пациента нащупали тонкое шерстяное одеяло, и До закутался в него с головой, целиком закрывая обнаженное, покрытое кровавыми разводами тело.
- Ты уверен… - начал было он, но Кенсу покачал головой.
- Нет.
Огромные карие глаза уставились на него в упор. До подтянул к себе одеяло, утыкаясь носом в подушку:
- Боль можно изгнать только через боль. – Кенсу повернулся на спину и закусил губу, морщась от внезапного спазма. – Боль телесную можно заглушить наркотиками. Можно попробовать притупить лекарствами. – Тихий голос сорвался на шепот. – Но боль здесь, - узенькая ладошка высунулась из-под одеяла и коснулась груди, – не уходит, пока сама этого не захочет. Она вгрызается в твою душу, разрывая ее на куски, и от нее не убежать, не скрыться.
Большие глаза закатились, и До судорожно выдохнул, подтягивая колени к груди.
- Я пытался убежать. – Лицо исказила гримаса отчаяния. - Что я только ни делал для этого! Но она все равно меня находит, потому что она внутри. Я дышу ею. Я живу ею. И, когда она уйдет, она потянет меня за собой.
Кенсу закрыл глаза. Белоснежный лоб покрылся испариной, а щеки ввалились.
- Ты особенный, Ким Чонин. – Губы Кенсу тронула легкая улыбка. – Ты делаешь мне больно так, как не может сделать никто. И я благодарен тебе за это всем сердцем.
На подгибающихся ногах Чонин медленно встал с кровати и пошел к выходу из палаты, поправляя сползший с плеча белый халат. Позади раздался протяжный всхлип. Не выдержав, он остановился на пороге и обернулся.
Кенсу тихо плакал, мерно раскачиваясь из стороны в сторону и обнимая себя за плечи. Огромные, широко распахнутые глаза уставились в потолок, а пересохшие губы сбивчиво шептали:
- Уходи… Я не могу больше… Я не могу…
Чонин рвано выдохнул и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Едва тяжелая створка за ним захлопнулась с громким стуком, он медленно осел на пол, пряча лицо в ладони.
Ким Чонин ненавидел геев всеми фибрами своей души. Еще будучи студентом он написал научную работу, в которой с помощью найденных фактов доказывал, что гомосексуальные наклонности – это результат тяжелого психического заболевания, которое следует лечить в специализированных учреждениях.
Он даже не мог себе представить, как можно любить человека, у которого тоже есть член. Гребанные педерасты!
А еще он каждый вечер приходил в палату к До Кенсу и трахал его насухую, вгоняя свой член в чужую тощую задницу до предела.
Он не был насильником или сексуальным извращенцем.
Об этом, стоя на коленях и смотря на него в упор своими чертовыми, покрасневшими от долгих слез глазами, его попросил сам До Кенсу. Попросил так, что Чонину отчаянно захотелось убежать, лишь бы не видеть искаженное гримасой безысходности и безумия лицо пациента.
Это продолжалось уже несколько недель. Каждую ночь после отбоя он приходил к Кенсу, тщательно запирая за собой железную дверь и убеждаясь, что в коридоре нет санитаров или медсестер.
Все происходило грубо и на грани, без прелюдий и подготовки. В первый раз Кенсу орал так, что сорвал голос. Когда Чонин был уже на пределе, До побледнел, закатив глаза, резко дернулся и затих, теряя сознание. В затуманенной наслаждением голове Чонина яркой вспышкой взорвалась мысль: «Сдох…» Страх выстрелил по венам, и Ким кончил в неподвижное, безжизненное тело, ощущая себя грязным бесчувственным животным.
В тот самый момент Кенсу открыл глаза и еле слышно сказал, с трудом поднимая руку и касаясь лица Чонина рукой:
- Она почти ушла… Еще чуть-чуть, и я смог бы от нее убежать…
Худые бедра были испачканы кровью из разорванного входа. Чонин машинально провел ладонью по впалому животу, забрызганному собственной спермой:
- Я… я обработаю тебя.
- Не надо.
До уткнулся лицом в его плечо. Кожу Чонина опалило сбивчивое слабое дыхание:
- Приди ко мне еще раз и сделай так… Пожалуйста…
Горечь разлилась по телу. К горлу подкатил тяжелый комок, перекрывающий доступ к кислороду. Чонин хрипло выдохнул и прикрыл глаза.
Ему сейчас до дрожи хотелось обнять бьющегося в беззвучных рыданиях Кенсу.
- Почему?
До слегка приподнял голову. На Кима в упор уставились большие карие глаза.
Глаза затравленного зверя, загнанного в ловушку, из которой невозможно выбраться.
- Потому что тебе плевать. – Кенсу улыбнулся, светло и очень по-доброму. – Ты любишь только себя, Ким Чонин. Ты покрыт такой плотной броней, что через нее она точно не пробьется.
Он приблизил свое лицо к оторопевшему Чонину и мягко прошептал, слегка касаясь пальцами его плеч:
- Красивый, холодный и бесчувственный… Моя боль боится тебя…
Ким резко сглотнул и инстинктивно подался назад, чувствуя, как под пронизывающим насквозь безумным взглядом его тело плавится.
Не слушай его. Он просто больной наркоман, да еще и с мазохистскими наклонностями. Он сам не понимает, что несет, находясь в плену своих внутренних демонов. Конченный слабый ублюдок.
Кенсу спустил ноги с кровати и ступнями нашарил лежащие на полу пластмассовые шлепанцы.
- Я пойду… в ванную.
Слегка пошатываясь, он медленно побрел в сторону выхода. Чонин молча наблюдал, как До уходит, слегка шаркая маленькими ступнями в чересчур больших тапках. По голени из-под легкого халата стекала тоненькая струйка крови.
Железная дверь гулко хлопнула. Чонин прикрыл глаза.
Эй, До Кенсу… От чего же ты так отчаянно пытаешься убежать?

*****
Мировая психиатрия знает немало случаев, когда пациент влюблялся в своего лечащего врача. Когда выворачиваешь кому-то свою душу наизнанку, когда кто-то знает тебя даже лучше, чем ты сам, то невольно начинаешь зависеть от этого человека.
Слепое болезненное обожание, граничащее с безумием. Доктор становится нужнее, чем кислород, без него и его присутствия в твоей жизни начинается ломка.
Однако бывали и обратные ситуации…
- Ты не представляешь, как он тепло улыбается!
Его коллега Сехун счастливо рассмеялся и качнулся на стуле. Чонин невольно вздрогнул: видеть обычно безэмоционального и холодного донсэна таким было странно до чертиков.
- Когда он в первый раз мне улыбнулся, меня будто током шибануло. – Сехун осторожно поправил салфетку, лежащую на симпатичном желтом ланчбоксе. – И я понял: вот ОНО! Я действительно люблю Лухана.
Лухан был пациентом Сехуна. После гибели любимой сестры в автокатастрофе он впал в глубокую депрессию и пытался покончить с собой, спрыгнув с моста в ледяной залив. Так он и оказался здесь, в психиатрической лечебнице, где его лечащим врачом стал молодой доктор О.
Чонин напряг память, пытаясь оживить в воображении образ Лухана. До невозможности хорошенький, очень худой, с большими, наивно распахнутыми глазами, больше похожий на ученика средней школы, чем на двадцатичетырехлетнего парня-выпускника математического факультета университета Пекина.
Ничего общего с До Кенсу.
Чонин потряс головой, изгоняя из сознания мысли о собственном пациенте. В разум ворвался слегка хрипловатый голос Сехуна:
- Ему очень нравится, как я готовлю кимбап. Я пообещал, что, когда его выпишут и мы поедем домой, я испеку ему большой торт со сливками. Ты бы видел, как он был рад!
Лухана вот-вот должны были выписать, и они с Сехуном хотели съехаться и жить вместе.
По мнению Кима, О определенно сошел с ума. Встречаться с бывшим клиентом психушки, с мужиком, хоть и весьма похожим на миленькую девочку…
- Почему? – Чонин будто услышал свой собственный голос со стороны. – Почему именно он? Ты всерьез хочешь строить свое будущее с парнем, который пытался спрыгнуть с моста и посадил себе сердце, принимая антидепрессанты в безумном количестве? Откуда ты знаешь, что болезнь к нему не вернется, и он не накинет петлю на свою тонкую шейку…
- Потому что он доверил ее мне.
Сехун с силой поставил коробочку на стол и развернулся к Чонину. Ким ожидал удара, но вместо этого Сехун смотрел на него в упор серьезными глазами и не двигался с места.
- Боль Лухана. Она сжигала его изнутри и медленно убивала. Он никак не мог отпустить свою сестру. – Голос Сехуна слегка дрогнул. – Ты знаешь, она постоянно была рядом с ним. Она снилась Лухану, она мерещилась ему, и он постоянно видел перед глазами сцену ее гибели. Как ее тело ударяется о бампер машины и взлетает в воздух. А затем она падает на грязный асфальт, выгнув шею под неестественным углом, и под головой расплывается лужа крови…
Чонин почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Сехун описывал смерть сестры Лухана так, будто видел ее собственными глазами.
- Он не хотел дать ей уйти. Потому что это были его последние воспоминания о том, как он видел ее живой. Но вместе с мыслями о прошлом приходила и боль. Она становилась все сильнее и затягивала Лухана в свои сети все глубже и глубже.
Неожиданно Сехун улыбнулся. Грустно, но в то же время очень светло:
- Я увидел его боль. Я почувствовал ее собственными нервами. И тогда я не стал бежать. Я просто разделил ее с Луханом.
Он слегка коснулся ладонью левой стороны груди:
- Она теперь живет там. Наша боль – одна на двоих. Но вместе с ней в мое сердце пришла и любовь.
Сехун взял в руки баночку с ланчбоксом. Чонин увидел, что длинные пальцы слегка дрожат:
- Я знаю, что все это может закончиться очень скоро. У Лухана действительно слабое сердце. Любой стресс, любой приступ может стать последним. – Он посмотрел на Чонина, и тот увидел, как в темных глазах О застыли слезы. - Я боюсь этого, хён. Больше всего на свете я боюсь, что он оставит меня… Но я просто не могу по-другому. Я уже не могу без него, хоть и больно, и плохо просто до безумия…
Сехун пошел к выходу, прижимая к себе коробочку. Неожиданно на пороге он обернулся:
- Боль Лухана – это его сестра. Моя боль, такая веселая и смешная, – это Лухан. А ты, Чонин? Какая она у тебя?
Он немного постоял на месте и, не дождавшись ответа, вышел из ординаторской, слегка прикрыв за собой дверь.
Ким осторожно уселся на краешек стола. Мысли путались в голове, а на душе было тоскливо.
У него нет его персональной боли. Потому что он бесчувственный мудак, который боится любых эмоций и чувств, как хороших, так и плохих.
Перед глазами, будто кадр из старой кинопленки, возникло изломанное тело Кенсу, накрытое тонким шерстяным одеялом.
Грудь сдавили стальные тиски. Чонину стало холодно, и он зябко поежился, кутаясь в белый халат.
Боль До Кенсу. Насколько страшной она должна быть, чтобы доводить его до такого состояния?

*****
- Я буду называть тебя Каем… Можно?
Кенсу выпустил изо рта его член и слегка потерся об него щекой, смотря на Чонина снизу вверх по-собачьи преданными глазами.
Кай уцепился дрожащими, влажными пальцами за край простыни. Удовольствие горячими волнами подкатывало к голове, мешая думать и вызывая болезненную судорогу во всем теле. Кенсу мягко провел рукой по напряженному, покрытому смазкой стволу. Чонин испустил еле слышный стон и с трудом выговорил:
- Почему… Кай?
Взгляд лихорадочно бежал по лицу Кенсу, по слегка припухшим влажным губам, по бледным, покрытым уколами и шрамами рукам, что сейчас старательно надрачивали ему.
- Ты похож на Кая из «Снежной Королевы». Ты красивый и такой холодный…
Кенсу улыбнулся и приблизил лицо к покрасневшей головке:
- Герда любила Кая настолько, что ради него проследовала на Северный полюс, не побоявшись гнева Снежной Королевы. Он причинил ей боль, он ранил ее, оскорбив ее чувства, но она все равно пошла за ним, вытерпев все невзгоды и лишения. Потому что она не могла не любить.
Губы мягко обхватили его возбужденную плоть. Язык прошелся по выступающим венам, собирая выделившуюся смазку. Чонин откинул голову назад и тяжело задышал, чувствуя, как что-то теплое наполняет его изнутри.
Кенсу слегка сжал его член у основания. Удовольствие стало невыносимым и достигло апогея. Ким резко выгнулся и кончил, пачкая спермой лицо Кенсу. Тот дернулся и закашлялся, отстраняясь. По пухлым губам медленно стекало чужое белесое семя.
До осторожно поднялся с колен, слегка опираясь ладонями о плечи Чонина.
- В конце концов, Герде все-таки удалось растопить ледяное сердце Кая поцелуем. Но твое сердце, Ким Чонин, я думаю, растопить невозможно…
Не осознавая, что он делает, Чонин схватил Кенсу за тонкие запястья. Тот непонимающе округлил глаза. Повинуясь внезапному порыву, доктор прижал к себе худое тело, чувствуя, как в собственной груди с треском что-то разбивается.
- Ты ассоциируешь себя с Гердой? Да, До Кенсу?
Узенькие ладошки уперлись ему в грудь. Кенсу отстранился от него и слегка покачал головой:
- Нет, Кай…
Он сел на край кровати и стал вытирать осевшую на губах сперму краем простыни.
- Герда не была конченным, съехавшим с катушек парнем, которому больше всего на свете хотелось умереть.
Он провел рукой по своему запястью, покрытому белесыми шрамами и царапинами.
- Но если бы я был ею… Я бы точно пошел за тобой на край света.
В этот момент ледяное сердце Кая будто бы дало трещину.

*****
Он умер во сне, с теплой улыбкой на умиротворенном лице. Чонин стоял и смотрел на то, как худенькое тело накрывают зеленой простыней и равнодушные санитары увозят его в морг. И не верил.
Было очень трудно поверить в то, что Лухана больше нет.
Рядом еле держался на ногах иссиня-бледный Сехун, цепляющийся за его ладонь дрожащими ледяными пальцами.
Когда спокойное лицо Лухана накрыла плотная изумрудная ткань, Сехун заплакал, тихо и безнадежно. Чонин привлек его к себе, прикрывая саднящие глаза. Тело донсэна била крупная дрожь, а его отчаяние и неверие липким смрадом заполнили собой все помещение, отравляя легкие Чонина и заставляя задыхаться.
Он слегка отстранился и потянул Сехуна за влажную руку, уводя его прочь из палаты Лухана, в которой все еще ощущалось дыхание смерти. К его удивлению, О покорно подчинился.
Они зашли в пустую ординаторскую, и Чонин плотно прикрыл за собою дверь. Сехун молча опустился на жесткий железный стул и уткнулся лицом в тощие колени. Чонин сел напротив него, смахивая со стула аккуратно сложенную стопку историй болезни в простых картонных папках.
Тишина, тяжелая и обжигающая, била по напряженным нервам до дрожи в коленях. Чонину отчаянно хотелось что-то сказать, но слова терялись и сгорали в сознании, обращаясь в сизый пепел.
От осознания собственного бессилия становилось больно до белесой вспышки в глазах.
- Сердце все-таки не выдержало…
Шелестящий неживой шепот Сехуна прозвучал в ушах раскатистым гулом. Донсэн поднял бледное лицо и неловко вытер ладонью выступившие слезы:
- Это так странно – понимать, что его больше нет рядом… Только вчера я говорил с ним, и Лухан выглядел таким счастливым. Он ведь должен был сегодня покинуть больницу и поехать ко мне. Я готовил сюрприз к его приезду, а теперь… - Сехун судорожно всхлипнул. - Это так больно – говорить о том, кого любишь, в прошедшем времени…
Чонин безумно хотел хоть как-то его утешить. Но сейчас любые слова казались надуманными и фальшивыми.
Он просто не может понять чувства Сехуна. Он может только представить, насколько больно и пусто ему сейчас.
- Накануне того дня, когда его… - голос О дрогнул, – больше не стало, ему снилась сестра. Живая, веселая и улыбающаяся. Она поманила его рукой и со смехом сказала: «Пойдем со мной, братик! Тебе больше не будет больно, обещаю». И во сне он последовал за ней… - Сехун коснулся ладонью левой стороны груди, скрытой белым халатом. - Она все-таки забрала его вместе с собой.
Неожиданно О поднял на Чонина пустые и безжизненные глаза. Тот невольно вздрогнул: в сознании мелькнул образ Кенсу, тихо плачущего на железной ржавой кровати.
- Он оставил мне ее, свою боль. – Сехун тихо рассмеялся будто безумный. – Это единственное, что осталось у меня от него. Я буду беречь и хранить ее в своем сердце.
- Это неправильно.
Чонину впервые в жизни было настолько больно. Ледяной спазм сдавил горло, разливаясь по телу тяжелым свинцом. Он посмотрел на Сехуна, который, сгорбившись, сидел на стуле и всем своим видом напоминал пойманную в силки птицу.
- Ты же сам столько сделал для того, чтобы вытащить Лухана из этого дерьма. А теперь сам в него погружаешься?! – Чонин не замечал, как его голос срывается на отчаянный крик. – Ты что, делал все это зазря? Ты думаешь, он бы хотел, чтобы ты увял и сдох от безнадежности?!
- Нет, хён. Это другое.
Голос Сехуна был неожиданно твердым. Он слегка покачал головой и выдохнул, смаргивая выступившие слезы.
- Это не боль меня не отпускает. Это просто я не даю ей уйти. Потому что теперь она нужна мне как воздух. – О откинул голову на спинку стула и слегка нараспев произнес: - Моя веселая, моя смешная боль… Я так люблю тебя…
Внезапно Чонин увидел Лухана. Он подошел к Сехуну, положил голову ему на плечо и, слегка улыбаясь, что-то шептал тому на ухо. До Чонина глухо донеслось:
- Я тоже люблю тебя. Wo ai ni, wo zuì qinjì n de ren…*
Рядом с Луханом стояла худенькая девочка в розовом платье, крепко державшая парня за руку. Она повернула голову к замеревшему Чонину, и того будто ударило обухом по голове.
Она была похожа на Лухана как две капли воды!
Чонину невольно стало жутко. Повеяло могильным холодом. Он потряс головой и зажмурил глаза, чувствуя, как страх липкими щупальцами оплетает его напряженное тело.
Этого просто не может быть!
- Что с тобой?
Обеспокоенный голос Сехуна ворвался в парализованное ужасом сознание. Чонин резко распахнул глаза и с облегчением выдохнул: они были в комнате одни.
И внезапно он понял.
Понял, что ни за что не позволит боли утянуть До Кенсу за собой.

*****
Горло саднило от бега, а мышцы сводило от болезненного спазма. Чонин бежал по темному больничному коридору так быстро, как не бежал никогда в жизни. Он и сам не понимал, что сейчас заставляло его срываться на безумную скорость так, будто его кто-то преследует.
Трясущимися руками он открыл замок и, распахнув тяжелую железную дверь, вбежал в темную комнатку. Кенсу лежал, свернувшись калачиком, на кровати и бледными пальцами бездумно вырисовывал на подушке непонятные символы. При виде Чонина потухшие глаза будто бы засветились. До приподнялся на локтях и тихо прошептал, расплываясь в робкой улыбке:
- Кай, ты пришел… Я ждал тебя, а ты все не приходил. Я так счастлив, ты себе не представляешь! - Он сел на постели и принялся стягивать с тощих бедер пижамные штаны, бормоча: - Если тебе не нравится, что я громко кричу, то сегодня я буду молчать. – Кенсу посмотрел на Чонина широко распахнутыми детскими глазами, полными страха. – Можешь делать со мной все, что захочешь, только не оставляй меня наедине с ней… Пожалуйста…
Худые руки затряслись. До обхватил себя за плечи дрожащими ладонями и прошептал:
- Только не уходи… Не уходи…
Он тихо всхлипнул. В уголках глаз начали собираться прозрачные соленые слезы.
Горячая волна окатила Чонина с головой, собираясь в груди пульсирующим сгустком. Он резко рванулся вперед, оседая на кровати и прижимая к себе плачущего Кенсу. Стискивая в объятьях худое теплое тело, Чонин уткнулся лицом в плечо Кенсу и начал судорожно шептать, чувствуя, как глаза становятся влажными:
- Почему ты так ее боишься?! Неужели она настолько сильная и страшная? Настолько, что ты не можешь от нее убежать? А может, ты просто не хочешь ее отпускать?!
До отшатнулся от него, поднимая вверх залитое слезами лицо. Чонин крепко сжал его, привлекая к себе и не давая отстраниться.
- Расскажи мне о своей боли, До Кенсу, – голос Чонина сел и понизился до сдавленного шепота, – раздели ее со мной. Позволь мне ощутить ее вместе с тобой. Я не хочу, чтобы она забрала тебя за собою…
Кенсу побледнел и закусил губу. Тонкие, испещренные шрамами руки легли на плечи Чонина.
- Кай…
Чонин потянулся в отчаянном порыве коснуться чужих влажных и соленых губ. В груди медленно разливалось теплое чувство, бегущее по венам и сжигающее осевшую на стенках сосудов изморозь.
Лед, покрывающий мертвое сердце Кая, с громким треском начал плавиться.

*****
- Мне было пятнадцать лет, когда это произошло. – Пальцы Кенсу крепко сжимали ладонь Чонина, будто боясь, что тот сейчас развернется и убежит. – Я был обычным подростком. Учился в государственной школе, встречался с нуной на класс старше, мечтал организовать рок-группу и гастролировать по миру.
А еще у меня была семья: мама, папа и старший брат. Брат учился на первом курсе университета, мама была домохозяйкой, а папа – начальником отдела полиции по борьбе с особо опасными преступниками.
Кенсу поежился. Чонин крепко прижал его к себе, поглаживая по выступающим лопаткам.
- В тот вечер хён и родители ушли в кино, а я остался дома, сославшись на простуду, – голос Кенсу дрогнул. – Если бы я мог повернуть время вспять, то я пошел бы вместе с ними. Чтобы и меня тоже… того.
Он судорожно выдохнул, прикрывая глаза.
- Я решил их напугать. Надел страшную маску и спрятался в шкаф. Думал, они сейчас придут домой, начнут искать меня, а я в это время выпрыгну из шкафа и зарычу страшным голосом, напугав их до смерти. - До запнулся на слове «смерть». – Каким же я идиотом был тогда!..
Я залез в шкаф и стал ждать. Там было душно, темно и пахло любимыми мамиными духами с ароматом лаванды. И меня неожиданно сморил сон. – Кенсу отстранился от Чонина, обхватил себя ладонями за плечи и принялся мерно раскачиваться из стороны в сторону. - Когда я проснулся, они уже были дома. Пахло запеченным мясом, а из ванной раздавалось пение отца. Я посмотрел в щель между дверцами шкафа и увидел, как мимо прошел брат. Я думал, что сейчас самое время выскочить и его напугать, как… - Глаза Кенсу остекленели. Он продолжил неожиданно низким, не своим голосом, будто наблюдая за происходящим снова со стороны: - В наш дом ворвались они. Те люди, которых мой отец пытался засадить за решетку. Сначала они застрелили брата. – Кенсу всхлипнул, по впалым щекам потекли крупные прозрачные слезы. - Знаешь, хён упал замертво сразу. Я рад, что он даже не успел понять, что происходит.
Потом на звук выстрела из кухни вышла мама. Увидев хёна, лежащего на полу в луже крови, она так закричала… Ее голос до сих пор звучит у меня в ушах, будто это было вчера. В нем было столько боли и отчаяния, что мне стало тяжело дышать…
Один из бандитов вскинул руку и выстрелил ей в голову. Она замолчала и с тихим стоном упала прямо на пороге комнаты.
Липкий ужас наполнил сознание Чонина. Он смотрел на Кенсу, который севшим голосом рассказывал ему свою историю и медленно, но верно начинал понимать, почему боль До Кенсу настолько сильная и всепоглощающая.
- Отцу они просто перерезали горло. Он даже не сопротивлялся, потому что при виде мертвых сына и жены он просто осел на колени и не пошевелился даже тогда, когда один из ублюдков приставил ему к шее острое лезвие.
Кенсу обхватил колени руками и лихорадочно зашептал:
- А я просто не мог ничего сделать. Я смотрел на происходящее со стороны и буквально окаменел. Мне хотелось кричать, но звук просто не шел из горла. Мне хотелось выбежать из этого чертового шкафа, чтобы эти ублюдки убили и меня тоже, но тело отказывалось мне подчиняться. Боль… Липкая, тяжелая и безнадежная боль коконом оплела меня с ног до головы, и я погряз в ней, даже не имея сил пошевелить рукой.
Один из них оглянулся и спросил: «А где же младший сын? Разве он не должен быть вместе с ними? ». На что другой ответил: «Наверно, шляется где-то с друзьями. Ну и хуй с ним. Пошли скорее отсюда, пока на звуки выстрелов не прибежали соседи и не вызвали копов».
Они ушли из комнаты. Хлопнула входная дверь, и я остался в квартире один. Вместе с бездыханными телами тех, кто был мне так дорог, и болью, что стискивала меня в своих объятиях и шептала на ухо ненужные утешающие слова.
Я выбрался из шкафа, вдохнул запах смерти и потерял сознание.
Кенсу замолчал, смаргивая выступившие слезы. Чонину до дрожи хотелось прижать его к себе, но почему-то он понимал, что нельзя.
- Этих ублюдков поймали. Я был на суде и видел, что они ничуть не раскаялись за свои действия. Им дали пожизненный срок, но мне было плевать, наказали их или нет. Ведь мою семью все равно было не вернуть…
Я не плакал. Мне не было больно или плохо, я просто сидел и смотрел, как уводят убийц моих близких и понимал, что на месте моей души сейчас выжженная пустыня. Я просто больше не мог чувствовать, и от этого мне было хорошо…
Кенсу перевел на Чонина усталые глаза.
- А потом они начали приходить ко мне. Каждую ночь я видел их во сне. Они были рядом со мной каждую секунду. А вместе с ними пришла и боль.
Губы Кенсу задрожали. Он всхлипнул и потянулся к Чонину трясущимися руками. Взгляд Кима прошелся по шрамам от порезов. Он неловко обвил Кенсу руками, физически ощущая, как быстро стучит измученное сердце До.
- Я понимал, что надо отпустить, но не мог. Потому что тогда становилось еще больнее. Было так плохо, что я просто не знал, как от этого скрыться. Потому что с физической болью можно бороться лекарствами и таблетками. А моя боль… Она срослась с мышцами и тканью и стала частью меня.
Я пытался сбежать… - кожу Чонина опалил лихорадочный шепот. – Мне казалось, что смерть – это единственное, что может меня спасти. Но, когда я стоял у края пропасти, боль подступала все ближе и ближе, не давая мне прыгнуть. Потому что она не хотела погибать вместе со мной.
Я заглушал ее наркотиками. – Кенсу посмотрел на покрытые шрамами от уколов руки и поморщился. – Героин давал короткую иллюзию счастья и небольшую передышку. Становилось тепло и хорошо, а еще в период кайфа они приходили ко мне… другими. Живыми, веселыми и такими теплыми.
А потом, когда действие наркотика прекращалось, становилось только хуже. Чувства обострялись, и боль становилась невыносимой. До такой степени, что я катался по полу и резал себе вены. Просто боль внутри можно ослабить только болью физической…
Чонин провел пальцами по одному из белесых шрамов. Губы мягко коснулись покрытого испариной лба Кенсу:
- Не пытайся убежать от нее. Лучше попытайся разделить ее со мной. Я готов забрать кусочек твоей боли себе.
До вздрогнул и поднял голову. Чонин продолжал поглаживать шрамы на тонкой руке, с трепетом ощущая шероховатую кожицу:
Неожиданно Кенсу улыбнулся. Так, как никогда до этого не улыбался. Робко, но настолько искренне и с любовью, что комната будто наполнилась мягким светом.
Сердце Чонина защемило от теплого болезненного чувства.
- У тебя такие живые и детские глаза, – шепотом сказал Чонин, привлекая к себе Кенсу и целуя его в бледные губы. – Я не позволю твоей боли сделать их пустыми.
- Кай…
«И я понял: вот ОНО! Я действительно люблю Лухана», - веселый голос Сехуна гулом зазвучал в сознании.
Вот ОНО. Он действительно любит До Кенсу.

*****
Он нежно касался губами выступающих ключиц, впалого живота, проводя горячими пальцами по ребрам и целуя небольшие розовые соски. Кенсу откинул голову на подушку и тихо простонал:
- Кай…
Ладони огладили худые бедра и бережно спустили широкие пижамные штаны. Чонин мягко обхватил рукой стоящий член Кенсу и стал осторожно двигать рукой, с трепетом наблюдая за тем, как на лице До появляется выражение робкого удовольствия.
- Кай… Как хорошо…
Почему-то заниматься сексом с Кенсу, когда любишь его, было намного больнее. Чонину настолько отчаянно хотелось, чтобы До было хорошо, что это превратилось почти в паранойю.
Забрать всю его боль без остатка.
Сделать так, чтобы он больше никогда не плакал.
Заставить его улыбнуться по-настоящему.
Прогнать из его мыслей призраков прошлого и заполнить их собой без остатка…
- Кай!
Кенсу гортанно вскрикнул и схватился дрожащими пальцами за его плечи. В руку выстрелило чужое липкое семя. Чонин аккуратно вытер руку о простынь, еле сдерживаясь, чтобы не облизать пальцы и не попробовать Кенсу на вкус.
- Кай… - выдохнул Кенсу и потянулся к его губам. Чонин покачал головой.
- Нет. Не зови меня больше Каем.
- Почему? – Кенсу посмотрел на него непонимающими глазами.
Потому что Кай другой. Он трахал тебя насухую, кончая в разорванный анус, он ненавидел тебя всеми фибрами души, считая выродком и ошибкой природы.
Холодный и бездушный Кай, лишенный эмоций.
А теперь он Чонин. Настоящий, живой и любящий просто до безумия.
- Я не люблю эту глупую сказку, – ответил Чонин и осторожно поцеловал Кенсу, поглаживая его по влажному от пота бедру.

*****
- Чонин-а…
Кенсу обхватил его лицо ладонями и провел тонким пальцем по губам.
- Расскажи мне о себе.
Чонин закатил глаза и поморщился:
- Я Ким Чонин, мне 23 года, я психиатр с дипломом, я красив, сексуален, умен и идеален.
- Чонин-а… - укоризненно покачал головой Кенсу.
Тот в ответ тяжело вздохнул. Рассказывать кому-то о своей жизни казалось ему проявлением слабости и ненужной сентиментальности. Ким Чонин всегда держал лицо и никогда не позволял себе раскрыться перед посторонним человеком.
Но ведь Кенсу другой.
У них же одна боль на двоих…
- У меня обычная скучная и неинтересная жизнь. Мой отец – известный в Корее врач-гинеколог, работающий одной из лучших клиник страны. Моя мать – кардиохирург, настоящее светило, ас в своем деле. С самого детства я очень хотел быть на них похожим…
Чонин слегка усмехнулся. В голове калейдоскопом закружились картинки из прошлого.
- Я почти никогда не видел их. Мама и папа целыми днями пропадали на работе, оставляя меня на попечение нянь. У меня были самые лучшие игрушки, я никогда ни в чем не нуждался, но... – Чонин запнулся, чувствуя, как глубоко запрятанная детская горечь разливается в груди. – Мне так не хватало их присутствия в моей жизни. Они не пришли на мой выпускной. Они пропустили мою церемонию вручения дипломов…
В глазах подозрительно защипало. Кенсу мягко обхватил его плечи тонкими руками.
- Сначала мне было больно оттого, что им на меня наплевать. Для родителей существовали лишь их больные. Шло время, и боль исчезла, потому что я понял, что чувствовать что-то – это девиантное отклонение. Это совсем необязательно, и без любви, тоски и радости намного проще и спокойнее.
- Но это же неправильно! – Кенсу покачал головой: - Глупый, глупый Чонин. Твои мама и папа очень тебя любят, хоть у них и не было времени, чтобы это тебе показать… - Он коснулся губами щеки Чонина. - Без эмоций человек мертв. Неважно, какие они - хорошие, плохие, сильные или совсем слабые, - но без чувств ты как без воздуха. Ты просто существуешь, дожидаясь окончания своего земного срока.
- Я знаю, – шепотом ответил Чонин.
- Я вот люблю тебя.
Кенсу залился краской и прижал узкую ладонь к губам.
- Я… я… у меня вырвалось… Я…
Чонин привлек его к себе, крепко сжимая в объятиях:
- Я ведь был таким идеальным и совершенным, существуя в своем собственном непроницаемом коконе. А потом появился ты – еле живой, на грани, но с такими теплыми детскими глазами. Такая неправильная, сломленная Герда, растопившая душу ледяного принца Кая.
Чонин закрыл глаза, чувствуя, как старательно сдерживаемые эмоции переполняют его, со свистом вырываясь из отчаянно бьющегося сердца.
- Я люблю тебя, До Кенсу. Ты моя личная боль, которую я не хочу отпускать ни за что на свете.
На глазах До выступили слезы. Он улыбнулся и провел рукой по обтянутой белым халатом груди.
- Не отпускай меня здесь, хорошо?
- Не отпущу, – шепотом ответил Чонин, расплываясь в неловкой ответной улыбке.
Кенсу замер.
- Ты так красиво улыбаешься… Делай так почаще.
В ответ Чонин молча поцеловал его в уголок рта и опустил голову на худое плечо, наслаждаясь ощущением чужого тепла.
Это так здорово – научиться чувствовать заново.

*****
Резкий звонок прорезал ночную тишину. Чонин застонал и нашарил рукой лежащий на тумбочке мобильный.
- Какого черта?!
- Доктор Ким, тут Вашему пациенту плохо… - раздался в трубке испуганный голос медсестры.
Сердце пропустило удар.
Кенсу!
Чонин сорвался с места и побежал, не обращая внимания на сползающий с плеч халат. В голове отчаянно билась навязчивая мысль: только не это! Только бы Кенсу не…
Он ворвался в палату, растолкав столпившихся санитаров. Кенсу лежал ничком на полу и тихо поскуливал, царапая отросшими ногтями грязный холодный пол. Увидев Чонина, он глухо застонал и отчаянно потянул к нему худые дрожащие руки:
- Чонин-а…
Тот бросился к До, крепко прижимая его к себе. За спиной раздался спокойный голос Сехуна:
- Ребята, расходимся, все под контролем. Доктор Ким сейчас со всем разберется.
Дверь в палату с треском захлопнулась. Голоса стихли, и воцарилась тишина, прерываемая лишь тихими всхлипываниями Кенсу.
Чонин почувствовал огромную благодарность.
Спасибо тебе, О Сехун. За то, что понял все прежде, чем это смог осознать Ким Чонин.
Он прижал к себе Кенсу, ощупывая трясущимися ладонями дрожащее тело:
- Что с тобой, малыш?! Тебе плохо?!
- Она вернулась, Чонин-а… - прошептал До и поднял голову, встречаясь взглядом с Чонином.
Тот ощутил, как в душе разливается липкая тревога. Слишком безумными и лихорадочно блестевшими были широко распахнутые карие глаза.
- Я думал, ты прогнал ее, - шептал Кенсу, отчаянно прижимающийся к нему. – Но она вернулась. Она снова нашла меня, Чонин-а… Мне страшно, мне так страшно сейчас…
Он безнадежно заплакал, стискивая пальцами обшлага халата Чонина. Тот лишь крепче прижал его к себе, целуя в макушку и лихорадочно повторяя:
- Не бойся, Кенсу… Я не дам ей забрать тебя у меня. Я спрячу тебя от нее так, что она никогда тебя не найдет.
- Но… как? – тихо спросил До. – Это бесполезно. Как бы я ни старался от нее спрятаться, она все равно меня находит. Я менял квартиры, я переезжал в другой город, но…
Чонин стиснул его в объятиях, баюкая и поглаживая по выступающим позвонкам:
- Она находила тебя потому, что все это были места с открытыми дверями. А я заберу тебя домой. Мы закроем двери в наш дом, и она просто не сможет туда зайти. А если и просочится… то мы встретим ее вместе.

*****
- Поздно.
Чонин вздрогнул и затравленно обернулся. Сехун стоял за его спиной, оперевшись на дверь в кабинет главврача.
- Я уже уничтожил его имя из нашей базы данных и из базы данных Корейской системы здравоохранения. – Он предупреждающе поднял палец вверх, видя, что Чонин порывается что-то сказать. – Не спрашивай меня как. У меня был хороший знакомый, которому не слабо взломать сервер правительственной сети.
Донсэн слегка прикрыл глаза.
- А еще я сжег его историю болезни. Так что теперь До Кенсу чист, абсолютно психически здоров и не числится в списках неблагонадежных граждан. Он может запросто начать новую жизнь, тем более что он как-то ухитрился закончить экономический факультет какого-то заштатного института. – Он передернул плечами. – Ума не приложу, как он смог это сделать в перерывах между суицидальными припадками и наркотическими запоями.
- Это было по социальной правительственной программе, – машинально ответил Чонин. Сехун щелкнул пальцами:
- Мы так и думали!
- Но… зачем? – шепотом спросил Чонин, ощущая, как его до краев переполняет болезненная благодарность.
Сехун внимательно на него посмотрел и слегка усмехнулся.
- Дурак ты, доктор Ким. – Он подошел к замеревшему Чонину и похлопал его по плечу. – Не упусти его, хорошо? Готовь его к выписке и увози отсюда прямо завтра. И старайся печь ему торты почаще: сладкое – это одно из лучших реабилитационных средств.
- Я не умею готовить, – глупо отозвался Чонин.
Сехун закатил глаза.
- Научишься.
Он замолчал, продолжая буравить Чонина внимательным взглядом. Где-то в глубине Ким увидел ее: боль Сехуна, пустившую корни сквозь кожу, ткани и нервы прямо в сердце.
И внезапно он все понял.
- Спасибо тебе, - тихо сказал Чонин. – Я завтра же куплю кулинарную книгу.
Он широко улыбнулся и вышел из кабинета, оставляя Сехуна одного в комнате. Тот некоторое время молча стоял у стола главврача, затем опустился в глубокое кожаное кресло.
Шторы на большом широком окне были раздернуты, и помещение освещалось мягким голубоватым светом.
Сехун закрыл глаза, смаргивая выступившие слезы.
- Ты ведь все знал заранее, Лухан. Ты всегда все знал заранее…

- Я взломаю сервер и удалю данные Кенсу вместе со своими.
- Но зачем?! Чонин ненавидит его всеми фибрами души и больше всего на свете хочет, чтобы он сдох!
Лухан слегка улыбнулся и быстро застучал пальцами по клавишам компьютера главврача:
- Глупый мой Сехун-ши… Ненависть – это тоже чувство. А, если Кенсу заставляет Чонина хоть что-то чувствовать, значит, он пробудит в нем и остальные эмоции.
- Как?
- Через боль, Сехун-ши. Через одну боль на двоих. – Лухан продолжал с остервением долбить по клавишам. – А мы просто поможем им начать жизнь заново. Без призраков прошлого.
Лухан посмотрел на Сехуна теплыми любящими глазами.
- Чонин-а так напоминает мне тебя. Я буду рад увидеть улыбку на его лице. Думаю, она замечательная.

- Ты был прав, Лухан. – Сехун улыбнулся сквозь выступившие слезы. – Действительно, замечательная…
Он не видел, как рядом с ним в лунном свете стоит худой невысокий юноша, смотря на него с любовью. И держа за руку девочку в розовом платье.

*****
Чонин осторожно толкнул оббитую черной кожей дверь и посторонился, впуская Кенсу внутрь:
- Заходи.
До подчинился, осторожно вступая в прихожую и с робким любопытством оглядывая интерьер. Он перевел неуверенный взгляд на Чонина:
- Я буду здесь жить?
- Это теперь твой дом, - Чонин проверил, надежно ли заперты замки, и поставил на пол пакеты с едой. - Дверь направо – ванная, дверь по центру – гостиная, дверь налево – спальня. – Он тихонько рассмеялся и подтолкнул замеревшего Кенсу. - Иди и помойся, а я пока испеку пирог. Вот тебе тапки, в ванной возьмешь мой халат.
До молча кивнул и, скинув с ног старые кроссовки, надел пушистые домашние угги с кисточками. На лице появилась восторженная улыбка:
- Какие теплые…
Чонин молча наблюдал за тем, как Кенсу идет в ванную слегка шаркая ногами в больших и смешных тапках. Дверь с легким стуком захлопнулась, и чуть погодя послышался шум воды. Чонин подхватил пакеты с едой и пошел на кухню.
Руки осторожно резали яблоки, взбивали желтки с мукой и месили тесто. Когда пирог приобрел похожий на картинку из кулинарной книги вид, Чонин поставил шарлотку в духовку и впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым. Он стер муку с взмокшего лба и опустился на стул, наблюдая за тем, как в духовке поднимается тесто.
Он смог это сделать. Он смог спрятать Кенсу от преследовавшей его боли.
Боль никогда не приходит в дом, где живут счастливые и любящие люди.
И даже если она открывает двери, то ее встречают вместе.
А когда боль одна на двоих – это не так страшно.
Из ванной послышалось тихое пение Кенсу. В душе Чонина медленно разливалось чувство тепла и умиротворения.
Внезапно потянуло горелым. Чонин коротко ругнулся и бросился к духовке, вытаскивая подгоревший пирог.
- Черт возьми, как он так быстро приготовился?!
- Ты просто поставил рычаг на максимум, – раздался за спиной веселый голос.
Чонин обернулся и увидел Кенсу, закутанного в слишком большой для него халат, раскрасневшегося после душа и очень домашнего. До подошел к столу и отщипнул кусочек от шарлотки, опуская его в рот:
- Знаешь, а вкусно…
- Ты ведь врешь, да? – страдальчески спросил Чонин.
- Вру.
Кенсу не выдержал и прыснул, разражаясь звонким счастливым смехом. Неожиданно он осекся и изумленно прижал ладони к губам, не веря, что это только что был он.
- Не бойся смеяться, – сказал Чонин, обнимая До и вдыхая запах геля для душа и чистого тела. – Садись, сейчас будем есть этот подгоревший ужас и пить чай. И вообще, - он внимательно посмотрел на Кенсу. – что надо сказать?
Некоторое время До непонимающе смотрел на него, раздумывая. Наконец губы тронула робкая улыбка.
- Я… дома.

* Wo ai ni, wo zuì qinjì n de ren - я люблю тебя, мой самый близкий человек (кит. ).

The End.

Не забудьте оставить свой отзыв: https: //ficbook. net/readfic/1267193