КНЯЗЬ СЕРЕБРЯНЫЙ

История: бывшая дворянка Анна Дмитриевна Вяземская возвращается в Советскую Россию после нескольких лет эмиграции. За помощью обращается к герою Гражданской войны – Михаилу Николаевичу Тухачевскому.

Набросок прибытия:

и приду к ней, скажу, — дорогая

видел я удивительный сон

ах, мне снилась равнина без края

и совсем золотой небосклон

знай, я больше не буду жестоким

будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним

я уеду далёким-далёким

я не буду печальным и злым

мне из рая, прохладного рая

видны белые отсветы дня

и мне сладко, — не плачь, дорогая,

— знать, что ты отравила меня

В Михайловском театре тесно — оперу «Реквием» ставят довольно редко, так что весь свет Петербурга спешил занять места в партере и выхватить пару чистейших нот, блестяще исполненных оркестром. Анне душно и неуютно, она чувствует, как давит ей французский корсет, как больно ступать в новых атласных туфлях; Анна не понимает, почему все они — сверкающие, жители седьмого неба, топящие свою роскошь в вине; почему все они здесь сейчас, когда дети их и дети их слуг вставляют в пистолеты патроны и вытирают грязными тряпками кровь с обугленных лиц.

Шёл тысяча девятьсот пятнадцатый год, а Россия всё ещё жила в девятнадцатом веке романтизма — и это её последний рубеж.

Анна Дмитриевна открывает веер, специально подобранный под её вечерний туалет, и чуть наклоняет голову — в правой ложе сидит Феликс Юсупов с молодой женой; Анна бывала в их дворце на Мойке однажды: любовь их к богатству казалась чрезмерной даже для самодостаточного дворянина. Но всё же она им улыбается — не знает ещё, что спустя тридцать пять лет она прочтёт мемуары князя, узнает об убийстве таинственного Распутина; сейчас графиня знает лишь, что мир за дверями Михайловского рушится, чувствует это до боли в костях, но молчит — потому что в царской ложе дают добро начинать спектакль.

В России всё будет так, как скажет самодержец — этот закон выскоблен на могилах тысяч его подданных.

***

Петроград содрогается — гранитные плиты его прощаются с пароходами, на которых отплывают в своё безрадостное и безотрадное будущее лучшие умы бывшей империи, загнанные в угол и растерянные аристократы; бедные дети их обречены на скитальческую жизнь в эмиграции и нескончаемый плач об утерянном — никогда им не позволят забыть их имён и происхождения, в сердцах взрастят ненависть к новой России, но заставят любить старую — тёплую, безмятежную и бережно оберегаемую царственной дланью.

Плачущие, бедные, жалкие графини, княгини и баронессы бросают в холодную Неву белые платочки с вышивками, чтобы слёзы их смешались с невской водой.

Анна чувствует, как смертельный северный ветер продувает её старое пальто, так что она даже сжимает зубы; в руках у неё — одна-единственная сумка, последнее богатство, которое осталось у неё после жизни в Болгарии.

Когда она входила в Софию, погоняемая, как гнедая, ветром революции, она ещё не знала, что Болгария заберёт у неё последнее — право на выбор.

В 1918 году Вяземские — мать и дочь — покинули свой прелестный особняк на Английской набережной, не закрывая дверей: они знали, что его придут разграбить, и не хотели, чтобы акт этот свершился насильственно. Анна с матерью Еленой уплывали беспрепятственно и тихо, потому что оставались ещё в столице люди, готовые помочь семьей Дмитрия Яковлевича Вяземского — он отдал свою жизнь во всё ещё продолжающейся войне с Германией, а больше у женщин рода Вяземских никого не было.

Они плыли в лучшую жизнь — туда, где аристократок приняли бы достойно, дали бы шанс начать всё сначала; они убегали от неизбежной реальности, которая хлынула на Россию, как страшное и беспощадное торнадо; они не знали, как сражаться с такой невероятной силой, и уж точно им не приходила в голову ошеломляюще страшная мысль — в этом крахе виноваты они и им подобные.

Но Болгария никого не пощадила — Елена Борисовна, женщина преклонных лет и строптивого характера, по приезде слегла и уже не оправилась; водный вояж отнял последние её силы, которые ещё поддерживали в ней жизнь после смерти мужа. Анна продавала платья и украшения красивым болгаркам, с удивлением рассматривающих элегантную русскую в старой порванной шали. Анна проводила у постели умирающей матери день и ночь, два месяца сражаясь за её жизнь — так она сражалась за своё прошлое, которое безвозвратно ушло, и через несколько лет уже никто и не вспомнит, что на свете жили её мать, её отец и она сама — Анна отпустила свою пустую и ненужную жизнь, уезжая из Петрограда, но отпустить саму себя была не способна.

Посольство Российской империи в Болгарии закрылось к концу 1918 года, так что молодая графиня Вяземская не имела ни юридической, ни фактической возможности получить в этой стране помощь; документов своих она на руках не имела — по страшной случайности она оставила их в России, бумаги матери уже ничем не могли ей помочь, а идентифицировать её личность — тем паче.

Анна Дмитриевна навсегда закрыла глаза своей матери, заперла дверь в крохотной съёмной комнатушке и подошла к распахнутому окну — в Софии пахло пряностями и травами, клевером и чаем; Анна могла забыть свою личность и начать всё заново, сойти за болгарку и работать швеёй, взять себе новое имя и спрятать под деревом в парке всё, что могло выдать в ней представительницу «голубого» дворянства.

Анна могла.

///

Бывшая графиня провожает пустым взглядом отплывающий пароход и сочувствующе улыбается плачущим женщинам на палубе — за морем их ждёт беспроглядное одиночество, от которого убежала Анна; она вернулась в Россию, чтобы требовать от новой власти справедливости.

Никто и никогда не заставит её отказаться от своего имени и своей родины — так она решила, стоя у тела своей умершей матери.

Гражданская война перекроила историю Россию до неузнаваемости — в стране царствовала новая идеология, у руля стояли новые вожди, люди прославляли новых героев; Анна Дмитриевна Вяземская была рудиментом, лишней деталью в этой абсолютно новой жизни — но она зачем-то в неё входила, требуя законного места.

Она ведь практически ничего не знала о том, сколько белых офицеров полегло в битве за Россию; и уж точно ей было неизвестно правило — из эмиграции никто и никогда не возвращается.

Петроград облачился в кроваво-красное; Петроград праздновал, Петроград бесновался — с концом Гражданской войны в страну пришёл мир, и люди спешили благодарить. Город сменил мундир на рабочую куртку и сапоги, а на стенах в квартирах вешали не портрет уничтоженного в Иркутске Колчака, а фотографию героя новой России — Тухачевского.

У Анны Дмитриевны одна правда — её покрытая пеплом революции жизнь, за которую она борется; Анна прямо с набережной движется в сторону Главного штаба; знает, что именно там разместился Михаил Тухачевский со своими друзьями. Всё это ей рассказали во время плавания — утверждали, что Тухачевский и сам из дворянской семьи, так что может помочь восстановить доброе имя, или, по крайней мере, позволит жить неприметную и тихую жизнь без страха быть убитой или ограбленной.

О Михаиле ходила добрая слава — Анна поверила в этот миф, потому что хвататься больше было не за что.

Поэтому она шла преклонять колени перед новой властью, чтобы не потерять себя. И гордо подняла уставшую голову, когда ей отказали открыть двери в Главный штаб.

Набросок сцены расставания: Анна узнаёт о расстреле своего возлюбленного Михаила Тухачевского.

Зарделся на северных склонах новый, тысяча девятьсот двадцать пятый год — его Анна встречала в одиночестве её старой комнатки на Литейном, перебирая спрятанные здесь Михаилом бумаги. Позади её воспалённого и усталого сознания остались дни ареста, тишины, ожидания; её тонкая и незаметная фигурка осталась вне поля зрения сотрудников ОГПУ, которые действовали очень умозрительно — всего лишь выполняли заказ. Бывшие герои Гражданской войны, вестники российской революции с позором сажались в холодные камеры, где условия — сто крат хуже царских. Приходил к власти Иосиф Сталин, равных которому — нет; а если и есть — он их уничтожал.

Анна лежит на узкой и неудобной кровати, выдыхая холодный пар в душную темноту; на потолке перед ней возникают неясные образы прошлого, и всё смешивается — детство, особняк отца, блестящие платья великих княжон, потерянный взгляд Феликса Юсупова в ложе Михайловского театра; а дальше кровь, запах табака и горечи, стая военных кителей — и во всём этом её маленький, тайный, до безумия оберегаемый мир, поделённый на двоих.

Она никогда ничего не просила — после жестокого падения Анне не нужен был статус, возвращение былых прав (да это и невозможно), престиж и признание общества новой России; она продолжала учить детей простых рабочих и заслужила их уважение и даже любовь; Михаил предлагал ей жить у него, в комфортабельной квартире на Миллионной улице (дом этот принадлежал когда-то Демидовым, друзьям её семьи), но Анну не радовала участь стать содержанкой. В их общей истории любви они оказались наравне.

И теперь он погибал, а она — наблюдала за казнью.

Её даже не вызывают на допросы, это — лишние заботы, копание в грязном белье; сотрудники ГПУ выполняют чётко поставленную задачу, показания нежены не будут иметь смысла в деле, исход которого предрешён. Анна, конечно, об этом не знает, бьётся в старые двери здания на Гороховой улице и раз за разом слышит — нельзя, гражданка, вы задержанному родственницей не приходитесь, информацию по делу мы не разглашаем — Анна слушает, но не понимает.

Этот круг смерти словно смыкается в этом самом месте, на пороге ленинградского представительства ОГПУ; когда-то она также стояла у ворот Главного штаба, требуя встречи с героем войны, любимцем новой власти — теперь он в шаге от вечности, преданный своей страной.

Теперь ты понимаешь, каково мне было, Миша.

Анна не запирает дверь на ключ, теряя всякое внимание к деталям; все документы и письма она сожгла, оставила себе только маленькую фотографию — Тухачевский в форме, на груди — ордена за отвагу и победу в Гражданской войне. Кто теперь его вспомнит? Эти звери позаботятся, чтобы лица и имена героев были стёрты, забыты, ликвидированы.

Тянется третий месяц, как Анна прокладывает свой незамысловатый путь до Гороховой: с Литейного на Невский, потом — по Малой Морской и сразу налево, к главным дверям управления; там её по обычаю встретит дежурный офицер, проверит документы и (даже сочувственно) головой покачает — ничего не известно, дело по товарищу М. Тухачевскому передано в московское отделение ОГПУ. Бывшая княжна только кивнёт, привычным взглядом осмотрит потемневший и холодный холл, натянет тёплое пальто и выйдет на улицу — чтобы снова, тем же маршрутом, дойти до дома.

Чтобы завтра, тем же путём, снова прийти к нему.

мы на горе всем буржуям

мировой пожар раздуем,

мировой пожар в крови —

господи, благослови!

В школе необычайно тихо сегодня, словно всех неожиданно объединило какое-то страшное горе; Анна Дмитриевна закрывает дверь, оставляя детей дописывать работу по русской литературе, и открывает газету, что нашла в учительской — его фотография станет символом предательства.

Анна водит пальцами по строчкам, они жирно подчёркнуты:

требуемрасстрела!

троцкистскихибухаринскихлазутчиковистребитьвсехдоодного

изменникиродины

И его имя среди всех прочих — Михаил Николаевич Т.

Ей кажется незнакомой эта болезненная тишина; Анне невдомёк, что все вокруг обескуражены и поражены — герои, военачальники, символы советской власти — все они предатели, лжецы, провокаторы. Даже детям странно и неуютно — всё, во что они верили, теперь словно не имеет смысла. В распахнутом пальто, без перчаток, холодная и словно пьяная, Анна забегает в знакомое до грудной боли здание — её встречают равнодушно.

Они всё знают.

Здесь замыкается круг.

Тошнота подступает резко, ощутимо; Анна останавливается напротив Зимнего дворца, у спуска к набережной, спотыкается и падает на колени — руки раздирает в кровь, но всё, что имеет для неё значение, это лишь одна мысль

оглушительная, больная, смертельная

Я поверила в эту страну, Миша, потому что в неё верил ты.

Она смотрит, как проплывают мимо небольшие суда, на них восторженно осматриваются приезжие гости — Анна чувствует, как отвращение к этому городу, к новой России, частью которой она стала, подступает к горлу;

Ты любил эту Россию, Миша, а она выстрелила тебе в лоб.

///
реквием

Последнюю ночь в Ленинграде Анна провела в крохотном углу своей комнаты, сжимая в руке фотографию — она знала, что навсегда избавится от неё завтра, когда уедет; оставит здесь все документы, всё, что позволяло жить ей в этой стране последние годы. Если не удастся пересечь границу — Анна не испугается смерти и тюрьмы. Анна знает теперь, что место, в котором отведены ей годы жизни, Господь назвал адом.

Последний человек, которого я любила — это ты.

так идут державным шагом —

позади — голодный пес,

впереди — с кровавым флагом,

и за вьюгой невидим,

и от пули невредим,

нежной поступью надвьюжной,

снежной россыпью жемчужной,

в белом венчике из роз —

впереди — исусхристос.