Вячеслав Бадовский

Нёмка

Вячеслав Бадовский

Ирине…

Приказ о своём отпуске я увидел две недели назад, нои за КПП штаба Северного флота не почувствовал себя на свободе. Осталось не попасть на патруль, чтобы не прихватили за неуставную форму одежды. Неуставные бескозырка и клеш, приталенную фланель, гюйс со вставками и погоны, ботинки с высоким и скошенным каблуком, а ля «Битлз». Всё это придавало особый шик отпускнику, но и увеличивало шанс досрочно закончить отпуск.

Только в автобусе: Североморск - Мурманск - Аэропорт, я успокоился. Еще раз проверил документы: военный билет, отпускной лист, драгоценный авиабилет«Мурманск-Симферополь», сувениры и испытал состояние высшего счастья. Кто служит в Заполярье и едет в отпуск за хорошую службу, - меня поймёт.

В автобусе я обратил внимание на девушку, приятную на вид, одиноко сидевшую на задних сидениях. Перспектива приятно провести дорогу и поделиться своим счастьем решительно направила меня в хвостовую часть аппарата. Вежливо поздоровался и попросил разрешения составить компанию.

Девушка как-то странно посмотрела мимо, как будто не к ней обращается такой бравый дяденька! Я был молод, амбициозен, но стушевался. Ух ты какая! Присел через место от дамы. Чтобы как-то скрыть замешательство, раскрыл дипломат и предложил горсть шоколадных конфет невоспитанной и высокомерной соседке: «Угощайтесь, девушка! » Девушка и бровью не повела. Но чуть повернув голову и заметив мой широкий жест, неожиданно так хорошо улыбнулась, как-то виновато замотала головой и быстро раскрыла сумочку, протянула уже мне что-то в иностранной упаковке. Жвачка! Поблагодарив, я прочитал: «MadeinDenmark! О, Датская! » В то время это была редкость! «Дания? » - повторил я. Она беспомощно посмотрела на меня и сделала какое-то движение руками около ушей. Моё лицо запылало. Глухонемая! Вляпался! Чтобы как-то скрыть замешательство, я стал усердно распечатывать продукт заморской демократии и думать, что дальше делать. С соседних кресел насмешливо поглядывали «доброжелатели». А девушка также порывисто достала тетрадку, карандаш и протянула мне, показывая знаками, мол, объясняй, как ты докатился до такой жизни!

Через 10 минут мы уже знали, как нас зовут. Ей 16, а мне 19 лет. Она учится в Ленинграде в интернате для глухих. Я еду в Крым в отпуск на 10 дней. Что она на каникулах у мамы в Североморске и едет в гости к тёте в Мурманск.

После испытанного шока меня снова прорвало. Проявив чудеса изобретательности в мимике и стенографии, я рисовал животных, людей, выдал столько информации о том, что мне интересно, а, значит, и ей тоже, что и соседи начали прислушиваться. Дискомфорт прошёл. Мы смеялись, опьяненные весной, удивительным солнечным днём и друг другом.

Обменялись адресами. В интернате им запрещали общаться с абсолютно здоровыми людьми. Удивительно, но объяснимо, что она не знала многих примитивных вещей. Тогда же мне было все равно. Я был молод и счастлив.

В Мурманске она сошла, и пока автобус стоял, мы «переговаривались» через окно. Письмо! Я пишу, она отвечает. Потом она повернулась, пошла через толпу, я видел, как она столкнулась с мужчиной, неожиданно отмахнувшись рукой так, что он даже опешил. Бедная! Так и под машину недолго!

Долетел до Симферополя без проблем. Увидел маму, родных. Дорожное приключение забылось. Но как-то мама подала мне конверт из Ленинграда. И здесь я испытал шок во второй раз…

Бессвязные каракули, обрывки фраз с орфографическими ошибками. Местоимения «я» - нет.

Я относился очень серьёзно к эпистолярному жанру. В те времена читали и писали больше, чем сейчас. По письму было видно, что за человек, уровень его эрудиции (IQ). А тут!

Я испытал разочарование и стыд за себя. И за неё. Ну а что можно было ожидать от обиженного природой ребёнка?

Возвращался я из отпуска поездом. Ехал 4 дня в промерзшем, облёванном вагоне, никак не мог уснуть от холода. Но скоро дорожный кошмар кончился. Начались заполярные будни и ночные вахты. Вскоре мама из Крыма прислала ещё одно письмо от моей попутчицы. Опять признание в любви, приглашение в гости во время её каникул в Североморске. Идти не хотелось. Не знаю почему, но я пошёл в увольнение. Нашёл адрес. Позвонил. Меня ждали. Дикий восторг по поводу моей персоны. Раздев, она потащила меня знакомиться с матерью.

«Где же ты нашёл мою принцессу? », - спросила её мать, не первой свежести женщина, собираясь работать в ресторан. «Ты уж её не обижай», - сказала она уходя. «Бог с вами, - подумал я, - она уже обижена».

Мы остались вдвоём. Телевизор работал без звука. «Ну да, она же не слышит» -сообразил я. Сели на диван. Принцесса прижалась ко мне, как счастливый ребёнок. А я думал, что я здесь делаю? Собственно, и я был такой же наивный ребёнок, но в военно-морской форме, давший присягу на верность Родине. Мы жили в великой стране, мы мечтали о лучшей жизни. Не о той, которая накрыла нас сейчас. Тогда все жертвы были оправданы великой целью. Потомки рассудят, кто был прав. Не дай Бог жить в эпоху перемен!

Наверное, в глазах этой девочки, я что-то из себя представлял, если она, выросшая в интернате без отца и нормальной семьи, потянулась к такому же молодому парню, не лишённому кое-каких талантов.

Без стука в дверь – соседка! «Чем занимаетесь? А, рисуем! » Портрет моей принцессы! На службе я был знатным портретистом. Участвовал в выставках в Доме офицеров. Сам командующий Северным Флотом отмечал мои портреты сослуживцев.

Опять соседка! Чем, мол, занимаетесь? Я стал собираться, несмотря на горячие протесты хозяйки. Пообещал прийти 1 января. Прощание с объятиями! Слёзы! «Приходи!!! »

… Ну вот и Новый год! 1980-й. Чаепитие. Поздравления, фото на память, гитара, телевизор! На следующий день я пошёл, как и обещал, в гости. Взял обещанное фото, подарок – рисунок «300 спартанцев» - сюжет из битвы. Шинель я не успел снять. Так и простоял в прихожей 5 минут, обнявшись…

Конечно, ни до, ни после, так меня никто не встречал и не обнимал, кроме моего ребёнка - дочери, которую я не видел 8 лет. Но это совсем другая история. А это было такое искреннее первобытное счастье, что мне было неудобно за мою скромную персону! Только сейчас я понимаю, кем я был для неё в то время. Чтобы я дал, посмотреть на того себя, до перестроечного молодого парня.

Внезапно, словно вспохватившись, потащила меня, не успевшего заправить гюйс, в зал. Я так и застыл на полуслове…

В комнате стоял дикий новогодний перегар. На кровати лежала её мать с каким-то мужиком, с такой отвратной рожей, что даже по спящим было видно, что они пьяные в дым. Рядом с ложем стоял стол с остатками торжества. К нему-то она и тащила меня.

Мол, налетай! Подешевело! Хотя на службе нас изысками не баловали. Но меня чуть не замутило! Боже мой! Какая проза! Я выскочил из комнаты: «Собирайся на улицу! ». Не пьющий и не курящий в 19 лет, я вдохнул новогодний воздух с облегчением.

Решили идти на каток. Моё любимое место в увольнении. Сдаёшь форму, под ней трико двойное, шапочка спортивная, берёшь на прокат коньки-ножи, беговые. И ты – гражданский человек! Свет, музыка, девушки, молодёжь, смеются, падают, веселятся. Здесь про всё забываешь: бессонные ночи, авралы, наряды, учения, НАТО. Катаешься до изнеможения.

Но праздника не получилось. Стоять на коньках она не умела. Её несколько раз сбили с ног. Она не слыхала криков. Я взял её за руку и не отпускал уже. Какой-то молодой придурок узнал её. И начал дразнить нёмкой. Я даже заступиться не мог за неё. Я в увольнении, а, значит, никаких эксцессов с моей стороны к этому сопляку. Она побежала за ним, упала, никакой координации. Вот так покатались! Дальше я возил её, как мог, не отпускал, она успокоилась, развеселилась, как ребёнок.

Когда я был один на катке, хоть бы кто-то обратил на меня внимание? Сейчас же наш тандем был на виду. Она вела себя нестандартно. Многие её узнали на катке и глядели на меня странно, подозрительно, с издёвкой. Я же был в форме ВМФ. Я увёл её с катка мокрую от снега, но счастливую, раскрасневшуюся, неожиданно похорошевшую.

Сам я чувствовал себя скверно. Толпа. Серая, ничего не прощающая, не такого, как она.

Подобный случай был у меня до службы в Военно-морском флоте. В Севастополе я ходил в изостудию в ДК Строителей. Педагог, натурщицы, постановки натюрмортов. Всё серьезно. Вместе с нами занимался Саша. Лет тридцати. Рост 135. Мы вдвоём ходили на «Мулен Руж». Фильм про художников, ТулузЛотрека, инвалида-карлика, как и Саша. Зашли в кафе, и Саша очень неуютно чувствовал себя среди этих бесцеремонных взглядов, чуть только пальцами не показывали. «Смотри, - сказал он, - как тяжело жить, когда у людей нет внутренней культуры, такта понять другого, не такого, как ты! » Я запомнил его слова. Мир был таким всегда. Не знаю, насколько жалость унижает человека, но мне больно смотреть на таких ущербных людей. Ведь мир стал ещё хуже, циничнее с тех пор.

У меня хватило ума не делать кислую рожу. Продлевая агонию её счастья, улыбаясь стряхивать снег с её простенького пальто, стоя на коленях, распутывать шнуровку на прокатных коньках, снять мокрые варежки ее и надеть на маленькую девичью ручку свои перчатки, простые флотские. Но их носят все, от матроса до старших офицеров. По её глазам я понял, как ей приятен этот жест.

У меня заканчивалось увольнение. Или так мне казалось? Вернулись домой. Не раздеваясь в прихожей, я чуть не забыл подарить обещанную фотографию. Благодарные объятия. «Ну, мне пора», - показываю на часы. Вечерняя проверка. Служба.

Она, наверное, поняла, что я больше не приду. Молча плакала, показывала фото моё и прижимала к сердцу, слева. Потом обняла меня так, что я даже растерялся и стоял, как дурак. Мне было стыдно за то, что задурил девчонке голову, как бы допустил её к себе, а сейчас вот ретируюсь от греха. Ведь перспективы в наших отношениях никакой. Она, как мне казалось, из другого мира. Обидно, но такой искренности чувств я больше потом не видел, да и не увижу.

Может быть, это и было моё счастье, которое я не захотел принять с благодарностью. И что я имею сейчас? Да ничего!

С силой я расцепил её руки и выбежал из подъезда. В памяти и сейчас стоят глаза обиженного ребенка, распухшее от слёз лицо. И что я тогда мог в своих наивных мечтах о гармоничном мире, о будущем, которое представлялось мне необыкновенным.

Несколько лет назад, копаясь в своих бумагах, нашёл я её письмо. Её крик о помощи, о любви… Мне стало больно и стыдно. Стыдно за себя. Помнишь ли ты меня, принцесса? Если помнишь – прости!

1980-2004-2013 гг.

P. S. Этой зимой «добрые люди» выбросили на мороз (-35 градусов) белого котёнка. Приблудился к нам. Уже 3-й. Совершенно глухой. Привет из прошлого?

ВячеславБадовский