Главная

Контакты

Случайная статья

• Автоматизация
• Антропология
• Археология
• Архитектура
• Биология
• Ботаника
• Бухгалтерия
• Военная наука
• Генетика
• География
• Геология
• Демография
• Деревообработка
• Журналистика
• Зоология
• Изобретательство
• Информатика
• Искусство
• История
• Кинематография
• Компьютеризация
• Косметика
• Кулинария
• Культура
• Лексикология
• Лингвистика
• Литература
• Логика
• Маркетинг
• Математика
• Материаловедение
• Медицина
• Менеджмент
• Металлургия
• Метрология
• Механика
• Музыка
• Науковедение
• Образование
• Охрана Труда
• Педагогика
• Полиграфия
• Политология
• Право
• Предпринимательство
• Приборостроение
• Программирование
• Производство
• Промышленность
• Психология
• Радиосвязь
• Религия
• Риторика
• Социология
• Спорт
• Стандартизация
• Статистика
• Строительство
• Технологии
• Торговля
• Транспорт
• Фармакология
• Физика
• Физиология
• Философия
• Финансы
• Химия
• Хозяйство
• Черчение
• Экология
• Экономика
• Электроника
• Электротехника
• Энергетика

ЗВУК ТВОИХ ШАГОВ

Название: Звук твоих шагов
Автор: tesey (здесь: asanna)
Бета: Alisiyo
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Гарри Поттер / Северус Снейп
Категория: слэш
Жанр: драма, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: В начале был звук. Больше всего, что у меня было, вернее всего, что у меня есть, важнее всего, что у меня будет - звук твоих шагов.
Предупреждения/Примечания: АУ, ООС, вампиры

ЗВУК ТВОИХ ШАГОВ

Тебе
Каждой драгоценной капле твоей крови

***
В начале был Звук.
Именно так.
Из вязкой, похожей на болотную тину тишины сознание вдруг выхватило звук. Он был негромким, неровным, прерывистым, странным и поначалу не вызывал ровно никаких ассоциаций. Потом стало понятно: это шаги. Сначала - три в одну сторону, потом – три в другую, потом – один скользящий шаг ближе… Это сейчас я с легкостью складываю слова в картинку, а тогда… Тогда я даже не мог вспомнить простое слово «звук». Слова всплывали медленно, одно за другим, в такт движению шагов рядом. Потом я стал осознавать, что такое «слова». Потом я вспомнил слова, какими когда-то называл себя: «Гарри… Гарри Поттер…» И словно странное эхо моих мыслей рядом прозвучало:
- Кончайте придуриваться, Поттер! Вы уже совершенно определенно пришли в себя. Открывайте глаза.
И этот голос был мне знаком. Только… Нет, безусловно, иногда информации становится слишком много! Но глаза я все-таки открыл.
- Профессор, это вы?
Он стоял рядом: привычно-черный, мрачный, недовольный всем на свете. Точно такой, каким я его знал… до того… до того, как…
- А что, имеются сомнения? – и это был - совершенно точно! - тот самый, похожий на карканье ворона голос, которым он когда-то пугал учеников на уроках Зельеварения.
- Нет… Но вы же… умерли?
Каюсь. В тот момент я был не в самой лучшей форме. Иначе ни за что не посмел бы задать подобный вопрос Северусу Снейпу. Сейчас он достанет из складок мантии палочку и хладнокровно произнесет: «Авада Кедавра! »
Но «Авада» не прозвучало.
Снейп ухмыльнулся уголком рта, так, как умел только он, и слегка наклонил голову.
- Умер, Поттер. Так же, как и вы.
Это было жестоко. Хотя и абсолютно полностью вписывалось в стиль наших с ним непростых отношений. Правда, раньше я как-то не замечал за Снейпом склонности к настолько черному юмору. К любому юмору, по правде-то говоря. А еще… Мне казалось, мы оставили годы взаимной ненависти там, на залитом его кровью полу Визжащей Хижины.
Веки опустились сами собой. Мне не хотелось участвовать в очередном злом и глупом фарсе. Слегка замутило.
- Поттер, не уплывайте, - голос профессора Снейпа не был злым. Скорее – если бы я мог поверить в подобное – обеспокоенным. – Лучше выпейте вот это. Сразу полегчает.
Зелье, поднесенное к моему носу в толстостенной керамической кружке, пахло просто божественно. Пришлось снова открыть глаза. Хотя и очень не хотелось. Кружку держала рука – рука профессора Снейпа. Из-под завернувшегося рукава черной мантии, накинутой, по-видимому, прямо на голое тело, были видны знакомые очертания волдемортовской черной метки. Меня передернуло.
- Все в прошлом, Поттер, - услышал я голос Снейпа. – Потом можете сколько угодно поливать меня презрением. Повод, я чувствую, найдется. А сейчас – пейте, если не хотите умереть во второй раз.
Я и в первый-то раз не особенно рвался, а уж во второй…
Зелье не только пахло, как целый райский сад, но и на вкус было лучше всего, что мне когда-нибудь доводилось есть или пить. Густое и теплое, оно скользило по пищеводу, как сияющая вечность – и я не мог подобрать других слов, чтобы его описать. Это было странно. Обычно вкусовые качества зелий, которые варил Снейп, приближались к кошачьей моче. Но тут…
- Вы наконец-то сварили амброзию, профессор?
Мне показалось, что Снейп слегка вздрогнул. Разумеется, мне это только показалось.
- Не совсем.
И он протянул мне вторую кружку.
Когда я понял, что больше не в состоянии выпить ни капли, кружка исчезла из поля моего зрения. Кстати, о зрении… Что-то с ним было не так. У меня ушло несколько секунд, чтобы понять: очки больше не давят на переносицу, а, между тем, Снейпа я вижу просто отлично, можно сказать, в деталях: потрепанную старую мантию, худые руки с обкусанными под корень ногтями (у меня и самого имелась подобная гнусная привычка, но, вот, никогда не думал, что и непрошибаемый Снейп…), традиционно немытые волосы, висящие вокруг изжелта-бледного лица унылыми прядями, длинный хищный нос и странные обреченные глаза. И шрамы… Давно затянувшиеся шрамы на шее, там, куда на моих глазах вонзились клыки Нагайны. Мне стало неловко. Почему-то чужие шрамы всегда вызывают странное желание и смотреть, и не смотреть – одновременно.
- Любуетесь, Поттер? – Снейп демонстративно откинул назад волосы и оттянул воротник мантии, словно предлагая разглядеть во всех подробностях длинную тощую шею, расчерченную уродливыми жгутами и узлами шрамов. Их было много. Слишком много. Выжить с такими ранениями невозможно. Это… У меня такие странные галлюцинации?
- Расскажите. Про то, как вы умерли.
- Мы умерли, Поттер, - педантично поправил меня Снейп, как будто речь шла о каком-то элементарном рецепте зелья, который я, как обычно, сумел безобразно переврать, и уселся на край моей постели.
Стоп. Это не моя постель. И вообще – совершенно незнакомое место. Я наконец исхитряюсь оторвать свой взгляд от созерцания Снейпа и оглядеться по сторонам.
Кровать напоминает корабль. Огромный парусник, осененный достаточно ветхими и пыльными складками бордового бархатного балдахина. Мы со Снейпом могли бы поместиться на ней вдвоем и совершенно потерять друг друга в ее пуховых глубинах. Почему-то эта ненормальная мысль: мы со Снейпом – в одной постели, даже в качестве метафоры (Гермиона любила это странное слово: «метафора») не вызывает у меня никакого отторжения. И совершенно не хочется передернуть плечами, словно при виде средних размеров акромантула. Ладно. Об этом я подумаю потом.
Мне, конечно, не с чем сравнивать, но и кровать-корабль, и весь остальной интерьер комнаты несут на себе отпечаток того, что принято называть «благородная роскошь увядания». И запах… Теперь я чувствую его очень отчетливо: странный запах воды, как будто где-то-рядом находится река. Или озеро. Слизеринские подземелья? Не-е! Слишком шикарно. Да и окно… Если повернуть голову налево, то через плечо Снейпа можно увидеть огромное стрельчатое окно, украшенное разноцветным витражом. Самое настоящее, не зачарованное окно, за которым – ночь. Совершенно точно - не подземелья, не башня, не больничное крыло. Спальня директора? Ой, вряд ли! Вообще, похоже, не Хогвартс.
- Поттер! – внезапно Снейп щелкает своими костлявыми пальцами у меня перед носом, и я вздрагиваю. – Сосредоточьтесь уже, наконец! У нас проблема.
Ах, да! Мы же умерли! Я не хотел смеяться, правда. Это было с моей стороны невежливо и неосмотрительно. Но я не мог удержаться. Конечно, шутка была так себе, но Снейп, который, оказывается, умеет шутить…
- Поттер!
А бьет он жестко. И от души. Снейповская пощечина – именно то, чем кажется: замечательный способ на корню прервать мою зарождающуюся истерику. Сразу вспыхнула огнем щека и почему-то уши. Стало нестерпимо стыдно. Даже привычная в моем отношении к Снейпу злость куда-то ушла, растворилась и не желает прийти на помощь.
- Полегчало? - голос Снейпа, спокойный и как будто даже усталый, уже не кажется мне вороньим карканьем, напротив, он вдруг почему-то напоминает ночь, ту самую бархатную ночь, что раскинулась за нашим окном.
За нашим окном… Ты болен, Поттер!
- Все в порядке, профессор. Благодарю.
- Готовы к серьезному разговору?
Почему у меня возникает внезапное ощущение, что он сам к этому серьезному разговору категорически не готов? Латентные способности к прорицанию?
Просто молча киваю. Да, я готов. Кажется… Не уверен… Может быть, завтра?
Хочется залезть под одеяло с головой, как когда-то в детстве, когда я еще наивно верил, что одеяло может спасти от страшных монстров, скрывающихся под кроватью. Монстры под кроватью, кстати, такая ерунда, по сравнению с чудовищами, сидящими НА кровати.
А чудовище смотрит на меня хищным черным глазом и спокойно изрекает:
- Трусите, Поттер?
Он что, видит меня насквозь?
Мотаю головой: герои не трусят. Особенно герои, угробившие простеньким «экспеллиармусом» самого могущественного волшебника современности. Мысли о Волдеморте вполне предсказуемо переносят меня в Визжащую Хижину.
- Как вы выжили, профессор?
- А я не выжил, Поттер.
Когда-то я всеми фибрами души ненавидел снейповскую манеру ухмыляться самым уголком рта. Теперь же мне видится в этой гримасе только усталость.
- Этого не может быть. Вы не призрак.
Касаюсь его руки, лежащей рядом со мной на белом, не очень свежем пододеяльнике. Рука вполне себе живая и даже, кажется, теплая. Насколько вообще может быть теплым хладнокровный профессор Снейп.
- Я не призрак, - соглашается он. – Но я, определенно, умер.
И он медленно, спокойно, экономными, точными движениями начинает расстегивать мантию, под которой, как и ожидалось, больше ничего нет.
Кажется, в этом месте я должен испугаться за свою честь и незамедлительно покинуть провокационное ложе, но почему-то я этого не делаю, только молча слежу за тем, как медленно-медленно обнажается в неверном свете трех свечей, стоящих в вычурном старинном канделябре на прикроватной тумбочке, бледная кожа Снейпа под черной мантией. Расстегнув ровно пять пуговиц (я считал! ), он молча берет мою ладонь и прикладывает к своей груди, как раз над тем местом, где, по уверениям знающих людей, у человека располагается сердце. Сердце… Сердце ведь должно биться? Тишину под моими мгновенно холодеющими пальцами хочется назвать «мертвой». (Опять твои метафоры, Гермиона? ) Кляня свой ничтожно малый опыт в общении с человеческой анатомией, перемещаю руку чуть выше – к ключицам, затем – ниже и правее, к коричневому кружку соска – и там, и там мне отвечает все та же тишина. Теперь мне действительно хочется сказать, без всяких метафор: мертвая. Сердце Снейпа не бьется. Сколько бы мы ни рассуждали в прошлом, что у декана Слизерина нет и никогда не имелось в наличии сердца, это были всего лишь шутки глупых подростков. Просто шутки. То, что я увидел в Омуте памяти перед тем, как отправился умирать, говорило об обратном: у Снейпа есть сердце. Даже слишком много сердца. А теперь… Теперь оно не билось под моей рукой.
- Этого не может быть.
Снейп резко отталкивает меня и встает, на ходу застегивая те самые пять пуговиц на своей отвратительной мантии.
- Может, Поттер. Может.
Теперь в его голосе совершенно точно слышится какая-то обреченная усталость. Снейп снял маску? Для меня? Вот уж чего однозначно не может быть.
- Что с вами случилось, сэр?
Он не поправляет почти привычно: «Что с нами случилось…» Просто пристально смотрит на меня бездонными провалами своих черных глаз. Мне становится не по себе.
- Как уже было сказано, Поттер, я умер.
- Тогда, в Хижине?
Я помню. Я слишком хорошо помню и эти глаза, затягивающие в бездну, и темную кровь, что хлестала из разорванной шеи, и этот хриплый шепот, страшнее которого я, кажется, не слышал ничего в жизни: «Взгляни на меня! ». И собственную беспомощность над телом умирающего врага. То, что он никогда не был моим врагом, я понял немного позже, перед тем, как умереть самому.
- Нет, не в Хижине.
Снейп снова садится, почти падает на край кровати, как марионетка, крестовину которой внезапно выпустил из рук усталый кукловод. Мне не видно выражения его глаз, только резкий абрис профиля на фоне окна. Кстати, электрический свет, льющийся сквозь витражи, говорит о том, что мы находимся в каком-то маггловском городе, и это делает окружающее нас средневековое убранство еще более странным. Сейчас я готов думать о чем угодно, только не о том, что мгновение назад сказал и еще скажет Снейп. Если честно, мне страшно. И, похоже, Снейпу тоже страшно. Этого, разумеется, не может быть, но… Ему страшно, и он молчит.
Мы молчим вместе, и в нашем молчании мне внезапно чудится что-то до боли правильное. Как будто так и должно быть: это время, застывшее, словно янтарь, эта напряженная тишина, этот электрический недобрый свет – сквозь цветные витражи. Было бы слишком наивно надеяться, что наше молчание может длиться вечно. Я не наивен. Больше нет. И Снейп тоже. Вряд ли он когда-нибудь вообще был наивен. И он всегда делает то, что должен. Это знание о нем я почерпнул из его предсмертных воспоминаний. Предсмертных?..
- Я умер, - очень спокойно говорит Снейп, - в июне 1997 года. И самое смешное, что я даже не помню день своей смерти.
Мне стало не по себе. За всем этим внешним спокойствием слишком явственно ощущался холодок подступающего безумия. Профессор Снейп каким-то чудом выжил в Визжащей хижине, но, совершенно определенно, сошел с ума.
- Хотите пари, Поттер? – внезапно прерывает свои бредовые откровения Снейп. – Я могу точно сказать, что именно вы сейчас подумали – без всякой легилименции. Вы подумали, что я спятил.
В точку! Я вздрагиваю. Он вынул мои мысли из моей дурацкой головы так легко и просто, практически не напрягаясь, как будто только этим и занимался всю свою жизнь. Впрочем, может быть, большую часть жизни он именно этим и занимался. «Понять Поттера» - та еще тема для научных изысканий.
- Я не сумасшедший, Поттер, - тихо произносит Снейп, склоняясь ко мне близко-близко и сверкая в полутьме своими черными страшными глазами. Сейчас они на самом деле вызывают во мне безотчетный ужас. Как будто сквозь них на меня смотрит вовсе не бывший профессор зельеварения, много раз за последние семь лет спасавший мою дурацкую жизнь, а кто-то совсем чужой. – Я вампир.
Если бы он сказал что-нибудь вроде «Я - адепт древнего культа вуду» или еще какую-нибудь ахинею в этом же роде, я бы, безусловно, поверил и с воплями кинулся прочь из спальни. Потому что совершенно ничего не смыслю в древних культах и прочей абракадабре, и запугать меня тем, чего я не понимаю – вопрос убедительности запугивающего. А Снейп может быть чертовски убедителен. Но он сказал «вампир».
Так случилось, что первый свой фильм о вампирах я посмотрел в возрасте десяти лет вместе с Дадли, который болел, сидел дома и изнывал без какого-нибудь, пусть и самого завалящего, общества. Я и был тем самым «завалящим обществом». А смотрели мы «Однажды укушенного» с Джимом Керри. Это выглядело смешно, глупо и совершенно неприлично. А вампиры там были похожи на сексуально-озабоченных подростков, у которых жажду секса заменили для пущего прикола жаждой крови. Во всяком случае, так мне казалось тогда. С тех пор при слове «вампир» меня начинало разбирать бурное веселье – и я ничего не мог с собой поделать. Тем более, когда в Хогвартсе мне популярно объяснили, что истинные вампиры давно исчезли с лица земли, истребленные как охочими до борьбы со злом магглами, так и магами, считавшими слюну, зубы и кожу вампиров крайне ценными магическими ингредиентами. Что ж… Может быть, кто-то и боится вымышленную нечисть. Говорят, среди магглов есть люди, которые боятся клоунов. Ну… извините. Это не про меня. Особенно после встречи с Волдемортом и возвращения с вокзала Кингс-Кросс. Так что, услышав от Снейпа: «Я вампир», Гарри Поттер начинает безобразно ржать. А Снейп смотрит на ржущего Поттера совершенно непередаваемым взглядом, как на неизвестное доселе магической науке мифическое существо. А потом… А потом тоже начинает гнусно хихикать, что в его эмоциональном диапазоне, по-видимому, и соответствует тому самому разнузданному ржачу.
Хихикаюший Снейп. Это отрезвляет не хуже ледяного «Агуаменти», направленного прямо за шиворот – и я мгновенно замолкаю, хотя волны смеха еще неистовой щекоткой прокатываются по коже.
- Не знал, что вы умеете шутить, профессор.
- А я и не умею.
Он говорит это совершенно легкомысленно, взлохмачивая пятерней свои и без того достаточно растрепанные волосы, смахивая с острого колена, обтянутого тканью все той же мантии, какую-то видимую только ему одному пылинку.
- Но вампиров не существует!
- Я тоже так думал – до недавнего времени… - Снейп зачем-то берет в правую, слегка подрагивающую руку медный канделябр и подносит к своему лицу. – Жизнь – веселая штука, Поттер. Не правда ли?
И улыбается мне. Не так, как очень редко, почти никогда, имел привычку улыбаться до своей смерти (если, конечно, его так называемая смерть вообще имела место быть) – сдержанно, самыми уголками рта, а открыто, во весь рот (или пасть? ), демонстрируя в совершенно невозможной улыбке не только все положенные человеку двадцать восемь зубов, но и четыре клыка, назвать которые человеческими у меня попросту не поворачивается язык. Острые и длинные (хотя и не такие длинные, как во многих фильмах про вампиров) и совсем не такие, какие мы трансфигурировали себе на Хэллоуин, чтобы они демонстративно торчали изо рта, точно у древнего саблезубого тигра. Клыки Снейпа… Я сразу почему-то понимаю, что шутки кончились. Потому что или это я сошел с ума, и все происходящее есть только порождение моего больного разума, или… Профессор Снейп убийственно-серьезен с этой своей жуткой клоунской улыбкой. И я не знаю, чего боюсь больше.
- Ну как, довольно вам доказательств? Или вас надо еще и укусить?
Снейп ставит свечи на место и устало трет лицо руками, как будто пытается содрать с него какую-то уродливую, страшную маску.
Я изо всех сил мотаю головой. Не надо меня кусать! Пожалуйста, это совершенно излишнее.
Без своих клыков сидящий со мной рядом на постели мужчина – все тот же профессор Снейп, а вовсе не порождение больной фантазии маггловских кинорежиссеров. Он понимающе ухмыляется, не разжимая губ, расценивая мое неприлично затянувшееся молчание как своеобразный аналог простого «нет». Или «да». В зависимости от первоочередности вопроса. Кусать? – Нет. Поверил? – Да. Я поверил, профессор.
- Теперь сбежите, Поттер?
Я снова мотаю головой, на сей раз так, что кажется, она вот-вот свинтится с моей ненадежной шеи. Слова застряли где-то в грудной клетке и не желают выходить наружу.
Но он понимает.
- Желаете подробностей?
Я киваю – по-прежнему молча. Да. Я хочу знать. Мне нужно знать. Пожалуйста.
По-видимому, ему это нужно не меньше моего. Ведь даже Северус Снейп однажды может попросту устать нести свое молчание в гордом одиночестве. Настолько, черт возьми, устать, что в качестве слушателя сгодится и Поттер.
- Это случилось тем летом, когда я убил Альбуса Дамблдора.
Снейп произносит слова медленно и спокойно. Слишком спокойно. Его голос не похож ни на воронье карканье, ни на бархатную ночь – это просто голос сорокалетнего мужчины, которому много чего досталось в этой жизни. А мне хочется зарыться лицом в подушки и не слушать. Просто аппарировать куда-нибудь за тридевять земель и никогда больше не видеть и не слышать Северуса Снейпа. Но вместо этого я лежу, полуприкрыв глаза и слушаю, как будто вместе с ним, своим бывшим врагом, прохожу этот путь.
- Мы вернулись в Малфой-мэнор, где уже тогда обитал Лорд. Не победители и не побежденные: Дамблдор умер, но Лорд был чертовски зол, что его убил не Драко. Мне пришлось прятаться от высочайшего гнева в подземельях, варя свои зелья и всячески доказывая собственную полезность делу Его Темнейшества. Там же, в подвалах, я и умер. А когда очнулся – увидел его. Он сам называл себя пафосно: граф Носферату. Возможно, его прогнившему насквозь разуму это представлялось величественным. Но на самом деле выглядело довольно по-идиотски. Вы видели вампиров на картинках в учебниках, Поттер? Они точно такие, как в старых черно-белых фильмах, которые я в детстве иногда смотрел вместе с мамой. Этакие домашние эльфы-переростки. Огромные, точно у совы, глаза, заостренные уши, пальцы, в которых на одну фалангу больше, чем у человека. Тонкие полые кости, весьма уместные, когда появляется необходимость превращаться в летучую мышь. Клыки… У настоящих вампиров они острые, как иглы, и появляются из десен только в тот момент, когда эти чудовища вонзают их в свою жертву, чтобы напиться крови.
Снейп пододвигается ближе ко мне, свет свечей падает на его шею, и я отчетливо вижу две крохотные давно зарубцевавшиеся дырочки.
- Его нашел Долохов во время своей поездки в Румынию. Тогда Лорд собирал союзников для последней битвы с Магическим миром: великаны, химеры, оборотни – ему годились все. А Тони привел вампира. Носферату, по его собственным словам, был последним из выживших. И он был одержим нашим Темным Лордом.
- А при чем тут вы? – не выдерживаю. На самом деле, мне совершенно не интересно. Как и все остальное. Я многое бы отдал, чтобы никогда не услышать продолжения этой жуткой сказки, которая буквально у меня на глазах превращается в еще более жуткую быль. Но мне по-настоящему хочется дать ему хоть на мгновение перевести дух, не потеряв при этом лица. Отвлечься на идиота-Поттера. Вынырнуть из своего персонального Омута памяти, на котором крупными буквами какой-то остряк-самоучка вывел короткое слово «Ад».
- А я, в общем-то, и ни при чем, - отвечает, немного помолчав, Северус Снейп. – Ему подошел бы любой маг. Но он счел, что меня дольше не хватятся. В самом деле: кому нужен нелюдимый зельевар со скверным характером? Лорд к тому времени как будто забыл обо мне. Друзей у меня сроду не было.
Я знаю, что именно стоит за горькими словами насчет друзей. Я слишком внимательно смотрел в Омут памяти. Мне хочется ободряюще сжать его ледяные пальцы, но он брезгливо стряхивает мою руку, словно какого-то забывшего свое место флоббер-червя. Я самоубийца – лезть с непрошенным сочувствием к Северусу Снейпу!
- Он хотел подарить нашему Лорду армию магов-вампиров. И встать во главе ее. Я был опытным образцом.
Снейп – в роли «опытного образца»! Я, не удержавшись, хмыкаю. Древний зубастый парень крепко облажался со своими планами, поставив не на ту летучую мышь!
- Он все объяснил мне, когда на третий день после проведения обряда я, условно говоря, воскрес из мертвых. И про то, как мне повезло с обретенным бессмертием. И про мою великую миссию. И про то, что вслед за мною придут другие. Я слушал очень внимательно. Вникал в подробности. Запоминал детали. Я слушал несколько дней. И делал все, что мне велел мой наставник. Я хотел жить, Поттер. И у меня еще оставались неоконченные дела.
Я знаю, что это были за неоконченные дела. Уж я-то знаю! А еще я отчего-то совершенно точно знаю, чем завершилось обучение.
- А потом вы убили его, - констатирую я.
И он склоняет голову в легком кивке. И его черные волосы занавесом ложатся на бледное сосредоточенное лицо. Я впервые не думаю про эти волосы «сальные»: занавес должен выполнять свою главную функцию – скрывать сцену от глаз чересчур любопытного зрителя. И он отлично скрывает.
- Да, - доносится из-за завесы тьмы глухой, как будто незнакомый, голос. – Я убил его. А потом сжег тело в алхимической печи. Он замечательно горел. Когда-нибудь я расскажу вам, Поттер, как нужно убивать вампиров. Подозреваю, вам пригодится.
Мне не нравится его последняя фраза. Я даже собираюсь ему об этом сказать, но внезапно накатившая словно бы из ниоткуда смертельная усталость накрывает меня с головой – и я уплываю туда, где нет ни трагедий, ни ужасов, ни боли, а только ласковые объятия первозданной тьмы.

***
На этот раз мне не снится ничего.
Просто очень холодный провал, похожий на смерть. А когда я начинаю потихонечку выкарабкиваться в реальность, то снова слышу уже знакомый звук шагов: шаг, другой, третий. Шаг. Шаг. Медленный шаг – ко мне. Звук шагов Северуса Снейпа. И мне хочется, чтобы он, наконец, остановился.
И он останавливается.
- Проснулись, Поттер?
Когда я открываю глаза, все вокруг выглядит, как в прошлый раз. Я даже не могу сказать, сколько проспал: час? сутки? двое? Все также льют свой электрический свет фонари в готические витражи оконного стекла, все также скользят по комнате тени, все также выглядит Снейп, протягивающий мне кружку с дивно пахнущим зельем собственного приготовления.
- Пейте, Поттер!
И снова по моим венам течет расплавленное золото, пронизанное солнцем и веселыми пузырьками. Мало! Мне мало.
Словно услышав мои мысли Снейп подает еще одну кружку. А затем – еще. Северус Снейп – вампир. Впрочем, за такое восхитительное зелье в этот момент я готов простить ему любые недостатки.
- Отличное зелье, профессор Снейп!
Когда хочется пить, даже простая вода кажется чем-то запредельно-прекрасным. В этот раз я пью жадно, блаженно урча над каждым глотком, торопливо слизывая с верхней губы капельки влаги.
Нет, в самом деле: отличное зелье!
Я всегда любил это едва уловимое изменение состояния, когда начинаешь вылезать из какой-то гнусной болезни: возвращаются силы, малейшее движение уже не отзывается приступом слабости во всем теле, мир начинает обретать краски, и вообще… Хочется жить. И любить – всю вселенную, всех людей. И даже Снейпа.
А Снейп… Снейп всегда остается Снейпом.
- Это не зелье, Поттер.
- А что? Явно не молоко.
В детстве я любил молоко, хотя не слишком-то меня им баловали. Только когда надо было составить компанию Дадли, который его терпеть не мог. Но пил я тогда, помнится, точно так же: крупными глотками, слегка похрюкивая от удовольствия.
- Не молоко, Поттер. Кровь.
Кружка падает из моих внезапно ослабевших пальцев и медленно-медленно катится по старому вытертому ковру. А я и не замечал раньше, что в комнате есть ковер!
- Вы шутите.
Я не знаю, какой знак поставить в конце своей фразы: вопросительный? восклицательный? точку? По грамматике и прочим правилам у нас всегда была специалистом Гермиона.
- Давайте уже согласимся, что я не умею шутить.
Проклятый Снейп! Как жаль, что я вчера так и не уточнил, чем именно можно убить вампира. Сегодня мне бы эти знания точно пригодились.
- Вы умеете только издеваться, да?
Он вздыхает. Нет, действительно вздыхает, словно под грузом неподъемной многовековой усталости.
- Надо было дать вам умереть, Поттер. Всем было бы значительно проще, включая вас. Вот, что случается, когда поддаешься чувствам.
Какое-то мгновение он будто бы всерьез раздумывает: стоит ли вообще продолжать этот нелепый разговор? Потом поворачивается ко мне и некоторое время созерцает мою ничем не примечательную персону, словно нечто в высшей степени занимательное и загадочное. И мне очень не по себе под этим спокойным прямым взглядом.
- Скажите, что вы пошутили, сэр. Пожалуйста!
Я и сам не знал, что могу блеять так униженно-жалостливо. Я много чего не знал до этого дня. Вернее, до этой ночи.
Снейп опять вздыхает. Кажется, что за годы учебы в Хогвартсе я не слышал, чтобы надменный декан Слизерина вообще вздыхал. Это действует… угнетающе.
- Скажите! – настаиваю я.
Снейп не отвечает. Только достает откуда-то из кармана белоснежный носовой платок. (Снейп – и белоснежный платок? – Да у него даже простыни в спальне серые! ) Зачем-то вертит в руках, а затем, словно бы решившись, быстрым, каким-то смазанным движением вытирает этим платком мои губы.
- Что вы делаете?!
(Не надо так орать, Поттер! А то он подумает, что имеет дело с малолетним истериком. И будет прав).
- Предъявляю доказательства.
И он действительно предъявляет мне. Платок. Проклятый клочок батиста больше нельзя назвать белым. По нему прочертили несколько отчетливых алых полос – ровно в том месте, где ткань коснулась губ. Моих губ, испачканных снейповским зельем.
- Желаете протестировать кружку?
Нет. Я ничего не хочу «тестировать». (Ненавижу ваш научный жаргон, профессор! Ненавижу ваш снисходительный взгляд из серии «Поттер, вы – дебил! » Ненавижу… вас! Будьте вы…)
- Я уже проклят, Поттер. Разве не ясно?
- Копаетесь в моих мыслях?
- Нет. Читаю надписи на лбу. Крупными буквами.
- В этом доме есть зеркала?
Дергает уголком рта. Плотно сомкнутые бледные губы скрывают замечательные нечеловеческие клыки. Я помню. Если посмотреться в зеркало – у меня обнаружатся такие же?
- Здравая мысль, Поттер. Даже странно.
Подает мне небольшое овальное зеркало в широкой раме из переливающегося разноцветного стекла, до этого момента украшавшее собою монументальный резной комод возле дальней стены.
Натягиваю на лицо самую лучшую из своих улыбок. (Клыки, Гарри! Клыки! ) И подношу зеркало к лицу. Вот сейчас… А фиг.
Никаких таких клыков зеркало не отражает. И, кстати, вообще – никакого Поттера. Отлично видна балясина кровати, на которую я опираюсь спиной. Примятые моими плечами подушки. Пододеяльник и темно-синее атласное одеяло под ним… А меня нет. И моей руки, которую я подношу к самому зеркалу – тоже нет.
- Вампиры не отражаются в зеркалах, Поттер, - говорит Снейп, поспешно забирая у меня из рук зеркало. Видимо, опасается, что в следующий миг оно может полететь прямиком в его немытую голову. Правильно, между прочим, опасается. Мертвые герои – те еще психи. Это даже к Рите Скиттер не ходи!
Опускаю лицо в ладони, стараясь укрыться от всего проклятого мира. Хорошо Снейпу – у него волосы, за которыми можно спрятать любые эмоции. Ладони – укрытие совсем ненадежное. Падаю лицом вниз на кровать, натягиваю на голову подушку. Так лучше?
Кровать рядом со мной ощутимо прогибается. Снейп.
- Если вас это утешит, Поттер, я тоже не отражаюсь в зеркалах.
Не утешает. Вот ни капельки.
- Идите вы на… профессор, со своими утешениями!
Снейп хмыкает. Серьезно! Этот подонок хмыкает, когда я наконец осуществляю вековую мечту хогвартских студентов, посылая его … в известном направлении. А мне плевать! Мне хочется плакать. И я плачу, спрятав под своей подушкой постыдные злые слезы и холодное, какое-то совсем безнадежное отчаяние. Пусть.
Сначала слезы просто бегут, впитываясь в простыню, потом рыдания становятся все глуше, переходя в жалкие поскуливания. Никогда не умел плакать тихо и с достоинством, как полагается взрослому мужику и человеку, победившему Волдеморта. Скулю, словно глупый щенок.
На плечо опускается чья-то ладонь, поглаживая осторожно и утешающе. Чья-то? Снейпа, чья же еще! В комнате нас всего двое. Вампиров…
- Ну-ну, Поттер… - говорит вампир Снейп. – Это еще не самое страшное в жизни, поверьте мне.
- А в смерти? - не выдерживаю я.
Совершенно ясно, что надо отбросить от себя проклятую лживую ладонь, обещающую то, чего никогда не будет: заботу и надежду, но сил на этот простой жест нет. Совсем. И я думаю, что полежу вот так, в странной, нелепой иллюзии хоть каких-то человеческих отношений, совсем чуть-чуть, пару минут.
- И в смерти, - говорит он, продолжая поглаживания.
Должно быть, мне очень хочется ему верить, потому что рыдания стихают как бы сами собой, уступая место полной опустошенности.
- Вы-то откуда знаете?
- Поверьте мне, знаю
Рука исчезает с моего плеча так же внезапно, как и появилась, видимо, сочтя свою миссию по очередному спасению Поттера выполненной. А мне почем-то становится смертельно-холодно.
- Эта кровь…
Такие вопросы следует задавать лицом к лицу, глядя в глаза собеседнику. Но я, кажется, еще не готов вытащить голову из-под спасительной подушки. Поттеростраус…
- Вы их убили?
Смешок. Или я совсем не знал Снейпа до его превращения в вампира, или после смерти его эмоциональная палитра сильно обогатилась. Раньше он, помнится, вообще не смеялся.
- Не демонизируйте меня, Поттер. В наши дни вовсе не обязательно кого-нибудь убивать, чтобы добыть кровь. Деньги отворяют вены куда вернее клыков.
- Откуда у вас деньги?
Звучит по-хамски, но мне сейчас не до светских манер. Старые, потрепанные мантии Снейпа давно вошли в хогвартский фольклор в качестве обязательного элемента, наряду с лимонными дольками Дамблдора и дурацкими песенками Пивза.
- Золото партии, как говаривал мой ныне покойный друг Долохов. Я просто счел возможным прибрать к своим загребущим рукам казну Темного Лорда. Ему она теперь, кажется, без надобности.
От подобной наглости я даже забываю, что мое сердце разбито, а душа пребывает в ледяной пустыне отчаяния. И даже вылезаю из-под драгоценной подушки.
- Вы… Вы… Это же… - вот когда я впервые жалею о своем скудном словарном запасе. – Нужно немедленно их вернуть.
- Владельцу? Так он, вашими молитвами, уже ни в чем не нуждается.
- Людям! Ну… Хогвартс же надо, наверное, восстанавливать.
- Не беспокойтесь, Поттер, - ханжески поджимает губы Снейп, и я чувствую, что надо мной опять издеваются, - я уже пожертвовал некоторую сумму в фонд помощи голодающим детям Африки.
- Почему Африки? – только и могу ошарашенно переспросить я.
- Вам не жаль голодающих детей Африки, Поттер? – вздергивает вверх Снейп свою левую бровь. (Ох, эта вечная хогвартская классика! Нет, все-таки кое-что в этой жизни навсегда остается неизменным. Например, брови Снейпа).
- Жаль… - бормочу я.
- Я рад, что не ошибся в вас, Поттер! – на полном серьезе выдает этот лицемер и изверг, а я чувствую, что мой рот, будто бы против воли, растягивается в совершенно неуместной при данных обстоятельствах улыбке.
Улыбаюсь, улыбаюсь – и улыбаюсь, пока мой взгляд не падает на постель, в которую я только что выплакивал свою утерянную человечность.
Возле отброшенной подушки простыни красные.
- Что это?
- Ваши слезы, Поттер, – отвечает Снейп. И, задумчиво пожевав губами, добавляет: - И, вероятно, сопли.
Палочка! Где моя волшебная палочка?! Убить проклятую тварь! Да я!..
Что «ты», Поттер? Палочка твоя исчезла в неизвестном направлении. Ты сам превратился в вампира. А профессор Снейп только и сделал, что озвучил очередную истину. За истину убивают только последние мерзавцы. Решил пополнить стройные ряды мерзавцев, Поттер?
- Полегчало? – спокойно спрашивает Снейп.
Киваю. И вправду – полегчало. Ну… Будут у меня теперь слезы цвета крови. И, похоже, сопли. И…
- Про иные продукты жизнедеятельности вашего организма ничего не знаю, Поттер! – торопливо бросает Снейп.
Раньше бы я обязательно обиделся. Хотя бы в силу привычки. А теперь… Почему-то вспоминается ладонь, поглаживающая плечо… Обижаться не тянет. Перегорело. Реакция на стресс?
- А они будут? – задаю мучающий меня вопрос. – Другие продукты… э-э-э… жизнедеятельности?
Снейп сводит у подбородка кончики своих длинных пальцев, задумчиво прикусывает нижнюю губу. (Говорят ли правду идиотам, профессор? Особенно, если им очень срочно требуется поумнеть).
- Хороший вопрос, Поттер!
- Пять баллов Гриффиндору?
Дернувшийся уголок рта. Похоже, скоро я буду читать снейповское лицо, как открытую книгу.
- Про еду и питье можете забыть. Человеческая еда не усваивается организмом вампиров. Только кровь.
- Отлично. Знаете, сколько времени среднестатистический человек проводит на унитазе?
Ухмылка. Я развеселил Снейпа? Жаль, похвастаться некому.
- Никогда не задавался подобным вопросом. Унитазы – не моя специализация.
Улыбающийся Снейп…
Наверное, поэтому меня безобразно несет.
- А… сперма?
Еще более откровенная ухмылка.
- Желаете удариться во все тяжкие, Поттер?
- Мне скоро исполнится восемнадцать, профессор. Молодой, растущий организм – и все такое…
Пауза. Самая настоящая пауза, взятая для серьезного размышления. Эй! Я пошутил! Ну, скажите, что я – просто озабоченный кретин.
- Только после очень основательного питания. Для… хм-м-м… процесса нужно очень много энергии. – Потом, помолчав, неловко добавляет: - Так мне говорили. Цвет спермы не обсуждался, извините, Поттер.
Он что… Почти год вампир, и с тех пор… ни разу? Только теория? Хотя… Снейп… Он же старый, да. Как там любила цитировать Гермиона из какой-то маггловской книжки: «Я подумаю об этом завтра». Сексуальная жизнь профессора Снейпа… Бр-р-р!
- Я смогу вернуться домой, профессор?
Неопределенное движение плечом. И молчание. Что-то с некоторых пор мне разонравилась тишина.
- Профессор?
- Вы можете вернуться туда, где раньше был ваш дом, Поттер. Только… Это совсем не значит, что вы сможете там жить.
Будь проклята моя любовь к правде! А что я хотел? Утешительных сказочек, рассказанных на ночь профессором зельеварения Северусом Снейпом? Как это он тут выразился? – «Не его специализация».
- Я буду для них опасен? Ну… Для живых…
Хмыкает. Нет! Эта сволочь действительно хмыкает!
- Начитались маггловских готических романов? Примеряете на себя образ графа Дракулы?
- Ну что вы, сэр! Граф Дракула – это исключительно ваш типаж. Я так, из неотесанного молодняка.
(Не стану же я, в самом деле, признаваться, что с Дракулой знаком исключительно в киношном варианте? Какие там еще готические романы! Да, я неуч – и что? )
- Я хотел бы увидеть друзей, - объясняю Снейпу, как тупому школьнику – «на пальцах». – Если…
Тут до меня начинает доходить. «Как до жирафа». Ага.
- Битва за Хогвартс… Мы ведь, победили… сэр? Ну… после того… как я…
Не могу сказать «умер». Вот просто - не могу. Губы сами собой склеиваются в неразмыкаемую линию. Я же живой! Вот, сижу, болтаю со Снейпом. Глупости говорю. Вот ведь…
- Мы победили, Поттер, - неожиданно мягко. Как будто снова чужая рука погладила по плечу. Кажется, сейчас опять слезы прочертят по моим щекам свои алые дорожки… Глупость какая!
- Тогда я могу вернуться? Или я для них опасен?
- Опасен? – Снейп как будто пробует слово на вкус. – Вряд ли. Думаю, со временем вы сможете преодолеть нездоровое желание выпить кровь из своих близких. Когда-нибудь, определенно.
Хорошее слово «когда-нибудь». Оптимистичное. Лучше я помолчу, чтобы потом не сожалеть о сказанном.
- А еще вам придется всю жизнь прятаться от солнца – солнечные лучи сжигают таких, как мы, в пепел.
- Но вы же… - не выдерживаю я. Ну, это ведь просто наглая ложь! – Вы же были директором в Хогвартсе весь последний год! Вы же не ограничивались при этом только ночным образом жизни!
И пусть попробует возразить! Двойная мораль, сэр? Для себя – и для наивного дурачка Поттера?
Снейп мрачнеет. Только что спокойным голосом читал для заинтересованной аудитории лекцию об особенностях жизни магов-вампиров, и вдруг… Нокс! В Снейпе выключили свет.
- Вы не понимаете, о чем говорите, Поттер.
- Объясните.
Сейчас он мне объяснит! Знаю я, как объясняет Снейп! Где тут у нас банка с сушеными тараканами?
- Поверьте мне, вы не хотите этого знать.
Голос тусклый, как захватанный грязными пальцами сикль.
- Хочу.
Я упрямый. Забыли, профессор?
- Для того, чтобы такие как мы могли ходить днем, нужен темномагический ритуал. С человеческой жертвой.
Он был прав: я не хочу этого знать. Но поздно. Кажется, вдоволь нахлебавшись лжи в своей предыдущей жизни, профессор Снейп решил попробовать другой подход. Только вот не знаю, нравится ли мне его искренность.
- Вы убивали магглов?
- Магглов? – его губы брезгливо дергаются. – Нет. Магглы в этом деле совершенно бесполезны. Жертвой должен стать маг или магическое существо. Только так. Защиты хватает на один лунный месяц. Меня назначили директором в сентябре. Сейчас май. Считайте сами, Поттер.
Я считаю. Тут не требуется быть великим знатоком арифмантики, чтобы понять: как минимум, восемь жертв. Меня передергивает. Я просто физически не могу находится в одной комнате с этим… чудовищем.
Пытаюсь встать. Даже сползаю с кровати. Но тут в глазах натурально темнеет, ноги подламываются, словно сделаны из песочного теста, и я рушусь прямо в предусмотрительно подставленные руки проклятого Снейпа.
- Как это мило с вашей стороны, Поттер, упасть в мои объятия!
Ненавижу.
Говорю это вслух или нет? В глазах темно. Я же, черт возьми, умер! Я же, черт возьми, гребаный вампир! Почему же мне так паршиво?
Снейпу не нужна легилименция, чтобы читать мои мысли – это мы уже выяснили. Крупными буквами. На лбу.
- Потому что процесс еще не завершен. Последний день – завтра.
Утыкаюсь носом в кровать, накрываю голову подушкой. Раз я все равно труп, то дышать мне не обязательно.
- Уйдите.
- Как скажете, Поттер.
Он идет к двери. До которой (я это отлично слышу) ровно двадцать один снейповский шаг. Я жду, когда дверь скрипнет, и я, наконец, смогу снова заплакать. Но Снейп почему-то медлит.
- Поттер… Если вас это хоть немного утешит, это были оборотни из банды Грейбека.
Утешит. Сразу вспоминается Ремус Люпин, во время последнего сражения закрывший своим телом не успевшего ничего понять мальчишку-хаффлпаффца и упавший мертвым кулем на плиты от предназначенной не ему «Авады». Оборотни - не люди. Конечно, профессор Снейп.
Наверное, что-то такое написано на моей скрюченной спине, потому что Снейп понимает. И через мгновение я слышу, как закрывается тяжелая дубовая дверь.

***

Я. Не буду. Это. Пить.
- Сдохнете.
Снейп. Неизбывный Снейп – и звук его шагов в моей голове.
- Пусть.
Я не могу пить то, что он подает мне в толстостенной непрозрачной – хвала Мерлину! – кружке. Я не могу смотреть на чудовище по имени Снейп. Я не могу находится с ним в одной комнате. Я никогда больше не поцелую Джинни. Я никогда больше не увижу солнца. Я – ночная тварь. Такое же чудовище, как Снейп. Еще немного – и я спокойно стану убивать людей ради собственного пропитания или развлечения.
Сдохнуть? Меня вполне устраивает.
- Поттер! Я не для того вытаскивал ваше тело из-под обломков рухнувшей стены, не для того тащил вас за тридевять земель и тратил на вас драгоценный ингредиент, чтобы вы вот так запросто откинули копыта, повинуясь дурацким детским капризам. Если придется вас обездвижить, чтобы напоить насильно, я это сделаю. Пейте!
Одуряющий волшебный запах дурманит голову, сегодня даже больше, чем всегда. Как будто все самые прекрасные ароматы мира сконцентрировались здесь, возле моего внезапно ставшего чрезвычайно чутким носа. Наверное, так ощущают мир оборотни. Оборотни?
Идите к растакой-то матери, профессор Снейп!
Наотмашь луплю ладонью по кружке и с чувством глубокого морального удовлетворения наблюдаю, как темная густая жидкость впитывается в застиранную профессорскую мантию и в ворс лысоватого ковра.
- Понятно, - очень спокойно кивает Снейп. И добавляет: - Инкарцеро!
Откуда у него в руке появилась волшебная палочка, я не заметил. Слишком старательно отводил глаза.
Веревки, похожие на разъяренных гадюк бесконечной длины (Снейп и гадюки – еще бы! ), в мгновение ока спеленывают меня по рукам и ногам и в таком виде укладывают на кровать.
- Я вас убью, профессор!
- Потом, - соглашается Снейп. – Когда-нибудь потом – обязательно.
А через некоторое время я вижу, как профессор подносит к моим губам очередную порцию своего страшного напитка.
- Зажать вам нос, Поттер?
Мотаю головой. Хватит с меня унижений. И кровь течет мне в горло, как лучший из божественных эликсиров.
Это потом я понял, что Снейп просто развел меня, как паршивого первокурсника: зачем вампиру воздух? Он, по сути своей, труп. Ему не нужен воздух. Вампир может не дышать бесконечно. Дыхание вампира – дань традиции. Нам очень нравится притворяться людьми.
Правда, пить лежа все равно неудобно.
- Если я сниму заклинание, обещаете не делать глупостей?
Киваю. Куда же я денусь!
Но когда-нибудь… Когда-нибудь я все же убью вас, профессор.
Веревки исчезают так же внезапно, как и появились, и последние глотки я делаю с наслаждением, почти вылизывая стенки кружки языком.
Хочется кричать от досады, что все кончилось так быстро. В какой-то момент всерьез ловлю себя на мысли пройтись языком по мантии Снейпа и морщусь от омерзения к самому себе. Ты не просто вампир, Поттер, ты - свихнувшийся вампир.
- Мало? – мгновенно перехватывает и правильно истолковывает мой взгляд Снейп. – Правильно. Сегодня последний день перерождения. Нужно выпить не меньше двух стаканов. А по-хорошему, трех. Ужасно не вовремя в вас взыграло гриффиндорство, Поттер.
Я ожидал чего угодно: ядовитого сарказма, змеиного шипения, привычных оскорблений – только не этой усталой покорности, с которой Снейп тянется к комоду, на котором лежит тонкий и, видимо, острый нож для разделки ингредиентов и стоит вычурная старинная чаша желтого металла.
- Третий раз за один вечер, Поттер… Знаете, это немного чересчур.
Пока я пытаюсь понять, что он имеет ввиду, Снейп закатывает рукав мантии, оголяя левое запястье, на котором, аккурат под той самой черной меткой, можно увидеть две розовых полосы едва затянувшихся шрамов. Так это он… что же, своей кровью меня поил все это время?!
- Профессор!
Снейп берет нож в правую руку, пристраивая левую на краешек чаши.
- Потом, Поттер. Сейчас вам срочно требуется… выпить.
-Но… я думал… это будет кровь живых магов.
- Живых – потом. А первые три ночи молодого вампира питает кровью его создатель, вливая в жилы магию смерти. Если ритуал не завершить, «птенец» умрет. «Птенец», уж простите мне вампирскую терминологию, это вы, Поттер.
«Птенец»… Никогда я не чувствовал себя птенцом в теплых объятиях надежного гнезда. Скорее уж, жертвенным ягненком или какой-нибудь другой обреченной на заклание животинкой. Никто из посторонних людей никогда не отворял ради меня свои вены.
Северус Снейп проводит тонким острым лезвием по своей бледной руке, и я вижу, как кровь начинает сочиться из пореза в таинственную глубину старинной чаши. Когда я ненавидел Снейпа, мне казалось, что в его венах течет прОклятая черная кровь, но оказалось, что она ничуть не черней той, что приводит в движение всех остальных людей на земле. Едва эта простая мысль накрывает меня, как я понимаю: ненависть ушла. Навсегда. И… Почему-то мне кажется почти кощунственным, что эта кровь сейчас стекает по холодному металлу, вместо того, чтобы…
- Профессор, а не мог бы я…
Он вскидывает глаза.
Не знаю, что я только что сказал, но, похоже, что-то очень важное, потому что таких глаз я у Снейпа еще не видел: потрясенных, широко распахнутых, почти доверчивых.
- Вы действительно хотите, Поттер?..
(Кап-кап… Нет, не так! Все должно быть не так! )
- Да.
- Хорошо.
Он подходит к постели, садится на самый край и осторожно, как будто боится, что я могу укусить (или передумать), протягивает мне свое левое запястье. (Запоздало понимаю, что я ведь и в самом деле могу укусить! У меня вон, даже и клыки в наличии).
- Не бойтесь, профессор. Я буду осторожен.
И только спустя мгновение по его кривой ухмылке осознаю, что именно сказал. Ну… Мы оба ведь знаем, что я имел ввиду совсем другое! Интересно, вампиры умеют краснеть?
- Очень на это надеюсь, Поттер.
Когда я прижимаюсь губами к тонкому порезу на прохладной коже совсем чуть-чуть ниже проклятой черной метки, все мое существо внезапно прошивает невероятно отчетливое осознание правильности происходящего. Я и Снейп. Что бы там ни было. (Поттер, ты все-таки сошел с ума! Ты понимаешь, о чем только что подумал? – Понимаю. И мне плевать).
Это так похоже на поцелуй, глубокий и чувственный. Его рука и мои губы. Прикрыв глаза от блаженства делаю глоток, и золотой рай стекает в мое горло.
…Вечность спустя мы лежим с профессором Снейпом на моей огромной неприбранной постели и выглядим, словно усталые любовники после целой ночи страстной любви. Не то, чтобы у меня был большой опыт по этой части, но воображение ведь еще никто не отменял. И, кстати, нам обоим совершенно плевать, как именно мы выглядим. Про себя я склонен думать, что нечто подобное ощущает Живоглот, когда ему выпадает удача сожрать целую башню взбитых сливок с хозяйкиного праздничного торта, который Гермиона иногда заказывает в кондитерской Фортескью. А Снейп… Снейп просто спит, потеряв слишком много крови за один раз. Это не смертный сон, в который впадают вампиры с первыми утренними лучами, а что-то до боли напоминающее обычную человеческую усталость. Когда я краешком глаза смотрю на него, мне кажется, что черные ресницы слегка подрагивают на впалых щеках. Красивые, изящные ресницы… Черт возьми, Поттер! Ресницы… Чего я еще не знаю о Северусе Снейпе?
Похоже, самое время узнать.
Устраиваюсь поудобнее и разглядываю спящего Снейпа, внимательно и дотошно, как неизвестное доселе магическое существо, о котором мне предстоит делать отчетный доклад на серьезнейшей научной конференции. Впервые Снейп не взывает у меня привычных ассоциаций с ядовитой змеей или старой летучей мышью. (Помнится, последняя версия была необычайно популярна в гостиной Гриффиндора). Человек как человек. Даже не слишком-то старый. Сколько ему? Сорок? Мерлин! Кажется, я сам за последнее время соизволил, наконец, повзрослеть.
Смотрю внимательно и придирчиво, словно прикидываю: что за душу скрывает эта странная маска? Какие следы оставила на ней жизнь? Сначала пристально изучаю профиль, благо, для этого надо лишь повернуть направо голову. Потом, не удержавшись, приподнимаюсь на локтях, чтобы взглянуть спящему в лицо. («Чтобы лучше видеть»? ) Оказывается, Снейп - просто потрясающий объект для исследования! И как это я раньше не замечал?
Во-первых, нос. Ну, тут никаких неожиданностей. Снейповский Нос – определенно, с большой буквы. Носище. Носяра. Клюв. Как у какой-то хищной птицы. Тонкий, с весьма ощутимой горбинкой (ломали в маггловском детстве или наследственное? ), с изящными ноздрями. Как ноздри могут быть изящными, я и сам не знаю, но слово навязчиво всплывает в мозгу, когда я пытаюсь найти точное определение особенностям профессорского профиля. Решительный профиль. Должно быть, именно такие чеканили когда-то на старинных монетах. Профиль победителя.
От носа, старательно минуя ресницы, мирно дремлющие на щеках, взгляд перемещается к бровям. Брови как брови. Не широкие и не узкие стремительно взлетающие к вискам, и, как я знаю, до ужаса подвижные. Своими бровями Снейп может излагать хоть поэмы, хоть заумные научные трактаты. А уж лекции по педагогике! Но когда он спит, спят и брови. Только глубокая морщинка между ними не желает разглаживаться даже во сне, как будто Снейпа ни на миг не отпускает тревога. Почему-то мне ужасно хочется, чтобы эта морщинка исчезла, и я даже тянусь к ней пальцем - разгладить, но так и не решаюсь прикоснуться. Не твое это дело – разглаживать чужие морщинки, Гарри Поттер! Оставь его в покое хотя бы сейчас.
Оставляю. Но смотреть-то можно?
Можно. Я это разрешил сам себе, и никто не в силах отменить моего решения. Только Снейп. Но сейчас он спит, правда? И я смотрю.
Та гадская морщинка вообще далеко не единственная на снейповском лице. Говорят, что морщины – это карта жизни. Никогда не понимал этой… хм… конечно же, метафоры, но теперь… Складка между бровями: бесконечное напряжение воли, заботы, иногда – боль. Горизонтальные морщины на лбу – мне кажется, это мысли. Много мыслей – и все о чем-то плохом. Добрые, хорошие мысли оставляют совсем другие следы. Достаточно вспомнить профессора Дамблдора. Привычно перехватывает горло. Я не буду вспоминать! Не сейчас, когда слезы у меня красного цвета. Плакать кровью – это так глупо! Простите, директор…
От крыльев носа – к уголкам рта – две глубокие складки. Привычка плотно сжимать губы? – Горечь? Ненависть? Усталость? Не уверен, что мне хочется это знать. Или все-таки хочется?
Единственное, чего я при всем своем внимании не обнаруживаю на лице Снейпа, это тонких лучиков возле глаз. Они остаются, если человек много улыбается.
Невеселая была у вас жизнь, сэр? Карта говорит, что да. И сколько из этих морщин – мои? Что-то подсказывает, их много. А моя мама? Где записана моя мама? Столько вопросов. Легко задавать их спящему. Смог бы я повторить то же самое, глядя ему в глаза? Еще один вопрос, которому суждено остаться без ответа.
Оставив морщины в покое, смотрю на губы. Тонкие бледные губы, даже во сне сжатые в упрямую и злую гримасу. Или это гримаса вечной усталости? Я не знаю. Мне не хватает жизненного опыта, чтобы прочитать вас, мистер Снейп, сэр. Вы – книга на древнем языке. Но я хочу его выучить, этот язык. Дадите мне шанс? Когда-нибудь. Похоже, у нас впереди – вечность.
Спите, профессор. Все, что я могу сделать для вас сегодня – это укрыть краем синего атласного одеяла. Да, я знаю, что вампиры не мерзнут. Но почему-то мне сегодня решительно наплевать на все истины мира.
Я ложусь рядом, сжимаю своей ладонью его руку, на запястье которой вместо некрасивой рваной раны, оставленной моими зубами (так тяжело, оказывается, помнить об этих проклятых клыках, когда пьешь чистейшее блаженство), теперь виден только очередной белый шрам. Три дня. Он три дня поил своей кровью бестолкового мальчишку, которого ненавидел большую часть жизни. Провожу большим пальцем правой руки по этим шрамам и отчего-то улыбаюсь. Спите, профессор. Я буду стеречь ваш сон.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Подписаться
• В цитатник
• Поделиться

• ← Предыдущая запись
• Следующая запись →

Комментарии

2014-12-25 в 05: 39

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)

***
Шаг. Шаг. Шаг.
Он проснулся.
И я. Кажется.
Мысли короткие, как звук его шагов и такие же неровные, обрывочные. Я помню, как вчера пил его кровь. Как потом разглядывал лицо спящего. Как соскользнул в свое странное небытие прямо перед рассветом, все еще поглаживая чужую холодную ладонь.
Совсем недавно даже сама мысль о чем-то подобном вызывала бы у меня бурный приступ негодования пополам с отвращением. Да, и еще – сработавший рвотный рефлекс. Но, как говорится, «Гарри Поттер сильно изменился за лето». Еще бы! Умер. Воскрес. Убил Волдеморта. Снова умер. Стал вампиром.
Кстати…
- Сэр! А как я умер?
- С возвращением, Поттер. Вы сегодня рано.
Действительно, рано. По лиловым облакам за окном скользят последние всполохи догорающего заката. Чувствую, что сейчас позорно разревусь от какого-то странного острого счастья, смешанного в равных пропорциях с сумасшедшей тоской. Как же давно я не видел солнца!
Снейп стоит у окна и тоже смотрит на улицу. Сегодня он выглядит значительно лучше, чем вчера, хотя я даже не могу внятно сформулировать, в чем именно заключается отличие. Не такая бледная кожа? Не настолько запавшие глаза? Не так сильно заострившийся профиль? – Я не знаю. Но отличия очевидны.
- Вы не ответили на мой вопрос, профессор.
- Сначала – завтрак.
В руки мне суют кружку с… ну да, кровью, чего уж там! Только это не та кровь, я чувствую даже на расстоянии: не тот запах, не тот цвет, да и вкус… Ага. Совсем не тот.
Кровь Снейпа была как… за неимением лучшего сравнения – солнце. А это… Как молоко с медом. В детстве я, как ни странно, любил молоко с медом, хотя доставалось оно мне не часто: только если было необходимо наглядно продемонстрировать приболевшему Дадличке, какую вкуснятину ему приготовила заботливая мама. Вон, Гарри нравится. У Дадли был такой специальный условный рефлекс: если Гарри что-то нравится, надо срочно это у него отобрать и присвоить. А в случае молока с медом – даже выпить. Но и мне перепадало. Что характерно, когда болел я сам, тетя останавливала свой выбор на горьких аптечных лекарствах.
Так что, молоко с медом – это было, в общем-то, неплохо. Даже приятно. Но если ты попробовал на вкус солнце…
Обхожусь без добавки. Смертельный голод (или жажда? ) мучивший меня в последние три дня, уступил место спокойному и какому-то неожиданно обыденному ритуалу: «Чего желаете на завтрак? – Чашечку чая? Кофе? Крови? »
- Та самая покупная кровь?
- В точку, Поттер. Как вы догадались?
Вскидываю на него глаза. Стоит близко, почти вплотную к постели и смотрит внимательно, заинтересованно. Я вдруг начал интересовать Снейпа? Не как сын Лили Поттер, а сам по себе? Почему-то мысль окатывает с ног до головы волной жара.
- Издеваетесь? Несравнимо.
Не рассказывать же ему про тонкую вязь моих ассоциаций: от золота – до молока с медом…
- Счастлив, что ритуал завершен, и вам больше не придется глотать… всякую дрянь.
…Или рассказывать?
Он, что, не слышал, как я урчал от наслаждения и издавал прочие неприличные звуки практически сексуального характера?
Или настолько не верит, что может кому-то… нравится?
Все эти мысли пролетают в голове всего за одно мгновенье – и я решаюсь. Лучше выглядеть восторженным идиотом, чем неблагодарной скотиной.
Объясняю, как умею: неловко путаясь в словах, заикаясь, проваливаясь в нелогичные паузы. А он… Слушает. И почему-то мне кажется, что пока я говорю, морщинка между бровей чуть-чуть разглаживается.
- Спасибо.
Снейп сказал «спасибо»? Мне?
Я подумаю об этом завтра.
А сейчас…
- Теперь можно спросить, как я умер?
За окном горят фонари. Снейп смотрит в окно и молчит так долго, что мне начинает казаться, я никогда не услышу ответа. Подбирает слова? Все настолько плохо?
- Вас раздавило стеной.
Стеной? Мальчика-который-выжил-и-угробил-Волдеморта попросту завалило камнями?
- Профессор, а зачем вы вообще туда поперлись, на эту - чтоб ее! – битву? Ну, выжили в очередной раз, выполнили свой гражданский долг, выдав мне надлежащую версию воспоминаний, и удалились на заслуженный отдых. И видали всех… ну да, в гробу.
Я злой какой-то сегодня. Не добрый. И чего, спрашивается, разошелся? Наверное, просто вспомнил, как он зажимал руками разорванное горло, а я стоял рядом и тупо смотрел, как он умирает. Выходит, я злюсь на себя? В точку, Поттер!
Снейп мнется. Таким я его еще не видел. Нерешительный Снейп – как раз то, что Гермиона именует… вот, сейчас вспомню, слово какое-то заковыристое… Ах да! Оксюморон. Вот! Решайтесь, профессор. Говорить правду легко и приятно.
- Мне нужно было знать, что у вас все в порядке. Что все было не зря.
Приехали, Поттер. Вечер откровений. Куда мы придем к концу недели, если наши отношения будут развиваться такими темпами?
(Я что, действительно подумал «отношения»? Со Снейпом? )
- У меня все было в порядке. Вашими и Дамблдора молитвами. Мальчик сделал свое дело. Мальчик может умереть.
Я совсем не думал о смерти, когда от моего дурацкого «Экспелиармуса» тот, кто звал себя Темным Лордом, стал некрасиво заваливаться назад, раскинув руки. Ни тогда, когда бывшие слуги Волдеморта, сначала растерявшиеся после смерти своего бессмертного владыки, снова рванулись в бой, на сей раз не за чьи-то чужие лозунги, а за свои собственные многоценные шкуры. Ни тогда, когда огромный кусок скалы брошенный так и оставшимся для меня безымянным великаном просвистел над моей головой и обрушил вниз многовековую каменную кладку замковой стены… Я вообще ни о чем не думал в тот миг, захлебнувшись в горячечном угаре боя.
А он думал. Обо мне. Шел следом под чарами отвлечения внимания. Прикрывал от летящих в спину проклятий. (Теперь, оглядываясь назад, я вспоминал, что несколько раз пущенные в меня заклятий, от которых я никак не успевал уклониться, просто исчезали, будто споткнувшись о чей-то невидимый щит).
И он вытащил мое еще живое, но уже умирающее тело из-под обломков проклятой стены.
- Я действительно умирал?
- Действительно. – Снейп морщится. Видимо, некоторые воспоминания все-таки болезненнее прочих. – Вашу внутреннюю анатомию или то, что от нее осталось, можно было разглядеть в деталях сквозь зияющие прорехи в грудной клетке.
Клянусь Мерлином! Он так и сказал «прорехи в грудной клетке»! Любой нормальный человек сказал бы «дырки», «разрывы» или что-нибудь в этом роде. Ах да! Не будем забывать про «зияющие»! Не могу сдержать улыбки, которая самым наглым образом растекается по моей физиономии.
Недоумевающе вскинутая бровь:
- Вам смешно, Поттер?
Нет. Совсем нет.
Но… «Зияющие прорехи»!!!
- Не обращайте внимания, профессор. У каждого свой способ переживать очередную… смерть.
- Мне нравится слово «очередная».
Галлюцинации, или он действительно делает попытку улыбнуться в ответ? Аккуратно, самыми уголками надменного, неулыбчивого рта. Это он думает, что неулыбчивого. А я думаю, что научу его улыбаться. Могут ли у вампиров появиться новые морщины? Желаю Снейпу разбегающихся лучиков возле глаз! Да, кажется, у меня появилось то, что принято называть «цель в жизни». И этой целью, как ни странно, стал Снейп. Странно – не странно… Не страннее, в самом деле, чем однажды восстать из мертвых вампиром.
Так. Про смерть мы, кажется, выяснили, а большего он мне сейчас все равно не скажет. Тем более, что, довольно безжалостно объяснив «как», он очень аккуратно обошел «почему». Но я – умный и дьявольски хитрый. А еще у меня хорошая память. И, если верить литературным и прочим источникам – целая вечность впереди.
- А где мы сейчас находимся, профессор?
Мне действительно интересно. Какое-то шестое чувство подсказывает, что пора уже выбираться из постели, умываться и идти осваивать мир. Кажется, я выздоровел. (От смерти ты выздоровел, Поттер! – Ну и что? )
- Это Венеция, - очень буднично сообщает Снейп.
Натурально подпрыгиваю на кровати. «Венеция»! Я очень мало видел в своей прошлой жизни, и, наверное, поэтому названия чужих городов всегда отзывались во мне странным внутренним трепетом. «Бомбей, Сидней, Сингапур… Париж… Барселона… Рим…» Но было одно слово, от которого сердце скручивало сладкой судорогой. «Венеция». Я и сам не знаю, почему так остро реагировал на абстрактный набор звуков. Но… Даже сейчас, когда наличие и уж тем более функционирование в моем организме сердца было под большим вопросом, что-то привычно сжалось в тугой комок при слове «Венеция».
Вскакиваю, как подкинутый тугой пружиной, и несусь к окну. А в спину мне летит сдавленное:
- Поттер, вы бы хоть халат накинули!
Халат? Какой халат?! О чем вы вообще, профессор?
М-да.
За окном – переливающаяся рябь канала и совсем рядом, напротив, причудливый, розово-белый, украшенный лепниной фасад соседнего особняка. И стилизованные под старину фонари… Все, как в тех красивых глянцевых журналах тети Петуньи, которые мне иногда удавалось тайком подержать в руках. А еще… Что он сказал?

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 05: 45

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)
Смотрю на собственное отражение в витражном стекле. Выглядит все очень мутно и зыбко. Стекла откровенно давно не мыты?
Упс! Халат. Точно. Вот, что значит «восстать из мертвых»! Три дня валялся в кровати, буквально пил чужую кровь, пререкался со Снейпом – и все это время был абсолютно голый под своим атласным одеялом. Хорошо хоть, что без утреннего стояка обошлось. Видимо, крови все-таки выпито маловато.
Опрометью бросаюсь обратно к кровати, возле которой в старинном потертом кресле лежит бархатный (вот те Мерлин! ) халат благородного зеленого цвета. С серебряной отделкой. Цвета дома Слизерин? Кстати, в отличие от всего прочего в этой комнате, включая меня и Снейпа, халат выглядит абсолютно новеньким, как будто его только что вынули из упаковки.
Снейп выходил из дома, чтобы купить халат? Для меня?
Почему-то эта мысль шокирует меня в разы больше всего остального. Кровь – да, это понятно. Профессор – человек основательный. Если уж взялся кого-то спасать… Но вот такая откровенно богатая и со вкусом подобранная вещь…. («Гарри, зеленый просто удивительно идет к твоим глазам! » - вспоминаю восторженный лепет Джинни накануне свадьбы Билла и Флер. В связи с чем вдруг всплыл этот зеленый, в упор не помню. Да и о Джинни я не слишком много думал с того момента, как воскрес из мертвых. Странно? – Не то слово! )
Ныряю в халат, как в уютную нору, закутываюсь в него и неожиданно жалею, что вампиры не отражаются в зеркалах: какой-то совершенно необъяснимый приступ тщеславия на фоне всеобщей задницы. А в окнах? Вот ведь в окнах они же отражаются? Логически рассуждая, если в состав стекла или витражной краски не входит серебро… Как уже было отмечено, смутно. Ибо окно не мыли лет этак сто, но кое-что разглядеть все-таки можно: зелень халата и зелень глаз. Так и задумывалось? Если бы профессора звали Джинни Уизли я бы, пожалуй, поверил. А так, лучше поверю в совпадения.
- Спасибо, профессор.
Кажется, я оборачиваюсь слишком стремительно, чтобы перехватить странный, какой-то болезненно-завороженный взгляд. Можно было бы назвать его «голодным», если бы в нашей ситуации такой эпитет не вызывал совершенно определенные кулинарные ассоциации.
Впрочем, в умении мгновенно надевать на лицо маску Северусу Снейпу, определенно, нет равных. Уже через мгновение, мне начинает казаться, что все это – только игра моего не слишком здорового воображения: черные глаза снова смотрят холодно и чуть высокомерно. Отстраненно. Но я запомню.
- На здоровье, Поттер. Сами понимаете, ваша одежда пришла в негодность, и мне пришлось ее просто уничтожить. Так что я взял на себя смелость слегка обновить ваш гардероб. Одевайтесь.
Снейп кивает на стул с высокой резной спинкой, стоящий возле комода, и стремительно покидает комнату.
На стуле лежат типичные маггловские шмотки: синие джинсы, черная футболка без принтов и логотипов, носки, трусы, гладкий серый пуловер. Возле стула расположились на отдых кроссовки. Все вещи новые и, судя по всему, так же, как и халат, купленные в дорогих магазинах. Во всяком случае, у меня создается именно такое впечатление. Не чтобы, конечно, я был большим знатоком дорогих вещей… Сгребаю вещи в охапку, а под ними… Черт! Черт-черт-черт!!! Палочка. Та самая бузинная палочка. Один из проклятых Даров Смерти, признавший во мне своего законного владельца.

***
Венеция…
Я теперь точно знаю, где хочу жить и умереть.
Я открываю для себя Венецию.
С ее изящными палаццо, отраженными в воде каналов. С каналами, вода в которых пахнет морем, а не канализацией, как принято почему-то считать. С верткими остроносыми гондолами, которые скользят по этим каналам, точно грациозные волшебные птицы. Такая Венеция – для туристов, я знаю. Да, еще долго я буду чувствовать себя в этом городе именно туристом – и мне не стыдно. Потому что я влюблен. Влюблен в дрожание бликов фонарей из розового муранского стекла на поверхности воды. Влюблен в круглые шляпы гондольеров, когда они уверенно направляют свои утлые суденышки под очередной низкий мостик, сгибаясь перед ним в грациозном старинном поклоне. Влюблен в разнообразие карнавальных масок в витринах магазинчиков: от Шута и Доктора, до микеланджеловского Давида. И в старичков, которые этими масками торгуют и тут же расписывают очередной экземпляр, высокомерно не обращая внимание на гомонящих посетителей. Влюблен в крошечные ресторанчики по берегам каналов, от которых так соблазнительно пахнет всяческими рыбными вкусностями, даже несмотря на то, что мне, с моими свежеобретенными гастрономическими пристрастиями, остается только завистливо смотреть из вечерней тьмы на веселящихся посетителей. Влюблен в молчаливую ночную громаду собора Сан-Марко и в гулкую пустоту предрассветных площадей.
Северус смеется и называет меня глупым романтиком.
Я действительно это сказал: «Северус смеется»? Ну… Что делать, если с некоторых пор так оно и есть. Он смеется. И я зову его «Северус». А еще мы вместе ходим по ночной Венеции, держась за руки, и я вслушиваюсь, в звук его шагов по каменным сводам венецианских мостов. И мне кажется, что еще немного – и он позволит себе не только смеяться, но и называть меня «Гарри». Да, очевидно, я – «глупый романтик». Потому что, помимо всего прочего, я влюблен в Северуса Снейпа.
Это пришло не сразу, не вдруг, постепенно, кажется, именно с тех пор, когда звук его шагов перестал быть просто звуком. Удивительно, как много можно узнать о человеке, если, не торопясь открывать глаза, просто прислушаться к тому, как он ходит. Шаги Снейпа: легкие, осторожные, как будто он боится потревожить мой сон, и одновременно - решительные, уверенные. Я мог бы слушать их часами. Его шаги – рядом со мной. Северус всегда просыпается раньше меня. Это закономерно. Он дольше пробыл вампиром, он старше по человеческим меркам и лучше контролирует свою магию. Он говорит, что когда-нибудь и я смогу просыпаться на закате и засыпать в самый разгар утра. Северус никогда мне не лжет, так что я надеюсь однажды снова увидеть отблески утреннего света на стенах домов. Но пока мой удел – ночь.
Он просыпается раньше, отдергивает тяжелые бархатные портьеры, надежно преграждающие доступ в нашу спальню солнечным лучам. (Очень не хотелось бы однажды во сне превратиться в кучки невесомого пепла. Только не сейчас! ) Приносит из помещения, которое некогда было кухней, хранящиеся там под чарами стазиса две кружки свежей крови. Свою выпивает быстро, без всяких церемоний, словно необходимое для выживания, но все же неприятное на вкус зелье. Моя кружка дожидается, когда Гарри Поттер в очередной раз соизволит вернуться в мир живых, на массивной прикроватной тумбочке. «Ваш завтрак, Поттер». Завтрак в постель, мр-р-р!
К моему пробуждению Северус уже успевает одеться и умыться. (Что хорошо, потому что ванная в нашем почти-дворце на целых восемь немаленьких комнат всего одна, зато в ней имеется и старинная чугунная ванна на львиных лапах и новомодная навороченная душевая кабина, в которой лично я всем режимам предпочитаю режим «тропический ливень»). Теперь, когда все время мира принадлежит нам, а глупого Поттера больше не надо охранять от него самого и полчищ разномастных злодеев, Северус каждый день моет голову, и даже у Рона Уизли не повернется язык назвать его «сальноволосым ублюдком». Впрочем, Рон далеко, а Снейп... Снейп - вот он, близко, почти рядом, стоит только руку протянуть.
И я протягиваю руку.
Подарок на день рождения?
О да!
Заверните мне, пожалуйста, этого мужчину!
Оно вскипало исподволь, тайно, изо дня в день, откуда-то из самых глубин моего глупого сердца (даже если это очередная метафора), копилось под спудом страхов и запретов, билось пойманной птицей о прутья грудной клетки. Иногда мне начинало казаться, что я схожу с ума. Мне никогда не нравились мужчины. Я терял голову от запаха волос Джинни. Впадал в столбняк под взглядом Чжоу. Я был ровно настолько нормальным, насколько может быть подросток, которого готовят, словно оружие, к одной-единственной цели: убить врага и умереть самому. У меня никогда не было времени на буйство подростковых гормонов. Но… Черт возьми! Мне всегда нравились девушки!
А теперь…
Я смотрю на его силуэт на фоне витражей – и теряю ощущение времени.
Я прошу его, перед тем, как впасть в свой дневной летаргический сон: «Не уходите, профессор, мне страшно». А когда он покорно ложится на другую половину кровати, спокойно перестаю быть, поглаживая пальцем шрамы на его костлявом запястье. Кстати, с какого-то момента я уже просто не замечаю несовершенства внешности Снейпа: мне начинает нравится его худоба, его птичий профиль (он напоминает мне ястреба), его черные волосы, которые мой бывший профессор (я с удовольствием повторяю про себя: «БЫВШИЙ профессор! ») нетерпеливым движением отбрасывает с лица во время разговора, его руки – живые и страстные, руки – самое настоящее произведение искусства. Мне нравятся его глаза, порой напоминающие омут, а порой - наполненные яркими огненными всполохами. Мне нравится его хриплый голос. Меня заводит звук его шагов. И пускай вампиру, чтобы испытать настоящую эрекцию, надо выпить очень много крови, но я не могу по-другому определить то пламя, что разливается по моим венам, превращает мозги в кисель и заполняет собою все мое существо. Будь я проклят, если это не желание!

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 05: 48

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)
Мне уже мало просто быть с ним: разговаривать, смотреть, засыпать на одной постели. Мне хочется всего Снейпа – здесь и сейчас. Мне нужно, чтобы он знал. Иногда мне кажется, что он знает. Иначе почему так легко идет навстречу моим ребяческим капризам? Надо же, Поттеру страшно! – Тоже мне новость! Почему приносит утром чашку с кровью? Почему показывает мне ночную Венецию и покупает дорогие вещи? У меня самого в последнее время с деньгами – совсем швах: Гарри Поттер умер, чего вы хотели? И я пока не придумал, как могу при своем новом статусе зарабатывать на жизнь. Очень не хочется в таком вот виде возвращаться к своим прежним друзьям. Пусть мертвые остаются мертвыми, не так ли? Когда-то Снейп пытался мне что-то такое объяснить, а я не понимал. Теперь понимаю. Дело ведь не в ночном образе жизни и не в том, что один вид крови кого-то из моих живых друзей может свести молодого вампира с ума. Дело в том, что я – бессмертен. А они – нет. Рон, Гермиона, Джинни, Луна и Невилл, и все-все-все, кого я знаю, будут взрослеть, стареть, болеть и покрываться морщинами, а я навечно замру в своих восемнадцати. Или почти восемнадцати, учитывая, что я умер в мае.
И только Северус Снейп останется таким, каким я его знал. Вечность – это дар или проклятие? Смотря, кто разделит ее с тобой.
Наверное, это еще не любовь, но что-то очень близкое к ней.
А вот когда в мой день рождения Северус Снейп протягивает мне затейливую подвеску в виде стеклянного грифона из муранского стекла, я понимаю, что это – любовь. Потому что он произносит:
- Это многоразовый порт-ключ. В Лондон.
Моя ладонь, на которой лежит подарок, вздрагивает, и я едва успеваю подхватить хрупкую вещицу почти возле самого пола (реакция квиддичного ловца, помноженная на реакцию вампира).
- Не трепыхайтесь Поттер, - снисходительно улыбается Снейп. –На ней чары Неразбиваемости.
- Спасибо.
Это все, что мне удается вытолкнуть из себя в ответ – жалкое подобие звуков.
Он отлично знает, что именно подарил мне. Свободу. Знает и признает мое право ею пользоваться. За эти месяцы, проведенные нами вместе, я как-то привык к Северусу Снейпу в роли моей персональной тени. Он добывал для меня кровь. Отгонял кошмары. Выслушивал мои истерики. Вытаскивал за уши из приступов депрессии. Следил, чтобы я не натворил дел, осваивая свои новые способности. Охранял меня от солнечного света и от меня самого. Просто был рядом.
А еще он сохранил для меня Старшую палочку, за обладание которой любой другой маг запросто убил бы или продал душу демону.
Но сегодня… Порт-ключ означал, что меня больше не надо стеречь и опекать. Что мне можно доверить мою собственную жизнь и жизни других людей. Иногда слова о доверии – просто сотрясание воздуха. Особенно, когда на ладони переливается золотом и киноварью крошечный шедевр муранских стеклодувов.
Я и не замечаю, как он покидает комнату, оставив меня наедине с моими раздумьями.
«Мавр сделал свое дело»?
Ну уж нет!
И я устремляюсь на поиски.
Как-то так сложилось, что бывшая моя, а с некоторых пор наша общая спальня – одна из трех жилых комнат в этом странном, пронизанном сыростью и вздохами воды палаццо. Еще нами используется гостиная, в которой огонь горит в огромном помпезном камине, освещая пыльный продавленный диван и два не слишком устойчивых кресла. Тут повсюду свечи: на мраморе каминной полки, на изящном старинном журнальном столике, на стенах – в витых канделябрах зеленоватой бронзы и даже на полу.
Имеется также кабинет Снейпа, где он варит свои зелья, но мне туда доступа нет. Подозреваю, что именно на зельеварческое оборудование и ингредиенты ушла приличная часть пресловутого «золота партии», во всяком случае, профессор охраняет свои владения не хуже трехголового Пушка. Я знаю, чем он занят: пытается сварить нечто, что поможет нам не спать днем. Хочет подарить мне солнце.
Я иду по дому в поисках Снейпа.
Дом вздыхает, бормочет, шуршит, поскрипывает – дышит. Раньше я не любил старые дома. Мне казалось, что они хранят память о людях, которые когда-то жили в них и крайне подозрительно относятся ко мне – наглому пришельцу. Но теперь… Этот дом был моим… нашим, со всеми его тайнами и воспоминаниями. Он признал нас, доверился нам, как мог оберегал нас от внешнего мира. Когда я спросил Снейпа, каким образом он стал владельцем небольшого дворца в Венеции, тот ответил просто: «Купил». Это было вполне в духе Северуса: просто купить.
Я не нахожу его ни в гостиной, ни в лаборатории, куда, в конец обнаглев, засовываю кончик своего любопытного носа, ни на огромной кухне с плитой, которую следует топить дровами. С каждой последующей открытой дверью мне становится все тревожнее: вдруг он просто ушел, решив, что я немедленно воспользуюсь его подарком, чтобы вернуться в Лондон, к своей старой жизни?
Иногда самые умные люди – такие идиоты!
Снейп обнаруживается на самом последнем, третьем, этаже: стоит на крошечном хлипком балкончике и пристально (я бы сказал даже слишком пристально! ) смотрит на звезды. Июльские (или уже августовские? ) звезды над Венецией прекрасны. Я бы и сам с удовольствием посмотрел на них, но у меня совсем другая цель.
Я приближаюсь почти неслышно (один из даров моей проклятой новой сущности), но он слышит. Он всегда меня слышит.
- Почему вы до сих пор не в Лондоне, Поттер?
- Потому что мое место – здесь.
Знаю, банально. Но, по-моему, когда стоишь на балконе старинного палаццо в ночной Венеции с тем, кого любишь, немного банальности – самое то. Подхожу сзади, обнимаю за плечи, прижимаюсь щекой к напряженной спине.
- Вы сошли с ума, Поттер.
- Да.
Касаюсь губами выступа острого плеча.
Ему некуда бежать с этого крохотного балкончика, разве что трусливо аппарировать куда глаза глядят. Но Северус Снейп никогда не был трусом: он поворачивается ко мне лицом. Как рыцарь, выходящий на поединок, подняв забрало.
- Чего вы хотите?
- Тебя.
Я произношу это так, чтобы он понял: тебя. Не вас, профессор. Тебя, Северус. Я хочу тебя.
Провожу слегка дрожащими пальцами по выступу скулы, заглядываю в глаза. Глаза Северуса Снейпа сейчас – бездонные провалы, в которых нет даже отблеска звезд, не говоря уже о чем-то ином.
- Что за странные игры, Поттер? Я надеялся, что вы наконец-то повзрослели.
- Зря надеялся.
Я приподнимаю голову и прижимаюсь губами к его холодным губам. Ответь мне! Ну, ответь же! Ерунда. С тем же успехом можно целовать статую. Здесь их полно, на выбор: или из мрамора, или из бронзы. С тем ж успехом можно целовать глыбу льда. Прозрачную, чуть солоноватую на вкус глыбу застывшей морской воды, если бы кому-то пришла в голову подобная дурацкая мысль…
Не-е-ет! Это не правда! Может быть, ты и мертвый, Северус, но ты совершенно точно не похож на лед. Потому что под своей холодной оболочкой ты обжигающе-горячий, как твой стеклянный грифон, внутри которого бьется огонь. Я должен в это верить. Я буду в это верить.
Мерлин! Как бы я хотел, чтобы у меня оказалось хоть чуть-чуть побольше опыта в поцелуях! Ладно, не умением единым… Говорите, страсть?
Приоткрываю свои замерзшие губы и кончиком языка обвожу контуры его сомкнутого рта, медленно и нежно, как будто слизываю восхитительные следы шоколадного мороженого от Фортескью. Не романтическое сравнение? А мне плевать! Тем более, что шалость, кажется, удалась: неприступные губы Северуса приоткрываются мне навстречу. Прихватываю зубами нижнюю губу, провожу языком по деснам. Мерлин, Северус! Ты гораздо вкуснее самого волшебного на свете мороженого! Несравнимо.
Раньше, целуя Джинни, я думал, что поцелуй обязательно должен представлять из себя нечто необычайно возвышенное: слияние душ, нежность, трепет – и все такое. Вообще, как выясняется, я слишком много думал.
Во время поцелуев мозги следует отключать, напрочь, чтобы не мешали. И я отключаю. Остаются только наши губы, зубы, языки и ласки, становящиеся все глубже и откровеннее. Наши? О да! Кажется, ледяная глыба начинает стремительно таять: уже не только я прижимаюсь к его жесткому телу, но и сам Северус сгребает меня в охапку, чтобы стать еще ближе. И язык… Мерлин! Что он делает со мной, этот человек… вампир… Северус Снейп?
Острые, совершенно нечеловеческие клыки царапают губы, кровь выступает крохотными капельками – его, моя, наша – смешивается в самый восхитительный на свете коктейль, от которого мир начинает стремительно меняться вокруг нас. Я теперь точно знаю, каково на вкус солнце, перемешанное с луной. Лунное золото? Солнечное серебро? Ты и я, Северус, мы. Никогда больше ты не будешь один!
- Довольно.
Что?!
Эта наглая тварь отталкивает меня с такой силой, что если бы балконная дверь не была распахнута настежь, я бы вынес ее к такой-то матери и сам рухнул на ковер среди осколков стекла и обломков дерева. На ковер, я прочем, все равно падаю: спиной и довольно чувствительно. Северус Снейп и в человеческой ипостаси в порыве гнева мог швырнуть меня через всю комнату, словно нашкодившего щенка, а уж став вампиром… Я лежу на пахнущем пылью и сыростью жестком ковре и смотрю на Северуса Снейпа, протягивающего мне руку, чтобы помочь встать. Я теперь точно знаю, как умирают вампиры: их выжигает изнутри тоска по солнцу. Северус Снейп – мое персональное солнце.
- Вставайте, Поттер.
Я встаю. Почему бы и нет? Валяться на ковре и в самом деле глупо.
- Что это было?
Я не знаю, как мне теперь к нему обращаться, после того, как наши языки сплетались в жарком танце, после того, как я вылизывал его зубы, после того, как его ладони изо всех сил стискивали мои ребра. Профессор Снейп – слишком официально. Северус – интимно. Вот ведь неожиданная проблема! Я понимаю, что думаю о всякой ерунде, но думать о том, что происходит между нами, всерьез – страшно. Если и есть здесь самый настоящий трус, то это я, покойный победитель Волдеморта.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 05: 53

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)
- Вы мне скажите, Поттер.
Ах, да. Я по-прежнему Поттер. Подобная стабильность утешает.
Мы стоим друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки и пытаемся выразить словами то, что, на мой взгляд, совершенно не нуждается в словах. Иногда слова – это просто слова.
- Я люблю тебя.
- Нет.
- Что «нет», Северус?
Ну вот, я сделал это: назвал его по имени. Назови и ты меня «Гарри». Это ведь так просто – всего каких-то пять букв!
- Это не любовь.
Северус Снейп – большой знаток любви. Мастер.
- Откуда ты знаешь?
Мне действительно интересно. Гарри Поттер отличается умом и тягой к знаниям!
Он снова выходит на балкон, а я тащусь следом. Ладно, теперь будем вместе делать вид, что смотрим на звезды. Только балкон маленький, и наши плечи почти соприкасаются, и между ними ощутимо дрожит воздух, а мы старательно этого не замечаем.
- Это не любовь, Поттер, это магия.
- Удобно.
Он может говорить сейчас все, что угодно. Боль после падения уже ушла из моего тела, не оставив даже синяков (такие мы, вампиры – удароустойчивые! ) А вот с душой сложнее. Но когда я смотрю на его профиль на фоне звездного неба, мне почти не больно.
- Мне всегда нравились женщины, -признается вдруг Снейп. – Я любил вашу мать.
- Я помню, профессор. – (Все-таки старые привычки – страшная сила. Да и не хочу я на собственной шкуре проверять правдивость мифов о способности вампиров к полетам. По полетам это у нас… Северус. А мой удел – метла. Поэтому я буду называть его по имени исключительно про себя. Но как же прекрасно звучит: Северус! ) – Ваша любовь к моей маме … Я помню. Предсмертные воспоминания – штука впечатляющая. Не хотите ли вызвать Патронуса?
- Вампиры не могут вызывать Патронуса. У них нет души.
- У нас нет души, - поправляю его невольную оговорку («МЫ умерли, Поттер…») – Мне тоже всегда нравились женщины, профессор. Но люблю я вас.
- Это не любовь.
- А что?
Не удержавшись, отвожу тяжелую прядь волос с его виска («чтобы лучше видеть»). Он дергается, как от пощечины.
- Вампирская магия, Поттер. Вам знакомо понятие «невесты Дракулы»?
Да, профессор, я смотрел фильмы. Вот только не стоит брякать этого вслух, чтобы лишний раз не подтверждать свою репутацию недалекого олуха. Молча киваю. Молчание, оно, как известно, золото. (А иногда, может, и серебро…)
- Не замечали, что рядом с сильным вампиром, таким как Дракула, в книгах или фильмах обязательно будут присутствовать «птенцы» противоположного пола, обращенные им женщины, влюбленные в своего повелителя? Для сильных вампиров-женщин, кстати, характерен гарем из мужчин.
Снова киваю. Было такое, еще бы! Элемент вампирского фольклора. Гермионе это всегда казалось ужасно романтичным: красавец-вампир влюбляется в юную деву и делает ее своей бессмертной возлюбленной. И их любовь длиться вечно. (А еще эти вампиры начинают гламурно сиять, когда выходят на солнце… Представляю себе сияющего, словно на него высыпали пару ведер карнавальных блесток, Северуса и хихикаю. Знал бы он о моих фантазиях…)
- Вам кажется это смешным, Поттер?
Читает мысли? Нет! Просто я слишком долго молчу. Что ж, можно и озвучить вслух очевидное, если вам угодно. Мы, недалекие олухи, обожаем озвучивать очевидное.
- Хотите сказать, профессор, что для вампиров отношения между создателем и «птенцом» обязательно носят сексуальный характер?
- Знаете, как создаются новые вампиры, Поттер?
Как говорится, упс. Приплыли. Мы никогда не говорили об этом. Мне всегда казалось, что для него это слишком болезненная тема.
Сегодня ночь откровений.
- Сначала вампир выпивает из жертвы всю ее кровь.
Морщится. Воспоминание не из приятных, Северус? Представляю картинку: руины Хогвартса, затухающая битва и скрытый чарами Снейп, пьющий кровь умирающего на его руках Гарри Поттера, у которого «сквозь зияющие прорехи» в груди видно, как бьется его сердце и другие, гораздо менее аппетитные подробности… Почему-то вместо отвращения, меня накрывает жаркая волна сочувствия: бедный Северус. Как будто ему при жизни не хватило Гарри Поттера!
- Прямо там пил?
- Там, под стеной. Вы умирали, Поттер. И крови, по правде сказать, в вас оставалось чертовски мало.
- А потом поил меня своей кровью, так?
- Не такой уж вы идиот, Поттер, каким прикидываетесь.
Мне хочется плакать. Я все-таки именно такой идиот, Северус. Ты ошибся.
- А… как же? У тебя ведь не было с собой ножа…
- У меня были с собой клыки. Если я смог вскрыть ваши вены, то кто мешал мне вскрыть свою?
У меня хорошее воображение, Северус. Вскрыть свою вену – это значит, вонзить в собственное запястье клыки и рвануть так, чтобы черная венозная кровь полилась живительным потоком в горло умирающего мальчишки. Твоя кровь Северус – самая прекрасная магия этого бедного на чудеса мира. Я помню.
- А как тебе моя кровь? –вопрос срывается с губ сам собой, прежде, чем я успеваю подумать, что его можно было бы назвать чересчур личным. Снейп не ответит – и будет прав.
Но он отвечает:
- Самое прекрасное, что было в моей жизни.
Честность. Никогда между нами не было такой обнаженной честности.
Я обнимаю его за плечи и целую. Просто не могу удержаться: с нервами сегодня, определенно, что-то не то. В моих венах течет твоя кровь, а моя – в твоих. Магия там или не магия, какая - к мерлиновой бабушке! – разница? Мы с тобой одно целое, две половинки.
Губы Северуса – неожиданно мягкие и податливые, как будто он наконец устал бороться с самим собой. Губы Северуса – мед и солнце, страсть и нежность, жизнь и смерть. Кажется, нам не потребуется сегодня лишняя порция крови, чтобы опытным путем установить, какого цвета у вампиров сперма… Несколько довольно долгих мгновений я всерьез рассматриваю вариант, при котором мне придется расстаться с девственностью на пыльном, протертом от времени ковре, но Северус в очередной раз доказывает, что старше и мудрее: его почти неслышное «Аппарейт! » переносит нас в спальню, прямо на кровать, и я рад встрече с ней, как никогда. Все-таки для первого раза ковер был бы чересчур экстремален…
У нас нет ни сил, ни желания на долгую прелюдию. Никогда в жизни я не был так благодарен судьбе за чары быстрого раздевания, которыми, как выяснилось, в совершенстве владеет Северус.
Его губы прокладывают огненные дорожки по моему дрожащему от желания телу, и я как-то враз и навечно забываю, что должен стесняться, что вот это же я… и профессор Снейп…
А когда губы профессора Снейпа оказываются в паху, мне нужно только одно: обрести, наконец, якорь, без которого я немедленно, сию же секунду, точно воздушный шарик взлечу к потрескавшемуся потолку.
Только же… черт! Я хочу большего! Раз у меня сегодня день рождения, я хочу свой подарок целиком. Пытаюсь отстраниться, вывернуться из-под ласкающих губ, потому что еще немного и…
-- Я сделал тебе больно? – Северус мои телодвижения понял абсолютно по-своему, смотрит испуганно и, кажется, забывает дышать. Нам, вампирам, дышать вовсе не обязательно, но старые привычки исчезают с трудом.
Мотаю головой. Ну, какой же дурак!
- Охрененно! Простите, профессор… - хихикаю, сползаю к нему, оплетаю руками и ногами, точно ядовитая лиана. Целую, как давно хотел, дрожащие на щеках ресницы, озабоченную складочку между бровями, вжимаюсь в его живот своей каменной эрекцией, трусь о него, как озабоченная мартовская кошка.
Облегченно выдохнув, кладет руки на мой зад, прижимая к себе плотнее и жестче, гладит, мнет массирует, подбираясь все ближе и ближе… И это так… Мерлин!
- Ты когда-нибудь был с мужчинами, Северус? – решаюсь задать мучающий меня вопрос.
- Нет, - говорит он слегка растерянно. - А ты?
Хмыкаю, кажется, заливаюсь краской и признаюсь:
- Я и с женщинами-то никогда…
Договорить не успеваю: он издает какой-то придушенный рык и опрокидывает меня спиной на постель, нависая надо мной, худой, нескладный… прекрасный. Мой.
- Это ничего, - сообщает, вскидывая на меня свои сумасшедшие черные глаза. – Зато я знаю теорию…
Теория –уже полдела. Остается воплотить ее на практике. И он воплощает, старательно и вдохновенно, именно так, как привык работать с самыми сложными из своих зелий, отдавая всего себя – и получая больше, чем искал. А я… Я просто сгораю в его руках, рассыпаясь на крохотные звезды и рождаясь вновь, как неизвестная галактика.
Таким образом, к рассвету, после многочисленных экспериментов мы можем сделать несколько выводов: во-первых, болевой порог у вампиров значительно выше чем у людей – и это сильно облегчает дело, особенно, когда все происходит первый раз; во-вторых, оказывается, профессор Снейп в совершенстве владеет невербальным заклинанием смазки, трансфигурированным из чего-то куда более целомудренного и наукообразного; в-третьих, сперма у вампиров нежно-розового цвета, только слегка окрашенная кровью, совсем не то, что слезы, а на вкус напоминает помесь мифического нектара со столь же мифической амброзией, во всяком случае сперма одного конкретного вампира кажется мне именно такой. А еще теперь я знаю, что когда Северус кончает, он коротко выдыхает: «Гарри! » По моим представлениям, это самый лучший подарок на день рожденья.
Совсем перед рассветом Северус неожиданно на полуслове проваливается в сон, а я иду задергивать шторы, потому что ни на какую магию, даже самую элементарную, у меня уже попросту нет сил, и думаю о том, что теперь обязательно научу его улыбаться.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 05: 55

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)

***
Время текло сквозь пальцы медленно и верно, неровными толчками, как кровь. У меня теперь все время вылезало это идиотское сравнение «как кровь». Я знал, что начитанная Гермиона не одобрила бы такого однообразия, но ничего не мог с собой поделать. Кровь была везде: в кружке, которую я, проснувшись, неизменно находил на тумбочке возле своей постели, на губах – самым сладким из поцелуев, на подушке, если, просыпаясь, я плакал. Снейп и здесь оказался прав: мой сон был воистину мертвым. Но перед пробуждением, за те самые несколько секунд до первого вдоха, когда жизнь уже медленно наполняла мое пока еще бездыханное тело, мне снились сны. Я не помнил этих снов, но они были записаны на моей подушке странными алыми иероглифами. Впрочем, Эскуро отлично справлялось с этой тайнописью. И поцелуи. Куда же без них!
Я, разумеется, навестил Лондон, выпив сваренное Северусом Оборотное зелье. Прошелся по Косой аллее, купил газет, посидел у Фортескью. Все это напоминало сон о какой-то давно забытой жизни, и меня совершенно не тянуло обратно в эту бывшую жизнь. Из газет я узнал, что Джинни Уизли, поскорбев пару месяцев о любви всей своей жизни, вышла замуж за Дина Томаса. Что Рон, расставшись с Гермионой, женился на Лаванде Браун и у них уже планируется пополнение в семействе. Что героиня войны мисс Гермиона Грейнджер встречается с бывшим Пожирателем Смерти мистером Драко Малфоем. (А Люциус, успешно откупившийся от Азкабана, надо думать, до костей обгрызает свои холеные локти). Почему-то известие о Гермионе и Драко поражает меня больше всего, но не мне с мои странным выбором спутника жизни, навешивать на людей ярлыки.
Гарри Поттер погиб в Последней Битве, и, хотя тело его так и не было найдено, рядом с гробницей Дамблдора лежит скромная плита с двумя датами. Говорят, возле нее круглый год горят свечи и лежат живые цветы. Меня это ужасно трогает – живые цветы. Становлюсь сентиментальным? А вот страдания ближних не трогают совсем: ни на минуту не посещает мысль воскреснуть и хотя бы сделать попытку вернуться в мир живых. Разве вампира можно назвать живым? Весьма условно, сэр. Больше всех обрадовалась бы Рита Скиттер… Чашечка крови на завтрак – это так романтично! И Северус Снейп – в анамнезе. Лучше уж я останусь мертвым.
Ночь отлично скрывает и мои клыки, и мою ненормальную, с точки зрения обычных людей, любовь. Самому мне было бы решительно наплевать и на происки газетчиков, и на осуждающие взгляды родных и близких. Но Северус… Мальчика-который-выжил-чтобы-стать-нелюдью ему не простят. Хватит с него презрения и травли. Наше время ночь. Я научился ценить ночь, найдя ее отражение в глазах человека, которого люблю. Я научился смотреться в них, как в зеркала – и видеть себя таким, какой я есть на самом деле. Кто сказал, что вампиры не отражаются в зеркалах? Это смотря какие зеркала!
Несколько раз мы были в Лондоне вместе: бродили по шуршащим осенними листьями дорожкам парков, покупали запрещенные ингредиенты в Лютном переулке, целовались на расцвеченном иллюминацией мосту через Темзу – и всегда возвращались в Венецию.
В Венеции, как и в любом старинном европейском городе, тоже был свой Магический квартал, свой Лютный переулок, который назывался Калле дель Дьяволо, именно здесь Северус покупал необходимую нам кровь магов. Но больше всего мы любили немагическую Венецию: нам нравилось неслышными тенями скользить по узким улочкам, заглядывать в лавочки, торгующие украшениями из муранского стекла, замирать на легких изгибах кружевных мостов, кататься на вапоретто по освещенным старинными фонарями каналам…
И только одного мне не хватало в том вечном празднике, который окутывал нас своим карнавальным плащом – солнца.
Солнце… Иногда мне начинало казаться, что я бы продал свою бессмертную душу только за одну возможность еще один раз подставить лицо под его живые лучи. Ах да! У вампиров же нет души… Да никто и не спешил ко мне с предложением столь увлекательной сделки. У меня было все: вечность, молодость, весь мир – и Северус. А мне нужно было солнце.
«Ты – мое солнце», - говорил мне Северус. И я ему верил. И засыпал в его объятиях. Но даже любовь не могла до конца отогреть мое несуществующее в природе сердце и заставить его перестать тосковать по несбыточному.
Дни становились все короче, ночи – длиннее. Близилось Рождество.

***

Шаг… Еще один… Еще… Привычно цепляюсь за знакомые звуки и выныриваю в очередной день. Вернее, в очередную ночь. Я так и не привык называть время нашего бодрствования ночью. Глупый Поттер…
- С добрым утром, соня.
Он тоже не привык. Северус.
Утренний поцелуй пахнет кровью, как все наши поцелуи. Мой возлюбленный уже позавтракал.
Обнимаю его за шею, утягиваю к себе в постель, оборачиваюсь вокруг него, точно кот вокруг теплой батареи… Северус живой. Он дышит, вздрагивает, когда его кожи касаются мои ледяные ладони (температура мертвого тела – та еще радость с утра пораньше), щекочет невесомым поцелуем ухо.
- Пей. Твой утренний кофе.
Это мы так говорим, чтобы слишком часто не произносить «кровь». Как будто от подобного эвфемизма жидкость в чашке изменит свой цвет.
Я пью, старательно не думая о том, что это – человеческая кровь. Что с помощью проклятого золота Волдеморта мы забираем у кого-то жизнь так же верно, как убийцы, сбрасывающие свои жертвы в ночной канал.
Рука Северуса ложится мне на плечо и успокаивающе поглаживает. Он всегда чувствует, когда я скатываюсь в такое вот мрачное настроение. Но что же делать, если синтетическая кровь для нас, магов-вампиров, столь же бесполезна, как и кровь животных… Сказать по правде, я пробовал и то и другое. И чуть не отправился в небытие, выжив лишь благодаря предусмотрительности Северуса, который каждый раз появлялся в самый критический момент и вытаскивал меня, дурака, из-за грани с помощью своей золотой крови. Иногда мне кажется, лучше бы я умер. И только рука на моем плече убеждает в обратном: мне есть для чего жить. Мне есть для кого… Северус!
- Пей.
Я пью. Все, что ты скажешь!
Ну вот… Мои конечности теплеют, по жилам растекается жизнь, а перед глазами перестает трепыхаться серая пелена.
- Завтра Рождество.
Поднимает голову, пристально смотрит в глаза. Когда это я приучил его во всех моих, даже самых безобидных фразах видеть второй смысл?
- Что ты имеешь ввиду?
- Рождество, Северус. Елка, фейерверки, подарки от Баббо Натале…
- Никогда не любил этот праздник.
Еще бы! Проведя полжизни в подземельях!
- А я люблю. Будем праздновать? Говорят, в соборе Сан-Марко потрясающее рождественское богослужение.
- Только не говори мне, что ты веришь в их дурацкого бога и во все эти байки о его волшебном появлении на свет.
- Не в боге дело, Северус. Рождество – это сказка. Для всех.
Я уже успел везде побывать и все увидеть: и самые разнообразные елки, и украшенные разноцветными лампочками гондолы, и самих гондольеров в красных костюмах Баббо Натале, местного Санта-Клауса, и рождественскую ярмарку на площади Санто-Стефано, где купил для Северуса длинный зеленый шарф и елочное украшение из муранского стекла в виде черно-золотого дракона, по непонятным причинам напомнившего мне моего возлюбленного.
Все это время сам дракон провел в своей пещере (то есть лаборатории), куда мне вход по-прежнему запрещен.
- Пытаешься закупорить смерть? – спрашиваю я его.
- Или жизнь, – туманно отвечает он. Вот и весь разговор. - Мне некогда, иди погуляй без меня.
Из своих блужданий я приволакиваю небольшую живую елку и ставлю ее в гостиной, у камина. Украшаю, чем придется: стеклянными шариками, конфетами, мандаринами. Все равно вся эта детская красота с некоторых пор вызывает только эстетический интерес. Ну, и пахнет, конечно. Смесь запахов елки и мандаринов… Запах детства, которого у меня не было. Покупаю мешочек кофе в зернах и насыпаю в вазочки по всему дому. Теперь у нас пахнет не только сыростью, а еще и кофе, мандаринами, елкой. Правильный запах Рождества – и моей непреходящей тоски.
- Северус, я хочу шампанского.
- Ты и сам знаешь, что ничего не почувствуешь. Бесполезно.
- Но и не умру?
- С одного бокала – нет. После бутылки, определенно, будет плохо.
Мы сидим перед камином: последний предрождественский вечер. Северус устало прикрыл глаза и откинул голову… Снова целый день варил свои зелья.
- Сделать тебе массаж?
- Поттер, я сегодня совершенно ни на что не способен. Давай лучше завтра.
- Как будто массаж годится только как прелюдия к сексу!
- Ты же понимаешь, что это вовсе не усталость мышц…
Понимаю. Вампиры не устают. У них просто может закончится заряд. Та магия что приводит в движение нас, живых мертвецов. И у Северуса этот заряд, определенно, на исходе.
- Пойдем в спальню, - решительно говорю я – и он подчиняется. От Северуса, который умеет подчиняться, у меня совершенно до основания сносит крышу, и я хочу только одного: взять и присвоить. Но… Как было сказано: только не сегодня. Сегодня – обещанный массаж.
Очень аккуратно, без магии, стараясь быть предельно нежным, снимаю с него домашнюю мантию, простую белую рубашку не первой свежести (что поделать, домовиков у нас нет, эти твари бояться вампиров, как огня, приходится пользоваться маггловской прачечной), расстегиваю ремень, стаскиваю с узких стоп с длинными пальцами туфли и носки, избавляю от брюк и белья… И все это медленно-медленно, покрывая осторожными поцелуями обнажившиеся участки бледной кожи. Северус тихонько постанывает от удовольствия, когда мои поцелуи приходятся на какую-то особо чувствительную точку. Иногда мне кажется, я знаю их все, а иногда – что это по-прежнему Terra Incognita, земля неизведанная. Полностью обнаженный Северус ложится на живот, подставляя моим ладоням свою расчерченную старыми шрамами спину, такой открытый и доверчивый, что мне отчего-то хочется плакать. Была ли это в самом начале вампирская магия, или, умерев, мы смогли по-новому увидеть друг друга, но сейчас источник наших чувств не имеет ровно никакого значения: мы проросли друг в друга, сплелись в неразрывный клубок, совпали как два фрагмента одной головоломки.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 05: 59

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)

Я глажу его волосы и плечи, сжимаю ягодицы, расслабляю напряженные икры ног, разминаю сведенные узлами мышцы спины. Что же делать, если вместе со странной магией мертвых, нам досталось вполне себе живое человеческое тело, с его сомнительными достоинствами и несомненными недостатками? Касаясь его, я забываю об всем на свете и прихожу в себя только тогда, когда первые серые щупальца рассвета начинают вползать в комнату, и жизнь покидает возлюбленное тело под моими руками – до следующей ночи.

***
Рождество входит в мой сон запахом кофе и звуком его шагов. Приблизился, присел на краешек кровати. Касается губами виска. Северус всегда лучше меня самого знает, когда в мое тело возвращается жизнь.
- Проснулся? Вставай, сегодня у нас праздник.
Северус, который всерьез говорит про праздник – это нечто настолько невиданное ни в одной из известных мне вселенных, что я мгновенно открываю глаза.
- Правда?
- Можно подумать, я круглые сутки только тем и занимаюсь, что лгу тебе, Поттер.
-Нет, ты правда не пойдешь сегодня к своим зельям?
Снейп прижимается губами к моему уху и шепчет тихо и отчетливо:
- Кто-то умный сказал, что в Сочельник нужно праздновать с теми, кого любишь, а не закрывшись в темной комнате, точно старая одинокая сова…
Не выдержав, хихикаю:
- Точнее, старая одинокая летучая мышь.
Северус оскорбленно скрещивает руки на груди:
- Что вы хотите этим сказать, мистер Поттер?
Делаю испуганный вид:
- Мерлина ради, простите мне мой длинный язык, профессор!
- Длинный язык… - роняет он с деланым безразличием. – Это мысль. Но сначала – завтрак.
И я выпиваю свою кружку условного кофе и доказываю суровому профессору, что длинный язык может быть не только наказанием, но и благословением, особенно, если уметь им пользоваться. А мои навыки в этом направлении за последние месяцы, определенно, улучшились. Так же, как и навыки самого профессор Снейпа.
Потом мы идем гулять по вечернему городу. Решаем отказаться от посещения службы в соборе Святого Марка из боязни быть раздавленными праздничными толпами. Покупаем у замерзшего негра жареные каштаны, которые не едим, а просто нюхаем. Долго выбираем в освещенном разноцветными огнями магазинчике за совершено бешеную цену бутылку французского шампанского, которую Северус уменьшает и прячет в карман своего кашемирового черного пальто. Долго изучаем маски на прилавках лавочки, торгующей карнавальными принадлежностями. Похоже, хозяину, ворчливому венецианцу преклонных лет, просто некуда спешить, и он, единственный на всей улочке, до сих пор не закрыл свой магазин на Рождество. После долгих примерок мы, наконец, покупаем мне маску Доктора, расписанную красным и золотым («И тут Гриффиндор! » – мрачно комментирует Снейп), а Северусу – загадочную безликую бауту, хотя он и пытается отказаться, мотивируя это тем, что «хватит с него уже всяческих масок». Но я, как всегда в таких не слишком серьезных спорах, беру верх, и вот мы уже идем дальше, нацепив маски и обмениваясь тайными рукопожатиями: два существа – вне времени, заблудившиеся среди ночных теней. Ближе к полуночи черная остроносая гондола выносит нас к нашему причалу, и молодой усталый гондольер, неприлично довольный нашими щедрыми чаевыми, уплывает прочь, во все горло распевая «'O sole mio» - самый странный из слышанных мною рождественских гимнов.
Дома нас ждет елка, запах кофе и мандаринов, и пузырьки в бокалах с шампанским, которое можно нюхать, но нельзя пить. В полночь я все-таки делаю несколько глотков, мотивируя свое странное желание тем, что в Рождество как-то неправильно пить кровь. Ожидаемо ничего не чувствую, кроме щекотки пузырьков по нёбу, и целую Северуса, потому что его поцелуи пьянят гораздо лучше этого бесполезного шампанского. Мы целуемся долго: сначала сидя на диване, потом – перебравшись на ковер, потом – у себя в спальне.
С каждым поцелуем мне все отчетливее кажется, что мир становится немного иным вокруг нас, и я не знаю, кто дергает меня за язык, когда я говорю:
- Давай обменяемся кровью.
- Что? – внезапно протрезвевшим голосом спрашивает Северус и садится на кровати, к которой только что изо всех сил прижимал меня своим длинным жилистым телом.
- Шампанское – ерунда, - поясняю я. – Чужую кровь в Рождество я пить не желаю. А вот от глотка солнца не отказался бы. А ты, если хочешь, возьми мою.
И прижимаюсь губами к его обнаженной шее, где, за неимением у мертвых пульса, в напряженной вене бьется вампирская магия.
Он отстраняется и пристально смотрит мне в глаза.
- Ты понимаешь, Поттер, что именно сейчас предложил?
Улыбаюсь.
- Конечно, нет, Северус. Но, подозреваю, ты понимаешь.
- Ты предложил Нерасторжимые Узы, вампирский вариант магического брака.
Ого! В кои-то веки Поттер ляпнул что-то действительно стоящее.
- Ну и?..
- Что «ну и»? – взгляд моего возлюбленного становится холодным и недобрым, как когда-то давно, когда мы еще были друг другу врагами. – Всему должен быть предел, особенно идиотизму. Через несколько лет я надоем тебе до икоты, и ты сбежишь на поиски новых впечатлений и будешь абсолютно прав. Но ты никогда – слышишь, Поттер? – никогда не сможешь связать свою жизнь с кем-то другим. Магия этого попросту не допустит.
- А ты? – спрашиваю я, внезапно ощутив, как какой-то воистину могильный холод пронизывает меня до костей.
- Что –я?
- Ты сможешь связать свою жизнь с кем-то другим?
Даже в полутьме спальни я вижу, как кривится в горькой усмешке его рот.
- С другим?.. Разве ты еще не понял? Я - чертов однолюб. Всю жизнь любил одну женщину. Всю смерть – так можно сказать? – одного мужчину. В наши дни это, похоже, можно назвать настоящим извращением.
- Знаешь, довольно невежливо отказывать другим в праве на то, что так легко разрешил самому себе.
- Поттер… Я только хочу сказать…
- Я понял, что ты хотел сказать. - Потом меня посещает еще одна запоздалая, но от этого не менее пугающая мысль: - А если один из связанных этими самыми Узами умрет – другой последует за ним? -Черт! Если это так, то я отступлюсь. С моим-то фатальным везением… Не хочу, чтобы Северус умирал вместе со мной.
- Нет, - отвечает Снейп. – Все не так трагично: в момент смерти Узы спадают.
И я просто говорю ему:
- Тогда пей. - И наклоняю голову так, чтобы моя шея оказалась прямо напротив его губ.
Северус медлит всего мгновение, а потом впивается в подставленную шею жестким, требовательным поцелуем.
Меня мгновенно окатывает пьянящая волна восторга, и в это мгновение я готов буквально на все. Но он снова отстраняется и говорит, серьезно и тихо:
- Вампирская магия, которая делает для обычных людей процесс высасывания у них крови таким приятным, что об этом слагают легенды и пишут романы, на тебя не подействует. Будет по-настоящему больно.
- Глупый, - отвечаю я и снова улыбаюсь, хотя он и не может видеть этой моей улыбки. – Когда ты сказал, что я тебя обязательно разлюблю, было гораздо больнее.
- Прости… - почти на грани слышимости выдыхает Северус, и я отчетливо понимаю, за какую именно боль он просит прощения.
А если так, то я смогу вытерпеть все.
Боль. Пронизывающая все тело раскаленным кинжалом боль, когда его клыки впиваются в мое беззащитное горло, жизнь, утекающая вместе с несколькими глубокими глотками и ласковые касания языка, виновато зализывающего ранки – после… Я не знал, что будет так страшно – и так просто.
- Пей, - говорит Снейп и склоняет голову к плечу, убирая с шеи мешающие волосы.
Теперь, когда я по собственному опыту знаю, что именно будет ощущать он, я позволяю себе минутку колебания, а потом благодарно прижимаюсь губами к месту на шее, которое совсем недавно целовал, и вдыхаю совершенно особенный, только его запах: запах полыни и мяты. А потом… Потом он вздрагивает под ударом моих клыков, и ко мне в горло льется долгожданное солнце.
Когда мне удается оторваться и прекратить пить, я сжимаю в объятиях его полубесчувственное тело и нежно покрываю поцелуями ставшую еще более бледной скулу, а вокруг нас танцуют серебряно-золотые всполохи, создавая магический кокон, в котором мы заключены, точно куколки, которые вот-вот превратятся в бабочек.
Потом кокон распадается затухающими искрами, а мы остаемся такими же, как были когда-то, и при этом – совершенно другими. Во всяком случае, так кажется мне, а Северус открывает глаза и блаженно улыбается:
- С Рождеством, Гарри!
С Рождеством так с Рождеством!
То, что происходит затем, я бы не решился назвать сексом. Отчего-то мне кажется, что точнее всего происходящее между нами можно определить красивым средневековым словом «мистерия»: быстро, жадно, откровенно – и в то же время божественно-прекрасно. Пусть я не верю в маггловского бога, но во что-то такое свыше я все же верю, и это именно оно прорывается сейчас в мир сквозь наши тела, сквозь глаза Северуса, когда он разводит колени и говорит: «Возьми меня», сквозь мои ладони, с которых льются невидимые глазу, но отчетливо ощутимые молоко и мед, когда я ласкаю его горячую кожу, сквозь наши смешавшиеся дыхания, как будто мы снова вспоминаем то время, когда дышать означало - жить.
И Рождество летит над нами, как золотая комета.
…- Мерлин! Я устал, как будто отыграл пятичасовой квиддичный матч!
- Обожаю твои изысканные сравнения, Поттер!
Мы лежим навзничь на постели, превращенной нашими совместными усилиями в гнездо буйных гиппогрифов, и зачем-то держимся за руки, как романтические любовники.
- Подумаешь! Мы магических университетов не кончали… - бурчу я.
И вдруг слышу:
- Снитч то хоть поймал?
- Еще бы! Но какой ценой… Вот скажи мне, разве вампиры могут уставать, Северус?
- Разумеется, - отвечает он, не поднимая век, - если потраченная энергия превосходит полученную. Грубо говоря, нам пора ужинать. Или снова завтракать, учитывая, что скоро рассвет.
Мотаю головой:
- Не хочу крови. Почему мы не можем поесть, как нормальные люди?
- Потому что мы не нормальные люди, Поттер. Давай-так: кровь – и рождественские подарки.
- Северус, в этом есть что-то глубоко порочное.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 06: 09

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Продолжение)

Он встает, накидывает на плечи свой черный шелковый халат - и выглядит при этом, как те венецианские патриции, что высокомерно взирают на нас с портретов в здешних музеях. А еще он выглядит безумно усталым, и я чувствую себя распоследней эгоистичной сволочью.
- Хорошо, уломал. Пусть будет укрепляющая трапеза. И не забудь про подарки.
Мы выпиваем в постели свою предутреннюю «чашечку кофе», а потом я вручаю ему тот самый зеленый шарф и черно-золотого дракона («Ужасно похож на тебя! » - «Ты мне льстишь. Поттер! »), а он мне – явно старинный фиал с каким-то зельем. С тем самым, что отнимало его у меня в последние месяцы.
- Что это, Северус?
- Это рассвет, Поттер.
Понятнее не стало.
- На рассвете я обычно вкушаю крепкий мертвый сон. Разве не так?
- Сегодня – нет. Если, конечно, захочешь.
Захочу ли я?!
- Это зелье не спасет тебя от прямых солнечных лучей, но даст возможность не спать еще час после того, как взойдет солнце. Прости, я не смог сделать ничего более серьезного…
У меня нет слов. Ни одного. Кто там вечно жалуется, что болтливее Поттера – только Пивз?
Молча стискиваю его в объятиях и целую так, чтобы он понял: это самый лучший подарок в моей жизни.
- Надо понимать так, что тебе нравится? – еще очень осторожно, но уже с тайной надеждой спрашивает Северус.
- Солнце, - шепчу я. – Никто и никогда не дарил мне солнце!
- Это не солнце, это всего лишь…
- Северус, а почему так мало? – в мою душу (или что там нынче у меня вместо этой нежной субстанции? ) закрадывается нехорошее подозрение. – Опять темномагические ритуалы и кровь оборотней?
- Я похож на сумасшедшего маньяка? – отвечает Снейп вопросом на вопрос. – Ты же меня первый за такие эксперименты и проклянешь. Нет, просто очень редкие ингредиенты. Не удалось достать больше за все деньги Тома Риддла.
- Прости, - я тычусь носом в его плечо, покаянно дышу в чуть порозовевшее от сдерживаемого возмущения ухо. – Отрыжка проклятого прошлого.
- Некоторые условные рефлексы не излечить никаким свежеприобретенным доверием, правда… Гарри?
Он так редко называет меня «Гарри»…
- Северус! А что если мы выпьем его вместе? Пополам?
- Вместо часа рассвета у нас будет всего тридцать минут.
Мне кажется, или неприступно-каменная спина начинает подавать некоторые признаки жизни? Вот слегка расслабились напрягшиеся от обиды плечи, немного изменилась надменная осанка.
- Пусть будет тридцать. Зачем мне нужен рассвет – без тебя?
Если он начнет спорить…
Но он не спорит. Оборачивается, пристально смотрит в глаза, как будто хочет найти в них что-то важное, легко касается губами моих губ и говорит:
- Спасибо.
И я совершенно уверен, что это не имеет ни малейшего отношения к рассвету.

***

Мы выходим из дома и по узенькой улочке, которые здесь называют «рамо», спускаемся к нашей любимой площади, вся ценность которой заключается в том, что она наша. Когда-то здесь была церковь, сюда собирались люди из соседних домов, чтобы помолиться, посудачить о ближних, обменяться новостями. Церковь и сейчас стоит на своем месте (поздняя готика, как упомянул однажды знающий все на свете Северус), но массивные двери ее заколочены для надежности сверху крест-накрест, а колокола давно не звонят. Так что площадь опустела, и только изредка можно увидеть на гранитных скамьях целующиеся парочки или странного вида старуху, выгуливающую здесь посреди ночи свору из пяти одышливых тучных мопсов.
Но в Рождество, за несколько минут до рассвета, здесь нет никого. Только я и Северус. На нем поверх традиционного черного плаща нарочито-небрежно намотан зеленый шарф, а я очень крепко держу в руках синий старинный фиал. Такая вот утренняя прогулка.
Северус шкурой чувствует рассвет. Внезапно почти невидимые в слабом свете единственного здесь фонаря зрачки темных глаз расширяются, и он говорит:
- Пора.
Мы все обсудили еще дома, и теперь мне остается только отвинтить от фиала плотно пригнанную металлическую пробку. Эта пробка – самый обыкновенный мерный стаканчик, вроде тех, в которых мадам Помфри подавала зелья больным недотепам вроде меня и Невилла Лонгботтома. Впрочем, и тогда это были зелья, сваренные профессором Снейпом.
Нынче мне прописана тройная доза лекарства. И столько же выпивает Северус. Если я думал, что с моим организмом начнут происходить некие волшебные изменения, то меня постигло жестокое разочарование: совершенно ничего подобного. Разве что тихонечко подкрадывавшаяся предутренняя усталость исчезла, уступив место бурлящей во всем теле вполне себе человеческой здоровой бодрости.
Северус демонстративно снимает с запястья маггловские часы и кладет рядом с нами на скамейку. Ну да, конечно, полчаса.
- Двадцать семь минут, - уточняет мой практичный возлюбленный, обнимая меня за плечи. - Три минуты – чтобы аппарировать в дом.
Нам бесконечно везет в это странное Рождество: на небе – ни облачка, так что мы отлично видим, как постепенно светлеет небо, как первые рассветные лучи робко касаются далеких крыш, как крошечные солнечные зайчики отскакивают от поверхности неширокого канала. А я и не зал, что это так красиво…
Вздыхаю и кладу голову на плечо Северуса.
- У нас пять минут Поттер, - шепчет он в мои лохматые волосы, которые не смогла укротить даже магия смерти.
Пять минут – это много. Пять минут – это ровно столько, сколько я провел на призрачном вокзале Кингс-Кросс. Все повторяется – пора бы уже привыкнуть. Выбор. «Как хочешь, Гарри. Как хочешь. Тебе решать».
Я все еще мысленно слышу голос покойного профессора Дамблдора, когда наконец решаюсь произнести:
- Я не буду аппарировать, Северус.
- Устал? – озабоченно спрашивает он. – Зелья – дело не точное. Тогда давай я сам.
- Нет, ты не понял, - я отстраняюсь от него, выпрямляю спину и собираю свое поистрепавшееся за последнее время мужество в кулак. – Я останусь здесь и буду ждать, когда на площадь придет солнце.
- Что за суицидальные наклонности, Поттер? – если закрыть глаза, то вполне можно поверить, что это ужасный профессор Снейп отловил своего самого ненавистного ученика ночью в Запретной секции хогвартской библиотеки. Может, оно и к лучшему. Так будет проще.
- Я не люблю кровь, Северус.
Тоненькая полоска света проникает в прохладную тень площади с канала, высвечивая кусок газона и урну с празднично блестящей возле нее пустой бутылкой из-под пива.
- Гарри, это всего лишь необходимость. В конце концов, мы ведь ни у кого не отнимаем жизнь.
Он старается говорить мягко, словно с тяжело больным, но мы оба знаем: у нас уже совсем не осталось время на дипломатические реверансы.
- Три минуты, Гарри. Пойдем домой.
- Это не дом, Северус, это склеп. Сколько бы мы ни играли в людей, ты отлично знаешь, что это только игра. Наше дыхание – скорее, привычка, чем необходимость. Наши сердца не бьются, и если я захочу сказать, что люблю тебя всем сердцем, я солгу. И всей душой я не могу любить тебя тоже, потому что у вампиров нет души. Мы живем взаймы. И не надо утешать себя, что мы не отнимаем жизнь. Ты и сам в это не веришь. В каждой капли крови, которую мы покупаем, человеческая жизнь, здоровье, магия. Даже восстанавливающие зелья не всесильны. Сколько лет мы отняли у этих людей, Северус?
Больше всего на свете сейчас хочется встать и уйти, чтобы только не продолжать мучительного разговора. Но мне очень нужно, чтобы он понял.
- Две минуты, Гарри.
- Я не люблю кровь, - начинаю перечислять я, как можно бесстрастнее, хотя моя несуществующая душа сейчас просто разрывается на куски. – Я не люблю холод. Я не люблю мрак. А еще я люблю солнце. Прощай, Северус. Ты сам сказал сегодня, что, если один из нас умрет, другой сможет спокойно жить дальше.
- Спокойно – это вряд ли, - меланхолично комментирует Снейп. – Скажи, Поттер, а меня ты хоть чуточку любишь? Или это было так… минутный порыв?
- Это было самое прекрасное Рождество в моей жизни, Северус, и несколько по-настоящему волшебных месяцев, - честно отвечаю я и наконец нахожу в себе силы взглянуть ему в лицо. – Но пойми: я медленно выгораю изнутри. Через пару лет вместо Гарри Поттера рядом с тобой в супружеской постели будет валяться полуразложившийся труп. Я не хочу. А ты… ты сильный. Ты сможешь начать жизнь сначала. Осталась всего одна минута. Аппарируй.
- Значит, ты все за меня решил? – губы Снейпа кривит привычная саркастическая ухмылка, а рука как-то неуверенно тянется к моему лицу, словно для того, чтобы поправить давно уже отсутствующие нелепые круглые очки. – Я охранял тебя всю жизнь – из простого чувства долга. Я вернулся с того света, чтобы в очередной раз спасти тебя от смерти. И теперь, когда мы точно знаем, что связывает нас, ты предлагаешь мне уйти… Дурак ты, Поттер.
Понятно, что дурак. Иначе почему мои губы растягивает совершенно идиотская счастливая улыбка?
Он обводит кончиком указательного пальца контур моего рта, привычным жестом поправляет лохматую челку, прикрывающую печально знаменитый шрам.
- Ну, что, будем ждать – или пойдем навстречу?
- Пойдем, - отвечаю я. – Чего ждать?
Он склоняется ко мне и в последний раз впечатывает в мои губы жесткий поцелуй – и я отвечаю тем же.
А затем мы, взявшись за руки, как малыши-первокурсники, впервые входящие под своды Хогвартса, делаем пять шагов навстречу солнцу.

***
Свет. Обжигающий, раскаленный добела солнечный свет. Такой, что, кажется, собственное тело вот-вот осыплется на землю кучкой серого пепла. Такой, что хочется крепко зажмурить глаза и не открывать их, пока не придет ночь. Но почему-то опустить веки кажется абсолютно невозможным: свет везде, даже под веками, даже под надежным сводом черепа. И сквозь это солнечное безумие, как сквозь тяжелый золотой парчовый занавес, звук чьих-то шагов. Так непонятно-знакомо, легко и уверенно: сначала три – в одну сторону, потом три – в другую, потом один скользящий шаг – ближе… Но ведь…
- Кто здесь?
- Если я скажу, что это святой архангел Гавриил, ты поверишь?
Я счастливо улыбаюсь и жду, когда из ослепительного света выступит давно знакомая тень.

URL Пожаловаться

• U-mail
• Дневник
• Профиль
• Поделиться

2014-12-25 в 06: 12

asanna

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь... (В. Маяковский)

(Финал)

***
По правде сказать, мы умерли. Что в этом нового? Нам не привыкать.
А потом добрые самаритяне из местных (включая полную даму с одышливыми мопсами) вызвали «скорую», и бело-рыжий катер, по-здешнему «пронто сокорсо», уволок наши изрядно обгоревшие тела в ближайшую больницу, где мы своими странными ожогами повергли в шок весь местный медицинский персонал. Именно из ожогового отделения нас и выкрал, едва придя в себя, Северус, чтобы уже дома вплотную заняться нормальным магическим лечением при помощи своих воистину чудотворных зелий и мазей.
Не сказать, чтобы заживало все «как на собаке». От вампирской сумасшедшей регенерации остались только воспоминания. Если честно, я не слишком тосковал о тех временах.
Неожиданно мы вернулись к тому, от чего некогда ушли: вполне человеческие потребности тела, адская боль в обожженной коже, поврежденная сетчатка глаз, так что даже пришлось при первом же выходе «в свет» озадачится приобретением маггловских черных очков.
Потребовалось срочно учить организм есть человеческую пищу («Любите овсянку, Поттер? ») и привыкать, что словом «кофе» обозначается терпкий и горький, восхитительно пахнущий Африкой напиток, а вовсе не кровь. К слову сказать, мысль о том, чтобы выпить крови, теперь вызывала у нас обоих совершенно нормальный (или наоборот? ) рвотный рефлекс. Зато шампанское отныне шло «на ура». (Это когда Северус покончил со своими изуверскими зельями пополам с овсянкой).
Мы теперь живем, как самые обыкновенные среднестатистические маги – хотя и не торопимся воскресать из мертвых. Мы поговорили и пришли к выводу, что ничего не должны магическому миру – и он ничего не должен нам.
Венеция по-прежнему прекрасна. Это тот город, куда мы неизменно возвращаемся, если непреодолимая тяга к перемене мест уводит нас за очередной горизонт. В свободное от путешествий время Северус запирается в своей лаборатории и варит там что-то, что вполне может оказаться тысяча первым способом «заткнуть пробкой смерть». Со смертью у Северуса, как и прежде, совершенно особые отношения. Побочные результаты его поисков пользуются бешеным спросом в аптеках венецианского магического квартала.
А я пишу книги. Знаете, те, в которых не слишком много текста, зато много цветных колдографий. Не знаю, какой из меня писатель, хотя, по-моему, старик Шекспир может спать спокойно. Северус уверяет, что не самый плохой, но, подозреваю, это он мне бессовестно льстит. Зато я освоил колдографию. Учился у лучших профессионалов Америки и Японии, и еще – у магглов. А что, мне не зазорно. Зато теперь у меня отлично получаются такие специальные альбомы для тех, кто любит путешествовать. Иногда мне кажется, нынешние маги слишком засиделись в своем уютном болоте – и пора бы им посмотреть на мир. Книги пользуются спросом. Разумеется, на обложке стоит псевдоним. Я думаю, вы знаете какой. А если не знаете, зайдите во «Флориш и Блоттс».
Мы с Северусом больше не бессмертны, хотя, похоже, время все-таки течет для нас чуть-чуть иначе, чем для остальных людей. Меня теперь называют «мальчиком» только самые дряхлые леди, а Северусу по-прежнему не дашь больше сорока. А еще… В уголках его глаз появились лучики новых морщин – те самые, которые возникают, когда человек много улыбается.

8. 12 - 24. 12. 14

P. S.
ВЕНЕЦИЯ

А Венеция пахнет морем,
А не затхлой водой каналов.
А Венеция пахнет сказкой
И соленым нездешним ветром.
И отчаянно хочется верить
В то, что это только начало,
Что не лягут меж нами годы
И проклятые километры.

А в Венеции бродят тени
Заблудившихся здесь столетий.
Отгремела гроза – и снова
Светел вечер и небо чисто.
Мы монетки кидаем в море,
Будто ждем, что оно ответит.
И приходит на память сразу
Вся поэзия символистов.

А в Венеции все – неправда,
Но прекрасно и так знакомо!
То на лица похожи маски,
То на маски похожи лица…
И так остро здесь понимаешь,
Что впервые и вправду – дома.
И от глупого счастья можешь
Только плакать и материться.

А Венеция пахнет морем,
Карнавалом, дождем и снами.
Даже вечности нам с тобою
В этом городе будет мало!
Но поют о разлуке скрипки
Чуть охрипшими голосами,
И муранским стеклом мерцает
За кормою вода канала.