Помпея. Сапфиры. Хозяин камина

Помпея

У подножия Везувия раскинулся шумный Неаполь, полный жизни, забот, радости и печали; где-то в глубине этого муравейника солнечные улицы обрываются развалинами древней Помпеи. Разительный контраст современности и цветущих руин города с остановившимся сердцем! Он лежит в тени зеленого плюща, красных листьев дикого винограда, колючих кустов розы, серебряных крон олив, темных силуэтов пиний и кипарисов. Здесь царит кладбищенская тишина, и в пустынных улицах пугающим эхом разносятся шаги и голоса любопытных путешественников. Стройные колонны храмов, раскопанные стены мертвых домов, наезженные колеи, оставшиеся росписи фресок, мозаичные полы с великолепными рисунками, скульптуры. Все, все свидетельствует о трагедии последней ночи, вдруг оборвавшей жизнь Помпеи страшным извержением вулкана. Сколько тысяч людей было засыпано раскаленным пеплом! И только домашних животных не нашли в городе пытливые археологи. Предчувствуя катастрофу, они покинули обреченное место. Потом, когда все кончилось, стаи собак, кошек вернулись к ставшему кладбищем жилью. Кто знает, быть может, за века не исчез род этих животных, что населял Помпею в семьдесят девятом году нашей эры, и до сих пор находит себе приют среди раскопанных руин. Дикие псы опасны для одинокого путника, особенно в вечерние и ночные часы, и редко кто забредет в Помпею в это время. Но не только встреча с одичавшими животными или ядовитыми змеями грозит излишне беспечному. Места битв или больших трагедий хранят грозную атмосферу, и тайная угроза нависает над теми, кто проходит рядом с незримыми пропастями.

Тынис Линд, поэт и художник, случайно задержался в развалинах Помпеи. Обилие впечатлений, остывающий жар уходящего дня погрузили его в сон. Очнулся он в темноте сумерек и с трудом мог сообразить, где он находится и куда ему надо идти. Тынис хотел встать и тут услышал злобное рычание. С десяток бродячих собак сгрудились у входа в уютный дворик, где он прикорнул. Не слишком высокая стенка и маленькая калитка отделяли его от стаи. Одно неосторожное движение могло стоить жизни.

Прошел час, и огромная луна стала над горизонтом. Где-то раздались легкие шаги, нежный женский голос напевал грустную мелодию. Собаки отбежали в сторону и, словно вторя человеку, завыли. Еще несколько мгновений — и они рассеялись. Тынис, однако, не посмел выйти из своего убежища. Всю ночь он просидел во дворике не смыкая глаз. И странные превращения происходили перед ним — мертвый город оживал, наполнялся людьми, в домах появились огни, слышалась музыка, заклинания жрецов. Затем стало светать, но не на востоке, а на западе, будто солнце забыло свой путь. Сквозь дымку таинственные перламутровые лучи скользнули по лицу художника.

Опять он услышал легкие шаги и печальный мотив, похожий на рыдание. Стройная фигура девушки в тунике остановилась перед ним и протянула к нему руки.

— Путник, путник, — заговорил торопливый голос. — Меня ждет смерть в эту ночь. Помоги мне прожить мой последний день! Заклинаю тебя великим Зевсом и моей матерью Афродитой!

Одна половина ее лица была ослепительно прекрасной, подобно искусно выточенной из раковины камее, другая скрывалась под густой волной вьющихся волос и, словно необработанный мрамор, лишь намечала черты. Тынис молчал.

— Послушай меня, путник, подари мне всего лишь один день из многих дней твоей жизни. Никто вокруг не хочет поделиться со мной своим временем. Они будут тратить его на все что угодно — сон, еду, болтовню, — не понимая, что это последний день!

— Кто ты? — наконец спросил Тынис.

— Я — Помпея! — ответила девушка и улыбнулась. — Пойдем со мной. Я сделаю тебя сказочно богатым, хотя ты узнаешь, что цены у богатства нет. Ты станешь счастливым, потому что я подарю тебе свою любовь, но ночью ты все потеряешь. Ты переживешь день, который для всех станет концом, но может быть он откроет в тебе мудрость.

И Тынис Линд согласился. Реальный мир расступился перед ними, и они оказались в древнем храме. У подножия мраморной Афродиты стояли двое мужчин в богатых, вытканных золотом тогах. Один из них был император Корнелий Сулла, второй — его друг, Помпеус.

— Ты хочешь убедить меня, что твоя магия совершила чудо, Помпеус, — сказал император. — Докажи это!

— Что ж, охотно. Ты знаешь, что моя дочь была смертельно больна, лицо ее разъедала страшная опухоль, и она должна была умереть. Я долго трудился, чтобы сотворить зеркало снов. Поверишь ли, но мне пришлось спуститься в жерло Везувия, чтобы там, среди ядовитых испарений и газов, зачерпнуть раскаленной лавы для моего творения. На исходе года я принял снадобье, прочел заклинание и незримо проник на светлый Олимп. В этот день там собирались все боги на зов Зевса. Там была и Афродита. Своим зеркалом я поймал ее отражение, но увы — в последний момент она повернулась и в зеркале осталась лишь половина лица. Но мой шанс был исчерпан, я должен был бежать, чтобы не навлечь на себя гнев богов. Теперь я мог переместить душу моей дочери в тело, полученное из зеркала сновидений!

Он негромко позвал: «Помпея! », — и спутница Тыниса Линда выступила из-за статуи.

Потрясенный император склонил голову.

— Я восхищен тобой и твоей дочерью. Воистину я дарю тебе земли у Везувия, и ты можешь основать там город, а твоя дочь может занять трон рядом со мной!

— Я благодарен императору за награду и предложение, но мне кажется, что Помпея могла бы стать верховной жрицей храма Афродиты. Я не поручусь, что могучий Гефест, чьи кузницы в вулканах, не приревнует тебя к прекрасной деве, которая носит на себе отражение богини!

Император ничего не ответил.

Волна времени перевернула страницу в книге жизни. На узкой горной тропе император в золотых доспехах ждал Помпею. Она пришла на его зов, и прозрачное покрывало было накинуто на ее лицо.

— Ты знаешь, зачем я позвал тебя, Помпея, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Этот шаг откроет и для меня двери на Олимп!

— Ты тоже знаешь, Корнелий, что я лишь отражение бессмертных, похищенное моим отцом, и только смиренное служение Афродите сохраняет покой богов, но бойся прогневать их. Терпение Олимпа не безгранично.

Император ударил Помпею, и она полетела с обрыва вниз.

— Добейте ее, если она жива! — приказал Корнелий солдатам.

Внезапно земля содрогнулась, и над Везувием взмыло пламя с дымом. Страшный грохот потряс тишину дня. Люди пустились в бегство. Боги проснулись и только предупреждали о своем присутствии.

…Опять скачок времени. В амфитеатре славного города Помпеи собрались жители, чтобы увидеть казнь упрямых христиан. Их должны были пожрать голодные звери. Толпу несчастных выгнали на арену. Вслед за этим появились голодные львы. Внезапно вперед вышла фигура девушки в белом хитоне. Звери кинулись к ней, но она оказалась неуязвима. Львы сцепились друг с другом и в ярости терзали самих себя. По знаку наместника центурионы хотели накинуться на Помпею, но снова содрогнулась земля, и клуб дыма взвился над горой. С криком зрители вскочили на ноги.

— Афродита! Не трогайте ее, это богиня! Мы все погибнем!

Паническое бегство толпы завершило картину…

Снова и снова перелистывалось время, и каждый раз в истории города появлялась фигура волшебницы, вмешивающейся в события. То ее видели в Голубом гроте на Капри, где она танцевала, сбросив покровы, а серебряные зеркала на морском дне отражали ее стройное тело. То она участвовала в гонках колесниц, то в сражениях с врагами. То возглавляла таинственные мистерии, посвященные Афродите, от которых красота природы передавалась людям. То вдохновляла художников и поэтов, покровительствуя искусствам. Она то расцветала, то угасала, и ее славили и проклинали. Увы, изобилие располагало более к безделью и разврату, нежели к скромному трудолюбию и чистоте помыслов. И вот испытания и неудачи пришли на смену счастливым дням горожан. Несколько лет суровые ветры с севера губили урожай. Пиратство на море мешало торговле, варвары то и дело нарушали границу. Новая христианская религия путала привычный уклад жизни. Власти города, стараясь оправдаться в своей беспомощности, решили направить все недовольство толпы на Помпею. Ее объявили причиной недовольства богов: Афродита мстит за свое похищенное отражение, которым воспользовалась простая женщина Земли, и за свое бессмертие жрица платит душами жителей города, умирающих молодыми. Яд злобы и гнева, наконец, охватил весь город. Трибунал приговорил схватить Помпею и бросить в жерло Везувия.

Был назначен день исполнения приговора, он пришелся на праздник в честь рождения Афродиты. Помпею должны были принести в жертву и тем вернуть благоволение богов. За три дня до назначенного срока странная тишина пала на землю. Не дул ветер, облака замерли в небесах, вода в море словно застыла. Зато среди животных воцарилась паника. Овцы, козы, коровы, не слушая пастухов, срывались с пастбищ и бежали прочь, ослы и лошади сбрасывали своих седоков, отказываясь идти в город. Собаки, кошки, змеи бежали подальше от этих мест. Птицы умолкли и стаями летели за море, будто наступила осень.

И только люди не внимали этим зловещим предзнаменованиям. Одни не хотели терять добро, нажитое поколениями, другие верили, что жертва богам остановит руку судьбы, — тем более к празднику на улицы выставили бочки с вином и храбрости пьяным головам было не занимать.

— Ты прожил со мной весь мой последний день, — сказала Помпея Тынису. — Ты видел всю мою жизнь, и я полюбила тебя всем сердцем, которое до тебя не знало любви к мужчине. Вот наступает теперь мой последний час, и я встречу его одна. Я не хочу, чтобы ты видел меня в унижении и позоре. Я служила городу, и он отплатил мне ненавистью. Пусть же смерть придет ко мне, я заслужила ее.

— Нет, — отвечал художник, обнимая и целуя ее. — Я не оставлю тебя. Я буду с тобой и в жизни, и в смерти.

И тут налетела пьяная толпа и вместе с ней ветер. Помпею схватили и потащили по дороге, ведущей к Везувию. На полпути небо заволокли тучи, и люди должны были зажечь факелы, чтобы рассеять мглу. Странное свечение исходило от травы, и казалось, что все запахи земли сгустились в воздухе, так что трудно было дышать. Музыканты, сопровождавшие процессию, задыхались, пытаясь извлекать мелодии из своих инструментов. Рослые гладиаторы, несшие Помпею, прикованную к резному позолоченному трону, спотыкались и замедляли шаг.

Внезапно тяжкий стон, переходящий в подземный гул, разнесся в пространстве. Почва задрожала, и вершина Везувия с оглушительным грохотом раскололась. Огромный столб дыма и огня поднялся в небо, тысячи раскаленных камней взмыли вверх, а вместе с ними тучи пепла, закрывшие свет небес. Толпа беспомощно металась. Одни падали на землю, другие пытались бежать назад к городу. Люди раскрывали рты, но их голосов не было слышно. Могучий Гефест бил не переставая своим молотом в подземной кузнице, и грохот его ударов мешался с тяжелым биением волн разбушевавшегося моря. Огненные реки выплеснулись из вулкана и потекли в долину, превращая в прах все живое.

И среди этого хаоса и ужаса художник кинулся к Помпее и освободил ее от цепей. Она на мгновение прильнула к нему и бросилась навстречу пылающему потоку. Раскрыв крестообразно руки, она встала на его пути. Тынис Линд в ужасе и отчаянии закрыл глаза, а когда вновь открыл их, то увидел, что огненный вал вдруг загустел, вздыбился и остановился. Но с неба сыпался и сыпался горячий пепел, засыпая прекрасный город Помпеи.

Прошли века. На месте былых поселений расцвел новый город— Неаполь. Но память о страшной гибели Помпеи не умерла. Раскопки вернули миру величественные руины погибшего города. И та, чьим именем был назван город, снова стала появляться среди людей. Снова и снова переживает она последний день Помпеи и ищет того, кто смог бы разделить с ней ее последние страдания.

Сапфиры

Велик и могуч был хан Бурнагор. Бескрайние земли, бесчисленные табуны, несметное воинство принадлежали ему и никто и ничто не могло противостоять ему. Его орде ничего не стоило засыпать реки, сровнять со степью горы, уничтожить государства и народы. Бичом Гнева прозывали хана за его неукротимость и жестокий нрав. Вот и в этот раз достаточно было неосторожному купцу обмолвиться, что он прибыл из страны, лежащей за границей царства Бурнагора, как хан тут же вскипел.

— Где ты встретил границу моей орды, жалкий пес? Завтра же ты поведешь нас в твою страну.

И уже ночью степь озарилась тысячами костров, и земля задрожала от топота лошадиных копыт, шум повозок и крики людей, казалось, разбудили само небо, и оно откликнулось громом приближающейся бури.

— Куда мы идем? — спрашивали полководцы хана.

— Искать границы нашего царства! — отвечал он хмуро.

Прошло много дней и месяцев с начала Великого Похода. Десятки стран были разрушены и сметены ордой. Обозы с сокровищами рекой текли в родные степи, а войска, не останавливаясь, шли все дальше и дальше.

Однажды дорогу им преградила безжизненная пустыня. Хан, оставив свиту, сам поскакал на разведку.

Он доверял своему нюху. Как дикий зверь, он чувствовал и находил дорогу, особенно если она вела к добыче.

Долго скакал хан вглядываясь в горизонт, пока не увидел странный мост, который поднимался над пустыней и терялся где-то вдали среди барханов. Бурнагор приблизился. У входа на мост сидела странная женщина. Из глаз ее текли слезы, и глубокой печалью веяло от фигуры, облаченной в голубой плащ.

— О чем ты плачешь? — спросил хан сурово. С детства он презирал чужую слабость, и слезы вызывали в нем раздражение.

— Люди убили моего сына за то, что он хотел построить мост через пустыню, — ответила женщина.

— Но, наверное, он был сумасшедшим. Зачем строить мост, когда можно пересечь пустыню на коне?

— Он знал путь и хотел указать его другим, чтобы они не заблудились.

Слезы продолжали струиться по ее лицу, а хан вдруг почувствовал, как сердце его задрожало. Кто в мире будет так плакать о нем, когда смерть закроет его глаза? Он родился и жил хищником. Безжалостным, одиноким и суровым. Всем он внушал страх. Ни одна невольница из гарема не смела улыбнуться, встретив его взгляд. Да и нужно ли это было великому хану? Чем все они отличались для него от земляного червя или жучка! Он мог, не заметив, раздавить или отбросить их в сторону сапогом… Но что-то происходило с ним в эту минуту. Каждая слезинка этой женщины проникала в него, как капля раскаленного свинца, и тревожила душу. Глаза ее смотрели на него, а за ними словно дышало огромное море, и оно смывало с него пыль дорог, усталость, злость, гордыню, жестокость. Он возвращался в мир своего детства, становился ребенком и хотел броситься к ногам незнакомки, ощутить тепло ее ладоней. В одно мгновение грозный хан готов был, поддавшись слабости, пожертвовать всем на свете, лишь бы вызвать у этой нищей хоть горсточку участия к самому себе.

— Кто убил твоего сына? — спросил он, кладя руку на саблю. — Я отомщу за него так, что скалы рассыплются прахом от одной памяти об этом.

— Люди убили, и они уже прощены сыном и мною.

Хан в изумлении отступил. Неужели эта прекрасная женщина так же безумна, как и ее сын? Тогда бесполезно спрашивать ее о дороге. Он сам разведает ее. Стегнув коня, хан стал подниматься на мост. Под ним бесконечными волнами расстилалась пустыня. Он долго ехал, словно паря в воздухе, пока навстречу ему не попался другой всадник.

Бурнагору одного взгляда хватило, чтобы узнать его. Это был его соперник на ханский трон Маралтай. Десять лет назад они встретились так же в степи, и хан убил его, а тело скормил собакам. Но, призрак или явь, Маралтай оставался его врагом, и, выхватив саблю, Бурнагор кинулся в бой.

Не выдержав напора, противник пал с коня. «Пощади», — раздался не голос, а хрип. Хан, примеряясь, поднял клинок, но внезапно опустил его. Нищенка у моста встала перед его глазами, и ее рука защитила павшего. Мог ли он нанести удар по этой руке? Хан не сомневался, что ее сердце отзовется и на смерть этого жалкого пса. К тому же у него, верно, тоже есть мать, и она будет плакать о сыне так же безутешно.

Не глядя на врага, он двинулся дальше, и мысли его устремились к его матери. Стоило ему подумать о ней — и тотчас ее фигура появилась у перил. Он вспомнил, что и Маралтай появился через минуту после того, как он вызвал его в своей памяти. Что за волшебный мост? Посылает встречи с теми, кого уже нет на свете.

Мать его приближалась. Он слез с коня и хотел обнять ее, но она испуганно отстранилась.

— О, нет, великий хан, я недостойна твоего прикосновения!

Бурнагор поник головой. Верно, не все женщины одинаковы. Та, у моста, могла бы понять его и не отошла бы в сторону. Откуда же столько величия у нищенки, что его собственная мать не может с ней сравниться?

Фигура в голубом плаще встала рядом с матерью хана. Тихий, но ясный голос зазвенел в воздухе: «Не суди и не сравнивай свою мать. Она выкупила твою жизнь ценой собственной». И, словно цветные картинки, встали перед ханом события его детства, которых он не помнил и не знал.

Младший сын хана Джафара родился горбатым. С презрением оттолкнул его отец, назвав верблюдом. Обидная кличка осталась за Бурнагором, хотя со временем его спина выровнялась. Однажды Бурнагор рассорился с братом, и мальчишки схватились за ножи. Защищая свою жизнь, младший убил старшего. Джафар пришел в ярость и велел привести Бурнагора, чтобы казнить его. Тогда мать его бросилась на защиту. Она взяла на себя вину за убийство наследника, и Джафар, поверив ее клятве, казнил ее вместо Бурнагора. Смерть ее скрыли от сына, чтобы не вызвать ненависти к отцу. Бурнагор бы так и не узнал об этом, если б не встреча на мосту.

Когда видение стало таять, он отчаянно сопротивлялся расставанию. Память о матери всколыхнула в нем мысли и чувства. Он понял, какая самоотверженная любовь была в сердце его матери. Она должна была научить сына этой любви, чтоб для него открылась красота каждой женщины, которая любит… Еще хан понял, что дар миру каждой женщины — это ее ребенок. И темный ужас охватил его, когда он понял, каким чудовищным прозвищем он гордился — Бич Гнева! Сколько матерей лишил он радости, каким страшным даром явилось его рождение в мире. Наконец мысли о своих наложницах охватили его. Он относился к ним как к лошадям, стремясь найти в каждой новой то, чем не обладала предыдущая. Но совершенство форм и покорность его воле не давали ему возможности задеть их сердце. Он не знал любви и оставался нищим. И, верно, этот вечный любовный голод делал его хищником среди людей, одиноким зверем без жалости. Будто отмеченный проклятием неба, он не имел ни детей, ни одного человека в мире, которого мог бы назвать своим близким!

Хан повернул коня и помчался обратно. Хватит крови! Хватит слез! Нужно немедленно остановить Орду! Но как это сделать? Инерция движения, несущего смерть, уже охватила его войска. Никто не поймет его и не послушает. Позади себя Орда оставила пустыню, равную той, что преградила им путь. Как вернуться назад? Снова Бурнагор оказался у начала моста, и нищая была на том же месте. И тысячи павших воинов воплощались в одного-единственного сына, который любил людей и пытался показать им путь через пустыню; сына, который прощал свою смерть и звал за собой на мост сердца. А в его матери соединились все матери мира, потерявшие своих детей, но в ее безутешности не было и следа ненависти, мести. Она любила людей, как и ее сын. И хан, глядя на нее, ощутил такую муку раскаяния, что решил лишить себя жизни и уже выхватил кинжал, но женщина остановила его. Ей не нужно было ничего объяснять. Она все знала и понимала, и глаза ее смотрели прямо в сердце Бурнагора.

— Иди к войскам и предложи каждому пройти по мосту или вернуться домой. И помни: тебя могут убить, и, если так случится, я буду плакать о тебе, как о своем сыне.

Слова ее, как молния, пронзили душу хана. В своем отчаянном покаянии он не видел и проблеска надежды на прощение. Какой страх смерти мог бы сравниться с этими муками?

И вот великая мать обещает плакать о нем, когда ему достаточно было бы одной ее слезинки. До земли поклонился хан женщине и отправился в свой стан. Свита едва узнала его, столь он переменился. Собрав войска, Бурнагор сломал свою саблю и передал слова матери. Часть воинов решилась повернуть к дому, иные готовы были отправиться по мосту, но большинство возмутилось.

— Этот мост хрупок и не выдержит и десятка воинов, а нас тысячи!

— Мы целый год по одному будем идти через мост, не зная куда выйдем!

Негодование охватило толпу.

— Хан сломал свою саблю, он безумен, он издевается над нами!

Схватив камни с земли, воины стали швырять их в своего вождя. Свита хана быстро пала, не сумев его защитить. Град камней становился все гуще, и вскоре на месте, где стоял Бурнагор, вырос огромный курган. Сверкающая оружием лента войск, подобно гигантской змее, развернулась и с недовольным шипением поползла обратно к родным степям.

Когда последние всадники исчезли вдали, на вершине кургана появился одногорбый верблюд. Он спустился вниз и отправился к мосту. Там было пусто. Лишь на месте, где сидела женщина, остались ее слезы. Они не исчезли в песке и не испарились, а превратились в синие, прозрачные камешки. Люди позднее назвали их сапфирами.

Хозяин камина

В стихии Огня существует мир едва ли не более великий, чем человеческий. Его волшебством грезы людей порой находят свое осуществление так скоро, как сон опережает события жизни…

В славной стране, что лежала западнее восточных и южнее северных земель, гордо называемой, дай бог памяти, не помню как, — издавна повелось, что ею правили королевы. Конечно же, случались и короли, но они были чаще со стороны, плохо приживались и очень быстро куда-нибудь девались. Во многих поколениях королевской семьи сплошь рождались девочки и ни одного мальчика. И конечно, это было событие государственной важности, когда однажды у всеми уважаемой королевы Забеллы появился ребенок мужского пола.

Это вызвало переполох. По коридорам дворца поползли зловещие слухи об измене, заговоре, тайном преступлении. Сановники ломали головы, как известить народ о случившемся; или скрыть? Придумали даже имя наследнику — Эрмиль, — которое могло вполне подходить и принцессе. Но на седьмой или девятый день очередной кошмар обрушился на растревоженную жизнь дворца. Кормилица на минуту оставила ребенка одного в опочивальне, а когда вернулась и раскрыла плачущее дитя, то остолбенела. Перед нею лежала девочка. Да, она была так же похожа на принца, как пресловутые капли воды, но сомнений не было, что произошла подмена. Как это могло случиться, не понятно. Никто не заходил и не выходил из комнаты. Единственно, что вызывало подозрение, это горящий камин. Конечно же, его тотчас погасили и переворошили сверху донизу. Никаких следов исчезнувшего принца не было обнаружено. Одно являлось несомненным — во дворце произошло чародейство.

Однако же оно случилось очень кстати. Весь порядок в королевстве сам собою восстановился, и ничего не надо было менять. Впрочем, по желанию королевы Забеллы изменили одну букву в имени наследницы. Так, на всякий случай, если бы когда-нибудь обнаружился принц. И вот ее стали звать Эрмель.

Жизнь шла своим чередом, девочка росла, как все дети, но с каких-то пор во дворце стали замечать некоторые странности. Например, стоило принцессе разыграться и пуститься танцевать, как тут же неподалеку вспыхивал пожар. Так, ни с того ни с сего. Скирда сена на лугу, беседка в парке, платье на придворной няньке. И чем дальше, тем больше. Но обвинить наследницу в злом умысле не представлялось возможным. Более того, ее особенности однажды спасли страну от завоевания.

Случилось, что дикие орды кочевников вторглись в королевство. Их бешеной коннице не могло противостоять ни одно войско. Тем не менее армия вышла на бой, чтобы дорого продать свою жизнь. Враги, уверенные в победе, медленно двинулись в атаку всей массой своих полчищ. Внезапно дорогу им пересекла маленькая принцесса. Она и знать не знала о готовящемся сражении и, сбежав от своей свиты, резвилась в полях. Что-то напевая, она кружилась среди сухой травы. Вдруг перед ней оказался огненный мяч, и она бросилась догонять его. Они понеслись через поле, несколько минут— и огненное озеро затопило землю и ринулось на войско кочевников. Пораженные враги не могли сдержать своих коней и, повернув вспять, поспешно отступили. Конечно же, все происшествие объяснили случайностью, но недоброжелатели Эрмель не смели больше распространять о ней сомнительные слухи.

А поговорить о ней было немало оснований. Принцесса обожала танцы, и когда танцевала, то словно отрывалась от земли и стремительно парила в воздухе. Особенно в грозу какое-то буйство вселялось в нее вместе с разгулом природы. Ликуя, смеясь и плача, она распахивала окна навстречу грому и молнии, урагану и ливню и бежала в парк, где никто не мог видеть ее танцев. И только ярко светящийся мяч несся вместе с нею. А таил он в себе смертельную опасность, поскольку превращался в бледно-голубую шаровую молнию. Тем удивительнее было, что он не причинял ей вреда. Много раз он словно бросался на Эрмель. Раздавался треск, оглушительный грохот, но принцесса оставалась невредима. Тогда шар пытался увлечь ее к скалистому обрыву, где она могла переломать ноги, но что-то всегда спасало ее — то ветер, отталкивающий ее прочь, то поваленное дерево, а последний раз случайный прохожий, оказавшийся в королевском парке. Помнится, она сорвала и подарила ему голубую розу за свое спасение. А еще принцесса могла часами сидеть у огня и смотреть на него, и пламя разговаривало с ней…

Меж тем пришло время, принцесса выросла, ее выдали замуж, и она стала королевой. Двух очаровательных девочек произвела Эрмель на свет. Послушный муж, готовый исполнять любую ее прихоть, любовь подданных, верность придворных, слава и богатство — все было у королевы, только мало кто догадывался, что она не чувствовала себя счастливой.

Душа королевы жаждала танцев, а ей приходилось заниматься государственными делами. Ей хотелось чувствовать мужскую руку, любить отца, но с детских лет она воспитывалась матерью и фрейлинами, а король-отец, как это бывало с другими властителями, отправился в поход и не вернулся. Собственный супруг безоговорочно подчинялся ее воле и выглядел то ли покорным ребенком, то ли предупредительным слугой. Наконец, Эрмель втайне мечтала о наследнике мужского пола, а небо посылало ей только дочерей. Наверное, все это могло уместиться в одной мечте — встретить в своей жизни любовь. Единственную и неповторимую. Не зря же в ее грезах мелькали таинственные образы то огненного человечка, живущего в камине и умеющего превращаться в пылающий мяч, то странного прохожего в королевском парке, подхватившего ее, когда она падала с обрыва. В сердце ее осталась его улыбка, но интересно, сохранил ли он цветок голубой розы, что она подарила ему.

Как-то в осеннюю пору, когда ветер кружил в воздушных танцах золотые и багровые листья в прозрачном лесу, королева отправилась в соседнюю страну с дружеским визитом. В пути их настигла непогода, и Эрмель, сбившись с пути, оказалась у ворот какой-то лесной усадьбы. В высокой башенке, украшенной часами, уютно светился зеленый огонь, а из трубы кольцами поднимался дым. Эрмель закуталась в дорожный плащ и спрятала корону, чтобы представиться простой путешественницей. Двери ей открыл бородатый мужчина, похожий на лесника. Сердце королевы странно сжалось, когда она переступила порог.

Хозяин оказался скульптором. Десятки, сотни фигурок— деревянных, глиняных, медных, стеклянных— заполняли бесчисленные шкафы, полки, подоконники. Казалось, что это царство гномов и лилипутов. И все они танцевали! Хозяин завел музыкальную шкатулку и подтолкнул вращающиеся подставки для скульптур, и фигурки закружились, и их причудливые тени заскользили по стенам. Эрмель застыла. Движения скульптур так напоминали ей ее собственные танцы.

Еще две вещи поразили королеву — огромный камин, по бокам которого были вырезаны из камня изогнутые фигуры юноши и девушки с протянутыми друг к другу руками, и хрустальный бокал, в котором благоухала прекрасная голубая роза.

Долго сидели у очага хозяин и гостья. Он, взяв небольшую лютню, то пел, то рассказывал какие-то волшебные истории; а она смотрела в огонь, угадывая в нем фантастические замки, сцены пиров и сражений, сказочные картины иной жизни.

Наконец они разошлись по комнатам. Среди глубокой ночи королева вернулась в гостиную. Камин затухал, и угли его тлели, как волшебные сокровища. Красный человечек в золотом камзоле, в шляпе с пером, ждал ее. Он протянул ей руку, и она стала одного роста с ним. Они вскочили на крохотных огненных коней. Дорога явилась им среди раскаленных углей, и они унеслись в глубь камина.

Пышное празднество во дворце, сложенном из драгоценных камней, встретило их торжественной музыкой. В такт ей ритмично вспыхивали рубины, гранаты, турмалины. Духи огня — саламандры, приняв человеческий образ, приветствовали пришедших. Красный человечек, оставив Эрмель, занял золотой трон. Рядом с ним на троне поменьше сидела прелестная девушка в малиновом испанском платье с длинным газовым шлейфом, но глаза ее смотрели недобро.

— Я привел к нам гостью из закаминного мира, — объявил хозяин пира. — Она умеет видеть нас и танцевать наши танцы. Пусть она станцует, и, если никто не сравнится с ней, я подарю ей половину своих сокровищ и буду танцевать с ней одной.

Звонко рассмеялась девушка в испанском наряде.

— Вы, как всегда, щедры к новым красавицам, мой Принц! Но я первая пошлю вызов дерзкой выскочке, что не побоялась явиться в царство благородных саламандр!

Она ударила в кастаньеты и метнулась на середину зала. Королева, не успев настроиться, вынуждена была также танцевать. Две соперницы — одна красная, другая черная, — извиваясь и выбивая дробь каблуками, кружились по залу. Наконец силы оставили Эрмель, и она тяжело пала на колени. Ее противница, подхватив огненный хлыст, кружила подле нее, готовая нанести удар. Внезапно высокая фигура, раздвинув толпу, вышла в центр.

— Кто пустил сюда постороннего! — раздался гневный голос Принца. — Стража, схватить его!

Но незнакомец откинул плащ и миролюбиво поднял руку.

— Я не собираюсь нарушать ваши законы. Я пришел, чтобы предложить выкуп за вашу гостью.

Он вытащил сверкающую золотую фигуру, и взоры саламандр впились в нее. Незнакомец ударил по струнам лютни, и скульптура стала танцевать. Быстро начав, она стала замедлять движения и под конец раскачивалась из стороны в сторону, подобно змее. Все темнее становилось во дворце, и саламандры одна за другой засыпали, глядя на волшебный танец. Взяв королеву на руки, незнакомец унес ее из камина.

Очутившись на свободе, Эрмель перевела дух. Рядом с ней стоял скульптор.

— Не стоит входить в камин одной. Огонь — великий творец миражей. Он часто создает то, что ты хочешь видеть, но эти явления не истинны…

Наступило утро, и они расстались.

Теперь у королевы появилась цель. Забыв обо всем, она стремилась к лесному домику. Он снился ей, и его огонь всегда горел для нее. Однако попасть к скульптору было нелегко. Словно почувствовав угрозу, семья и двор объединились, чтобы не допустить Эрмель к заветной усадьбе. И вот — почему-то в конюшне королевы все лошади оказываются раскованными; разбойники нападают на ее карету и требуют выкупа, разрушены мосты у горных рек, лесной пожар подбирается к жилищу скульптора. Но ничто не могло остановить Эрмель, и снова она попадает в лесной дом.

И снова, забыв предупреждение хозяина, она оказалась на балу в замке саламандр. Снова, приняв вызов, она сражалась в танце с подругой Принца, даже не зная, зачем ей это нужно. Ведь Принц явно не испытывал к ней симпатии, иначе он не увлекал бы ее в смертельно опасные игры с огнем. Но на этот раз они танцевали с саламандрой на равных. Ни одна не уступала другой.

— Я не вижу победительницу! — заявил Принц и бросил в окно букет рубиновых роз. — Однако Эрмель не должна покидать мои владения без моей воли.

И снова появился скульптор, чтобы защитить ее от грозящего уничтожением пламени. Взбешенный Принц превратился в дракона, а его противник — в рыцаря. Бой был жесток, но недолог: рыцарь одержал победу.

И в третий раз встретились королева и саламандра. Из последних сил танцевала Эрмель, и соперница ее уже была готова торжествовать победу. Раскаленные угли жгли ноги, от боли физической и душевной слезы текли из глаз женщины. И вдруг саламандра упала. Слезы королевы погасили яростный огонь в ее крови, и она не могла больше танцевать.

Принц подошел к Эрмель и поцеловал ее.

— Теперь тебе не страшно пламя. Царство огня подвластно тебе, так же как ты мне открыла путь к жизни людей.

Он хотел проститься с Эрмель и выйти из камина. Но ее слезы остановили его. Душа человеческая отозвалась на страдание. Сам не сознавая почему, Принц проникся острой жалостью к королеве, и глаза его также увлажнились. Всего лишь мгновение промедлил он, а среди углей открылась дорога, ведущая прочь из камина. Вместо красного человечка по ней бросилась саламандра.

— Прощай, принц Эрмиль! Оставайся навечно среди саламандр, а я займу место королевы людей!

И она выскочила из камина. Скульптор отшатнулся от нее, но семья Эрмель признала в ней мать и супругу и радостно приветствовала ее.

Что ж, прав оказался хозяин лесной усадьбы. Нельзя безнаказанно играть с огнем. Он — великий мистификатор и угадывает желания и грезы тех, кто сильно мечтает. В волшебном камине соединились дитя людей и дитя огня. Впрочем сила человека порой больше силы стихии. Сколь часто, пока горит огонь в камине, Эрмель может выходить наружу и сидеть в кресле рядом с хозяином, глядя в огонь и слушая его истории и песни. Вместе с нею внимает ему и Эрмиль, и резные фигуры юноши и девушки по бокам камина являют собой полное сходство саламандры и человека.

Конец

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 11 12 1314