Внизу Сванетия 8 страница

«Есть много древних, полуразрушенных и разрушенных церквей, а также священных мест, где по преданию существовали церкви. В Ушгулах, например, таких развалин насчитывается до десяти». Далеко не полностью сохранившиеся ценности ушгульских церквей сейчас хорошо припрятаны. Многое, очень многое, к сожалению, бесследно исчезло.

Одна из самых интересных церквей Ушгули—церковь ушгульской Богородицы в Жабиане—стоит в крепостной ограде под охраной башни, возвышаясь над селением. Двери ее окованы железом. Рядом старинное и запущенное кладбище. Мы не попали внутрь, не оставалось времени на длительные переговоры. Говорят, она богата чеканными иконами.

Наиболее известными из них считаются икона Богоматери (Ламарии), позолоченная икона «Спас на троне» и замечательный предалтарный крест (77 на 37 сантиметров), на котором сохранилась только нижняя часть убора. Все эти вещи принадлежат Х—XII векам. В селениях Ушгули немало таких памятников. Только в церкви селения Чажаши Т. Н. Чубинашвили нашел и описал четыре «Спаса на троне». Фотографию одного из них—Чажашского Спаса—мне приходилось видеть. Это совершенно замечательное произведение XI века имеет довольно большой размер (50 сантиметров на 36, 5 сантиметра). Оно, безусловно, относится к бесценным памятникам культуры средневековой Сванетии. Другой Спас интересен тем, что надписи на нем греческие, хотя сама икона местного производства XIII века. В ризнице хранится оружие. Средневековое вооружение сванов было схоже с грузинским и состояло из шлема, кольчуги, наручней, щита, кинжала и, сабли. В XVI веке появились кремневые ружья и пистолеты, называвшиеся по имени одного из селений Западной Грузии, где их изготавливали, —«мачаххела». Но наряду с огнестрельным оружием до самого недавнего времени сваны пользовались еще пращой, луком и самострелом, напоминающим арбалет. Долго не снималась с вооружения и палица—огромная дубина с железными шипами.

В этой же церкви находится одежда князя Путы Дадешкелиани, весьма любопытная реликвия. Возле церкви и его могила. Все это связано с одной из самых распространенных в Сванетии легенд, имеющей историческое подтверждение, Мне рассказывали ее не менее десяти раз. Когда надо было поддержать разговор или доставить удовольствие собеседнику, я всегда спрашивал: «А вы не знаете случайно, что это за история приключилась в Ушгули с князем? Вот забыл, как его звали... »

Это было в 1547 году. Князь Пута Дадешкелиани не оставлял мысли о покорении общества. Ушгульцы пригласили его в гости. Осторожный феодал принял приглашение только после того, как оставил у себя дома заложниками двадцать сыновей ушгульцев во главе с сыном старшины общества. Князь пировал под большим деревом, а тем временем каждый сван Ушгули соскабливал со своей пули немного свинца. Из стружек отливается общая пуля, заряжается кремневое ружье, укрепляется у церкви и незаметно наводится на Дадешкелиани. К спусковому крючку ружья привязывается веревка, за которую берутся представители всех семей.

Князь хмелеет, а они ждут условного сигнала. Наконец тамада громко крикнул: «Подавайте нам красного вина! » Сваны потянули за веревку, раздался выстрел, и князь упал.

Убить гостя—величайшее преступление для сванов. Ушгульцы решились совершить его только ради своей свободы, возложив ответственность на все общество. Утверждают, что это был единственный случай нарушения священного закона гостеприимства. И ушгульцы до сих пор искупают свою вину: во многих домах от Нового года до петрова дня вы не найдете на столах ни сыра, ни молока.

Несмотря на столь развитую в Верхней Сванетии в былые времена кровную месть, убийство всегда считалось здесь самым тяжким грехом.

Многое в Ушгули связано с именем царицы Тамары, жившей на рубеже XII и XIII столетий, во времена расцвета в Грузии феодальной культуры. В Верхней Сванетии существует несколько могил царицы Тамары, хотя она никогда там не бывала. Известно, что царица не поднималась в Сванетию выше Эцери. В Ушгули тоже имеется своя могила царицы и даже ее полуразрушенный замок. Замок-крепость стоит высоко над долиной Ингури на горном выступе. Остатки стены и башни красиво смотрятся на скале, которая возвышается над Ушгули. В легендах и песнях образ царицы Тамары слился с образами многих других Тамар и даже вовсе не Тамар, например, с образом дочери ее Русудан и других женщин вплоть до Тамары Дадиани, жившей в XVII веке. Усыпальницей царицы Тамары в Ушгули считается та же церковь, где хранится одежда и оружие князя Путы Дадешкелиани.

Хоть нам и не удалось побывать в этой церкви, зато мы попали в церковь Квирика и Ивлиты. Проникнуть в нее было всегда не так-то просто. За вход взималась плата. Размер платы колебался в различные времена в пределах от овцы до быка.

Пока мы поднимались в сопровождении ключаря по петляющему в лесу серпантину тропы, ведущей к церкви, я старался вспомнить все, что знал о церкви Квирика и Ивлиты. Отец Мушни Хардзиани—Григор рассказывал, как тысячу лет назад сваны выбирали место для нее. Было много споров, предлагались самые различные места. Тогда привязали к двум молодым и необученным бычкам бревно и пустили их. Бычки долго тащили за собой бревно, пока не поднялись по склону на вершину крутого контрфорса и не легли там на ровной скальной площадке. Рядом с площадкой оказалась крохотная зеленая поляна, тоже ровная. Вокруг обрывались почти отвесные стены. Тут и быть церкви, решили тогда старики.

Рассказывали и другие легенды об этой церкви. Почти все они связаны с ее ограблением. И всегда из этого ничего не получалось. Однажды три человека все-таки ограбили церковь. Набили мешки драгоценностями и решили уйти через перевал. Но поднялась страшная буря. Воры долго блуждали по горам и, совершив круг, замерзли почти у ворот каменной стены церкви Квирика.

Или вот, поинтереснее. Случилось, один сван по фамилии Шали Ани косил траву у царя Имеретинского. Было там сто косарей, а он лучше всех. Дошли до Гегутского луга. Большой луг, и трава на нем высокая, самый лучший царский луг. «Ну, косари, —спрашивает царь, —сколько дней вам надо, чтоб выкосить такой луг? »—«За один день я выкошу этот луг», —говорит, выступая вперед, Шалиани. «Один? »—«Да, один, без всякой помощи. Но за это мне нужна большая награда». —«Хорошо, —говорит царь Имеретинский, —я дам тебе то, что ты пожелаешь. Но если не выкосишь, отрублю голову. Согласен? » — «Согласен».

Взял косу и выкосил весь луг за один день, от темна до темна. И запросил он за это чудотворную икону Квирика и Ивлиты. Что делать царю?! Отдал. Шалиани понес ее домой. Узнал о том мингрельский князь. По пути в Сванетию Шалиани проходил мимо его дома. Князь пригласил его в гости, хорошо встретил, а ночью послал к нему свою молодую и красивую жену. Застав их вдвоем, мингрельский князь должен был убить Шалиани, но он взял выкуп— икону. Когда Шалиани рассказал обо всем своему князю Дадешкелиани, тот собрал воинов и дерзким налетом ворвался к своему «благородному» соседу. Он отобрал чудотворную икону и увез в свой замок в Эцери. Но свободные сваны не могли примириться с тем, что их священной реликвией владеет князь. Некто Иоселиани из Мулахи выкрал ее у Дадешкелиани. Князь бросился за ним в погоню и настиг Иоселиани по дороге в Ушгули в одном сванском доме. Воины князя перевернули весь дом вверх дном, но иконы не нашли: сваны подложили ее под рожавшую женщину, где искать икону никому не пришло в голову. Так чудотворная икона Квирика и Ивлиты вернулась обратно в Вольную Сванетию, а роды Шалиани и Иоселиани навечно получили право бесплатного допуска к Квирику. Им не надо было уже пригонять быка, чтоб помолиться, принести присягу или дать клятву.

У сванов были основания фанатически охранять свои религиозные и исторические ценности, хранящиеся в их скромных базиликах. Они действительно довольно часто исчезали или подменялись другими. В 1895 году, например, монастырь Квирика и Ивлиты посетила знатная персона — графиня Уварова. Ее сопровождал один из князей Дадешкелиани. Высокая гостья писала книгу о древних иконах. Главную ее ценность составили фотографии икон, сделанные сопровождающим графиню фотографом. Она вывезла из церкви Квирика и Ивлиты драгоценный ковчег для креста, золотом, византийской работы IX—XI веков. Сваны сделали для ее исключение, доверили высокопоставленной гостье рукописное евангелие VIII—IX столетии, которое графиня умоляла дать ей на время для научного исследования. Она даже написала своей холеной ручкой расписку. Но рукописная книга так и не вернулась в Сванетию.

Помнил я также из книги Ковалевского, что номинальная ценность сванских реликвий сильно преувеличена, что вместо золота он встречал здесь лишь позолоту, вместо драгоценных камней—самоцветы и т. д. Когда в первые годы революции в Сванетии были горячие головы, предлагавшие продать все эти ценности и употребить вырученные деньги на нужды сванов, то золота и серебра оказалось в сванских церквах так мало, что не стоило и затевать такую операцию. Но вмешались советские власти Тифлиса и категорически запретили трогать эти исторические ценности. Оценивать серебряные иконы IX—XII веков но весу могло прийти в голову только людям, не имеющим ни малейшего представления об истории и культуре Сванетии.

Ни и историческая ценность сванских реликвий, овеянных легендами, тоже часто бывает преувеличена. Помню, в селении Лахамули, где стоит построенная в прошлом веке церковь святого Георгия и при ней очень старая часовня, мне сказали, будто у одного старика хранится древнейшая книга, чуть ли не IV—V веков. Что в ней записана история всей Сванетии, начиная от рождества Христова. Безусловно, я заинтересовался. Вдруг обнаружу новое Адишское евангелие. Книгу эту никому не показывали, она хранилась у старика в сундуке под пятью замками. Но благодаря милым людям, председателю колхоза Владимиру Чкадуа и его сыну Омари, подобравшим нас ночью па дороге и оказавшим удивительное гостеприимство, удалось взглянуть на таинственную книгу и даже подержать ее в руках. Она была зашита в красный ситец, а но краям чехла шла белая кайма. Старик осторожно отпорол с одной стороны тесьму, расшил чехол и вынул книгу, упакованную еще в одну обертку из материи. Книга действительно была написана на воловьей коже по-старогрузински. Но даже мне, неспециалисту, с первого взгляда стало ясно, что она моложе на 10—12 столетий. Мне подумалось, что это просто псалтырь, по которому в церкви читались молитвы. Впоследствии, после консультации со специалистами, это подтвердилось. Я не стал, понятно, высказывать тогда своих соображений. Тем более что старик, показывая книгу, заявил: «Никому и никогда мы ее не отдадим». Нельзя не оценить столь трепетного отношения сванов к своей старине. Подобное ведь не часто увидишь.

Работая над книгой о Севере, мне довелось объездить многие города и деревни севера европейской части России. Встречал простых людей, хранящих старинные иконы и книги, ювелирные изделия типа великоустюжских гайтанов, черненого серебра или резной кости. Но они берегли их для себя, только как свою собственность. Старые и религиозные люди, владея такими вещами, не испытывали гордости за искусство и древнюю культуру русского народа. Нет! Если только они не были староверами, новая, литографская икона с бумажными цветами в позолоченном киоте всегда дороже для них почерневшей доски с живописью XVI—XVII веков. Серебряный гайтан—цепочка из тысяч колец, каждое величиной меньше спичечной головки, вручную согнутых и спаянных мастерами Великого Устюга в XVI—XVII столетиях—расценивался как дорогое украшение, и только. Ничего не стоило выменять его па портативный радиоприемник. Когда же старики умирают, молодежь выбрасывает за ненадобностью древнерусские иконы и рукописные книги в реку. Так повсюду. Но только не в Верхней Сванетии. Лахамульская книга не принадлежит старику, она есть достояние всего селения. Она гордость Лахамули и никогда не будет выброшена в Ингури.

Придерживаясь за скалы, мы выбрались наверх, и я остановился пораженный: стена крепости, две сторожевые башни и трапезная—все было новым, только что реставрированным. Вот уж чего не ожидал! Но об этом после.

Церковь Квирика и Ивлиты называют часто монастырем. Когда-то, говорят, здесь жили двенадцать монахов, что является, в общем, исключением. В Верхней Сванетии не бывало монастырей и монахов, до конца XIX века туч обходились даже без священников.

Сопровождающий нас сван открыл ключом массивный замок в не менее массивной двери, и мы, пройдя через темноватый тоннель, вышли на территорию монастыря. Весь он, размером не больше теннисного корта, стоит на ровной, чуть наклонной скале, так что пол в трапезной, в башнях и в самой церкви—естественная скала. Часть стены у трапезной и у башни тоже скалы. Построен монастырь ступенью, на верхней—церковь, башня, видная из ущелья, навес с крючками для мясных туш, и под навесом стол для разделки мяса. Тут же большие медные котлы, очаг. . На нижней ступени—трапезная, башня н вот этот каменный коридор, по которому мы вошли. Между строениями зеленые лужайки. Возле церкви пристройка с очагом и скамейками н укрепленный цементом квадрат для установки знамени. За стенами с трех сторон—пропасти, жутко взглянуть.

Вдруг раздались беспощадно громкие удары колокола. Это было неожиданно. Звонил наш провожатый, звонил упорно, с ожесточением. Я не понял, в чем дело, решил, развлекается человек. Развлечение показалось неуместным, кощунственным. Но когда мы уходили, он опять взялся за веревку, колокол на пристроенной к церкви маленькой колокольне закачался, и густой звук его разнесся по горам. Оказывается, такой порядок: все должны знать, что здесь находятся люди, знать, когда пришли и когда ушли.

В трапезной и на скальном полу стояли медные котлы для варки араки и мяса, деревянное корыто для замешивания теста, бочки. Сложены вдоль стен заготовленные впрок березовые дрова. Возле очага — шиферная плита на подставке, на ней пекут лепешки, над очагом подвешена, чтоб не случалось пожара, другая плита. Все как в старинном сванском доме. Только стропила и крытый дранкой потолок совсем новые, не успевшие еще потемнеть.

Я не сомневался в том, что реставрация произведена учеными и архитекторами по программе грузинской или союзной Академии наук. Ничего подобного! Все восстановлено и приведено в прежний вид самими сванами, по собственной инициативе и на свои средства! Не было ни инженера, ни историка, ни архитектора, ни начальника с заместителем, ни завхоза, ни экспедитора—ни одного из тех должностных лиц, которыми у нас так быстро обрастает любое дело. Так же, как теперь, нет здесь заведующего, сторожей, штатных экскурсоводов. Этот интереснейший историко-этнографический музей принадлежит всем сванам, народу. Народ его создал, народ его сберег, и народ его теперь отреставрировал и заботится о нем, охраняет его. Подумать только, как это прекрасно!

Просто собрали деньги (17 тысяч рублен, немалые для сванов деньги), купили цемент и лес, все необходимые

стройматериалы и восстановили свой памятник истории и культуры. Строили сообща, бесплатно. Никого не приходилось уговаривать, агитировать, все свое свободное время отдавали. И народу-то совсем немного! Не больше чем в одном московском доме. Все было сделано недавно, в 1967 году, но дело не закончено. У крепости имелось -четыре башни, а пока стоят только две, стена раньше была повыше. Реставрация продолжится в следующем году.

А дело нелегкое... Сторожевую башню над пропастью не каждый возьмется класть. Привязавшись к веревке, ее выкладывал Григор Хардзиани, совсем старик. Ему подавали цепочкой камни, а он их укладывал и цементировал. Камни носили снизу, от реки. Раз Григор сорвался со стены, чудом остался жив. Думают строить еще две башни, одну вместо колокольни, другую для дежурного. Под сторожевую башню натаскали с реки и сложили круглые булыжники, которые служили когда-то оружием обороны. Чтоб все «как было».

А как было? В Х веке как было? Кто это знает из сванов? Как ни прекрасен факт сам по себе, он часто вызывает чувство досады. Доморощенные реставраторы—смерть для произведения искусства, для памятника архитектуры. Ведь нет ни чертежей тех веков, ни фотографий, даже рисунка. Григор помнит, что ему рассказывал дед. Деду рассказывал его дед. Но эти предания не могут уходить в глубь десяти веков, а если кое-что и доходит оттуда до нас, то обязательно в искаженном виде. Не раз приходилось убеждаться в этом.

Помню, разговаривал с двумя сванами—учителями истории. Зашла речь о том, были ли в Верхней Сванетии татары (разговор шел о возникновении «Праздника льва»). Были здесь татары или нет? «Это надо спросить у стариков», —говорит один. «Узнаем у такого-то, он очень старый», — решает другой. Спросили. Были татары, говорит старик. Значит, были. И никуда не денешься, бессмысленно спорить и ссылаться на литературные источники, доказывая, что татарское нашествие обошло страну и татары никогда не проникали в Верхнюю Сванетию.

Так и тут. Старики помнят, как выглядел монастырь Квирика и Ивлиты 70—80 лет назад, пусть сто, пусть даже двести, но не тысячу! Таков парадокс—с одной стороны, радостно видеть, как люди, не дожидаясь решений ведающих памятниками старины организаций, сами берутся и восстанавливают памятник своей культуры; с другой стороны—он уже безнадежно загублен не поставленной на научную основу реставрацией.

Мы переступили порог церкви Квирика и Ивлиты с душевным трепетом. Миша и я, оба неверующие люди, испытывали необыкновенное волнение, входя в ее низкую дверь. И, прикоснувшись к этой овеянной веками живой легенде, почувствовали радость и огромное удовлетворение. Уверен, большинство людей приходят сюда не из религиозных побуждений.

Узкий, не разойтись, проход уставлен дарами. Внутреннее пространство церкви невелико, всего 13—14 квадратных метров. Небольшая, глубокая абсида отделена от остального помещения древней алтарной преградой. Коробковый свод опирается на одну подпружную арку. Две пары пристенных полуциркулярных арок развернуты по продольным стенам и опираются на пилястры. На западной стене тоже есть пристенная арка и тоже с пилястрами. Посередине церкви на каменном постаменте огромный крест, обитый серебряными чеканными пластинками с позолотой и различными изображениями. В перекладине креста, даже в полутьме, виден легендарный камень сердолик. Сверху на крест надета, как и в церкви Тарингзел в Местии, старинная шапка. Но не шлем, а что-то вроде шапки Мономаха.

Полутьма, пыль, паутина. По углам кучи принесенных в качестве пожертвования турьих рогов. В одном из углов священное одеяние из истлевшей парчи. Под кровлей лежит большой красный флаг с крестом на конце древка. Новый флаг, на праздники его выносят и ставят на специально сооруженный для него во дворе постамент. Старинные украшения, оружие, серебряная с чеканкой посуда, кресты поменьше и древние чеканные иконы.

Бегло осмотревшись и привыкнув к темноте, я включил свой карманный фонарик. Луч света упал на лицо изображенного в рост на западной стене святого Квирика, и я решил начать осмотр с фресок.

В целом старинные росписи сохранились в Лагурке неважно. Сильно закопчены и осыпались. Расписана церковь, как это известно из надписи на западной стене, художником Тевдоре, в 1111 году, а подправлены они были в XVII веке. Общий колорит древней росписи построен на сдержанной красочной гамме красно-коричневого цвета, серого и охры. Переписи позднего времени заметно выделяются как по краскам, так и по исполнению. Более свежие краски мешают сначала восприятию древней живописи, и надо внимательно присмотреться, чтобы понять и оценить силу эмоциональности и монументальности композиции живописи начала XII века. Приглядишься, и сквозь налет записи проступают выразительные лица, встают крупные фигуры в своем первоначальном виде.

Росписи в Лагурке сделаны несколько позже, чем в Ипари. Этим, возможно, и объясняется повторение той же иконографической схемы: деисус в алтаре, те же евангельские сцены в своде и, конечно, всадники. Южная стена отведена изображениям жития патронов церкви святых Квирика и Ивлиты.

Святые Ивлита и Квирик, по библейскому преданию, были мучениками христианства. Опасаясь от преследования царя-идолопоклонника, святая Ивлита бежала со своим маленьким сыном Квириком в город Селевкию, где была схвачена и за отказ поклоняться идолам подвергнута пыткам, а Квирик был убит. Ивлита выдержала пытки и не отреклась от бога. Тогда по приказу царя она была обезглавлена. На южной стене изображены сцены их жития: смерть мальчика Квирика и казнь его матери. В житии этих святых сказано: «Царь рассвирепел, как лютый зверь на святого младенца... взял его за ноги и бросил его. И упал святой младенец лицом на ступеньки трона... и место то окрасилось его кровью. Так завершилось мученичество святого Квирика». Это и изображено в одной из житейских сцен. Царь-идолопоклонник восседает на богатом троне. На голове его золотая (охра) корона с драгоценными камнями. Одет он в длинное богатое одеяние лилового цвета, сплошь расшитое серебристыми звездочками и золотистыми ромбами. Лицо красивое, с правильными чертами и изящно изогнутыми бровями. Величественный жест в сторону брошенного у его ног маленького мученика. Перед царем на ступеньках трона Квирик и склонившаяся над ним мать. Ивлита, склонившись, прижимает к своему лицу ручонку мертвого сына.

Вторая житейская сцена основана на следующем тексте Жития: «И когда увидел безбожник святую эту (то есть Ивлиту) стойко стоявшую (за свою веру) и возносящую благодарность богу, то приказал обезглавить ее». Святая Ивлита стоит на коленях спиной к палачу, который заносит над ней саблю. Глаза у палача горят кровожадным огнем, а у Ивлиты лицо спокойное и покорное.

На всех изображениях Квирика и Ивлиты черты лица у них одинаковы. Они не выглядят красавцами (не то что царь-идолопоклонник)—широкие лица, короткие массивные носы, припухлые губы. Прическа у Квирика с распущенными позади локонами и белкой на лбу. Везде одинаково, хотя в житейской сцене он ребенок, а на западной стене юноша. Любопытно, что на западной стене святой Квирик изображен точно так же, как на одной из чеканных икон XI века, хранящейся здесь же, в Лагурке. Видимо, чеканка произвела сильное впечатление на художника или была принята им за эталон.

В росписях цвет распределяется так, что по сводам и в верхней части стен преобладает фон серого цвета, а ниже идут уже оттенки бутылочно-зеленого. Одежды большинства фигур выделяются на сером фоне красно-коричневыми и зеленоватыми тонами. Дополнительные красочные оттенки главных цветов обобщают и разнообразят красочную гамму и в то же время не лишают ее общей сдержанности. Впечатлению монументальности росписей помогают также большие цветовые пятна и их ритмическое повторение. Симметричное размещение отдельных сцен и фигур в росписях и замкнутость каждой композиции также способствуют общей согласованности. Поэтому, несмотря на плохую сохранность и позднюю запись, стенные росписи Лагурки производят на человека такое сильное впечатление.

Эти росписи, как и вышеописанные работы художника Тевдоре в Верхней Сванетии, представляют собой определенный этап в развитии истории искусства. Вот как говорит об этом Ш. Я. Амиранашвили, один из крупнейших знатоков древней грузинской живописи: «Живописные приемы и стиль его произведений обнаруживают значительный сдвиг, вернее—перелом, который произошел в грузинской монументальной живописи в первой половине XII века. Вместо спокойно-величавых, высоких и стройных, четко очерченных фигур со строгим выражением лиц, как бы передающих средствами фресковой живописи монументально-торжественные мозаичные росписи византийского искусства, появляются здесь фигуры, которые своей динамичностью, развевающимися концами одеяний, дробным рисунком складок нарушают торжественную строгость Тао-Кларджетских росписей». И далее: «Его (Тевдоре. — А. К. ) фигуры изящные, стройные, в его трактовке главных персонажей, Христа в абсиде и воинов, есть необычайная выразительность, строгость и внутренняя сила: он любит четкую форму, отделанную тщательно, доведенную до предельного совершенства. Фигуры движутся легко и свободно, в них преодолены традиции статического фронтального образа более раннего искусства».

Рассмотрев фрески, я стал внимательно разглядывать иконы. Их тут много, трудно сказать сколько, так как есть совершенно рассыпавшиеся, и не знаешь, считать их или уже нет. Хорош «Спас на троне» XI века. Все, что относится к этому времени, сразу же привлекает внимание. Спас этот не позолочен и размеров средних (37 на 31 сантиметр). Выполнен скульптурно, общая композиция декоративна, орнаментация красивая и богатая.

Тысячелетний крест так и стоит на своем месте перед алтарем. Чеканка на нем сохранилась неплохо, но, кажется, кое-где обновлена. С обратной стороны креста, как раз напротив окна-щели, так что ее можно хорошо рассмотреть, висит живописная икона Ламарии, завешенная тряпкой. Икона поздняя, не очень интересная, но сопровождающие показывали ее нам как одну из самых больших ценностей.

На самом же деле главную ценность в Лагурке составляют чеканные иконы с изображением святого Квирика. Жития Квирика, Ивлиты и Георгия известны в Верхней Сванетии с V века, поэтому ранние иконы посвящены именно Квирик и Ивлите, патронам церкви. Г. Н. Чубинашвили насчитал тут около десяти чеканных икон только с изображением святого Квирика. Почти все они местного происхождения. Видимо, нет необходимости описывать все эти иконы, остановлюсь на самых интересных.

Вот большая позолоченная икона XI века размером 68 на 48 сантиметров. На гладком фоне помещена фронтально стоящая фигура. На линии плеч по фону вписана крупными буквами надпись в одну строку и затем мелкие буквы в две строки в правой части фона. Надпись гласит, что это святой Квирик Гверрулийский. Внутренний скос иконы украшен дубовым листом, а на раме медальоны полуфигур. По бортам рамы идет тонкий чеканный зигзаг. Изображен на иконе маленький мальчик в богатой одежде XI века к с распущенными сзади локонами. Полуфигуры в медальонах—чтимые в Сванетии святые: Спас—наверху посередине, по бокам—апостолы Павел и Петр, вверху по бокам Спаса—архангелы, внизу—три воина.

Вторая икона изображает святого Квирика в костюме, оббегающем фигуру, и в плаще, застегнутом на правом плече. Тут он повзрослей. Тоже XI век, первая треть. Икона большая, без позолоты и технически выполненная очень четко. В раме восемь медальонов со святыми.

Большая (70 на 50 сантиметров) икона с яркой позолотой. Помята, к сожалению, и частично разрушена. Святой Квирик изображен с крестом в правой руке. Из надписи известно, что это местный, сванский заказ. Богато орнаментированное обрамление и на ней восемь медальонов со святыми.

Иконы, на которой Квирик и Ивлита изображены в виде маленьких фигурок, ту самую, что получил в награду за свою работу Иоанн Шалиани, я не нашел. Возможно, ее уже и нет. Икона тысячелетняя и местная. Приходилось видеть ее фотографию. Расспрашивать нашего провожатого в тот момент было неловко—такая царила обстановка. Да и вряд ли он мог сказать бы о ней что-нибудь. Об этой иконе ничего не понявшая графиня Уварова писала: «... в высшей степени грубого дела и неумелой формовки». Немало загадок для искусствоведов хранила церковь. Была икона (видел фотографию), по стилю относящаяся к X— XI векам, на которой был изображен, судя по платью, европейский студент XIV—XV столетий. В камзоле, плащике и в тапочке, какие носили в ту эпоху.

Сознаюсь, мне не под силу было разобраться в возникшем предо мною разнообразии и богатстве древнейшего искусства, и так пришлось взять на себя смелость довольно много рассуждать здесь о том, чего по-настоящему не знаешь. Сванские рукописи, иконы, фрески и другие памятники истории, культуры и искусства много раз изучались, о них написаны тома. Я воспринимал виденное лишь как гость Сванетии, человек любящий и старающийся понять загадочную страну.

В знак особого доверия нам открыли сундук, стоящий слева в алтаре, и извлекли из него несколько ценных реликвий. Запомнилась размером с ладонь золотая пластинка с миниатюрами, выполненными эмалью. На ней было изображено распятие с четырьмя фигурками по краям. Хранилась она завернутой в вату и в несколько мягких оберток. Рукописных книг я не видел. Только печатные.

Сундук этот был знаком мне по Бартоломею. Полковник разочаровался, попав в 1853 году к святому Квирику. Ну как же, вместо 166 икон в окладах и, главное, с надписями он нашел здесь всего 20 икон, большей частью без риз и надписей. Утешился он надписью, найденной га стене церкви, и вот этим самым сундуком. Надпись, сделанную церковными древнегрузинскими письменами, он при помощи академика Бросса перевел так: «Когда землетрясение разрушило церковь сию, Святого Квирика, то я, Георгин сын (или помощник) Антония, украсил ее вновь. Поминайте и нас, я Бог вас помилует».

Провожатые Бартоломея так долго препирались о том, кто более достоин прикоснуться к сундуку, что он потерял всякое терпение и накричал на них. «Тут лежали какие-то две вазы, похожие на японские, — пишет полковник Бартоломей, —множество стеклянной и фаянсовой посуды разных форм и веков, также медные блюдечки, разные кусочки цветного битого стекла, бусы, четки, горшочки, чашки, лоскутки шелковых и парчовых тканей. Сванеты смотрят на этот хлам, как на сокровища неоцененные, и я не стал их разуверять. Я списал только греческие надписи с одного образа, хранящегося под шелковым чехлом, с серебряными погремушками, в том же сундуке. Образ этот действительно замечателен по древности, красоте византийской работы и богатству. Он весь в ризе из чистого золота, на нем изображено разноцветной финифтью распятие, сверху парят два ангела, и по сторонам стоят Богоматерь и святой Иоанн. Над ними, тоже финифтью или чернью по золоту, надпись в одну строку; внизу же в три строки надпись. Смысл этой искаженной надписи не может быть в точности определен.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒