Следы на песке (слэш)

Автор:

tesey

Фандом:

Гарри Поттер

Пейринг:

Гарри Поттер/Северус Снейп

Рейтинг:

Жанр:

Drama/Romance

Размер:

Мини

Статус:

Закончен

События:

Волдеморт побежден, Жизнь среди маглов, Не в Англии, ПостХогвартс

Предупреждение:

AU, ООС

Саммари:

Следы на песке – это как строчки из ненаписанной книги. Это как песня, которую спели один раз. Миг – и ветер стер, унес прочь даже память. Впрочем, это не страшно. Страшно, когда за спиной остаются только твои следы.

Следы на песке – это как строчки из ненаписанной книги. Это как песня, которую спели один раз. Миг – и ветер стер, унес прочь даже память. Впрочем, это не страшно. Песка здесь много, не то что камней. Вот камней, как говорится, днем с огнем.

Можно, конечно, сказать: «Акцио камни! » — но, боюсь, тогда ко мне слетятся булыжники со всего побережья, и я буду похоронен под каменным курганом, словно древний языческий вождь. А нужно всего два. Я отчетливо вижу их, когда закрываю глаза: два черных круглых, обточенных морем до практически идеальной формы. Зачем они мне? Ну как же! Прижимать лист бумаги, чтобы его не унес ветер, пока я собираюсь с мыслями. Стучать, наподобие кастаньет, «клац-клац», когда вечером внезапно становится слишком тихо. А еще их можно просто сжимать в ладони, чтобы на коже не оставалось кровавых следов от ногтей, когда слишком сильно стискиваешь кулаки.

Один – для правой ладони, другой – для левой. Один – для меня, другой – для тебя, Северус. Камни, которые можно увезти с собой в Англию вместо дурацких безвкусных сувениров и положить на письменный стол. Или на камин. Или на подоконник. Сидеть долгими вечерами на широком подоконнике старого дома на площади Гриммо и слушать, как они стучат друг о друга («клац-клац»), словно кастаньеты.

Почему-то на пляже камней нет, только песок. Или я просто не умею искать. Но я научусь. Если долго буду идти по берегу, внимательно глядя себе под ноги, не отвлекаясь на шум набегающих волн, подчиняясь только неясной мелодии, звучащей в голове, неясной песне из одного слова: «Северус… Северус… Северус…» Почему-то в ритме вездесущего фламенко.

Вот тут бы и пригодились камни. «Северус… клац-клац… Северус… клац-клац… Северу-у-ус! » Нет, так я не умею. Певец из меня никакой. А музыкант – еще хуже. Видимо, камни это отлично знают, потому что прячутся. И способ поиска совершенно не важен. Можно просто двигаться вдоль берега, выглядывая под ногами добычу. Можно сесть на песок и устроить локальные раскопки. Без разницы. Попадаются ракушки, маленькие и побольше, круглые и плоские, или завитком, целые и разломанные кем-то на куски. Края у таких острые, ими легко порезаться. Особенно, если как следует нажать. Я знаю, я пробовал. Один раз. Тогда был очень плохой день и жуткий, темный закат. И красная луна. Я попробовал, а ты не дал. Просто сказал снисходительно: «Дурак ты, Поттер! » И мне сразу стало стыдно. Действительно, дурак. Какой придурок будет резать вены на правой руке? Попробуй потом попытаться залечить эту гадость левой! Палочка не слушалась. Пришлось замотать запястье грязным носовым платком, который зачем-то болтался в кармане джинсов с незапамятных времен. Какая добрая душа озадачилась наличием в моем кармане носового платка? Я грешил на Гермиону. Больше некому.

«Не смей, — сказал ты мне тогда. – Не смей. Обещай мне! »

Ты сказал это так, что я кивнул. Никаких клятв между взрослыми людьми. Никаких Обетов. Кивка вполне достаточно. Так что с тех пор ракушки перестали интересовать меня даже чисто теоретически.

Камни – совсем другое дело. И не сказать даже, чтобы их не попадалось вовсе. Но, в основном, это была мелкая разноцветная галька или кусочки стекла, выглаженные морем до состояния забавных полупрозрачных бусин. Я перебирал их, складывал горкой, выкладывал на влажном песке у самой кромки воды твое имя «Северус». И не огорчался, когда его смывало очередной чересчур резвой волной. Потому что всегда можно написать указательным пальцем: «Северус». И добавить какую-нибудь особенно хитроумную завитушку в конце.

«Каллиграф из тебя, Поттер! » — смеешься ты.

И я тоже смеюсь. Потому что и в самом деле! Мы смеемся вместе, сидя у края воды.

Длинный-длинный, почти бесконечный пляж под Барселоной. Я приезжаю сюда каждый день, начиная с февраля. Спасибо Гермионе. Отчетливо помню, как она сказала тогда:

— Тебе надо уехать, Гарри, и постараться забыть.

Я так и поступил. В смысле, уехал. А вот забыть не получилось. Я утешал себя, что прошло слишком мало времени, что вот еще совсем чуть-чуть…

Надо быть напрочь невменяемым, чтобы ехать в феврале к морю. Тем более в Барселону. Февраль здесь солнечный, но дуют просто невозможные ветра. В городе это не слишком заметно, но на что мне город? Я не поклонник музеев и ничего не понимаю в архитектуре. Гауди меня не впечатлил. А баров хватило еще в Лондоне. Правда, если не ставить перед собой цели напиться, то сангрия с паэльей – это вещь.

Да, Северус, я знаю: только идиот, вроде меня, будет сидеть на улице в феврале месяце, запивая горячую и жирную паэлью ледяной сангрией со льдом. И кутаться в шарф.

Но ты же знаешь, я совершенно неубиваемый. После Волдеморта пугать меня простудой – напрасный труд. И не пытайся. Ты и не пытаешься… Просто садишься рядом и молчишь. Это ничего, зато я разговариваю за двоих.

Зря ты отдал мне тогда свои воспоминания. Нет, правда, зря. Лучше бы мне ничего не знать. Потому что ты ведь действительно считал, что умираешь. И на вменяемую корректировку у тебя просто не было сил. И вся эта официальная версия с Дамблдором, чувством вины и моей мамой точно разноцветными стеклышками была пересыпана совсем иным. Я даже не понял сначала, что это такое. Гарри Поттер входит в Большой зал. (Шестой курс, когда еще был жив Дамблдор). Гарри Поттер пишет лекцию, чуть высунув от усердия кончик языка. Гарри Поттер сокрушенно смотрит в котел, из которого валит омерзительный лиловый дым. Гарри Поттер смеется в коридоре, стоя рядом с веселой рыжеволосой девушкой, и выглядит просто до неприличия счастливым. Гари Поттер кричит: «Трус! » — и лицо его искажено ненавистью. И опять – то же самое лицо, только близко. Совсем близко. Глаза в глаза.

Я не знаю, когда мне стало все ясно. Точно не в тот день, когда я шел умирать. И не тогда, когда узнал, что пожар уничтожил Визжащую хижину. И не тогда, когда хоронили мертвых, и на кладбище появился узкий черный обелиск с надписью: «Северус Снейп». И не тогда, когда Джинни сказала: «Прости» — и я все понял. Нет, не тогда… Просто перебирал эти картинки в голове, как стеклышки, забавы ради подбрасываемые мне морем. А потом накрыло. Так не смотрят от ненависти. Так не смотрят, выполняя долг. Так смотрят… В животе становится жарко, а сердце, напротив, превращается в ледяной комок, как будто я выпил слишком много сангрии.

(«Дурак ты, Поттер! »)

Почему ты мне не сказал, а?

«А ты бы услышал? »

Вот еще одна картинка, будь оно все проклято!

Лес Дин. Серебряная лань ныряет между деревьями, ведя за собой тощего лохматого мальчишку с почти что мертвыми глазами. Ты бы отдал ему этот гадский меч просто так, да он не возьмет. Ты бы отдал ему свою жизнь, да ему без надобности. И ты смотришь, как он наклоняется над затянутым льдом озерцом, стягивает через голову свитер, футболку, прыгая на одной ноге избавляется от штанов… (Холодный ком в горле и огненный – в животе, правда, Северус? ) Как сквозь алую дымную завесу – внезапный очерк голого бледного плеча и острый выступ лопатки, и щенячьи нелепые ноги с большими, не по росту ступнями. На что тут смотреть, вот скажи мне, а?

Улыбаешься.

Здесь, со мной, ты всегда улыбаешься. Как будто решил наулыбаться за все те годы, когда маялся своей одинокой скупой жизнью, не позволяя себе ни надежды, ни радости, ни… Ничего такого, в общем. Я бы гладил эту твою улыбку кончиками пальцев, сцеловывал своими холодными от сангрии губами. Если бы ты только позволил. Но ты, разумеется не позволишь. Ты мне не веришь, и это закономерно.

…Толпа школьников врывается в зал. Это начало конца, и конец будет коротким и страшным. А ты видишь только одного, того, кто идет впереди, чьи глаза полны ненавистью, точно зеленым пламенем. Да ты поэт, Северус! Я никогда не был таким красивым как в тот миг, в твоих воспоминаниях. И последнее: по мальчишечьи нелепые вихры, сосредоточенно закушенная губа – быстро, почти мгновенным промельком… Это за миг до того, как ты умчишься внезапным вихрем прямо навстречу своей судьбе. Все думали о жизни, смерти и войне, а ты успел подумать о… вот об этом лохматом недоразумении, которого при всем своем желании так и не смог ни от чего спасти.

Почему, Северус? Почему ты мне ничего не сказал?

«Чтобы ты возненавидел меня еще больше? »

Куда уж больше, Северус!

Вот когда меня на самом деле накрыло понимание, тогда я тебя и возненавидел совсем по-настоящему. От души. За проклятое молчание. За нежелание дать хоть самый завалящий шанс. За безумную гордость пополам с гордыней. За плотно сомкнутые губы. За глаза – без малейшей крупинки тепла. За «Взгляни на меня! » За сгоревшую Визжащую хижину. За то, что никаких следов. Даже на песке.

Вот это, похоже, самое главное: на песке остается только одна цепочка следов. Как бы я ни хотел верить в обратное, как бы ни умолял свое подсознание подкинуть очередную ублюдочную галлюцинацию… (Слышится же мне временами твой голос! Стук твоего сердца, твое дыхание. Я даже вижу тебя порой, могу дотронуться рукою). А цепочка следов на песке – только одна. И совы возвращаются с нераспечатанными письмами. Я пишу тебе каждый день. Только два слова: «Вернись, Северус! » Но ты не получаешь моих писем. Или просто не желаешь иметь ровно никакого дела с придурком по имени Гарри Поттер. Иногда я точно знаю, почему тебя не находят совы. А потом опять забываю. Но в светлые минуты, когда море плещется у самых ног, а ты сидишь на песке совсем рядом, обхватив руками острые колени, мне хочется верить, что ты просто в очередной раз спасаешь глупого Поттера от напасти по имени Северус Снейп. С тебя станется. А так… Ты можешь просто быть рядом, отчаянно стучать сердцем возле моей ладони, когда я все-таки рискую поправить загнувшийся отворот твоей смешной маггловской белой куртки, в очередной раз ругать меня за безалаберность и нездоровый образ жизни. («Чашка кофе с круассаном утром и паэлья с сангрией на ужин – это не еда, Поттер! Тебе еще расти и расти»). Куда мне расти, Северус? Так и останусь задохликом.

— Гарри тебе нужно лучше питаться, от тебя осталась одна тень, — это Гермиона. Делает вид, что все дело в каком-то там поствоенном синдроме. Что стоит Поттеру начать лучше питаться и посетить несколько сеансов у модного нынче колдопсихолога – и вуаля! Все встанет на свои места: кошмары исчезнут, а воспоминания отправятся на самое дно бездонного сундука памяти. И Гарри женится на какой-нибудь милой девушке. Такой, как Джинни. Ладно, не на Джинни. Но мало ли в послевоенной Магической Британии милых девушек, желающих взять в свои нежные ладони исстрадавшееся сердце Героя и согреть его своим медовым дыханием?

Мне стоило бы воспользоваться советами лучшей подруги: девушки, колдопсихолог, регулярное питание. А я ношусь по разным закоулкам магического и немагического Лондона, прочесываю маленькие провинциальные городишки, изматываю себя аппарацией в поисках того… того-не знаю-кого.

— Гарри, он умер, — почти шепотом говорит мне Гермиона, когда я, не выдержав, все-таки вываливаю на нее все свои сомнения и надежды. (Хижина сгорела дотла. Тело не нашли. Под черным обелиском нет никого, только пустота роскошного гроба из солидного темного дуба).

— Нет, — отвечаю я. – Ты просто не понимаешь.

Через пару часов и полторы бутылки прекрасного коллекционного огневиски (подарок поклонниц) она уже все понимает. И смотрит еще жалостливей.

— Гарри, тебе надо уехать. Куда-нибудь, где ничего не будет напоминать о нем. В другую страну. К морю.

На дворе – февраль, и, я думаю, Гермиона имеет ввиду какие-нибудь жаркие страны. Например, Египет.

Но я слышу, как по крошечному маггловскому радио в очередном заплеванном маггловском баре кто-то поет, высоко, торжествующе и чисто: «Барселона! Барселона! » И беру билет на самолет — до Барселоны.

Это тоже придумка Гермионы: как можно меньше колдовства. Как можно больше новых впечатлений.

«Барселона! Барселона! »

Новых впечатлений здесь хоть отбавляй. Город цвета пыльной собаки, как говорят сами барселонцы, принимает меня в свои ласковые зимние объятия. Не слишком много туристов, не слишком высокие цены на жилье. (Мне это объясняет странным образом говорящий по-английски щуплый и смуглый портье в маленьком отельчике, который я выбираю совершенно наобум, просто выйдя из метро и свернув на первую попавшуюся улочку). Совсем рядом несет свои мутные туристические воды вечно переполненный людьми Ла-Рамбла. Где-то за поворотом располагается очередной странный дом, построенный этим их местным сумасшедшим гением Антонио Гауди. Вообще-то довольно красиво, хоть я ничегошеньки не понимаю в архитектуре. («Ты безнадежен, Поттер! » — «Я знаю, Северус»).

А еще неподалеку останавливается автобус. Можно сесть на четырнадцатый, а можно на шестнадцатый. Сунуть несколько монеток в руку водителю и ехать себе, куда глаза глядят. Правильно Гермиона придумала про море!

Море здесь везде, город стоит на морском берегу.

Но мне не нужна закованная в гранит помпезная набережная с пафосным Колумбом и манерным изгибом пирса. Поэтому я еду, пока не надоест, и выхожу в любом месте, где сердце стукнет чуть более гулко. Если идти перпендикулярно дороге по одной из узеньких улочек, между высокими белыми заборами, скрывающими пригородные особнячки, то обязательно упрешься в море. Желтый пляж кажется бесконечным, и я иду по нему, сняв свои стоптанные кроссовки, зарываясь босыми пятками в холодный песок.

Ветер почти мгновенно превращает волосы на голове в печально знаменитое воронье гнездо, норовит сорвать с шеи шарф и унести его в море. На небе – белые пышные облака, на ярко-синей морской воде – белые беспокойные барашки волн. Следы за моей спиной засыпает песок, но я и без того знаю, что там только мои следы, что никто не идет рядом. А вот стоит мне сесть, и он садится почти вплотную, молчит, иногда курит. (Не знал, что Северус Снейп успел где-то подхватить эту идиотскую маггловскую привычку. Кто из нас тут идиот, Северус? Точно не я). Потом окурок отправляется в воду или закапывается в песок. Иногда на следующий день я натыкаюсь на эти сигаретные трупики, когда раскапываю песок в поисках своих неуловимых камней. Удивительно: огромный пляж, а окурки – вот они, как будто я каждый раз прихожу на одно и то же место.

Так заканчивается февраль. Затем март. Обрушивается щебетом птиц и цветением всего, что только может цвести, апрель. Шарф становится не нужен даже на ветреном берегу – и я оставляю его в номере.

— Надолго вы к нам, сеньор? – певуче спрашивает портье, улыбаясь своей неверной, лукавой средиземноморской улыбкой.

— Надолго, Мигель, — отвечаю по-испански. – Может быть, навсегда.

Он смеется. Мой испанский оставляет желать лучшего. Я ни черта не смыслю в грамматике и письменности. Просто учу фразы, как попугай. Но местные становятся ко мне чуть добрее и уже не стараются при каждом удобном случае содрать с нелепого англичанина побольше денег. Водители автобусов номер четырнадцать и номер шестнадцать знают меня в лицо. Улыбаются, когда я запрыгиваю в автобус, и доброжелательно возвращают сдачу, если норовлю заплатить за двоих. В такие минуты приходится напоминать себе, что Северус терпеть не может, когда за него платят. Вот, кстати, и паэлью с сангрией приходится употреблять одному.

В мае нежданно наступает жара. Пляжи наполняются людьми всех оттенков кожи. Они смеются, пьют пиво, сидя в кафе под разноцветными зонтиками, играют в карты и в мяч, и еще в какие-то игры, правил которых я, с моим магическим детством, совершенно не знаю.

Северус говорит: «Фу». Слишком много и слишком шумно. Конечно, я с ним согласен. И шансов найти правильные камешки среди песка становится все меньше. А вот шансов раскопать очередной окурок – больше.

А еще скоро можно будет купаться. Я не признаюсь даже самому себе, а тем более не признаюсь Северусу, но меня безумно влечет море. Хочется раздеться, нырнуть в его ласковую синеву, почувствовать себя немного дельфином. Я, конечно, не очень умею плавать… («Слабо сказано, Поттер! ») Но, говорят, море само не дает утонуть. Море – это тебе не Черное озеро. Надеюсь все же, что там нет гигантских кальмаров и злобных гриндилоу.

«Что у тебя было по ЗОТИ, Поттер? Гриндилоу не водятся в соленой воде».

«А кальмары? »

«Кальмары? – задумчиво. – Кальмары водятся».

Вот видишь…

Впрочем, плевал я на кальмаров!

После Волдеморта кальмары мне не страшны. Даже самые гигантские. Чего не скажешь о медузах.

Когда я все-таки рискую залезть в воду, выясняется, что прибрежные воды просто кишат этими крошечными прозрачными тварями. А ведь, казалось бы, уже поздний вечер, и всем давно пора спать. Даже медузам. Разве с наступлением вечера силы зла не должны отправляться по свои уютным норкам?

Я специально дождался сумерек, чтобы не было так стыдно раздеваться под чужими взглядами. Комплексы? У меня? Ну… я иногда смотрюсь в зеркало. В обыкновенное, немагическое зеркало, висящее в ванной. Эта бледнокожая ребристая немощь, определенно, не может быть предметом ничьих ночных фантазий. И оголяться прилюдно – явно не моя стезя. Поэтому я выжидаю, когда солнце начинает опускаться за горизонт, пляж постепенно пустеет, и отдыхающие расползаются по домам, отелям или барам. Вскоре рядом со мной — никого, если не считать медуз.

Никогда не думал, что вот эти изящные и прозрачные крохи могут злобно жалить, как распоследняя ядовитая Нагайна. Эх, сюда бы Невилла с мечом Гриффиндора! Но, ладно, меня так просто не запугаешь! И я плыву подальше от берега, где вода значительно холодней. Зато – никаких медуз. Плыву по остаткам солнечной дорожки и впервые не думаю ни о чем. Потому что нет ни песка, ни камней, ни чужих беспокойных глаз, ни горячего шепота: «Гарри…» — возле виска. Потому что в лепете едва заметных к вечеру волн, переплесках последних солнечных бликов, отрадном покое водной пустыни до самого горизонта нет ни сегодня, ни вчера, ни завтра. Есть только вечность и движения моих рук, неторопливо раздвигающих так и не прогревшуюся за день воду. А потом начинает казаться, что и меня тоже нет, что меня слой за слоем смывает вода и уносит куда-то к совсем иным берегам, где меня, определенно, ждут, где горит на песке яркий костер, где жарится на огне не известная мне рыба и крошечные пальмы хлопают своими растопыренными листьями, как дети в ладоши. И если закрыть глаза, то можно даже не двигаться. Берег сам будет притягивать к себе, словно на толстом корабельном канате, словно две руки, обнимающие, прижимающие к груди, обещающие покой и…

— Поттер, твою мать! Не вздумай сдохнуть!

Что это? Полный рот соленой воды, скрученные судорогой мышцы, невозможность не то что крикнуть –даже нормально вздохнуть, и кто-то огромный и злобный, как акула, волочет меня к берегу сквозь строй разъяренно кусающихся медуз.

Северус…

— А ну, дышать, Поттер!

Я честно пытаюсь дышать. Спорить с Северусом – себе дороже. Особенно, когда он в таком настроении. Шабаркнет Авадой – и не заметит.

— Если умрешь, воскрешу и убью снова – своими собственными руками!

Вот, точно, лучше не спорить!

И я начинаю дышать. Вода покидает мой организм через рот, нос, уши и, кажется, даже глаза. Очки канули на то самое извечное морское дно, став военной добычей проклятых медуз. Меня отчаянно тошнит горькой морской водой, а Северус придерживает мои плечи и говорит почему-то тихо и очень нежно:

— Умница, молодец, хороший мальчик…

Это в первый раз, когда он позволяет себе вот так, вполне по-человечески, прикоснуться ко мне, сказать что-нибудь простое, совсем не резкое.

На миг меня посещает крамольная мысль: «Может быть, я все-таки умер? » А потом очередной приступ рвоты неопровержимо доказывает, что Гарри Поттер снова выжил.

— Домой, — решительно говорит Северус, заворачивая меня в теплый плед, явно трансфигурированный из моих же собственных шмоток. – Срочно домой. Идти можешь?

Могу. Я все могу. Лишь бы он не исчезал.

— Откуда ты здесь?

— Навесил следящее на твою сову. Вовремя.

Точно. Перед тем, как я отправился плавать, очередная глупая птица принесла мне очередное нераспечатанное письмо. Хорошо, что магглы не видели. Вот был бы цирк!

— Ты живой, — обвиняюще говорю я.

— Более-менее, — соглашается он.

Меня мутит, я почти теряю сознание, но в голове бьется золотым снитчем: «Живой! Живой! »

Мне безумно хочется увидеть его лицо, вот прямо сейчас, я почти плачу от невозможности разглядеть и запомнить, все расплывается перед глазами, мир двигается и не желает замирать в каком-нибудь более-менее устойчивом положении, я почти уплываю в волшебное никуда, но в последний момент успеваю все-таки удержаться, зацепившись взглядом за цепочку следов на песке. Черт! Вдаль я вижу отлично…

Северус!

Это… это… Очередной морок, очередной обман…

Нет, нет, не хочу!

Трясу головой.

— Что с тобой, Поттер?

— Ты бросил меня! Ты…

— С чего бы это вдруг? – в хрипловатом голосе слышится искреннее недоумение. Северус Снейп и искренность. Ну как же! Всегда.

Я уже ничего не могу сказать, только всхлипываю, как зареванный первоклашка, только выдыхаю сквозь зубы:

— Тебя нет, тебя нет! Уходи!

— Меня нет? – недоумение можно разливать по огромным прозрачным кружкам и пить, как сангрию, приправляя кубиками льда.

Меня колотит озноб, и я из последних сил цепляюсь за единственную доступную мне реальность – цепочку следов на песке.

— Там, — отчаянным шепотом кричу я, — там следы только одного человека. Я вижу. Ты меня бросил.

— Дурак ты, Поттер, — говорит Северус и крепко-крепко, почти до боли стискивает мои ребра. – Я не бросил тебя, я просто взял тебя на руки.

14. 02. 15

Глава опубликована: 27. 02. 2015

КОНЕЦ