|
|||
Сцена пятая. РазбойникиМоор (молча берет лютню и играет)
Милый друг, копье и щит скорее! Там, в кровавой сече, веселее.
(Бросает лютню и убегает. )
Сцена пятая
Лес близ замка Мооров. Ночь. В середине развалины башни. Разбойники расположились на земле.
Разбойники (поют)
Резать, грабить, куролесить Нам уж не учиться стать. Завтра могут нас повесить, Нынче будем пировать!
Мы жизнь разгульную ведем, Жизнь, полную веселья: Мы ночью спим в лесу густом, Нам бури, ветер нипочем, Что ночь — то новоселье. Меркурий[81], наш веселый бог, Нас научил всему, как мог.
Мы нынче у попов кутим, А завтра — в путь-дорогу. Что нам не надобно самим, То жертвуем мы богу.
И только сочный виноград У нас в башках забродит — Мы поднимаем целый ад, И нам тогда сам черт не брат И все вверх дном заходит.
И стон зарезанных отцов, И матерей напрасный зов, И вой детей, и женщин крики Для нас приятнее музы& #769; ки.
О, как они страшно визжат под ножом! Как кровь у них хлещет из горла ручьем!.. А нас веселят их кривлянья и муки: В глазах у нас красно, в крови у нас руки.
Когда ж придет мой смертный час — Палач, кончай скорее! Друзья! Всех петля вздернет нас: Кутите ж веселее!
Глоток на дорогу скорее вина! Ура! Ай-люли! Смерть на людях красна!
Швейцер. Уж ночь, а нашего атамана все нет. Рацман. А обещал ровно в восемь вернуться! Швейцер. Если с ним случилась беда, мы все сожжем, ребята! Не пощадим и грудных младенцев! Шпигельберг (отводя Рацмана в сторону). Два слова, Рацман. Шварц (Гримму). Не выслать ли нам лазутчиков? Гримм. Брось! Он вернется с таким уловом, что мы со стыда сгорим. Швейцер. Ну, это едва ли, черт тебя подери! Когда он уходил, было непохоже, что он собирается выкинуть какую-нибудь штуку. Помнишь, что он говорил, когда вел нас полем? «Если кто стащит здесь хоть одну репу, не сносить тому головы, не будь я Моором». Здесь нам нельзя разбойничать. Рацман (тихо Шпигельбергу). Куда ты клонишь? Говори яснее! Шпигельберг. Шш-шш! Не знаю, что у нас с тобой за понятия о свободе! Тянем этот воз, как волы, хотя день и ночь разглагольствуем о вольной жизни. Мне это не по нутру. Швейцер (Гримму). Что еще затевает эта продувная бестия? Рацман (тихо Шпигельбергу). Ты говоришь об атамане? Шпигельберг. Да тише ты! У него везде уши… Атаман, сказал ты? А кто его поставил над нами атаманом? Не присвоил ли он себе титул, по праву принадлежащий мне? Как? Мы ставим свою жизнь на карту, переносим все превратности судьбы за счастье быть его крепостными, когда могли бы жить по-княжески! Клянусь богом, Рацман! Мне это не по нутру! Швейцер (обращаясь к другим). В лягушек камнями бросать — на это ты герой! А стоит ему только чихнуть, как ты давай бог ноги. Шпигельберг. Я уже годами мечтаю, Рацман, как бы все это изменить. Рацман, если ты тот, за кого я тебя считаю… Рацман! Он не идет, его уже считают погибшим… Рацман! Сдается мне, его час пробил! Как? Ты и бровью не ведешь, когда колокол возвещает тебе свободу? У тебя даже не хватает мужества понять мой смелый намек? Рацман. Ах, сатана, ты хочешь оплести мою душу? Шпигельберг. Что, клюнуло? Хорошо! Так следуй же за мной! Я заметил, куда он улизнул. Идем! Два пистолета редко дают осечку, а там мы первые бросимся душить сосунков! (Хочет увлечь его за собой. ) Швейцер (в ярости хватается за нож). A-а! Скотина! Ты мне кстати напомнил про богемские леса! Не ты ли, трус, первый защелкал зубами, когда крикнули: «Враг повсюду! » О, я тогда же поклялся!.. Умри, подлый убийца! (Закалывает его. ) Разбойники (в смятении). Убийство! Убийство! Швейцер! Шпигельберг! Разнимите их! Швейцер (бросает нож через его голову). Вот тебе! Подыхай! Спокойствие, друзья! Нечего шуметь по пустякам! Он, изверг, вечно злобствовал на атамана, а на собственной шкуре — ни единого рубца. Да угомонитесь же, говорю вам! Гнусный живодер! Исподтишка вздумал напасть на такого человека! Исподтишка! Хорош! Разве мы затем обливались потом, чтобы подохнуть, как собаки, сволочь ты эдакая? Для того прошли огонь и воду, чтобы околевать, как крысы? Гримм. Но, черт возьми, дружище! Что у вас там вышло? Атаман придет в бешенство. Швейцер. Это уж моя забота. (Рацману. ) А ты, безбожная твоя душа, ты был с ним заодно! Убирайся с глаз моих! Шуфтерле недалеко от тебя ушел и висит теперь в Швейцарии, как ему предрекал атаман.
Выстрел.
Шварц (вскакивая). Слушай! Выстрел.
Снова выстрел.
Еще один! Ура! Атаман! Гримм. Погоди! Он должен выстрелить три раза!
Еще один выстрел.
Шварц. Это он, он! Стреляй, Швейцер! Надо ему ответить.
Стреляют. Моор и Косинский входят.
Швейцер (идет им навстречу). Добро пожаловать, атаман!.. Я без тебя немного погорячился. (Подводит его к трупу Шпигельберга. ) Будь ты судьей между мною и этим. Он хотел из-за угла убить тебя. Разбойники (изумленно). Как? Атамана? Моор (погруженный в созерцание, потом горячо). Непостижимо! Перст карающей Немезиды[82]! Не он ли первый пропел мне в уши песнь сирены[83]? Посвяти свой нож мрачной мстительнице! Не ты это сделал, Швейцер! Швейцер. Клянусь богом, это сделал я. И, черт побери, это не худшее из того, что я сделал в жизни. (Раздосадованный, уходит. ) Моор (в раздумье). Понимаю, небесный кормчий!.. Понимаю… Листья падают с дерев… Пришла и моя осень. Уберите его!
Труп Шпигельберга уносят.
Гримм. Приказывай, атаман! Что делать дальше? Моор. Скоро, скоро свершится все. Подайте мне лютню! Я потерял самого себя, побывав там! Лютню, говорю я! Пением я восстановлю свои силы… Оставьте меня! Разбойники. Уж полночь, атаман. Моор. Все это лишь театральные слезы. Нужна римская песнь, чтобы мой уснувший дух снова встрепенулся. Дайте же лютню! Полночь, говорите вы? Шварц. Дело к утру, сон свинцом ложится на наши веки. Трое суток мы не смыкали глаз. Моор. Как? Целительный сон смежает и глаза мошенников? Зачем же он бежит меня? Я никогда не был ни трусом, ни подлецом. Ложитесь спать! Завтра чуть свет мы двинемся дальше. Разбойники. Доброй ночи, атаман! (Ложатся на землю и засыпают. )
Глубокая тишина.
Моор (берет лютню и играет).
|
|||
|