Елена Князева. КОМНАТА КОПЧЕНЫХ МЫСЛЕЙ

Елена Князева

КОМНАТА КОПЧЕНЫХ МЫСЛЕЙ

Минуты уходили. Это были последние приятные минуты этого дня для Сепа, несмотря на то, что он только-только начался. Сеп смаковал их, потому что в эти минуты еще была маленькая надежда, что этот день станет лучшим в его жизни. Он сидел за столом и отвлеченно пил остывший мутный кофе. Он уставился прямо перед собой, на пыльный стол, где протоптали себе узорчатые дорожки тараканы и муравьи. Они были здесь полноправными хозяевами, а один таракан даже взобрался на кружку, из которой пил Сеп. Но Сепу было все равно, он мечтал, смотрел в окно и перекладывал туда-сюда свои мысли, с места на место, с одной полочки на другую. Было раннее-раннее утро.

Хорошо было так сидеть и мечтать, не думать о том, что скоро нужно идти на работу. Там, правда, тоже можно мечтать, но тогда день уже будет не тот, что сейчас – он будет удушливым и вонючим, а мечтать в таких условиях не очень-то приятно. А сейчас еще слишком рано. Уютно тикают старые настенные часы. У них давно уже нет стрелок, да Сепу и не нужно время, он всегда знает, когда вставать и идти на работу. Часы постоянно заводились, потому что без этого тиканья дома становилось тихо и страшно. А сейчас в этой жалкой комнатке был уют. Казались уютными пыльные углы, старая липкая мебель, распоротый диван, обтянутый мешковиной, облупившаяся краска на стенах. Тускло светила лампа под потолком. Вокруг нее кружили две лоснящиеся жиром мухи. Эта комната была самым любимым в мире местом. Сепу нравилось возвращаться сюда после работы, нравилось мечтать здесь по утрам и вечерам, нравилось проводить здесь свои выходные.

В маленькое мутное окошко проникало все больше света. Сеп бросил взгляд на подоконник и стал ждать. Оставалось совсем чуть-чуть. Солнце еще не встало, но было преддверие его света, небо было серым-серым, но было еще не достаточно светлым, чтобы идти. Сеп судорожными глотками допил остатки холодного кофе, отодвинул кружку на середину стола. Он знал, что часы должны тикнуть еще 26 раз, чтобы свет в окне стал особой интенсивности.

Еще несколько мгновений, и вот уже потушена лампа под потолком, захлопнута дверь, а Сеп несется прочь от своего дома-будки, по тропинке вперед, к черной гряде леса.

Воздух был непрозрачным. Пахнущая палеными листьями дымка мешала видеть то, во что так вглядывался бежавший. Ему было трудно бежать, мучительная улыбка ожидания застыла на его серо-желтом, покрытом трещинами лице. Ближе становились деревья, а на дороге, что вела в лес, Сеп увидел удаляющуюся скрюченную фигурку человечка с большой сумкой. Он, как всегда, хотел ему крикнуть что-то вслед, спросить, но, как обычно, ничего не крикнул. Замедляя шаг, он подходил к тому, что интересовало его больше всего на свете. На обочине дороги стоял вбитый в землю на толстой палке почтовый ящик. Сеп просвечивал его взглядом, пытаясь определить, есть ли что-нибудь внутри. Но это не помогло. Трясущимися руками он открывал замок на ящике. Дверца взвизгнула, ящик был открыт и он оказался пуст. Только в углу сидел большой тоскливый паук, который поедал вчерашнюю добычу.

И сразу только начавшийся день стал протухать. Над размытым горизонтом вставало липкое копченое солнце. С недалеких помоек потянуло запахом гниющего мусора. Этот день не предвещал больше ничего хорошего, потому что самый значимый момент этого дня снова остался позади, не оставив радости, одно тоскливое ожидание впереди. Оставалось всего лишь пятнадцать часов этой тоски до тихого спокойного вечера у себя в каморке, когда можно было спокойно помечтать.

Но сейчас Сепа ждала его работа, на которую он ходил почти каждый день. Он потуже затянул старый, поеденный молью шарф и двинулся в сторону помойки. На ней он и работал.

Помойка была огромная. Она собрала в себя все, что было тронуто временем и гнилью. Все это гниющее разнообразие было собрано в огромной яме, которую пробил давным-давно огромный камень, упавший с неба. Если встать на краю этой ямы, то направо и налево, насколько хватало глаз, тянулись пестрые кучи мусора, а если смотреть вдаль, то и там был он же, этот мусор.

Мусор ложился слоями. Именно это позволяло мусороведам определить, какой это был мусор, и сколько времени он пролежал. Эти слои были, как кольца у дерева – они нарастали. Самый молодой мусор лежал сверху. С ним и работали такие мусорщики, как Сеп. Собирали его, упорядочивали, прессовали, раскладывали по кучкам, перебирали и утрамбовывали. День за днем они совершали одни и те же действия, но помойка нисколечко не уменьшалась, она расширялась ввысь, вглубь и в ширину каждый день.

Помойка далеко разбрасывала свои испражнения, много мусора лежало на подходах к ней. Кем-то забытые кучи, которые нужно было куда-то деть, или раскиданный мусор, который нужно собрать… Мусор собирали и раскидывали, но все одно – чище от этого не становилось.

Сеп считал себя хорошим работником. Он всю жизнь, с самого детства работал мусорщиком и собрал очень много мусора. Почти каждый день он занимался этим и никакой другой работы себе не представлял. Он очень усердно работал, потому что знал, что усердный труд мусорщика иногда щедро поощряется. Конечно, это была такая редкость, но все-таки иногда бывало. Когда Сеп думал об этом, то ему становилось не так тоскливо, даже как будто бы совсем хорошо.

Помойка приняла пришельца в свои жаркие объятья. Она окружила его своими зловонными щупальцами, набросив огромное изобилие различных оттенков запахов. Но Сеп уже привык. Он работал так давно, что почти не чувствовал этих запахов. У неподготовленных молодых работников, которых ему пару раз приходилось обучать работе, несколько недель не прекращалась рвота. А некоторые молодые мусорщики доходили до такого безобразия, что падали в обмороки прямо на своем рабочем месте, из-за чего, конечно, работа двигалась медленнее. Сеп не помнил, как у него проходила адаптация. Он был мусорщиком в четвертом колене, и привычку к запахам ему прививали с детства. Вся его семья жила в той же самой будке, в которой он сам сейчас жил. Теперь он был один, все его родственники давно умерли и, по традиции, были похоронены в самых нижних слоях мусора, как заслуженные работники. У Сепа же не было наследника. Он так много уделял времени своему ожиданию и работе, что у него абсолютно не осталось ни минутки на продление рода. Тем более что он не имел ни малейшего представления о том, как это делается.

На помойке царил хаос. Из больших насквозь прогнивших куч то и дело высовывались огромные помойные черви. Они порой были таких огромных размеров, что, казалось, могли бы проглотить за раз несколько мусорщиков. Но, к счастью, мусорщики их абсолютно не интересовали, их интересовало только что-нибудь гниющее. Мусорщики не убивали червей. Считалось, что они приносят удачу в работе, да и помогают ее выполнять. Многие видели как в ямах, вырытых на свалке, копошатся сотни таких червей, сплетаются в узлы, узоры, клубки, а потом распадаются. У них был свой мусорно-шевелящийся мир.

То там, то тут над мусором вырастали огромные растения. Их листья были мясистыми и оставляли на руках жирный вонючий налет. Они были разных конфигураций, эти растения, и разных цветов, что любой ботаник мог бы прийти от их разнообразия в восторг. Когда у очередного растения начиналось цветение, то в округе появлялось новое зловоние, но все-таки с какими-то сладкими примесями в запахе. Мухи целыми тучами носились вокруг этих цветов, хотя мух и так было много повсюду. Они облепляли мусорщиков с ног до головы и мешали работать. Но на Сепа они не садились – он был для них абсолютно неинтересен. Все, что могли, они из него уже высосали.

Как обычно Сеп пришел раньше всех. Он направился на свое рабочее место, где его ждали незаконченные дела. Сеп заведовал мешками. В них часто привозили мусор на свалку. Требовалось их распотрошить, мешки вернуть, а мусор спрессовать. Мешки с мусором очень не любили эту процедуру, они всячески старались ее избежать. Правда, тех, кто сопротивлялись, распотрашивали еще быстрее. Но все-таки находились самые смелые мешки, которые решались выползать от общей кучи. В большинстве случаев их удавалось поймать - ползали они, собственно, не очень быстро. Даже на огромной свалке им сложно было бы спрятаться, если бы кто-нибудь все-таки уполз – ведь мешки с мусором были объявлены вне закона. Мусорщики пытались предотвратить распространение и увеличение мусора, потому что мешки плодили этот мусор. Но иногда, самым юрким и смелым удавалось скрыться. Они продолжали производить мусор и, вопреки всем работам по их отлову, плодились в темных ямах помойки.

Куча мешков была на своем месте. Но опытный глаз Сепа сразу заметил, что ее облик несколько изменился. И он не ошибся – неподалеку от кучи лежало несколько мешков-наглецов, худых, и поэтому более юрких. Они были схвачены и распотрошены прямо на виду у других мешков для острастки. Остальные мешки медленно завибрировали от страха, а Сеп принялся за свою обычную каждодневную работу.

Начинался обычный тухлый день. Над пестрым полотном помойки клубился плотный туман, липкое солнце медленно выползало из гущи черных деревьев горелого леса.

Постепенно помойка наполнялась телами маленьких человечков. Они шныряли туда-сюда, делали свои дела. Вся свалка ожила и двигалась, словно это было самое живое и самое важное место в мире. А вокруг нее на много-много миль не было движения, только маленькая цепочка автомобильчиков с мусором вела к свалке. Именно там было сосредоточение всего живого, в куче трупов и гниющих отбросов.

Цветные тельца мусорщиков беспрерывно двигались. Если на них поглядеть издалека, то появлялась рябь в глазах.

Сеп неутомимо работал. Он не думал о работе, все его мысли были погружены в воспоминания. Он механически выполнял действия, не думая об их значении и даже не стараясь выполнять свою работу лучше, чем всегда. Это было необычно для него, он не знал, в чем причина, просто думал и думал без конца, продолжая механически хватать попискивающие от ужаса мешки, развязывать их и высыпать содержимое. Он даже не смотрел, что в них, хотя обычно все мусорщики делали это. Бывало даже, они устраивали драки из-за какой-то вещицы, которую не могли поделить. Но старый Сеп был не такой. Он не искал блестящие красивые вещи, которые кто-то выбросил, он тихонечко находил себе старенькие некрасивые вещи и нес их домой, не вызывая зависти коллег. Именно поэтому, а еще потому, что он не общался ни с кем, он был самый незаметный, тихий мусорщик, про которого постоянно все забывали. Да и кто бы запомнил такого? Он был под стать этому мусору: старый помятый пластиковый человечек. Его морщинистая голова была покрыта жесткими, как бечевка, волосами, они уже изрядно повылезли, обнажив закостенелый потрескавшийся пластик неопределенного грязно-желтого цвета. Его пластиковые глаза скрывали толстые обрюзгшие веки, из-за которых почти не было видно глаз. Нос был маленький и оббитый, на щеке - глубокая черная трещина, которая плавно перерастала в грустный рот. Его одежда заскорузла от древней грязи, руки скрючились. Вся его маленькая сгорбленная фигурка навевала тоску даже мусору.

Сегодня воспоминания вновь вернулись к нему, и он затосковал той черной тоской, что была самой частой его гостьей. Перед его глазами снова всплывала картина, которой он тешил себя долгие годы.

Он видел себя, еще молодого мусорщика, потрошащего мешки. Тогда он еще умел улыбаться! Лихо шла работа, дело ладилось, впереди была вся жизнь. Мешки не успевали повизгивать, как он тут же их быстренько вскрывал. Сеп увлекся тогда рассматриванием содержимого одного мешка (как раз накануне он нашел свою любимую ложку), как вдруг обнаружил, что один из его будущих жертв куда-то улизнул. Он огляделся, но его нигде не было. Такое случалось иногда, не в первый раз это было. Сеп бросился на поиски. Мешок явно был очень юркий, раз сумел так далеко уползти, значит он содержал в себе мелкий мусор, какие-нибудь стружки. Он искал, искал, но того нигде не было.

«Эх, черт, ведь из-за этого поганца меня лишат премии. Я ведь так редко их упускаю! » - досадовал Сеп. И тут он увидел полоску рыбьей чешуи, словно специально насыпанной. «Это он! Распорол себе брюхо об эту жестянку и теперь пытается скрыться, чтобы залечить рану! » - радовался преследователь. Кругом кипела работа, мусорщики копошились в дерьме, а Сеп бежал и бежал по следу. И вот он его увидел. Мешок, теряя свои последние ошметки мусора, судорожно дергаясь, уползал. Непонятно, как ему удалось миновать всех работников. Учуяв, что погоня близко, он стал биться, как припадочный, но вскоре был схвачен прямо за веревки. Довольно ухмыляясь, Сеп смотрел на свою жертву. Мешок, поняв, что он схвачен, обреченно обвис. Сеп шагнул в сторону и наткнулся на кого-то. Он быстро поднял глаза и понял, что это… начальник помойки. Тот смотрел рассеянно, с высоты своего роста, словно пытаясь понять, что за препятствие возникло у него на пути. А Сеп очень растерялся и от неожиданности начал икать. В его голове бились судорожные мысли: «Начальник!.. А я тут иду… Что сказать?.. Я помешал ему!.. еще никогда так близко его не видел!.. »

- М-м-м? – спросил начальник.

- Сэр, я… я… - залепетал Сеп.

- У-у, - вроде бы одобрительно сказал шеф.

- Я тут это самое… извините… шел… по это, делу… - он протянул начальнику еле живой мешок. Начальник непонимающе посмотрел на мешок, потом на Сепа, а тот продолжал объяснять:

- Догонял, знаете ли. Убежал он, паршивец! – а сам подумал: «Уж не резко ли я? То ли говорю? »

- Ага, - начал начальник и Сеп сразу замер, - работаешь. Бросай его к чертям. В Город поедешь, туда просили на погрузку.

Сеп не поверил своим ушам:

- Я?.. В Город?

- Да, в Город – повторил начальник, - со двора Владыки просили вывезти отбросы – уж сильно воняют, говорят. Гы, они еще здесь не бывали, кхо-кхо-кхо! – и он залился своим знаменитым смехом, что иногда разносился далеко над помойкой.

Сеп стоял и боялся двинуться. На него свалилось что-то небывалое – ехать в Город, да еще вывозить отбросы со двора самого Владыки! Это было чудесно, но он еще не верил до конца в свое счастье. Казалось, что оно вот-вот рассыплется, все это окажется шуткой начальника, на которого, конечно же, нельзя обижаться. Сеп вернется к своим мешкам и будет думать, что такого, конечно же не бывает, все это только мечты. Ведь он никогда ничего не видел, кроме своего домика, и этой помойки. Иногда он ходил по округе, вот и все. Но он всегда думал о большом Городе, где живет великий Владыка, мечтал, что когда-нибудь увидит его, увидит Город. А теперь он стоял растерянный перед начальником и боялся. Но тот показал ему на машину и сказал идти. Сеп бросил мешка и, задыхаясь, понесся к машине, боясь, что она сейчас тронется, и он не успеет добежать. Он успел. Запрыгнул в машину и уцепился в вонючие борта, что было мочи, так, что никто не смог бы его оторвать от них.

- Эй, ты с нами в Город? – спросили его. В машине, напоминающей больше телегу, сидели еще пятеро мусорщиков, покрупнее Сепа.

Сеп согласно покивал.

- Ну все, едем! Хватит! – прокричал мусорщик-шофер и они двинулись.

Прошло столько лет с тех пор, а старый Сеп до сих пор помнит, как они ехали в Город. Он ничего не видел, он сидел на полу в кузове, глупо улыбаясь. Волны счастья накатывали на него, но иногда все-таки появлялся страх: вдруг это обман. И тут же: нет, едем в Город, точно в Город. А кругом мусорщики только и говорили, что о Городе.

- Там, говорят, люди странные. И везде все огненное, а дворец Владыки словно бы из огня построен! Боюсь, как бы мы там не расплавились. Больно надо, за здорово живешь, плавиться.

- Что у них там, интересно, за дерьмо? – поинтересовался один человечек, что прессовал мусор.

- Да надо оно нам, его вывозить? – возмутился другой. – Мне с ямами возиться, а меня тут отправили за просто так, будто на курорт.

- Точно! У меня мешки разбегутся, а потом премии лишат! – поддакнул другой.

- Еще и расплавимся!

Сеп постепенно от этих разговоров наливался яростью. Он их не понимал. Это же Город Владыки! Нам позволят прикасаться к его отбросам. Да к чертям все эти мешки и премии, если сможешь сам со двора Владыки его дерьмо вывезти!

Они приехали к Городу, когда уже совсем стемнело. Всю дорогу мусорщики ругали Владыку черными словами, но Сеп не проронил ни слова, хоть ему и хотелось их всех убить. Машина остановилась в каком-то вонючем закутке, но Сепу показалось, что они приехали в рай, где все благоухало. Даже вонь здесь была какая-то сладкая. Он скорее высунулся из кузова, и его дыхание перехватило.

Там, вдалеке, по камням лился жидкий огонь. Он был нестерпимо яркий, такой, что резало глаза, несмотря на то, что огонь был очень далеко, за оградой. Огонь разливался цветными змейками, цветные огненные пучки то и дело вспыхивали на его поверхности. Сеп не мог оторвать глаз. Ему казалось, что это самое красивое, что он когда-либо видел на свете. Он думал, что, может быть, Владыка смотрит сейчас на этот огненный водопад, так же как и он, и от этой мысли счастье разлилось по всему его пластиковому тельцу, от макушки до пяток.

Мусорщики что-то притихли. Они, видимо, испугались ни на шутку.

Машину встречал какой-то деревянно-темный перекошенный человечек. Он просил следовать за ним. Сеп сразу же повиновался, а вскоре обнаружил, что остальные остались в машине. Деревянный человечек показал на огромную кучу тюков и ящиков с мусором. Пришлось приступить к работе, только вот остальные что-то не торопились.

Он носился от мусорных баков к машине, таскал и таскал, всю ночь на пролет и весь день, бросая взгляды на прекрасный огнепад. Когда над горизонтом взошло солнце, то огнепад почти не померк от его света.

Сеп работал один, остальные где-то спрятались, но это его нисколько не расстраивало. Сейчас он был самым счастливым пластиковым человечком. Он был в Замке, который не раз видел в своих снах, он видел огненный фонтан и сам носил мусор со двора Владыки. Деревянный человечек наблюдал за его работой и давал необходимые наставления по обращению с мусором. Впрочем, они были не нужны, потому что Сеп отлично знал устав мусорщика. Еще засветло он закончил работу и с грустью отправился к машине. «Жаль, что не посмотрю снова на огнепад ночью, это ведь так красиво! » - грустно думал Сеп, медленно шагая к машине. Деревянный человечек остановил его.

- Как тебя зовут, рабочий?

- Сеп, господин.

- Я велю написать письмо твоему начальнику, чтобы он объявил тебе благодарность за работу. Ты хорошо справился. Никогда не видел такого рвения.

Сеп налился горячим сладким счастьем от его слов. «Неужели это все про меня? Я – Сеп, и это он про меня говорит… Не может быть. Мой дед и отец гордились бы мной! » Он поблагодарил человечка, откланялся ему и, бросив последний долгий взгляд на огнепад, вернулся к набитой мусором машине. И тут же откуда-то появились остальные мусорщики. Они обступили Сепа и один сказал ему:

- Эй, ты! Если ты скажешь, что мы ничего не делали, то мы утащим все твои мешки, что начальник навечно тебя без пайка оставит! Слышишь?

- Да, - ответил Сеп, - я никому ничего не скажу. Хорошо.

Он, напротив, был безумно счастлив, что вся похвала принадлежит ему одному. Он готов молчать, он стерпит все, что угодно, лишь бы никто не отбирал у него его счастье!

И мусорщики молча поехали обратно. Уже стемнело. На помойке мусорщики снова бросили Сепа одного. Он разгружал мусор, таская огромные тяжелые ящики и тюки, которые явно были для него слишком тяжелы. После каждого отгруженного ящика или тюка на его пластиковом теле появлялись трещины, в которые сразу же набивалась грязь. Его спина согнулась под непомерными тяжестями, и больше уже никогда не разгибалась. В глаза его набилась пыль. Он работал всю ночь, и потом еще весь день, растворившись среди мусора и его слуг, но он был счастлив, как никогда раньше.

Эти воспоминания не давали ему покоя. Он стал безмерно старым, у него не было в жизни ничего, кроме этого ожидания. Он вспоминал снова и снова всю эту историю, благодарил свою судьбу и ненавидел ее одновременно.

До сих пор он ждал письмо с благодарностью. Каждое утро он просыпался счастливый, надеясь, что сегодняшний день снова подарит ему счастье. Но пока ничего не происходило. Мусорщик, было, поставил почтовый ящик рядом со своей будкой-домом, когда была зима, но каждое утро он прислушивался к шагам почтальона. Он знал по звукам, останавливался ли он возле ящика или нет. Но почтальон никогда не останавливался – Сепу никто никогда не писал, у него совсем никого не было.

Когда ящик стоял возле дома, Сеп перестал даже мечтать. Он с тоской ждал, когда почтальон пройдет мимо, и больше ничего не происходило. Он плохо работал, почти не получал свой и без того скудный паек, еще больше иссох и потрескался. Через некоторое время, поразмыслив над своей жизнью, он снова перенес почтовый ящик на обочину дороги у леса. Это было далеко от дома, поэтому снова можно было ждать и надеяться, что почтальон принесет письмо с благодарностью от начальника помойки.

Сеп никогда ни у кого не спрашивал про письмо. Он был весь охвачен каким-то суеверным страхом, что если он спросит у кого-нибудь о письме, или скажет о своем ожидании, оно никогда не придет. Это было его личное ожидание, его никто не мог отнять, пока никто не сказал об этом вслух.

Те мусорщики, что были с ним в Городе, или забыли о нем, или просто не могли вспомнить, как он выглядит. Он был точь-в-точь, как и сотни других рабочих – словно неотъемлемая часть мусора. Но Сеп видел их всех и помнил их – тех, кто ездил с ним в Город.

Иногда вдалеке он замечал хозяина помойки, но чаще его знаменитое «кхо-кхо-кхо» разносилось над притихшим мусором.

Иногда надежда оставляла Сепа, он как будто начинал ощущать весь смрад этой помойки. Но стоило ему вспомнить огненный водопад и слова деревянного человечка, как он снова оживал и не прекращал ждать.

Тянулись бесконечные дни. Проходили месяцы, годы. Зимой черный лес покрывался серым инеем, а потом солнце снова вставало над горизонтом, становилось душным и жарким, и растапливало его. Летом оно оставляло жирный след на небе, так что во время жары все небо было исчерчено полосами.

Когда солнце падало за горизонт, Сеп получал свой паек и мчался домой, в свою кирпичную будку. Когда он закрывал за собой дверь, окружающий мир переставал существовать для него. В запыленное окно все меньше и меньше просачивался свет, а это было единственное, что связывало комнату Сепа и весь остальной мир. Сеп осторожно разворачивал свой паек, а потом начинал варить кашу из горсточки зерен, что получал. В маленькой, черной от копоти железной печке он разводил огонь. Из стены в углу торчал ржавый кран с холодной водой, Сеп набирал там воду, кипятил чай. Раз в неделю мусорщикам на свалке выдавали чай и кофе. У Сепа никогда не было денег, он ничего не покупал. Все необходимое давала ему его свалка.

Ужин был скудный, но все-таки приятно было есть безвкусную, похожую на клестер кашу, а потом налить чай в старую любимую кружку. Она так и стояла на том месте, где он ее оставил утром. Только вот маленьких следов вокруг стало еще больше – насекомые водили вокруг нее хороводы.

Уютно тикали старые часы. Под потолком горела лампа, и вокруг нее летал неизвестно как попавший сюда мотылек.

После ужина Сеп расставлял по полкам посуду и садился на диван. В диване жили клопы, и шуршали еще какие-то неизвестные животные. Его обивка распоролась, и порой внутри можно было заметить чьи-то длинные и юркие желтые тельца.

Дверка печки была открыта так, чтобы можно было видеть огонь. Сеп любил наблюдать за танцем огня, вспоминая тот огненный водопад, что видел во дворе Владыки. От того, что дверца почти никогда не закрывалась, все в комнате сильно закоптилось. Копотью были покрыты неровные потрескавшиеся стены, потолок, вся мебель и даже, казалось, сам хозяин.

Он полностью погружался в свои мысли, и ничего не могло ему помешать. Если за окном со страшной силой завывал ветер, ему было все равно. Если огромный град, что есть силы колотил в его окно, он не обращал на это внимания. Он был в своей скорлупе, которая защищала его от всех-всех проблем, что происходили снаружи.

Очень часто Сеп разговаривал сам с собой. Ему всегда не с кем было поговорить, поэтому он нашел для себя почти самого идеального собеседника, который говорил только то, что сам Сеп хотел услышать. Он нашел его однажды, когда вдруг его черепная коробка со скрипом отворилась и оттуда вышел еще один Сеп, только меньшего размера. Каждый день они обсуждали тот далекий день, что принес Сепу его счастье и горе. Казалось, что он выместил всю свою любовь, на которую был способен в тот самый день. Он любил этот кусок прошлого, огненный водопад и свой подвиг. Много раз Сеп с Сепом обсуждали все это, пока не пришли к выводу, что нет ничего более прекрасного в этом мире, как тот далекий день. Видимо, это была любовь навсегда.

День ото дня стены коптились все больше. Едкий дым заползал в уши, нос и глаза Сепа. Он вдыхал его, смотрел на него и слушал его. Он любил слушать дым. В нем он слышал то, что всегда хотел услышать. Ему чудился голос начальника помойки: «Хочу поблагодарить перед лицом всех собравшихся здесь работников (и Сепу виделось, что вся помойка наполнена внимательно слушающими мусорщиками, что мусор притих и тоже смотрит в его сторону) самого лучшего из нас! Это Сеп, самый прилежный наш работник! Он совершил наиболее значимый вклад…» Но тут его прерывал собеседник, маленький Сеп, который выглядел темнее и закопченее, чем обычно: «Не будет он перед всей толпой тебе благодарности читать, ведь ты это знаешь! » Но Сеп ему отвечал: «Я знаю, что не будет, но мне так приятно мечтать об этом! » Но собеседник знай себе твердил: «Не забывайся! Ты уже много лет ждешь письма, и про тебя вообще могли забыть! » Тогда Сеп злился на самого себя и начинал пахнуть жженой пластмассой.

Сеп не хотел себе в этом признаваться, но его собеседник порой подводил его. И чем больше проходило времени, тем чаще он замечал, что его верный друг – второй Сеп, живет все более и более отдельно от него. Он как будто бы усыхал, становился все темнее и все меньше походил на самого Сепа. Если раньше Сеп вызавал его из своей головы, когда хотел с ним помечтать, то теперь его появления становились все более неожиданными. Он внезапно распахивал голову и выскакивал на свет, маленький и ехидный.

- Каков смысл твоей жизни? – мерзенько интересовался он у Сепа.

- Моя работа – это смысл моей жизни, - после небольшой паузы отвечал Сеп.

- Но что толку работать, если ты не получаешь заслуженной похвалы? - вновь интересовался ехидный.

- Но зато, когда я ее наконец получу, то буду по настоящему удовлетворен, - Сеп произнес это и понял, что не уверен в том, что сказал. Собеседник уже уловил это и спросил:

- А что ты будешь делать, когда придет письмо?

- Я буду жить, как раньше и радоваться каждый день тому, что значим, что о моей работе не забыли, - старательно подбирая слова, проговорил Сеп.

- Нет, они все-таки забыли про тебя, раз письмо не пришло до сих пор! – возмутился ехидный.

- Нет, у них просто не было времени, или письмо очень долго идет, - неуверенно возмутился Сеп.

- А когда придет, нечего больше будет ждать? – с мерзкой улыбкой поинтересовался собеседник, воняя паленым.

- Да, но будет радость, - уныло ответил ему Сеп.

- Сеп, ты не привык радоваться, ты привык страдать. Ты не сможешь радоваться долго. Радость уйдет и ничего не будет впереди, все будет снова позади. Но не будет даже надежды на что-то!

- Нет! Нет! Замолчи!!! – кричал Сеп, носясь по комнате из угла в угол. Дым заполнил всю комнату, он был забивающим рот, нос и глаза, он не нес в себе никакой информации, это был просто удушливый дым. Собеседника уже не было видно. Сеп снова был один.

Сеп озирался по сторонам и думал, как такое могло случиться, что он говорил это сам себе? Ведь его собеседник – это единое целое с ним, его собственные мысли. Он что, сомневается в чем-то? Есть надежда, что все будет хорошо! Он смотрел на свою комнату, а в ней все было такое же, как раньше, наполненное ожиданием. Но что будет с этой комнатой, когда ожидание исчезнет? Она будет счастливым прибежищем по вечерам? Будут ли так же уютно тикать ржавые часы на стене? Будет ли так же утром проникать свет в заляпанное жиром окно?

Впервые за много лет Сеп открыл дверь, закрыл печь. Дым выветрился, и он больше не скрывал недостатки комнаты. Он выставил ее такой, какой она была.

Стены. Серые тоскливые стены, покрытые копотью. По углам – паутины и пауки. Старый засоренный, с клочьями пыли вентилятор. Из стены торчат обломки труб и пучок грязных проводов. На старых полках лежат давно забытые всеми вещи со свалки – чья-то вставная челюсть, кусок акульего плавника, нерабочая керосиновая лампа, коробки и шкатулки, в которых лежала труха. В воздухе большими клочьями пепла витала тоска. Нет, в этой комнате не могло жить счастье. Оно просто задохнулось бы здесь в сию же минуту, как появилось бы. Да и что такое счастье? Было ли оно когда-то?

Сепу вспоминалось, что оно яркое и словно сладкое на вкус. Но теперь он не мог вспомнить этого точно. Как снова испытать этот вкус, он не знал. Он больше привык к вкусу клестера, вони на помойке и горечи тоски. Он живет без счастья столько лет! А был счастливым только однажды.

Тут копченый собеседник со скрипом открыл лоб Сепа, высунулся и спросил:

- А смог бы ты себе представить хоть один день без этой твоей тоски? – а потом он резко захлопнул дверцу и исчез в голове.

«Действительно, - согласился со своим собеседником Сеп, - ведь я ни дня не прожил в своей жизни без этой тоски. Сначала я просто тосковал. Меня учили работать, а я тосковал. Потом я один остался и тоже тосковал. Теперь я письмо жду и тоскую…»

Изменить все? Но как? Этого Сеп не знал. Он знал, как работать с мусором, но единственное, что он не умел с ним делать – это избавляться от него. Мусор забил не только его свалку, его дом, но и его мысли.

Как это, быть счастливым? Смотреть широко раскрытыми глазами, улыбаться? Бегать утром на работу, где все тебе рады, где ты ощущаешь свою полезность? Нет, все это могло быть давно, когда он был молод. Но молодость не вернешь.

Теперь остается единственная радость – сидеть вот так, думать о хорошем, вспоминать и представлять, как могло бы быть. Страдать, но быть счастливым оттого, что страдаешь.

Эта мысль настолько поразила его, что он заболел. Он лежал дома на диване, пытаясь собрать остатки сил, чтобы подняться и дойти до ящика, но нет, силы покинули его.

Шли дни, он не ходил на работу. Никто не вспомнил про Сепа. Вспомнят, должно быть, через пару месяцев, пошлют проверить, жив ли еще. Может быть и будет жив. Неизвестные желтые животные, что жили в диване, все настойчивей кусали его за ноги. Теперь Сепу казалось, что он не принадлежит сам себе. Он больше принадлежал этим животным, этому дивану. «Нет, нет! Я еще свой собственный! » – думал он, впадая в забытье.

И вот однажды рано утром он проснулся и понял, что может идти. Он встал, допил два оставшихся глотка кофе из кружки, поперхнулся тараканом. В ногах была жуткая слабость, но он, пересилив ее, вышел на улицу. Он хотел бежать, но не мог. И снова он увидел удаляющуюся фигурку почтальона. Почтальон, вопреки обычаю, уходил медленно, и даже один раз оглянулся. Сеп почувствовал, что не может дальше идти. Волнение скрутило его и он сел посреди дороги в пыль. Он видел свой почтовый ящик и впервые в жизни боялся его.

Но нельзя же так сидеть! Нужно пойти и посмотреть, что там! Но ноги не слушались. Тогда Сеп пополз. За ним оставалась дорожка в пыли, похожая на ту, что оставляли на его столе в пыли насекомые. Наконец он дополз до ящика, но не смог до него дотянуться. Тогда он навалился своим телом на шест, к которому был прибит ящик и повалил его на землю.

Письмо лежало в ящике. Там был написан адрес и имя Сепа, и конверт был старый, пожелтевший. Это письмо могло бы быть от кого угодно. Ничего больше на нем не было написано. Только адрес и имя. Но он знал, что это тот самый конверт.

Просидев так в пыли возле поверженного и абсолютно теперь непригодного почтового ящика целую вечность, Сеп наконец нашел в себе силы подняться.

В будке горела забытая лампочка, а тараканы и муравьи кишмя кишели в кружке из-под кофе. Сеп бросил письмо на стол, придавив пару хлипких муравьев, и стал разжигать огонь, чтобы приготовить завтрак. Он прислушался. Собеседник в голове молчал. Но он не просто молчал, он ждал.

Так как еды совсем не осталось, пришлось бросить в кастрюлю пучок травы, что Сеп держал в руке (видимо выдрал где-то, только не помнит где). Затем он наскреб кофе, сварил его, вылил в кружку, выпил вместе с насекомыми. Он старался не смотреть на конверт, чтобы не запомнить, как он выглядит. Он бросал на него быстрые взгляды, все надеясь, что вот сейчас он взглянет на него, а конверта не будет. Но нет, тот лежал на месте, сверкая своей потасканной желтизной.

Дым сгущался и расползался по комнате, словно стараясь успеть спрятать что-то. Вот он снова зазвучал. Сеп прислушался к дыму и понял, что говорит это сам себе: «Я - Сеп, мусорщик и жду письма с благодарностью от своего начальника. Я жду его всю свою жизнь и надеюсь, что оно придет. Оно ведь обязательно придет!? »

И вот Сеп, быстро схватив письмо, бросил его в печь и закрыл дверцу.

«Нужно только не забыть поставить ящик на место! » - промелькнула в голове мысль.

Через несколько минут Сеп уже шел по направлению к свалке, где его ждало много-много разных запахов и работы.

«Нужно работать в два раза больше, ведь столько нужно наверстать» - думал он. А солнце уже выписывало на небе свой жирный след, и запахи опять начинали просыпаться и кружиться над землей.

Сеп шел по направлению к свалке, а маленький копченый собеседник у него в голове ехидно усмехался, потрясываясь от его быстрой ходьбы.

Осень 2004-весна 2005.