Исполнение приговора. Лара Песенка

Исполнение приговора

Лара Песенка

Бум! Бум! Бум! За размеренными стуками на притихшей, полусонной скатёрной дороге, скрывалось нечто пронзительное, звонкое, режущее своими острыми гранями всю эту изрядно поднадоевшую тишину.

Да и разве могло быть иначе?

С холестериновыми бляшками на загорелом тучном теле он уже дважды вваливался в этот мир. С присущей вульгарностью, странный господин Керубеч, плюхнулся на белоснежное блюдо, при этом неприлично громко наполнив воздух своим внутренним запахом. Несоизмеримый своими размерами со всеми мелкими деталями окружения, он сразу же привлекал к себе пристальное, почти хищническое, внимание. Ну и что, что природа наградила его таким видом, зато, какой насыщенный был его внутренний мир!

А внутри него кипела своя жизнь. Бум! Взрываясь, горячим соком, пульсировала и прокладывала свой путь между волокнистыми слоями. А какой был его вдох! Бум! Широкая грудь выпячивалась, кожа на боках похрустывала, все пустоты наполнялись тем самым внутренним рвением, ради которого и делался этот самый вдох. А потом был выдох! Бум! Казалось, что именно для этого и стоило совершать первое действие. Ради источения запаха, да, именно того, ради которого забывалось всё приличное, и теперь уже невесть откуда появившаяся ненасытная жажда витала в воздухе, пульсировала в предвкушении утолить непомерный аппетит. При таком повышенном метаболизме депрессией господин Керубеч явно не страдал.

Мистер Жон и миссис Аклив были хо́ лодны и непоколебимы. Их тела всегда отличались особой грацией. Представители древнего Мельхиорового рода, в котором каждый носил своё почётное имя, не имея права его изменить ни при каких обстоятельствах. К ним стремились все, мечтая заполучить их утончённость и непредвзятость. Не каждый может вот так похвастаться, что безразличность — это их стихия. А эта аристократичная пара могла. Всегда начищенные, блистательные, о, как они выделялись средь иных заурядных обывателей. А самое главное, они всегда были безукоризненными исполнителями приговоров, которые выносил Хозяин — главный судья. С особой изящностью мистер Жон и миссис Аклив неоднократно сливались в соитии, совершая таинство поглощения.

Так было и в этот раз. Висящие на стене усталые часы безразлично, как-то монотонно-лениво констатировали, что время пришло. Бум! Всего шесть ударов. Но при каждом из них господин Керубеч нервно вздрагивал и от этого подрагивания некоторые бляшки вскрывались и на белоснежный поднос начинала сочиться вязкая, манкая жидкость. Его ровный, прямостоящий, мучной воротничок пачкался от этого сока, а вздувшиеся бока замерли на последнем вздохе в ожидании неизбежности.

Не изволите ли откушать согласно регламенту?

Бокальные менгиры[1] вытянулись по струнке в предвкушении благодатного виноградного дождя. Но сегодня был не их день. На первый ряд скатёрной дороги, смещая монолитные широкогранные стаканные столбы, выдвинулись подзорные трубы. Элевые ярды[2] действительно напоминали дорожные фонари, только главной их особенностью было свечение снизу. Это было удивительное церемониальное зрелище. Таинственный свет зарождался у самого подножия и поднимался ровными лучами к самым тёмным местам далёких сводов. Будто тоненькими пальчиками ощупывал и растирал крупицы темноты, которые, превращаясь в серебристый песок, медленно опускались вниз, кружась тысячами пылинок. Они падали в распростёртую чашу и затихали в пенном блаженстве, оставаясь нежиться в благоуханной можжевеловой[3] ванне. Не смотря на своё шаткое положение, ярды гордо держали свои чашевидные главы даже не покачиваясь от своего пузырчатого наполнения. Но в том, что они, несмотря на причудливую форму, могли спокойно удерживать своё равновесие во всём этом пространстве, была заслуга Хозяина-Наполнителя.

Как бы подчёркивая царящую вокруг куртуазность[4], белоснежные пелеринки салфеток заманчиво предлагали к себе прикоснуться. Бесстыдно шелестя между собой, милые прелестницы заглядывались на плотного господина Керубеча, который уже несколько минут пыхтел рядом и бросал на них сальные взгляды. Они недоумевали, как мистер Жон и миссис Аклив смогут справиться с таким тучным увальнем, ведь его поистине гигантские размеры вызывали неподдельную дрожь в их маленьких, как засахаренных, телах. Недолго им осталось ждать. Ещё совсем немного и их вычурные накрахмаленные юбки превратятся в жалкие лохмотья, до остатка перепачканные бульонным соком чванливого господина.

Чопорная сервировочная мамзельная тарелка, заботливо прогретая паровым дыханием кухонного чайника, подмигивала аристократичной паре серебристыми ресничками вензелей. Ей совсем не хотелось пачкать изнеженные белизной бочка, которыми она гордилась аж до терпкого скрипа. Прекрасно понимая, что господин Керубеч вполне возможно получит приглашение переместиться на её девственно-чистое ложе, грустно вздыхала и с надеждой смотрела на уже занятое им блюдо. К сожалению, её взгляды так и не были замечены. Просто на это, у вышеупомянутого, не было времени. Всё внимание гостевого блюда было занято подсчётом золотистых колечек, которыми так щедро делился господин Керубеч. Колечки плавали на поверхности выпущенной накануне жидкости и завораживали своим жировым переливом. Это было похоже на цикличные круги кольцесосудистого породистого векового дуба. Смолянистые жёлтые разводы тонкой стружкой расплывались от чуть посветлевшего ядра и, по самому краю, янтарной ржавчиной останавливали своё движение. Мембранная рябь была самобытным и самодостаточным организмом. Приводимая в движение нервными клетками изрядно самоуверенного господина, она, то вспыхивала таинственными огоньками желчне-жёлтых кислот, то подрагивала всей липидно-активной природой гормонов. Действительно у этого огромного господина был отменный внутренний мир, сочный от курдючного бараньего жира, которым он, казалось, благодатно готов был поделиться. «Неужели он совсем не жадный? » — подумала чопорная мамзель своими витиеватыми завитками. Моргнула удивлённо серебристыми вензельными ресничками, мол, кого только не встретишь на скатёрной глади!

Миловидная фарфоровая креолка-перечница, очень давно привезённая Хозяином из какого-то дальнего путешествия, осторожно поджала под себя оголённую ножку. Уж какой такой оригинальный мастер удумал чтобы из-под пышных воланов сыпался перец, что в общем выглядело совсем неприлично, но более пикантного места просыпания было невозможно придумать. Но статуэтку любили, и она всегда была желанной гостьей на любой скатёрной дороге. Со временем она даже выучила местный язык и с удовольствием читала свежие новости вместе с Хозяином. Правда и тут не обошлось без оригинальности. Так как мастер изваял её таким образом, что прелестная головка смотрела совсем в другую сторону от вытянутой ножки. Эта очаровательная, миниатюрная ножка так нравилась Хозяину, что креолка была всегда отвёрнута от него личиком. Вот поэтому и приходилось знакомиться с новостями, читая их в отражении на иных предметах. Что тут говорить, читать слова наоборот было действительно занятным делом. Вот только сегодня она рассматривала огромные чёрные буквы в кричащем заголовке о повторном нападении на какого-то гиганта. Презрительно хмыкнув, дескать создали шумиху из ничего, подумаешь gigantemum chebyrekys, но тут же прикусила острый язычок, нельзя так блистать умом, таких не очень-то и любят. Тряхнула нервно своими роскошными кудрями, да с такой силой, что скатёрные просторы сразу же припудрились графитной дисперсно-перечной крошкой. Почуяв резкий щекочущий запах, господин Керубеч приготовился к затяжному полётному чиху. Раздув хрустящие от натуги щёки, вдохнул всей широкой натурой побольше воздуха, но так залюбовался изящной ножкой креолки, что совсем забыл выдохнуть и уж тем более совершить громогласное чихоизлияние.

Тем временем арфовые колоннады свечей, словно уютные трактиры, выросли на скатёрной дороге. К таким всегда стремятся за теплом и отдыхом. Удивительное свойство превращать любое пространство в уютное, было заложено в колоннады с самого рождения. Они были своеобразными архитекторами создания замысловатых теневых пейзажей. Чуткие к каждому вдоху, они живописно изображали расплывчатые картины на окружающих их приборах. Всматриваться долго не получалось, всё могло кардинально измениться в очередное мгновение. Да и времени, впрочем, тоже не было совсем. Господин Керубеч уже нервно ёрзал на облюбовавшем ранее блюде, под которым, отдавая своё нежное тепло, расположилась изнеженная мамзель. До чего же очаровательное создание, подумал он и успокоился, предавшись распирающей его тучные бока истоме. С его-то поистине гигантским размером действительно можно было ничего не бояться.

Ах, как же он заблуждался! Мистер Жон и миссис Аклив, со всем своим самоотверженным аристократизмом, принялись наполнять его манерным этикетом уже давно заученными действиями. Бум! Не одна клетка на его теле не осталась без внимания. Бум! Каждый сосудик, каждая волокнистая дорожка была тщательно погружена в сок изобилия. Лопнула, от избытка горячих ощущений, вся напыщенная чванливость. А размер … Да разве он смог противостоять силе насыщения? Весь внутренний мир, которым так гордился господин Керубеч, был раскрыт и всецело поглощён.

Бум! Бум! Бум! За размеренными стуками на притихшей, полусонной дороге, скрывалось нечто пронзительное, звонкое, режущее своими острыми гранями всю эту изрядно поднадоевшую тишину.

Пенные разводы на фонарных элевых ярдах. Остывшая мамзель с заспанными вензельными ресничками. С жёлтыми памятными кругами опустевшее блюдо. Застенчивая креолка, стыдливо прикрывающая воланами графитовую перечную пудру. Перепачканные и смятые салфетные юбки. Уставшие и павшие, как в забытье, мистер Жон и миссис Аклив.

Приговор вынесен и приведён в исполнение.

Тяжёлый трапезный дух ещё долгое время неприкаянно витал над скатёрной дорогой, пока окончательно не был слизан пламенными язычками оплавившихся свечей.

А уже завтра, в хрустящем свежем выпуске газеты, остро пахнущие типографские буквы в траурном ободке, испачкают лист известием о возможном грядущем нападении на очередного гиганта. Какой будет размер в данном контексте уже не имеет никого значения.

P. S. имена таинственного господина и аристократичной четы должны читаться задом наперёд (прим. автор)

[1] Менгир — одиноко стоящий мегалит, у которого вертикальные размеры значительно превышают горизонтальные.

[2] Элевый ярд — имеет и другие названия: «подзорная труба», «бокал для эля». Отличается весьма оригинальной формой, шаровидное стеклянное полое основание («лампочка на дне»), на котором расположена своеобразная расширяющаяся кверху чаша в виде раструба, составляющая бо́ льшую часть высоты бокала. Возник в Англии ещё в XVII веке.

[3] При изготовлении эля, пивного напитка, традиционный хмель не использовался. В качестве оттенителя вкуса обычно использовали грюйт — смесь трав или специй. Особым шиком считался можжевеловый аромат.

[4] Куртуазность — учтивость. Владение собой, своими поступками, словами — один из признаков куртуазности.