«Серебряная нить». Аноним. Внимание!. Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация этого материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кр

«Серебряная нить»

Аноним

Серия: Серебряная клетка #2 (дилогия)

Переводчик: Lailahayati

Редактор: Евгения Белозерова

Обложка: Настёна.

Перевод выполнен специально для гр. https: //vk. com/beautiful_translation в 2021 г.

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация этого материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Переводчики не несут ответственность за неправомерное использование текста третьими лицами.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Если вам понравился ознакомительный перевод, купите оригинал книги.

Аннотация

«Серебряная Нить» — роман-приквел к «Серебряной клетке». Он отправляет нас в прошлое, чтобы рассказать историю КалебаБрайта и Джейми Фауста. Несчастные влюбленные встречаются в детстве, и между ними зарождается сильная неразрывная связь, которая формирует их подростковые годы и навсегда меняет взрослую жизнь. Этот захватывающий трагический роман раскрывает прошлое Калеба и проливает свет на его мучительное будущее.

«Серебряная Нить» — это полноценный роман. Его так же можно читать как самостоятельное произведение.

ВНИМАНИЕ: Роман «Серебряная Нить» предназначен только для взрослых читателей 18+. Содержит откровенные описания сцен секса, а также небольшое упоминание об изнасиловании и самоповреждениях.

И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них! » – доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. Помни его – доколе не оборвалась серебряная нить…

Библия, Екклесиаст, 12 глава

Глава 1

Я возненавидел эту заводьв тот самый момент, как увидел. Она была маленькой, с песчаным пляжем с одной стороны и большими темными скалами вдоль дальнего берега. Ряд белых и оранжевых буев отделял мелководную часть от глубокой. Вода была мутно-болотной: смесьюцвета грязии светло-зеленого.

Приблизившись к месту, я заметил, что большинство других мальчиков были без сопровождения взрослых. Они шли одни или с друзьямипод июльским солнцем. Я отпустил папину руку. Он улыбнулся и оглянулся на холм.

— Ты помнишь, где находится твоя хижина? —спросил он.

—Да. —Яуказал на нее.

—Которая из них?

—«Ирокез».

— Верно. Хочешь, чтобы я встретилтебя там, когда закончится тест?

—Да. — Я снял рубашку.

—Если вдруг заблудишься, просто попроси любого взрослого отвести тебя в «Ирокез», хорошо?

—Ладно.

—Удачи, приятель. —Папа похлопал меня по плечу, и я направился к заводи. В какой-то моментмне вдруг захотелось заплакать, но я оттолкнул страх от себя. Я плакал каждую ночь целую неделю перед поездкой в лагерь. Я не мог разреветься здесь, перед другими ребятами.

Спасатель широко улыбнулся.

— Ты прибыл сюда для сдачи теста по плаванию?

—Да. — Я попытался передать ему учетную карточку, которую мневыдали в часовне Барн.

—О, сохрани ее пока у себя. Мы поставим там отметку после прохождения теста. Проходи вперед и встань в очередь вон там. —Он указал на полоску сырой травы, отделяющую заводьот широкого, покрытого водорослями озера. Я вздрогнул. Они заставят нас плавать в озере? Вода в нем была темнее, и из илистого дна торчали камыши.

Я встал в очередь и смотрел, как старшие мальчики гладко, без особых усилий пересекают пруд.

Передо мной стоял мальчик, примерно моего возраста. У него были светло-коричневые волосы, длиннее моих, и неоново-зеленые плавки, выделявшиеся среди приглушенных цветов, которые носили остальные ребята. Он дергалсякаждый раз, когда очередь двигалась.

—Привет, — сказал я.

Мальчик посмотрел на меня широко раскрытыми глазами того же цвета, что и его волосы.

—Здравствуй.

— Мне кажется, тебе стоит снять рубашку.

—Я собираюсь. —Он покраснел. — Но пока не обязательно.

Мальчик был тощим по сравнению со мной. И, вероятно, смущался по этому поводу.

—Да, ты прав, — сказал я. —ЯКалеб.

—Я Джейми. — Он пристально смотрел на меня. — Сколько тебе лет?

—Десять. А тебе?

—Десять. Это твоя первая поездка в лагерь?

—Да, — ответил я. —Мои родители все еще здесь. Отец ждет в хижине.

— Мои уже уехали. — Его губы сжались, и мальчикподскочил, когда кто-то прыгнул бомбочкой в воду. — Ты умеешь плавать?

Тогда он казался мне очень смелым, потому что попрощался со своими родителями еще до начала теста по плаванию.

—Я неплохо плаваю. А ты умеешь?

— Пожалуй, — сказал он. —Вода выглядит омерзительно.

—Хочешь, пойдем вместе? — Я заметил, что мальчики плавали по двое, касаясь буя и возвращаясь на берег.

—Да. Ты, вероятно, победишь меня.

—Я не так хорош, — сказал я. Я брал уроки плавания в «Юношеской христианской ассоциации», но терпеть не мог опускать голову под воду.

Мы достигли стартовой линии, и спасатель, находившийся там, взял наши учетные карточки и записал имена. Джейми снял рубашку. Его кожа была очень светлой, с небольшойроссыпью веснушек на спине.

—Вы двое, готовы? —спросил спасатель. —Нужно войти в воду и доплытьдо того буйка. — Он указал на плавающий конус. —Коснутьсяего и вернутьсяобратно. Какой-то отрезок нужно проплыть под водой, хорошо?

Я кивнул и подошел к кромке озера.

Вместо того чтобы спрыгнуть со скалы, мы с Джейми сели и опустили ноги в воду.

—Холодная. — Он вздрогнул.

—Да. — Я глубоко вздохнул. —Пошли.

Мы побежали к воде. Задыхаясь, я оттолкнулся от скалы. Холод сковал грудь, а ноги так и не смоглидостать дно. Я яростно работал руками. Теперь буй, казалось, находился за много миль. Я напрягался, стараясь держать голову над водой.

Позади меня Джейми цеплялся заскалу.

Мне потребовалась маленькая вечность, чтобы добраться до буя, и когда это случилось, я обнял и держался за него. Я был обессилен. Из-за холода просто невозможно делать глубокие вдохи. И я ни разу не опустил голову под воду.

Оглядываясь назад, я понял, что Джейми даже не пытался покинуть скалу. Он стоял, дрожа, на траве, завернутый в полотенце.

Спасатель плыл, чтобы забратьменя. Я сдерживал слезы, пока он помогал мне выйти из воды.

—Это была отличная попытка, — сказал он.

Отличная попытка.

Я уставился на свои ноги и сжался в полотенце. И даже не заметил, смеялись ли другие мальчики.

Спасатель сделал пометкив моей карточке и вернул ее.

—Вы полюбите плавание, — сказал он. —Нам предстоит много интересного.

Я поспешил прочь, вытирая рот. Мне не хотелось заниматься плаванием. Несмотря на то, что спасатель был милым, я не хотел плавать взаводи каждый день.

Джейми ждал меня у подножия холма. Мы поднимались вместе, вскоре я согрелсяи перекинул полотенце через плечо. Джейми же обернул им голову и тело как плащом.

— Тебе обязательно выбирать плавание? — спросил он.

—Да.

— Мне тоже. Но я не люблю плавать.

—Он не дал мне времени приплыть обратно. —Я провел рукой по волосам, стряхивая воду. —Я собирался плыть назад. Теперь могу выбрать только три секции.

—Я тоже. Ты был действительно хорош.

Нет, не был, и знал это. Я провел бо́ льшую часть времени, пытаясь удержать голову над водой, чем двигаться к дурацкомубую. Я посмотрел на Джейми. Несмотря на неоново-зеленые плавки, он выглядел довольно круто со своими длинными волосами. Папа всегда стриг меня коротко. Интересно, позволит ли он мне тожеотрастить волосы? Джейми выглядел, как сёрфер. И именно там и тогда я решил, что мы должны стать друзьями.

—Давай выберем плавание третьейсекцией, — объявил я.

—Ладно. В какой хижине ты живешь?

—«Ирокез». Вот здесь. —Я указал на облупившуюся красную конструкцию на вершине холма.

—Я тоже.

— Круто. Какую койку(Прим. пер.: двухъярусная кровать)тывыбрал?

Он указал на нижнюю койку возле двери. Выбранная мной находиласьна другом конце хижины, но теперь хотелось быть ближе к своему другу.

—Я перееду сюда, — начал я, перетаскивая свои вещи в сторону койки, примыкающей к койке Джейми, — чтобы мы могли поговорить и все такое. Переложи свою подушку на другой конец.

Он подчинился, перекладывая свой спальный мешок.

Я совершенно забыл об отце. Он улыбнулся нам.

—Привет, ребята. Как прошел тест по плаванию?

Я пожал плечами и схватил кроссовки, задвигая их под свою новую койку.

—Я доплыл только добуя, но они в любом случае заставили бы меня плавать.

—Ну, ничего страшного. Плавание должно быть веселым. Вы хотите переодеться и выбрать другие секции?

—Да.

Я осмотрел хижину. Там нигде не было места для переодевания, кроме затянутой паутиной раздевалки, ноею пользоваться не хотелось.

Мы с Джейми направились в ванные комнаты и переоделись в кабинках. Мы выглядели почти одинаково в темных баскетбольных шортах и серых футболках. И в связи с тем, что родители Джейми уехали, он отправился в часовню Барнвместе со мной и папой. Из других занятий я выбрал стрельбу из лука, футбол и пеший туризм. Джейми выбрал ремесленное дело, кулинарию и изучение окружающей среды.

Я поморщился и уставился на его карточку.

— Зачем ты выбрал эти девчачьи кружки?

—Калеб, —предупреждающе сказалотец.

— Прости, —пробормотал я.

По правде говоря, кулинария и изучение окружающей среды – этоздорово; я просто расстроился, что мы с Джейми были вместетолько на плавании.

Лицо Джейми покраснело, и он спрятал в карман свою карточку.

— Я не очень хорош в спорте.

— Ты должен был предупредить меня. — Я пошел вперед. Я не собирался заводить друзей в остальных секциях.

Пришло время попрощаться с родителями и сестрой. Вожатый находился поблизости, пока я обнимал свою семью и плакал. Я цеплялся за маму так же, как за буй в заводи. Даже будучи десятилетним, знал, что у меня до сих пор есть эмоциональные рычаги воздействия на нее.

—Не хочу оставаться в лагере, — умолял я.

— Ты и не должен. Дэвид, он не обязан, — сказала мама.

—Дорогая. — Папа коснулся ее плеча. —Ему понравится, поверь мне. Я был точно таким же. У него уже появился друг.

Мой отец посещал лагерь «Апачи», когда был подростком, и знал большинство старших сотрудников. У него были прекрасные воспоминания об этом месте, но это не утешало. Он присел и взял меня за руки.

— МистерКлэйпприсмотрит за тобой, хорошо? —Мистер Клэйп был директором лагеря для мальчиков и давним другом отца. —И Брайан тоже.

Брайан – мой вожатый. Онвыглядел круто и спортивно. И мне не нравилось, что он видит, как я плачу.

— Эй, Калеб, не хочешь помочь нам украсить хижину? —вмешался Брайан, держа сумку цветных перьев. — У нас есть конкурс на лучший интерьер. Если выиграем, то получимбаллыдля покупок в Торговой Палатке(Прим. пер.: место на территории лагеря, где продаются различные товары и предоставляются разные услуги).

—Что продается вТорговой Палатке? —спросил я, вытирая лицо.

— Сладости, —раздался голос моей младшей сестры. Рэйчел и мама изучили территорию. —Жвачки и мармелад в сахаре.

— А ты не хочешь остаться в лагере, Рэйчел? —спросил отец. Он был бесцеремонным.

Моя сестра энергично закивала.

—Мама сказала, что я смогу поехать в следующем году.

Я прочистил горло и моргнул еще несколько раз.

—Сколько выдают баллов?

Все засмеялись.

—Я расскажу тебе об этом внутри. Однакостоит поторопиться. Джейми уже натягивает перья вокруг твоей койки.

— Что? —воскликнул я.

Мнехотелосьсамомуукрасить свою собственную койку черными и красными перьями. Я бросился в хижину и, как отец и заверил меня, сразу же забыл о существовании своей семьи.

Глава 2

Стрельба из лука – первое занятие из выбранных – очень быстро стала моей любимой. После утомительного дня, проведенного за изучением правил безопасности и строения лука и стрел, нам разрешили пострелять по мишеням. Мне нравилось натяжение тетивы, контроль, который я чувствовал, оттягивая ее. Мои руки были даже крепче, чем у некоторых старших мальчиков, а выстрелы точнее.

Футбол был вторым занятием и проходил на поле напротив Длинного Дома. Внизу у холма я обычно видел Джейми и других мальчиков, готовящих еду. Однажды, устав от упражнений, я пнул свой мяч вниз по склону и побежал за ним. Затем побрел к уличной чаше для разведения костра, над которой склонился Джейми.

— Привет. — Он улыбнулся мне. Его руки и рубашка испачкались в золе. Я немного завидовал, что Джейми мог играть с огнем.

— Привет, — сказал я. — Что готовишь?

— Я покажу тебе. — Щипцами он поднял с углей сверток из фольги. Он напоминал по форме луковицу с длинной закрученной вершиной. Джейми приоткрыл фольгу, и, заглянув внутрь, я увидел апельсин с потемневшими пятнами на боках и маленькой крышкой. — Пирожное в апельсине, — сказал он. — Он полый, а внутри – тесто. Мы сделали это тесто.

— Это вкусно?

— Пока еще не знаю. Хочешь попробовать позже?

— Конечно. Мне пора. — Так как Джейми и все мальчики с кулинарного курса наблюдали за мной, я бежал и вел мяч всю дорогу до самой вершины холма.

Когда первые два занятия закончились, мы с Джейми пошли по грунтовой дороге к часовне Барн. Нашли каменную стену, на которой можно было сидеть, и он открыл апельсин. Внутри кожуры пирожное было бледным и воздушным. Мы разламывали его пальцами.

— Должны ли мы помолиться? — спросил Джейми, посмотрев вверх и вниз по дороге.

— Не-а. Это же не прием пищи.

Мы съедали маленькие кусочки и брали следующие; наши головы были склонены друг к другу.

— Это действительно вкусно, — сказал я. — Спасибо, что угостил.

— Да, конечно.

— Извини, я сказал, что приготовление пищи – женское занятие. Это кажется интересным.

— Ничего. Мне нравится готовить. Я не могу бегать так же быстро, как ты, и не такой крупный. Ты очень хорошо играешь в футбол.

Я пожал плечами.

— Да.

Зазвонил обеденный колокол, призывая всех в Длинный Дом.

— Давай побежим, — предложил я, потому что любил бегать. Насколько мне было известно, все любили бегать, даже Джейми. — Бежим так быстро, как только можем.

Он спрыгнул со стены, словно кролик. Я ошарашено посмотрел вслед, а потом рванул за ним. Из-под кроссовок в воздух поднимались столбики пыли. Уклон дороги создавал ощущение падения. Это было головокружительно. Я едва обогнал Джейми перед тем, как добраться до Длинного Дома. Улыбаясь, слегка толкнул друга.

— Обманщик, — выдохнул я. — Ты бегаешь быстро.

Он озорно улыбнулся.

—Может быть.

После обеда мы отправились отдохнуть в хижину, а потом было полтора часа свободного времени. Затем пошли в Торговую Палатку, где наши родители открыли кредит для покупок. Я купил упаковку кисленьких жевательных червячков, а Джейми– персиковый мармелад и палочки-ириски. Мы обменялись несколькими конфетами. Он также поделился со мной одной ириской. Она была похожа на длинную коричневую палочку, а в середине – густой крем.

— Тоже куплю их завтра, — заметил я. — Это лучшее, что я когда-либо пробовал.

Джейми рассказал, что ел эти палочки дома, в Техасе. Я спросил, есть ли у них лошади, потому что Техас казался местом, где живут одни ковбои.

— Нет. Мы не богаты.

— У нас большой дом, — сказал я, — но не думаю, что мы богаты.

— Вокруг много лошадей. Я хотел бы уметь рисовать. Тогда нарисовал бы лошадь с крыльями и доспехами.

— Я хорошо рисую, — признался я. Я часто делал наброски своих любимых героев мультфильмов, – Супергероя Кита, Черного Плаща и Бэтмена – и они выглядели точно так же, как по телевизору. — Может быть, я смогу нарисовать лошадь для тебя.

Его улыбка сияла.

— Это было бы так здорово.

***

В плавании детей объединяли в пары, и мы с Джейми, естественно, встали друг с другом. Когда спасатель свистел, нужно было быстро двигаться в сторону напарника, брать его за руку и высоко поднимать сцепленные руки в воздух. Если кто-то не мог отыскать свою «пару», все должны были покинуть запруду. Затем начинались поиски, наполненные страхом. Я видел, как это произошло однажды, хотя позже оказалось, что пропавший мальчик всего лишь пошел в туалет.

Я никогда не выпускал своего напарника из поля зрения во время плавания. Звук свистка и мысль о том, что не смогу найти Джейми, наполняли меня паникой. Если он шел на горку, то и я следом. Если он брал палку-нудл для плавания, то и я тоже.

Четвертое занятие снова разлучило нас, и после окончания мы встретились в часовне для вечернего мероприятия, ужина и молитвы. Джейми и я везде ходили вместе. У меня не было лучшего друга в Массачусетсе, поэтому отношения с Джейми были неистовым желанием первой настоящей дружбы.

Ночью мы шептались и смеялись, пока вожатый не сказал нам замолчать. Даже тогда я лежал без сна и прислушивался на случай, если Джейми захочет продолжить разговор.

Однажды ночью, в середине недели, я услышал всхлипы, идущие от койки Джейми. Я приподнялся и подтолкнул его спальный мешок.

— Что ты делаешь? — прошептал я, зная, что он плакал.

— Мне нужно в туалет.

В хижине стояла тишина. Я медленно расстегнул молнию на своем спальном мешке и втиснул ноги в кроссовки. Я держал фонарик во внешнем кармане своей сумки для таких чрезвычайных ситуаций.

— Я пойду с тобой, — прошептал я.

Мы прокрались мимо спящего вожатого и вышли в темноту. Ночное небо в Массачусетсе выглядело не так, как над лагерем «Апачи». Звезды оплетали паутиной темноту. Джейми взял меня за руку, пока мы смотрели вверх.

— Спасибо, что пошел со мной. — Его голос все еще был сдавленным.

— Конечно. Мне все равно нужно было туда же.

В ванной я заметил, что его глаза были красными и опухшими.

— Ты скучаешь по родителям? — спросил я.

— Полагаю, да. Но не сильно.

На обратном пути в хижину я выключил фонарик и остановился у тетербола(Прим. пер.: игра в мяч, висящий на веревке, которая одним концом привязана к верхушке высокого шеста. Цель игры – закрутить мяч вокруг шеста в сторону соперника). Слегка стукнул по мячу.

— Так в чем же дело?

Что касается меня, то в лагере было гораздо веселее, чем в любое другое лето, и я не мог понять грусти Джейми.

Некоторое время он молчал. Затем толкнул тетербол в другом направлении.

Наконец он произнес:

— На занятии по изучению окружающей среды мы учились разводить костер, и Таннер поджигал на нем паучка-сенокосца. — Джейми глубоко вздохнул. — Он сказал, что это нормально, потому что они ядовиты, но я ответил, что это все выдумки. Но он все равно продолжал так делать. Он сначала обжигал им ножки, а затем бросал паучков в костер.

— Это действительно подло. — Я вспомнил, как папа однажды поймал нас с Рэйчел, когда мы лили кипяток в муравейник. Он отшлепал нас, а затем объяснил, что ни в коем случае нельзя мучить Божьи творения. После этого я проплакал почти целый час – не потому, что было больно после шлепков, а потому, что стало жаль муравьев, которых мы убили.

— Да. Я просил его остановиться, а он обозвал меня размазней. И высмеивал меня также за то, что я держу свою койку в чистоте и выполняю все утренние рутинные обязанности, которые никто другой не хочет делать.

Уборка в хижине, следует признать, одна из моих наименее любимых частей дня. После того, как просыпались и принимали душ, мы выполняли ряд заданий, – подметали, собирали мусор в хижине, убирали бельевую веревку и так далее – за которые вожатый потом выставлял нам баллы во время завтрака. За самый высокий результат в конце недели мы получали приз. Мне было трудно все время помнить об этом призе, однако Джейми практически каждое утро, несмотря на всеобщую расхлябанность, справлялся со всей работой.

— Я тоже держу свою койку в чистоте, — сказал я.

— Но Таннеру ты нравишься. Всем нравишься.

Я задумался. Это было правдой. Я хорошо ладил с другими мальчиками.

— Я скажу ему оставить тебя в покое.

— Нет, — прошипел Джейми.

— Почему бы нам не рассказать Брайану?

— Нет, тогда он поговорит с Таннером, и тот узнает, что это был я. Просто забудь об этом.

Я ударил по тетерболу.

— Хорошо.

Брайан приоткрыл глаза, когда мы пробирались обратно в хижину. Он спросил, все ли в порядке. Я сказал, что нам нужно было сходить в туалет, а Джейми промолчал.

Я провел остаток ночи, обдумывая способы, которыми мог отомстить Таннеру за слезы своего лучшего друга. Я не был жесток и не из тех ребят, что любили разные выходки, но когда думал о Джейми и о паучках-сенокосцах, меня охватывали мрачные чувства.

На следующее утро, быстро закончив свою работу по хозяйству, я стал помогать остальным с другими делами.

— Хочу иметь самую аккуратную койку, — громко объявил я, поправил обувь, разровнял и спрятал одеяло под спальный мешок.

Тем не менее мрачное чувство продолжало сжимать мое сердце. Я не мог сосредоточиться на утренней молитве, кое-как съел завтрак и был рассеянным в часовне. Если бы мог последовать за Джейми на первое занятие, тотак бы и сделал.

— Повеселитесь там, на ремеслах, — сказал я.

— Спасибо.

Я догнал его.

— Ты жалеешь, что приехал в лагерь?

— Наверное. — Он пожал плечами.

Я почувствовал себя еще хуже. Я побежал на занятие по стрельбе из лука, направляя гнев в скорость, но это не помогло. И совсем не помогло то, что Таннер был на занятиях по стрельбе. Схватив лук, я выбрал позицию рядом с ним.

— Эй, Таннер, — позвал я.

Он посмотрел на меня.

— Что?

— Джейми – мой лучший друг. — Я приложил стрелу к тетиве, оттянул ее и нацелил лук в лицо Таннера. Он резко упал на землю, закрыв руками голову.

— Калеб! — Вожатый, ответственный за секцию, бросился на меня. Схватил за руку и вырвал стрелу. Меня всего трясло.

Глава 3

Я сидел в кабинете мистера Клэйпа, пока он разговаривал с моим отцом по телефону. Они обговаривали ситуацию и так и этак, с частыми паузами и тяжелыми вздохами мистера Клэйпа.

— Любого другого подопечного я отправил бы домой, — сказал он, — без обсуждений. — Еще один вздох и пауза. — Я знаю. Еще нет. Вот, держи. — Мистер Клэйп передал мне телефон. — Поговори со своим отцом, Калеб.

Я тяжело сглотнул и поднес трубку к уху.

— Привет, пап.

— Привет, приятель. Что произошло?

Мои глаза тотчас защипало.

— Я навел стрелу на кое-кого.

— Зачем ты это сделал? Калеб, это очень опасно. Ты играл?

— Да, — солгал я.

У меня присутствовал здоровый страх перед своим отцом, он был строгим поборником дисциплины дома. Мама с трудом могла заставить себя ущипнуть меня за руку или накричать на мою сестру. Отец же задавал трепку. Однажды, когда я решил попробовать произнести слово на букву «Б», он отвел меня на кухню и почистил мне зубы жидкостью для мытья посуды.

Я поерзал на стуле, вспоминая, как жгла эта жидкость.

— Что это была за игра? Другой мальчик тоже играл?

— Нет, я просто придумал историю и наставил лук на него. Я не собирался отпускать тетиву.

Очередная ложь. Если бы инструктор не вмешался...

— Ты понимаешь, что тебе, возможно, придется покинуть лагерь? И, возможно, тебе также не разрешат больше туда вернуться.

— Никогда?

— Это зависит от того, как решит мистер Клэйп.

Несколько слезинок упали на мои колени от этих слов. Я хотел остаться в лагере до конца лета. Теперь же больше никогда не увижу Джейми.

— Мне очень жаль, — сказал я. — Это был несчастный случай. Я сделал это не нарочно.

— Я верю тебе, но все же это было невероятно опасно. Если бы ты выстрелил в того мальчика, он мог ослепнуть. Как бы ты себя чувствовал, случись это?

— Очень плохо.

— Я посмотрю, что можно сделать. Позволь мне снова поговорить с мистером Клэйпом, хорошо? И тебе придется извиниться перед тем мальчиком. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю. — Я вытер нос и передал телефон мистеру Клэйпу. Он сильно хмурился на меня, хотя и не без жалости.

Отец с мистером Клэйпом проговорили немного дольше. Проскользнула фраза: «мальчики есть мальчики». Наконец разговор закончился, и мистер Клэйп прочитал лекцию о том, что у меня «одна нога в мирском мире, а вторая в христианской жизни» (Прим. пер.: отсыл к Библии в части Нового Завета от Матфея 6: 24 «Никто не может служить двум господам, ибо он будет ненавидеть одного господина и любить другого, или станет верным слугой одному и нерадивым другому. Не можете вы быть слугою и Богу, и деньгам»), что для меня не имело никакого смысла. Он пытал меня на предмет воображаемой мной игры, которая заставила навести стрелу на Таннера (я что-то там наплёл о ковбоях и индейцах), а затем сказал, что придется выбрать другой кружок вместо стрельбы. А также пообещал, что меня точно отправят домой, если снова попаду в какие-либо неприятности.

— Ты меня понял? — спросил он.

Я горячо закивал.

— Теперь ты принесешь свои извинения Таннеру.

— Хорошо.

Мистер Клэйп порылся в ящике стола.

— Есть ли у тебя какие-то идеи, чем ты хочешь заменить занятия по стрельбе?

Я ответил без колебаний:

— Ремесленное дело.

***

Возможно от растерянности, Таннер не рассказал никому о том, что я сделал. Я тоже никому не говорил. Все случилось так быстро, что большинство мальчиков из кружка по стрельбе даже ничего не заметили, поэтому распространился слух без подробностей, что я как-то расстроил инструктора по стрельбе из лука, но никто, кроме Таннера и меня, не знал правды.

Я не рассказал Джейми.

А Таннер перестал его беспокоить.

Когда на следующий день я появился в хижине, где проходили занятия по ремесленному делу, Джейми был сбит с толку.

— Почему ты не на стрельбе? — спросил он. — Я думал, что это твое любимое занятие.

— Не-а, мне разонравилось. — Я осмотрел стену. В витрине были выставлены наборы для рукоделия и художественные принадлежности, которые мы могли бы купить дешево. Джейми рисовал цветы на ручке крошечной лопаты. — Что ты мастеришь?

— Это для моей мамы. — Он показал мне неокрашенную тяпку и грабли.

Я хмыкнул.

— Она что, такая маленькая?

— Нет. Я просто подумал, ну не знаю, что они очень милые.

— Я шучу. — Я улыбнулся. — Они очень классные. Она сможет сделать мини-сад.

Я купил блокнот за двадцать центов и набросал карандашом крылатого коня в доспехах и передал рисунок Джейми. Он сказал, что повесит его над своей койкой. Но затем передумал, опасаясь, что кто-то из мальчиков может украсть рисунок.

— Лучше я повешу его над своей кроватью дома, — сказал он.

— Он не настолько хорош.

— Рисунок очень классный. Ты прикалываешься, что ли? Ты лучший художник, которого я знаю.

— Ты готов к возвращению домой?

— Пожалуй, да.

Джейми пожал плечами и продолжил рисовать. Он казался равнодушным к приближающемуся концу недели, тогда как я чувствовал страх, по крайней мере, в два раза сильнее, чем тот, что чувствовал до лагеря.

Когда мои родители приехали в субботу, я едва сдерживал слезы. Наконец, осознание того, что мы расстанемся на год, настигло и Джейми. Он плакал в открытую, уткнув лицо в грудь своего отца. Я не плакал. Я хотел быть смелым.

— Ты ведь приедешь следующим летом, правда? — спросил я Джейми, когда он успокоился.

— Конечно. — Он уткнулся взглядом в землю. Я не мог сказать, был ли он разочарован собой или ситуацией.

— Я тоже. Приеду на две недели.

— И я, — сказал он.

Мой отец пожал руку отцу Джейми. И я сразу же заметил, что мой папа выглядел круче. Он был выше, крепче и лучше одет. Отец Джейми выглядел уставшим и немного грузным. Однако казался добрым.

— Похоже, эти парни стали лучшими друзьями, — сказал он, положив руки на плечи Джейми.

— Да, они мгновенно спелись. ЯДэвид Брайт.

— Генри Фауст. Приятно познакомиться.

Они болтали о лагере и церкви. Я узнал, что у Джейми есть два старших брата, которые летом ходили в спортивный лагерь. Мистер Фауст дал свой адрес моему отцу.

— На случай, если они захотят оставаться на связи, — сказал он.

— Это было бы прекрасно. Спасибо. — Папа улыбнулся мне. — Видишь? Вы, ребята, можете писать друг другу письма.

— Да, — пробормотал я. Письма. Мне нравилось писать, но это было не то же самое.

В тот день вся магия лагеря, казалось, исчезла; повсюду были взрослые и машины. Хижины опустели, койки стояли голыми. Джейми и я отправились убедиться, что ничего не оставили на бельевой веревке за хижиной. Мы крепко обнялись.

— Я пришлю тебе тех вкусных конфет по почте, — сказал он.

— Ладно. Да. Мы можем переписываться.

— Да. И мы навсегда останемся лучшими друзьями.

— Навсегда, — согласился я.

Глава 4

Мы с Джейми обменялись в общей сложности четырьмя письмами после лагеря. Сначала он отправил посылку с упаковкой тех самых конфет и запиской:

«Привет, Калеб! Как поживаешь? У меня все в порядке. Я получил игровую приставку «SegaGameGear» на день рождения. У тебя есть такая? Напиши мне ответ. Джейми».

Я поблагодарил его за конфеты и ответил, что у меня есть такая приставка, однако я больше предпочитаю играть на улице, писать и рисовать.

Прошло десять месяцев, прежде чем я снова услышал о Джейми. Он написал мне в июне.

«Калеб, прости, что так долго не писал. У меня был полный завал в учебе. А ты на домашнем обучении? Я – да. Собираешься ли ты в лагерь? Я – да. Еду на две недели. Надеюсь, ты тоже приедешь! Джейми».

Я ответил, что тоже собираюсь в лагерь на две недели и уже не могу дождаться. Мой отец позвонил мистеру Клэйпу и убедился, что я и Джейми попали в одну хижину, как мы заранее запрашивали в регистрационных формах.

Когда мы снова встретились, то крепко обнялись.

Тем летом мы оба сдали тест по плаванию. Выполнили четыре задания, что потребовало от каждого из нас определенной выносливости. И договорились взять кружки изучения окружающий среды и ремесел; я также выбрал кулинарные занятия ради Джейми, а он – походы в горы ради меня.

Джейми так много хотел мне рассказать. Он все еще был замкнутым, даже стеснительным с окружающими, но со мной менялся. Он был счастлив и взволнован, переполнен разными историями. Рассказал о своих любимых животных, об играх, в которые любил играть на компьютере своего отца, и предметах, которые изучал по школьной программе. В свою очередь я рассказал ему о частной школе, которую посещал, о том, как ненавидел униформу, и о том, что учился играть на скрипке.

Я начал понимать, что наши с Джейми жизни очень разные, но мне было все равно. Мы оба считали, что волки и орлы самые крутые животные. И также знали, что были самыми лучшими друзьями на свете, а этот лагерь – лучшим временем года.

Поскольку Джейми все еще боялся темноты, я заставил его пообещать, что он будет будить меня, если приспичит ночью в туалет. Он покорно выполнял данное обещание. Как и прошлым летом, мы держались за руки по дороге в уборную. Что для лучших друзей казалось обычным делом, и это делало меня счастливым. В то же время я понимал, что другие мальчики будут насмехаться над нами, если увидят, что мы держимся за руки, поэтому делали так только во тьме.

Когда смена в лагере закончилась, мы снова пообещали поддерживать связь.

В августе папа установил расширение – почтовый клиент на наш новый почтовый шлюз, и я получил свой собственный адрес электронной почты. Конечно, у мамы и папы был от него пароль. Благодаря электронной почте нам с Джейми стало легче поддерживать связь. Его сообщения еще оставались короткими, но мои стали длиннее и содержательнее. Я даже послал ему некоторые из своих замысловатых рассказов, в которых подробно описывались приключения различных животных, в основном волков.

Он был увлечен каждой историей, чем подпитывал мою уверенность в себе.

В средней школе я начал участвовать (и часто выигрывал) в небольших конкурсах писателей. Никто из моих одноклассников не был настолько увлечен чем-либо, как я написанием рассказов. А затем, в седьмом классе, глупый мальчик по имени Дженсен – который проводил большинство уроков, шепчась со своими друзьями, – занял первое место в поэтическом конкурсе. Я занял второе. Поэзия не являлась моей сильной стороной, но я мог создавать идеальное созвучие рифмы. Стихотворение Дженсена даже не рифмовалось. Когда был объявлен победитель, он показал мне язык.

«Я ненавижу его», — написал я Джейми.

Джейми ответил, что я должен верить, что лучший, и победить его в следующий раз.

Конечно, я понимал, что я лучше Дженсена. Даже в двенадцатилетнем возрасте я знал, что во мне горит этот огонь, и буду писать несмотря ни на что, в то время как глупый Дженсен вступил в соревнование лишь по прихоти.

На четвертом году посещения лагеря мы с Джейми перестали обниматься и держаться за руки. Он перестал будить меня, если ему нужно было в туалет ночью. Вероятно, он вообще перестал просыпаться в туалет по ночам. Нам было по тринадцать. Джейми все еще носил волосы немного длиннее, чего мои родители никогда не позволяли. Так что я с завистью смотрел на его волосы, а он – с завистью на мою бритву.

Я брился примерно раз в неделю, и приходилось тщательно мыть лицо утром и вечером, чтобы избавиться от случайных прыщей. Джейми не нужно было бриться; его лицо оставалось гладким и чистым. Даже тонкие золотисто-коричневые волоски на руках и ногах были почти невидимы, тогда как мои были густыми и черными, как и волосы на голове.

Мой голос ломался почти всякий раз, когда я говорил. Дезодорант стал не столько роскошью, сколько необходимостью. Я стал выше. Мои плечи – шире.

Короче говоря, как пытался объяснить мне отец, я «становился мужчиной». У нас был один короткий, удручающий разговор об этом. Темой была непорочность. Отец в подробностях объяснил, что мысли о девичьих телах, развлечения с девушками и прикосновения к себе – это неправильное использование даров, которые Бог дал нам, чтобы наслаждаться в браке. Отец призывал меня не грешить подобным образом и пообещал, что когда стану старше, будет легче.

Я надеялся, что он был прав.

Мысли о девушках не были проблемой для меня. Флирт с ними – тоже. Мне нравились девочки в школе, и мне было легко с ними общаться, но секс не интересовал меня. Сама идея секса была мне противна. Во время нашего разговора отец сообщил, что секс «предназначен только для женатых мужчин и женщин», и что тело мужчины «предназначено, чтобы входить в тело женщины».

— Я никогда не женюсь, — выпалил я тогда.

Он улыбнулся и взъерошил мне волосы.

Но не прикасаться к себе стало ежедневной битвой, которую я обычно проигрывал.

В первый раз это произошло случайно. Мои родители ушли куда-то с сестрой, поэтому я был дома один и смотрел Олимпиаду. Мне особенно нравилось смотреть мужскую гимнастику, потому что гимнасты были такими сильными, как рыцари из моих любимых фантастических романов. Сплошныемускулы. Их руки и бедра были такими же мощными, как и туловища.

Казалось невозможным, чтобы мое тело смогло когда-либо быть похожим на их, но я решил попытаться стать сильным, как они, чтобы исполнять такие же невероятные вещи.

Я почувствовал покалывание и напряжение в районе гениталий, что случалось часто и всегда против моей воли. Я ничего не мог сделать, чтобы остановить это. И знал, что моей семьи не будет дома еще некоторое время, – сестра входила в команду по чирлидингу и выступала на футбольном матче, а родители отправились посмотреть – поэтому стал прикасаться к себе.

Я понятия не имел, что творил, но было приятно. И продолжал делать это. А затем, совершенно неожиданно, содрогнулся, и меня насквозь пронзил экстаз. Из моего тела что-то выплескивалось, как будто я пи́ сал. Я сидел на ковре перед телевизором и, когда это случилось, упал назад и пролежал несколько минут, тяжело дыша и уставившись в потолок.

Но после нахлынул стыд. Я сделал то, что папа говорил не делать. Я любил своего отца, и знал, что он был прав. Выключив телевизор, я почистил шорты в раковине и спрятал их в шкафу. И пообещал Богу, что никогда больше так не сделаю.

На следующий день, уединившись в ванной, сделал это снова. Я не думал о девушках или о грубом сексе. Думал о спорте и о том, что хочу стать сильным, как олимпийский спортсмен или рыцарь. И почувствовал тот же взрыв эйфории, а затем такой же мощный всплеск стыда. Я не мог смотреть в глаза своим родителям.

Находясь в лагере, мне хотелось поговорить с Джейми об этих вещах, но не был уверен, что он поймет. Кроме того, это слишком неловко. Джейми все еще казался мальчишкой по сравнению со мной, таким беззаботным и неизменным. Может быть, я «стал мужчиной» раньше него. Возможно, он подумал бы, что я странный, если бы я вдруг заговорил об этом.

Впрочем, я не совсем чувствовал себя мужчиной. Вот мой отец был мужчиной. Он имел ответы на все вопросы, и заботился о моей маме, моей сестре и обо мне. Он никогда не боялся. И никогда не плакал. Он не был неразумным и не терял контроль над собой.

Я же был наполовину мальчиком, наполовину мужчиной, и цеплялся за ту часть себя, что была мальчиком. Нахождение в лагере с Джейми помогало. Там мы были свободны.

В 1999 году Джейми и я установили файлообменникNapster на свои домашние компьютеры и стали скачивать всю светскую музыку, которую наши родители не позволяли нам приобретать: Metallica, GreenDay, PearlJam, Eminem, Nirvana, TheSmashingPumpkins(Прим. пер.: популярные группы того времени). Мне было тогда четырнадцать лет, и я играл на скрипке, гитаре, кларнете и немного на фортепиано – все в рамках церкви и религиозных гимнов. Хотя, когда находился один, то находил в интернете гитарные аккорды и практиковал «SmellsLikeTeenSpirit» (Nirvana) и «NoLeafClover» (Metallica). Я объяснил родителям, что Napster – это программа обмена файлами, и слушал эту музыку только в наушниках.

Я умолял отца подключить кабельное телевидение, чтобы «смотреть мультфильмы на Nickelodeon». На самом деле мне хотелось смотреть музыкальные клипы на MTV. Отец сдался, хотя они с мамой установили строгие ограничения на время просмотра телевизора.

Наконец-то я увидел клип на песню «NoLeafClover». То, как КиркХэмметт двигался со своей гитарой, голос Джеймса Хэтфилда и энергия Ларса Ульриха на барабанах, было самым грубым выражением сексуальности, что я когда-либо видел. Исполнители выглядели как ангелы-мстители в своих черных одеждах. Пот блестел на их коже, капал с волос.

Они садились верхом на свои инструменты. Они целовали микрофоны.

Я просил отца о покупке электрогитары. Он сказал категорическое «нет». Тогда я купил ремень для своей акустической гитары. Играл стоя и пытался подражать той страсти, что исходила от группы «Metallica».

Но вскоре после этого приглашенный проповедник в нашей церкви выступил с проповедью о влиянии сатаны в рок-музыке. Угрызения совести мучили меня, пока я слушал ее. Он говорил о LedZeppelin, JimiHendrix и TheEagles, музыку которых я любил. Он также, предъявляя в качестве доказательства, описал свою прежнюю зависимость от наркотиков и рок-концертов.

Придя домой, я удалил Napster и всю свою фонотеку. И сказал папе, что хочу покреститься. Он был в восторге, что почему-то заставило почувствовать себя только хуже. Почему-то вспомнилась речь мистера Клэйпа четыре года назад о невозможности жизни одной ногой в светском мире, а другой – в христианском. Это было как раз обо мне, моих вредных привычках и греховных секретах.

«Я пытаюсь приблизиться к Богу, — писал я Джейми. — Я удалил Napster и всю музыку. Однако хотелось бы удалить не все. Мне этого действительно очень не хватает».

Его ответ удивил и приободрил меня. Он писал, что никогда не сможет удалить всю свою музыку, но стал читать Библию и молиться каждый день.

«Я тоже буду так поступать», — ответил я.

Мы решили читать одни и те же главы и делиться своими мыслями, что и продолжали делать примерно месяц.

Каждое лето моя семья отдыхала на острове МартасВинъярд. Там, когда мне было пятнадцать, я увидел, как спасатель вытащил девушку из разрывного течения. С девушкой все было в порядке, хоть она и пребывала в шоке. Но меня потряс спасатель. Сильный и уверенный в себе, как олимпийцы, которыми я восхищался. Он без колебаний нырнул в бурлящий океан.

Этот случай удвоил мою решимость привести себя в форму.

Вернувшись домой, я начал заниматься на гребном тренажере и с гантелями моего отца. Я подтягивался на ветке дерева, пока отец не установил турник. Менее чем через две недели я стал замечать результаты, – мышцы, ставшие рельефными на руках, груди и ногах — что побудило меня заниматься усерднее. Я прыгал через скакалку, бегал трусцой, выполнял приседания и отжимания. Тело вознаграждало меня, становясь твердым и подтянутым, и мне было легко носить продукты (и маму, и сестру Рэйчел).

Я также менялся и в других направлениях. На втором курсе средней школы прочитал «Никогда не кричи: «Волки! » ФарлиМакгиллаМоуэта, «Жизнь этого парня» Тобиаса Вулфа и «Великий Гэтсби» Френсиса Скотта Фицджеральда, влюбился в литературу и никогда больше не оглядывался назад. Учеба в школе давалась мне легко, – я без усилий оставался на вершине списка успеваемости своего класса – поэтому тратил лишнюю энергию на то, чтобы писать. Я начал отправлять короткие рассказы в издательства вне моей досягаемости: «Атлантик» и «Нью-Йоркер».

После множества отказов пришло удовлетворение, когда «ГлиммерТрэйн» (Прим. пер.: небольшой американский журнал, в котором публикуются короткие рассказы)принял мою историю под названием «Все, что я знаю о счастье». Это был вымысел, основанный на фактах. В нем рассказывалась история об инциденте с Таннером на занятии по стрельбе из лука. Только в сюжете главный герой выпустил стрелу, и она воткнулась другому мальчику в глаз. Это был рассказ о вине и прощении. Журнал «ГлиммерТрэйн» заплатил мне семьсот долларов, как будто одного их признания было недостаточно.

Я был на седьмом небе от счастья.

Когда почувствовал себя готовым, то прошел курс подготовки спасателей и сдал сертификационный экзамен. Я все подробно рассказал Джейми: как мне приходилось удерживаться на воде, используя только ноги, как вытаскивал пятикилограммовый кирпич со дна бассейна. Это был чистейший кайф – писать Джейми и читать его ответы.

Джейми начал писать стихи и рисовать. Он отправил мне несколько своих стихов по электронной почте. Я ответил, что хоть и не являюсь знатоком поэзии, они показались мне превосходными. И призывал его отправить их куда-нибудь для публикации, однако он этого так и не сделал.

Нам было по шестнадцать в последний год пребывания в лагере в качестве подопечных. Джейми не сильно изменился. Он все еще оставался худым, хотя был выше, а плечи – шире. С другой стороны, я, должно быть, сильно изменился. Я часто замечал, что Джейми смотрит на меня так, как смотрела Рэйчел, с восхищением младшего брата.

— Что? — спросил я однажды, смеясь.

Он тоже засмеялся и потер шею сзади.

— Просто подумал: забавно, что мы не могли сдать тест по плаванию, когда были детьми, а теперь ты – спасатель.

— Это немного иронично, я полагаю. На самом деле мне не пришлось никого спасать. Это было бы слишком напряжно.

Было свободное время между занятиями, и мы сидели на холме возле нашей хижины, глядя вниз на одно из полей, используемых для ночных мероприятий.

— Похоже, это было бы страшно. Ты ведь можешь утонуть.

— Я не боюсь. Я имею в виду, что у нас есть спасательные пояса. И я сделаю все, что должен, чтобы спасти кого-то.

— Да. Думаю, ты всегда был таким.

— Хм? — Я посмотрел на него.

— Та история, которую ты опубликовал. — Он продолжал смотреть на поле. — Я знаю, что кое-что из нее было правдой. Наш первый год здесь. Я слышал о том, что случилось с Таннером.

— Ты знал? — Я моргнул. — Почему ничего не сказал?

— Потому что мне было так плохо. Ты ведь любил стрельбу из лука.

Странное и явно неприятное ощущение нахлынуло на меня. Я встал и смял фантики от конфет – конечно тех, наших любимых, «Коровьи сказки».

— Мы были детьми. Это было глупо.

Джейми остался сидеть.

— Точно.

— Как ты думаешь, мы должны попасть JCIT в этом году?

JCIT были младшими вожатыми по обучению, и большинство мальчиков нашего возраста уже зачислены в программу. На самом деле, других шестнадцатилетних воспитанников в лагере почти не было. Всем ребятам в нашем отряде было по пятнадцать и четырнадцать лет.

— Наверное. Хотя я не хочу быть вожатым.

— Ой. Ты не хочешь работать в штате персонала в следующем году? — Я сунул руки в карманы и наблюдал за облаками.

Я боялся его ответа. Несмотря на то, что был лучшим другом Джейми на протяжении шести лет, редко мог предугадать его решения. Он был стеснительным. Я же – общительным. Ему не нравилось – даже, казалось, раздражало – делиться своими идеями с другими. Я же был харизматичным. Он любил рисовать, готовить и играть в компьютерные игры. Я предпочитал проводить время на открытом воздухе и заниматься спортом. Поэтому мне пришло в голову, что Джейми, возможно, захочет закончить с поездками в лагерь. И до меня дошло, что без него мне уже не будет так весело. Встречаться с ним каждое лето, обсуждать нашу жизнь и духовность – основная причина для посещения этого лагеря.

— Я не знаю. — Джейми обмотал травинку вокруг пальца. — Полагаю, нам придется, верно? Мы ведь больше не можем быть воспитанниками.

— Ну, да. Но мы не должны.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду... — Я пожал плечами.

Я имел в виду, что мы можем перестать ездить в лагерь. И то, что Джейми мог бы найти другую, гораздо лучше оплачиваемую летнюю работу. Однако не хотел подсказывать ему это.

Джейми ухмыльнулся и встал.

— Иногда ты ведешь себя так странно. Конечно, мы будем работать персоналом. — Он нарочито медленно протиснулся мимо меня.

Я мог бы обнять его, я чувствовал такое облегчение.

Глава 5

Мы с Джейми приехали в лагерь в июне, планируя работать до августа. На выбор нам предоставили уборку территории или работу на кухне. Я бы не возражал против первого, но притворился, что хочу работать на кухне, потому что это явно было то, что предпочитал Джейми.

Как оказалось, работа на кухне была интересной. В штате было много хороших девушек, да и парни были дружелюбными и веселыми. Атмосфера в целом отличалась от той, что была в лагере в качестве подопечного. Во-первых, у нас было намного больше свободного времени, и на нас возлагалось больше ответственности и доверия. Во-вторых, мы не ложились спать допоздна, тусовались в Длинном Доме, играли в игры или слушали музыку. В общежитиях за нами никто не следил. Мы могли бродить где угодно по всей территории лагеря, за исключением части, где проживали девочки. Нам не разрешалось переходить дорогу, ведущую к их хижинам.

Никто не контролировал, чтобы мы заучивали стихи из Священного Писания, совершали утренние молитвы или застилали свои койки. Ребята селились в комнатах над Длинным Домом, а девушки – в отдельной секции комнат. По собственному желанию мы пили утренний кофе и молились, а по вечерам собрались вместе с девушками, чтобы петь псалмы.

Что касается работы на кухне, все смены лагеря были одинаковыми. Мы накрывали завтрак, обед и ужин, а если у воспитанников планировались пикники на открытом воздухе, то упаковывали все необходимое в специальные корзины. Каждые две недели по окончании смены был банкет, и для этого события мы готовили более изысканные блюда. Кухонный персонал по очереди выполнял интересные задания (приготовление и сервировка) и не очень интересные (мытье посуды и уборка в Длинном Доме).

Воспитанники нас уважали. Смена для девочек летом была первой, и ничто не могло подготовить меня к их обожанию, как молодых, так и в возрасте. Они находили любой предлог для общения с ребятами из персонала, в том числе нарочно роняли еду под столы, чтобы попросить нас принести новую порцию. Работа «суслика» (дежурной девушки, которая забирала еду для всех остальных за своим столом из окна выдачи) была крайне востребована.

Вожатым пришлось поработать над тем, чтобы свести к минимуму подобного рода глупости.

Спустя какое-то время после еды, воспитанники начинали стучать своими серебряными приборами по столам, топали ногами и скандировали: «Спойте нам песню, дорогой наш персонал, спойте нам песню», — а затем, если мы не появлялись: «Поторопитесь, дорогие сотрудники, поторопитесь» — и, наконец: — «Мы ждем, дорогие сотрудники, мы ждем». Чтобы успокоить их, мы выбирали богословские песни и появлялись, становясь в шеренгу в наших фартуках. Толпа детей ревела, как будто мы были настоящими рок-звездами.

По правде говоря, это было самое близкое к тому, чтобы стать рок-звездами для большинства из нас.

У нас с Джейми было немало поклонниц, как и у всякого другого сотрудника. Даже на Джеде, гигантском мужчине с бородой, похожей на моток стальной проволоки, останавливалось несколько мечтательных взглядов. Однако никто из нас не флиртовал с воспитанниками. Нам это постоянно вдалбливалось до тошноты. Заигрывание с воспитанниками было, наряду с употреблением наркотиков или выпивкой в стенах лагеря, одним из самых верных способов быть отправленным домой и никогда не приглашенным обратно.

Однако среди персонала таких ограничений не существовало. (На самом деле, оглядываясь назад, я понял, что многие подростки и их родители рассматривали лагерь «Апачи» как своего рода христианскую брачную фабрику). Организовались две состоявшиеся пары – Микаэла и Эрик, Линдси и Крис, – а остальные сотрудники находились в напряженной, гормонально заряженной обстановке. Только мы с Джейми были свободны от этих тягот. Нас просто это все не интересовало.

Для меня стало огромным облегчением, что я не единственный подросток в мире, движимый еще чем-то, кроме своих гормонов. Для моих сверстников школа, лагерь и все социальные взаимодействия вращались вокруг противоположного пола. Усилия этой постоянной озабоченности казались утомительными. Что надеть? Что сказать? Где делать покупки (и когда)? Все определяло увлечение.

Мы с Джейми смеялись над всем этим позерством. И были безумно рады, когда закончилась смена для девочек и началась для мальчиков. Тогда у нас появилась полная свобода действий, – мы могли посещать наши любимые места для рыбалки и пеших прогулок через дорогу – а также свобода от девушек, карауливших нас около Длинного Дома.

Мой инстинкт постоянно присматривать за Джейми не ослабевал. Возможно, даже усилился. Если мне казалось, что кто-то его дразнит, я вмешивался. Если чувствовал, что он хочет отказаться от разговора, то придумывал отговорки за него. Когда в один из выходных Джейми почувствовал себя плохо, я выполнил всю его работу и свою, дотошно проверяя его состояние.

Большую часть тех выходных он провел на своей койке, закутанный в одеяла, лицом к стене. У его кровати стоял таз на случай, если он не сможет дойти до туалета. Однажды я попытался вынести его, но Джейми прошипел:

— Не надо!

Я подпрыгнул и поставил таз.

— Я думал, ты спишь.

— Не трогай. Это отвратительно.

Джейми перекатился на спину и натянул одеяла до подбородка. Притом, что я вспотел даже в футболке. Он выглядел бледным, дрожащим и потерянным. Его мягкие волосы стали засаленными. В то время он носил их достаточно длинными, чтобы они собирались в небольшой хвост. Такой стиль никогда не был бы одобрен моими родителями – даже теперь, когда мне было семнадцать. Его прическа делала Джейми фаворитом среди женского персонала, что, казалось, его только пугало. Девочки вечно пытались причесать его и поиграть с волосами.

— Все в порядке, — сказал я. — Это же просто рвота.

Он неуверенно моргнул и потер лицо.

— Ты такой странный.

— Ты всегда так говоришь. Наверное, так оно и есть. — Я закатил глаза и отнес таз в туалет. — Да, я странный, выношу таз и отмываю его от твоей рвоты.

— Калеб! — обижено запыхтел он.

Я не смотрел на рвоту; просто вылил все в унитаз и вымыл таз отбеливателем и щеткой. И снова поставил его рядом с его кроватью, а Джейми застонал.

— В этом нет ничего особенного, — сказал я.

— Ты же заразишься. Я чувствую себя полным дерьмом. Ты определенно пожалеешь об этом.

— Сомневаюсь. — Я слонялся у его койки. Хотел проверить температуру, но какой-то мощный импульс остановил мою руку. — Ты голоден?

— Я уже сказал нет около двадцати минут назад.

— Это было два часа назад.

Я ухмыльнулся. Даже если Джейми и не нравилась моя назойливость, он никогда не и ничем этого не выдавал. Иногда он дразнил меня по этому поводу, но с нежностью.

— Ну, значит, по-прежнему не хочу. — Джейми закрыл глаза. Затем приоткрыл один. — Я не знаю. А что на десерт?

Я рассмеялся.

— Ванильный пирог с белой глазурью.

— Принесешь мне кусочек?

— Конечно. Я принесу тебе целый противень, если ты поешь.

— Спасибо, мамочка.

— Да уж, обязательно врежу тебе, когда ты почувствуешь себя лучше.

— Конечно, врежешь. — Он перекатился на бок. — Болеть здесь – полный отстой. Заняться совершенно нечем. Дома, по крайней мере, я мог бы смотреть фильмы.

Я ненавидел, когда он заговаривал о доме, как будто не хотел находиться со мной в лагере. Это заставляло огрызаться; это ранило мои чувства.

— Ты можешь отправиться домой в любое время, когда захочешь, — холодно ответил я.

— Калеб... заткнись.

— Хорошо.

Я направился к лестнице.

— Нет, — сказал он, заставив меня остановиться. — Я имею в виду, не будь таким глупым.

Это прозвучало раздражённо, что смутило меня.

— О чем ты говоришь? Я пытаюсь помочь тебе почувствовать себя лучше.

— Я не хочу покидать лагерь. Никогда. И ты это знаешь.

Я взглянул на его съежившуюся фигуру. Почему он так рассердился?

— Нет, я этого не знал. — На меня нахлынуло облегчение. — Ты никогда этого не говорил.

— Ты ведь тоже не хочешь уезжать, верно?

— Конечно нет.

— Ну, я тоже. Само собой.

— Ладно. — Я робко улыбнулся.

— Ты понимаешь, о чем я? — Его взволнованный голос доносился из-под одеял.

— Э-э-э, не совсем.

И я не понимал, правда, совсем не понимал. Чувствовал, что Джейми к чему-то ведет, пытаясь привести какой-то риторический аргумент, но это ускользнуло от меня.

Он тяжело вздохнул.

— Просто принеси мне торт.

Я засмеялся и почесал голову.

— Ага, я и собираюсь. — Я задержался на верху лестницы. — Теперь ты ведешь себя странно.

Он промолчал, поэтому я спустился вниз в растрёпанных чувствах. Меня беспокоило любое напряжение между мной и Джейми. Мне нравилось, чтобы все было идеально. Я полагал, что так строится большинство отношений между лучшими друзьями. За прошедшие годы у нас случилось всего несколько разногласий, – по электронной почте или во время лагеря – и эти размолвки всегда отправляли меня в штопор. Я быстро извинялся или отступал, чтобы сгладить ситуацию.

Однако тем вечером его гнев возник из ниоткуда. Мы не обсуждали смысл библейских стихов и не спорили о достоинствах физических тренировок. Возможно, болезнь и голод заставляли его сердиться. Может быть, мне нужно было попросить медсестру проверить, нет ли у него температуры. Именно это я и собираюсь сделать после того, как принесу ему торт.

Но в тот день я так и не донес Джейми тот торт.

В Длинном Доме была комната, которую все называли «Зеленой Комнатой», потому что в ней был ужасный зеленый диван, ковер и занавески. «Зеленая Комната» находилась рядом с кухней и столовой. Это было место, где обычно зависали сотрудники по вечерам, так как там была удобная и уютная обстановка, а также хороший стол для настольных игр.

Когда я спустился вниз, мне сразу же бросились в глаза две детали, которые заставили забыть о Джейми и торте.

Первая: было время обеда, а воспитанников не было в Длинном Доме.

Вторая: мистер Клэйп, который все еще руководил лагерем для мальчиков, стоял с приставленной к уху трубкой от кухонного телефона, а шнур тянулся до «Зеленой Комнаты». Его лицо было белым, как мел.

— Сможем, — сказал он. — Мы сделаем. Ладно. Хорошо.

Он увидел меня и щелкнул пальцами, подзывая. Затем кивнул кому-то в «Зеленой Комнате» и крикнул.

Я подбежал к нему.

Неправда то, что люди рассказывают о замедлении времени в критической ситуации. Пожалуй, оно течет даже быстрее. И разделяется на сегменты, как кадры из сновидений.

Я увидел миссис Кэнон, одну из пожилых женщин в штате, лежащей на полу. Если быть точным, увидел только ее торчащую голову возле зеленого, как авокадо, дивана. Кто-то подложил под нее одеяло. Мисс Баклэнд, медсестра лагеря, стояла на коленях рядом с миссис Кэнон, проводя сердечно-легочную реанимацию.

— Он спасатель, — проговорил мистер Клэйп, — Он спасатель. Элис!

Схватил меня за руку и потащил в «Зеленую Комнату».

Остальные взрослые стояли кольцом вокруг.

Элис, или мисс Баклэнд, посмотрела на меня. Она была одним из моих любимых людей в лагере. Женщина носила в основном фланель и джинсы и была сложена, как медведь. Крайне серьезная и набожная на таком жесткоми истинном уровне, который я однажды надеялся достичь.

Решимость в ее глазах придала мне мужества.

— Ты сможешь делать массаж сердца? — спросила она. — А я буду вентилировать легкие.

Я кивнул и опустился на колени рядом с миссис Кэнон. Моя подготовка взяла верх; переплетя пальцы, я стал ритмично нажимать на грудь женщины интенсивно и быстро, два раза в секунду.

— Один, два, три, четыре... — я вслух сосчитал до тридцати. Мисс Баклэнд склонилась над лицом миссис Кэнон, зажала ей нос и дважды выдохнула в легкие. Я начал снова. — Один, два, три...

— Скорая уже в пути, — сказал мистер Клэйп.

Я почти не слышал его из-за своего бешено колотящегося пульса.

Непрямой массаж сердца – сложная работа. Помнил это по тренировкам. Я знал, как будут гореть руки и потеть ладони. Однако не был готов к страшным звукам, исходящим из груди миссис Кэнон, запаху кишечных газов и мочи, а также к тому, как ее тело стало выталкивать жидкость и рвоту изо рта. Мы перевернули ее на бок, и мисс Баклэнд прочистила ей дыхательные пути, а затем продолжили.

Но миссис Кэнон была мертва. Я знал это.

На курсе спасателей нам рассказывали, что сердечно-легочная реанимация может помочь, если человек находится между жизнью и смертью. «Так что выкладывайтесь на полную», — говорил инструктор. Выкладывайтесь на полную. Что я и делал, пока не прибыли парамедики и не взяли все в свои руки.

Мисс Баклэнд вывела меня из «Зеленой Комнаты».

— Ты хорошо справился, Калеб, — сказала она. — Спасибо.

Она усадила меня за один из обеденных столов. Ее большая рука приятно обнимала меня за плечи. Я кивнул и вытер ладони о джинсы.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Да, — я снова кивнул.

Я заметил, как Джейми и другие сотрудники сгрудились возле стола для аэрохоккея, обнимая друг друга. Некоторые из них плакали. Мне нравилась миссис Кэнон, но я не очень хорошо ее знал, поэтомуслез у меняне было. Нет, единственное, что чувствовал, это потрясение. Выкладывайтесь на полную – все, о чем я продолжал думать, и ещё: один, два, три, четыре, пять...

Джейми прибрел сюда, накинув одеяло на плечи. Он выглядел таким же несчастным, как и лежа на своей койке. Сел рядом со мной и протянул край своего одеяла. Мгновение назад я был весь покрыт по́ том, а теперь внезапно замерз. Я принял одеяло.

Джейми обнял меня, и я сжал его в ответ так сильно, как только мог, что в то время не было таким уж сильным объятием. Мои руки были похожи на желе.

— Что случилось с миссис Кэнон? — спросил Джейми тихим голосом.

И тогда я заплакал, но это продлилось недолго, и сказал Джейми, чтобы он ничего не боялся.

Глава 6

Моя сестра Рэйчел появилась в лагере на следующий день после смерти миссис Кэнон. Я обнаружил ее в мужском общежитии, сидящей на моей кровати.

— Разве это не приятный сюрприз? — спросила она, просияв.

Я почувствовал одновременно и облегчение, увидев ее, и ужас, что она пробралась в жилую зону для парней. Обнял ее и вытащил на улицу.

У меня был выходной – у меня могло быть столько выходных, сколько «понадобится», по словам начальника лагеря, – чего на самом деле не хотелось. Я чувствовал себя более или менее нормально. Единственное, что казалось странным, это то, как все продолжали относиться ко мне: пытливые взгляды, назойливые объятия и похлопывания по плечу, слезящиеся глаза.

Мы с Рэйчел сидели у пруда возле Длинного Дома, слушая кваканье лягушек-быков и время от времени всплески выпрыгивающей рыбы.

— Тебе не обязательно было приходить, — сказал я.

— Мне захотелось. И нравится здесь. — Она повернула лицо к солнцу. — Я должна была быть в штате в этом году. Но в лагере чирлидинга слишком много работы.

— Тебя отпустили?

— На день. Я сказала, что это неотложная семейная ситуация. — Она хихикнула, и веснушки у нее на носу собрались в кучку. — Джейми стал таким милым. Может, уйду из чирлидинга и попробую работать в подростковом лагере. Ему кто-нибудь нравится?

Рэйчел была неисправимой кокеткой. К тому же, после того как переросла подростковую неловкость и долговязость, а так же ношение брекетов, она превратилась в красавицу. Было странно признаться в этом даже самому себе.

— Я так не думаю, — сказал я. — Только не играй с его волосами. Это его бесит.

— Инсайдерская информация. Потрясающе.

Настоящая инсайдерская информация заключалась в том, что Джейми не хотел иметь ничего общего с флиртом, но по какой-то причине я подумал, что должен держать это при себе.

Мы сидели молча, и только летняя жара парила вокруг нас.

— Мама и папа пришли в ужас, — наконец сказала Рэйчел.

— Почему? — я мгновенно пришел в ярость.

— Я не знаю. Ты ведь с ними разговаривал, да?

— Да, вчера вечером. Они хотели, чтобы я вернулся домой. И тебе звонили?

— Ага. Я сказала им, что с тобой все будет хорошо. — Она пожала плечами. — Что вообще случилось?

Я пересказал ей то, что мне сказал мистер Клэйп: что миссис Кэнон весь день жаловалась на головную боль, что в семейном анамнезе аневризма мозга, что унее закружилась голова, и около шести часов вечераженщина потеряла сознание. Ей было сорок два.

— Боже, так молода, — сказала Рэйчел.

— Да уж. Я не хочу уезжать, но все ведут себя очень странно. То есть, кроме тебя и Джейми, все относятся ко мне как… Даже не знаю.

— Они переживут это.

— Надеюсь, что так.

— Размышления о случившемся не беспокоят тебя? — Озабоченность, исходящая от сестры, меня почему-то меньше раздражала.

Я задумался на мгновение.

— На самом деле, нет. Все произошло быстро. И это было ужасно. Ее рвало и все такое. — Я вцепился в скамейку. — Но это все. Я рад, что мне удалось хоть как-то помочь.

— Я позвоню маме и скажу, что с тобой все в порядке. Это главное, что ее волнует.

— Я так и понял, — ответил я.

Наш отец был хирургом. Он знал о смерти столько, сколько нам никогда не понять, и небольшая рвота для него ничего не значила. На самом деле он сказал, что гордился мной, отчего мнестало так хорошо.

В тот вечер Рэйчел позвонила домой и поговорила с мамой, а потом та снова переговорила со мной. Я убедил ее, что со мной все в порядке, и сказал, что собираюсь остаться в лагере.

— Как ты думаешь, почему я хотел стать спасателем? — спросил я. — Я хотел помогать людям. И рад, что мне пришлось проводить сердечно-легочную реанимацию. Когда-нибудь мне, возможно, придется сделать это снова, и я буду еще более подготовлен.

Итак, мы с Рэйчел успокоили маму.

Джейми выздоровел после вируса к большой радости Рэйчел. Она помогала на кухне, болтала с ним при каждом удобном случае и сидела между нами за ужином.

После того, как она ушла, я озвучил Джейми очевидное:

— Ты нравишься моей сестре.

Я внимательно наблюдал за ним, гадая, может ли Рэйчел вызвать его интерес. Может, так и случится, поскольку мы с ним были лучшими друзьями, а она – моей сестрой. Она была всего на год младше нас.

— Ага, — сказал он, его тон ничего не выдал. — Хочешь кое-что знать?

— Что же?

— Ты нравишься всем остальным.

Я засмеялся.

— О чем ты?

Он ухмыльнулся и покачал головой. Его странное настроение не испарилось.

— Кстати, все думают, что ты уедешь домой.

Я стукнул зубной щеткой и посмотрел в зеркало.

— Почему?

— Я не знаю. — Он возился с застежкой-молнией на своей сумке для туалетных принадлежностей. — А ты собираешься?

— Нет. Все хорошо. Я в порядке. — Я начал задаваться вопросом, не лгу ли самому себе. — Люди сводят меня с ума. Я бы даже не думал об этом, если бы все вокруг вели себя нормально.

— Это прозвучит странно, но... — Он покачал головой. — Это было так круто.

— А? — Я взглянул на него.

— Типа то, что ты знал, как проводить сердечно-легочную реанимацию и пытался помочь мисс Баклэнд. Это было круто.

— Ох. — Я не думал об этом. — Ну, что ж, спасибо.

— Да. Это было действительно впечатляюще. Ты всем нравишься, и они просто... хотят убедиться, что с тобой все в порядке. То есть, я-то вижу, что все в порядке, но они не знают тебя так, как я.

Я кивнул.

— Это логично.

Джед зашел в ванную, хлопнул меня полотенцем и направился в душ. Я усмехнулся. Это маленькое, обычное взаимодействие дало мне надежду, что и другие скоро начнут нормально общаться со мной.

— Хочешь пойти на рыбалку завтра? — спросил Джейми. – Завтрак приготовим на походной горелке, так что можем упаковать все сегодня вечером.

— Конечно.

Я любил рыбалку, и было бы неплохо уйти от всех.

В ту ночь мы с Джейми и несколькими другими сотрудниками упаковывали корзины для пикника для мальчиков.

— Пикники были одними из моих любимых занятий в лагере, — сказал я.

Во время смены для мальчиков мы готовили бутерброды с яйцом и беконом на перевернутых банках из-под кофе. Какими бы подгоревшими или жирными не оказывались бутерброды, они всегда были восхитительными.

— Мое тоже, — сказала Мэган.

Мэган была хорошенькой тихой девушкой в нашем штате. Она сидела рядом, ее колено прижалось к моему. Я отодвинулся, но ей удалось сделать так, что наши колени соприкасались снова, и я не стал больше отстраняться.

— Чье-то яйцо всегда соскальзывало с банки, — усмехнулся я.

— Да, и чья-нибудь банка обязательно загоралась, — сказала она.

— Это точно! — засмеялся я. Пылающие банки из-под кофе были забавными. — Джейми, ты помнишь… — Я не поверил своим глазам и вгляделся внимательнее. Джейми сердито смотрел на меня.

— Помнишь что? — спросил он.

— Э-э, — я моргнул, — когда наша банка загорелась и выжгла огромное черное пятно на траве?

Воспоминания больше не казались очень забавными.

— Ага, — пробормотал он. — Остановись, брось и кати.

Это то, что кричал Джейми, опрокидывая и утрамбовывая банку, бутерброд и все остальное с помощью щипцов. В то время мы были в истерике.

Он поднял наполненную корзину и отнес в холодильник.

— С ним все в порядке? — спросила Мэган.

— Не знаю.

Я нахмурился.

— Эй, не хочешь потусоваться после того, как закончим?

— О, может быть, — сказал я рассеянно.

— Становится прохладно. Я пойду в «Зеленую Комнату». — Мэган улыбнулась и ушла. Я поднял последнюю корзину и пошел за Джейми.

«Зеленая Комната»... нет, я определенно не хотел тусоваться в «Зеленой Комнате». Внезапно все, о чем я мог думать, – это голова миссис Кэнон, торчащая из-за дивана.

Джейми сидел на скамейке у автомата с газировкой.

— Эй, — позвал я. — Это последняя.

Он открыл мне дверцу холодильника, я вошел и поставил корзину на полку. А вышел с двумя банками Фанты в руках.

Джейми приподнял бровь.

— Миссис Ламис обязательно заметит.

Мистер Ламис был управляющим лагеря, а его жена, миссис Ламис, была сущим нацистом в отношении холодильников и заказов еды. Похоже, она была в курсе, если пропадала даже одна виноградина.

— Если заметит, скажу, что я взял их. — Я нарисовал нимб над головой.

Несмотря на свое настроение, Джейми засмеялся.

— Вот это да.

— Вся эта жалость должна приносить пользу. — Я протянул ему газировку. — Я предполагаю, что все тусуются в «Зеленой Комнате».

—Ты хочешь пойти к ним?

Я сделал вид, что раздумываю над этим.

— Не сегодня, — сказал я через некоторое время. — Просто... на улице действительно хорошая погода. Я бы лучше посидел на крыльце или что-то в этом роде.

К сожалению, крыльцо находилось прямо у «Зеленой Комнаты». Если бы мы сели там, то другие присоединились бы к нам, и мне пришлось бы иметь дело с людьми, которые со мной странно общались. Кроме того, я хотел провести время с Джейми.

— Пойдем в поход, — предложил он.

— Сейчас? — На улице было темно хоть глаз выколи.

— Да, это будет захватывающе. Если только тебе не страшно.

Я ударил его по плечу.

— Заткнись. — Я сразу отпрянул, вспомнив, что еще вчера Джейми болел и лежал в постели. — Ты уверен, что тебе лучше?

Я ожидал, что он закатит глаза и назовет меня мамочкой. Вместо этого он улыбнулся и покрутил газировку в руках.

— Да, я уверен. Спасибо.

Мы надели толстовки и упаковали в рюкзак одеяла, газировку и коробку спичек из кухни. Я перекинул гитару себе на спину. У нас обоих были фонарики.

Мы выскользнули из «Длинного Дома», перешли дорогу и направились через футбольное поле. Зажгли фонарики, когда добрались до леса.

Мы решили отправиться в поход к Каунсил-Рок, что делали много раз, будучи детьми, но это оказалось гораздо труднее с двумя фонариками и в кромешной темноте. Джейми стало страшно. Что-то зашумело в лесу, и он сразу же затрясся около меня.

— Чувак, ты думаешь, здесь есть кто-нибудь? — прошептал он.

— Нет. — Я смеялся. — Разве что медведь или парочка.

— Ты что, серьезно? — Его голос задрожал.

— Да, конечно. Мы же в глуши Пенсильвании. Я почти уверен, что здесь водятся черные медведи.

— Ты не хочешь просто посидеть у озера?

— Мы на полпути. — Я шел так, чтобы моя рука касалась его руки, надеясь, что это поможет ему успокоиться. — Не волнуйся. Я не думаю, что Бог позволит медведю атаковать нас.

— Ну, он же позволил миссис Кэнон получить аневризму, — со всей серьезностью ответил Джейми.

Я покачал головой.

— Ты прав. Думаю, каждый захотел бы стать христианином, если бы с нами не случалось ничего плохого.

— Всякий раз, когда у кого-то обнаруживают рак или что-то в этом роде, моя мама думает, что это типа наказание от Бога. Или когда происходит большое бедствие, такое как наводнение или землетрясение. Но я не думаю, что Он так действует.

— Я тоже, — сказал я. — Он не настолько жесток.

— Да. Мне всегда казалось, что Он больше похож на тебя.

— Что? — Я взглянул на его профиль.

— Знаешь, такой самоотверженный. Защищающий.

— Я не настолько хорош, — ответил я. — Во мне есть много чего плохого.

Мы достигли Каунсил-Рок – каменного алтаря, расположенного в лесу – и развели костер в яме рядом с ним. Мы расстелили одеяла поближе к огню и пили газировку.

— Медведи не любят огонь, — сообщил я Джейми.

— Но они, наверное, любят газировку.

Мы засмеялись.

Я достал гитару и сыграл «NothingElseMatters» Metallica. Я бы никогда не стал такое играть в лагере, но здесь были только мы с Джейми. Сначала я тихо напевал, а затем закрыл глаза и запел в полный голос. Я прекрасно ее выучил. Она также казалась уместной – меланхоличная песня в память о миссис Кэнон.

Несмотря на то, что я удалил большую часть своей светской музыки, она мне никогда не переставала нравиться, и я не мог заставить себя по-настоящему поверить, что слушать такое неправильно. Как что-то неправильное могло так глубоко тронуть меня?

Последний аккорд звенел в металлических струнах, пока я не коснулся их рукой.

— Как ты думаешь, о чем эта песня?

Джейми уперся подбородком в колени, обхватив ноги руками. Он выглядел моложе и уязвимее.

— Не знаю, — ответил я. — О чем-то грустном.

— Я всегда думал, что она о таких друзьях, как мы. Знаешь, о том, как мы не открываемся никому, и как мы близки, даже когда находимся далеко друг от друга.

Я улыбнулся.

— Да, мне это нравится.

— И мы не просто говорим пустые слова, а доверяем друг другу.

— Это точно. — Я был рад, что Джейми оставил в лагере свое странное настроение. Здесь, в лесу, он был самим собой: вдумчивым, счастливым, совсем еще мальчишкой.

— Когда я был моложе, мне так сильно хотелось электрогитару. Думаю, я действительно желал играть в группе.

— Я помню, — сказал он. — Отец тебе не позволил.

— Да. Вероятно, он был прав. Ты когда-нибудь задумывался о том, я не знаю... как бы сложилась твоя жизнь, если бы родители позволили делать все, что хочешь?

— Э-э, наверное, мы были бы мертвы.

— В точку. — Я засунул гитару обратно в футляр. — Я думаю, что мой отец хочет, чтобы я стал врачом. Но после этой истории с миссис Кэнон…

— Это было мерзко, да? Кто-то рассказал, что ее стошнило.

— Да.

— У тебя не было проблем с уборкой моей рвоты.

— О, это другое. — Я пожал плечами.

— И почему же?

— Понятия не имею. Просто так и есть. Возможно…

Мои мысли опережали мои слова. Может быть, это как-то связано с тем, что Джейми был жив и здоров, в то время как я чувствовал, что миссис Кэнон мертва. Но нет, даже если бы Джейми был в коме и, возможно, умирал, его рвота бы меня не беспокоила. Я бы сделал все что угодно, чтобы ему помочь. Использовал бы свои пальцы, чтобы очистить его рот от рвоты, как мисс Баклэнд сделала для миссис Кэнон. Я уставился в огонь, вздрогнув, несмотря на исходящий от него жар.

— Что?

— Ничего, — сказал я. Просто не мог об этом думать. Я никогда, никогда бы не простил себе, если бы что-то случилось с Джейми на моих глазах.

Глава 7

На следующее утро мы с Джейми пошли на рыбалку. Начали с озера, но день был уже слишком жарким, и рыба не клевала, поэтому мы отправились в лес. Там были ручьи с глубокими прохладными бассейнами, где водилисьмалоротые окуни.

В поисках хорошего места я немного отдалился от Джейми, но не слишком. Тщательно изучил мутный участок воды под уступом скалы. Я практически мог видеть очертания форели, плывущей против течения.

Я ловил рыбу нахлыстом на мушку, а Джейми – на спиннинг. Иногда я дразнил друга по этому поводу, так как относился к рыбалке гораздо серьезнее, чем он. Я прочитал «Там, где течет река» и боготворил НорманаМаклина. Кроме того, ловля рыбы нахлыстом была нашим с отцом любимым занятием, а мне нравилось все, что позволяло проводить время наедине с папой.

— Калеб! — крикнул Джейми. В голосе слышалась паника. Я бросил удочку и помчался сквозь кусты.

Он сидел на корточках у самой воды с задыхающимся синежаберным солнечником в руке. Джейми посмотрел на меня, и его глаза были круглыми и слегка покрасневшими.

— Он проглотил крючок.

Я нахмурился и спустился к берегу, присев рядом.

— Вот так, — сказал я, забирая рыбу и проводя пальцами по гребню спины, расслабляя шипастый плавник. Джейми в таком состоянии живо напомнил мне о том времени, когда мы были мальчиками, и Таннера, пытавшего пауков-сенокосцев и заставляющего моего друга плакать. — Я вытащу его.

— Поторопись, — прошептал он.

В сумке со снастями я держал маленькие плоскогубцы. Я шевелил ими глубоко в рыбьей глотке, пока не почувствовал щелчок металла о металл. Зажал крючок, покачал его и отодвинул назад, как учил меня отец, а затем, после нескольких попыток, вытащил.

— Видишь? Все хорошо. Слушай, мы можем помочь ему дышать.

Папа научил меня и этому тоже – как держать рыбу в воде и осторожно перемещать взад и вперед так, чтобы ее жабры раскрылись.

Я беззвучно молился, чтобы рыба уплыла, когда я ее отпущу, а не завалилась на бок или не всплыла брюхом кверху.

Она поплыла. Я с облегчением выдохнул.

Джейми пристально смотрел вслед синежаберному солнечнику, пока тот не исчез. Затем сел на задницу и рвано вздохнул.

— Мы можем закончить?

— Да, конечно. — Я чувствовал себя ужасно, будто заставил его ловить рыбу. Может, ему это даже не нравилось. — Прости.

Я убрал плоскогубцы и сел рядом с Джейми.

— Не извиняйся. Мне следовало просто посмотреть, как ты ловишь.

— В смысле? — усмехнулся я.

— Мне жалко рыбу. Мне просто нравится с тобой тусоваться.

Он стащил резинку с волос и играл с ней.

Я наблюдал за тем, как его волосы плавно рассыпались по плечам. Джейми было жалко рыбу. Любой другой человек посмеялся бы над ним.

— Хорошо, — сказал я. — Только не говори другим такие вещи, ладно?

— Конечно нет. — Он смотрел на свою резинку для волос.

— Тебе не обязательно смотреть, как я рыбачу. Можем заняться чем-нибудь другим.

— Ты боишься умереть?

Я пристально посмотрел на Джейми.

— Что заставило тебя об этом думать?

— Ситуация с миссис Кэнон.

— Не думай об этом.

— Я ничего не могу с собой поделать. — Он сжал кулаки. — Понимаю, что не следует волноваться, потому что мы знаем, что попадем в рай, но мне страшно.

Это вызвало неприятные воспоминания о тех мыслях, что посетили меня прошлой ночью – Джейми на месте миссис Кэнон, и ему уже ничем не помочь.

— С тобой ничего не случится, — твердо сказал я.

— Наверное нет, пока ты рядом.

— Никогда. — Я встал и отряхнул джинсы. — Пошли.

Той ночью у большинства сотрудников были планы обернуть пленкой машину Джеда(Прим. пер.: это распространенная шутка, особенно на первое апреля). Вместо этого мы с Джейми отправились пешком к Каунсил-Рок. Я предпочитал его компанию чьей-либо еще, и не только из-за того, как люди обращались со мной в последнее время. Мы с Джейми понимали друг друга. К тому же он был честен со мной, как никто другой. Девочки из персонала были настолько заняты, пытаясь привлечь внимание парней, что невозможно было сказать, какие они на самом деле. Что касается парней, то они так стремились понравиться девушкам, что часто принижали друг друга.

Я ненавидел зависть, драму и соперничество, порожденные этой постоянной борьбой. Не мог понять, как это могло чего-то стоить.

— Можно подумать, им это когда-нибудь надоест, — пожаловался я Джейми той ночью.

Он сидел близко к костру, вороша палкой угли.

— Честно говоря, наверное поэтому они и работают в штате.

— Чтобы сделать себя несчастными, потому что нравится тот, кто не любит в ответ? — Я засмеялся. — Звучит забавно.

— Они ничего не могут с собой поделать.

Джейми обычно был на моей стороне в этом вопросе. Поэтому я не мог понять его оборонительного тона.

— Звучит так, словно они похожи на зомби.

— Тебе когда-нибудь кто-то нравился? — спросил он.

Мне почти не пришлось задумываться.

— На самом деле, нет.

— Даже Мэган?

— Ни за что. А что, она тебе нравится или что-то в этом роде?

— Нет, — отрезал он.

— Боже, ладно.

— Ты такой... — Он бросил палку в огонь. — Иногда ты бываешь таким глупым.

Я нахмурился.

— Чего-о?

— Давай просто вернемся.

Он начал запихивать одеяла в рюкзак. Вместо того чтобы медленно вылить воду на огонь, он разбрызгал ее так, что поленья зашипели, а пепел и искры дико взметнулись ввысь.

— Эй, остынь, — сказал я.

Я догнал несколько искр и затоптал их пяткой.

Джейми пошел прочь, луч его фонарика покачивался, и я побежал следом.

Уже на краю футбольного поля я схватил парня за плечо.

— Да что с тобой такое? — выходя из себя, зарычал я.

Он повернулся и изо всех сил толкнул меня. Я был крупнее Джейми, но он застал меня врасплох. Я отлетел назад, растянувшись в траве. Мое смятение переросло в ярость. Я вскочил и толкнул его в ответ. Он рухнул, свалив меня, и мы скатились на несколько футов по склону, пиная и толкая друг друга.

А потом Джейми поцеловал меня. Я чувствовал его губы, язык, зубы и руки на своем лице.

Я сплюнул и замахнулся на него. Мой кулак попал в уголок рта, расплющив его нижнюю губу по зубам. Слюна или кровь расчертили суставы мои пальцев. Но Джейми не отпустил. Оплел меня своими руками и ногами.

— Ты мне так нравишься, — яростно прошептал он. — Калеб, ты мне очень нравишься.

Я перевернул его в траве. Мои пальцы впились в его плечи. Между ног я был твёрдым. Мне стало интересно, чувствует ли Джейми это сквозь свои джинсы. Я чувствовал его стояк, как жезл на своем бедре. Я задержал дыхание и снова грубо перевернул его. Трение ощущалось приятным, но этого было недостаточно. Я боролся с его руками, прижимая их к траве. А он все пытался обхватить меня ногами. Я толкнулся, и Джейми толкнулся мне навстречу.

В медпункте, который находился между футбольным полем и Длинным Домом, загорелся свет. Я слез с Джейми и, тяжело дыша, опустился на колени в траве. Я не мог посмотреть на него. Знал, что его глаза будут сиять.

Я встал и побежал прочь к Длинному Дому.

Глава 8

На следующее утро, когда прозвенели будильники и все ребята встали и начали готовиться к новому дню, я остался в постели. Меня никто не беспокоил. Преимущества сердечно-легочной реанимации для почившей дамы.

После того, как все ушли вниз, Джейми прокрался обратно. Я слышал его робкие шаги, приближающиеся к моей койке.

— Калеб, — прошептал он.

Я был накрыт одеялом с головой, а голову еще засунул под подушку.

— Оставь меня в покое, — сказал я.

— Так и сделаю, но послушай, пожалуйста. Никому не говори… прошу тебя. Если мои родители узнают, они меня вышвырнут.

«Как и мои», — подумал я. Лицо горело от стыда.

— Калеб? — Его голос дрожал.

— Уходи. Серьезно. Я плохо себя чувствую.

Даже тогда, как бы ни чувствовал себя сбитым с толку и расстроенным, я с трудом переносил, что приходилось проявлять жестокость по отношению к Джейми.

Он тоже ушел вниз.

Я не мог заснуть, поэтому прислушивался, как воспитанники пришли завтракать, как после бродили по Длинному Дому, разговаривая и смеясь. Все было так же, как обычно. Голубь курлыкал на крыше. Кто-то уронил тарелку и закричал. Я думал о Джейми.

И вместе с тем, ничто уже не было прежним.

Я сел в постели и стал читать Библию. Сначала прочитал историю Калеба, одного из двенадцати разведчиков, посланных Моисеем, чтобы осмотреть Ханаан. Из двенадцати только Калеб и Иисус Навин доверяли Богу; только они верили, что Ханаан может быть завоеван.

Я должен был стать таким человеком.

Я искал, пока не нашел историю Давида и Ионафана(Прим. пер.: Библия. Первая книга Царств. Глава 18). Я прочел ее вслух тихо, для себя. «И когда Давид закончил говорить с Саулом, душа Ионафана соединилась с душой Давида, и Ионафан полюбил его, как свою душу. И взял его Саул в тот день и не позволил ему возвратиться в дом отца его. Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой».

Однажды в церкви, которую мы посещали с семьей, проповедник рассказывал о Давиде и Ионафане. «Между ними не было неправильной любви», — сказал он. Эти слова поразили меня: неправильная любовь. Позже я спросил отца, что имел в виду проповедник, и папа описал это как «грех гомосексуализма».

Я думал о Ионафане, который снял свою робу, одежду, свой меч, лук и пояс и отдал их Давиду. Думал о том, как они целовались и плакали, когда расставались.

Наконец, я переключился на песнь, которую написал Давид, когда узнал о смерти Ионафана.

«Как пали сильные на брани! Сражен Ионафан на высотах твоих. Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской». (Прим. пер.: Библия. Вторая книга Царств. Глава 1)

Я вздрогнул и захлопнул Библию. Вытер горячие слезы с глаз, встал и принял душ.

Мне словно стало снова пятнадцать. Тело отказывалось расслабляться. Я зарыдал сильнее и стал прикасаться к себе, пытаясь думать о Мэган, но, в конце концов, мысли вернулись к Джейми, его мягким волосам и ногам вокруг меня.

Я спустился на кухню вовремя, чтобы помочь приготовить обед.

Я не мог вечно прятаться в общежитии. Можно было уехать домой, – случай с миссис Кэнон предоставил мне прекрасное оправдание – но уезжать не хотелось.

На кухне, похоже, все смотрели только на меня. Было ли так и раньше? Я не мог вспомнить. И не поднимал глаз.

— Тебе лучше? — спросил Джед.

Я быстро кивнул.

— Да, спасибо.

Мистер Клэйп заглянул на кухню.

— У тебя все в порядке, Калеб?

— Я в порядке, да.

— Потрясающе.

Он тупо показал мне большой палец вверх.

Мэган застенчиво улыбнулась. Я заставил себя улыбнуться в ответ.

Потом я увидел Джейми. Он стоял у задней стойки, нарезая маленькие круглые булочки. Его нижняя губа была опухшей и бордово-синей с одной стороны, с неприятной красной раной в том месте, где мой кулак рассек кожу. Я держался изо всех сил, чтобы не содрогнуться.

Я закончил то, что делал, – вытирал кухонный инвентарь – а потом подошел и встал рядом с Джейми.

— Доброе утро, — сказал я.

— Привет. — Он застенчиво облизнул нижнюю губу и покраснел. Друг не смотрел на меня. — Сегодня горячие булочки с индейкой.

— Да.

Он пододвинул ко мне мешок с булочками. Его рука дрожала.

Я огляделся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за нами кто-нибудь. Джед был в посудомоечной комнате. Генри и Хейли нарезали ветчину. Мэган, Крис и Эрик убирали обеденную зону, а Линдси и миссис Ламис работали над меню за одним из столиков.

Я вытащил разделочную доску и стал разбирать булочки на половинки. Они были уже порезанными, но настолько дрянно, что мы всегда нарезали их заново.

— Как твоя... — я быстро моргнул. Возможно, мне стоило держаться от него подальше.

— Ох, все нормально. Не болит. Я рассказал всем, как я, — он прочистил горло, — упал, когда мы гуляли вокруг озера прошлой ночью, и ударился о камень.

Слезы затуманили мне глаза. Я положил нож и вышел из кухни, мимо холодильников через сетчатую дверь на парковку, а затем поднялся на холм, в лес. Я не мог ни закричать, ни ударить по чему-либо; я был слишком близко к хижинам. И продолжал идти, пока мышцы на ногах не начали гореть. А потом вернулся назад.

Мэган зависала у холодильников.

— Эй, — окликнула она. — Ты в порядке?

— В порядке. — Я собрался. — А что?

— Ничего. Генри сказал, что ты ушел расстроенным.

Я потер лицо, желая придать ему немного цвета. Люди смотрели на меня слишком внимательно. Я решил разыграть ту карту, которую была беспроигрышной.

— Полагаю... это запоздалая реакция на произошедшее с миссис Кэнон.

— Правда? — Мэган заколебалась, затем подошла ко мне и обняла.

Я обнял ее в ответ и притянул ближе к себе. Она крепко обнимала меня, наверное, потому что я ей нравился. Я же – потому что пытался хоть что-то почувствовать. Ее грудь была плотно прижата к моей. Сердце девушкияростно колотилось. Мэган была крошечной, как хрупкая птичка, и я чувствовал запах ее цветочного шампуня. Но что касается желания, то тут я не чувствовал ничего.

— В любом случае, — я разорвал объятия, — спасибо.

— Ты можешь поговорить со мной в любое время.

Она обхватила меня за плечи.

Я грустно ей улыбнулся.

— Да, спасибо.

Я вернулся к задней стойке и взял нож. Джейми взглянул на меня.

— Прости, — сказал я монотонным голосом. — Тебе следует быть осторожнее ночью. Честно говоря, это касается нас обоих.

— Ты прав.

— Я имею в виду, что если мы сделаем это снова, то должны быть более осторожными.

Его руки на мгновение замерли.

— Да. Так... хорошо на свежем воздухе.

Я кивнул и продолжил разделять булочки.

Наконец я понял, что чувствовали другие молодые люди: вспотевшие ладони, невозможность отвести от Джейми взгляд, взвешивание каждого сказанного слова. Я больше не знал, как вести себя нормально; не мог вспомнить, как выглядело это нормальное. Мне не терпелось остаться с Джейми наедине. Больше ничего не имело значения.

А поскольку я ждал вечера, день тянулся.

После того, как все отряды поужинали, сотрудники прибирались, ели и тусовались около Длинного Дома. Генри захотел поиграть со мной в аэрохоккей. Мне пришлось; было бы странно сказать «нет».

Джейми выглядел таким же взволнованным, как и я. Он устроился на кушетке возле пианино, и Хейли, самая юная девушка в штате персонала, села так близко, что практически оказалась у него на коленях. Я продолжал следить за ними, но все же старался не смотреть.

В какой-то момент она почти прикоснулась к его опухшей губе.

Он засмеялся и отстранился. Наши взгляды встретились на мгновение и быстро разлетелись. Я рассматривал пол, стул, стену.

Наконец, Мэган направилась к Зеленой комнате.

— Ребята, не хотите посмотреть фильм? — спросила она.

— Конечно.

Генри воспользовался тем, что я отвлекся и забил еще один гол.

— Чувак, ты сегодня полный отстой. — Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.

Джейми что-то сказал Хейли и ушел наверх.

— Да, я, возможно, присоединюсь к вам, ребята, — сказал я. — Но не ждите меня.

Когда я поднялся в общежитие, Джейми был уже тепло одет для ночной прогулки, рюкзак висел за плечами.

— Я собираюсь прогуляться, — сказал он.

— Конечно. — Я рылся в своей сумке. — Не ходи в лес один.

— Не собирался. Я подожду.

— Ладно. — Я надел толстовку и засунул фонарик в задний карман. Подождал на лестнице, убедившись, что столовая пуста, а затем поспешил к задней двери.

Пробираться наружу еще никогда не было таким экстримом.

Я подумал о Джейми, ждущем возле леса, и перешел на бег. Он все еще боялся темноты, не важно, признавал это или нет.

Я догнал его на футбольном поле.

Я бежал вслепую, но у него был включен фонарик. Он сразу же выключил его.

— Ой, ты бежал, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Да. — Я боролся с желанием продолжать бежать – даже схватить его за руку и взлететь. Мы будем в безопасности в лесу. Ночью туда никто не ходил.

— Можно я включу свой фонарик? — прошептал он.

Мне хотелось засмеяться.

— Конечно. Вот. — Я включил свой.

— Спасибо. Одного достаточно.

Мы молча пошли пешком к Каунсил-Рок. В моих мыслях продолжала крутиться строчка из прочитанного: душа Ионафана соединилась с душой Давида. Когда мы подошли к каменному алтарю, мое сердце по-настоящему сильно забилось. Я выключил фонарик, и Джейми прижался к моей руке, когда ночь сгустилась вокруг нас.

— Дай мне секунду послушать, — прошептал я.

Он вцепился в рукав моей толстовки.

В лесу хрустнула палка. Чьи-то маленькие коготки быстро пронеслись по стволу дерева, и светлячки поднялись в воздух сквозь мрак.

— Все в порядке, — сказал я через некоторое время. За нами никто не последовал.

Я чувствовал Джейми, обнимал его, сжимал его. Мы опустились на колени.

— Одеяло, — пробормотал я, вытаскивая одно из рюкзака. Я расстелил его поверх листьев и палок, и мы легли, цепляясь друг за друга. Оба слегка возились, как будто боролись. Я коснулся его губы, и Джейми зашипел.

— Прости. Мне так жаль.

— Мне все равно, — сказал он. — Я просто не знаю, как...

Я чувствовал его дыхание на своем лице и эрекцию через джинсы. Мне потребовалось время, чтобы понять, что он имел в виду. Джейми не умел целоваться. Я моргнул в темноте.

— Я тоже, — прошептал я.

— Ты никогда не пробовал? — Похоже, он был удивлен этим.

— Нет. Конечно же, нет.

Мои зрачки быстро приспосабливались к темноте. Я мог различить блеск его глаз, контур лица. Я прижался к его рту и осторожно провел языком сначала по губам, затем по зубам. Его язык коснулся моего. И меня словно насквозь прошило током.

Мгновение назад я очень боялся прижать свою эрекцию к нему, но соприкосновениеязыков изменило это. Я перекатился на Джейми и соединил наши губы. Он проводил руками по моей груди и бокам, пока я потирался своим пахом о его. Я схватил Джейми за волосы и пропустил сквозь них пальцы. Вскоре мы уже двигались осознанно; листья хрустели, когда мы раскачивались вместе. Я кончил в трусы. И укусил Джейми за плечо, чтобы заглушить стон.

После этого я обнимал его и думал, кончил ли он тоже. Я так и не смог спросить. Обсуждать – означало признать, что я это сделал.

— Прости. — Я вытащил руки из его волос. Казалось, будто шелк скользит сквозь пальцы.

— Нет, мне это нравится, — быстро сказал он.

Я сел, изо всех сил стараясь не обращать внимания на мокрое пятно в штанах. Джейми сел напротив.

— Теперь мы можем развести костер, — сказал я, потому что почувствовал его беспокойство в темноте.

— Ладно. Если ты хочешь.

— Хочу. Все же нам следует быть осторожными.

Я включил фонарик и начал разводить огонь. В наш первый ночной поход мы собрали кучу хороших палочек и щепок. В лагере мы даже взяли немного волокна из сушилок.

Наши руки и ладони соприкасались, пока мы работали над костровой ямой. Каждый контакт пробивал, словно заряд. Я хотел выключить фонарик, перестать разводить огонь и снова взобраться на Джейми. Вместо этого я чиркнул спичкой и поджег щепки. Мы слегка отодвинулись друг от друга, когда свет костра окутал поляну кольцом.

Раньше свет казался безопасным, а тьма – зловещей. Теперь же то, что раскрывал свет, было рискованным. А темнота стала спасением.

— Никогда вблизи лагеря, — тихо сказал я. — Мы никогда не сможем. Никто никогда не должен узнать.

— Да.

— Как ты понял? — Я наблюдал за Джейми.

Он глубоко вздохнул.

— Я не знаю. Ты мне всегда нравился. Мне было грустно, когда мы стали старше, и все изменилось. Ты стал…

Его лицо светилось в свете костра.

— Каким? — мягко спросил я.

— Ты стал так хорошо выглядеть.

Я обратил свой взор на пламя. «Как и ты», — подумал я. Я закрыл глаза и сцепил пальцы на шее, сжав их.

— Ты думаешь, это пройдет?

— Может быть, если будем молиться. Я не знаю.

— Должны ли мы?

Некоторое время он молчал.

— Мне будет очень одиноко, если это все пройдет, — наконец сказал он. — Я счастлив прямо сейчас. У меня такое чувство, будто я сплю.

Я слегка наклонился, чтобы наши ноги соприкоснулись. Взял его руку и сжал на одеяле. Если бы кто-то еще оказался в лесу ночью, то увидел бы только двух друзей, сидящих у костра. Они никогда бы не узнали и никогда не смогли бы догадаться, что моя душа соединилась с душой Джейми.

Глава 9

Когда-то давным-давно лагерь «Апачи» казался самым безопасным местом на земле. Раньше я полагал, что весь лагерь существовал в каком-то священном пузыре. Думал, что там всегда царит лето. Был уверен, что ничто не может повредить мне.

Теперь же ходил по лезвию бритвы.

Я не мог слишком долго смотреть на Джейми. Не мог проводить слишком много времени, разговаривая с ним или даже думая о нем. Если видел его, выходящим из душа с полотенцем вокруг талии, то мгновенно возбуждался. Конечно, все сотрудники знали, что мы с Джейми лучшие друзья, но не мог ли один неверный взгляд одного из нас на другого привести их к догадке?

Теперь казалось совершенно очевидным, что на самом деле происходило между мной и Джейми. Многие вещи начали обретать смысл: и моя любовь к лагерю, и чрезмерно опекающее отношение к другу, и безразличие к девушкам, и восхищение атлетами.

«Почему это случилось со мной? » — спрашивал я Бога в своих вечерних молитвах. Почему на меня была взвалена эта тяжкая ноша? Я знал, что Бог не жесток, но что могло побудить меня бороться желаниями, которые ощущались такими естественными?

Следующей ночью мы с Джейми снова пробрались к Каунсил-Рок. Между нами все повторилось снова, так же, как и в прошлый раз. А потом, когда мы выпили газировку и потушили огонь, я снова потянулся к парню.

Тот факт, что Джейми инициировал контакт в ту первую ночь, поразил меня. Мне потребовалось мужество, чтобы прикоснуться к нему, даже зная, что он этого желает. Часть меня почти всегда ожидала, что он вот-вот назовет меня извращенцем и оттолкнет.

— Ты не возражаешь? — спросил я, снова забираясь на него.

Он быстро покачал головой.

— Я этого хочу.

Мы уже довели до совершенства позицию, которая позволяла идеально соединить наши тела. Джейми лежал на спине, его ноги были слегка согнуты и широко раздвинуты, а я становился на колени, перекинув через него ноги и оседлав бедра. Мы оставались полностью одетыми. Большую часть движений совершал я. Однако Джейми прижимался ко мне, упираясь пятками в землю, и трогал всего.

На следующий день после завтрака мы с Мэган оказались дежурными по мытью посуды.

— Эй, а куда ты ходишь по вечерам? — спросила она.

Я оцепенел.

Мэган продолжала ополаскивать посуду, не обращая внимания на мою панику.

— По вечерам? — я взял себя в руки.

Я был рад отгородиться завесой пара в посудомоечной. Направил струю воды на сковороду в углу и отошел. В ушах звенело.

— Да, вы с Джейми никогда не проводите время с нами.

Притворялась ли она, изображая равнодушный тон? Видела ли, как мы уходим из лагеря? Могла ли следить за нами? Мои ноги дрожали.

Если родители вышвырнут меня, у меня не останется ничего, никого. А я любил свою семью, любил свою церковь. Я представил, как все это уходит прочь. Ничто не может быть соразмерно этой потере.

— «Зеленая Комната», — выпалил я. — Мне не нравится туда ходить.

Мэган нахмурилась, глядя на меня.

— Ох, Калеб. — Она погладила мою руку. — Почему ты мне не сказал?

Я хотел отодвинуться, но чувствовал себя загнанным в угол, как будто должен был позволить ей ко мне прикоснуться. Я проглотил страх, поднимающийся к горлу.

— Мы с Джейми молимся об этом. По вечерам. Это помогает. Давай заканчивать уборку.

Я включил конвейер, который должен был подвести нам следующий поднос с посудой. Криво поставленная тарелка накренилась. Я бросился, чтобы удержать ее. Какой-то идиот положил нож лезвием в щель за тарелкой. Оно порвало мне перчатку и порезало кожу ладони. Боль была отчетливой и отрезвляющей.

Я зашипел и отпрянул. Кровь брызнула на белые пластины. Я сжал кулак, затем медленно разжал пальцы и наблюдал, как кровь стекает по руке. Голос Мэган казался тихим и далеким. Звон в ушах прекратился.

***

Мисс Баклэнд промыла и перевязала мою рану.

— Порез неглубокий, — сказала она, — но тебе следует взять выходной, чтобы дать ему возможность затянуться. Я посмотрю еще раз завтра.

Я кивнул и поблагодарил ее. Хотелось как можно скорее покинуть медпункт, что огорчило меня. Раньше я любил проводить время с мисс Баклэнд. Теперь волновался, что она может видеть меня насквозь. У нее были глубоко посаженные маленькие глаза и ровные, жесткие черты лица, которые напоминали камни. Она была мудрой. К тому же никогда не была замужем и не походила на других женщин в лагере – ни физически, ни психологически. У меня росло предчувствие, что мы одинаковые.

— У тебя все в порядке со всем остальным? — спросила она.

Я был на полпути к двери.

— Ага.

— Ты уверен? — Ее глаза впились мне в спину.

— Да, я в порядке.

Я быстро вышел.

Джейми ждал в общежитии. Эрик и Генри дремали на своих койках. Я сел на свою и начал расшнуровывать ботинки.

— Как твоя рука? — прошептал Джейми.

Я взглянул на него. Беспокойство отражалось на его лице. Я резко покачал головой и продолжил исследовать свои кроссовки.

— В порядке. Неглубокий порез. Мне не следует работать до конца дня. — Я понизил голос еще на одну ступень: — Мэган хотела, чтобы мы присоединились ко всем сегодня вечером, так как всегда отсутствуем. Хотя мне не хочется ничего делать.

Чтобы прояснить, что я имею в виду, – что мы абсолютно никак не могли пойти к Каунсил-Рок той ночью – я отцепил свой рюкзак от столбика койки и засунул его под кровать.

— Нет проблем, — ответил он. — Я посмотрю, чем заняты все остальные.

— Круто. — Я забрался в спальный мешок и свернулся калачиком, лелея свою пульсирующую руку.

Следующие три дня почти непрерывно шел дождь. Лагерь «Апачи» превратился в свинарник. Грязь текла по грунтовой дороге, поля превратились в болота, и никакая уборка не могла уберечь Длинный Дом от грязи. Мне было жаль воспитанников – они походили на грустных гномов, спешно перемещающихся с места на место в своих пончо, – и мне было жалко себя. Мы с Джейми не могли улизнуть в такую погоду.

Я подавлял свое желание каждую секунду каждого дня. Это было все равно, что держать мустанга в крошечном загоне: ни побегать, ни побрыкаться, никакой свободы.

Койка Джейми примыкала к моей, и я лежал по ночам, слушая дождь и его. Время от времени он переворачивался и кашлял, поэтому я знал, что у него такие же проблемы со сном, как и у меня. Я держал себя в руках и не пытался ничего предпринять.

Для банкета в смене для мальчиков мистер Клэйп остановился на истории Даниила во рву львином (Прим. пер.: Книга пророка Даниила. Глава 6).

— Нам нужно выложиться на полную, — сказал он, — сделать это по-настоящему особенным, поскольку этот дождь испортил нам так много вечерних развлечений.

Джейми предложил нарисовать львов, которые будут украшать Длинный дом. Я помог ему найти картинки и нарисовал карандашом львов почти в натуральную величину на больших кусках картона. Поскольку лагерь заказывал еду оптом в Sysco(Прим. пер.: американская многонациональная корпорация, занимающаяся маркетингом и распространением продуктов питания, мелкой посуды, кухонного оборудования и столовых приборов), недостатка в картоне у нас не было. Пока Джейми раскрашивал львов, я сделал кости из мятой газеты, липкой ленты и акрилового грунта Gesso.

Работали, в основном, молча. Наше взаимодействие на публике было напряженным, поскольку никто из нас не знал, как себя вести. Это должно было быть легко, мы обязаны были вести себя так, как всегда, но то, как мы вели себя раньше, теперь казалось слишком рискованным.

Даже когда оставались наедине, я не говорил и не делал ничего необычного. В стенах лагеря не существовало настоящего уединения, особенно когда все находились внутри из-за дождя. Кто-то всегда мог появиться из ниоткуда или оказаться в пределах слышимости.

Львы Джейми были прекрасны. Я знал, что он рисовал дома, но сам никогда не видел его мастерства.

— Это просто потрясающе, — сказал я однажды вечером. Джейми сидел на полу, склонившись над картоном. Задняя часть его рубашки немного приподнялась, обнажив полоску на спине и резинку боксеров. Я мог видеть, как выступали его позвонки. Я никогда в полной мере не касался кожи на его теле. Голова закружилась от этой мысли. — Ты удивительный. Замечательный художник.

— Спасибо. — Он сел прямо и нахмурился, посмотрев на темное окно. Краска покрывала его футболку и руки. Волосы были собраны в хвост сзади, но несколько свободных прядей упали на щеку. — Знаешь, такое ощущение, что эта погода меня доконает.

— Я знаю, — ответил я.

Он стиснул зубы. На челюстях заиграли желваки. Он взглянул в сторону «Зеленой Комнаты», затем на общежитие.

— Правда? Мне кажется, будтоя схожу с ума.

— Расслабься, — пробормотал я.

Бросив на него предупреждающий взгляд, я вернулся к обматыванию скотчем пачки газет. Допрос Мэган напугал меня. Возможно, Джейми упускал из виду нашу потребность в осторожности, но я – нет.

— Нет, я не могу. Я чувствую, что если дождь не утихнет, ничего хорошего не будет.

Я заставил себя продолжать смотреть на свой проект.

— Что ты имеешь в виду?

— Я чувствую, что…теряю контроль.

— Может, тебе нужно сделать несколько отжиманий и принять душ, хорошо? Скоро на улице прояснится. Остынь.

Мое сердце колотилось в груди. Я встал и направился к лестнице.

Он поднялся и побежал за мной.

— Душ? Да ладно, это ведь не то же самое.

Я повернулся к нему.

— Не надо, — отрезал я. Мой страх перерос в гнев. — Не надо.

Джейми нахмурился и попятился.

Добравшись до общежития и поднявшись наверх, я последовал своему собственному совету. Сделал пятьдесят отжиманий, затем пятьдесят приседаний и принял обжигающий душ.

Мне кажется, будто я схожу с ума. Я чувствую, что теряю контроль.

— Пожалуйста, — прошептал я, с моих губ брызнула вода.

Это была молитва в никуда. Скоро должно было выйти солнце. Я передернул, думая о коже Джейми. Это не одно и то же. В этом он был абсолютно прав.

Когда я вышел из душа, Джейми чистил зубы. Он посмотрел на меня в зеркало. Глаза были покрасневшими.

Иногда я мог поклясться, что ему не больше девяти лет. Он остался ребенком, счастливым глупцом, а на меня легла вся тяжесть взрослой жизни.

В тот момент в ванной больше никого не было, поэтому я позволил ему пялиться на мою грудь и руки.

— Прости, — пробормотал он.

Я слегка улыбнулся.

— Скоро на улице будет хорошо. Я не могу дождаться.

Он кивнул и сунул зубную щетку обратно в рот. Я так хотел его утешить, но не мог. Не здесь.

Как я и предсказывал, и ни минутой ранее, дождь прекратился в последний день смены для мальчиков. Тучи рассеялись, и июльское солнце поднялось в небо. Дорога к лагерю высохла. Тепло выпаривало сырость из травы, оставляя влажными только канавы и долины. Дети в лагере были повсюду, их пронзительные голоса звенели в воздухе. Во второй половине дня сотрудники играли во фрисби. Я присоединился к ним. Это было похоже на рай: бегать, прыгать до изнеможения. Джейми и Хейли сидели на траве и смотрели.

На банкете мы подавали говядину, картофельное пюре, подливку, стручковую фасоль и рулеты, а на десерт – мороженое. Львы – пятеро из них – были приклеены на скотч на стенах в столовой. Мы сложили кости стопками возле окна выдачи блюд. Для столов Микаэла сделала центральные украшения из камней и палочек.

В завершение зажгли факелы Тики по всему Длинному Дому. Видимо, их оказалось слишком много. Столовую наполнила дымка. Даже после того, как мы погасили несколько факелов, завеса сохранилась. Но дети были очарованы. В ту ночь войти в Длинный Дом было все равно, что войти в пещеру. Кости, львы и дымка сошлись идеально.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сказал мистер Клэйп, хлопая Джейми по плечу. — В лагере никогда не случалось ничего такого.

Дети поели, персонал спел для них в последний раз, а затем мы прибрались и наслаждались нашим собственным ужином. Джейми был оживлен, весело болтая с Крисом и Эриком. Я почти никогда не видел его таким. Я знал, что является причиной такого настроения.

Той ночью, пока другие сотрудники привязывали пустые консервные банки к машине мистера Клэйпа, мы с Джейми ускользнули. Перебежали футбольное поле. В лесу мы взялись за руки и прошли к Каунсил-Рок.

Лес по-прежнему был сырым, но нам было все равно. Мы просто положили дополнительные одеяла.

— Прости меня, — выдохнул Джейми, потянув меня вниз.

— Не надо. Это мне жаль. — Я возился с его джинсами. — Ты напугал меня.

Подбадриваемый моими действиями, он начал расстегивать мои джинсы. Я расстегнул молнию и заколебался. Он тоже. Хотел бы я посмотреть.

Я осторожно стянул с него боксеры, а он с меня. Никогда не забуду это чувство – оно останется со мной до самого последнего вздоха – его рука на мне, а моя на нем. А затем наши тела соприкасаются там. Он был горячим чуть меньше. Кожа его члена была на удивление мягкой. Когда я взобрался на Джейми, он втянул воздух, как будто ему было больно.

— Что такое? — прошептал я.

— Т-так хорошо… — Он вцепился в мои ребра под рубашкой.

Его кожа... Я поднял его толстовку и погладил твердую гладкую поверхность груди. У меня были волосы там, где у него их не было. Даже вокруг члена у Джейми был только тонкий редкий пушок.

С рубашками, собранными под мышками и брюками, спущенными до тазовых косточек, мы терлись друг о друга. Джейми кончил быстро. И после этого стало скользко и легче двигаться. Я кончил через мгновение, резко выдыхая в его волосы.

— Никакого костра сегодня, — сказал я.

В любом случае, вся древесина была слишком влажной. Я собирался сам согревать его, своим телом поверх.

Той ночью мы занялись этим еще дважды. Джейми набрался храбрости и спустил руки вниз по моей спине, забравшись под боксеры. Его пальцы, сжимающие мои обнаженные ягодицы, заставляли меня двигаться быстрее, жестче. В свою очередь, я обнаружил, что его соски были невероятно чувствительными.

Мы не подумали взять с собой что-нибудь, чем можно было обтереться, поэтому пришлось стянуть рубашки через весь этот беспорядок. Нижнее одеяло было грязным и мокрым.

— Стирка, — пробормотал я, завернув его в более чистое одеяло.

Джейми начал смеяться.

— Что? — усмехнулся я.

— Ты, и это твое, — он передразнил мой низкий голос, — стирка. Всегда так серьезно.

— Что, ты не станешь стирать свою рубашку?

— Я не знаю, ты собрался стирать сегодня?

Я усмехнулся и покачал головой.

— Не знаю. Может и сегодня. — Я швырнул рюкзак на каменный алтарь и взял лицо Джейми в руки. — Может и сегодня.

Мы соприкоснулись лбами. Он перестал смеяться и положил руки мне на бедра.

Я медленно поцеловал его. Это было легко, целоваться, а может, мы наконец-то натренировались в этом.

— Я бы хотел, чтобы мы были в постели, — сказал Джейми на обратном пути.

Я сжал его руку.

— Я тоже.

— И я бы хотел, чтобы у нас было больше времени.

— Есть еще три смены, — ответил я.

— Да, но семейный лагерь и футбольный всего по неделе.

— И что? Подростковый лагерь рассчитан на две недели. Это месяц.

— Месяц – это недолго.

— У нас есть сотовые телефоны, — сказал я. Я отпустил его руку, когда мы приблизились к футбольному полю. — И электронные почты.

Он крепко обнял меня.

— Даже с учетом месяца, у нас почти не остается времени. Слишком тяжело находиться рядом со всеми. Я ненавижу это.

Я вздохнул и отодвинул его.

— Перестань, ладно?

Я не знал, что он хотел от меня услышать – да и что я мог сказать. Если Джейми был настроен чувствовать себя несчастным, то для его страданий существовал бездонный источник топлива. Наша ситуация была больше плохой, чем хорошей. Единственное хорошее, что мы могли надеяться получить – это факт, который я уже принял, – украденные моменты в лесу и сознание того, что мы заботимся друг о друге. Этого должно было быть достаточно.

Он засунул руки в карманы и уставился в землю.

— Джейми... — Я слегка ударил его по плечу. — Ты должен помочь. Мне ведь тоже тяжело, понимаешь? Ты должен помочь сделать эту ситуацию проще. Не усложняй.

Некоторое время он размышлял. Я закрыл глаза, потому что свет луны падал на нас, и я мог видеть его волосы и лицо, и хотелось прикоснуться к нему.

— Тебе действительно тяжело? — спросил он.

Когда я открыл глаза, он смотрел на меня с безудержной нежностью.

Я кивнул и сдержанно улыбнулся.

Может быть, однажды я расскажу ему: иногда было так плохо, что я принимал почти обжигающий душ. Я скользил пальцами вверх и вниз по страницам псалмов, пока на пальцах не появлялись порезы. Вдавливал ладони в глаза, прижимался лицом к подушке, но никогда не кричал.

Желать Джейми и быть неспособным что-либо с этим поделать, было все равно, что гореть заживо, но внутри, где никто не мог этого видеть. И я должен был улыбаться и вести себя нормально, день за днем находиться в таком состоянии всю оставшуюся жизнь.

— Ступай, — сказал я, подталкивая его к Длинному Дому. — Я скоро буду.

Глава 10

Рэйчел решила не работать в подростковой смене, за что я был молчаливо ей благодарен. Присутствие сестры невероятно осложнило бы ситуацию. У нее уже сформировалась привычка вторгаться без предупреждения, когда ей было угодно, в мою комнату, спальню, машину, класс, общежитие в лагере. Я легко мог представить, как она выслеживает нас с Джейми в лесу. От этой мысли кровь стыла в жилах.

Еще у меня возникло достаточно проблем с тем, чтобы заставить Джейми понять, что мы не можем ходить к Каунсил-Рок каждую ночь или даже каждую вторую ночь.

Я разработал простой знак, чтобы сообщать, по каким ночам мы будем ускользать. Если я вешал рюкзак на койку, это означало, что ночь хорошая. Если клал рюкзак под кровать, значит, остаемся дома.

Две или три ночи в неделю казались мне подходящими. Джейми, конечно, ненавидел это. Часто, придя в общежитие, я обнаруживал, что он вытащил мой рюкзак и повесил на койку, как будто мог решать за меня. Это зрелище заставляло меня улыбаться, но еще вызывало и нотку страха, которая вибрировала внутри до конца вечера.

Однажды после ужина Эрик предложил всем потусоваться в спортзале.

— Конечно, — сказала Хейли, — но я не играю в баскетбол.

— Я в деле, — сказал я.

Джейми нахмурился, глядя на меня.

— Разве мы не собирались прогуляться сегодня?

— Э-э, разве? — Я быстро посмотрел на него. Веди себя нормально. Скажи что-нибудь нормальное. Я сделал знак Генри. — Не мог бы ты передать булочки?

Генри рассмеялся.

— Чувак, ты еще не доел ту, что у тебя на тарелке. — Он усмехнулся и кинул мне булочку.

Я невыразительно засмеялся и поймал ее возле своей груди.

— Заткнись. Я голоден. — Я засунул недоеденную булочку в рот.

— Значит, сегодня вечером без совместной молитвы? — настаивал Джейми.

Я не мог поверить, что он это делал. Жевал и пялился на него.

— О, вы, ребята, молитесь вместе? — спросил Эрик. — Это потрясающе.

— Да, но мы можем перенести это на завтрашний вечер, — сказал я.

— Ладно. Без разницы.

Джейми оттолкнулся от стола и побежал наверх, не убрав свою тарелку. Я разорвал вторую булочку пополам. И отчетливо представил, как швыряю Джейми в стену. Именно так, или как умоляю его перестать рисковать всем.

— С ним все в порядке? — спросила Мэган.

— В порядке, — быстро ответил я. — Он просто не любит спорт.

— Мой промах, — сказал Эрик. — Я не знал, что у вас есть планы.

— Нет, у нас не было планов. — Я поставил пустую тарелку Мэган на свою. — Помоешь со мной посуду?

Ее лицо засветилось.

— Конечно.

Я неловко флиртовал с Мэган весь оставшийся вечер. Сказал, что мне нравится ее рубашка. Пока складывали чистую посуду в стопки, то намеренно делал так, чтобы постоянно соприкасаться. Может быть, я и слишком сильно перегибал палку, но Мэган, похоже, этого не заметила.

Лично я решил не проверять Джейми, который дулся в общежитии. Планы. Эрик на самом деле говорил о моих планах с Джейми как о свидании. А тот устроил истерику на глазах у всех. Люди заметили. Мэган заметила.

— Джейми не придет? — спросила она, когда мы направились в спортзал.

Я пожал плечами.

— Откуда мне знать?

— Ну, не знаю, может, потому что вы, ребята, всегда не разлей вода? — Она засмеялась. — Скажи, а ему кто-нибудь нравится?

Я был в холодном поту с самого ужина. Пока совершал какие-то движения – ел, убирался, притворялся, что флиртую, – мне казалось, словно я наблюдаю за собой со стороны.

— Джейми? Нет, насколько я знаю. — Мое сердце билось поверхностно и часто.

— Разве это не кажется странным?

— Странным? Нет. Он, э-эм... нет, он, кажется, упоминал какую-то девушку из своей церкви дома. Точно, думаю, что дома есть девушка, которая ему нравится. А также Джейми очень верующий. Это поразительно. —Я придержал для Мэган дверь спортзала. Я уже давно не знал и не заботился о том, что звучало адекватно. — Всегда ставит все, что касается Бога, на первое место. Подозреваю, он зол, что я не захотел сегодня вечером помолиться, но... мне хотелось потусоваться с тобой.

— Ну, теперь я чувствую себя виноватой. — Она потупилась. Стало очевидно, что ее это ужасно расстроило. — Эм-м, я спрашивала, потому что мне кажется, что он нравится Хейли. Точнее, знаю, что он ей нравится.

— О, правда?

— Да. Только не говори ему. Пожалуйста.

— Не скажу. Мы не обсуждаем такие вещи. И не так близки, как ты думаешь. — Я перегибал, но уже не мог удержаться. — Я имею в виду, мы с Джейми много говорим о духовном, но не о личном.

— Это именно то, что сказала Хейли. Мол, к нему нельзя подобраться ближе.

— Он просто на другом уровне. Я был бы счастлив, если бы молился и читал Библию хотя бы вполовину столько, как это делает Джейми. Я, эм-м, — я потер лицо, — все же отвлекаюсь на разные вещи.

— Я тоже. — Ее щеки стали красными, как помидоры. Наконец она оторвала взгляд от пола и посмотрела на меня. — У тебя все в порядке? Ты вспотел.

Я перевел дух.

— Просто немного нервничаю, разговаривая с тобой. Давай узнаем, какие на сегодня планы. — Я улыбнулся и пошел к остальным.

Все сотрудники, кроме Джейми, играли в вышибалы. Чудо, что меня не вывернуло ужином на корт.

После этого Мэган захотелось потусоваться. Я взял гитару, и мы сели на крыльцо. Мне нужно было заняться чем-нибудь успокаивающим. Я играл гимны, а она мурлыкала и подпевала. Мы просидели там почти до полуночи. К тому времени мои нервы были уже на пределе. Я чувствовал себя измученным и поверженным.

Я признался Мэган, что скучаю по семье – и это было действительно так, впервые за то лето – и по жизни дома. Сказал ей, что не уверен, что останусь на футбольную или семейную смены. И это тоже была правда.

— Похоже, что у тебя непростое время, — сказала она.

Я закрыл глаза. Она была милой девушкой; хотел бы я рассказать ей все.

— Я в порядке, — солгал я.

— Знаю, что ты хочешь, чтобы люди именно так думали.

— Да. Верно. Думаю, просто устал.

Мы обнялись и пожелали друг другу спокойной ночи.

Я поднялся по лестнице в общежитие и направился прямо к своей койке. Снял кроссовки, повесил рюкзак так, чтобы Джейми мог его видеть, и забрался в постель полностью одетым.

***

На следующий день настроение Джейми улучшилось. Я же чувствовал себя только хуже. Пропустил завтрак, – не было аппетита – и к полудню в животе появилась острая боль, похожая на ножевое ранение, хотя желания поесть по-прежнему не было. Я размазывал в обед еду по тарелке. За ужином дрожал и мерз. Все единогласно заявили, что я выгляжу больным.

Во время уборки Джейми отвел меня в сторону.

— Эй, нам не обязательно молиться сегодня вечером, если тебе нехорошо.

Он казался искренне обеспокоенным, и мне захотелось его ударить. Более того, тот факт, что молитва стала эвфемизмом для наших забав, вызывал отвращение.

— Нет, — ответил я твёрдым голосом. — Мы пойдем.

Он нахмурился.

— Ладно.

Той ночью я выскользнул первым, во время смены для мальчиков я изменил наш ритуал так, чтобы Джейми никогда не приходилось оставаться одному в темноте, и мы встретились около леса через десять минут. Увидев, что Джейми приближается, повернул к деревьям и пошел дальше.

— Эй. — Он побежал догонять меня.

Я не доверял себе, боясь накричать на него, поэтому промолчал.

— Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо? — спросил он.

— Нет. — Я вытер лоб тыльной стороной ладони. — Мне нехорошо.

— Может нам лучше вернуться? Я не хочу...

— Нет, — отрезал я.

— Ой. — Наконец он понял, что я зол. Он бежал за мной, как побитая собака, глядя в землю.

Когда мы достигли поляны, я сел на скалу и согнулся пополам, закрыв лицо руками.

Джейми сел рядом. Попытался коснуться моего плеча – я оттолкнул его руку.

— Подожди, — пробормотал я.

Не торопясь, рассказал ему все, что сказала мне Мэган – вопросы, замечания о нашей привязанности и его «странное» поведение – и о том, как чувствовал себя загнанным в угол, заставляя себя лгать и флиртовать с ней. От этих воспоминаний меня замутило. Мэган этого не заслуживала. Она была хорошим и добрым человеком. Но Джейми оставил меня одного разбираться с последствиями своей беспечности.

Когда он снова коснулся моего плеча, я сломался. Меня трясло, я был уже не в себе. Осыпал его ругательствами. Это был первый раз, когда я сквернословил в лагере. Дома я ходил в светскую частную школу, поэтому слышал, как выражались другие. И хотя мы с Рэйчел никогда не ругались при родителях, – даже такие слова как «моча» и «говно» были запрещены – в школе, среди друзей я время от времени произносил «черт возьми» и «проклятье», чтобы не казаться совсем уж не от мира сего. «Дерьмо» и «блядь» казались мне слишком неправильными, как оружие во рту, но они мне были нужны сейчас.

— Тебе, блядь, нужно взять себя в руки, — сказал я, — как ты, блядь, мог со мной так поступить?

Я объяснил ему, что это была худшая ночь в моей жизни. Я не преувеличивал.

Джейми положил голову мне на колени, как ребенок. Прижался щекой к бедру и сжал мои ноги.

—Прости меня, — пробормотал он.

Я сгорбился над ним, прикрывая. Цепляясь за него.

— Прекрати это, — приказал я. — Хватит плакать. — Даже я едва держался, хотя слезы дрожали на глазах.

— Почему тебе так легко? — Его слезы стекали на мои джинсы.

— Это не легко! — Я выдавил слова ему в макушку.

Это не было легко. Никогда. Было в десять раз труднее вынашивать свое вожделение, удерживать его внутри и нести ответственность за нас обоих, чем для Джейми, выплескивающего эмоции за столом на глазах у всех. Почему он не мог этого понять? Было нелегко продолжать лгать за нас обоих, вести себя нормально за нас обоих. Я стряхнул его. Никогда не будет легко. Эта ситуация всегда будет дерьмовой. И лучше никогда не станет; будет только хуже, потому что это неправильно.

— Прекрати, — говорил он. — Калеб, хватит.

Мои пальцы сжались в кулаки, и я бил ими по своей голове. Джейми царапал мои запястья.

Я позволил ему взять себя за руки и опустить их по бокам. Наконец мой гнев выплеснулся. Я сказал, что уеду, если Джейми не сможет себя контролировать. Ипризнался, что чуть не уехал прошлой ночью.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Я имею в виду сесть в машину и поехать домой. Это – ад.

Это его отрезвило. Он несколько раз испуганно кивнул и обнял меня за шею. Это разбивало мне сердце. Однако я был слишком молод и не слишком красноречив, чтобы объяснить, насколько несправедливо с моей стороны было угрожать и манипулировать вдобавок к ежедневному страху, отчаянию, боли и стыду, которые испытывал. Я с трудом справлялся. Разваливался на части.

— Прости меня, — продолжал повторять он.

Я начал гладить его по волосам и спине, чтобы в равной степени утешить и себя, и его.

— Ничего страшного, просто... — я вздрогнул. Я ненавидел просить его лгать. — Не забудь упоминать девушку из дома.

— Я буду, — охотно согласился он. — Назову ее Саммэр(Summer – лето (англ. )), потому что люблю лето.

Мы долго держали друг друга в объятиях. Я чувствовал себя опустошенным, измученным, но сердце Джейми колотилось.

— Могу я достать член? — спросил он.

Эрекции не было, но я все равно кивнул. Однако Джейми имел в виду не мой. Он расстегнул молнию на штанах и вытащил свой возбужденный член. Мы дотронулись до него вместе. Вскоре и у меня уже стоял до боли. Я расстегнул джинсы, мы встали на колени в листьях и вместе дрочили, иногда касаясь друг друга, но в основном самих себя. Неистовое движение его руки и звуки наших тел почти компенсировали тот факт, что я не мог видеть.

— По ночам я думаю о том, чтобы... снять с тебя всю одежду, — задыхаясь, произнес я.

— Я тоже. Калеб, я хочу… — Его оргазм прервал все, что он там хотел. Теплые брызги попали на мой член, и я тоже кончил.

Позже мы разожгли костер, и Джейми заставил меня пообещать не уезжать из лагеря раньше срока.

— Не уеду. — Я вздохнул, зная, что раскрываю свой единственный козырь. — Я не смогу. Не хочу.

— Обещай.

— Обещаю. — Я поцеловал его руку и разжег огонь.

В остальном подростковая смена была лучше. И хуже. Мы с Джейми сбега́ ли еще дважды. Все остальные ночи мы притворялись – тусовались с другими сотрудниками, разговаривали с Мэган, говорили о «Саммэр», сидели на показах фильмов и играх, хотя отдали бы руку или ногу на отсечение за украденный поцелуй.

Мистер Ламис спросил, не хочу ли я быть спасателем во время футбольной смены. Персонала не хватало, и в последнюю минуту пришлось менять сотрудников местами. Я с радостью согласился. Постоянно находиться рядом с Джейми или одновременно рядом с ним и всеми остальными было сложно.

Итак, в свободное у воспитанников время я переодевался в пляжные шорты и майку и сидел у заводи. Мне нравилось находиться на солнце. Каждые полчаса я свистел в свисток и заставлял ребят находить своих напарников. Слава Богу, никогда не было пропавших, не случалось иных проблем, кроме ободранных локтей и исчезнувших нудлов для плавания.

Однако каждая новая смена приносила новые беспокойства. Я волновался, что мы с Джейми могли быть не единственными, кто пробирается в лес. Боялся, что кто-нибудь из новых вожатых будет более наблюдательным и может нас поймать. Мне также приходилось следить за Джейми, настроение которого резко ухудшалось по мере того, как наше лето подходило к концу.

Он стал приходить ко мне, когда я следил за плавающими ребятами. Обед и уборка не позволяли сидеть со мной все время, но, когда оставалось около двадцати минут свободного времени у воспитанников, он сбегал трусцой вниз с холма, как по часам. Я не мог заставить себя попросить его прекратить. Джейми был так красив, валяясь на траве под солнцем, его руки покрылись загаром, а светло-коричневые волосы выгорели до медово-русых.

Я с тоской вспоминал то время, когда мы сами были воспитанниками, до того, как начались проблемы. Тогда все было проще, счастливее. Я следовал за Джейми повсюду, присматривал за ним и держал за руку, не зная, что это значит.

Мы никогда не вернемся туда.

Однажды днем, когда свободное время подходило к концу и дети разошлись по своим хижинам, Джейми сказал, что любит меня. Мы находились одни у заводи, но его признание все равно ошеломило. Была середина дня; некоторые из ребят едва только начали подниматься на холм. Я огляделся и слез со стула.

— Давай приберемся, — сказал я, подбирая спасательный пояс и солнцезащитные очки.

— Ты слышал меня? — Он следовал за мной вокруг заводи, пока я собирал доски для плавания, нудлы для бассейна и забытые полотенца.

— Да. — Я шагал впереди него. — Нудлы продолжают исчезать. Будет забавно, если мы найдем их под койкой какого-нибудь воспитанника.

Я сложил снаряжение в сарай. Джейми последовал за мной внутрь и закрыл дверь. Он прижался к моей спине, а его руки сомкнулись на моей талии под рубашкой.

— Я люблю тебя, — повторил он, накрыврукой мою промежность.

— Остановись, — прошипел я. В сарае было жарко, лучи солнца проникали сквозь шаткое строение. В их свете клубилась пыль. Я накрыл его руку и потер его ладонью свое тело. — Джейми... — Я зажмурился.

— Я хочу поцеловать его, — пробормотал он. — Пожалуйста, я…

— Нет, — я поморщился и покачал головой. — Не здесь.

Вопреки своим словам, я попятился к двери и приспустил свои плавательные шорты. Я слишком сильно этого хотел; я так часто думал об этом. Джейми встал на колени и стащил мои шорты до лодыжек.

— Что ты делаешь? — прошептал я. Мои колени дрожали.

Сначала я не мог смотреть вниз. Не хотел видеть это, видеть, как он смотрит на мой член.

— Скажи, что любишь меня. — Его дыхание щекотало мои гениталии. — Я знаю, что это так.

— Н-ну же. — Я схватил его за волосы.

— Скажи это. — Он поцеловал самый кончик.

Я вздрогнул и уставился на него, открыв рот.

— Люблю тебя, — ахнул я. — Я тебя люблю.

Он отсасывал мне всего лишь несколько секунд, прежде чем я кончил. Дверь сарая дребезжала за моей спиной.

— Теперь ты, — поспешно сказал я, возясь с его шортами и становясь на колени. Джейми держал дверь закрытой обеими руками. Мои зубы задели его член, когда я взял в рот. Он был приятным на вкус. Я сомкнул губы и потер ствол языком. Джейми кончил так же быстро, как и я, струя ударила мне в горло. Я подпрыгнул и отстранился.

Он посмотрел на меня виновато.

— Прости.

Джейми был теплым, соленым и немного горьковатым на вкус. Я проглотил и прижался к бочке с веслами.

— Не стоит. — Я вытер губы. Он уже привел себя в порядок. Я нахмурился и отвел взгляд от его бедер.

— Что такое?

— Это было так быстро. — Я прислушался. За дверью сарая я слышал лягушек, птиц и ветер в деревьях. — Могу я увидеть его еще раз?

На загорелой коже Джейми появился румянец.

— Он не стоит.

Я почти не слышалслов.

— Знаю, мой тоже. Плевать. Смотри. — Я оттянул пояс, и Джейми заглянул в мои шорты, щеки его покраснели сильнее. Потом он позволил мне сделать то же самое. Я пристально смотрел под его боксеры. У меня закружилась голова от вида члена, лежащего у него на бедре. — Спасибо.

Мы выходили из сарая по одному. Я пошел первым, осмотрел заводь на случай, если кто-нибудь за мной наблюдает. Джейми появился чуть позже.

— Что-нибудь еще? — спросил он, как будто мы только убирались.

— Нет.

Он закрыл навесной замок на сарае, и мы вместе поднялись на холм. Ветер был горячим и трепал его волосы по лицу. Мне так сильно хотелось взять его за руку.

— Я действительно люблю тебя, — сказал я.

Краем глаза я видел, что Джейми наблюдает за мной.

— Правда?

— Да. Уже очень давно.

— Почему же ты ничего не говорил?

Я пожал плечами и покачал головой. «Не было смысла», — подумал я. Не было смысла говорить, что я люблю того, кого не должен был любить.

Глава 11

Футбольная смена в лагере закончилась, началась семейная, и мы с Джейми рисковали больше, чем когда-либо. После встречи в сарае мы слетели с катушек, а вместе нам оставалось быть всего семь дней. Мы стали ходить на утренние пробежки и отсасывать друг другу в лесу, прислонившись к дереву и спустив шорты до щиколоток. Семейный лагерь был самым опасным временем для таких экскурсий, так как дети с родителями горели желанием исследовать территорию больше, чем в одиночку, но нас никто не поймал.

А потом внезапно лето закончилось. Для сотрудников была организована последняя ночь, – мистер и миссис Ламис угостили нас ужином в местном ресторане – и все были подавлены, и все же, даже близко не так, как мы с Джейми.

Я купил ему толстовку в сувенирном магазине. Она была темно-синего цвета с логотипом Лагеря «Апачи» на спине – сосной – и стихом: «И помни Создателя твоего в дни юности твоей». Я положил толстовку ему на кровать с запиской«Чтобы ты не забывал о лагере! ». И избегал Джейми до обеда. Я не доверял себе.

Я быстро собрал вещи и попрощался. Большинство сотрудников задержались в Зеленой Комнате. Мы все обнялись по нескольку раз. Мэган плакала. Я пожал руки мистеру и миссис Ламис и мисс Баклэнд. Джейми нигде не было, поэтому я взял свою последнюю сумку и направился на стоянку.

Он был там, сидел на капоте моей маленькой Мазды, одетый в новую толстовку при августовской жаре. Я покачал головой.

— Слишком жарко для этого.

Он обнял себя. Рукава были длинными. Его руки утонули в них.

— Прости, она немного великовата, — сказал я.

— Нет. — Он впился взглядом в грязь и камни на стоянке. — Она мне нравится.

— Ну, моя электронная почта та же. И у тебя есть мой номер. — Я втиснул сумку в машину и захлопнул багажник. Попытался быстро обняться. Но Джейми прижался ко мне, его лицо оказалось на моей шее, а губы на коже. — Джейми, — тихо сказал я. Он весь горел в этой дурацкой толстовке. — Не плачь. Ну же.

Он все равно заплакал. В конце концов, мне пришлось отрывать его от себя.

— Прогуляйся, — сказал я, кивая головой в сторону деревьев. Нехотелось, чтобы кто-то видел его таким.

— Могу я поехать, — жалобно засопел он, — до подножия холма с тобой?

Я оглянулся через плечо. Показалось, что я увидел темную фигуру за сеткой двери.

— Нет, давай не будем. Э-э... — Я обошел машину. Мне хотелось бы доехать с ним до подножия холма, но понятно, чем это закончится. Мы попытаемся что-нибудь сделать. Кто-то может увидеть. Мы были за пределами леса. — Прости. Позвони мне, когда вернешься домой, хорошо?

— Ладно. — Он повернулся к тропе и побрел прочь от Длинного Дома. По его лицу текли слезы и сопли. Я не плакал так сильно с детства. Я почти завидовал. Я провел лето, возводя вокруг своего сердца крепость. Внутри царил холод, ужас, я был словно в ловушке. А еще там внутри был Джейми, рыдающий, как маленький мальчик. Должно быть, это было хорошо.

— Увидимся, — сказал я.

Джейми посмотрел на меня глазами, полными слез.

— Пока.

Он едва взмахнул рукой. Затем судорожно сглотнул и двинулся по тропе.

Я проехал около получаса по шоссе I-88, прежде чем остановиться. Стукнул руками по рулю, а затылком о подголовник и закричал от боли, словно раненое животное.

Глава 12

Через два месяца после начала последнего года обучения в старшей школе я подал раннее заявление в Гарвард, альма-матер своего отца. К его разочарованию, я намеревался изучать литературу, а не медицину. Письмо о зачислении получил в середине декабря. Я позвонил Джейми еще до того, как сообщил родителям.

Он снял трубку на середине первого гудка.

— Привет.

— Привет, — сказал я. — Попробуй угадать?

— Гарвард? — Я практически видел его улыбку.

— Ага. — Я прижал мобильник ближе к уху.

— Не удивлен. Поздравляю, дружище.

— Спасибо. А ты уже отправил свое?

— Нет, но мои родители продолжают доставать меня по этому поводу.

— Ты должен, наконец, сделать это. Все еще хочешь заниматься искусством?

— Ага. Мы делаем слайды наших художественных портфолио. На этой неделе у меня получится что-нибудь отправить. Я просто хочу свалить из этого штата. Хотя без машины будет отстойно.

— Думаю, что в большинстве студенческих городков хороший общественный транспорт.

Я собрал несуществующие ворсинки на джинсах. Когда получил права, папа купил мне Мазду. И то же самое сделал для моей сестры, купив ей Короллу. У нас обоих были ноутбуки и телевизоры в спальнях, и мы ездили за границу почти каждый год. Между тем, Джейми лишь однажды был в Канаде, и ему приходилось каждый раз одалживать машину своей мамы, чтобы передвигаться. Он подрабатывал в McDonald’s и постоянно жаловался на это. И он все еще находился на домашнем обучении, хотя и посещал некоторые уроки в местной государственной школе.

— Надеюсь, — сказал он. — Чем занимаешься?

— Стою на подъездной дорожке. Я должен рассказать маме о Гарварде.

— Ах да. — Он не мог скрыть своего разочарования. Несколько раз после школы я уезжал в пустой парк и звонил Джейми. Мы прикасались к себе, пока разговаривали. Было неловко, но это лучше, чем ничего.

Однако наши мобильные телефоны входили в тарифные планы родителей, поэтому мы старались не звонить слишком часто и не разговаривать слишком долго. И почти никогда не переписывались по электронной почте. Искушение написать что-нибудь откровенное – я люблю тебя, скучаю по тебе, ты мне нужен – было слишком сильным. У родителей больше не было доступа к нашей электронной почте, но мы с Джейми принимали все меры предосторожности.

В конце концов, дом ничем не отличался от лагеря. Мы молились перед едой, ходили в церковь каждое воскресенье и наши семьи регулярно заваливали нас христианской риторикой. В тот год один из мальчиков в моей школе совершил каминг-аут. Рэйчел рассказала маме и папе, что вызвало продолжительную беседу за ужином об «отступничестве Америки» и «отвратительном аморальном поведении, которое становится частью нашей повседневной жизни».

Я соглашался с этими выводами. Настолько убедительно участвовал в разговорах, что убедил самого себя. Во мне уживалисьдва разныхКалеба, как и в лагере. Хороший Калеб говорил правильные вещи, никогда не сквернословил, любил Бога. Плохой Калеб прятался внутри меня, издеваясь над тем, кем я притворялся. Я не знал, который из Калебов был настоящим, но уверен, что оба они были искренними. Один жил при свете, в то время как другой был Шаттензайте– темной стороной моей души.

— Ты завтра работаешь? — спросил я.

— Ага, до семи.

— Я мог бы выйти прогуляться. — Я понизил голос, хотя находилсяв машине один. — Если ты сможешь куда-нибудь тоже пойти.

— Конечно. Я тебе позвоню.

— Хорошо. Ладно... Думаю, я пойду на тренировку и приму душ после того, как скажу маме.

— Я, наверное, тоже приму душ, — ответил он.

Я закрыл глаза, и в моей голове тут же вспыхнул образ: обнаженный Джейми и вода, стекающая по его телу.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Да, мне тоже. До скорого.

— До скорого. — Я выдохнул и завершил вызов.

***

В ту зиму я опубликовал еще один рассказ, в «Ежеквартальном обзоре Аляски». Это была простая история о двух лучших друзьях, которые потеряли связь, отправившись в колледж. История родилась из моего страха, что мы с Джейми можем никогда больше не увидеться. Моя семья планировала поехать в Бразилию летом, поэтому работать в лагере мне удастся только во время футбольной и семейной смен. Более того, Джейми не был уверен, будет ли вообще работать в штате лагеря. Его приняли в Университет Колорадо в Боулдере, и он надеялся пройти предварительный курс в начале лета. Когда Джейми позвонил мне и сказал это, я просто взорвался.

— А как же лагерь? — рыкнул я.

— Ты мог бы приехать ко мне.

— В Колорадо? Серьезно?

— Почему бы нет?

— Как ты это вообще себе представляешь? Разве ты не собираешься жить в общежитии?

— Наверное. Я не уверен. То есть да, но...

— И как мы поступим, снимем номер в отеле? Или я просто посплю на полу между тобой и твоим соседом по комнате? Да уж, круто.

— Да что угодно будет лучше, чем лагерь. Мне кажется, ты стал забывать, как плохо там было. В Колорадо нас никто не знает. Мы будем в кампусе. Можем делать что угодно. И мне нужно свалить отсюда. — Он глубоко вздохнул. — Тебе не понять. Ты ходишь в школу, у тебя своя машина. У меня никогда нет возможности даже вздохнуть.

Джейми был прав, и я знал это. Какой бы клаустрофобной ни казалась мне иногда моя жизнь, это и близко не походило на то, что было у Джейми. Его родители так боялись «мирских влияний», что он все время находился на домашнем обучении. Было удивительно, что они позволили ему посещать несколько предметов в государственной школе или подать заявления в колледжи за пределами штата.

— И вообще, чья бы корова мычала, — сказал он. — Сам-то собираешься в Бразилию на три недели.

— Это совсем другое дело. Мы навещаем родню.

Мой дядя работал миссионером в Бразилии. Я был взволнован предстоящей поездкой, большую часть которой мы проведем в отдаленных районах страны.

— Без разницы. Мы все еще можем найти способ увидеться этим летом, и если у меня появится возможность выбраться отсюда до осеннего семестра, я ею воспользуюсь.

Мы закончили разговор в сердцах, а через час уже оба раскаялись. Я написал Джейми по электронной почте, что это здорово, что он рассматривает летние курсы, и что я хотел бы посетить Колорадо. Он ответил, что сожалеет о том, что наехал на меня из-за поездки в Бразилию.

«Я пришлю тебе дополнительную информацию, когда буду все точно знать», — написал он.

Весной мы снова поссорились, когда я рассказал ему, что иду на выпускной.

— С кем? — требовательно спросил он.

Большинство наших телефонных разговоров случались в машинах, обычно на школьной стоянке (или в его случае – на стоянке McDonald’s).

— С девушкой по имени Джессика. Она попросила меня. Мой друг идет с ее подругой, так что отправимся все вместе.

— Она тебе нравится?

— Нет, — рассмеялся я. — Но все мои друзья идут туда. Будет выглядеть странно, если я не приду.

— Тебе придется танцевать с ней и все такое.

— Да уж. Все в порядке. Это ничего не значит.

— Ты пойдешь тусоваться после?

— Да, мы поедем к Джареду домой.

Джаред был моим самым близким другом в Академии Филлипса. По иронии судьбы, мы находились в жесточайшей конкуренции за прощальную речь. Джейми в прошлом допрашивал меня о Джареде. Он не понимал, что я никогда не позволял себе думать о Джареде или любом другом парне в сексуальном плане. В раздевалке и душе яникогда не поднимал глаз. И никогда не смотрел порно. Даже перестал смотреть Олимпийские игры и спортивные матчи.

И, тем не менее, были ужасные моменты, когда я смотрел шоу с родителями или сестрой, и во время показа рекламы мужского нижнего белья у меня случался стояк. Иногда было так стыдно, что эрекция сразу же опадала. В противном случае приходилось устраивать ноги на диване или перетаскивать на колени подушку.

— Типа на вечеринку? — настаивал Джейми.

— Его родители будут там. Собираемся посмотреть фильмы и спать.

— Вечеринка с ночевкой? — фыркнул он.

— Это будет весело, — пробормотал я.

По правде говоря, убедить родителей позволить мне остаться на ночь было настоящим подвигом. Пижамные вечеринки в моей юности были развлечением в день рождения исключительно для мальчиков. Ночевка же на выпускном вечере в школе с совместным обучением несла в себе определенный подтекст.

— Она наверняка думает, что ты собираешься заняться с ней сексом.

— Джейми, невозможно, чтобы она так думала. Нас будет примерно шестеро в одной комнате. И родители рядом.

— Это вечеринка после выпускного бала. Она, по крайней мере, думает...

— Это не вечеринка.

— Почему ты лжешь? Ты действительно с ней?

— Нет, — прошипел я. — Какого черта?

Мы так и переливали из пустого в порожнее, пока мне не удалось успокоить Джейми, что включало в себя клятву, что я все еще девственен, и больше ни с кем не целовался. Даже когда закончили разговор, казалось, Джейми не поверил.

Джаред и его спутница были выбраны королем и королевой бала, но для произнесения прощальной напутственной речи выбрали меня, а Джареда выделили как второго по успеваемости. Он охотно согласился с этим раскладом. Мы вместе исполнили прощальную напутственную речь в форме песни. Я играл на фортепиано, а он пел. Мы включили всевозможные школьные шутки об Академии Филлипса, от которых ученики и преподаватели хохотали до слез.

Джаред, казалось, был более чем доволен вторым местом. Однако когда наши родители встретились после церемонии, его мать была очень холодна.

— Все в итоге свелось к тому финальному тесту, не так ли? — спросила она, хмуро глядя на Джареда.

— На самом деле, не совсем так, — как всегда добродушно рассмеялся мой друг. — Калеб опередил меня до него.

Его отец, неловко улыбаясь, пожал мне руку.

— Полагаю, вы очень гордитесь.

— Так и есть, — ответил мой отец. — Уверен, что вы тоже. Мы слышали о Массачусетском технологическом институте.

— О да, я очень горжусь.

Отец Джареда обнял его за плечи. Мать продолжала смотреть так, будто бы своим неотрывным взглядом могла превратить парня в того, кем хотела видеть.

— Она была в бешенстве, — сказал мне Джаред позже, когда мы остались одни. Его улыбка исчезла. Мы сидели на лужайке западного двора, наверное, в последний раз.

Я нахмурился.

— Сожалею.

— Не стоит. Ты это заслужил. Просто... это казалось таким легким для тебя. А мне далось тяжело, понимаешь? Я попал в список ожидания Гарварда.

— Правда? — моргнул я.

— Да уж. Это был мой первый выбор. Мама очень этого хотела. Было неловко говорить тебе об этом, особенно когда тебя приняли в ранний набор. Потом пришел ответ из Массачусетского технологического института, вот так.

— Чувак, МТИ очень крут.

Я уставился на траву. Мои родители никогда не настаивали на прощальном напутственном слове. Я сам этого хотел. И Джаред был прав, мне было легко получить его. Мне никогда не приходилось заставлять себя запоминать материал. Математика была понятна, как и музыка. Не прилагая особо никаких усилий, я преуспел в естественных и гуманитарных науках и в истории.

— Точно, — ответил он. — Однако я буду скучать по этому месту.

Я кивнул. Мое время в Академии Филлипса прошло отлично, но я не привязался к ней, как большинство учеников. Я чувствовал, что больше прикипел к лагерю «Апачи», чем к школьному кампусу. Однако буду скучать по своим друзьям в Андовере, а также по учителям английского языка и литературному креативному творчеству.

— Вы с Кайли собираетесь поддерживать отношения на расстоянии? — спросил я. Подруга Джареда собиралась в Стэнфорд, что находился на другом конце страны.

— Что-то вроде того. Отстойно, конечно. Тебе повезло, что ты ни с кем не встречаешься.

— Наверное. — Я слегка улыбнулся.

Встречаться. Я задавался вопросом: буду ли когда-нибудь с кем-то встречаться, или эта радость никогда не станет частью моей жизни? Вскоре мое одиночество станет казаться окружающим очень странным. И, возможно, это уже произошло.

Джаред спросил о моих планах на лето, и я подробно расписал свою поездку в Бразилию и слабую надежду навестить друга в Колорадо. Моя улыбка засияла ярче, когда я упомянул Джейми.

— Круто, — сказал Джаред. — Мы иногда плаваем на пароходе. Это просто здорово.

— Это будет мой первый визит в Колорадо. Ну, в том случае, если родители отпустят.

Джаред сорвал несколько травинок и разорвал их на мелкие кусочки.

— Я всегда думал, что у тебя есть такой друг.

— Хм? — Я взглянул на него.

Услышав эти слова от любого другого человека, в любом другом месте, я бы испугался, но там, на лужайке с Джаредом, чувствовал себя в безопасности. Я уже знал, что мы с ним потеряем связь, и повезет, если увидимся хоть несколько раз между семестрами в колледже.

— Практически каждая девушка здесь хотела бы с тобой встречаться. И, кажется, даже мисс Хеннесси. — Он ухмыльнулся. Мисс Хеннесси была нашим учителем химии. — Ты ведь взял Джессику на выпускной бал, чтобы быть милым, только потому что она лучшая подруга Кайли. Не знаю. То есть, мне все равно. — Он отбросил кусочки травинок. Выражение его лица стало серьезным и отстраненным. — Этот год был действительно тяжелым. Моя мама чертовски сильно давила. Я имею в виду... родители иногда делают жизнь дерьмовой, понимаешь?

Я глубоко вздохнул и вытер ладони о мантию.

— Ага, — сказал я. Это было самое откровенное из того, в чем я когда-либо мог кому-нибудь признаться.

— Ты все еще планируешь прийти сегодня вечером? — спросил он через некоторое время. Его родители устраивали выпускной бал.

— Несомненно.

В тот вечер, перед школьной вечеринкой, я спросил родителей о поездке в Колорадо.

— Я думал, ты хочешь поехать в лагерь, — сказал папа. — Ты твердил об этом весь год. И Рэйчел надеется, что ты там будешь.

— И все еще хочу, — солгал я. — Я мог бы поработать с ней в футбольной смене.

— Джейми вообще не поедет? — спросила мама.

— Нет, до летней сессии у него не так уж много времени.

— А где ты там остановишься?

— У него отдельная спальня, так что я могу спать на полу.

Мама и папа обменялись «что ты насчет этого думаешь? » взглядами. Он пожал плечами, а она улыбнулась и тожепожала плечами. Они доверяли мне безоговорочно, настолько, что это причиняло боль. Я никогда не доставлял им хлопот. Однажды мы с Джаредом устроили фейерверк на лужайке загородного клуба, и нас прогнал охранник, но не было никаких задержаний, никаких происшествий, кроме помятых крыльев на машине, никаких наркотиков, алкоголя или правонарушений.

— В таком случае, почему бы нет, — сказал папа. — Вы, ребята, планируете отправиться в поход?

— Ага, — улыбнулся я. — У его родителей там есть друзья, люди, которые раньше ходили в их церковь. Так что, у него уже сформировалась церковная группа.

— Замечательно, — сказала мама.

Я точно знал, что сказать, чтобы успокоить родителей.

Чувство вины было почти невыносимым.

Почти.

Я думал об этом всю ночь, пока вокруг грохотала вечеринка Джареда. О том, что вся моя жизнь станет проверкой того, сколько я смогу вынести.

Бассейн и джакузи были открытыми, и там был диджей (и алкоголь, украдкой принесенный старшим братом Джареда). Родители предоставили нас самим себе, что меня поразило. Казалось, половина Академии Филлипса была на заднем дворе, все пили, курили и прыгали бомбочками в бассейн прямо в одежде.

Джаред подливал ликер «SouthernComfort» в мою колу, и я впервые напился. Я пробовал алкоголь раньше, – в основном, делая глоток из родительского бокала, – но не в таких количествах. Итут же позвонил Джейми.

— Ты можешь говорить? — спросил я.

— Да. Ну, я дома, но могу...

— Ты уверен? Если сейчас неподходящее время...

— Где ты? Я тебя почти не слышу.

— Черт, дай мне секунду. — Я двинулся дальше на задний двор, в сторону леса. — Так лучше? Я на выпускном вечере.

— Ага. Звучит безумно.

— Это точно. Я немного пьян.

— Ой.

— Прости.

— Нет, не извиняйся. Что случилось?

— Мои родители сказали, что я могу поехать к тебе этим летом. — Я прислонился к дереву и опустил голову. Мое лицо пылало.

— Ты серьезно?

— Ага. Мне нужно будет поработать в футбольной смене, что отстойно. А вот после…

— Дружище, — он рассмеялся. — Это просто потрясающе.

— Точно. Не могу дождаться. Я так по тебе скучаю.

— Я тоже.

Я постучал по земле носком ботинка. Алкоголь был палкой о двух концах: он развязал мне язык, а также открыл клетку, которую я выстроил вокруг своих желаний.

— Мне бы хотелось, чтобы ты был здесь.

— Мне тоже.

— Чем займемся, когда встретимся?

Я прижался виском к прохладной коре дерева. Мой член пульсировал. Я вовсе не длительные пешие прогулки и походы имел в виду, и Джейми знал это.

— Мы можем... мы можем раздеться, — прошептал он.

— Дай мне секунду. Не вешай трубку. Я сейчас.

Я пересек лужайку и направился к дому, прокладывая себе путь через толпу. В ванную комнату на цокольном этаже была небольшая очередь. Войдя внутрь, я запер дверь и прислонился к подоконнику перед туалетом. Одной рукой я рывком расстегнул ремень и молнию.

— Что еще? — настойчиво прошептал я.

— Ты ведь...

— Да. Ты не против?

— Конечно нет. — В трубке послышался шорох. Вероятно, Джейми прятался под одеялом. — Я ублажу тебя ртом. Мы могли бы заняться сексом.

У меня перехватило дыхание, а ремень загремел, когда я начал дрочить.

— Да...

— Я хочу заняться сексом, — горячо сказал он. — А ты?

Хотел ли я заняться сексом? Мне было восемнадцать, и я был девственником. Иногда мне казалось, что все, о чем я думал, это как бы очутиться внутри Джейми.

— Да, — задыхаясь, произнес я. — Хочу. Очень.

— Я хочу, чтобы это был ты. Хочу, чтобы ты сделал это. — Он резко втянул воздух.

Я сильно сжал член и взорвался. Я проделывал это бесчисленное количество раз с одной и той же мыслью в голове, но ни разу с Джейми, шепчущим мне, что он этого хочет. Мы пожелали спокойной ночи друг другу. Я плеснул водой на лицо и засмеялся.

Позже разделся до боксеров и сделал сальто назад с мостика в бассейн. Одобрительные крики моих одноклассников глухо доносились сквозь толщу воды. Но я все еще слышал, как Джейми тяжело дышит мне в ухо. Я хочу, чтобы это был ты. Хочу, чтобы ты сделал это.

Глава 13

В Бразилии мы с родителями и сестрой остановились у дяди и тети в Итайутаба. Вы не найдете этот город ни в одной туристической брошюре; это не экскурсионное направление. Там нет ни пляжей, ни курортов. Во дворах домов, окруженных высокими стенами с битыми стеклом наверху, бродят питбули и мастифы.

У дяди был мастиф по имени Леон, что в переводе с португальского означает «лев». Он был настолько свиреп, что даже мы не могли выйти во двор. Несмотря на наличие Леона, дядю ограбили за тот год дважды.

— Как такое возможно? — спросил я.

Часто, зайдя на кухню, я обнаруживал Леона, стоящего за стеклянной дверью и наблюдающего за мной умным взглядом. По ночам видел его темную фигуру, патрулирующую двор. Когда люди проходили по улице, он молча сопровождал их, следуя вдоль стены.

Мне было страшно даже внутри дома, и я не мог представить, что по доброй воле захочу столкнуться с этим зверем.

— В первый раз не знаю, как вышло, — ответил дядя Мигель. — Во второй раз один мужчина свесил ногу через стену и отвлекал Леона, а другой побежал к сараю. Он взял несколько инструментов. Я ждал здесь с оружием, но грабитель не попытался зайти в дом. Им отчаянно нужны деньги, наркотики. Берут все, что, по их мнению, можно продать.

Я восхищался дядей Мигелем, который оставался в этом опасном месте, чтобы поддерживать церкви, основанные его отцом. В Итайутабе была улица, названная в честь моего деда, который покинул Новую Зеландию и в качестве миссионера приехал в Бразилию. Родители моей матери, выходцы из Англии, поступили так же.

«Мы уже посещали Бразилию, когда я был ребенком, —писал я Джейми, — но только в этом году я по-настоящему ощутил весомость истории своей семьи. Меня окружает память о жертвах, принесенных моими бабушками и дедушками. Я бы никогда не захотел покинуть Америку навсегда. Делает ли это меня трусом или я просто эгоист? Неужели они любили Бога больше, чем я? После того, как дед покинул Новую Зеландию, он возвращался туда лишь однажды. Его родители умерли там, а он – здесь. В то же время я очень благодарен своему отцу за то, что он переехал в Америку. Не знаю, какой была бы моя жизнь, если бы я вырос тут. И я бы точно никогда не встретил тебя».

Я отправил письмо по почте; у моего дяди не было интернета. Хотел вложить немного бразильских денег, но отец предостерег.

— Не вздумай класть их в конверт, — сказал он. — Возьми с собой домой в чемодане и покажешь Джейми, когда будешь в Колорадо.

Колорадо. Ожидание давалось трудно. Мысли постоянно крутились вокруг этой поездки, и тогда, прежде чем я слишком разволновался, мне пришлось заставить себя сосредоточиться на чем-то другом.

Проведя неделю в Итайутабе, мы отправились в джунгли на библейскую конференцию, которую дядя устраивал каждый год. Она проходила в сельском палаточном лагере. Для выступающих было несколько общежитий, но большинство участников, приезжающих толпами, останавливались в палатках. По ночам я видел повсюду костры и чувствовал запах готовящейся на них еды.

Мы с сестрой достаточно понимали португальский, чтобы уловить суть проповедей, но долгие часы интенсивного изучения нам наскучивали. Пейзаж вокруг интересовал нас гораздо больше. Мы встречали диких ара и туканов. А однажды во время пешей прогулки увидели коралловую змею. В другой раз стая обезьян пробиралась сквозь деревья прямо рядом с нами.

Находясь там, я скучал по Джейми больше, чем когда-либо. Три недели не такой уж большой срок, но расстояние между нами ощущалось остро. Я начал писать рассказ о молодом эмигранте, сыне миссионеров, который изо всех сил пытался (но так и не смог) обрести веру, чтобы остаться за границей. Я назвал рассказ «Отчий дом» и наполнил его атмосферой сельской и городской Бразилии.

Рассказ быстро превратился в короткую историю, поэтому я взял его домой, скопировал в свой ноутбук и решил, что это будет роман.

В июле поехал в Пенсильванию, поработать в футбольной смене лагеря. Неделя тянулась медленно; лагерь «Апачи» стал скучным без Джейми. Ради Рэйчел я делал вид, что мне интересно, но в свободное время спал, совершал длительные пешие прогулки и ловил рыбу в одиночестве.

Наконец, в августе я вылетел в Колорадо.

Джейми предложил организовать поездку через своих церковных друзей, но я отказался. Не хотел, чтобы какие-то благочестивые христиане наблюдали за нами или вторгались в наше уединение. Я взял такси из Денвера до кампуса университета в Боулдере.

В Колорадо солнце казалось ярче – единолично властвующее в бескрайнем небе. Земля была голой и плоской, прекрасной в своей суровой красоте, и украшена только лишь несколькими нефтяными станками-качалками, дорожными знаками и горами вдали. Горы казались нереальными – как открытка или декорация.

Когда я приблизился к Боулдеру и предгорьям, начали появляться деревья. Поскольку Массачусетс был почти клаустрофобно-древесным, количество деревьев вокруг Боулдера, наоборот, успокаивало меня. Тем не менее нельзя было не заметить, насколько отличался Колорадо. Кругом преобладал цвет необожженного кирпича.

Я расплатился с таксистом, взял сумку и направился в студенческий городок. Нашел уборную и осмотрел себя в зеркале. Моя одежда помялась в дороге, волосы растрепались, но я изо всех сил старался привести себя в порядок. Затем позвонил Джейми, и он немедленно ответил.

— Привет. — Его голос дрожал от беспокойства и волнения. — Где ты?

— Точно не знаю, — рассмеялся я. — Рядом со зданием, похожим на церковь? Оно построено из красновато-коричневого кирпича…

Я огляделся. Все постройки были того же цвета.

— Это «Старый Мэйн», — ответил он. — Мне нравится это здание. Сейчас приду.

— Хорошо. Не торопись.

Я присел на ступеньках крыльца, поставив сумку у ног. Нервозность Джейми частично передалась и мне. Мы сразу переспим или мне подождать? Провел ли он какое-нибудь исследование на эту тему? Я-то провел. Бабочки запорхали у меня в животе.

Студенты бродили по территории в послеполуденном зное. Я смотрел на каждого, ожидая, что это будет Джейми, пока не появился он сам. Он шагал по траве, размахивая руками и улыбаясь. Я не мог оставаться на месте. Спрыгнул со ступенек и обнял его, зарывшись одной рукой в его волосы.

— Привет, — прошептал я, прижимая Джейми к себе.

Он обхватил меня за талию.

— Привет.

Мы оторвались друг от друга и быстро огляделись – в силу привычки. Потом оба рассмеялись, потому что никому здесь не было до нас дела.

— Пойдем, — сказал он.

Подхватив сумку, япоследовал за ним через студенческий городок. Хотя не смог бы описать, как тот выглядел, а вот на Джейми были бежевые сандалии «Birkenstock», шорты карго, простая черная футболка и спортивные часы. Левое запястье обвивал плетеный браслет из конопляной веревки. Джейми подстригся, однако волосы все еще оставались длинными, спадая густыми прядями вокруг подбородка. Его загорелая кожа, глаза иволосы стали практически одного светло-коричневого цвета. Грудь выглядела немного шире, чем я помнил, а мышцы голени и рук стали более скульптурны.

— Ты что, тренируешься? — спросил я.

— Ой, немного. — Он провел ключ-картой на входе в общежитие. — Потому что… здесь очень хороший спорткомплекс.

— Мило. — Я шел за ним по коридору, не сводя глаз с нижней части его спины. «Так я и поверил, что именно поэтому ты тренируешься», — подумал я. — Тебе здесь нравится?

— Очень. Серьезно, я еще никогда не был так счастлив. Ну, — он открыл дверь в свою комнату, — почти никогда. Ты же знаешь.

Я кивнул.

— Знаю.

Он закрыл и запер за нами дверь на замок.

Его комната была крошечной. Кровать, стол, мини-холодильник и комод занимали почти все пространство. На стене висело несколько художественных плакатов. Из окна открывался вид на лужайку и другое общежитие. Мой взгляд перескакивал с предмета на предмет в комнате. Я никогда не видел спальню Джейми в Техасе, и в тот момент вдруг понял, что мне очень любопытно узнать о его вкусах и привычках.

Одеяло было темно-синим. Ноутбук «HP» — Джейми потратил на него часть своего заработка в McDonald’s, — семейное фото в рамке и кофеварка. Ограниченное пространство пола покрывал темный ковер. Помимо этого была корзина для мусора, швабра и лавовая лампа.

Я опустил сумку и подошел к столу.

— Ты пьешь кофе? — спросил я, потому что не смог припомнить, чтобы Джейми пил кофе в лагере.

— Иногда. Потому как у меня бывают ранние занятия.

Я взял рамку со стола. Фотография, вероятно, была сделана в одно из воскресений. Его мать и отец были одеты, соответственно, в юбку и костюм, а Джейми и два старших брата — в классические рубашки и брюки цвета хаки. Все они стояли перед небольшим домом.

— Твои братья? — поинтересовался я, хотя это было совершенно очевидно. Оба парня имели определенное сходство с Джейми – тот же рот и нос, одинаковый цвет волос и глаз, – но они походили на свою мать круглыми лицами и крепким телосложением. Джейми же был похож на отца, у которого было овальное лицо, миндалевидные глаза и гибкое тело.

— Ага.

Я изучал фото, пока Джейми сидел на краю кровати и мял матрас, как кошка.

Затем я заметил большой альбом для эскизов в пространстве между кроватью и комодом. Я кивнул на него:

— Можно посмотреть?

— Да, конечно. — Он вскочил и схватил альбом. — Хочешь пива?

Я чуть было не согласился, но потом вспомнил, что читал в интернете про «пьяный» член, когда вроде стоит, но кончить не можешь. Было просто огромной удачей получить наконец-то шанс заняться сексом с Джейми и облажаться не хотелось.

— Гм, не сейчас, — осторожно ответил я. — Но все равно спасибо. Может, чуть позже.

Я также вспомнил, что читал в ходе своих исследований что-то о том, что алкоголь помогает «пассивам» расслабиться достаточно, чтобы получить удовольствие от секса.

Я прерывисто вздохнул и сел на кровать, сбросив сандалии.

— Но ты возьми себе, — сказал я. — Я имею в виду, не жди меня.

— Хорошо. Так и сделаю.

Он достал из холодильника бутылочку «Короны» и сел рядом со мной. То, что он раздобыл алкоголь, произвело впечатление, – пиво в стеклянных бутылках, не меньше, – и я все больше убеждался, что Джейми провел собственное исследование.

— Только не злись, но я беру уроки рисования с натуры. — Он жадно глотнул пива. — Ну, знаешь, обнаженные модели.

— Ничего себе. Тебе это нравится?

— О, да. Очень важно четко зарисовать пропорции человеческого тела. Одежда скрывает все линии, понимаешь? Это моя первая серьезная работа.

Джейми открыл альбом, лежавший у него на коленях. Внутри лежали графитовые наброски: пожилая женщина, мужчина средних лет, а затем молодые женщина и мужчина. Каждая модель сидела на табурете, расслабив руки и ноги. Я остановился, дойдя до молодого человека.

— Ты в порядке? — спросил Джейми. Он допил пиво и принес еще. — Не надо… Я имею в виду, я надеюсь, что ты не паришься по этому поводу.

Я моргнул и поднял голову.

— А? Нет, все нормально. Они великолепны.

— Спасибо.

Я перевернул страницу. Джейми набросал ту же модель спереди. Ноги мужчины были раздвинуты, пенис покоился между бедер.

— Это, должно быть, было трудно, — сказал я.

— Точно. — Второе пиво он выпил так же быстро, как и первое. Очевидно, оно было средством достижения цели. — Мне было тяжело.

— Мне тоже. — Я закрыл альбом и положил его обратно рядом с кроватью. Нужда быстро пересиливала тревогу. Я коснулся бедра Джейми.

— Подожди… — Он бросил бутылку в мусор и быстро закрыл жалюзи. Достал что-то из ящика стола. Это оказался тюбик смазки.

Все мое тело мгновенно отреагировало на это. Бедра и руки сжались, член поднялся, а по коже прокатилась волна жара. Я встал и подошел к Джейми.

— Я собирался… привезти с собой, но… — Я снял с него рубашку и притянул к себе. Но мне было стыдно его покупать. Но я боялся, что родители его найдут. Впервые, поскольку он учился в колледже, у Джейми было больше свободы, чем у меня. И он это заслужил.

— Ничего страшного.

Он сорвал мою рубашку, и мы стали с жадностью прикасаться друг к другу, сжимая руки и плечи. Я провел ладонями по его груди; мышцы стали более рельефными. Они чувствовались под моими руками.

Его когда-то мягкий живот был теперь четко очерчен. Я опустился на колени и начал целовать и лизать его пресс, сжимая задницу. Раньше мне было неловко прикасаться к нему таким образом, или, может быть, мы никогда не чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы в полной мере наслаждаться друг другом. Теперь все было иначе. Я слишком много месяцев мечтал о Джейми, чтобы упустить такую возможность. Кроме того, мы были одни, за много миль от наших семей.

Я стянул с него шорты и боксеры, и он перешагнул через них. Его член находился прямо перед моим лицом. Волосы вокруг него были подстрижены, так же, как и у меня.

— Мило, — быстро пробормотал я, прежде чем заглотить его.

— Ах… — Джейми потянул меня за волосы.

Я застонал в ответ, единственный посторонний звук в моем неопытном минете. Прикоснулся к голым ягодицам Джейми. Осторожно провел пальцем по анусу.

— Калеб, — напряженно прошептал Джейми. — Давай же.

Я встал. Меня уже трясло. Джейми взял меня за руку и потащил к кровати. Я смотрел на его обнаженное тело. Я изголодался по нему. Никогда не видел его таким, когда только лишь кожа, хотя столько раз представлял.

Я нащупал свой ремень, быстро разделся и заполз на одеяло. Джейми стоял передо мной на коленях, наши ноги соприкасались.

— Ты все еще хочешь этого? — спросил я.

Мой член стоял по стойке смирно. И было ясно, что я очень хотел.

Джейми кивнул, выдавил каплю смазки себе на ладонь и заколебался.

— Может быть прохладно.

— Мне плевать.

— Хорошо.

Он стал распределять скользкий гель по моему члену. Вероятно, смазка была комнатной температуры, но на разогретой коже казалась прохладной.

Я смотрел, как завороженный, дрожа от удовольствия.

— Еще, — сказал я. — Побольше.

Он добавил еще немного, полностью покрывая меня. Затем повернулся, упираясь руками и коленями в матрас. Страх заметно меня отвлекал.

Ягодицы Джейми были упругими и гладкими. Я развел половинки в стороны. Он, должно быть, побрился – волос совсем не было, только пятнышко более темной, сморщенной кожи. Он был прекрасен, а доказательство его возбуждения торчало между ног.

— Ну, давай же, — снова поторапливал Джейми. — Пожалуйста.

Я знал, что нужно делать, по крайней мере, согласно каждому прочитанному мной сайту. Нанес немного смазки на палец и прижал его к входу. Джейми не двигался и не издавал ни звука, поэтому я надавливал, пока палец не оказался внутри.

— Н-н-н, — простонал он.

Я замер.

— Больно?

— Нет… нет. — Он тяжело дышал. — Продолжай.

Внутри было еще одно плотное кольцо. Джейми молчал, когда я ощупывал его, и это пугало. Было ли это приятно? Или, наоборот, плохо? Его тело было напряженным и горячим. Я нуждался в нем.

— Джейми, могу я…

— Сделай это, — выдохнул он. — Ну, давай уже.

Большего побуждения мне и не требовалось. Я встал на колени и прижал головку члена к его дырочке. Я надавливал и надавливал, но он не открылся для меня так, как для моего пальца. Это была настоящая пытка. Джейми был слишком тугим.

— Пожалуйста, — выдохнул я.

— Сильнее.

— Я не хочу причинить тебе боль.

Мои глаза слезились, лицо исказилось от желания и разочарования. Пот выступил на лбу.

— Сделай это.

Он потянулся назад, сжимая мое бедро.

И я подчинился. Толкался в него, пока головка не заставила его раскрыться, а кольцо мышц ануса не растянулось вокруг моего ствола.

— Ох… ох…

Я не мог остановиться и скользнул глубже. Его тело сопротивлялось, сжимая и выталкивая, и зашипел он уже точно от боли.

— Больно? — беспомощно спросил я. Животная потребность взяла верх. Я прижался к нему бедрами, толкаясь внутрь. При каждом соприкосновении наших тел раздавался мягкий влажный шлепок. — Ах... как туго, Джейми...

— Двигайся, — выдохнул он.

В какой-то момент я понял, что он дрочит. Я уставился вниз, на его двигающуюся руку и зад, поглощающий мою длину. Сердце грохотало в ушах. Я взобрался на Джейми, прижавшись грудью к его спине, и просунул под него руки, чтобы погладить соски.

— Н-нет, — пробормотал он.

— Почему нет?

— Тогда я...

— Тогда ты кончишь, — задыхался я.

Я знал, как это влияло на него. Пощипывал и сжимал их, и Джейми, застонав, кончил на одеяло. Его задница болезненно сжалась вокруг меня, пытаясь вытолкнуть наружу. И это швырнуло меня за край. Я выгнулся и неистово толкнулся до упора, впиваясь пальцами в его ягодицы пока кончал.

Мы рухнули вместе.

После этого мы молчали, дыша и приходя в себя. Когда член опал, я выскользнул из Джейми. Лег на бок, а он повернулся ко мне. Выражение его лица было ошеломленным.

— Привет, — сказал я.

— Привет. — Он коснулся моего лица. — Ты в порядке?

— Кто, я? Ага. — Вероятно, я выглядел таким же оглушенным, как и он. Я глубоко вздохнул и провел рукой по его бедру. — Почему ты не хотел… кончить?

— Я не знаю. Я боялся, что тебе будет больно.

Я слегка отстранился.

— Что? Нет. — По правде говоря, безжалостная хватка его тела причиняла боль, но такую, что была приятна. — А как ты? Я знаю, что это больно.

— Это как бы… жжет, — признался он, — когда входит. Думаю, мне просто было страшно. Прости, что не смог расслабиться.

— Не извиняйся. Это ты меня прости. — Я прижал его к себе. — Может, не стоит повторять?

В конце концов, это было неестественно. Я мог нанести ему непоправимый вред.

— Нет, я хочу этого. — Он обнял меня одной рукой. — После… это стало приносить удовольствие. А тебе было хорошо?

— Да. Очень хорошо. — Я вдохнул запах, исходящий от его волос – смесь шампуня и пота. Улыбнулся, а затем рассмеялся: — Очень хорошо, — повторил я. — Поверь мне.

Джейми тоже засмеялся, сотрясаясь в моих руках.

— Ладно. Мне тоже. Не говори о том, чтобы больше этого не делать, хорошо? Я хочу этого.

Моим первым порывом было встать и одеться как можно быстрее, но потом я вспомнил, что в этом нет необходимости. Никто не станет нас искать. Невероятный покой, никогда не ощущаемый прежде, захлестнул меня. Я переплел свои ноги с ногами Джейми.

Словно прочитав мои мысли, он сказал:

— У меня сегодня нет занятий.

— Я так рад, что я здесь. — Я схватил его за бедро. — Джейми, я так рад. Это…

«Рай», — подумал я, но мне было неловко произносить вслух. Я поцеловал Джейми. Он прикусил мою нижнюю губу, и я в полной мере осознал, что это был не сон.

Глава 14

Мне не пришлось спать на полу в комнате Джейми. Мы уснули обнаженными в его маленькой кровати.

На следующее утро я проснулся, прижавшись грудью к его спине, а мой твердый член уютно устроился в расселине его задницы. Джейми едва заметно двигался, потираясь об меня своим задом.

— М-м… — Я поцеловал его в затылок. — Джейми… что ты делаешь?

Я обнял его и потянулся к его члену, который тоже стоял.

— Жду, когда ты проснешься.

Он сомкнул свои пальцы на моих, водя моей рукой по своему стволу.

Я начал тереться об него. Вскоре перекатил его на живот, навалившись сверху и двигаясь жестче. Джейми раздвинул ноги и приподнял задницу. Я потянул его за волосы и провел ладонью по его спине, руке и бокам.

— Ты стал таким крепким, — сказал я. — Так хорошо выглядишь.

— И ты тоже. Всегда был. — Он потянулся назад, схватив меня за бедро. — Калеб… — Его лицо пылало, глаза были закрыты. — Ты такой сексуальный.

Как же долго, очень долго я хотел услышать от него эти слова. Я опустил голову и смотрел, как наши тела двигаются вместе – его сужающаяся книзу спина, мой плоский живот, его тугая попка, мой член, покачивающийся около нее.

— Правда? — прошептал я.

— Да. Так сильно хочу тебя... все время.

Должно быть, Джейми вставал раньше. Смазка лежала под подушкой. Он сунул мне ее прямо в руки.

Я на мгновение замешкался:

— Серьезно?

— Пожалуйста. Разве ты не хочешь?

Я тут же встал на колени, нанося на себя скользкий гель.

В то утро мне было легче, но я продержался не дольше, чем накануне. Когда я кончил, Джейми все еще был тверд. Я перевернул его на спину и вдоволь насладился открывшимся зрелищем.

— Не пялься, — наконец пробормотал он.

Но я ничего не мог с собой поделать.

Наклонился и втянул его член в рот. Я делал это медленно, дразня, и к концу Джейми тяжело дышал и толкался мне в горло.

После этого горло першило, что казалось справедливым. Должно быть, Джейми тоже больно.

— У тебя есть занятия сегодня? — спросил я, когда мы лежали лицом к лицу.

— Да, с двух до пяти.

— Ого, три часа?

— Да. Летние курсы довольно интенсивные. Точнее, это материал семестра, втиснутый в две недели.

Я сел и потянулся.

— Думаю, в этом есть смысл.

Джейми натянул боксеры и налил воду из бутылки в кофейник.

— Будешь?

— Конечно, спасибо.

Я расстегнул сумку и стал искать чистое нижнее белье.

— Эй, ты не мог бы… подождать?

Я взглянул на Джейми.

— Чего?

— Э-э-э, не мог бы… не мог бы ты просто… — Он быстро застегнул джинсы и схватил альбом и карандаши. — Прилечь? Вот так, будто, — он указал на край кровати, его пристальный взгляд сфокусировался, — вытянуться, расслабиться.

Я приподнял бровь.

— Ты хочешь меня нарисовать?

— Да, если ты не против. У тебя… у тебя тело такое…

Его пристальный взгляд на мое обнаженное тело обжигал, поэтому я лег, вытянувшись на кровати и скрестив руки за головой. Прижался щекой к предплечью и посмотрел на Джейми.

— Какое? — тихо спросил я.

Он сел на стол, поставив ноги на стул, и начал делать наброски резкими, уверенными движениями.

— У тебя такое красивое тело, — ответил он.

— Как и твое.

— Заткнись. Не то что у тебя.

— Для меня – да, — серьезно сказал я. — Я мечтаю о нем.

Он провел языком по губам, и на щеках расцвел румянец. Я не мог винить Джейми. Если бы я умел краснеть, это был бы густой оттенок. Джейми слегка приоткрыл жалюзи, и на мое тело упали полоски света. Его серьезный взгляд переместился с моих рук и головы на спину, на ягодицы и ноги. Я старался дышать спокойно.

— Поменяй позу, — попросил Джейми, переворачивая страницу.

Я согнул колено, слегка подвинулся. Он подтащил свой стул к двери и сел там, глядя между моих ног.

— Эй, — упрекнул я. Поскольку ощущал движение воздуха на своих яйцах, то знал, на что он сейчас смотрит.

— Прекрасен, — повторил он. Румянец, заливавший его лицо и шею, не сходил, однако в остальном Джейми был полностью поглощен своим творчеством. Я закрыл глаза и слушал, как карандаш царапает по странице.

— Поменяй позу еще раз, — произнес Джейми.

Я перевернулся, вытянув одну ногу, согнув другую и подняв руки над головой.

— Готово, — сказал я, не открывая глаз.

Я снова услышал шуршание карандаша, журчание кофе, льющегося в кофейник, затем шлепок, когда Джейми отбросил свой альбом. Теплые губы сомкнулись на моем соске. Я напрягся.

— Такие же чувствительные, — прошептал он.

Он протер мой член влажной тряпкой и опустился к нему. Поскольку я только что кончил, то мог наслаждаться происходящим дольше. Я приподнялся и стал наблюдать.

Все это было роскошью: пить с Джейми кофе в постели, смотреть, как он выбирает себе рубашку на день, обнимать его сзади и целовать в плечо.

— Я люблю тебя, — сказал я.

В лагере я боялся произносить эти слова. Дома, даже уединившись в своей машине, казалось, кто-то всегда мог услышать. Колорадо стал центром сексуальной, вербальной и эмоциональной свободы.

Я проводил Джейми на занятия, наши руки время от времени соприкасались. Полуденное солнце слепило глаза. Я слегка подтолкнул локтем альбом и улыбнулся.

— Не показывай их никому, ладно?

— Никогда. Они в конце. Я их потом вытащу.

— Ладно. — Я посмотрел в сторону студии.

— Ты уверен, что не хочешь пойти? Профессор действительно классный. Я на девяносто девять процентов уверен, что он позволит тебе присутствовать.

— Нет, это может быть неудобно. — В действительности же я думал об обнаженных моделях. — И мне нужно позвонить родителям. Не беспокойся обо мне.

— Ладно. Ну, тогда воспользуйся университетским кафе, если проголодаешься.

Он протянул мне свою студенческую карточку.

Как по команде мой желудок заурчал. Было почти два часа дня, а мы не ели, потому что были слишком увлечены друг другом. Джейми взял на занятие яблоко. Что касается меня, то я не собирался посягать на его обеды.

— У тебя будет перерыв? — спросил я.

— Да, в три тридцать, минут на десять.

— Встретимся здесь?

— Конечно. — Его улыбка сияла. — Я буду здесь.

— Отлично. Хорошего дня.

Я наклонился и поцеловал его в щеку. Может быть, лето ударило мне в голову. В конце концов, не было ничего особенного в том, если бы весть о простом поцелуе на публике достигла ушей родителей Джейми или моих, хотя это и было очень маловероятно.

Я думал об этом, пока возвращался обратно в общежитие. Кто-нибудь мог видеть, как я поцеловал Джейми в щеку. Этот человек мог уже быть или в будущем стать другом Джейми. А также может спросить его об этом, а тот откроется, потому что почувствует себя в безопасности. Затем, если вдруг его родители или братья посетят кампус, а друг Джейми скажет что-то не то в неподходящее время, все может выплеснуться наружу...

Меня прошило липкое чувство страха. «Будь осторожен, — предупредил я сам себя. — Только потому, что все хорошо, не означает, что вы должны рисковать».

Я позвонил домой, сообщил родителям кое-какие новости, а затем отправился в центр Боулдера и пообедал. Я был жутко голоден, но едва прикоснулся к супу и бутерброду. Мои мысли были сосредоточены на Джейми – на его теле, в частности, и на том, как ощущался секс, – настолько сильно, что я с трудом воспринимал окружающую действительность.

В 15: 30 я нашел Джейми возле художественного класса. Он сидел под деревом с миниатюрной девушкой, покрытой татуировками. Во рту у нее была сигарета.

Увидев меня, он вскочил.

— Привет, вот ты где.

Его глаза светились таким теплом, что я был уверен, что любой, кто наблюдал бы за ним, догадался об этом.

— Привет. — Возможно, у меня было такое же выражение лица. — Я принес тебе сэндвич. Он, эм-м, просто с ветчиной и сыром.

Я протянул ему пакет. Все остальное в меню напоминало мне о родительской пище: слишком много капусты, местных сыров и органических овощей.

— О, спасибо. Дружище, я действительно умираю с голоду. — Он развернул сэндвич и откусил. — Ты купил его?

— Угу, — моя улыбка стала глупой. Кормление Джейми делало меня счастливым, и он был милым, когда говорил с набитым ртом.

Девушка присоединилась к нам.

— Привет.

— О, — Джейми проглотил еду, — это Лиза. Лиза, это мой друг Калеб.

— Приятно познакомиться.

Я пожал ей руку.

— Да, и мне. Ты тоже поступаешь сюда?

— Нет, мы... — я обменялся с Джейми взглядом, — в основном мы друзья по церкви.

— Ух ты, а я и не знала, что ты религиозный мальчик, — Лиза рассмеялась и толкнула Джейми локтем. — О боже, ты, должно быть, шокирован этими занятиями.

Джейми ухмыльнулся, набивая еду за щеки.

— Я в порядке.

— Ты очарователен. — Она выдохнула дым прямо в нас. — Ну разве он не прелесть?

— Эм, конечно. — Я покосился на дерево. — В любом случае…

— Я позволю вам, мальчики, поговорить об Иисусе. Увидимся внутри.

Она отбросила сигарету и неторопливо вошла в здание. Джейми улыбнулся мне, наморщив нос.

— Прости.

— Не извиняйся. Она очень милая. — Мне до боли хотелось прикоснуться к нему. Я засунул руки в карманы. — Немного богохульная, но приятная.

— Здесь все безумно либерально.

Он скомкал обертку от сэндвича и пакет.

— Тебе это нравится?

— Не совсем так. Можно подумать... — Он переложил комок мусора из руки в руку. — Не знаю, можно подумать, что я ненавижу нашу веру из-за всего, но это не так. Мне больно, когда кто-то так говорит, используя Его имя по-всякому. — Он слабо улыбнулся. — Похоже, мне промыли мозги.

— Если это так, то и мне. Мне тоже больно.

— Правда?

Я молча кивнул. Мне хотелось рассказать ему, что япо-прежнему люблю Бога и по-прежнему ежедневно читаю Библию и что играю гимны или молюсь, когда чувствую беспокойство. Однако некоторые вещи слишком трудно высказать. Может быть, между нами исчезло взаимопонимание, не знаю.

— Еще раз спасибо, — он кивнул на пакет от сэндвича. — Мне пора.

— Да. Встретимся здесь в пять.

— Круто. Я угощаю тебя ужином. — Он указал на меня пальцем.

Я ухмыльнулся и хлопнул его по руке.

— Может быть, после...

Его глаза мгновенно затуманились, губы приоткрылись. После. Я слегка подтолкнул его, чтобы вывести из этого состояния.

— Иди рисуй.

— Я буду думать о тебе.

Взгляд Джейми прошелся по моему телу, прежде чем он резко отвел его.

— Хорошо, — сказал я.

Вернувшись в общежитие, я растянулся на кровати Джейми и попытался поработать над «Отчим домом». Я взял свой ноутбук в Колорадо, зная, что нужно будет занять себя чем-то. Однако разум отказывался сосредоточиться на писательстве, поэтому я изучал расписание шаттлов до Национального парка Роки-Маунтин, а затем бродил по комнате, осматриваясь.

Я находился внутри Джейми. И знал: я – его величайший секрет. Так что заглядывать в шкаф и ящики почему-то казалось нормальным.

Нашел его Библию. Она выглядела точно так же, как моя, черная и изрядно потрепанная, с поблекшей позолотой, только моя была из настоящей кожи, а его – из искусственной. Я слабо улыбнулся. Джейми бы не захотел кожаную. Потому что питал большую слабость к животным. На странице посвящения кто-то каллиграфическим почерком написал имена его родителей, его самого и дату крещения.

Я осмотрел его одежду. Провел по ней пальцами, прижался носом к рубашке.

В глубине шкафа висела толстовка с надписью: «Лагерь «Апачи», которую я подарил ему в прошлом году.

Я чувствовал запах его одеколона. Порылся в его принадлежностях для душа. Он пользовался шампунем «Head& Shoulders», мылом «IrishSpring», бритвой «Gillette». Под кроватью стояла большая бутылка лосьона для тела. Я понимающе улыбнулся. Да, он, вероятно, использовал его, когда дрочил.

Я открыл ящик с нижним бельем и посмотрел на его боксеры. Немного подумав, взял один из его носков и спрятал на дно своей сумки. Я был влюблен в Джейми, и это чувство имело надо мной власть. Я не мог вспомнить то время, когда не был влюблен в него. Все те ночи в лагере, когда лежал без сна на случай, если он проснется и захочет поговорить – теперь они обрели смысл. Внутри меня был неподвижный темный омут, в котором отражалось только лишь его лицо.

Я пришел на полчаса раньше, чтобы подождать Джейми перед аудиторией. Захватил с собой книгу «В дороге» Джека Керуака, но большую часть времени провел, наблюдая за дверью студии.

Как только минуло пять, Джейми первым вышел из здания. Я встретил его на полпути.

— Как прошло занятие? — спросил я.

Он касался моей руки, когда мы возвращались в общежитие.

— Хорошо. Мы рисовали пожилую женщину. Странно, но мне нравится рисовать пожилых людей. У них интересные линии.

— Эй, это лучше, чем рисовать молодого парня.

Я стащил у него ключ, а затем вернул ему.

Мы были одни в коридоре общежития. Джейми ухмыльнулся и толкнул меня локтем.

— Ревнуешь?

— Думаю, да, — признался я.

Это взволновало его. Руки дрожали, когда он открывал дверь. Еще до того, как мы оказались внутри, я прижался своим пахом к нему сзади.

— Джейми, — настойчиво прошептал я.

Мы ввалились внутрь. Он бросил свои художественные принадлежности и запер дверь. Я толкнул его к ней и трахнул стоя, едва спустив штаны до лодыжек.

Три часа – это был очень долгий срок.

Ни один из нас не хотел появляться на людях, поэтому мы заказали ужин на вынос и съели его в комнате. Мы сидели на ковре, моя стопа упиралась в ногу Джейми. Я изучал его последние наброски.

— А ты все еще рисуешь? — спросил он.

— Не особо.

— У тебя так хорошо получалось. Мне пришлось изрядно практиковаться, чтобы рисовать так, как сейчас

— И теперь ты лучше, чем я когда-либо буду.

Я снова рассмотрел все рисунки. Используя минимум линий, Джейми запечатлел кончики моих волос, мышцы вокруг лопаток, ямочки на пояснице. Последний набросок был откровенно эротичным: у меня стоял член, а на руках и животе мышцы бугрились от напряжения. Я прочистил горло и закрыл альбом.

— Ты все еще пишешь что-нибудь?

— Нет. Ну, то есть, немного, но по большей части нет.

Я знал, что он покажет мне, если захочет, поэтому не стал настаивать.

— У меня многое получается, — сказал я. — Не могу заниматься всем этим сразу, понимаешь? А писательство – это скорее страсть. Я прекрасно себя чувствую, когда не рисую и не исполняю музыку. Но мне плохо, если не пишу. Это странно.

— Это кажется... не так уж весело.

Я на мгновение задумался об этом – об «Отчем доме» и о том, как мучился над каждой сценой и каждым предложением. За семь часов я смог написать всего три страницы.

— Ты прав, — сказал я. — Действительно невесело.

Джейми отодвинул в сторону коробки из-под ужина и подполз ко мне, обвив руками за шею. Я крепко обнял в ответ и сжал его задницу.

— Давай готовиться ко сну, — сказал он.

Было всего восемь часов вечера. Он определенно имел в виду не сон.

Мы отправились в ванную и почистили зубы. Я умылся и побрился. Джейми принимал вечерний душ, а я – утренний, поэтому вернулся в комнату один и стал ждать его. Я выключил верхний свет и зажег настольную лампу, повернув ее в угол, так чтобы в комнате осталось слабое освещение.

Раздевшись до трусов, лег на кровать. Я попытался принять небрежную позу – руки за головой, лодыжки скрещены, – но, когда Джейми вернулся с мокрыми волосами и полотенцем вокруг талии, я встал.

— Что?

Он заправил волосы за уши и отвернулся.

— Ты, — ответил я.

Я опустился на колени, прежде чем дотянулся до него. Не мог сопротивляться чувствам к нему.

В тот вечер мы снова занимались сексом. Мы начали лежа на боку и закончили тем, что я оказался на Джейми сверху, как животное.

Потом проговорили до самого утра. Наши приглушенные голоса и тихий смех заполнили маленькую комнату. Все, что мы упустили за эти годы или не могли сказать – о нашей жизни дома, о наших надеждах и фантазиях, – мы пытались описа́ ть. И все же, столь многое было потеряно и никогда уже не вернется.

Глава 15

В выходные мы отправились на автобусе в национальный парк Роки-Маунтин. Джейми еще не был там, несмотря на то, что бо́ льшую часть лета провел в Боулдере. Он сказал, что друзья по церкви не раз приглашали его, но он хотел пойти туда в первый раз именно со мной.

— Тебе давно уже следовало сходить, — сказал я, улыбаясь и качая головой.

Иногда Джейми бывал таким сентиментальным. Но, по правде говоря, его признание тронуло меня.

— Нет. В любом случае, с ними невесело. Это пожилая пара.

— А, понятно.

Мы сидели на скамейке, прижимаясь друг к другу бедрами. Поскольку было лето и выходной, то автобус был набит битком. По большей части семьями с маленькими детьми и иностранцами. Я слышал, как некоторые из них говорили по-шведски, другие – по-китайски.

— Хорошо, что ты дождался.

Я взял его за руку. Если мы когда-либо и были в безопасности, то именно там: в автобусе, полном незнакомцев, направляющихся в дикую глушь.

Джейми улыбнулся и отвернулся к окну.

Я заставил его сесть у окна, несмотря на то, что в ближайшие годы он увидит больше мест в Колорадо, чем я. Хотелось баловать его во всех отношениях, что было совершенно новым чувством.

— Здесь красиво. — Он вглядывался в массивные скалы у дороги.

— Очень, — согласился я, однако смотрел на его лицо.

Весь день мы провели в парке. Горы, возвышающиеся вокруг нас, казались не более реальными, чем издалека. В разреженном воздухе витал аромат сосен, и, пока мы шли, меж деревьев периодически открывался вид, который напоминал Вордсворт в Альпах. Горы были величественны. Озера – прозрачны, как стекло, и неподвижны; их поверхность идеально отражала вершины и лес, и казалось, будто смотришь в два мира.

Я взял с собой цифровой фотоаппарат и сделал несколько десятков снимков, в основном Джейми. Притворялся, что пытаюсь запечатлеть пейзаж. Мы попросили какого-то туриста сфотографировать нас вместе. Я положил руку Джейми на плечо. Он смущенно улыбнулся.

Мы захватили с собой перекус на обед – бутерброды, чипсы и батончики мюсли – и нашли уединенное местечко у ручья, чтобы поесть.

— Это очень напоминает мне лагерь. — Джейми вскарабкался на широкую округлую скалу, прогретую солнцем. — Хочу погрузить ноги в воду.

Я последовал за ним и не в первый раз за этот день поцеловал в губы.

— Калеб, — пробормотал он, сжимая мою рубашку.

— Что? Я просто собираюсь снять с тебя обувь.

Хотелось снять больше, чем просто обувь. Я просунул руку ему под рубашку и погладил грудь, снова целуя.

Джейми ахнул и прервал поцелуй, откинув голову назад.

— Люди могут увидеть.

— Все в порядке.

Я сбросил рюкзак и сунул другую руку ему под рубашку, лаская торс. У нас действительно произошла странная смена ролей. В лагере я всегда был бдительным параноиком. Теперь, когда мы были в полной безопасности, Джейми потерял смелость.

— О чем ты беспокоишься?

Я очертил большими пальцами его соски.

— М-м-м... — Он выдернул мои руки из-под рубашки. — Ну же, прекрати.

Я засмеялся и принялся расшнуровывать его ботинки.

— Я и не собирался заходить слишком далеко. В любом случае, вокруг никого нет.

Он уставился в свой рюкзак.

— Ты мог бы просто сказать мне, что не в настроении, — настаивал я.

— Я всегда в настроении. Дело не в этом.

Я снял с него ботинки и носки, мои руки задержались на его лодыжках.

— А в чем тогда?

— В том, что люди могут видеть. — Он даже не посмотрел на меня. Медленно опустил пальцы ног в ручей, вздрогнул и отпрянул. — Холодрыга.

Слабая улыбка тронула мои губы.

— Ага. Горные ручьи, они такие.

Мы молча помолились, и я старался держать руки при себе, пока ел. Я смотрел, как вода вьется среди скал. Она была настолько чистой, что я мог видеть каждую деталь русла. Какая-то смелая белка смотрела на нас с расстояния нескольких футов, а на деревьях ждали вороны, готовые спуститься и подобрать за нами крошки.

Наконец, Джейми прочистил горло и сказал:

— Я просто беспокоюсь. Все было так хорошо… — Он отложил бутерброд, глядя на ручей с мрачной сосредоточенностью. — Но мы все равно нарушаем правила. Идем против всего, чему нас учили родители, против того, что правильно. Этот стих о том, что нужно помнить Создателя своего в дни юности своей, я имею в виду, ты знаешь, как там дальше?

Я кивнул.

— В принципе, да.

— Доколе не наступили плохие дни, доколе не оборвалась серебряная нить. Не ждите, пока кувшин разобьется у источника, и обрушится колесо над колодцем. И возвратится прах в землю, откуда и был взят, а дух возвратится к Богу, который дал его (Прим. пер.: близко к тексту из Библии. Екклесиаст глава 12 стих 6 и 7).

Он перефразировал, конечно, но довольно точно.

— Знаю, — отрезал я. Мой голос прозвучал резче, чем хотелось. — Я все еще читаю Библию, хочешь верь, хочешь нет.

— И что? Ты не боишься попасть в ад?

— Мы не попадем в ад. —На этот раз мой голос прозвучал слабее, чем я хотел. — Наши души будут спасены.

— Будут ли? Когда тебя крестили?

— Не знаю. Кажется, мне было десять. Не помню.

— До или после лагеря? — Теперь он пристально смотрел на меня.

— После. — Я взглянул на него. Первый год в лагере, наполненный шквалом учений Евангелие, был моим стимулом к спасению. — А тебя?

— Намного позже. Мне было одиннадцать. Я уже был влюблен в тебя. Мы тогда держались за руки и все такое.

— Ты шутишь, что ли? Мы же были детьми.

— Значит, ты не любил меня, когда мы были детьми?

Я почесал голову, уставившись в землю. Конечно, я любил его тогда и всегда.

— К чему ты клонишь?

— Я полюбил тебя раньше, чем задумался о Боге. — Джейми судорожно выдохнул. — Я просто боюсь. Мне страшно, что мы как-нибудь поплатимся за это.

Внезапно я тоже испугался, но вовсе не за свою душу. Стало страшно, что Джейми хочет закончить наше общение. Тогда я останусь один. У меня никогда не хватило бы смелости начать отношения с кем-то другим, и никто другой не смог бы понять. Мы с Джейми были одинаковыми. Моя душа была связана с его.

— Я не остановлюсь, — выпалил я, как будто мог в одиночку продолжать с нимотношения.

— Что? Знаю. Я не хочу останавливаться.

Я схватился за голову. Облегчение было умопомрачительным, но страх, который ему предшествовал, все еще клокотал во мне.

— Разве мы уже не расплачиваемся за это? — спросил я, подумав о лагере. Обо всем напряжении и ужасе, о стрессе от того, что приходилось скрывать правду дома. — Это же первый раз, когда все было хорошо. Я имею в виду, действительно хорошо. А сейчас…

Сейчас мне стало холодно, я запаниковал. Теперь чувство вины делало то, чего не мог сделать строжайший надзор: портило наши немногие, краткие удовольствия.

— Прости меня, — прошептал Джейми. Его тихий надтреснутый голос буквально вонзался в меня.

Ничто так не вытягивалосилы, как желание защитить его.

— Не извиняйся. — Я сжал его плечо. – Я лишь хотел сказать, что ничего не произойдет. Мы не отправимся в ад, и нас не поразит молния, ясно?

Его глаза были затуманенными и широко распахнутыми.

— Ты уверен?

— Абсолютно. — Я улыбнулся, и Джейми расслабился под моей ладонью. Я не был уверен, ни на грош. — Ты закончил обедать?

Он взял недоеденный бутерброд.

— Почти.

— Доешь. И тебе станет лучше.

Он повиновался, как ребенок, и наклонился, прижимаясь ко мне.

— Я бы хотел, чтобы Богом был ты, — сказал он, прежде чем откусить кусочек.

— Что? Это звучит очень странно.

— Ты бы установил справедливые правила. И стал бы отличным судьей.

— Я рад, что это не так. Это было бы слишком большим грузом.

— Ты бы справился.

— Тем не менее, — я пожал плечами. — Мне кажется, я довольно хорошо понимаю Его характер, и Он не настолько мстителен.

— Да, ты прав.

— Конечно.

Я усмехнулся и толкнул его локтем. Когда он закончил есть, я убрал мусор. Встал и потянулся, а Джейми продолжил сидеть, задумчиво глядя на ручей.

— Что такое? — спросил я.

— Поцелуй меня еще раз? — Слова, которые, вероятно, должны были прозвучать требованием, превратились в неуверенный вопрос. — На этот раз я ничего не испорчу.

Я присел и взял его за подбородок.

— Эй. Ты ничего не испортил.

— Пожалуйста.

Он взял меня за другую руку и сунул ее себе под рубашку.

Я быстро оседлал его колени и прижался к его губам. Тесная связь легче, проще, чем нравственность. Это как земля без границ; а нравственность – как гражданская война.

Мы были достаточно далеко от любых троп или мест для пикника, и я чувствовал себя в безопасности, вытаскивая его член из штанов, но мы все еще находились в общественном месте, что усиливало мое возбуждение.

— Быстрее, — прошептал он, цепляясь за мои плечи.

Я улыбнулся и замедлил движение руки.

— Нет, хочу действовать медленно. Я должен позаботиться о тебе.

— К-Калеб… пожалуйста. Ну давай же.

Его короткие ногти впились в меня. Он пытался толкнуться в мои пальцы, однако его ноги оказались зажаты под моими.

— Вот так. — Я прикрыл его член краем рубашки. — Никому не позволю тебя увидеть. Не беспокойся об этом. Никто не будет смотреть на тебя. Никто другой.

Его прерывистое дыхание в ухо и шею опьяняло. Я долго дразнил Джейми. Затем заставил кончить на живот и вытер салфеткой.

После этого он притих, лицо порозовело. Он шел, засунув руки в карманы. Улыбнулся, когда наши взгляды встретились, но на прохожих не мог поднять глаз.

Я достал камеру и запечатлел его именно таким.

Мои дни в Колорадо пролетели как одинмиг. Когда у Джейми не было занятий, мы сидели в общежитии, смотрели фильмы на одном из наших ноутбуков, слушали музыку, ели, разговаривали или просто молчали. Мы также ели вне дома и несколько раз прогуливались по кампусу и центру города, но в целом предпочитали проводить время вместе в уединении его комнаты.

Когда Джейми осознал, что время утекает сквозь пальцы, то стал более взволнованным и эмоциональным, даже срывался на слезы во время секса.

В наш последний день он прогулял занятия и отказался вставать с постели. Я принял душ, оделся, приготовил нам завтрак, сварил кофе, а Джейми все также лежал в кровати. У меня оставалось пять часов до приезда такси. Пять часов, которые мы могли бы провести как угодно.

— Какой в этом смысл? — фыркнул я, расхаживая по комнате. Как всегда, мне нужно было быть более сильным, хотя я чувствовал себя таким же несчастным. — Почему ты вообще пропускаешь занятия, если не собираешься проводить время со мной? Это не логично.

Джейми не ответил. Он лежал завернутым в одеяло несчастным коконом и разбивал мне сердце.

— Джейми, это не конец света. Подвинься.

Он едва пошевелился, поэтому я подтолкнул его и лег рядом, обхватив рукой закутанную фигуру.

— Я могу приехать к тебе снова, — сказал я. — Или ты можешь навестить меня. В Гарварде, слышишь? Я начну носить свитера с V-образным вырезом и куртки с нашивками.

Джейми издал тихий неясный звук.

— Ты сможешь снять все это с меня, — тихо добавил я. Возможно, это было мелочно с моей стороны, но я надеялся заняться с ним сексом еще раз. Я прижался своими бедрами к его.

— Может, хватит? — Он откатился в сторону и закрыл лицо руками.

— Ладно. — Я отступил. Не понимал, чего он хочет. Кроме того, я не умел утешать людей. С Джейми я не чувствовал себя так неловко, как с другими, но мне все равно никогда не удавалось говорить или делать правильные вещи. — Тогда я поем. Остывает.

Я сел на пол один.

— А что ты заказал? — пробормотал он.

— Картофельные оладьи. Четыре булочки с беконом и яйцом.

Слегка шмыгнув носом и пошуршав, он сел в постели, и я протянул ему бутерброд. Он ел, опустив покрасневшие глаза, медленно жуя и глотая.

— Меня просто убивает, когда ты это делаешь, — сказал я. — Ты не мог бы перестать? Есть ли хоть какой-нибудь способ?

— Я ничего не могу с собой поделать.

— Не можешь? Думаю, мне так же плохо, как и тебе, но ты не наблюдаешь меня в позе эмбриона.

— Да, никогда не видел тебя таким. — Он протянул руку, и я дал ему оладью. — Я никогда не видел, чтобы ты проявлял эмоции.

— Ну, знаю, тебе было бы еще хуже, если бы я рыдал рядом с тобой. И поэтому справляюсь иначе.

— И как же ты справляешься?

— Не знаю, — ответил я. — Просто справляюсь с этим. Просто живу и справляюсь.

Я смотрел, как он ест и пытается «справиться», и мое недовольство сменилось жалостью. Джейми отличался от меня, и я любил его за это. А вовсе не за то, что он отражал черты меня самого. Любил его нежность, мягкость и эмоциональность, эстетическую чувственность, его тело и разум.

— Как я могу тебе помочь?

Я взял его за руку.

— Будь честным со мной. Скажи мне, что мы не увидимся целый год. Год...

— Я этого не знаю. Я мог бы приехать на зимние каникулы.

— У меня, вероятно, будет сосед по комнате.

— Значит, забронирую номер в отеле.

— И как скоро это начнет казаться странным, что ты… — Он жестом указал на меня. — Что ты весь вот такой и одинок, и при этом навещаешь какого-то парня два или три раза в год?

Я думал об этом раньше, хотя и нечасто. Возможно, Джейми прав. Суть его аргумента, по-видимому, заключалась в том, что я избегал реальности, а, может, и правда избегал.

— Я буду разбираться с этим, когда это произойдет, — ответил я.

— Не думаю, что ты даже сможешь приехать сюда на зимних каникулах, не вызывая подозрений. Возможно, если бы ты хотя бы увлекался лыжами и тому подобным, но ведь это не так.

— Хорошо, тогда следующим летом. — Я смял обертки от сэндвичей в комок. — Доволен?

— Нам придется ходить на свидания с девушками, — категорично заявил он, — или мы должны прекратить наши отношения. Если будем одиноки и продолжим встречаться, это станет очевидным. Братья уже дразнят меня по поводу кулинарии и живописи. Люди не глупы.

— Как скажешь.

Я вымыл руки и открыл свой ноутбук. Не собирался тратить наши последние несколько часов этого лета, споря о будущем. Я отсоединил наушники и запустил «Идентификацию Борна».

Через некоторое время Джейми присоединился, спрыгнув с кровати на пол рядом со мной. Если он намеревался опустить мое настроение до уровня своего, то ему это удалось. Конечно, он никогда не делал этого специально. Я сжал его руку.

— Давай просто сделаем вот так, — я кивнул на экран ноутбука. — Станем агентами с секретными данными, поддельными паспортами и прочим. Исчезнем.

— И куда мы отправимся?

— В Южную Америку. Я так много думал о тебе, когда находился там. В джунглях, в мата (Прим. пер.: mata – лес (португ. ), ты чувствуешь себя... оторванным от всего фальшивого. Это так по-настоящему. Никто не найдет нас. Мы могли бы разводить лошадей или давать уроки английского. В сезон дождей каждый день бывает шторм. От этого спадает жара. Будет ощущаться как здесь сейчас, все время. И вокруг нет никого, кто бы мог нас подслушать.

Джейми мрачно смотрел на экран.

— Прекрасная мечта.

Когда наш последний час превратился в несколько минут, такси приехало, а я собрал свои вещи, Джейми снова заплакал. Я обнял его и поцеловал.

— Все хорошо, — шептал я, поглаживая его шелковистые волосы. — Ну ладно тебе. Все хорошо.

— Увидимся следующим летом, — пробормотал он.

— Этой зимой, — возразил я. — Не выдержу целый год.

— Может быть, да. Зимой...

— Точно.

Я поцеловал его в лоб и, зажмурившись, отвернулся; мои глаза пекло.

В итоге, мы оба ошиблись. Мы не увиделись ни зимой, ни весной, ни даже следующим летом.

Мы не видели друг друга девять лет.

Глава 16

Я вернулся в Массачусетс как раз ко времени отъезда в общежитие Гарварда. Я мог бы остаться и дома – университет находился в сорока минутах езды от Андовера, – но хотелось жить в кампусе, и родители согласились с этим. Моя бедная, милая мама рыдала так же, как Джейми, когда пришло время прощаться. Папа обнимал ее, а она обнимала меня.

— Дорогая, он может приезжать домой каждые выходные. И, вероятно, так и будет делать, чтобы ты стирала его белье.

— Я буду, мам, — пообещал я.

Другие студенты наблюдали за нашими тройными объятиями, и мне стало неловко.

Рэйчел, всегда готовая добавить мне унижений, тоже бросилась на шею.

— Не забывай о нас, — мелодраматично произнесла она.

Я ударил ее по руке.

— Веди себя прилично, — напутствовал папа. Он пожал мне руку.

— Обязательно.

Я поцеловал маму и Рэйчел. Смущение, которое я испытывал, не давало выразить всю любовь к ним в полной мере.

Моим соседом по комнате стал пухлый рыжий веснушчатый парень по имени Картер. Он оказался робким ботаником и крайне непривлекательным. За последнее я вдвойне возблагодарил Господа. Трудно было бы жить в тесном пространстве с красивым, атлетически сложенным парнем.

Иногда я мечтал о том, чтобы перевестись в Университет Колорадо в Боулдере и поселиться с Джейми. Действительно, прекрасная мечта. Мои родители запретили бы. Они слишком много работали и слишком много платили, чтобы я мог получить что-то меньшее, чем образование в Лиге Плюща. А в финансовом и академическом плане такие учебные заведения как Гарвард были вне досягаемости Джейми. Он был студентом со средним баллом – но вовсе не из-за низкого интеллекта, а потому, что не старался и не утруждал себя внеклассными занятиями.

Джейми, казалось, обиделся на меня. Я писал ему, когда вернулся домой, потом когда переехал в общежитие, и после первого дня занятий, и месяц спустя после начала осеннего семестра, но он так и не ответил. Я отправлял новости по электронной почте. Дважды звонил и оставлял голосовые сообщения.

В каждом сообщении я был осторожен, чтобы не допустить двусмысленности.

«Как твои дела? Я давно о тебе не слышал. Ты, должно быть, занят в университете. И я тоже».

Студенческая жизнь была захватывающей. И я позволил ей отвлечь меня от молчания Джейми. Альтернатива была настолько тревожной, что я завалил бы учебу, а этого нельзя было допустить.

Но не буду лгать; страх и тревога, вызванные его молчанием, глубоко ранили. Если я хоть на мгновение позволял мыслям блуждать бесконтрольно, то всегда обнаруживал, что они крутятся вокруг одних и тех же вопросов.

Он заболел? Или встретил кого-то? Познакомился с девушкой? Или его родители узнали обо всем? Неужели он больше не хочет меня, не думает обо мне?

Я искал в Интернете информацию каждый день, пока однажды, за несколько недель до промежуточных экзаменов, не нашел рассылку Университета Колорадо, в которой Джейми Фауст был назван лауреатом местной художественной премии. Там была фотография. Он широко улыбался, стоя рядом с полотном и держал в руках почетную награду.

Мне захотелось врезать по чему-нибудь, но в комнате был Картер.

Значит, Джейми покончил со всем. Забил на меня. Либо встретил кого-то другого, либо просто не хотел больше быть педиком, что имело смысл. Я тоже должен бороться. Возможно, секс был для Джейми отвратительным и болезненным. Может быть, он вообще терпел это только ради меня.

Я горько рассмеялся и стал переодеваться в спортивную одежду.

Навсегда, верно, Джейми? Пока ты не решил изменить правила.

— Что? — Картер повернулся ко мне, снял очки и потер нос.

— Ничего. — Возможно, я высказал свои мысли. — Иду в спортзал.

— Ага. — Он поднял палец и изрек: — Vincitquisevincit(Прим. пер.: Побеждает тот, кто побеждает себя (лат. ).

— Точно, — пробормотал я. Я изучал иврит, а не латынь, и Картер это знал.

— Побеждает тот, кто побеждает себя! — крикнул он вслед, когда я выскочил.

Эта фраза эхом звучала в голове, пока я поднимал тяжести. Неужели Джейми пытается победить самого себя? Возможно, глядя в будущее, он не увидел там места для нас. Я хотел больше летних дней, больше украденных удовольствий, но как долго мы сможем играть в эту игру?

Рано или поздно нам с Джейми пришлось бы расстаться. И разве не тот факт, что я должен был быть сильным и прагматичным в нашей паре, всегда расстраивал меня? Теперь сильным был он. Джейми сделал то, что не смог я – игнорировал сообщения, электронные письма и звонки, подавляя всепоглощающее желание и одиночество – за нас обоих.

Когда я закончил тренировку, то чувствовал себя истощенным во всех смыслах. Конечно же, я понимал, что должен уважать решение Джейми и перестать усложнять ситуацию, пытаясь связаться с ним. Мои мысли метались туда-сюда, словно дьявол и ангел расположились на моих плечах. В одну секунду Джейми был храбрым мучеником, а уже в следующую – безжалостным сердцеедом. Так кем же он являлся на самом деле? Что произошло? Мое счастье рассыпалось, и я погрузился в пронизанное страхом страдание.

Но я не заплакал, даже в ду́ ше. Если Джейми смог пережить это, то и я смогу. Решил поверить в наиболее приемлемую версию событий: Джейми знал, что у нас не может быть никакого будущего, и что продление отношений в конечном итоге разоблачит нас, поэтому взял на себя ответственность за нас обоих. Повел себя жестоко. И если я оставлю его в покое, то он поймет, что мы делаем это вместе. Возможно, это было последнее, что мы могли сделать вместе: быть сильными и терпеть.

Я записался в программу дополнительных занятий на период зимних каникул и удалил номер Джейми из своего телефона.

Глава 17

Как и предсказывал мой отец, я приезжал домой почти каждые выходные, чтобы постирать вещи (точнее, чтобы попросить об этом маму), насладиться едой, которую могла приготовить только она, и сходить в церковь со своей семьей. В эти неспешные воскресные утренние часы я чувствовал умиротворение. Когда мой голос присоединялся к голосам прихожан, или когда я молился в одиночестве и читал Псалмы во время проповеди, не было ни боли, ни страха. Там я не чувствовал, что останусь в одиночестве навсегда. Ни один верующий не может быть по-настоящему одинок.

Если бы Джейми хотел моего обожания, я бы отдал ему все, но он этого не желал, поэтому я отдал все Богу. Бог стал пристанищем для моего сердца, которое, в противном случае, провело бы всю жизнь в беспокойных метаниях.

Я начал изучать Ветхий Завет на иврите. Также исследовал историчность Библии, сравнивая ее с официальной летописной историей и археологическими находками. То, что я обнаружил, поразило: настенные надписи царя Навуходоносора; таблички, относящиеся к Ксерксу, царю Персии; черный обелиск с упоминанием в нем Ииуя, царя Израиля; римские монеты, здания, памятники и погребальные записи, подтверждающие упоминание Цезарей в Новом Завете; камень с высеченным именем и титулом Понтия Пилата, префекта Иудеи, который приказал казнить Иисуса. И еще бесчисленное множество других – археологические раскопки, таблички, письма, папирусы – упоминаний апостолов, пророков и священников, иудейских и римских правителей, вавилонян и ассирийцев.

Библейские люди действительно ходили по земле. Я не мог понять, почему весь мир отвергает истину. Что касается меня, то я доказал свою веру самому себе.

Но вера не всегда облегчала мое одиночество. Без Джейми я был потерян. Только он понимал меня целиком и полностью. И являлся моим счастьем гораздо больше, чем я думал, и стоило ему уйти, в моей жизни воцарился мрак. Дни и недели не несли никакой надежды. Он больше не позвонит, не будет писем и сообщений. Сам год становился бессмысленным. Я не увижу Джейми ни зимой, ни весной, ни летом. Даже мое сексуальное желание уменьшилось. Он был фантазией. Я никогда больше не буду внутри него, никогда не войду в него, никогда не почувствую его руку на своем члене или его член у себя в горле.

Когда я позволял себе зацикливаться на этих фактах, – обычно ночью, после того как Картер засыпал, – в груди разрасталась ужасная боль, и я обхватывал себя руками, тяжело дыша.

Во время весеннего семестра, чтобы выполнить требование (и почувствовать себя искусственно ближе к Джейми), я записался на курс живописи. В рамках занятий требовалось сделать презентацию о любом классическом художнике. Я отправился в секцию изобразительных искусств библиотеки и там занялся изучением иллюстрированных томов по римской и греческой скульптуре.

Мужские статуи были прекрасны, сильны и совершенны, как ангелы, и, в основном, обнажены. Я отнес стопку книг в угловую кабинку для индивидуальной работы и медленно пролистал, откровенно разглядывая. Руки и лицо потеплели. Дыхание вырывалось наружу учащенно, а пульс ускорился. В итоге пришлось закрыть книги и ждать, пока эрекция утихнет.

Я часто возвращался к этим томам, наверное, так же, как в моем представлении другие парни ставили закладки и повторно возвращались к определенным сайтам. Я никогда не позволял себе смотреть порно, хотя искушение было сильным, из страха, что родители или сестра могут воспользоваться моим ноутбуком и наткнуться на него. И это, даже если бы я солгал, заложило бы в их умы сомнения.

А моя мама была тревожным человеком. Маленькое зернышко страха могло вырасти в ее сознании до нереальных размеров. К примеру, когда мне исполнилось девятнадцать, стало очевидно, что она уже давно беспокоится о моей несуществующей романтической жизни.

Все это выплеснулось за ужином в честь моего дня рождения. У Рэйчел появился новый, одобренный родителями парень, с которым она познакомилась через нашу церковную молодежную группу. (Я держался подальше от этой группы, которую молодежь использовала как лагерь – не для духовного обогащения, а как христианское бюро знакомств. Кроме того, мои сверстники, как правило, разочаровывали. Даже серьезным и прилежным не хватало страсти). Рэйчел что-то рассказывала о своем бойфренде, а мама делала вид, что слушает, хотя все время поглядывала на меня.

Во время небольшой паузы в нескончаемом потоке речи сестры, мама произнесла:

— Знаешь, Калеб, только лишь потому, что мы не хотели, чтобы вы часто ходили на свидания в старших классах... ну, это не значит... — Она накрутила спагетти на вилку. На свой день рождения я заказал ей домашнего лобстера под соусом альфредо, а не ужин в ресторане. — Я имею в виду, что мы с папой...

В столовой воцарилось неловкое молчание. Рэйчел и папа уставились на маму, а мама и я в свои тарелки.

— Знаешь, дорогой, нам бы хотелось, чтобы ты пригляделся к какой-нибудь подходящей девушке. Мы действительно хотим, чтобы ты... встретил девушку, которую Бог создал для тебя.

По какой-то причине и в этой крайне неподходящей обстановке образ Джейми, стоящего на четвереньках, промелькнул у меня в голове. Я схватил себя за колено под столом.

— Э-э, да, — я улыбнулся ей. — Я приглядываюсь.

Мама с надеждой улыбнулась.

— Есть ли кто-то, кто тебе нравится?

— Дорогая, — засмеялся папа. — Ты его смущаешь.

— Все в порядке, — ответил я. — Вот... в лагере была одна милая девушка. — Я в буквальном смысле понятия не имел, как это должно выглядеть или звучать, или что я вообще должен говорить о хорошей девушке. Я представил Мэган. Мой разум не подавал ни единой мысли. Затем я представил Джейми. Легкая бессознательная улыбка тронула мои губы. — Мы немного переписывались по электронной почте.

— О, как ее зовут? — спросила мама.

— Ты имеешь в виду МэганФримен? — усмехнулась Рэйчел.

Лицо Джейми испарилось, и острая, знакомая боль кольнула в груди.

— Да, Мэган. Кстати, я думал поработать в лагере этим летом. Не все лето конечно, но…

В качестве последней попытки восстановить связь с Джейми я решил вернуться в «Апачи». Какая-то часть меня все еще надеялась, что его заставил замолчать страх, и что мы сможем воссоединиться где-нибудь незаметно, например, в лагере.

— Отличная идея, — сказала мама.

Я улыбнулся и глубоко вздохнул. Я вспомнил слова Джейми, сказанные прошлым летом: «Мы должны будем встречаться с девушками». Моя жизнь превратилась в тюремное заключение.

Тем летом я две недели отработал в лагере «Апачи». Рэйчел осталась в Андовере, чтобы пройти стажировку (и быть ближе к своему парню). Джейми не было в лагере, но была Мэган. Не стал притворяться, что флиртую с ней. Игнорировать ее было почти жестоко, однако я напоминал себе, что это к лучшему. Я не годился для нее.

Снова посетил значимые для нас с Джейми места: полянку возле заводи, где мы встретились, хижину «Ирокез», скалу Каунсил-Рок, сарай у озера. Я знал, что это мой последний раз в лагере. Мне там больше нечего было делать.

Воспоминания нахлынули с новой силой, когда я в одиночестве бродил по территории лагеря. Мне казалось, будто мой Джейми умер. Его призрак мерещился мне повсюду – маленький мальчик, плачущий по дороге в туалет, молодой человек, впервые прижавшийся ко мне. Джейми...

Остаток лета я провел, работая над «Отчим домом». Мои предыдущие публикации восхищали маму и папу, но стремление к постоянному писательству не так уж сильно приводило их в восторг.

— Разве тебя не интересуют какие-нибудь стажировки? — спросил папа.

— В мир искусства очень трудно попасть, — предупредила мама.

Они оба убеждали меня «заняться чем-то более практичным» в дополнение к «писательскому хобби».

Было бы трудно заставить их понять. Я потерял Джейми. И не мог так же потерять возможность писать, которая стала моей страстью и навязчивой идеей.

Я пытался успокоить родителей, сосредоточившись на изучении английской литературы в дополнение к писательству. И все же отцу было не по себе.

— Чем после этого ты сможешь заниматься? — спросил он. — Ты собираешься стать профессором?

— Посмотрим, — сказал я и рассмеялся. У меня не было никакого желания преподавать.

На втором курсе я пробовал присоединиться к сборной университета. Думал, что спортивная команда с тренировками и строгим расписанием соревнований поможет мне забыть Джейми. Однако после того как меня приняли, понял, что все наоборот. Мужская команда в тяжелом весе полностью состояла из привлекательных мускулистых парней.

Я тут же ушел.

Я был одинок – эмоционально, интеллектуально и физически – и с течением времени одиночество становилось только хуже. Даже начал думать, что встречаться с девушкой было бы намного лучше, чем нынешнее положение, потому что, по крайней мере, тогда у меня была бы дружеская компания.

И вот так, летом между вторым и третьим курсом, когда мама подтолкнула меня к дочери друзей семьи, я не стал сопротивляться.

Глава 18

Корал Диана ДеВитт приходилась дочерью Алеку и Опал ДеВитт, с которыми мои родители познакомились во время медицинской миссии в Южной Америке. Алек ДеВитт, как и мой отец, был хирургом. А также убежденным христианином Южно-Баптистской конвенции. ДеВитты относились к высшему обществу Южной Каролины; их корни уходили к семьям-основателям этого региона.

Моя мать на протяжении многих лет поддерживала связь с Опал ДеВитт. Возможно, планируя подтолкнуть меня к Корал с тех пор, как впервые увидела какое-нибудь семейное рождественское поздравление, а может это произошло спонтанно.

Как бы то ни было, я впервые услышал о Корал летом, каждую минуту которого хотел провести, подводя «Отчий дом» к завершению. Через четыре месяца я стану третьекурсником. Мои сверстники соревновались за летние стажировки и обсуждали аспирантские стипендии. Они уже сравнивали между собой лучшие выпускные программы. Что касается меня, то я занимался своим литературным трудом и должен был доказать своей семье, что дело того стоит.

Мама подошла ко мне в начале лета. Я сидел на застекленной террасе с ноутбуком. По тому, как мама вошла, нерешительно и с натянутой улыбкой, я понял – у нее назрел план.

— Привет, мой хороший, — начала она. В одной руке она держала открытку, в другой – стакан виноградного сока. — Я принесла тебе попить.

Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы скрыть раздражение. Такие перерывы совершенно выбивали из колеи.

— О, спасибо, — слегка улыбнулся я.

— Работаешь над своей книгой? — Мама присела на один из пуфиков.

— Да.

Я закрыл ноутбук. Наверное, вообще не стоило никому говорить, что я пишу роман. Мне не нравилось, как родители спрашивали о нем, словно это детская прихоть. Как продвигается твоя история? Когда мы сможем прочитать книгу? Для меня писательство было серьезным и священным. А также очень личным.

— Что случилось?

— Ну, я хотела спросить… обсудить кое-что с тобой. — Ее пальцы беспокойно бегали по краям открытки. — Ты все еще поддерживаешь связь с той девушкой из лагеря?

— С Мэган? — Я моргнул и покачал головой. — Нет. Это, э-э... закончилось.

— Ой, а что произошло? — Мама не выглядела разочарованной.

— Ничего особенного, просто перестали общаться. Мне было не очень интересно.

— Ну, тогда это к лучшему. Я хотела показать тебе вот что, — она протянула мне открытку.

Это было сообщение об окончании частной средней школы Пайнвуд в Саммервилле для Корал Дианы ДеВитт из Чарльстона, Южная Каролина. На кремовой картонной карточке была прикреплена фотография девочки-выпускницы. Короткие светлые волосы, элегантно уложенные и идеально подходящие к утонченным чертам, большие привлекательные глаза, высокие скулы. Девушка лукаво улыбалась в камеру.

Я закрыл открытку.

— Кто это?

— ДеВитты, наши друзья. — Мама рассказала, как они с папой познакомились с родителями Корал и как поддерживали связь. — Они замечательные христиане. Баптисты. — Межконфессиональные различия очень много значили для моих родителей. — Но они южные баптисты, а это уже совсем другое дело. Очень фундаментальные, очень религиозные.

— Круто. — Я начал понимать, к чему ведет разговор. — Она что, собирается в Гарвард или как?

— Нет, нет. Хотя я точно не знаю. Но... Этой зимой состоится бал дебютанток, и мать Корал спросила, не будешь ли ты любезен сопровождать девушку.

На какое-то мгновение я просто уставился на маму. Бал дебютанток? Сопровождение? Это были слова из другого века.

— Как, — я снова открыл открытку и взглянул на фотографию Корал, — ну то есть, это ее мама просила?

— Да. Она знает, что мы христиане, и не хочет, чтобы какой-то светский мальчик сопровождал Корал. И она знает, что ты учишься в Гарварде. Так что мы обе подумали... — Мама взмахнула рукой.

Теперь до меня дошло: две матери сговорились за спинами своих детей. Сватовство в стиле южного общества. В христианском стиле.

— Я ничего не знаю о дебютантских балах, — сказал я, что являлось правдой. То немногое, что знал, прочел в книгах. — А сама-то девушка вообще хочет, чтобы я ее сопровождал?

— Она видела твою фотографию, и ее мать сказала, что она, кажется, заинтересована в знакомстве.

— Что? —рассмеялся я.

— Думаю, это было бы неплохо. — В мамином голосе дрогнули нотки обиды. — Ты можешь сказать нет, если не хочешь.

Ее пальцы теребили конверт.

— Мам, все в порядке. Это просто немного странно, понимаешь? — Я вернул открытку. — А когда это будет? Мне бы хотелось писать все лето.

Масштабы маминых планов стали ясны, когда она описала мне тщательно разработанный график. ДеВитты уже пригласили нас на выходные в мае. Если мы с Корал «поладим», я смогу навестить их снова или просто вернуться ко времени бала в декабре.

Пока я размышлял над идеей, мама спросила:

— Ведь никому не станет хуже от того, что вы просто познакомитесь для начала, не так ли?

— Полагаю, что нет. Просто не хочу ставить тебя в неловкое положение, если мы вдруг не поладим.

— Это же не брак. — Она погладила меня по плечу. — А ее мама очень понимающая. Не будет никаких обид.

— Ладно. Хорошо, —пожал я плечами.

Я думал о своем одиночестве, о переживаниях, которые могли бы стать хорошей пищей для творчества, и о потребности быть нормальным (или, по крайней мере, казаться нормальным). Я не думал о будущем. А следовало бы.

***

Через две недели мы вылетели в Чарльстон. Воздух был невероятно душным, небо багровым и мутным. ДеВитты предложили встретить нас в аэропорту, но папа и мама хотели самостоятельно осмотреть окрестности, поэтому взяли машину напрокат. Еще они, вероятно, хотели оставить меня с Корал наедине, чтобы мы могли узнать друг друга или что-то подобное.

Пока ехали, я думал о Джейми. Мое настроение переросло из страдания в сильный, бурный гнев. Джейми оставил меня одного в этой борьбе. Было бы намного легче выдержать, если бы я мог разделить все с ним.

Уверен, что он переживает то же самое. Наверняка родители или жизнь подтолкнули его к какой-нибудь подходящей девушке. Интересно, какая она, добра ли к нему, целовались они или нет? Я сглотнул ком, подступивший к горлу. Отчаяние охватило меня, вцепившись в глотку. Мы никогда не должны были сдаваться! Должны были сохранить нашу двойную жизнь, теневую и светлую стороны, и смеяться над этими подходящими девушками вместе.

Снаружи температура поднялась до 80 ℉ (Прим. пер.: около 27 ℃ ). Пульсирующая головная боль разрасталась во мне. Я закрыл глаза и откинулся на подголовник. Несчастье моей жизни стало давить на меня. Пока машина неотвратимо мчала к Корал и ДеВиттам, я осознал, что рано или поздно мне придется принять эту девушку или какую-нибудь другую. Чем дольше я медлил с выбором, тем больше волновались родители и тем сильнее давили. Я уже не оправдывал их надежд: у меня не было диплома по медицине, и к своим двадцати годам я ни с кем не встречался (и не проявлял ни к кому интереса, насколько им было известно). Бездельничал, проводя время в творческом поиске – что вело в никуда, по их мнению.

Если не добьюсь чего-то сто́ ящего в ближайшее время, их трепетная тревога превратится в бурю. А я любил своих родителей больше, чем кого-либо или что-либо, даже больше Джейми. Они сделали для меня все, что в их силах, предоставиливозможности, которыми я располагал. Степень их заботы равнялась степени их любви. Мне нужно быть хорошим сыном, хорошим Калебом, чтобы уберечь их от боли и тревог. Это мой долг.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил папа, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Я кивнул и улыбнулся.

— Да, просто болит голова.

— Наверное, из-за погоды, — сказала мама. — Похоже, надвигается буря.

Я оглядел темные клубящиеся облака. В голове болезненно пульсировало.

— Да, — сказал я. — Скорее всего.

Длинная грунтовая дорога привела к резиденции семьи ДеВитт. От сочетания сильнейшей, до головокружения, головной боли и незнакомого пейзажа казалось, что я попал в роман Фолкнера или Фицджеральда. Массивные плакучие ивы стояли вдоль дороги, их свисающие листья почти касались капота машины. Плющ и другие вьющиеся растения взбирались по стволам и ветвям деревьев, так что все вокруг казалось зеленым, невероятно зеленым. Я не мог не думать о том, что это место было полной противоположностью Колорадо. Колорадо был сухим, ярким и скудным, Южная Каролина – влажной, густой и таинственной.

Английский плющ покрывал все вокруг, включая каменные столбы белого забора вокруг дома. Сам дом представлял собой бывшую плантацию в федеральном стиле. Все в нем говорило о деньгах, истории и привилегиях. Он имел классический прямоугольный фасад, полностью белый, крыльцо с колоннами и высокие, симметрично расположенные окна. Вычурная лепнина украшала вход, хотя в остальном строение выглядело довольно просто. И в этом заключалось его очарование. Дом и территория так удачно навевали воспоминания о прошлом, что, выходя из машины в жар улицы, я ожидал увидеть как минимум Джорджа Вашингтона собственной персоной, выступающего навстречу из парадных дверей.

Однако вместо него появилась высокая блондинка, а за ней – еще более высокий пожилой мужчина. Оба были стройными, привлекательными и подтянутыми.

Всю жизнь меня готовили к таким встречам. Дом и незнакомцы не пугали. В любом случае, сыновнее чувство долга подстегивало.

Мама обняла миссис ДеВитт, будто они были гораздо более близкими подругами, а папа пожал руку хозяину дома. Я шагнул вперед и тоже пожал ему руку. Мы смотрели друг другу прямо в глаза. Я улыбнулся, и через некоторое время он тоже. То, что увидел мистер ДеВитт, казалось, порадовало его. Слабая, осторожная улыбка сказала обо всем: Ты справишься.

— Здравствуйте, — сказал я. — Приятно познакомиться.

— Очень рад приветствовать вас здесь, — сказал он.

Легкий южный акцент слышался в его речи, но не тяжелое протяжное произношение, как я ожидал. У мужчины были светлые глаза, с отрешенным взглядом и очень сдержанная манера поведения. Вот, думал я, человек, который никогда никуда не торопится.

— Калеб, — поприветствовала меня миссис ДеВитт. Голос у нее был музыкальный. Она произнесла мое имя так, что стало понятно: она уже обожает меня и принимает. Я потянулся, чтобы пожать ей руку, но она сжала ее обеими руками и улыбнулась. — Входите.

Дом был роскошным, просторным, с белыми стенами и большой двойной парадной лестницей, ведущей на балюстраду. Мой взгляд прошелся по лестнице вверх. Как будто я действительно находился в романе и ожидал, что Корал будет стоять на верхней ступеньке в прелестном наряде.

Но ее там не оказалось.

На самом деле ее нигде не было видно.

Лицо миссис ДеВитт вытянулось, мистер ДеВитт почти неслышно фыркнул.

— Я найду Корал, — сказала миссис ДеВитт. Она натянуто улыбнулась. — Иногда она бывает немного… застенчивой.

Я абсолютно точно расслышал ложь. Тем не менее мама, папа и я улыбнулись и кивнули.

— Ну что ж, позвольте мне все вам показать. — И мистер ДеВитт провел нас по дому, рассказывая его историю.

Я отключился. Хозяин по праву гордился этим местом, но у меня болела голова, ихотелось поскорее покончить со знакомством с Корал, пока настроение не испортилось окончательно.

— Не подскажите, где ближайшая ванная? — спросил я.

Мне нужно было поплескать водой на лицо. Хотя кондиционер поддерживал в доме почти неприятный холод, жара снаружи все же превратила мою кровь в патоку. Я с удовольствием лег бы, как Рип Ван Винкль(Прим. пер.: главный герой фантастического рассказа американского писателяВашингтона Ирвинга, написанный в 1819 году), и проспал, пока не минуло бы несколько жизней.

Мистер ДеВитт направил меня в ванную за кухней, в задней части дома. С застекленной веранды открывался вид на двор и лес. Сквозь густую зелень я рассмотрел проблеск воды. Затем мое внимание привлекло еще одно движение. Там. Должно быть, это была Корал, ее светлые волосы исчезли во мраке леса.

Я крикнул отцу, что выйду взять кое-что из машины, и прошел через заднюю дверь. В воздухе пахло тропиками. Влажный ветер трепал волосы и обдувал лицо. Я направился к деревьям по тропинке, выглядевшей опасно из-за выступающих корней и упавших веток.

Несмотря ни на что, я оценил, как ДеВитты содержали территорию: не бывает ничего абсолютно идеального, несколько облупившихся стволов здесь, несколько мертвых и гниющих деревьев там. Я на мгновение закрыл глаза. Джейми понравилось бы это старинное место. Он настоял бы на том, чтобы разрисовать его – во всевозможных оттенках зеленого, – а я настаивал бы на другом. Опустился бы коленями на покрытую мхом землю и…

Стиснув зубы, я поплелся дальше, пока не увидел беседку.

Там, спиной ко мне, прислонившись к балке и глядя на болото, стояла Корал. Возможно, зимой болото превращалось в озеро, но сейчас было укрыто водорослями и нависающими сверху плакучими ивами. Все это было прекрасно, как и причудливая беседка, и причал. Я замедлил шаг и остановился. И впервые задумался: возможно, эта незнакомка возмущена нашей вынужденной дружбой не меньше, чем я. Несколько раз моргнул. Как я мог быть настолько эгоцентричным? Ведь все это неловко для нас обоих.

Девушка не оправдала моих ожиданий. На ней были обтягивающие черные джинсы и темная футболка. Серебряный браслет в форме змеи обвивал ее предплечье. На изящном запястье висела груда черных и серебряных браслетов. А потом, как ни странно, от нее повалил столб дыма. Я глазам своим не поверил.

Именно в этот момент девушка повернула голову и холодно посмотрела на меня.

— Оу, — сказала она. Ее голос звучал скучающе или очень устало. — А вот и ты.

Она уложила стрижку-пикси в беспорядочном стиле– концы прядей были похожи на шипы. Густая подводка и тушь делали большие глаза девушки еще больше. Они были темными, но искрящимися, и очень пристально изучали меня с обескураживающимвниманием.

Корал выгнула бровь.

Этот жест вывел меня из транса.

Я прочистил горло и, не отрывая взгляда от дерева, направился к беседке. Старые доски были мягкими, пропитанными влажным воздухом болота. Мой мозг быстро переосмысливал личность КоралДеВитт – не прелестной южной красавицы, а мятежного подростка. Я слегка ухмыльнулся. Не этого я ожидал.

— Что смешного? — спросила она.

Она подняла сигарету, словно желая убедиться, что я ее заметил. Едкий дым смешивался с болотным запахом, щекоча мне ноздри.

Прежде чем Корал успела сделать затяжку, я вырвал отвратительную штуку из ее пальцев, смял и отбросил прочь.

Она ахнула:

— Ты придурок.

— Только не рядом со мной, — просто ответил я.

Мне было достаточно уже того, что потенциально придется встречаться с этим человеком. Курение я уже стерпеть не мог. Но солгалбы, если бы сказал, что она меня не заинтриговала. По крайней мере, мне не было скучно.

— А ты забавный, — она закатила глаза и уставилась на болото.

Я видел, как Корал старается не смотреть на меня. И усмехнулся. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Опять же, я был на два года старше. Мне исполнилось двадцать, я уже учился в университете. А ей восемнадцать, и она только что окончила школу. Нас разделяло не так уж много лет, но я с трудом мог вспомнить, как мыслил в свои восемнадцать.

«Был зациклен на Джейми», — рефлекторно подумал я.

Я поморщился и покачал головой.

— Ты в порядке?

Она посмотрела на меня как раз тогда, когда моя улыбка превратилась в гримасу боли. В ее голосе звучало веселье, а не беспокойство.

— В порядке.

— Тогда что тут смешного?

— Ты, — парировал я.

Она заставила меня защищаться. Я внимательно оглядел ее еще раз, от кольца с ониксом на пальце ноги до футболки «PinkFloyd» с надписью: «Если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты все это подстроил».

— Ты и в самом деле придурок, — она хихикнула.

Моя ершистаясущность, казалось, интриговала Корал так же сильно, как ее – меня.

Я пожал плечами.

— В таких семьях, как наши, дети обычно идут одним из двух путей. Либо следуют правилам, либо бунтуют. — Я бросил на нее еще один многозначительный взгляд. — Вижу, каким путем пошла ты.

— Дети, — усмехнулась она.

— Да, ты же подросток.

— А ты уже целый год как вышел из подросткового возраста, — рассмеялась она. — Такой зрелый.

Впервые с тех пор, как вошел в беседку, я улыбнулся по-настоящему:

— Справедливо.

Милая, озорная улыбка появилась на ее губах.

— Один-ноль в мою пользу.

— Ха! Будем считать это ничьей.

Мы оба перевели взгляд на болото, слишком смущенные, чтобы как следует рассмотреть друг друга. Пока мы шутили, воздух стал неподвижным. А затем низкий раскат грома возвестил о надвигающейся буре. Снова поднялся ветер, он трепал нашу одежду и волосы во все стороны, и крупные капли косого дождя стали падать в беседку.

Корал хлопнула в ладоши и подпрыгнула на носочках. Я взглянул на нее. «Только представь, чтобы ты так взволновался из-за грозы, — сухо подумал я. — Это что-то…»

Я застыл на середине мысли. Да, Джейми поступил бы точно так же. Он обладал умением радоваться и удивляться всему. И всегда казался вот точно таким же беззаботным, за исключением тех случаев, когда нужно было прощаться.

Корал лучезарно улыбнулась мне.

— Наслаждаешься видом? — Она имела в виду себя.

— Нам пора возвращаться, — сказал я.

— Пф-ф. Ты можешь уйти, если боишься.

Небо выглядело зловещим, пурпурным и черным, но вызов Корал спровоцировал меня.

Мы стояли бок о бок, наблюдая за надвигающейся бурей. Головная боль испарилась, когда раскат грома пронесся по небу, а дождь и ветер обрушились на деревья. В воздухе кружились листья. Куда бы мы ни двигались в беседке, дождь достигал нас, направление бури неистово менялось. Вскоре мы промокли насквозь.

Корал походила на милейшую маленькую птичку, больше похожую на фею, чем на человека. Мокрая одежда прилипла к телу, и я мог легко разглядеть изящную форму рук девушки, небольшие холмики груди и то, как ее спина сужалась к тонкой талии. Корал тоже рассматривала меня. Я знал, что она видела: широкие плечи, плоский живот, бицепсы, блестящие черные волосы.

Я мог бы заполучить практически любую девушку, если бы захотел.

Шторм достиг следующей степени интенсивности. Странные, глухие трескающие звуки наполнили лес. Грохот дождя по крыше беседки стал таким оглушающим, что я не слышал собственного голоса. Ветка сломалась и полетела на нас, врезавшись в балку и едва не задев Корал. Она взвизгнула.

— Мы возвращаемся! — крикнул я.

Он уловила суть моих слов и отшатнулась.

Я стоял и свирепо смотрел на нее, сжав кулаки. Наверняка это смотрелось нелепо. Она легкомысленно рассмеялась и вцепилась в перила беседки.

Я схватил ее за руку – возможно, это изначально являлось целью Корал – и потащил к дому. Она шла охотно, сжимая мои пальцы. Мы помчались по грязной тропинке и дюжину раз чуть не поскользнулись.

Спотыкаясь, мы ввалились через крыльцо в прихожую.

Макияж Корал растекся по лицу. Грязь облепила обувь и забрызгала ноги. Мы тяжело дышали в тишине. Дождевая вода с ошметками грязи растекалась вокруг наших ног.

— Нам нужно прибраться, — сказал я, глядя на беспорядок, который мы устроили.

Корал ухмыльнулась:

— Ты выглядишь до ужаса напуганным. У нас есть домработница. На вот. — Она вытащила из шкафа два полотенца и бросила одно мне.

Я, как мог, высушил волосы и вытер одежду.

— Тебе жить, что ли, надоело? — пробормотал я.

Мама всегда говорила, что с бурями, которые сопровождаются молниями, шутки плохи. У меня было здоровое уважение к стихиям.

А вот Корал, насколько я мог судить, не уважала ничего.

Она молчала.

Я поднял глаза и тут же отвел. Взгляд девушкибыл испепеляющим.

— Ты разве не учишься в Гарварде или что-то типа того? — огрызнулась она.

— Э-э, да. Верно. Куда…

— Ну, учитывая обстоятельства, ты очень туп.

Корал неторопливо вышла, оставляя грязные отпечатки ботинок на полу кухни.

Глава 19

В школе и лагере парни всегда говорили, что девочки – самая настоящая загадка: сложная до непостижимости, иногда приводящая в бешенство, неумолимо сбивающая с толку. Никогда это не было настолько точным, чем в случае с КоралДеВитт.

После грозы она поднялась к себе в комнату и избегала всех. Миссис ДеВитт попыталась позвать ее. Я слышал, как они спорили: мать – осторожным пониженным тоном, дочь – истеричным криком.

— Нет! — взревела Корал. Затем, мгновение спустя: — Ну и что? Это твои проблемы!

Хлопнула дверь.

Мама, папа, мистер ДеВитт и я сидели в гостиной и делали вид, что ничего не происходит.

Я переоделся в сухую одежду – брюки цвета хаки и бледную оксфордскую рубашку, – которая соответствовала пастельным тонам домашнего декора и одежды хозяев. К тому моменту своей жизни уже был экспертом по маскировке.

Я все еще был ошеломлен оскорблением Корал, но сохранял нейтральное и вежливое выражение лица. Хоть убейте, не мог понять, что сделал не так. Может быть, уделил не так много внимания, как она привыкла? Наверное, должен был пускать слюни и спотыкаться в попытке рассмешить ее? Я видел множество парней в школе, которые вели себя как шуты перед женской аудиторией.

Однако мне такое поведение было несвойственно. По крайней мере, когда дело касалось ухаживания за женщинами, Корал была права: я глуп.

В тот вечер мы отправились на ужин в ресторан, и Корал соизволила присоединиться. Она была угрюма. Мне действительно было жаль ее родителей, пока они продолжали поддерживать беседу и делать вид, что дочь ведет себя нормально. Девушка поковыряла хвост омара, но почти ничего не съела. Все за столом пытались вовлечь ее в разговор. Кроме меня.

Ее истерика вызвала у меня отвращение. Корал, как и я, была привилегированным ребенком. Все двери в жизни открыты для нее. Она была белой, богатой и красивой. Никогда не будет бороться, чтобы достичь вершины, никогда не столкнется с дискриминацией. Ей никогда не придется работать на двух работах (или, что вероятнее, вообще хоть на какой-нибудь) и беспокоиться о счетах, плате за обучение или о том, может ли позволить себе простые радости жизни. И вот она сидит такая вся, препарируя хвост омара, стоимостью тридцать долларов, который, в конце концов, окажется в мусорном баке на заднем дворе.

Насколько я мог судить, у КоралДеВитт не было никаких проблем. Я замер, вонзив вилку в гребешок. Были ли там проблемы, которые я не смог разглядеть? Усмехнулся, заталкивая еду в рот. У меня были проблемы, которых никто не видел, но даже я не вел себя так, как Корал. Молча и мужественно страдал каждый день своей жизни. Стойко держался ради своей семьи.

Сейчас, когда я думал о Корал, меня переполняло отвращение. Еда во рту превратилась в безвкусную кашу. Я начал презирать девушку, хотя едва знал. Не хотел видеть, как она, сгорбившись над своей тарелкой, навязывает окружающим свои беспочвенные страдания. Она смущала, отталкивала. Меня стошнит, если задержусь рядом с ней еще на мгновение.

— Простите, — резко сказал я, оттолкнувшись от стола.

Прежде чем кто-либо успел задать вопрос, я вышел на улицу.

Ночь была душной, но с востока дул прохладный, пахнущий морем бриз. ДеВитты жили недалеко от берега, а ресторан располагался еще ближе. Может, мне стоит оправиться к океану и войти в него. И, когда пена коснется моих лодыжек, возможно, продолжу идти. Ухмыльнувшись, покачал головой.

Именно тогда я впервые подумал о самоубийстве.

— Эй, — послышался позади меня тихий голос Корал.

Мои пальцы крепче сжали перила. У нее хватило наглости вот так вторгаться в мое пространство.

— Что тебе надо? — спросил я. Время вежливости закончилось.

— Эм-м... — она заколебалась, стоя рядом. — Ты расстроился из-за замечания о Гарварде? Я…

Я прыснул от смеха.

— Нет. Ты не смогла оскорбить меня, даже если пыталась.

— Ох... Ладно. — Ее пальцы с аккуратным маникюром нервно коснулись перил. Она знала, что все испортила, но была слишком глупа, чтобы понять, как именно. — Значит, я…

Я остановил ее взглядом на полуслове. Не хотел смотреть на нее со всей глубиной отвращения, которое испытывал, но оно, должно быть, отразилось во взгляде. Корал отпрянула от меня. Она была соплячкой, избалованной мерзавкой– так называемой маленькой принцесской, которая думала, что я уделю ей все свое время только лишь потому, что все остальные всегда так делали.

Ну что ж, ее ожидал большой сюрприз.

Я думал о жизни Джейми и его жизнерадостном настрое. Думал о своей жизни и о личной боли, которая вросла в меня навсегда. Как смеет Корал усложнять мне жизнь? Как смеет заставлять меня притворяться, что я бегаю за ней и хочу ее? Она была воплощением моих страданий: девушкой, по отношению к которой я вынужден прикидываться, будто она нравится мне, потому что никогда не смогу быть рядом с мужчиной, которого люблю.

Мой голос дрожал от гнева, когда я бросал слова ей в лицо:

— Держись... подальше от меня.

Я прошел мимо нее к машине ждать остальных.

И был рад, что Корал не последовала за мной.

***

В тот вечер в доме ДеВиттов воцарилась тишина. Между дочерью и матерью не вспыхивали разногласия, а снаружи так и не началась буря, которая бы принесла прохладу. Я оставался в выделенной мне комнате для гостей на втором этаже, выходя только для того, чтобы умыться и почистить зубы.

Я читал в постели, когда мама тихонько постучала в дверь.

— Войдите, — сказал я.

На душе потеплело при виде нее в шлепанцах и ночной рубашке и со слегка прищуренными от беспокойства глазами. Люди всегда выглядят более уязвимыми в пижамах.

Я подвинулся, освободив край кровати.

— Разве это место не великолепно? — полушепотом спросила мама.

— Да, оно иное.

— Что ты читаешь?

Я показал обложку романа «Шум и Ярость» (Прим. пер.: роман американскогописателяУильяма Фолкнера, опубликованный в1929 году). Мама любила читать, но не классику. Предпочитала Нору Робертс и ДжодиПиколт – женскую художественную литературу, как ее называли в издательстве. Я начал изучать издательское дело, его профессиональный язык и направления, поскольку намеревался сделать в нем карьеру.

— Оу, выглядит интересно.

— Так и есть.

Мама, вероятно, даже не прочитала названия. У нее была иная цель.

— Как дела с Корал? — спросила она.

— Мам... — я устало посмотрел на нее.

С ее губ сорвался жалобный звук.

— О, ты так похож на папу, — она провела рукой по моим волосам.

Мама, наряду с Рэйчел и Джейми, была одной из немногих, чьи прикосновения я мог вынести.

Я грустно улыбнулся.

— Что, начинаю выглядеть таким же старым?

Папа не был старым в свои пятьдесят три, но в его густых чёрных волосах уже начала пробиваться первая седина.

— Не старый. Уставший.

— Она избалованная соплячка, — просто сказал я. — Ненавижу ее.

— Калеб, — прошипела мама.

— Что? Вы же видели ее за ужином. Ты в курсе, что вчера я застукал ее за курением?

Это было низко с моей стороны. Я эгоистично подставлял Корал, ради своей выгоды. Лично меня совсем не заботило то, что она курила, хотя и находил это отвратительной привычкой, однако точно знал, что мои родители считали употребление табачных изделий равносильным греху.

Мама сморщила нос.

— Ну, у нее сейчас такой период. Точнее, Опал сказала, что у нее сейчас какой-то период. Она молода.

— Мне это неинтересно. Я не знаю, что еще тебе сказать.

— А ты хоть попробовал узнать ее?

Я перевел взгляд на свою книгу. Нет, не пробовал. И даже не хотел пытаться.

— Это действительно та девушка, которую ты хочешь для меня? — спросил я.

— Мы не знаем, что это за девушка. Ты не дал ей шанса.

— Мама, она бунтующая девочка-подросток. Курение, макияж…

— Ты ведешь себя очень жестоко, — припечатала мама.

Мать редко теряла терпение в отношении меня. Я воспротивился ее нападкам. Не мог поверить, что в сложившейся ситуации она приняла сторону Корал.

— И в чем же она так несчастна? — огрызнулся я в ответ. — Против чего бунтует? Посмотри на это место. — Я обвел рукой вокруг. — Существуют миллионы людей, чьи проблемы реальны.

Мама подобрала подол ночной рубашки и встала. Она была высокой женщиной и могла выглядеть довольно властной, когда хотела этого, вот как сейчас.

— А ты всегда был счастлив, — спросила она, — ведь ты никогда ни в чем не нуждался?

На долю секунды мне показалось, что она знает. Ее темные глаза казались всевидящими, они смотрели и видели меня насквозь. Знала ли она? Если и не о Джейми конкретно, а в целом, знала ли мама, как несчастен я был большую часть своей жизни?

Я отвел взгляд.

— Мы с ней не одно и то же, — пробормотал я.

Я достаточно написал по риторике в университете, чтобы понять, что проиграл дебаты.

— Тебе стоит спуститься со своего пьедестала на землю. Отсюда открывается прекрасный вид.

Мама поцеловала меня в макушку и вышла. В другой жизни из нее вышел бы хороший адвокат.

В ту ночь я плохо спал и видел бессвязные сны, как обычно бывало вдали от дома. Проснулся, не имея представления, где нахожусь. Это было приятно. Я уставился в потолок и подумал, не так ли ощущается сумасшествие: белоснежное забытье. Может быть, именно поэтому люди употребляли алкоголь или принимали наркотики – чтобы погрузиться в покой забвения.

Реальность вернулась, словно удар под дых. Я в Южной Каролине, в доме ДеВиттов, чтобы попытаться поладить с девушкой по имени Корал.

И тут мне в голову пришла мысль настолько четкая и полная, что это было похоже на откровение.

Я задумался: какой-то период своей жизни я был счастлив, в Колорадо с Джейми. Но то время пришло и ушло. Для меня, хотя мне было всего лишь двадцать, пик счастья миновал. Я никогда не вернусь к этому. Никакая борьба и сопротивление не смогут изменить положение.

Я был счастлив всего один миг в своей жизни.

Теперь пришло время заняться всем остальным.

Я спустился с ноутбуком вниз, намереваясь что-нибудь написать, сидя на крыльце. Похоже, больше никто не проснулся. Было темно, и лишь несколько птиц возвещали о наступлении утра. Кофеварка выглядела сложной, как миниатюрная стиральная машина, так что я предпочел заварить себе чашку крепкого чая.

В тот день, похоже, пришла моя очередь вторгаться в пространство Корал.

Я выскочил на крыльцо, уверенный в том, что нахожусь здесь один, и чуть не выпрыгнул из кожи, когда услышал:

— Что ты здесь делаешь?

— Твою мать, — прохрипел я. Немного чая выплеснулось из кружки.

Корал сидела в плетеном кресле, одетая лишь в безразмерную футболку с надписью «Металлика». В темноте светились бледные бедра и руки. Волосы девушки, как и мои, торчали во все стороны.

— Следи за языком, — упрекнула она, но голос звучал несчастно.

— Прости. — Я попятился к двери. — Не думал, что кто-то встал. Я пойду.

— Пожалуйста, не уходи.

Она натянула подол своей футболки как можно ниже. Впервые я почувствовал проблеск восхищения этой девушкой. Несмотря на мою жестокость прошлой ночью, у нее хватило смелости попросить меня составить ей компанию. Даже если бы я сам хотел ее общества, то был бы слишком горд, чтобы просить об этом.

Я кивнул и сел на соседнее большое кресло. Похоже, написать что-либо мне пока не удастся, поэтому отложил ноутбук и отпил чаю.

— Я раньше любил их, — я указал на ее футболку. — Группу «Металлика».

— Это старая футболка, — сказала она.

— Думаешь, я шучу? Они великолепны. — Корал ничего не ответила, поэтому я продолжил нести чепуху: — Да, в средней и старшей школе… Тайком скачивал их песни через напстер и прочие расширения. Некоторые из них такие мелодичные. Мне полюбились оркестровые фигурации, которые они…

— Мои родители проверяют мои компьютеры и стирают всю мирскую музыку. Нашли у меня диски и заставили их выбросить.

Я взглянул на нее. На ее лице застыло каменное выражение.

Возможно ли, что воспитание КоралДеВитт было гораздо строже, чем мое? Я знал, что южные баптисты известны своим консерватизмом.

— Отстойно, — сказал я.

— Нет. В этом нет ничего особенного. Мне ведь не на что жаловаться. — Она даже не посмотрела на меня. Рассматривала лишь темный лес и медленно светлеющее небо. — Я слышала тебя вчера вечером.

— А? — Я снова пристально посмотрел на нее.

— Когда ты разговаривал со своей мамой. Я не подслушивала специально, просто… моя комната находится рядом с гостевой. Типа ничего не могла с этим поделать. Ты говорил довольно громко.

— Ох.

Я медленно кивнул. Меня бросило в жар, затем в холод. Я отчаянно пытался вспомнить все, что говорил матери. Она избалованная соплячка. Ненавижуее. Мне это не интересно. Теперь уже вряд ли удастся сохранить лицо.

— Я... прошу прощения.

— Не надо. Я поняла, что ты имел в виду.

— Нет, — сказал я. — На самом деле не ты понимаешь. Просто верь мне, когда я говорю, что сожалею. Устал. И просто выпускал пар.

Мои оправдания звучали глупо.

Корал пожала плечами, продолжая смотреть на лес. Мама была права: я был жесток сКорал, хотя едва знал ее. Мне больше нечего было сказать. Хотелось уехать в то же утро, так как ябезнадежно испортил наше знакомство.

Может быть, это именно я был незрелым и вульгарным. Конечно, не курил и не кричал на родителей, однако оскорбил девушку, будучи гостем в ее доме. Неудивительно, что мама потеряла терпение.

— У меня есть сводный брат, — очень тихо сказала Корал.

Мы молчали так долго, что я вздрогнул от звука ее голоса.

Небо стало розовым, оно окрасило лицо Корал в прекрасный оттенок. Я смотрел, как шевелятся ее губы, и размышлял, смогу ли когда-нибудь кто-то полюбить, кроме Джейми.

— Фин, — она слабо улыбнулась. — Финли, но он оторвет тебе голову, если его так назовешь. У моего отца был… роман, до того, как он женился. Мы, конечно, никогда это не обсуждаем. Я даже не подозревала о существовании Фина до недавнего времени. Ты можешь себе это представить?

Она рассмеялась.

— Могу, — серьезно произнес я.

Слишком хорошо знал способность христианского сообщества игнорировать реальность. И десятки раз видел в своей собственной церкви, как разыгрывались вариации историй, похожих на ту, что рассказала Корал. Дочери-подростки беременели, молодые люди напивались и въезжали на машинах в деревья, а разные члены общины боролись с зависимостью – но мы не обсуждали ничего. Не распространялись о своих проблемах, хотя церковь должна была бы нас поддерживать. Вместо этого накинули на свою жизнь непорочную фату и усиленно притворялись, что идеальны.

Корал горько улыбнулась.

— Он живет в Англии. Это удобно для папы. Знаешь, с глаз долой – из сердца вон. Мама Фина– англичанка. У него синдром Аспергера. Однажды он пытался покончить с собой. Вот так я и узнала о нем. Услышала, как мама с папой спорили об этом.

Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. Однакостал лучше понимать гнев и бунт Корал.

— Как бы то ни было, — продолжала она, — Фин – счастливчик. Он далек от всего этого. Все это давит. — Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. — Я не такая, как мои родители. Знаю, что кажусь тебе глупой, но… для тебя это легко. Для некоторых людей такая жизнь подходит. Это не подошло бы Фину. И не подходит мне.

Я перевел взгляд на восход.

— Значит, считаешь, что мне такая жизнь подходит?

— Мне кажется, да, — ответила она.

Господи, как же девчонка ошибалась. И я чуть было не сказал о том, как она неправа. Утро – хорошее время для откровенности, и там, на залитом розовым светом прохладном крыльце, я почти поверил, что могу рассказать Корал правду о себе. По крайней мере, желание сделать это было очень сильным.

Вместо этого пожал плечами и провел рукой по волосам.

— Наверное, да, — сказал я.

Мы говорили о нашей жизни, о музыке и фильмах, которые нам нравились, о средней школе и университете, пока не взошло солнце. Ни на секунду я не уверовал, что мы с Корал хоть чем-то похожи. Она имела право сердиться на родителей за то, что те скрывали от нее брата, но то, как она выражала свой гнев, казалось очень поверхностным. Что обо мне, то она не приблизилась ни на шаг, чтобы понять меня. Я не мог подпустить ее так близко. Тайна была не только личной и болезненной, но и опасной.

Корал спросила о моих «увлечениях», и я рассказал о писательстве. Уточнив, однако, что это гораздо больше, чем просто хобби.

— О — рассмеялась она, — должно быть, твоим родителям это нравится.

Я усмехнулся.

— Они в восторге. Как насчет тебя?

— Я люблю охоту, — ответила она.

— Серьезно?

— Да, — она приняла мое удивление за интерес. — И ты тоже?

— О нет, вовсе нет.

Яростно замотал головой. Сразу подумал о Джейми, и о том, насколько отвратительным он считал причинение вреда живым существам. Из-за него я ненавидел охоту.

Корал приподняла бровь.

— Ни за что бы не подумала, что ты такой сердобольный.

— Яне сердобольный. Вот только… не очень-то похоже на честный бой, понимаешь? Человек с ружьем, животное буквально ни с чем.

Корал усмехнулась и пожала плечами, как будто годами отбивалась от защитников животных.

— Разве это имеет значение? — спросила она. — Жизньвообще нечестный бой.

Надо отдать должное, в этом девушка была абсолютно права.

Глава 20

Мы прогостили у ДеВиттов еще полтора дня. С Корал больше не спорили. Она смягчила отношение, а я ослабил враждебность. Даже вроде как начали ладить и несколько раз прогулялись по поместью. Смеялись над причудами воспитания, которые характерны для «гиперхристианских семей», этот термин мы придумали сами.

В свой последний день я спросил, хочет ли она, чтобы я вернулся к балу дебютанток. Она ответила согласием, и мы обменялись номерами телефонов.

Мама не задавала вопросов о бале, пока не добрались до аэропорта.

И уже тогда, когда проверяли наши сумки, спросила:

— Как думаешь, ты еще вернешься сюда?

В широко раскрытых глазах теплилась надежда. Мне было приятно порадовать мать.

— Да, — ответил я. — Определенно.

Ее облегчение было заметно.

Возможно, единственная радость в жизни будет заключаться в том, чтобы делать счастливой свою семью. Я смог бы с этим смириться.

Остаток лета я потратил на то, чтобы закончить черновой вариант «Отчего дома». Мой главный герой влюбился, и эта любовь стала для него причиной, по которой он оставил миссионерское служение. Образ, на которого были направлены чувства героя, был тонко завуалированный образ Джейми – в женском обличии, конечно же. Я получил огромное удовольствие от написания этого персонажа. Реальная жизнь, возможно, смыкалась вокруг меня, как клетка, но в своем художественном вымысле я был свободен.

Я приступил к трудной работе по редактированию романа. В одиночку это заняло много времени: более ста пятидесяти тысяч слов, и повествование потерялось в запутанном сюжете.

Мне не с кем было поговорить о книге, кроме Корал. Мы неуклюже переписывались несколько раз; она спрашивала о моем дне, а я – о ее. Между нами не было настоящей искры – по крайней мере, для меня, – но был кто-то, с кем можно поделиться, хотя бы на избранные темы. Мама с папой не хотели слушать о писательстве, Рэйчел была занята своим парнем и стажировкой, а друзей, с которыми можно было бы поговорить, у меня не было. После Джейми я изолировал себя до крайней степени.

Когда мы с Корал перешли от переписки к звонкам, я почувствовал огромное облегчение. Мы часами говорили ни о чем и обо всем. Я рассказал о своем романе и о том, как часто сомневался в его ценности и своем выборе.

— Неопределенность постоянна, — говорил я. — Я едва могу редактировать. Когда писал его, то был абсолютно уверен, что он хорош. Теперь же – понятия не имею.

— Ты позволишь мне взглянуть? — спросила она.

Я надеялся, что она попросит. Я не доверял своим коллегам по творчеству в Гарварде.

Они неизменно разочаровывали. Большинству не хватало таланта, а тем немногим, кто его имел, не хватало амбиций, что делало все бесполезным. Кроме того, я опасался делиться книгой с другими писателями. Они были конкурентами, а не коллегами. И могли украсть мои идеи или солгать о достоинствах романа. Корал могла высказать объективное мнение.

— Тебя не затруднит? — спросил я. — Он большой.

— Нет, я правда этого хочу. Очень.

Она казалась искренней, так что я пообещал, что распечатаю рукопись и отправлю на этой неделе. Я мог бы выслать документ по электронной почте, но не хотелось, чтобы цифровая копия бродила по всему интернету. Мое доверие и так зашло далеко.

Корал говорила о своих планах посетить Университет Дьюка в Северной Каролине, о церкви и своем сводном брате Фине. Я с интересом слушал и задавал вопросы. По крайней мере, в лице Корал у меня снова появился друг, и это было приятно.

Интеллект девушки также удивил меня. Когда она получила «Отчий дом», то прочла его за три дня и позвонила мне с потоком откликов. Ее понимание романа оказалось тонким, а критика проницательной и полезной. И она влюбилась в эту книгу. Корал увидела всю ее глубину и прониклась борьбой моего главного героя.

— Калеб, это потрясающе, — говорила она, задыхаясь. — Тебе нужно перестать беспокоиться о том, хорошо ли это. Серьезно, это невероятно. У тебя дар. Я бы не стала лгать о таком.

Я ей поверил. Если кто и мог сказать мне жестокую правду, так это Корал. Она не была похожа на девушек, с которыми я учился. Предпочитала прямолинейность вместо застенчивости и конфронтацию вместо пассивной агрессии. В ее настроении могли быть перепады; оно могло быть взрывным и необъяснимым, но Корал никогда не извинялась за него, как это постоянно делали многие другие девушки. Она так же никогда не позволяла мне задевать ее. Если чувствовала себя униженной, – к примеру, если я вел себя властно, или пытался разыграть карту «я старше/мудрее» – то отвечала мне хитростью и обвинением.

Короче говоря, Корал была умна и сильна. Я ценил эти качества. Возможно, способность эта была уникальной, поскольку большинство мужчин предпочитали видеть свою партнершу слабой и покорной.

Вооружившись поддержкой Корал, снова погрузился в процесс доработки. Ее восторженный отзыв возродил мой дух. Я считал себя независимым, самодостаточным, тогда как на самом деле тонул в дурных предчувствиях с тех пор, как Джейми оставил меня.

Теперь я был у Корал в долгу и сблизился с ней мысленно и эмоционально.

В сентябре у меня начался третий курс обучения, у Корал – первый. Мы разговаривали несколько раз в неделю, в основном по вечерам. Я с нетерпением ждал этих разговоров. Выключал свет, ложился в постель и слушал в темноте мелодичный голос. Между нами установились близкие доверительные отношения. Мы часто смеялись. Не было ни одной неприкосновенной темы для обсуждения.

Корал рассказывала истории о своих одногруппниках и профессорах, в том числе о ворчливом старом ублюдке, который постоянно зазывал ее на романтический ужин. Я рассказывал, как учил греческий и как однокурсники по литературному творчеству разочаровали меня. Однажды вечером Корал спросила о моих тренировках. Вопрос показался несколько странным, но я терпеливо объяснил. Описал фитнес-центр в Гарварде, различные тренажеры, которые использовал, и повторения, которые делал, а также как далеко и где бегал. Она все время хихикала, почти не слушая.

— В чем дело? — спросил я.

— Ты в… очень хорошей форме, — ответила она. — Это впечатляет.

— Оу. Ну что ж, спасибо.

— Да, — ее голос звучал странно.

Я откинул голову на покрывало и задумался о телосложении Корал. Она была миниатюрной и стройной, что мне нравилось – почти андрогинной, – но бедра были крепкими и сильными, и у нее была отличная задница.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — неловко выдавил я.

— Спасибо, — рассмеялась она.

Я прочистил горло и вытянул руку вверх.

— Да, ты знаешь... Я должен быть в форме, чтобы набить морду твоему похотливому старикашке профессору.

Корал засмеялась еще громче. Мне казалось, мы флиртуем, но я не чувствовал ничего, кроме смутного страха, что делаю это неправильно.

Трудно рассуждать о счастье. Жизнь постоянно стремится вперед и тянет нас за собой – сегодня ты еще ребенок, а завтра уже взрослый. Кажется, что наши возможности испаряются на глазах; мы делаем выбор, и после этого миллионы различных путей свободы оказываются закрытыми. Счастье, испытываемое с Джейми, было подобно скале в потоке жизни, вечной и непоколебимой, но я должен был продолжать движение. И по мере того, как двигался вперед, меня уводило прочь от этого счастья и боли от его потери. Даже если бы я захотел за него уцепиться, то просто не смог бы. Жизнь привела меня к Корал. Она делала меня счастливым – не таким упоительно счастливым, как Джейми, но это тоже своего рода счастье. По крайней мере, это не было мучением.

Я вернулся в Чарльстон в декабре, после осеннего семестра. Корал встретила меня в аэропорту. Мы крепко обнялись, и она прижалась ко мне. Я тоже прижался в ответ от одиночества и отчаяния.

— Ты так хорошо выглядишь, — прошептала она мне на ухо.

Я отстранился и внимательно рассмотрел ее. Белокурая стрижка писки немного отросла и стала более растрепанной, что очень шло Корал. Объемный вязаный свитер, леггинсы и косметики ровно столько, чтобы выделить сияющие глаза. Короче говоря, она не старалась и вполовину так сильно, как в мае, но выглядела вдвое прелестнее.

— И ты тоже, — ответил я.

Ее улыбка стала ярче.

Та близость, которой мы достигли, болтая по телефону, легко воплотилась в реальность. Стены, воздвигнутые в мае, исчезли; мы шутили и смеялись по дороге к ее дому. Корал ничего не скрывала, а я скрывал только одно, что было не выразить словами. Чувствовал, что машина навсегда уносит меня от Джейми, и радовался этому освобождению.

В течение следующих нескольких дней я получил краткое руководство по всем формальностям бала дебютанток: танцы, которые мы будем исполнять, места, где должен стоять, и где и как должен вести Корал. Я с легкостью приступил к своим обязанностям.

Мы отправились на репетицию, и я исполнил свою роль более искусно, чем некоторые парни-южане. Другие сопровождающие и дебютантки казались избалованными и скучающими. Эта атмосфера выбивала меня из колеи. Удавка привилегий и ответственности все сильнее затягивалась вокруг шеи. «Мое место здесь, — думал я про себя, — мое место здесь, потому что я – один из этих успешных молодых людей».

Но я не мог отделаться от ощущения замещения. Хотелось жить более простой жизнью – жизнью свободного писателя где-нибудь вдали от суетного мира.

К моему удивлению, Корал заметила мой несчастный вид.

Во время перерыва, пока мы слонялись в ожидании дальнейших указаний, она взяла меня за руку и вывела из танцевального зала. Ночь была теплой, даже в декабре. Влажность не давала воздуху охладиться.

— Здесь вообще когда-нибудь бывает прохладно? — спросил я.

Корал обвила своими тонкими руками мою шею, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы. Мои глаза распахнулись. Я схватился за ее бедра; первым побуждением было оттолкнуть ее. Но что-то меня остановило. Может быть, воспоминание о губах Джейми. Я ахнул и впился пальцами в талию Корал. Губы рефлекторно двигались на ее губах. Она прижалась ближе, ее маленькие груди прильнули к моей груди.

«Джейми», — подумал я. Я почти произнес его имя ей в рот. И от этого отпрянул и прикоснулся к губам, как будто они были обожжены. Я отвернулся, боясь, что на моем лице отразится слишком много эмоций.

Коралснова прижалась ко мне, ее пальцы обвились вокруг моих плеч.

— Что? — спросила она. — Что такое?

Я покачал головой, все еще не доверяя своему голосу.

Она вздохнула и ускользнула от меня.

— Прости, — пробормотала она.

Отошла к перилам балкона, на фоне которых выглядела очень маленькой и хрупкой, и уставилась в темноту. Свет изнутри падал на светлые волосы девушкии окутывал голову ореолом золотистого тумана. Я уставился на Корал. Впервые подумал о ней – по-настоящему об этой девушке, а не о себе, о ее будущем и жизни – и задумался, было ли правильным играть с ней. Смогу ли полюбить ее так, как мужчина должен любить женщину? Разве я только что не поцеловал ее? Разве не сделал все правильно? И когда сжал ее талию, и Корал прижалась ко мне, разве я не почувствовал смутное возбуждение?

У меня голова пошла кругом.

Может быть, я все-таки не был геем. Может быть, полюбил Джейми эмоционально, умом и поэтому заставил себя любить его и физически.

Я скривился. И чуть было не рассмеялся. Ох, ну кого я обманываю? Женские формы не вызывали во мне никакого желания. Я видел достаточно декольте и красивых изгибов в Гарварде. Они не представляли никакой угрозы. Для меня опасную привлекательность всегда таили в себе мужские тела – сильные бедра, подтянутый пресс, подкаченные бицепсы и грудные мышцы.

Я потер пальцами рот. Отвратительно…

И все же, что, если я бы смог сделать так, чтобы это сработало с Корал? Что, если бы мог целовать ее и любить достаточно? Она никогда не заметит разницы, а со временем, возможно, и я перестану замечать тоже.

Я подошел к Корал и осторожно коснулся ее спины.

— Прости, — повторила она.

Я тихо усмехнулся.

— За что?

— Я...

Она чувствовала, что переступила черту. И думала, что я ее отверг. Корал не могла произнести это вслух, но я знал.

— Не извиняйся. Я остановился только потому, что... — Я провел рукой по волосам. «Надеюсь, это будет во благо», — горько подумал я. — Ну, я не хотел, чтобы мы увлеклись.

Корал оглянулась через плечо и посмотрела на меня. Ее глаза расширились.

— Правда?

— Да, — ответил я.

В каком-то смысле это было правдой – я боялся увлечься и ляпнуть имя Джейми вслух, – но, с другой стороны, эта ложь была началом череды многих последующих.

Я видел, что Корал хотела сказать что-то еще, но ей не хватило смелости.

— Ты хочешь уйти? — наконец выдавила она.

Я чересчур старательно кивнул, и девушка рассмеялась.

— Да, думаю, что мы все это уже освоили, —ткнул я большим пальцем в сторону здания, где продолжалась репетиция.

Поцеловав меня, Корал казалась более напуганной, чем когда-либо ранее. Она не взяла меня за руку, когда мы спускались по балконной лестнице и огибали темную ухоженную территорию. Сели в машину и, всю дорогу хихикая, поехали к ближайшей «DairyQueen» (Прим пер.: сеть кафе фастфуда и мороженого). Я купил два шоколадных рожка. Корал припарковалась на отдаленной, покрытой листвой улице, и мы сидели в темноте с опущенными окнами, прислушиваясь к вечерним звукам.

Молчание было дружеским и успокаивающим. Богатое убранство Южной Каролины наполняло чувством новых возможностей. Хотя это была всего лишь наша вторая встреча с Корал, я стал представлять будущее, в котором не останусь одиноким, несчастным и неудовлетворенным. Наконец-то передо мной мелькнула тускло освещенная дорога, ведущая в дальнейшую жизнь, и это будет хорошо и определенно порадует моих родителей.

Я прочистил горло и высунул руку из машины.

— А у тебя это неплохо получается, — заметил я, слегка довольным тоном.

— Я думала о том же, — ответила Корал.

Она тоже казалась веселой. Я чувствовал, что она наблюдает за мной. Усмехнулся и пожал плечами.

— Ну, это был не первый мой поцелуй, если ты об этом. — Я посмотрел ей прямо в глаза. — Впрочем, как и твой, не так ли?

Ее улыбка стала игривой.

— Да.

— И сколько их было?

Она ахнула, притворяясь оскорбленной.

— Ну ты и наглец! Девушке не пристало целоваться и рассказывать об этом.

— Ну, меня этим не испугаешь. Даже если ты скажешь, что целовалась с пятьюдесятью другими парнями, меня это не будет беспокоить. Просто любопытно.

— С пятьюдесятью! — она истерически хихикнула. — Нет, скорее... с пятью.

Она повернула голову и посмотрела в окно. Дерзкое движение подсказало, что «пять» — это внушительный список, что не удивило.

— Когда это было в последний раз? До меня, я имею в виду.

— А ты действительно оченьлюбопытен, — сказала она.

Я усмехнулся и кивнул, хотя она не смотрела на меня.

— Да, я хочу знать, во что ввязываюсь.

— Все было до того, как я познакомилась с тобой, если ты об этом спрашиваешь. И я ни с кем из них не встречалась. Это была глупая школьная жизнь, вечеринки… то, о чем родители не могли бы даже узнать.

— О, не сомневаюсь в этом.

И снова меня охватило чувство товарищества с Корал. Мы оба были вынуждены скрывать свою жизнь от родителей. Никому из нас никогда не позволили бы встречаться с «неверующим», а тем более, в моем случае, с мужчиной.

— Что насчет тебя? — надавила она.

— Одна, — сказал я.

Она фыркнула.

— Серьезно?

— Да, — я провел руками по своим бедрам. Ненавистно было лгать ей, но это получалось уже все более естественно. — Одна девушка в лагере. Между нами какое-то время вроде как что-то было.

— И что же случилось?

— Она потеряла интерес. Я тоже, — я прочистил горло. — Значит, просто целовалась? Ты и эти... — усмешка тронула мои губы, — пятеро парней?

— Ну, типа того. — Ее голос стал притворно-застенчивым, и я инстинктивно понял, что они зашли дальше поцелуев. — А ты?

Я почувствовал ее пристальный взгляд на себе.

— Типа того, — спокойно ответил я. На поверхности моего сознания всплыл образ: Джейми на четвереньках.

Корал хрипло рассмеялась и толкнула меня в плечо.

— Ах ты негодник.

«Ты даже не представляешь, насколько», — подумал я.

Мои ладони горели. Я ощущал странное, сильнейшее желание дотянуться до Корал, посадить к себе на колени, снова поцеловать и проверить, как это будет ощущаться. Я мог бы легко это сделать, и она, вероятно, на это надеялась.

На самом деле меня поразило, что наши родители давали нам практически неразумное количество свободы и времени наедине. Мои даже не прилетели на бал дебютанток, якобы из-за плотного рабочего графика. Вероятно, они были в таком восторге от того, что я проявил интерес к девушке, что надежда пересилила осторожность.

Тем временем, и родители Корал казались вопиюще беспечными. До тех пор, пока «приличный мальчик» из «правильной семьи» сопровождал их дочь по ночам, они, казалось, были полны решимости позволять нам делать все, что хотим, когда и где хотим. И у них, должно быть, тоже были свои мотивы. Возможно, считали, что я оказываю хорошее влияние на их мятежную дочь-подростка. Возможно, ожидали, что я приручу, каким-то образом укрощу ее непокорность.

Но у меня не было такого намерения.

— Нам пора домой, — резко сказал я, потому что желание потянуться к ней становилось все сильнее, и это было не страсть, а скорее любопытство.

— Ой. — Она слабо кивнула. — Конечно.

По дороге домой Корал спросила, что я думаю о белых платьях, которые все дебютантки должны были надеть на бал. Я хмыкнул и слегка поморщился, прежде чем признаться, что это меня раздражает. Они напоминали свадебный наряд, что было просто странным, и олицетворяли чистоту и девственность, что беспокоило меня. Конечно, большинство (если не все) дебютанток были, вероятно, девственницами, но белые платья в сочетании со странной церемонией представления девушек миру казались чрезмерно сексуальными.

Корал искренне согласилась. Сказала, что это жутко и что она не станет так одеваться.

Я задумался о своем.

— Серьезно, не станешь? — пробормотал я.

— Да. — Она улыбнулась своей озорной улыбочкой. Я начал понимать, что это было ее фирменное выражение лица.

Но поскольку я ей не поверил, а в голове было много других мыслей, то не стал развивать эту тему.

Как оказалось, зря, в дураках остался я – а также родители Корал – в ночь бала дебютанток. Атмосфера в танцевальном зале была удушающей. Огромные двойные двери в холл были распахнуты настежь, впуская декабрьский воздух, но я все равно потел в смокинге. Только немалый рост спасал меня от чувства клаустрофобии. Я мог легко, оглядев толпу, представить себя в другом месте. Колорадо был излюбленным местом для мысленного побега.

Остальные сопровождающие на фоне меня смотрелись, словно дети. Прыщавые выпускники средней школы, только что снявшие брекеты и еще не переросшие характерную подростковую угловатость. Атмосфера глупости и застенчивости вокруг них вовсе мне не напоминала о моем прежнем «я». На самом деле мне никогда не позволялось так беззаботно проводить время. В те годы, когда мог позволить себе быть глупым и импульсивным, я был слишком занят защитой тайны о Джейми. А, может быть, всегда был стар душой, однако наши тайные отношения сделали меня взрослым не по годам – серьезным и обремененным стрессами – вместо того, чтобы стать самым счастливым в моей жизни.

Я закрыл глаза и невесело улыбнулся. Ах, но это были самые счастливые времена, несмотря на весь стресс и страх. Я бы не променял наши годы с Джейми на всю свободу в мире. И все же почувствовал укол зависти, когда другие сопровождающие смеялись, пихали друг друга и смотрели на балкон в ожидании появления дебютанток. Я не мог представить себя «нормальным», если такое вообще существует.

Я открыл глаза, расправил смокинг и повернул голову в сторону балкона. Для одного вечера жалости к себе было вполне достаточно.

Все это время я остро ощущал, что мать Корал наблюдает за мной. И демонстративно избегал ее взгляда. Я еще не совсем решил, что делать с девушкой. Она могла бы стать для меня спасательным кругом, но также могла стать и петлей. Тем временем Опал ДеВитт свалила на меня все свои надежды и ожидания – это становилось очевидным – и, поскольку согласился сопровождать ее дочь на бал дебютанток, Опал, вероятно, решила, что я взял на себя всю ответственность.

В зале воцарилась тишина, когда девушки вышли из комнаты наверху. Из-за особенностей архитектуры здания, цепочке встречающих необходимо было находиться на верхнем балконе, отцы дебютанток должны были вести своих дочерей вниз по лестнице, а затем уже сопровождающие – к их столикам.

Они вышли белоснежной процессией, белые платья и перчатки сливались воедино. У меня отвисла челюсть, когда появилась Корал. Ее было трудно не заметить. Она вышла последней, и на ней было облегающее атласное платье, которое определенно не было белым. Оно было персиковым. Корал смотрелась бы в нем обнаженной, если бы не бледная кожа.

Она не искала меня в толпе. И не смотрела ни на кого конкретно. Девушка высоко держала голову; тонкая шея была такой изящной и дерзкой. Даже на расстоянии я мог заметить, что ее грудь вздымалась от возбуждения.

Церемониймейстер, пожилой мужчина в смокинге, державший в руках стопку карточек и микрофон, диким взглядом обвел зал.

Никто не пришел ему на помощь. Ни один староста комитета сообщества дебютанток не появился, чтобы увести Корал или сообщить ведущему, как действовать дальше. Он был главным и, когда понял, что ситуация полностью находится под его контролем, сделал единственно разумный выбор: спокойно поднял микрофон и представил первую дебютантку.

Я оглянулся на Опал ДеВитт. Она смотрела на дочь с явным ужасом. Ее лицо приобрело ярко-красный оттенок. На мгновение я всерьез забеспокоился за мать Корал. Никогда еще не видел человека в такой явной ярости. Красный оттенок на ее лице сменился фиолетовым. Я не мог понять ее злости, и хотя мне было жаль эту женщину, в то же время хотелось рассмеяться.

В каком-то смысле я был таким же незрелым, как и другие молодые сопровождающие. Во всяком случае, слишком юн, чтобы понимать важность традиций и то, что значило для матери неповиновение Корал. Вместо этого почувствовал вспышку восхищения – даже обожания – к девушке в персиковом платье. Я снова повернулся к ней. Возможно, я был предвзят, но она казалась гораздо красивее других девушек в очереди. Ее короткие волосы, большие глаза, крошечная фигурка и свободолюбивый нрав – все это я предпочитал традиционализму и послушанию.

Объявили Корал – Алек ДеВитт проводил ее вниз по лестнице, и она с трудом сделала реверанс в облегающем платье. Я бросился к ней, чтобы принять и отвести к столу. Я чувствовал почти первобытное желание уберечь ее от дальнейшего смущения. Когда мы взялись за руки, Корал улыбнулась мне. Блеск в ее глазах, казалось, гласил: «Я же говорила тебе, что не стану одеваться подобным образом». Я ответил ей короткой, огорченной улыбкой, которая означала «Я должен был тебе поверить».

Глава 21

Если Корал и ругалась с матерью из-за платья, то я этого не слышал. Остаток моего недолгого пребывания на юге прошел хорошо, не считая того факта, что девушка настояла, чтобы взять меня с собой на охоту. Сезон был открыт для владельцев частной территории, которой у ДеВиттов в собственности было предостаточно.

— Я ни в кого не буду стрелять, — высокомерно сообщил я. Джейми никогда не простил бы мне причинение вреда животному, и по какой-то причине это все еще имело значение. Да я бы и сам никогда себе этого не простил. — Во-первых, понятия не имею, как обращаться с оружием. Я отстрелю себе ногу.

— Это очень просто, — сказала Корал.

— Во-вторых, меня это совершенно не интересует. Кроме того, у меня нет ни разрешения, ни лицензии или что там вообще требуется.

Она ловко перехватила винтовку и холодно на меня посмотрела.

— Как хочешь. Тебе не обязательно идти со мной, если брезгуешь.

Я усмехнулся.

— Не брезгую. Я замерз и устал. Пошли.

Больше часа мы бродили по лесу, а рассветные лучи тускло мерцали в кронах деревьев. Я хотел предложить закругляться, но гордость помешала.

— Что ж, сегодняшнее утро определенно ответило на мой вопрос о холоде в этих краях.

— Ш-ш-ш! — Корал прижала палец к губам.

Мы присели, и она указала на заросли кустарника, за которыми щипала траву лань. Мягкие уши животного повернулись к нам. Лань подняла голову.

Хлопок выстрела был оглушительным и таким резким, что у меня перехватило дыхание.

— Корал! — крикнул я, в ярости сдвинув брови.

Она не предупредила меня. В ушах звенело.

Лань издала сдавленное мычание и бросилась в лес.

— Попала! — Коралпобежалаза ней, перекинув винтовку через плечо.

Мы зашли так далеко в земли ДеВиттов, что я понимал, без Корал просто потеряюсь, поэтому у меня не было другого выбора, кроме как последовать за ней.

Она неслась через заросли ежевики, отслеживая брызги крови и сломанные ветки.

Лань совершила впечатляющий рывок. Она лежала мертвая почти в полумиле от места, где в нее выстрелила Корал. Я смотрел на животное со смесью печали и страха.

Корал ничего вокруг не замечала, охваченная каким-то садистским кайфом.

Образ поверженного животного не выходил у меня из головы по дороге домой. Я не мог понять, почему девушка захотела взять меня на охоту, разве что для того, чтобы доказать свою храбрость или безразличие. Я должен был сказать, что ей нечего доказывать. Во всяком случае, картина, как Корал убивает беспомощную лань, принизила ее в моих глазах.

Тем не менее я твердил себе, что охота – ее хобби, и я не должен позволять этому беспокоить меня. Мог не обращать на это внимания. В конце концов, я закрывал глаза на гораздо более серьезные проблемы.

Я с головой нырнул в весенний семестр, желая забыть обо всем, кроме учебы и писательства. Если не делал домашнюю работу, не читал, не учился и не занимался спортом, то редактировал свой роман. С Корал мы часто созванивались. Я быстро понял, что на расстоянии она мне нравится гораздо больше, чем при личной встрече. По телефону девушка не могла попросить меня пойти на охоту, не могла поцеловать и сбить с толку. И по телефону я не сталкивался с ее реальной жизнью. Не чувствовал себя вынужденным принимать решения относительно нее или нашего будущего. Ведь эти решения могли оказаться губительными для нас обоих.

Мне нравилось с ней платоническое дружеское общение. Мы смеялись и обсуждали нашу жизнь, и мне было достаточно. Однако для Корал этого оказалось мало. Она приставала с приглашениями снова приехать в гости, сначала завуалировано, а затем уже с нарастающим раздражением.

И, как итог, ближе к концу семестра она приперла меня к стенке.

Мы говорили о планах на лето. Корал хотела устроиться на работу или поехать в Англию навестить сводного брата. Я хотел закончить редактировать «Отчий дом».

— И это все? — спросила она совершенно невозмутимым голосом.

— Э-э, думаю, мы с семьей, возможно, поедем в Бразилию.

Я накрутил прядь волос на палец. В этом семестре я жил один в комнате в общежитии, что меня вполне устраивало. Не мог сосредоточиться на написании книги, когда сосед по комнате ходит туда-сюда. Было также приятно иметь возможность свободно разговаривать с Корал в любое время.

— Ясно. — И снова сухой тон.

— Какую работу ты хотела бы получить? — спросил я.

Ведьпонимал, к чему идет разговор, и всеми силами хотел оттянуть его.

Она не ответила. Я поерзал на кровати.

— Уверен, твоим родителям понравится идея о поездке в Англию... — Я замолчал, надеясь, что Корал продолжит тему. Обычно она общалась легко и непринужденно. Теперь же сопротивлялась.

Мы мучительно долго молчали.

— Значит, ты не придешь сюда, — решительно сказала она. Это не было вопросом.

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Разве мы не встречаемся? — она практически выкрикнула, однако в голосе пробивалась дрожь неуверенности.

— Я...

Я согнул колено и уперся пяткой в одеяло. Это был не я: вот этот пассивный, неуверенный человек, ходящий вокруг да около. Когда хотел кого-то, как желал Джейми, то брал быка за рога. Но Корал не знала меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что такое поведение было несвойственным.

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Серьезно? — огрызнулась она.

— Да, серьезно.

Я сел и перестал возиться с волосами.

— Ну, я хочу.

— Ладно. Хорошо.

— Все в порядке? — спросила она, повеселев.

— Да, — я слабо улыбнулся, как будто она могла меня видеть. — Конечно. Я имею в виду, что теперь, полагаю, мы расставили все точки над «i».

— Я тоже, просто... не понимала.

— Ясно. Прости за недомолвки.

— Значит, ты приедешь? Я скучаю по тебе.

Ее голос в одну секунду наполнился счастьем и волнением. Корал была влюблена или, по крайней мере, страстно увлечена, как был и я когда-то. Я вспоминал, каково это: сказать впервые, что скучаешь, впервые признаться в симпатии. Это были драгоценные, пьянящие чувства, исключительные для романтики самого начала отношений.

Именно тогда и там я поклялся себе, что буду достоин любви Корал, каким бы неполноценным при этом себя ни чувствовал. Зная, что она испытывает ко мне, стал бы для нее лучшим бойфрендом из возможных.

— Конечно, я приеду, — сказал я.

И приехал. В июне закончил редактировать «Отчий дом», разослал около дюжины запросов литературным агентам, а в июле вылетел в Чарльстон. Преподнес Корал плюшевого нарвала и розу, которую купил в аэропорту. От этого простого жеста ее накрыло волной счастья. Девушка едва могла встретиться со мной взглядом.

Внезапно я отчаянно пожалел, что не дарил подарков Джейми. Интересно, действовали бы они на него так же? Ну, конечно, действовали бы. Надо было осыпать его подарками. Возможно, я проявлял к нему недостаточно любви. Может быть, я потерял его из-за собственной наивности.

Я прожил у ДеВиттов неделю и, насколько мог судить, отлично справлялся с обязанностями бойфренда. Мы с Корал несколько раз гуляли в лесу и в центре города. Держались за руки. Я водил ее на свидания. Делал комплименты. Купил браслет. Мы целовались несколько раз, но дальше этого я заходить не позволял.

Она плакала, когда я уезжал, что говорило о том, что я все делаю правильно. Это было облегчением.

Отъезд, однако, вызвал горькие воспоминания о том, как я оставил Джейми в Колорадо. Он был таким потерянным…

Итак, по возвращении домой я погрузился в беспросветную депрессию. По моей рукописи ожидало несколько вежливых формальных отказов. Только одна из помощниц прокомментировала «очень захватывающий слог», которым был написан «Отчий дом», однако при этом ей показалось, что суть работы «не очень хорошо вписывается» в тот дом, о котором шла речь.

На почтовый ящик приходили новые отказы.

Но хуже них были агенты, которые полностью игнорировали представленные на рассмотрение материалы. Информация на их веб-сайтах гласила: «Вы получите от нас ответ только в том случае, если мы окажемся заинтересованы в сотрудничестве».

Боже, что за заносчивые ублюдки. Ну что стоило отправить шаблонный отказ? Неужели не догадываются, сколько моей души вложено в эту рукопись? Это не просто сборник девяноста тысяч слов. Это кровь и му́ ка. Это боль от потери Джейми. Это боль тяжкой жизни.

— Слышно что-нибудь о твоей книге? — несколько раз спрашивал папа.

Я скрывал от него отказы.

— Есть небольшой интерес, — солгал я. — Одному агенту понравился слог. Я работаю над этим.

Мама же хотела знать только о Корал.

— Мы можем купить тебе билет на самолет в любое время, — говорила она. — Или если хочешь, чтобы она прилетела сюда…

— Возможно, — отвечал я. — Когда-нибудь.

Я разослал новую кучу запросов. Отказы стали поступать с началом выпускного года. У всех сокурсников были стажировки и перспективы работы – даже конкретные предложения – за плечами. У меня – только рукопись, которая никому не была нужна, и растущее, сокрушительное чувство провала.

Я опубликовал эссе в научном журнале по сравнительной литературе, которое обрадовало моего отца и профессоров, но не меня. Я никак не мог заставить себя вообразить свое будущее вне литературы. И рассказал об этом одному из своих профессоров-беллетристов, но он, хоть и сочувствовал мне, призывал быть бо́ льшим реалистом.

— Шансы стать мастером в этом деле ничтожно малы, — сказал он.

— Но вам же удалось, — ответил я.

Профессор был публиковавшимся автором с хорошей репутацией в литературном мире.

— Да, удалось, — сказал он, — и вот я здесь, преподаю в Гарварде. Вам не кажется, что я бы предпочёл полностью сосредоточиться на своём творчестве вместо этого?

Я несколько раз моргнул. Его честность поразила, и я сразу же смутился.

— Д-да, — пробормотал я. — Полагаю, все сложнее, чем я думал.

— А вы не думали остаться здесь и поступить в магистратуру?

Я отрицательно покачал головой. Для меня программы магистрата были пустой тратой времени. Искусству прозы нельзя было научить, как и его неотъемлемому партнеру – честолюбию.

— Может быть, еще одна программа в аспирантуре?

— Нет. Не знаю, — вздохнув, я откинулся на спинку стула. — Я был так уверен, что моя рукопись хороша…

Профессор Брандейс нахмурился. Я увидел искреннее сочувствие на его лице. Он был красивым мужчиной – что я всегда замечал – немного за пятьдесят. Держал себя в безупречной форме и стильно одевался. Я был не в состоянии игнорировать эти качества в мужчинах, как большинство мужчин, казалось, не могли игнорировать в женщинах.

— Значит, у вас нет никаких планов? — настаивал он.

— Нет. Никаких. Должно быть, это звучит довольно нелепо.

Несмотря на то, что в это время в университете и так было немноголюдно, профессор вышел из-за стола и закрыл дверь. Я не придал этому значения, пока он не подошел сзади к моему креслу и не остановился. Мужчина положил руку мне на плечо. Этот жест мог быть чисто дружеским, и, вероятнее всего, так оно и было, но он прошил меня насквозь ледяными иглами безудержного желания.

— Вовсе нет, — тепло сказал он. — Это трудный момент в жизни писателя или студента-выпускника. Я уважаю вашу решимость. Трудно даже дать вам совет, потому что путь каждого писателя индивидуален. А вы очень, очень талантливы, Калеб.

Его голос звучал странно, возможно, чуть напряженно. Я много раз бывал у профессора Брандейса в рабочее время и никогда не слышал, чтобы он разговаривал таким тоном.

Я сглотнул и скрестил ноги. Мне хотелось, чтобы он убрал руку с моего плеча. Ладонь прожигала сквозь рубашку, заставляя мой член напрягаться.

— Спасибо, — сказал я.

— Послушайте, если вы действительно хотите чем-то заняться после окончания учебы, то нам разрешено брать по одному научному сотруднику на каждый семестр, включая летний. Жалованье невелико, но вы могли бы продолжать писать. Все, что потребуется, – это помогать мне с некоторыми заданиями, рассылками по электронной почте и копированием, немного с чтением и письмом. — Он сжал мое плечо. — Я буду рад, если вы согласитесь.

— Я... — Я облизал губы. Мое сердце колотилось в груди. Слышал ли он? Эрекция пульсировала в такт неистовым ударам. — Благодарю.

Я ценю это. Я польщен. Я подумаю над этим. Все слова покинули мой разум.

— Калеб, вы в порядке? Не принимайте это близко к сердцу. — Он коснулся моих плеч и начал нежно их массировать. — Вы такой напряженный.

Я резко выдохнул. Ничего не привиделось: он подкатывал ко мне.

Я застыл в кресле, одновременно желая убежать и остаться.

Его пальцы чувственно двигались по моим плечам, надавливая и растирая, отпуская и сжимая. Он приблизился губами к моему уху.

— Тебе не нужно скрещивать ноги, — прошептал он.

— У меня есть девушка, — запинаясь, пробормотал я.

Корал. Корал! Ее прекрасное лицо вспыхнуло перед мысленным взором. Тем не менее, словно движимые невидимыми руками, мои ноги широко раздвинулись. Доказательство возбуждения шатром натягивало брюки цвета хаки.

— Нам не обязательно что-то делать, — тихо сказал профессор. — Просто позволь взглянуть на тебя. Калеб, я не причиню тебе вреда. Позволь мне… — Его рука двинулась к моей промежности. — Дай посмотреть.

— Нет! — задыхаясь, я оттолкнул его руку. — Пожалуйста, перестаньте.

— Тогда посмотри на мой. Ну же.

Услышав, как он расстегнул ширинку, я повернулся на стуле. Мойвзгляд невольно устремился к его паху. Волоски в промежности были аккуратно подстрижены, среди рыжевато-коричневых бросались в глаза несколько серебристых. Мой рот наполнился слюной при виде его члена. Я подумал, не сплю ли. Да уж, тогда бы наверняка моментально проснулся с липким месивом в боксерах.

— Калеб, — прошептал профессор ипогладил меня по лицу. Шагнул ближе. — Ты хочешь что-нибудь сделать для меня?

Я отрицательно покачал головой, но это была ложь. До побелевших костяшек на пальцах я вцепился в стул, чтобы не потянуться к его члену. Я знал, как он будет ощущаться в моей руке: бархатистый, твердый, горячий.

— Я заставлю тебя сделать это, — сказал профессор. — Этого ты хочешь? Тогда не придется чувствовать себя виноватым. Все будет быстро. Давай… иди сюда.

Его отчаянное желание нарастало, голос дрожал. Он провел большим пальцем по моим губам и сразу же просунул его между зубов. Затем раскрыл мне рот и тут же протолкнул свой член глубоко в горло.

— Агх! — подавился я.

Почему я не отстранился? Почему не закричал?

Мне это нравилось. Это было так хорошо.

— Тихо, — прошипел он. — М-м-м, Калеб… будь тихим. Ну, давай же. Тебе это понравится. Да… о, да… — Он толкался в мое горло, и этот повторяющийся звук наполнил тишину кабинета. — Ох, бля…отличная глотка… как хорошо…

Он сжал мою шею. Дыхание с хрипом вырывалось у меня через нос. Другой рукой профессор вцепился мне в волосы. Мужчина был силен, по крайней мере, настолько же, как и я. «Он же насилует меня», — подумал я, но это была неправда. Я мог бы укусить его. Мог бы дать отпор. Но не сделал ничего из этого.

— Вы, гарвардские мальчики, все одинаковы. — Он продолжал толкаться. — Такие развратные. Держу пари, ты бы позволил трахнуть себя и в задницу. Ты даешь в задницу, Калеб?

Я закрыл глаза. Вспомнил, как попка Джейми ощущалась вокруг моего члена. Рука непроизвольно накрыла промежность, и я начал потирать ее.

Профессор кончил внезапно, выплеснув сперму глубоко мне в горло.

Только тогда я понял, какую опасную ошибку совершил. Мы не использовали защиту. Я вообще не знал этого человека за пределами семинаров по беллетристике. Он вытащил член из моего рта и застегнул ширинку. Его взгляд упал на мою промежность.

— Хочешь, чтобы я сделал то же самое для тебя? — Он уже опустился на колени.

— Нет…эм, я… — Я покачал головой. Мои руки мгновенно оторвались от промежности, но возбуждение оставалось очевидным. Я вытер рот и сглотнул. — Мне нужно идти.

— Ты в порядке? — в его голосе звучало искреннее беспокойство.

Унизительный тон, который он использовал минуту назад, исчез. Возможно, его заводила подобная ролевая игра. Теперь он снова был просто моим профессором, преуспевающим и привлекательным мужчиной в возрасте и опасно притягательным.

Я встал и поправил одежду.

— Я в порядке, — ответил я, хотя на самом деле это было не так. Я думал о Корал. Думал о Джейми. И о том, что только что произошло. Я ненавидел себя больше, чем когда-либо.

— Эй, не уходи, Калеб, — профессор коснулся моей руки. Я вздрогнул. Мне потребовались все силы, чтобы не бросится к нему, не обнять, не зарыдать и не рассказать всю мою историю. Он бы понял. По крайней мере, выслушал бы.

Вместо этого я сбежал в общежитие.

Свернулся калачиком на кровати, прижав кулаки к глазам. Не хотелось плакать, хотелось орать. Я поступил подло с Корал, но наиболее остро я ощущал то, что поступил подло с Богом и Джейми.

Спустя некоторое время подошел к столу и сел, уставившись в ноутбук. Я держал в ящике маленький перочинный ножик. Действуя методично, открыл лезвие и прижал острый кончик к подушечке большого пальца.

Я вспомнил тот день в лагере, много лет назад, когда нож рассек мою ладонь. Боль тогда странным образом прояснила разум. То же самое случилось и сейчас, когда проступила капля крови. Я заслужил эту боль, но что еще важнее, физическая боль освободила меня от душевной. Моя вина, отвращение к себе и смятение исчезли от холодного укола клинка.

Я зашипел и бросил нож обратно в ящик.

Тем вечером, позвонив Корал, сказал, что люблю ее. Сказал, что скучаю и не могу дождаться, когда увижу ее снова. Я хотел быть нормальным и стать таким мужчиной, который может любить женщину. И верил, что смогу. Мои намерения были самыми искренними.

***

О том, чтобы отказаться от посещения литературного семинара профессора Брандейса, не могло быть и речи. Слишком много времени прошло от начала семестра. Кроме того, для отказа от курса не было никакого реального мотива, кроме необоснованного соблазна. Профессор не пугал меня. То, что произошло между нами, случилось по обоюдному согласию. Поэтому, хоть и с некоторым трудом, я продолжал посещать его лекции.

Профессор Брандейс нормально относился ко мне во время занятий. Наши взгляды несколько раз встречались, и мы тут же их отводили. Мой член подрагивал; я буквально заставлял себя не смотреть на тело преподавателя, пока он расхаживал по классу.

Возможно, я был параноиком, но мне показалось, что он стал одеваться лучше, чем обычно. На нем постоянно были накрахмаленные оксфордские рубашки с несколькими расстегнутыми верхними пуговицами. Брюки, элегантно сидящие на бедрах, подчеркивали узкую талию и плоский живот. Густые каштановые волосы были уложены в стильном беспорядке, а борода аккуратно подстрижена; и он постоянно снимал очки, чтобы погрызть дужки – и это был раздражающе мальчишеский жест.

Часто первое, что он делал, придя в аудиторию, – это отворачивался к доске и снимал пиджак. Жест, по крайней мере, для меня, казался откровенно эротичным. Я залипал на плечи мужчины и размышлял, не пытается ли тот намерено усложнить мне задачу.

Я всегда уходил сразу же, как только он отпускал. Остальные студенты, как правило, слонялись без дела по аудитории, соперничая за его внимание.

Но однажды днем, когда я уже рванул к двери, профессор внезапно окликнул меня:

— Калеб, подождите, — его голос буквально прекратил шумную болтовню.

Все уставились на меня. Профессор Брандейс был известен тем, что никогда не имел любимчиков. На самом деле он вел себя довольно холодно и, как правило, отмахивался от своих чересчур настойчивых студентов. Я видел не одну девушку, которая пыталась флиртовать с ним. Это очень распространено среди всех дисциплин.

— Вы мне? — спросил я, стоя к нему спиной.

— Да, если не возражаете.

Я мрачно повернулся и снова сел за парту, пока он заканчивал разговор с другими студентами. Один за другим они уходили, пока мы с профессором не остались один на один. Желание пробежало по моему позвоночнику. Я представил себе лицо Корал. Но это не помогло.

— Ну так как? — начал он и сделал несколько шагов в мою сторону, но остановился, увидев, как я напрягся. Ине стал подходить ближе. Профессор сел на стол, поставив ноги на стул. — Ты подумал над моим предложением?

Я бросил на него недоверчивый взгляд. Предложение о должности его научного сотрудника? Должно быть, он шутит.

Профессор видимо понял все по выражению моего лица.

— Все не обязательно должно быть так, как случилось ранее, — пробормотал он.

— Правда? — холодно рассмеялся я.

Я не привык в таком тоне и с таким неуважением общаться с взрослыми, особенно с авторитетными людьми. Однако он вынудил меня.

— Это не для того, чтобы использовать ситуацию в личных целях. Никаких обязательств.

— Не думаю, что это сработает, — ответил я, сомневаясь, что смогу находиться рядом с профессором Брандейсом и при этом не поддаваться искушению.

— Почему нет? — Он повернулся ко мне. — И даже если бы такое случалось, иногда, — его голос понизился, — разве это было бы так плохо?

Я медленно покачал головой, уставившись в стол. Если бы такое случалось. Я знал, что он имел в виду. Мужчина хотел, чтобы мы провели лето вместе, писа́ ли и наслаждались друг другом, читали, учились. Было бы неплохо. Это был бы рай. И он многому мог бы меня научить… не о литературе, а о моем теле. Я знал, что профессор будет заниматься со мной любовью умело. Я судорожно вздохнул.

— Моя девушка…

— Оставь ее, если это тебя так беспокоит.

Я уставился на него.

— Не могу.

— Почему нет? Зачем ты вообще с ней? — На его лице отразилось замешательство. — Калеб…

— Нет, — отрезал я.

Брандейс поднял руки в примиряющем жесте.

— Ладно. Прости. Это меня не касается.

— Да. Это все сложно.

— Не сомневаюсь. Я все понимаю. Твой роман… — Он замолчал.

Я кивнул. Сказать, что мои работы содержали религиозный подтекст, было бы преуменьшением. Каждая история, которую я представлял на рассмотрение в тот семестр, была насыщена переживаниями главного героя из-за тайного греха. Контекст всегда был сильно религиозным.

— Да, — подтвердил я.

Профессор не сдавался. Он соскользнул со стола и подошел ближе – настолько близко, чтобы я мог слышать его дыхание.

— Один летний семестр, — сказал он. — В секрете. Абсолютная тайна. Ты вдохновляешь меня.

Я молчал, крепко зажмурившись.

— Ты хочешь, чтобы я умолял? — прошептал он.

— Разве вы не можете получить это где-нибудь в другом месте?

Слова прозвучали резче, чем мне хотелось. Он играл нечестно. Я заставлял себя воздерживаться в течение многих лет. И планировал воздерживаться всю жизнь. А тут светский профессор, который мог позволить себе все что угодно, решил превратить мою жизнь в ад, потому что положил на меня глаз.

— Что? — он рассмеялся. — Ну, то есть, конечно.

— И вы получаете? — выпалил я, наконец посмотрев на него. — Да?

Он скрестил руки на груди и поднял бровь, выглядя при этом дьявольски красивым.

— В данный момент нет. Почему ты спрашиваешь? Вы ищете какой-то романтической преданности, мистер Брайт?

Едва заметная усмешка заиграла на его губах.

Мои глаза сузились. Он пытался смутить меня, и ему это удалось.

— Нет, чистейшее любопытство. — Я прочистил горло и встал со стула, избегая любого контакта с мужчиной. — Мне пора идти.

— Возвращайся в мой кабинет. И я заставлю тебя передумать.

«Изыди, Сатана, — подумал я. А после: — Боже, помоги мне преодолеть это». Эта молитва была мольбой. Я посылал ее вверх, как вспышку. В то самое утро, во время своей ежедневной молитвы, я прочитал стих об искушении в Послании к Коринфянам. «Вас постигло искушение не иное, как обычное человеческое; и верен Бог, который не допустит, чтобы вы были искушаемы сверх ваших сил, но вместе с искушением обеспечит путь к спасению, чтобы вы могли выдержать его». (Прим. пер.: вольный перевод Первого Послания к Коринфянам, глава 10, стих 13)

Возможно, дверь была моим «путем к спасению». Но Господь не собирался облегчать мне задачу. И все же я продолжал цепляться за Его обещания. Испытания, тайны и глубочайшее одиночество жизни все равно приближали меня к Богу, а не отдаляли от Него. Я знал, что Он видит все мои недостатки и любит несмотря ни на что – слепо, преданно – именно так, как все люди жаждут быть любимыми. И Господь сделал величайший жест для моей души. Мы были связаны друг с другом.

— Калеб. — Профессор Брандейс последовал за мной. — Прочти хотя бы это.

Он протянул конверт из плотной бумаги.

— Просто почитай это когда-нибудь. Пожалуйста.

Стоя в безопасности по другую сторону двери, я взял конверт.

Глава 22

Я бежал в общежитие, сжимая конверт дрожащей рукой. Желание, которое я испытывал к профессору Брандейсу – практически непреодолимое притяжение, – видимо, было именно тем, что люди подразумевали под «сексуальным влечением». Эротические образы постоянно вспыхивали в моей голове. Я был неспособен их игнорировать. Я хотел Джейми. Желал своего профессора. Жаждал именно мужчину. Мне было все равно, как это произойдет, и кто будет сверху. В тот момент я согласился бы на все что угодно.

Я вытряхнул бумаги из конверта раньше, чем добрался до своей комнаты. Мой взгляд скользнул по первой странице.

Профессор Брандейс написал рассказ под названием «Практикант». Это была бесстыдная, откровенная фантазия, реалистичная до крайности и написанная в довольно редком стиле – от первого лица. Это, в сочетании с настоящим временем, придавало тексту угнетающе личный характер. Под обращением «ты» в тексте, очевидно, подразумевался я. А под рассказчиком, естественно, скрывался профессор Брандейс.

«Твой член наливается в штанах; я чувствую его под ладонью, когда поглаживаю. Твой стволувеличивается, а головка настойчиво толкается мне в руку. Я целую тебя в шею, нежно посасывая кожу. Приглушенные стоны говорят, что ты жаждешь большего, как и я. Моя рука проникает сзади в твои брюки, проскальзывает под боксеры, и находит тугой бутонвхода…»

— Ну, разве это не приятный сюрприз?

Хриплый голос сестры вырвал меня из рассказа и поверг в панику.

— Рэйчел! — вскрикнул я, поспешно заталкивая листы обратно в конверт. Мой стояк опал мгновенно, слава Богу. — К-к-как ты сюда попала?

Читая, я забрел в общежитие, – которое было мужским – и обнаружил у своей двери Рэйчел с дьявольской улыбкой на губах.

— У меня свои способы.

Я рассмеялся и отодвинул сестру в сторону, желая оказаться к ней спиной. Потому как вожделение, должно быть, ясно читалось на моем лице.

— Такие как… попросить помощи услужливого парня, которого я встретила на улице.

— Ясно. Уверен, для тебя это не было большой проблемой, — с каждой секундой я все лучше справлялся со своими эмоциями.

Глубоко внутри я проклинал профессора Брандейса за то, что он написал эту историю. Мое воображение не нуждалось в дополнительной подпитке. Кроме того, было чистейшим безумием завязывать отношения со студентом, даже если такое явление довольно распространено в кампусе. Я не раз становился свидетелем того, как какой-нибудь профессор сидел за столиком в ресторане с хорошенькой студенткой.

На одно безумное мгновение задумался, что, возможно, стоит принять предложение профессора. Я представил, как мы ужинаем в его доме, деля на двоих вкусную трапезу и бутылку вина. Нам было бы о чем поговорить – о книгах, писательстве и Гарварде. Беседа между нами протекала бы легко. А затем…

Я нахмурился, толкнув дверь.

Он никогда не заменит Джейми, но у нас может быть что-то, что-то очень хорошее, и оно может частично заполнить пустоту внутри меня.

— Калеб?

Я натянул на лицо добродушную улыбку, включил свет и оглянулся на Рэйчел.

— Хм? Это и правда приятный сюрприз.

Она прошлась по моей комнате и упала на кровать. Затем потребовала рассказать все о Корал, с которой, по-видимому, подружилась на Facebook. Лично я не любил и всячески избегал эту социальную сеть, к разочарованию Корал. Больше всего я опасался найти там Джейми. Боялся обнаружить, что он счастлив без меня.

— Если ты нашла ее на Facebook, то, вероятно, знаешь больше меня. — Я незаметно сунул профессорский конверт в ящик стола под какие-то бумаги. — Клянусь, она выкладывает туда все. Не думаю, что это нормально.

— Ты рассуждаешь, как старик, — захихикала Рэйчел.

— Может и так, — ответил я, изображая дрожащий старческий голос. — Эй-й, ты, маленькая выскочка! — Я заковылял к ней, указывая дрожащим пальцем и щурясь. — А ну убирайся с моей кровати! Слышишь? Поди прочь!

Она завизжала и, смеясь, пыталась уползти. Я без труда поймал ее.

— Ага! — Я сжал ее в объятиях, а затем опустил на матрас и рухнул рядом, улыбаясь уже искренне. — Знаю, что ты тоже там сидишь и пишешь о каждом съеденном бутерброде.

— Люди вовсе не для этого используют Facebook, — она ткнула в меня пальцем.

— Двенадцатое ноября две тысячи шестого… съел вот этот бутерброд... это огромное событие, изменившее мою жизнь, настолько важное, что нужно поделиться им с двадцатью друзьями и членами семьи…

— Ты такой кретин! — Рэйчел ударила меня по руке. Совсем не больно. — О боже, мой старший брат – настоящий лопух. Мне всегда было интересно, когда уже наконец это произойдет.

Я усмехнулся и посмотрел на Рэйчел. Ее прекрасные длинные волосы рассыпались по одеялу. Она смешно скорчила рожицу. Сестра всегда заразительно улыбалась.

— Корал мне нравится, — ответил я. — Не знаю, что еще тебе рассказать. Она... милая.

— Милая? — Рэйчел нахмурилась. — Н-да, тогда это не продлится долго.

— Нет, — сказал я слишком строго. — Ну, то есть, конечно, это надолго. Я предан ей.

— О, так ты предан ей? У вас что, ребята, конфетно-букетный период?

— Заткнись, — усмехнулся я. —Ты просто завидуешь, что этот, как его там, не ухаживает за тобой.

—Кевин, и он очень романтичен, ясно?

— Да? — Я приподнял бровь. — Насколько романтичен? Может быть, мне нужно начать следить за этим парнем на Facebook.

— Не вздумай!

Она продолжала свою тираду о том, каким «достойным» был Кевин и сколько милых и заботливых вещей делал для нее, и как сильно нравился маме и папе, а также как сильно нравился ей самой. Я слушал, делая мысленные пометки.

Затем, как и надеялась Рэйчел, скормил ей почти ту же информацию о Корал. Просто заменил милого и заботливого парня на обожаемую девушку. Описал то, что нам нравилось делать вместе; как ее чувство юмора совпадало с моим; как она поощряла мое творчество. С восхищением упомянул о ее пылком темпераменте. Пересказал историю о дебютном бале и персиковом платье.

Этот разговор, как оказалось, был именно тем, в чем я нуждался: напоминанием о том, что Корал была хорошей и невинной девушкой, кем-то вроде моей сестры, которая доверяла мне всем сердцем. Если Кевин предаст Рэйчел, я буду презирать его. Если я предам Корал, то буду презирать себя. Быть хранителем чужой любви – нелёгкое и нешуточное дело. Это серьезно, священно и благородно. Пожизненная должность, служба до самого конца. Когда-то и я познал это, но где-то на жизненном пути успел подзабыть.

Я крепко обнял Рэйчел перед ее уходом и искренне поблагодарил за то, что она пришла.

Как только за ней закрылась дверь, я разорвал историю профессора Брандейса на куски. Я так и не дочитал ее до конца. Отнеся обрывки в ванную, спустил их в унитаз. Не мог доверять себе, даже в отношении клочка бумаги. Всего лишь одна фраза, одно слово могли завести меня.

Вернувшись в свою комнату, я написал и отправил электронное письмо.

«Уважаемый профессор Брандейс!

Я обдумал Ваше предложение, и Вы даже представить себе не можете, насколько оно заманчиво для меня, но я должен отказаться. Пожалуйста, уважайте мое решение. Его было крайне трудно принять, и я был бы признателен за любую помощь, которую Вы можете мне оказать в его выполнении.

КалебБрайт».

Хотелось написать больше; подробно описать, как трудно было отказать ему во всем том, что мы могли бы разделить вместе, но это было бы потворством. Да, хотелось позволить себе еще немного помечтать. Жизнь снова подарила шанс попытать счастья в лице профессора Брандейса. Я отказался от него в пользу того, что было правильным, надеялся и молился, чтобы Бог принял мою жертву.

Профессор, к его чести, с достоинством принял поражение. Он ответил, что опечален принятым решением, но впечатлен моей стойкостью. Я нахмурился, читая его электронное письмо. Если бы он только знал, насколько я слаб на самом деле. Если бы он проигнорировал мою просьбу и продолжил искушать эротическими историями и жаркими разговорами, я бы сдался. И какая-то часть меня хотела этого.

Профессор добавил, что я должен прислать свой роман, о котором рассказал ему, в рабочее время, если хочу получить авторскую рецензию. Я сделал это без колебаний. Я впадал в отчаяние. Приближался выпускной, а все мои обращения в агентства сопровождались либо отказами, либо гробовым молчанием. Мне нечем было подкрепить предполагаемый талант и амбиции, кроме нескольких публикаций коротких рассказов, и этого было определенно недостаточно для моего отца. Этого было недостаточно даже для меня. Я гордился своей непреклонной решимостью, но каждый отказ литературного агентства словно оставлял крошечную трещинку в монолите моей воли. Сколько времени должно пройти, прежде чем я дрогну? Прежде чем сдамся?

Прошел месяц, а я так и не получил ответа от профессора Брандейса. Это был мучительный месяц, особенно учитывая тот факт, что я продолжал посещать лекции профессора и вынужден был лицезреть его три раза в неделю, при этом не зная, что ондумает об «Отчем доме» и посчитал ли вообщеего достойным прочтения. Возможно, он не смог продвинуться дальше первой главы. А может, роман был дилетантским и назидательным. Я остро нуждался в получении хоть какой-то обратной связи со стороны. Конечно, Корал сказала, что книга хороша. Естественно! Корал хотела встречаться со мной. Это было практически ее долгом – хвалить мой дебютный роман.

Наконец профессор Брандейс прислал ответ по электронке. Я оценил, что он не попытался договориться о личной встрече. Мне было трудно находиться рядом с этим мужчиной. Иногда то, что произошло между нами, казалось всего лишь сном. А иногда, наоборот, казалось слишком реальным, и я вспоминал, как он ощущался у меня во рту, и член начинал наливаться тяжестью прямо посреди урока.

«Ваш роман впечатляет, — писал профессор в своем письме. — Поистине. У Вас дар. Я взял на себя смелость показать книгу своему агенту. Надеюсь, Вы не возражаете. Позвоните мне, когда представится возможность».

Далее был написан номер.

Я позвонил немедленно.

— Привет, — ответил он так, словно уже знал, что это я.

По телефону его голос звучал более хрипло. Я представил профессора дома, в каком-нибудь хорошо обставленном кабинете, в окружении полок и кожи, книг и широкого письменного стола. Может быть, с бокалом спиртного. Его голос звучал по-другому, менее официально.

— Привет. Это Калеб.

— М-м, я так и понял, мистер Брайт.

— Вы написали мне…

— Все верно. — Некоторое время он молчал. — Ты действительно исключительный.

Я осторожно прочистил горло.

— Благодарю вас. Это очень много значит…

— Теперь станет гораздо труднее выполнить твою просьбу, прочитав «Отчий дом».

— Какую?

— Держаться от тебя подальше. Оставить в покое. Ты удивительный. Знаешь, я даже завидую.

— Чему? — спросил я.

Профессор Брандейс, публикуемый автор и профессор Гарварда, завидовал мне? Конечно, я не поверил.

— Да. Я прочитал твой роман за два дня. И тянул так долго с ответом только потому, что не мог решить, как поступить. Мы все ненавидим друг друга, ты же знаешь… писателей.

Я вспомнил об однокурсниках, что посещали со мной семинары по художественной литературе. Когда они писали что-то хорошее, я находил любую причину, чтобы придраться. И был безмерно рад, если их творения оказывались ужасными. Только одна из них, студентка из Китая, представляла для меня реальную угрозу. Проза девушки была четкой и живой, а сюжетные линии – захватывающими. Я не любил эту студентку больше всех. Услышав, что она внесена в список ожидания, а затем получила отказ в посещении семинара писателей в Айове, я ликовал.

— Да, — ответил я. — Знаю.

— Это уродливая сторона творчества. Мы ведь не часто говорим об этом, не так ли?

— Наверное, вы правы.

— Когда я читал твой роман, то думал: этот молодой человек станет кем-то особенным. Кем-то гораздо более выдающимся, чем я. Ну, то есть, давай будем честными, — он усмехнулся, — никто за пределами Гарварда и еще парочки высокомерных литературных деятелей-снобов в действительности не знает кто такой ТорнБрандейс.

— Это не…

— Это правда, — отрезал он. — А твое имя станет широко известным, если не сдашься. И я не верю, что ты это сделаешь.

Я уставился на свои колени. Если бы он только знал, как сильно мне нужно было это услышать. Я не мог заставить себя признаться в этом.

— Не уверен, — пробормотал я.

— Ну, зато я уверен. Предоставь это профессионалу. У тебя прекрасная биография, образование и происхождение, не то чтобы они тебе вообще были нужны. Талант, ум… поэтому я продолжал думать: что же мне делать с этой книгой? Попытаться похоронить чужие амбиции из зависти? — он рассмеялся. — Это действительно то, о чем я думал. Мерзко, правда?

Несмотря на всю ужасность идеи – что профессор Брандейс мог намеренно разрушить мои мечты, – я усмехнулся.

— Я уже знал это о вас.

— Хм-м, — я был уверен, что он тоже улыбается. — В любом случае, Калеб, иногда наилучшая следующая ступень для реализовавшегося автора – это оказать влияние на более выдающегося автора.

— Я вовсе не более выдающийся писатель, чем вы. Вы просто мне льстите.

— Это не так. Поверь, очень бы хотелось, чтобы это было не так. У меня такое чувство, что я ждал такого студента, как ты, всю свою преподавательскую карьеру. И боялся этого тоже. Ты – тот студент, который затмит меня. И, полагаю, лучшее, что могу сделать – это поддержать, хотя тебе это вовсе и не нужно. Если продолжишь рассылать запросы, то заполучишь агента.

И я не выдержал.

— Что сказал ваш агент? — спросил я.

— Она хочет посмотреть правки. Сказала, что подпишет с тобой контракт, если процесс редактирования пойдет хорошо.

— Серьезно?

— Абсолютно.

Я сидел и ошеломленно молчал.

— Ты заинтересован? — спросил профессор Брандейс.

— Конечно. А что за правки?

— О, много мелких и несколько крупных. Мы с ней все обсудили. Если на то пошло, я с ней согласен, поэтому надеюсь, ты не будешь слишком сопротивляться изменениям.

— Не буду.

— Не продавай свою душу слишком быстро, — добавил он, снова усмехнувшись.

В то время это не имело значения, и я так стремился к представлению своих интересов, что заключил бы сделку даже с Дьяволом, если бы это было необходимо, но в будущем это имело смысл.

— Тогда я сведу вас.

Вот так я и познакомился с Элизабет Блам, которую вскоре стану называть Бет. Ее замечания по «Отчему дому» были дотошнымии глубокими. Я немедленно приступил к доработке рукописи.

В последний раз я увидел профессора Брандейса на выпускном вечере. Представил его своим родителям, которые горячо поблагодарили мужчину за помощь. Он настаивал на том, что я легко заполучил бы агента самостоятельно, и что не может принять благодарность за участие в моем успехе.

А после я пожал ему руку. Профессор выглядел немного грустным. Будь я старше и увереннее в себе, то притянул бы его к себе и обнял. Он мог бы получить так много, используя свое влияние на меня в выпускном классе. Мог бы воспользоваться предложением своей помощи и своего агента и таким образом получить от меня все, что желал.

И я, вероятно, согласился бы на это. И скорее всего, мне бы это даже понравилось.

Я посмотрел ему в глаза. «В какой-нибудь другой жизни», — подумал я. В одной из этих других жизней мы разделили бы полное идиллии лето. А в какой-то другой жизни он помог бы мне, взамен сполна насладившись мной. Возможно, это именно те жизни, которые мне и следовало бы выбрать.

Глава 23

Летом 2007 года мои родители переехали в Кембридж. Они решили купить дом поменьше и открыть частную практику. Будучи сами себе хозяевами, могли бы больше времени уделять миссионерской работе, которая была их истинной страстью.

Они купили мне квартиру в качестве подарка на окончание университета. Очень хотелось отказаться, но я знал, что принять её – мой долг. Родители выталкивали меня из гнезда. Я никогда не показывал, насколько это больно.

В итоге остался в Андовере один– работал над своим романом. Рэйчел также жила здесь, снимая квартиру с друзьями по колледжу. Сестра часто навещала меня, мы готовили вместе или смотрели фильм. Я ненавидел, когда она уходила. Мне было невыносимо одиноко. Я сосредоточился на Корал, к ее большому удовольствию.

Мы часто и подолгу разговаривали вечерами по видеосвязи. Не раз она появлялась перед камерой в одном нижнем белье. Я изображал интерес. У нее была прекрасная фигура; я говорил Корал, что она играет с огнем, показываясь вот так, и назвал ее маленькой негодницей.

Иногда мы засыпали, оставив включенным видеозвонок.

Не буду лгать: в те дни присутствие Корал было большим спасением. Она была словно амулет, волшебный талисман против страшного одиночества. Когда девушка появлялась в Скайпе, на ее милом личике расцветала такая радость при виде меня, что я невольно улыбался в ответ. Мне нравилось смотреть, как она извивается на постели, пытаясь соблазнить. Это было восхитительно.

Без Корал, Рэйчел, церковной группы и периодических электронных писем с указаниями от Бет у меня вообще не было бы никаких социальных контактов. Корал умоляла приехать в гости, но я не позволял себе покинуть Андовер, пока не закончу правки «Отчего дома».

Не единожды я думал о профессоре Брандейсе. Мы могли бы быть вместе – тайно – с окончания Гарварда. Профессор мог бы проводить ночи в моей квартире, а я – в его доме. Я даже подумывал написать по электронной почте и предложить встретиться за чашечкой кофе, но это неизбежно привело бы к большему. Я уже принимал поддержку, дружеское общение и романтику от Корал. Было бы неправильным вести двойную игру, невзирая на обстоятельства.

В апреле, на мой двадцать второй день рождения, мы с Рэйчел поехали в Кембридж и провели выходные с родителями. Поскольку у меня гарантированно был агент, настойчивость отца по поводу «перспективы в жизни» и образования, немного ослабла. Тем не менее он часто расспрашивал меня о книге и дальнейших планах. Он так же прямо спрашивал о Корал и действиях в отношении нее.

— Полагаю, писателю крайне трудно содержать семью, — сказал он, — если только ты не следующий Джон Гришэм.

Я знал, отец не пытается занудствовать, и наставления вызваны любовью и заботой.

— Ты прав, — ответил я и пообещал, что буду искать работу в издательской индустрии или получу степень магистра, если с «Отчим домом» ничего не получится.

Однако эта мысль серьезно огорчала. Я даже представить себе не мог, сколько неудавшихся писателей каждый год устраивались на работу помощниками редакторов. Это равносильно тому, как если бы художник стал куратором в музее – видеть работы людей, осуществивших свою мечту, стирать пыль и ухаживать за их творениями. Я отказывался даже думать, что это может случиться со мной. Да, отправлять книги в печать – достойная профессия, и должность старшего агента или редактора были очень востребованы, но для меня этот процесс оказался бы чрезвычайно болезненным и наполненным горечью. Я предпочел бы лучше работать мойщиком посуды.

Конечно, я не мог заявить подобное отцу. Поэтому сказал то, что он хотел услышать, а затем вернулся в Андовер к своей работе.

Поскольку я не мог навещать Корал, она приехала ко мне. Прилетела с матерью, и они остановились в отеле по соседству. Я притворился, что рад, однако сам как раз заканчивал правки к книге и отчаянно хотел поскорее отдать рукопись Бет. Визит Корал стал нежелательным вторжением и очень сильно отвлекал.

И в то же время, это было именно тем, что нужно.

Работая над романом, я настолько замкнулся в себе, что почти все отошло на второй план: еда и спорт, порядок в квартире, моя – и без того скудная – общественная жизнь. С завидной регулярностью пропускал походы в церковь. Откладывал визиты Рэйчел. Похудел.

Когда Корал вытащила меня из дома, передо мной снова открылся мир простых удовольствий, таких как завтрак в закусочной, летняя вечерняя прогулка и попкорн в кинотеатре.

Корал навела порядок в моей квартире, отчитав за свинарник. Мы вместе совершили несколько длительных пробежек. Опал ДеВитт как обычно держалась в стороне, так что мы с Корал подолгу обнимались и целовались на моем диване.

Она пыталась зайти дальше, утягивая меня в спальню.

— Нет, — останавливал я, строго хмурясь.

Какое-то время она дулась, но потом говорила, что рада, что хоть у одного из нас есть самообладание.

Мне было грустно, когда Корал уезжала. Во время своего пребывания она подарила несколько книг и растение, и я хранил все эти вещи на кухонном столе как напоминание о постоянстве Корал в моей жизни.

В июле, после долгих мучений и вычитывания, я наконец-то отправил «Отчий дом» Бет. Она приняла все правки, в тот же день подписала со мной контракт и начала договариваться о продаже романа.

С этого момента моя жизнь стала разворачиваться очень стремительно.

Некоторые известные издательства проявили интерес к книге. Я встретился с их редакторами, кто-то мне понравился, кто-то – нет, впоследствии мы с Бет обсудили все кандидатуры. Разразилась настоящая битва за рукопись. Я был ошеломлен и просто ликовал. Предложенный аванс быстро вырос до шестизначной цифры. Когда Бет сообщила об этом, пришлось сесть. Я был поражен, что кто-то сделал такую высокую ставку на мою карьеру.

По совету Бет я выбрал своим редактором Марка Лури из «Даблдей» – не потому, что тот предлагал самый большой аванс, а потому что он мне просто понравился. Мужчинапроникся книгой и внимательно прислушивался ко мне. Марк уважал мое мнение, отвечал на все вопросы и не торопил с ответом.

Сначала я сообщил новость родителям, потом Корал. Отец поздравил меня. Сумма, которую мне заплатили в качестве аванса, шокировала его.

— Я столько зарабатываю за год, — выдохнул он.

Мама плакала. И Корал тоже, что очень тронуло.

— Твоя мечта сбывается, — говорила она. — Ты действительно сделал это! — В ее голосе я слышал восхищение.

Однако сам я не изменился. Все во мне было по-прежнему. Я улыбнулся и ответил, что просто теперь смогу покупать ей более дорогие вещи, а в остальном, между нами, ничего не изменится. По какой-то причине она расплакалась еще сильнее.

Я поделился этой новостью по электронной почте и с профессором Брандейсом, который сердечно меня поздравил.

После некоторых словесных баталий по поводу контракта на издание книги, в сентябре окончательный вариант «Отчего дома»был официально принят. Марку почти ничего не потребовалось править, поэтому книга была опубликована три месяца спустя, в декабре. У редактора были и другие важные клиенты, а для продвижения романа были выпущены впечатляющие рекламные ролики. Не отличающиеся постоянством литературные критики встретили «Отчий дом» с восторгом. Меня нарекли новым гласом, решительным каноном нового послания и похвалили за беспристрастный взгляд на влияние культурных и религиозных традиций на умы американцев.

Но не это было идеей моего произведения. Родители были слегка в ужасе, но вовсе не от содержания романа, а от мнения критиков.

— Я ничего подобного не увидела в твоей книге, — тихо сказала мама с озадаченным видом.

Это разбивало мне сердце. Я сразу же до глубины души возненавидел критиков. Они втоптали в грязь мой замысел и выставили меня радикальным либералом. Мама рассказала, что ее друзья по церкви постоянно спрашивали, «не отвернулся ли я от Учения Господня». И добавила, что им не понравилась книга. Они говорили, что это нелицеприятный образ миссионерской жизни.

— Но роман не о миссионерской жизни! — воскликнул я. — Это история о взрослении.

В ходе интервью и при раздаче автографов я резко отрицал либеральный дискурс в «Отчем доме», но с тем же успехом мог биться головой о стену. Книга поднялась на первое место в списках бестселлеров. Мы продали права на перевод на десятки иностранных языков. Всего четыре месяца спустя, к следующему дню рождения, мне выплатили еще один солидный аванс, и далее я стал получать гонорары. Издательство «Даблдей» отправило меня в тур по стране, где я раздавал автографы и проводил презентации книги.

Моя мечта сбывалась, как и пророчила Корал, но, как большинство мечтаний, она балансировала на грани того, чтобы превратиться в кошмар.

Я начал работу над новым романом, как только позволил график книжных гастролей. Слышал, как другие авторы говорили о трудностях, связанных с написанием следующего произведения, но я не испытывал их. В писательстве я получал идеальную возможность отвлечься (а заодно и выход) от того, что теперь считал своей прежней жизнью: от юных дней и простого тихого счастья с Джейми.

Я назвал книгу «Другая жизнь» в честь моего почти случившегося романа с профессором Брандейсом. «Отчий дом» я посвятилсвоим родителям, так что теперь чувствовал себя обязанным посвятить вторую книгу профессору, который помог мне сделать карьеру. Только он мог догадаться о скрытых смыслах и посланиях моей истории.

Это был студенческий роман, в центре которого находился молодой человек из богатой светской семьи. Я опирался на биографию и опыт Корал, чтобы создать образ своего главного героя. Он влюбился в одну из профессоров, женщину, гораздо старше него. Её я создал из смеси Корал и Джейми: умную, ранимую, упрямую, с развитой интуицией, независимую, талантливую. Несмотря на возникшую между персонажами сверхъестественную связь, главный герой знал, что семья никогда не примет такой нетрадиционный союз, и поэтому отказался от чувств и выполнил свой долг – женился на выбранной ему девушке, сделал все по правилам, медленно, но верно приближаясь к полному краху.

В Андовере я теперь жил в новой большой квартире. Парень Рэйчел сделал ей предложение. А следом за этим мои родители купили второй дом – в Мартас-Винъярд. Они хотели, чтобы мы все вместе проводили там лето, устраивая что-то вроде ежегодного семейного отпуска.

Я летал к Корал примерно раз в месяц, потому что теперь мог себе это позволить. У меня и раньше были деньги – из фонда, созданного моими родителями, – но это было не то же самое. Использовать те деньги, чтобы навещать свою девушку, было эгоистично, даже расточительно. Теперь же, имея свои собственные средства в достаточном количестве, я летал к Корал так часто, как ей хотелось, а ей нравилось, чтобы это происходило очень часто.

Мой успех как писателя вселял в нее необъяснимый страх. Корал казалось, что я оставлю ее, и она отчаянно пыталась меня удержать. Сколько бы ни уверял, что предан ей, Корал все равно выражала опасения, что я найду кого-то другого, и необоснованную ревность, не направленную ни на кого конкретного.

Помолвка Рэйчел лишь усугубила ситуацию.

— Разве не странно, что твоя младшая сестра собирается замуж раньше тебя? — спросила Корал. — Тебе не кажется, что сначала должен жениться ты?

Она даже не намекала. Она напрямую предлагала мне попросить ее руки.

— Рэйчел всего лишь на год моложе, — отвечал я.

— Большинство людей в твоем возрасте заводят семьи, — парировала она.

Коралпревратилась в подозрительного параноика. Постоянно думала, что у меня есть кто-то или я хочу кого-то другого. Просто не могла понять, почему я до сих пор не сделал ей предложение.

Мама тоже регулярно намекала. Спрашивала о Корал всякий раз, когда мы встречались. Настояла, чтобы я привел Корал на свадьбу, что я, конечно, и сделал. Блестящей карьеры было недостаточно для моих родителей. Нужна была жена, семья и образцовая жизнь. Я был персонажем, описанным в моей второй книге – пойманный в клетку той жизни, какую требовали от меня родители.

Второй роман был опубликован в октябре 2009 года и продавался лучше, чем первый. Шесть месяцев спустя, сразу после моего двадцатипятилетия, Рэйчел вышла замуж. ДеВитты тоже прилетели на свадьбу.

На торжество Корал надела простое элегантное платье, нитку розового речного жемчуга и цветочный венок. Поистине, в тот вечер она выглядела словно фея. И затмила всех. Все без исключения гости, пожимая нам руки, произносили: «Вы такая красивая пара».

К моему удивлению, Корал совсем не дулась. Была вежлива и держалась с достоинством и высоко поднятой головой, и это напомнило мне бал дебютанток. И вот тогда я догадался, что девушка смущена. Я уставился на нее, ошеломленный этим открытием. Ну, разумеется, смущена. Ей исполнилось двадцать три, мне – двадцать пять. Некоторые из ее подруг уже помолвлены или замужем, даже беременны. Мы с Корал встречались более четырех лет, всё то время, пока она училась в университете, и ни разу даже не заикнулись о помолвке. Я избегал даже мысли. Это был бы последний замок на моей клетке.

Но ведь я уже покорился судьбе, когда согласился встречаться с Корал. Брак был неизбежен, и не должен был казаться таким кошмаром. Не хотелось оставаться одиноким. Джейми рядом нет. Другой мужчина – не вариант.

Я поймал Корал за руку и отвел от танцующих пар.

Она посмотрела на меня. В ее глазах я увидел лишь боль, а не надежду.

— Корал, — сказал я, осмелев от шампанского, — я женюсь на тебе. Ты ведь это знаешь, верно?

— Правда? — Ее голос звучал, словно тончайший хрусталь, который я мог бы разбить одним ударом. — Разве ты уже не предложил бы, если б хотел меня?

— Правда. — Я сжал ее руки. — Разве между нами нет взаимопонимания? Ты мне не доверяешь? Я никогда бы не стал тебя водить за нос.

— Доверяю, просто... — Она опустила взгляд.

Я видел – практически чувствовал, – как тяжело ей приходилось из-за моей задержки и неуверенности. Должно быть, она провела четыре года, наблюдая, как подруги вступают в счастливые, нормальные отношения, а их парни стремятся к постоянной привязанности. Неудивительно, что Корал думала, будто я темню. И, возможно, так оно и было. Вероятно, какая-то маленькая неумирающая часть меня еще надеялась, что Джейми вернется.

— Я просто хочу быть с тобой, — прошептала Корал.

— И будешь. Пожалуйста, доверься мне, — я притянул ее к себе. Она всхлипнула, прижимаясь. Я зарылся подбородком в ее волосы и уставился в ночь.

Четыре месяца спустя, в августе, я прилетел навестить Корал. После нашего разговора на свадьбе я знал, что она, вероятно, ожидала обручального кольца. Однако я был без него.

Корал взяла несколько выходных, чтобы провести время со мной. У нее была хорошая работа в частной школе, которая специализировалась на работе с учениками с аутистическим спектром. Прием в школу был крайне избирательным. Корал отвечала за проведение собеседований с потенциальными учениками и их родителями и определяла, подходит ли ребенок для данного заведения. Это была тяжелая работа, а собеседования часто заканчивались тем, что родители злились или плакали.

Несмотря на то, что школа находилась в тридцати минутах езды, и на солидный заработок, более чем достаточный для аренды квартиры, Корал решила остаться жить с родителями. Для меня это стало полной неожиданностью, учитывая трения между ними, но, когда дело дошло до обсуждения, девушка объяснила, что ей невыносимо покидать дом, в котором выросла. Это меня покорило. Я понимал этот порыв.

Приехав в тот уик-энд, я обнаружил, что весь дом в нашем распоряжении. Мистер и миссис ДеВитт отправились в плавание вокруг острова Принца Эдуарда. Это был первый раз, когда мы с Корал оказались предоставлены самим себе. Даже когда она навещала меня в Андовере, ее мать всегда находилась поблизости.

Это уединение вызывало у меня странное волнение. Я вдруг понял, что мне нравится, когда родители Корал отсутствуют в доме. На меня давило само их присутствие, ячувствовал себя на грани. Обеды всегда были слишком официальными, а атмосфера в доме – напряженной.

В тот раз все было по-другому, как нельзя лучше. Мы с Корал выживали исключительно на пицце и яичнице-болтунье. Пили дешевое вино прямо из бутылки и целыми днями ходили в пижамах, смотрели фильмы и беседовали. И, когда однажды вечером она забралась ко мне на колени, и мы начали целоваться, я знал, что не остановлю ее. Не в этот раз. Мне нужно было знать, смогу ли сделать это так, как с Джейми. По правде говоря, это был один из пунктов, что мешал мне связать себя узами брака с Корал, – страх, что не смогу…

Ведь что если у меня действительно не получится? Если возбуждение угаснет, и я облажаюсь?

Корал, казалось, чувствовала, что той ночью я позволю всему случиться. Возможно, даже планировала это. Ее поцелуи были пылкими, нежные руки путались в моих волосах, сжимали ткань моей футболки. Я тоже позволил своим рукам блуждать по ее телу. Сжимал узкую талию, едва заметную выпуклость бедер, задницу. Корал застонала мне в рот. Закрыв глаза, я вспомнил Джейми.

Этого хватило.

Я мгновенно болезненно возбудился. Мои пальцы впились в ягодицы Корал, прижимая ее ближе. Она стянула мою рубашку через голову.

— Калеб, — выдохнула она.

Я не произнес ни слова. Просто не знал, что сказать. С Джейми все происходило так естественно. Сейчас я знал только теорию. Снял с нее рубашку, но оставил бюстгальтер. Корал спрыгнула с меня и выскользнула из юбки и стрингов. Затем начала расстегивать мои джинсы. Я схватил ее за запястья и нахмурился.

— Мы должны… — Я слегка покачал головой. — Я имею в виду, есть ли у тебя…

— Я не планировала этого, — настойчиво прошептала она. — Да и какая разница? Я хочу тебя. Я так сильно тебя хочу.

Несмотря на мои пальцы, сжимавшие ее запястья, она продолжала бороться с молнией на ширинке. Я не стал ей мешать. Когда она вытащила мой член из боксеров, то я, почувствовав влажную, горячую промежность, просто не смог сдержаться и толкнулся внутрь. Корал выгнулась, насаживаясь глубже. Было приятно. Я зашипел, стиснув зубы. Конечно, не так хорошо, как с Джейми, но этого было более чем достаточно.

Я подмял ее под себя, чтобы было удобнее двигаться. Естественно, меня надолго не хватило, и я понятия не имел, сумел ли доставить удовольствие Корал, но она поцеловала меня после и провела пальцами по моим волосам. Сказала, что любит меня, и очень рада, что мы наконец-то это сделали. Облегчение придало мне сил. Я смог. Ясмогу вести нормальную интимную жизнь с Корал. Никто и никогда не сможет догадаться о Джейми или других моих низменных пристрастиях.

— Я тоже тебя люблю, — искренне ответил я ей, погладил ее нежную щеку, поцеловал в шею и губы. — Я подарю тебе кольцо. В следующий раз я прилечу с ним.

Это было смелое, самонадеянное обещание, но теперь, когда у меня был секс с Корал, я чувствовал себя связанным с ней. Ощущал, что уже женат на ней. И так оно и было, хотя в тот момент я этого еще не знал.

Корал позвонила мне через месяц в слезах. У нее была задержка. Она сделала несколько тестов на беременность. И все оказались положительными.

Шансы казались настолько ничтожно малыми, что я убедил себя – это воля Божья.

ЯуспокоилКорал по телефону, как мог, хотя сердце бухало в груди, а голова кружилась. Я должен был позаботиться о девушке, облегчить жизнь.

Поэтому поехал в Кембридж и лично рассказал обо всем родителям. Они были потрясены и расстроены до слёз. Я полностью взял вину на себя и сообщил, что планирую жениться на Корал как можно скорее.

Затем вылетел в Чарльстон, и мы с Корал вместе рассказали ее родителям. Алек ДеВитт выглядел так, будто хотел меня убить. Несмотря на то, что он был пожилым и довольно худощавым мужчиной, я почувствовал настоящий страх, когда тот встал и с пугающим хладнокровием извинился и вышел из комнаты. Опал, как и ожидалось, просто обняла дочь, затем меня и сказала, что Бог простит нас.

Вернувшись в Андовер, я встал перед своей церковной общиной, как настоял мой отец, объявил о случившемся и выразил свое глубочайшее сожаление. Объяснил, что намерен жениться на Корал. Старейшины общины наложили на меня епитимью (Прим. пер.: список различных видов религиозных наказаний, которые верующий должен понести) до тех пор, пока не родится ребенок, означавшую, что я не буду участвовать в причастии.

Мы с Корал поженились почти сразу, в ноябре. Она не хотела никакой помпезности и церемоний, да и я тоже. Нам было стыдно; наши родители позаботились о том, чтобы мы не забывали об этом ни на минуту. Сплетни расползались по обеим церквям до тех пор, пока все знакомые (а также незнакомые), не выяснили все подробности.

Однако я вырос в этих маленьких строгих церквях и точно знал, что сплетники забудут о нашем проступке, как только разразится следующий скандал. А он всегда был не за горами.

У нас состоялась небольшая, простая свадьба в поместье ДеВиттов. И я бы и не хотел иного, даже если бы обстоятельства сложились иначе. Корал спустилась по лестнице дома, в котором выросла, а я стоял внизу и ждал ее. Я не позволю ей стыдиться и позабочусь о ней.

Теперь, когда мои родители жили в Кембридже, меня ничто не связывало с Андовером, поэтому я купил дом в Южной Каролине. Корал хотела быть поближе к матери. Всегда думал, что она презирает мать, но беременность пугала Корал. Это сблизило ее и Опал. Я был рад этому.

В мае 2011 года на свет появился наш сын. С такими же, как у меня, черными волосами, темными глазами, с изящным носиком и губами Корал, и малыш так очаровал наших родителей, что все перестали беспокоиться о свадьбе по залёту. Корал, ее мать и сестры внушали мне, как важно назвать моего сына Калебом-младшим. Я находил эту идею нелепой и решительно возражал, но эти споры всегда заканчивались слезами Корал, которые я просто ненавидел. Она говорила, что речь идет о традициях, о семейной чести. По-видимому, они собирались звать его Младшим.

В конце концов я дал согласие, но называл его исключительно Калебом. Чтобы нас с ним различали, стал для себя использовать имя Кэл.

Как только моя новая жизнь с Корал и Калебом-младшим вошла в привычную колею, я вернулся к своему творчеству. Быстро и с энтузиазмом написал книгу о молодой женщине, отверженной обществом, друзьями и семьей за неудачно выбранную партию. Предварительно я назвал роман «Несмотря ни на что» и посвятил его Корал, чья сила в вынашивании и рождении нашего сына произвела на меня огромное впечатление.

Пять лет назад я бы сказал, что у Корал напрочь отсутствовал материнский инстинкт. Тогда лишь только мысль, что она будет воспитывать ребенка, привела бы меня в ужас. Реальность же оказалась диаметрально противоположной. Корал легко давалось материнство. И она была счастлива – гораздо счастливее, чем я когда-либо видел ее. Наконец-то я почувствовал себя достойным мужчиной в ее жизни, поскольку дал ей то, чего она хотела даже больше, чем меня – сына.

К своему удивлению, я обнаружил, что так же случайно получил для себя то, чего хотел больше всего на свете. Сын стал для меня центром Вселенной. Я безумно любил его. Для нас с Корал не имело никакого значения, что мы украли у себя медовый месяц или то необходимое время, чтобы лучше узнать друг друга.

Калеб-младший затмил все. Он был для нас чудом, загадкой. Мы игнорировали все советы родителей по воспитанию, бросаясь к ребенку каждый раз, когда тот плакал, постоянно держали и носили на руках и ужасно баловали.

И это могло бы стать нашим «и жили они долго и счастливо», но жизнь распорядилась иначе.

Глава 24

Я получил письмо от Джейми Фауста в середине января 2012 года. Он отправил его моему агенту, как делали многие фанаты, и оно было переслано мне. Я отчетливо помню, где находился и что испытал в тот день, когда получил это письмо.

Было очень жарко, я чувствовал себя ленивым и даже немного усталым, потому что торопился забрать почту и проделал долгий путь. Я мечтал о послеобеденном сне, когда плюхнулся в кресло в своем кабинете.

Калеб-младший уже дремал, и Корал тоже. Возможно, мне стоило присоединиться к ним.

Я открыл большой мягкий конверт от Бет, в котором было около четырех дюжин писем от поклонников. Объем был таков, что я никогда не смог бы ответить на все, и даже не пытался этого делать, однако взял за правило внимательно читать каждое письмо.

В начале этого месяца был опубликован роман «Несмотря ни на что», так что писем было много. А чуть позже будет гораздо больше. Я не возражал. Мне это даже нравилось. Получение обратной связи от читателей создавало редкую возможность общения в данной изолированной профессии.

Я прочёл около семи писем, прежде чем открыл письмо Джейми. Я не удосужился взглянуть на обратный адрес, поэтому первые несколько строк послания сбили меня с толку.

«Дорогой Калеб,

я надеюсь, что моя попытка связаться с тобой не расстроит тебя. Также надеюсь, что это порадует, как известие о твоем успехе принесло мне радость спустя столько лет…»

Мои глаза сразу же перескочили на нижнюю часть страницы. Письмо было подписано: «С уважением, Джейми Фауст». Волна воспоминаний захлестнула. Мощная, невыразимая эмоция прокатилась по мне, буквально встряхнув физически. Как будто привидение появилось на пороге моего дома.

Ленивый день в мгновение превратился в напряженный. Я похолодел. И даже испугался.

Я продолжил читать письмо, с бешено колотящимся в груди сердцем. Мой взгляд метался по строчкам, пока я боролся с потоком слов, пытаясь осознать.

«…Возможно, ты злишься на меня за то, что я исчез из твоей жизни таким образом. Не имею права винить тебя за это, но могу все объяснить, если позволишь.

Ты был моим самым лучшим другом, и больше всего на свете я скучаю по тебе. Я чувствовал себя одиноким с тех пор, как тебя потерял. Другие друзья постоянно меня разочаровывали. Думаю, что наша с тобой связь была настолько сильной, что это разрушило для меня всякую надежду на любое другое дружеское общение.

Видишь? Я всетакже сентиментален.

Ладно, не буду затягивать. Поздравляю с публикациями, Калеб. Я всегда знал, что ты добьешься успеха в любом деле, которое выберешь. Что касается меня, то сейчас я занимаюсь рекламой. Мне бы очень хотелось увидеть тебя снова. В январея буду в Шарлотт по делам и мог бы заехать, если ты согласишься со мной вместе пообедать. Насколько я понял, ты как раз живешь вблизи Каролины. Я посылаю это письмо твоему агенту в надежде, что оно дойдет до тебя вовремя. И с нетерпением жду твоего звонка.

С уважением,

Джейми Фауст».

Ниже он указал номер своего телефона.

Все старые, забытые чувства мгновенно вспыхнули во мне – желание защитить, страсть, интерес и восторг – и конечно я просто не мог оставить его «одиноким» и «разочарованным». Я никогда бы так с ним не поступил. Казалось, я ощутил себя живым впервые за почти девять лет. Девять лет. Оказывается, даже не задумываясь, я вел им счет.

Не помня себя, явзял мобильный и набрал указанный номер.

Джейми ответил после первого же гудка.

— Алло? — Его, такой знакомый, голос слегка дрожал.

При звуке этого родного голоса моя тревога сменилась радостью. Я широко улыбнулся. Я ведь думал, что мы больше никогда не сможем поговорить.

— Джейми? — сказал я. — Это Кэл. Калеб. КалебБрайт.

— Ох! Да, привет, Калеб...

Мы оба замолчали, возможно, из-за эмоций. Я слышал, как он судорожно сглотнул. Я взглянул убедиться, что дверь моего кабинета закрыта.

— Привет, — повторил он.

— Привет. Я получил твое письмо. — Оно все еще было в моей руке.

Я встал, охваченный волнением, и подошел к окну. Взглянул на свой прекрасный двор. Все вокруг вдруг стало зеленее, солнце ярче, цветы красочнее. Мне хотелось музицировать. Хотелось писать. И путешествовать.

— Я так рад... — я прочистил горло, — так рад, что ты написал.

В ответ последовал резкий вдох.

— Правда?

— Конечно. Я…

Не существовало способа выразить все, что творилось во мне все эти годы: гнев, который я испытывал, смятение, одиночество, боль, чувство отверженности, горечь и отчаяние. Пытаться выразить все чувства словами было просто бесполезно. Да и потом, услышав тихий голос Джейми в трубке, я сразу же простил ему все. Он был тем, кого я защищал. И навсегда им останется.

— Хотелосьбы встретиться и пообедать вместе. Еще не поздно? — Я проверил дату отправки письма: одиннадцатое мая. Меня слегка потряхивало от волнения. Казалось, что это сон. Ведь это просто не могло быть реальностью. Он не мог вернуться.

— Нет. Очень даже. — Он засмеялся. — Очень вовремя, правда. Я приезжаю в следующие выходные.

— О, отлично. Просто замечательно. — Я перевернул страницу своего настольного календаря. На следующие выходные у меня была запланирована презентация книги с раздачей автографов в Массачусетсе. Просто отменю и все. — Хорошо.

— Я так взволнован, — сказал он.

— Я тоже. Это будет здорово. А, подожди… — Я подошел к креслу и сел за стол. — Давай дам тебе свою электронную почту.

Мы обменялись контактной информацией.

Я сохранил новый номер Джейми в своем телефоне под инициалами ДФ.

Когда Корал проснулась, я сообщил ей, что получил письмо от старого друга по христианскому лагерю и что навещу его в выходные.

— Это здорово, — сказала она, поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. Ласково потрепала волосы на моем затылке. — Действительно здорово, любимый. Тебе нужно иметь больше друзей.

— Ну, ты же знаешь, какой я, — я тепло улыбнулся ей.

— Да. Одержимый своей писаниной.

Мы услышали тихий плач Калеба-младшего из детской. Корал шлепнула меня по заднице и направилась наверх. Я смотрел, как она уходит, и не чувствовал ни капли вины, потому что не собирался делать ничего большего, чем просто обнять Джейми. Не мог. Теперь я был женат.

На следующий уик-энд я забронировал номер в отеле, собрал сумку со сменной одеждой и поехал в Шарлотт. Решил, что мне будет проще доехать до Джейми, чем ему тащиться ко мне. Плюс не хотел причинять ему неудобства, а также мне не особенно хотелось, чтобы он находился в моем доме.

Живо вспомнилось, как много лет назад я ехал в лагерь «Апачи» на своей маленькой «Мазде», и снова почувствовал себя подростком, легкомысленным и полным надежд.

Мы договорились встретиться в закусочной, потому что оба любили, что фирменные завтраки там подавались в течение всего дня, а не только по утрам.

По мере приближения времени нашей встречи я поймал себя на том, что расхаживаю туда-сюда и во всем сомневаюсь. Я дважды менял свой наряд, от строгих брюк и деловой рубашки до футболки и джинсов, а затем снова возвращался к оксфордской рубашке. Подписал экземпляры своих книг, воображая, что Джейми захочет их получить, но, когда добрался до закусочной, то оставил их в машине. Это вдруг показалось почти высокомерием – подарить ему мои романы. Мы были друзьями. Но раньше нас связывало нечто гораздо большее. Так что я не имел права относиться к нему как к какому-то фанату.

Я оглядел стоянку, не выходя из машины. Джейми нигде не было видно, поэтому явылез и стал ждать, прислонившись к машине. Для поездки я взял «Мерседес». Наверное, хотелось немного выпендриться, хотя это действительно была моя любимая машина для дальних поездок.

Джейми подъехал через несколько минут на черном «Субару».

Когда он выскочил из машины, у меня в горле встал ком. Боже мой, он так возмужал – и, хотя выглядел так, будто ему действительно сейчас не мешало бы побриться, все женаходился в прекрасной форме и двигался более уверенно, – но, несмотря на это, все еще оставался тем самым мальчишкой, ясноглазым и улыбчивым. Все мои страхи и волнения при виде него испарились. Мы встретились на полпути и крепко обнялись. Я впился пальцами ему в спину, он уткнулся лицом мне в шею.

— Калеб, — почти простоналон.

«Теперь ты со мной, — подумал я. — А я с тобой».

Положив руку ему на затылок, погладил шелковистые волосы. Они все еще оставались длинным, но намного короче, чем раньше.

— Джейми, — прошептал я.

Мы оторвались друг от друга и огляделись. Взгляд Джейми метнулся к обручальному кольцу на моем пальце. Я улыбнулся и посмотрел на закусочную.

— Ну, вот мы и встретились, — сказал я.

Я рассматривал ресторан, но чувствовал, что Джейми смотрит на меня как и раньше – пристально, благоговейно. Когда-то я ругал его за этот взгляд. Теперь же встретил его любящей улыбкой.

— Давай зайдем внутрь, — предложил я.

Джейми прочистил горло и поправил пиджак. Я сразу понял, что он хотел казаться очень взрослым. Вероятно, даже часами готовился казаться очень взрослым, чтобы это ни значило, только для того, чтобы в моем присутствии снова стать мальчишкой. Впрочем, так же, как и ястановился с ним мальчишкой.

Войдя в закусочную, мы сели за столик. Я сложил руки на столе и улыбнулся. Я вообще не мог перестать улыбаться. Джейми же, напротив, помрачнел, как только мы сели. И покаянно опустил голову.

— Прости меня. Мне так…

— Не надо, — перебил я. Меня охватило сильнейшее желание избавить его от страданий. — Я давным-давно простил. Ты мне ничего не должен…

— Нет, должен, — пробормотал он.

Джейми обхватил голову руками и пока находился в этой позе, я окинул его пристальным взглядом. Его руки слегка загрубели, но все еще оставались изящными руками художника, а светло-коричневые волосы на предплечьях теперь заходили и на запястья и стали гуще. Я разглядел очертания подтянутых мышц под футболкой. Линия скул стала более четко очерчена, да и в целом черты лица стали более жесткими. На нем были дорогие на вид часы и замшевый пиджак. Я поймал себя на том, что снова ласково улыбаюсь. Тот факт, что Джейми был здесь, передо мной, поражал меня.

— У моей мамы диагностировали рак, — продолжил он, обращаясь к столу. — Рак яичников. Я должен был тогда просто сказать тебе. Я подумал, что это предупреждение. От Бога. Остановиться.

Мои пальцы дрожали от желания дотронуться до него.

— Я понимаю, — ответил я.

— Правда? — Он поднял на меня затуманенные глаза.

— Да. Абсолютно. На твоем месте подумал бы то же самое.

И это было правдой. Если бы у моей матери диагностировали рак еще тогда, когда мы с Джейми были вместе, я, несомненно, истолковал бы ее болезнь как наказание от Бога. И если бы думал, что уход от Джейми спасет ее, то непременно оставил бы его. Моя семья всегда стояла на первом месте.

Однажды я сказал Джейми, что не верю, что Бог навлечет на нас несчастья в качестве меры наказания, но это была ложь. Каждый раз, когда в моей жизни что-то шло не так, я невольнозадавался вопросом, чем же прогневал Бога, которого так любил.

— Я не хотел так поступать, просто…в то время… — Он потер лицо. — Я подумал, что мне нужно обрубить разом все концы. Знал, что если попытаюсь все объяснить, ты переубедишь меня. А это и без того было очень тяжело. Калеб, это было так…

— Что случилось потом? — перебил я.

Я видел, что он становится все более взволнованным, и, честно говоря, мне не хотелось вспоминать те дни. Дни после возвращения из Колорадо…понятие «тяжело» и близко не подходило к их описанию.

— Она умерла. — Его глаза прояснились, и он, отвернувшись, уставился в окно.

— Ох, Джейми, — прошептал я. Я уже собирался выразить свои соболезнования, когда подошла официантка.

Я сделал заказ первым, чтобы дать Джейми время собраться с мыслями.

После этого сменил тему, потому что даже для меня это было слишком болезненно.

— Можешь звать меня Кэлом, если хочешь, — сказал я. — У меня есть сын. Ну и, если вкратце, моя жена настояла на том, чтобы назвать его Калебом-младшим.

— Ого, — Джейми, казалось, не удивился. Должно быть, он прочитал кое-что о моей жизни в интернете. Я был рад этому.

— Да, вот как-то так…Теперь я – Кэл, а он для меня – Калеб.

— Кэл, — он кивнул. — Тебе идет.

— Да. Ты с кем-нибудь встречаешься? — Я изобразил безразличие.

— А ты как думаешь? — рассмеялся он.

— Эй, ну я же не знаю.

— Нет, — сказал он, все еще посмеиваясь. — Не-а…

Тяжесть всего, что мы не могли высказать вслух, повисла в тишине. Он, должно быть, задавался вопросом, как у меня все получилось с женщиной. Мне же было интересно, как Джейми справлялся в одиночку, и позволял ли себе какие-либо интрижки, наподобие той, что почти случилась у меня с профессором Брандейсом. Жгучая ревность подступила к горлу. У него не могло быть никого другого. Больше никому не было дозволено прикасаться к Джейми.

— Значит, ты занимаешься рекламой? — подкинул я новую тему.

Джейми кивнул и начал объяснять, как умело использовал свое художественное образование в графическом дизайне. Также рассказал об агентстве в Балтиморе, в котором работал и о некоторых разработанных им рекламных кампаниях. Я видел некоторые, и мне понравилось. Джейми прокладывал свой путь в этом мире.

Он расспросил о моей писательской деятельности, и я ответил на все вопросы. Он снова посмотрел на меня с невероятной смесью восхищения и желания. Я едва мог выдержать этот взгляд. Джейми не пытался скрыть свою влюблённость, а, может, просто не мог. Мои инстинкты вопили, что я не должен отвечать на его благоговейный взгляд. Но мне так этого хотелось.

Мы ели медленно, пытаясь растянуть время. Старались разговаривать на безопасные темы: колледж, работа, семья, путешествия. Когда принесли счет, Джейми попытался расплатиться. Естественно, я не позволил.

— Ты совсем не изменился, — сказал он.

— Разве? — Я грустно улыбнулся.

Встреча с Джейми была ошибкой. Было невыносимо прощаться. Уехать в этот раз означало снова его потерять. Я чувствовал, как открываются старые раны, как яркие краски снова уходят из моей жизни.

Он тоже стал менее разговорчивым, и, в конце концов, мы покинули закусочную уже в каменном молчании.

Ты хочешь встретиться снова?

Эти слова так и не сорвались с моих губ. Я смотрел на него. Джейми уставился на свои ботинки, отбросив всякие попытки притворяться взрослым. Снова стал тем мальчишкой из лагеря. Наверняка был готов заплакать.

— Было здорово... — Остальная часть фразы: «Было здорово снова тебя увидеть», которую я должен был произнести, просто оборвалась. Это была дурацкая, никому не нужная любезность.

Джейми просто промолчал, должно быть, не доверяя себе. Лишь протянул руку. Я быстро пожал ее и сел в машину. Мое сердце разрывалось на части. Боль была физической и мучительной. Я не мог понять, почему чувствую все эти эмоции. Почему был так взволнован? На что вообще надеялся?

Ведя автомобиль как попало, я вернулся в отель и купил в баре бутылку бурбона. И залпом выпил два стакана в тишине своей комнаты.

— Глупо, — пробормотал я себе под нос. — Как же глупо…

Я хотел его вернуть! Я сам себе не верил. Как же я обманывался по дороге в Шарлотт, наивно полагая, что смогу увидеть Джейми и не захочу его снова, намереваясьостаться верным Корал. Мысли метались в голове, пока я расхаживал по комнате. Я был просто отвратителен и ненавидел себя. Свсем не изменился. И все это никогда не изменится.

Да и Джейми… Зачем он связался со мной, если собирался оставить все как есть? Хотелось наорать на него. Теперь я чувствовал себя еще хуже, чем до его письма. Тот всплеск счастья, что я испытал, увидев его, не стоил этих страданий. Я предпочитал свою серую, стабильную жизнь. Пусть скучную, зато безболезненную. А все это было слишком больно.

Не успев даже опомниться, я поднес телефон к уху и уже слушал гудки. Я редко пил, поэтому от бурбона меня очень сильно развезло. Наконец, Джейми ответил на звонок.

— Эй! — сказал он. — Я тут подумал…

— Конечно, подумал, — выплюнул я. Мой язык слегка заплетался. — Зачем ты это сделал?

— Что? Ты в порядке?

Я рассмеялся, ошеломленный вопросом.

— А сам как думаешь? У меня все было хорошо. Тебе не следовало возвращаться. Ты же мучаешь меня.

При любых других обстоятельствах это прозвучало бы слишком драматично. В данном случае было ближе всего к истине.

— Прости меня, — прошептал он. — Ты прав.

Я сильнее прижал телефон к уху, впитывая его голос. Решимость и гнев стремительно угасли. Джейми знал, что его печаль – моя слабость.

— Ох, прекрати это. Просто перестань…

— Где ты сейчас? — спросил он.

— В отеле.

— В котором из них?

Я перестал расхаживать и замер.

— В «Айви». А ты где?

— Это не имеет значения. Я могу приехать.

— Так приезжай, — ответил я. — Сейчас же.

— Еду. Скоро буду, хорошо?

Я назвал ему номер своей комнаты, и мы разъединились. Я сел на кровать, обхватив голову руками. Я не спрашивал себя, что делаю, и не думал о Корал или Калебе-младшем, оставшихся дома. Конечно, все это было неправильно. Всегда было неправильным.

Спустя тридцать минут я протрезвел достаточно, чтобы начать испытывать настоящий ужас от происходящего. Знал, к чему все приведет, когда приедет Джейми. Он был нужен мне здесь и сейчас, чтобы заставить меня забыть.

Тихий стук в дверь напугал.

Я оставил ее незапертой, и Джейми сразу вошел.

Он даже не взглянул на роскошный номер. В руках был полиэтиленовый пакет для покупок, Джейми бросил его на кровать и сразу же подошел ко мне. Я встал и потянулся к любимому. И это был настоящий рай – мои руки в его волосах, на лице, его губы на моих, ощущение его тела под моими пальцами, и то, как он дрожал рядом со мной.

— Джейми, — выдохнул я.

Так происходило всегда. И будет происходить вечно. Я толкнул Джейми к стене и прижался к нему. У нас никогда не было другого выбора. Моя жизнь остановилась, когда он ушел из нее. Время, проведенное врозь, было той историей, которую даже не стоило писать. Теперь все началось заново. Мы жадно целовались, пока руки блуждали друг по другу. Я стянул с него пиджак, забрался под рубашку и коснулся крепкой поверхности груди. Мой член к тому времени уже закаменел. Как и его – я чувствовал это через джинсы. Мы нежно потирались друг о друга, дразня.

— М-м-м-м... хочу тебя, — простонал он. — Пожалуйста.

— Я все сделаю, — прошептал я. — Не волнуйся. Я позабочусь о тебе.

Я сжал его сосок. Я больше не был неопытным и нетерпеливым мальчиком, отчаянно желающим партнера. Стал мужчиной. Умел заниматься любовью. Знал, как продлить свое желание и наслаждение. Понимал, как доставить удовольствие.

Джейми застонал и выгнулся навстречу моим прикосновениям, подчиняясь. Мы медленно раздевали друг друга, пока, наконец, не прижались полностью обнаженными. Слишком долго я был без мужчины. Из моего члена обильно сочился предэякулят, пока мы ласкались и целовались. Наши стволы потирались, сталкиваясь друг с другом. Я сжал его задницу и, разведя половинки в стороны, подразнил анус кончиком пальца.

— Я люблю тебя, — вздохнул я. — Джейми…

Он положил руки мне на грудь и задрожал от моих решительных прикосновений.

— Пожалуйста, — выдохнул он.

Взяв за руку, я подвел Джейми к кровати. Он достал купленную бутылочку с лубрикантом и передал мне, прежде чем забраться на кровать.

— К чему такая спешка? — пробормотал я. Выдавив немного смазки на ладонь, я потянулся между его ног, чтобы погладить член.

— А-ах-х-х-х... — Он толкнулся в мою руку.

— Я, вероятно, причинил тебе боль в первый раз, не так ли? Не знал тогда, что делаю.

Я нанес смазку на другую руку и начал водить пальцами по тугому входу его попки. Джейми застонал, опустив голову.

— Насадись на мой палец, — приказал я, и он подчинился.

Он опустился на один из моих пальцев, затем на два, повторяя снова и снова. Я безотрывно смотрел на него, атело изнывало от напряжения.

— Калеб… больше…

Я провел скользкой от смазки рукой по собственному стволу, покрывая его. Очень медленно вошел, и Джейми полностью открылся для меня – такой расслабленный, возбужденный, жаждущий.

— Ох… Джейми… твое тело… — Я застонал, когда плотное кольцо его мышц скользнуло по моему члену, туго обхватывая. Глубоко погружался в него, вошел до упора и оставался неподвижным некоторое время, пока моя рука блуждала по его телу. Снова дразнил его соски, сжимал и поглаживал яички и член.

— Ну, давай уже сделай это, — задыхаясь, произнес он. — Т-ты… сводишь меня с ума.

— Сделать что? — Я прикусил его за мочку уха. Так какбыл намного выше и мощнее Джейми, я легко и полностью накрывал его тело в таком положении.

— Двигайся… внутри…

— Да? — Похоть сочилась из каждого нашего слова. Я чувствовал малейшую пульсацию своего члена внутри него. Он был бессилен подо мной; я полностью контролировал наш секс, его динамику. — Вот так? — Я сделал один медленный, ленивый толчок.

— Ах-х-х… да.

— Как же хорошо. Это так потрясающе, Джейми…

Он был создан для меня. Он, не переставая, умолял, даже когда я ускорился, даже когда повалил его на матрас и начал вколачиваться. Кровать ходила ходуном. То, как он сжимал меня внутри – опьяняло. Вспомнилось все: наш первый раз, последний, Джейми еще мальчишка, Джейми уже молодой мужчина.

— Хочу, чтобы ты кончил, — прошептал я ему на ухо. Мы обливались по́ том и стонали в унисон. Его спина скользила по моей груди.

Он потянулся вниз, двинул рукой по члену несколько раз и выгнулся дугой, судорожно хватая воздух открытым ртом. Через мгновение я отпустил себя, кончая глубоко внутри Джейми.

Мы рухнули вместе. Я вышел из него и притянул в свои крепкие объятия.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я рассмеялся, все еще тяжело дыша.

— Я? В порядке.

Я слегка коснулся его губ и посмотрел на него. На лбу и щеках блестели капельки пота. Он выглядел слегка смущенным. Но все еще таким же, каким я его помнил в свете костра, в лесу. Все еще оставался моим Джейми. И так будет всегда.

Глава 25

Я вернулся в Чарльстон с ощущением тревоги, словнопроизошедшее с Джейми будет написано у меня на лице. Но, судя по всему, это было не так. Корал встретила меня на кухне поцелуем в губы. Калеб-младший играл в своей кроватке. Подняв сына, я наконец-то почувствовал, как навалилась вся тяжесть вины.

Теперь наши с Джейми отношения были греховны больше, чем когда-либо. После такого дорога в рай нам теперь заказана. Я предпочел земное удовольствие и сиюминутное наслаждение иной надежде для моей души.

Я начал избегать Корал дома. Она была невиновна. Красивая и молодая девушка могла заполучить кого угодно. Величайшей ошибкой оказалось влюбиться в такого извращенца, как я.

И все же, наряду с растущим чувством вины и отвращением к себе, чувствовал легкость, которой не ощущал много лет. Я начал писать книгу о призраке. Вышел интересный опыт и полная противоположность другим моим художественным произведениям. Роман о женщине, чей жених по загадочным причинам покончил с собой, и о призраке, что начал посещать ее после смерти суженого, помогая разгадать тайну его гибели. Я назвал произведение «Любовная песнь призрака» и бесстрашно посвятил ее Джейми.

Как это всегда случалось при написании книг, я вложил в роман свои личные чувства. Призрак молодого человека, рассказчик, охваченный чувством вины, никак не мог успокоиться. У меня тоже начались проблемы со сном. Я стал совершать более длительные пробежки и одинокие прогулки поздно ночью. Надеялся заблудиться. Постоянно думал о Джейми. Наше свидание в отеле воспламенило меня.

— Не вздумай мне писать, — предупредил я его перед уходом. — Я отправлю электронное письмо с другого аккаунта. Скоро снова увидимся…

Я не мог его отпустить. Просто не переживу этого снова.

Я лихорадочно писа́ л, пытаясь изгнать своих демонов. Рассказчик любил кое-кого еще до того, как встретил свою невесту. И это был мужчина. Я стеснялсясобственного сюжета. Но просто не мог перестать его выписывать. Наконец-то выплеснуть многолетнее самобичевание и тайну стало истинным облегчением. Я пообещал себе, что не буду публиковать эту книгу. Мне просто нужно было ее написать. Роман стал исповедью и мольбой.

В книге у моего рассказчика получилось сделать то, чего не смог я: заставить разгневанную, скорбящую невесту понять, почему он любил другого человека. Подобный разговор был бы просто невозможен с Корал. Отношениям сразу пришел бы конец.

На протяжении всего февраля мы с Джейми время от времени встречались. Я рассказал Корал лишь часть правды. Она, казалось, обрадовалась, что я возродил старую дружбу.

Джейми не любил встречи в отелях, утверждая, что это заставляет его чувствовать себя жалким, поэтому мы сняли квартиру в Вирджинии. Она находилась примерно на полпути между моим и его домом. Я настоял, что дам денег на оплату квартиры. Там мы снова предавались нашему тайному удовольствию. Я чувствовал ту же пьянящую свободу, что была в Колорадо. Мы были одни, вместе и в полной безопасности. Никто не мог обнаружить нас за закрытыми дверьми.

Мы постоянно, безоглядно занимались сексом, изголодавшись друг по другу за годы. Как выяснилось, Джейми не спал после меня ни с кем другим. Не было ни смелости, ни желания попробовать.

— Все равно никто не сравнится с тобой, — сказал он однажды вечером, когда я приехал в квартиру.

Мы пытались выпить кофе и перекусить, но я просто не мог оторваться от Джейми. И так происходило всегда. Дни между нашими встречами казались годами.

— Никто? — Я поглаживал его грудь одной рукой, держа кофе в другой.

— Никто, — ответил он, смеясь. — А как насчет тебя, были ли…

— Кроме Корал? — Образ профессора Брандейса промелькнул у меня в голове. Об этом не стоило и упоминать. — Никого. Только ты.

Отставив свой кофе, я поднял рубашку Джейми и, наклонившись, поцеловал грудь. А вскоре уже стоял на коленях и вылизывал его член прямо на кухне. Джейми смотрел вниз на меня одурманенным взглядом и медленно погружался в мой рот, получая то, в чем нуждался. Я расслабил горло и посмотрел вверх. Он вздрогнул, когда наши глаза встретились.

— Калеб, — выдохнул он. И, обхватив мое лицо ладонями, начал резко вколачиваться мне в рот.

Когда он кончил, я заставил его повернуться и ухватиться за стойку, пока ласкал его задницу. Должно быть около получаса мучил Джейми всего лишь одним пальцем. Заставляя умолять и просить, пока тот не начал материться. Я хотел этого. Жаждал услышать, как он произносит все эти вульгарные слова:

— Трахни меня, Калеб. Трахни меня. Отымей мою задницу. Пожалуйста, прошу тебя…пожалуйста.

И я подчинялся. Иначе просто не могло быть.

Трахни меня, Калеб... трахни меня.

Иногда я просыпался в поту рядом с Корал, с полувозбуждённым членом и затуманенным сном о Джейми разумом. Произносил ли его имя? Я продолжал лежать с бешено колотящимся сердцем. И, если мне не удавалось заснуть после этого, шел писа́ ть, пробравшись в свой кабинет.

Я описывал Джейми в книге, его мягкие манеры и доброе сердце. А также строчилему длинные электронные письма. Спрашивал, достаточно ли для него то, что у нас есть сейчас.

«Этого более чем достаточно, — отвечал он. — Больше, чем я когда-либо мог надеяться».

Однако он постоянно нуждался во мне, как и раньше. Хотел встречаться каждые выходные и даже посреди недели. Бо́ льшую часть своей работы Джейми мог выполнять удаленно, поэтому легко оставался дома (или в квартире со мной), работая на своем ноутбуке. Мы начали собирать кит-кар (Прим. пер.: автомобиль, который продаётся в виде набора частей, которые покупатель может собрать в машину либо самостоятельно, либо полностью или частично поручить это третьему лицу), что дало повод проводить вместе длинные выходные. Никто из нас ни черта не смыслил в машинах, но это не имело значения. Мы почти не прикасались к дорогой игрушке. Она стояла в гараже, а мы оставались в постели.

Но мне все время было мало Джейми. Прикосновений было недостаточно. После секса, когда он пытался одеться, я просил не делать этого, потому что нравилось видеть его обнаженным.

— Ты такой требовательный, — говорил он, но все равно мне потакал. Ходил по квартире в чем мать родила, а я на него смотрел. Я чувствовал себя королем. Джейми был прекрасен. И он был моим. Однажды даже заставил его проползти через всю комнату, чтобы отсосать мне, пока я сидел в кресле.

Возможно, это было слишком.

В начале марта, после возвращения с проведенного с Джейми уикенда, Корал затащила меня в постель, а я даже не смог возбудиться. Пока она целовала меня, рука легла прямо на ширинку, поглаживая, но мое тело отказывалось реагировать. Я желал Джейми. Хотел его сильные руки и грудь, его худые бедра и упругую попку, запах его одеколона, обещание запретного удовольствия. Жаждал загнуть Джейми и видеть его яйца, свисающие между ног, пока он умолял еготрахнуть.

— В чем дело? — смущенно спросила Корал.

Я напрягся и поморщился.

— Не знаю. Мне жаль. Я…

Я покачал головой, испытывая ужас и унижение. Мое тело просто отказывалось работать.

Жена бросилась меня утешать. Сказала, чтобы не волновался, поцеловала, добавила, что ничего страшного не произошло. Мы обнялись и заснули.

Однако когда это стало повторяться раз за разом, Корал забеспокоилась. Начала читать в Интернете обо всех заболеваниях, которые могли стать причиной моей дисфункции. Вот только я точно знал, что являлось причиной. Когдая навещал Джейми, то мой член вставал, как только я переступал порог квартиры. Я был извращен внутри. Болен.

Корал донимала меня, пока я не пошел к врачу, который посоветовал попробовать медитацию и виагру.

— Мне двадцать шесть, — огрызнулся я.

И отказался принимать рецепт. Корал была в ярости.

— Значит, у нас не будет сексуальной жизни? — спросила она.

— Доктор сказал, что это вполне может быть из-за стресса. Он хочет, чтобы я медитировал.

Я закатил глаза.

— Мужчины и моложе тебя страдают от этого, Кэл. Не нужно стыдиться. Поверить не могу, что ты даже не хочешь попробовать…

— Нет, — сказал я. — Нет. Я не буду этого делать. И не будем об этом больше говорить.

И выбежал из комнаты.

Я чувствовал, как над моей жизнью сгущаются тучи. Так не могло больше продолжаться. Я выложил все Джейми, но у него не нашлось для меня дельного совета.

— Ты можешь уйти от нее, — предложил он неуверенно.

Это был не вариант. Виагра – не подходила. Подвести свою семью – нельзя. Бросить сына – исключено. Оставить Джейми – невозможно.

Думаю, все бы так и продолжалось, подводя дело к нервному срыву, если бы не интуиция моей жены.

В нашей жизни присутствует глубокое одиночество, которое сохраняется, несмотря на брак, дружбу и даже самые тесные любовные узы, и о котором, по непонятной мне причине, никто не говорит. Возможно, это слишком ужасная тема. Джейми не мог помочь во всей этой неразберихе. Он был половинкой моей души, но даже мы не смогли достучаться друг до друга на самом сокровенном уровне.

Ночь, когда Коралуличила меня, была похожа на сон. Кошмарный сон во всей своей красе. Я вернулся домой к униженной ледяной принцессе, запертой в башне своей ярости. Последние семь дней за мной следил частный детектив. Фотографии лежали на кухонном столе: наши с Джейми снимки в спальне, на кухне, то я на коленях, то он на четвереньках. Некоторые из наших электронных писем тоже там были. Очень откровенные. Я расписывал свои фантазии. Мы воплощали их в жизнь в безопасной, как мне тогда казалось, квартире.

Единственное, что Корал не откопала, было произведение «Любовная песнь призрака». Несмотря на то, что творилось, это обрадовало. Данная история была неприкосновенной. Я спрятал ее. И так никогда и не закончил.

Моей первой реакцией был гнев.

— Ты следила за мной? — закричал я, собрав гнусные фотографии и засунув их в карманы.

— У меня есть еще больше, — выплюнула она. — Могу напечатать столько, сколько захочу.

Жена имела право возмущаться, а я – нет. Она была невиновна. Я – лжецом. Корал потребовала развод и сообщила, что документы уже подала. Я согласился, понимая, что у меня нет другого выбора.

«Теперь я могу быть с Джейми», — подумал я.

Это было слабым утешением.

Но рано радовался. Корал все продумала. Она поставила ультиматум: если перестану встречаться с Джейми и прекращу публиковаться, она позволит мне совместную опеку над сыном и не расскажет моим родителям и сестре о том, что я сделал.

Я стоял на кухне, пожиная плоды своего греха. Прощения не будет. Жизнь вокруг меня разваливалась на куски.

— При чем здесь писательство? — сокрушенно спросил я.

Корал ответила, что я разрушил ее жизнь – взамен она разрушит мою.

В этом жена не ошиблась. Я умолял ее дать возможность «все исправить», но, даже не глядя на нее, понимал, что не смогу и не должен получить такой шанс. Я был неполноценным. Ни у кого из нас теперь ничего не могло получиться.

Я побрел в свой кабинет и сразу же позвонил Джейми. Слез не было. Возможно, я был в шоке. Мне нанесли ужасный удар, но это оказалось заслуженно.

— Я знал, что что-то подобное произойдет, — пробормотал тогда я Джейми. Почти не помню тот разговор. — О чем мы думали?

— Но ведь ты был несчастен. Несчастен без меня, разве не так?

Я держал трубку, слушал его голос и смотрел на ночь за окном. Ничто из сказанного им уже не имело смысла. Кажется, он спрашивал, стоило ли то, что мы разделили, того, чтобы потерять жену и писательскую деятельность, жизнь и покой, а возможно, и моего сына и родителей. На это не было ответа. Это не был вопрос о ценности. Мой разум двигался по кругу неистово, испуганно. Я продолжал вспоминать Джейми у заводи, в тот день, когда мы познакомились. Корал была невинна, но и мы тогда тоже были невинны.

— Мы не можем продолжать, — сказал я Джейми. — Все кончено. Все должно закончиться.

Я знал, что Корал, вероятно, подслушивает за дверью кабинета. Однако я сказал Джейми правду. Не стал бы рисковать последним, что у меня осталось – Калебом-младшим, уважением родителей и Рэйчел, – ради удовлетворения своих низменных потребностей.

Джейми рыдал, когда я повесил трубку. Он всхлипывал и извинялся. Но я был слишком ошеломлен, чтобы плакать. Чувствовал себя тогда больным и одиноким, и буду продолжать чувствовать себя так в течение еще многих лет.

Я рассказал родителям о разводе. Они умоляли меня попытаться наладить отношения с Корал, обратиться за помощью к психологу, но я заверил их, что это уже не в моих силах. Они были в ярости, стыдились и отказались со мной разговаривать. Однако, не зная правды, поверили моей версии событий, истории о ссорах и растущем безразличии.

Помимо присужденных алиментов на ребенка, Корал забрала значительную часть моих денег. Я согласился на все. Не сопротивляясь.

Много недель утекло, пока я разбирался с деталями разрушенного брака. Больше всего хотелось связаться с Джейми и дать понять, что не виню его и что он не сделал ничего плохого. Я лелеял слабую надежду, что мы сможем хотя бы переписываться. Но она разбилась вдребезги, когда я, наконец, зашел на его страницу в Facebook и увидел новость, опубликованнуюего семьей.

Джейми повесился в гардеробной своей квартиры в Балтиморе 3 марта 2012 года.

Я разыскал его отца и позвонил, чтобы узнать подробности. Оказалось, что Джейми провисел в гардеробной, никем не обнаруженный, почти неделю. Ведь он жил один. У него было мало друзей, и никто из них не имел доступа в квартиру. Джейми часто работал удаленно, а также брал много выходных, в том числе и из-за меня.

А в итоге именно я и не смог его защитить. Известие о его смерти стало контрольным выстрелом. Будто пуля глубоко вошла в меня, нанеся смертельную рану, и я бросился бежать, как та лань, на которую Корал охотилась в семейном лесу.

Я переехал один в Колорадо. Отдалился от Рэйчел, родителей и даже от собственного сына. Смерть Джейми перевернула всю мою жизнь. Ведь главной целью в ней было любить его и защищать. Никогда и ничто я не должен был ставить выше него. Обязан был вынести все разоблачения, смятение и насмешки ради того, чтобы сохранить драгоценную жизнь любимого. Но понял это слишком поздно.

В Колорадо я почти ничего не писал. Пил, занимался спортом и начал резать себе ноги, всякий раз, когда не мог вынести душевной боли – но это уже совсем другая история. Однажды, в тщетной попытке освободиться, вновь открыл «Любовную песнь призрака». Я так и не закончил эту книгу, но написал следующий фрагмент, который остается самым правдивым описанием того, что произошло между мной и Джейми:

«Он вошел в мою жизнь, когда я был ребенком. Мы оба были детьми, и в этом заключалась опасность. Именно тогда, в безоблачной юности, рождаются легенды всей нашей жизни. Все, что мы полюбили в те годы – будь то прочитанное или услышанное, то, кем восхищались или кого боготворили – преследует нас до смерти. Для меня это был тот мальчик. Он был тотемом моей души, проводником за пределы морали. И я шел за ним до самого конца».

КОНЕЦ