Бронзовый гэ. (маленькая трагедия)

Бронзовый гэ

(маленькая трагедия)

Птица рождена для полета, как человек для счастья.

Но иногда необходимо пострадать - контраст усиливает счастье. Лети же!

Москва, столица нашей родины. Оттепель. Пахнет настоящей весной, хотя до Первого мая еще ого-го...

Тверской Бульвар. У памятника А. С. Пушкину, в окружении любителей поэзии и просто зевак брызжет рифмой некто.

- Кто это? – спросили за спиной Валерия Игоревича.

- Вознесенский, - ответил хриплый голос.

- А тот, с тетрадкой? Который рядом? Носатый.

- Это Женя Евтушенко

- Кто?!

- Прекратите болтать, товарищи! Не мешайте слушать!

В это момент Вознесенский смолк, и раздались аплодисменты. Потом его место у пьедестала занял носатый Женя Евтушенко:

Поэт в Росси - больше чем поэт.

В ней суждено поэтами рождаться

лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства…

- Мне пора, - грустно сказала Леночка Валерию Игоревичу (доценту Колмогорову), осторожно освобождаясь от его руки.

Колмогоров, когда они остановились послушать, как бы невзначай взял ее под руку. И словно об этом забыл, превратившись «в слух».

- Как?! – искренне изумился он, прекрасно зная, что сегодня Леночке торопиться некуда – она осталась одна. На две недели!

- Пока доеду, пока дойду до дома… Через парк. Смешно, Валерий Игоревич, но я боюсь темноты.

Леночка стала выбираться из толпы. Колмогоров не отставал. Следя при этом, чтобы на его ботинки никто не наступил. За спиной патетично раздавалось:

Бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу!

Бу-бу-ба, бу-бу-ба, бу-бу-ба!

Ба-бу-бы!

Ба! Бу-бы!

- Ничего смешного, Елена Ростиславовна. – Сочный баритон доцента звучал ласково, уверенно, успокоительно. Как на экзамене, когда он подбадривал смущенного студента. - Это естественно. Человеку бояться темноты. Что такое темнота? Неизвестность.

Они шли к метро. В окнах уже загорался свет. Колмогоров через перчатки (свои) и пальто (ее) касался Леночкиного локтя. Вот локоток ускользнул. Но Валерий Игоревич снова за него зацепился:

- Осторожно, Елена Ростиславовна, лужа! Страх темноты – не что иное, как наследие наших далеких первобытных предков. Представьте: пещера, огонь, на вертеле жарится какой-нибудь сумчатый опоссум, каменный пол застилают шкуры, рисунки на стенах изображают сцены удачной охоты. Своего рода, уют. И где-то в расселине черная дыра ночи! В нее утягивается дым, а оттуда доносятся звуки – рычанье саблезубого тигра, тяжелый вздох кабана, отголоски далекой грозы. Тысячи непонятных звуков. В каждом звуке сокрыт еще неведомый смысл. Прошли миллионы лет, человечество устремилось в космос, а внутри у каждого по-прежнему сидит детский страх неизвестности. А я люблю неизвестность!

Колмогоров поправил шарф. Леночка потрогала беретку и подняла воротник, став подлинной Марлен Дитрих: та же холодная красота, молодость, неприступность.

Колмогорову понравилась «черная дыра ночи». Броско, нельзя отрицать. И многослойно: метафора, астрономия и (если смотреть правде в глаза) прозрачный намек. Лихо сказал.

- А я люблю солнце! Интересно, как там сейчас мой Пе… - Леночка запнулась, - Петр Васильевич?

Откуда-то вдруг запахло жареной рыбой.

- Готовится к докладу, – ответил Колмогоров, проглотив недовольство. - Потом будет читать. Рискну угадать – Хемингуэя.

- Вы угадали! Но как?

Как он угадал? Очень просто – сам же Хемингуэя Петру Васильевичу и дал.

Петр Васильевич (профессор Рогов) – завкафедрой «Химической технологии углеродных материалов». Но прежде всего Леночкин муж, хотя годится ей в биологические отцы. Даже не представить, как они… С его полнотой, одышкой. Будучи в гостях, Валерий Игоревич заглядывал в их спальню – кровать не широкая, с левой стороны тумбочка, матовый колокольчик бра. На стене в тяжеловесной раме холщовая репродукция «Девятого вала». А вдруг расплывшийся профессор еще и волосат? Седые кудряшки на повисшей груди, покатых плечах, спине…

Позавчера, укладывая в саквояж образцы, он говорил Колмогорову:

- Теперь вы вместо меня, Валерий Игоревич. И кафедру на вас оставляю, и зачеты, и супругу. Да! Звоните ей иногда. Не заставляйте скучать. Кстати, не будет ли у вас что-нибудь почитать? Из модного.

- Могу предложить вот это.

Колмогоров вынул из портфеля «Праздник, который всегда с тобой», отобранный во время лекции.

- О! Превосходно.

Вчера профессор улетел в Душанбе на симпозиум.

Сегодня Валерий Игоревич после занятий звонил Леночке. Повод – передать очки, которые ее рассеянный болван забыл на столе…

В этот поэтический вечер Валерию Игоревичу вспоминать профессора совсем не хотелось.

- То ли дело Александр Сергеевич! – воскликнул он, беря Леночку за мягкое предплечье. – Его стихи переживут века. А кто вспомнит о Вознесенском или этом… Жене с длинным носом лет хотя бы через тридцать? Разве что, я. И то потому, что имел счастье с вами гулять. Вот Пушкин это… Это…

- Наше все, - продолжила Леночка.

- Какое точное выражение, Елена Ростиславовна! Я в восторге. Да, Пушкин - наше все! Каждое произведение шедевр - «Полтава», «Я вас любил», «Мороз и солнце день чудесный…», «Зима, крестьянин торжествует…», «Я помню чудное мгновенье…». И конечно, «Пиковая дама». Тройка, семерка, туз! Гениально.

- А мне больше всего нравятся «Маленькие трагедии». Особенно «Каменный гость». Анна и бесстрашный дон Гуан. Вот что может сделать мужская настойчивость. Валерий Игоревич, а вы себя считаете настойчивым?

И добавила неожиданно низким, заставившем дрожать сердце голосом:

- Мужчиной…

Вместо ответа Колмогоров, схватил Леночкины холодные пальчики и поцеловал. Глаза его радостно сияли: черная дыра ночи!

На Пушкинской площади в гастрономе (Леночка ждала на улице) он купил бутылку «Варны» и коробку шоколадных конфет. На угощение ушли почти все деньги – поехали на метро.

На эскалаторе как бы робкий вопрос и такой же ответ, делающий начавшуюся игру еще пикантней.

- Вы позволите, Елена Ростиславовна, проводить вас до дома? Через страшный, полный неизвестности парк?

- Если это вас не затруднит. Относительно неизвестности вы ошибаетесь, мне все прекрасно известно.

- Вот как?

- В естественных пределах.

- Но что считать естественным, Елена Ростиславовна?

- Зовите меня просто Еленой. Или Леночкой. Хотя бы, сегодня. Отчество делает меня старше, - она сделала грустную гримаску. - Не хочу быть старой.

- С удовольствием, Леночка, – он еще раз поцеловал ее пальчики с острыми, покрытым алым лаком ноготками. – Вы не ответили.

- Я забыла вопрос. Ха-ха…

- Вопрос был таков: кто устанавливает естественные пределы?

- Опыт, Валерий Игоревич.

- Гениально! И меня зовите сегодня Валерий!

В вагоне Леночка села, Колмогоров встал рядом, незаметно для других касаясь своими коленями коленей своей очаровательной спутницы. Левая рука на поручне, в правой тяжелый портфель.

В черном стекле появлялось и разбивалось тоннельными лампами его отражение – высокий мужчина в широкополой шляпе, венгерском драповом пальто. Лицо невозмутимо. Интересно, что носил бы настойчивый дон Гуан, живи он в «наше» время? Ответ очевиден.

Вышли на станции «Площадь Свердлова». И тут произошла заминка. Леночка уронила носовой платочек, которым хотела вытереть уголки своих губ. Как раз под одной из бронзовых фигур (солдат в папахе, скотница, кормящая кур, матрос «Авроры», парашютистка…), украшающих арочный вестибюль.

- Прошу, - Колмогоров поднял платок. И комично прижал его к широкому лацкану пальто. – Теперь вы моя прекрасная «Дама сердца». Почему «теперь»? Всегда ею были.

Леночка зарделась. И решила Валерия Игоревича подразнить:

- Посмотрите-ка на эту статую.

Блестяще-бронзовая фигура, возле которой они стояли, воплощала сибирского партизана: лапти, ружье, борода, суровый бескомпромиссный лик, устремленный на врага.

- Вам не кажется, что это Петр?

Действительно, бронзовый человек напоминал профессора (тот, кстати, тоже из крестьян Тобольского уезда). Прежде всего бородой и глубокими морщинами на лбу. Профессор строго смотрел на доцента, сверля его немым вопросом:

- Я тебя просил не более, чем позвонить. А ты что?

- Приходи и посмотри! – ответил ему вслух Валерий Игоревич, чем удивил Леночку.

- Простите, дорогая, я о своем. Нет! Позвольте не согласиться. Вашему … кхм, нашему Петру… кхм, к черту мужей! Только вы и я.

Когда они спешили к дому темным холодным парком, Валерий Игоревич внезапно остановился.

- Слышите?

- Что?

- Шорох. Это за нами крадется саблезубый тигр.

- Господи, как ты меня напугал!

И Леночка к Колмогорову тесно прижалась. Его рука обхватила ее плечо.

- - Я умею не только пугать, - задыхаясь от счастья, прошептал поймавший флюид страсти Валерий Игоревич. – Скорее…

Так, в обнимку, они добрались почти до подъезда. Дом уже спал, только в подвале (ряд находящихся на уровне мостовой мутных окошек) горел свет.

Лифт не работал. Но это и не важно – профессор и Леночка жили на втором этаже.

Без него (Петра Васильевича) квартира казалась еще больше – стены словно раздвинулись, потолки будто поднялись. Паркет отражал искрящийся хрусталь люстр. Чертог!

В гостиной, где они устроились, Леночка плотно задернула шторы и зажгла свечи. Пока Валерий Игоревич посещал уборную, она накрыла журнальный столик, установив на нем вино, изящные рюмочки яблоки, конфеты. Затем тихо включила радиолу.

- Я сейчас, - сказала она вошедшему Колмогорову и исчезла, затворившись в ванной. Черная дыра ночи!

Они пили вино и танцевали под томное «Bé same mucho». Смакуя минуты и предвкушая большее. Леночка клала голову ему на плечо, он гладил ей спину, понимая, что под халатом ничего нет. Где? Только не в спальне!

Когда в очередной раз они сели на диван, Леночка сняла с Колмогорова галстук и расстегнула сорочку. Он же распахнул дрожащими пальцами ее халатик.

И тут раздался стук. Тяжелый, настойчивый, сотрясающий стены. Стучали во входную дверь:

- Бух! … Бух! ... Бух!

- Кто это?! – ужаснулась Леночка, пряча груди. – Пойди посмотри.

Валерий Игоревич застегнул брюки, встал и на цыпочках вышел из комнаты. Свеча, обещая необходимую темноту, догорала.

- Бух! ... Бух!... Бух!

В двери, слава богу, имелся глазок. Колмогоров, затаив дыхание, припал.

Лучше бы он не видел то, что увидел.

Там, на расстоянии шага стоял… Командор! Тьфу, стоял бородатый бронзовый партизан, похожий на уехавшего в Душанбе профессора. Кажется, даже с винтовкой.

- Бух! - саданул он еще разок.

Изумленный Колмогоров отпрянул.

«Не может быть… - облизывал он пересохшие губы, - потому что, этого не может быть. Господи, что делать? »

Вспомнился пресловутый А. С. Пушкин: «Я на зов явился…»

- Бух!

Обезумевший Колмогоров выскочил из прихожей.

- Кто там? – спросила Леночка, увидев бледное, блестящее от холодного пота лицо доцента.

- Он.

- Кто «он»?

- Твой Петя, что б ему. Который из метро. Что мне делать, Елена Ростиславовна?

- Какой Петя, что с вами?

- Взгляните сами. Мне дурно.

И снова:

- Бух!

Леночка сделал глоток вина и вышла.

А Валерий Игоревич стал исчезать. Выбрав, для этого балкон. Черт с ним с пальто и шляпой, но портфель забрать!

С портфелем в зубах, в расстегнутом пиджаке (скомканный галстук в кармане) он кое-как перебрался с балкона на водосточную трубу. Она была холодной и скользкой. Поэтому Валерий Игоревич свалился. В колючие кусты акации. Поцарапав лицо и подвернув ногу…

Чудес, как известно не бывает. И быть не может. В «нашей» стране, по крайней мере. Физика есть, лирика тоже. Но чудес не бывает и не будет.

Объяснение жуткому вечернему феномену самое тривиальное. В подвале жил и трудился дворник Герасим, помнящий еще ночные наезды чекистов Ежова. Герасим, как и положено настоящим дворникам, носил бороду и никогда не расставался с метлой. И еще халтурил у себя в коморке, занимаясь «лужением». Сложное рукоделие имело отрицательные последствия – кожа Герасима и густые еще волосы имели давно не смываемый красно-медный оттенок, а к вечеру бедолага обязательно становился пьяным.

В тот игривый для некоторых вечер Герасим вспомнил, что залатал таз для варенья, принесенный жиличкой с третьего этажа. А вспомнив, решил немедленно таз отнести – пьяные, как известно, часов не наблюдают. И понес, захватив рефлекторно и метлу.

- Герасим, что тебе? – недовольно спросила Леночка дворника, открыв входную дверь. – Ты что это себе позволяешь в такое время?

Герасим понял ошибку, широко и беззубо улыбнулся. Дохнув на Леночку густым водочным перегаром:

- Виноват, Елена Растропоповна. Этажом ошиблись. Мы, стало быть… таз!

- Иди спать, дурак! – и Леночка захлопнула дверь.

Страшная минута миновала…

Чем завершить? С чего начали - афоризмом.

«Счастье – это прежде всего чистая совесть! »

Лети же, моя птичка!

09. 04. 21.