И мечта становится явью. Юность Антона Гурина

И мечта становится явью

Юность Антона Гурина

Антон Иосифович Гурин родился 28 сентября 1910 года в крестьянской семье в небольшой деревне Шпильки, расположенной в 30 км от местечка* Койданово. В апреле 1932 года местечко Койданово было переименовано в город Дзержинск, и деревня Шпильки вошла в Демидовический сельсовет Дзержинского района Минской области.

История деревни Шпильки известна с 17 века. В 1620 году она входила в поместье Койданово, принадлежащее магнатам Радзивилам. В начале 20-х годов 20 столетия в ней было 23 двора.

С юности Антон Гурин бредил морем… Откуда оно, море, пришло в мечты деревенского мальчишки?

В 1914 году Иосиф Гурин взял в банке долгосрочный кредит и купил в Малых Новоселках верстах в пяти от Койданова надел земли под хутор – десять десятин (1 казённая десятина = 1, 09 га). Семья переехала из Шпилек, и хутор начали обустраивать. В первую очередь посадили сад – яблони-антоновки, летние сорта яблок, груши, желтые сливы да вишни. С западной стороны усадьбы в ряд были посажены ели, рябины, липы, широколистные клены. Хозяин завел небольшую пасеку. В хозяйстве появились пара лошадей, две коровы и другая живность. С большой семьей на своей земле жить стало легче, хотя трудиться приходилось в поте лица. Земля была тощей – серый подзол да суглинок, – но главное, эта земля была своя! Помощников по мужской части пока не было. Отец надеялся на старшего сына Антона: подрастет, станет отцу подмогой в работе на земле.

Поле Гуриновского хутора полого подходило к лугу. Вдоль луга мимо хутора неторопливо бежала, укрываясь лозняками, тихая речка Уса. За речкой широкой полосой тянулось торфяное болото. Над болотом волнами клубился туман, издали напоминающий море…

На болоте было много черемухи. И когда весной зацветали ее кусты, с хутора казалось, будто болото уставлено большими стогами из ваты. На вечерней заре с болота раздавался разноголосый лягушечий хор. А в летние ночи в сухую погоду по болоту передвигались зеленые огоньки, похожие на волчьи глаза…

Хорошо плавать Антон научился в детстве в своей речке. Напротив одного из соседних хуторов речка образовывала подобие небольшого круглого озера, где молодежь любила купаться. А под кручей у берега под шатром склоненной над водой ивы была глубокая впадина в виде воронки – омут. По местному его называли Васюков вир. Кто подплывал к нему близко, омут норовил неопытного пловца затянуть крутящейся воронкой в свою темную ледяную глубину… Смельчаков было не много таких, как Гурин Антон: к омуту он подплывать не боялся.

Антон подрос, его надо было учить.

До 1924 года учение детей из ближних деревень и хуторов проводилось в частной начальной школе Анны Павловны Мелешкевич в деревне Подгорье, около Демидович, недалеко от Шпилек. Учение было платное. Здесь до переезда на хутор учились и старшие дети Гурина, так как школы в Шпильках не было. В эту школу Анны Павловны и отвез отец с хутора по ту сторону болота верст за 15 от дома девятилетнего Антона, когда ему пришла пора учиться.

Анна Павловна Мелешкевич учила крестьянских детей грамоте, всю душу вкладывая в избранное дело. Она у себя дома создала для ребят из малоимущих семей и тех, кто из дальних мест, нечто вроде интерната и по-матерински заботилась о детях, на время учебы оторванных от родной семьи. И дети платили ей искренней любовью и привязанностью.

В доме у Анны Павловны было много книг – богатство, которым она гордилась. Она постоянно пополняла свою библиотеку, тратя на книги и на своих питомцев средства, добываемые нелегким трудом учителя. На книжных полках домашней библиотеки Анны

_____________

* Местечко – торгово-ремесленный поселок в 18-20 в. в. в Белоруссии

Павловны и отыскал Антон Гурин Жюля Верна, Джека Лондона, Фенимора Купера и зачитывался ими до поздней ночи. Эти книги манили в дальние плавания, к морским приключениям, и юный Антон в мечтах представлял себя капитаном знаменитого «Наутилуса».

Начальную школу – четыре класса – Антон Гурин закончил в неполных 13 лет. Каждое лето во время каникул парнишка проводил в пастухах. В его пастушьей сумке вместе с жалейкой, краюшкой хлеба и другой нехитрой снедью неизменно лежала книга о морских путешествиях.

В пятый класс Антон ходил с хутора за 5 верст в Койданово. Там с 1921 года существовала школа-шестилетка.

Вдруг на семью обрушилось тяжелое горе: умерла мать Ксения Доминиковна. Была здорова. Поздней осенью простудилась, началось воспаление легких. Травами целебными погасить острое воспаление легких даже такому знахарю, каким слыл в округе Иосиф Гурин, не удалось. И через неделю ее не стало… Было ей только 53 года. Осиротевшие дети горестно переживали утрату матери. Сестры постоянно плакали, особенно убивалась Женя. Две ее старшие сестры, Мария и Люба, были уже замужем. И на хрупкие плечи восемнадцатилетней Жени, оставшейся за старшую в семье, свалилась непосильная ноша: все хозяйство, дом и забота о младших. А их было четверо: Антон, Борис, Нина и Глаша.

После смерти жены, рачительной хозяйки дома, придавленный горем отец поначалу растерялся и замкнулся в себе. Видя отца молчаливым и подавленным, и младшие дети присмирели, притихли: в доме больше не слышно было ни смеха, ни шумной детской возни, девочки стали говорить шепотом… У Жени от боли надрывалось сердце, глаза не просыхали от слез. И Антону учеба не шла на ум, не хотелось учить уроки. Он старался, как мог, больше помогать Жене, видя, как она вся почернела, убиваясь по матери, и от тяжелой домашней работы, и от заботы о младших. Из года в год мать умело и мудро вела дом, хозяйство, и всем было хорошо. И вдруг ее не стало!.. Смириться с этим было не под силу, и Женя продолжала горевать и плакать. В осиротелом доме всю зиму было тоскливо и неуютно.

Прошло всего полгода после смерти матери, как отец перед началом посевной женился. В дом пришла чужая – мачеха… Иного выхода не было, одному тяжело: земля, скотина, малолетние дети – без хозяйки в доме плохо. Ему посватали женщину из тех же Шпилек, звали ее Дарья Антоновна. Была она одинокая, своих детей у нее не было. Отец понимал: мачеха для детей – не родная мать, но ничего не поделаешь, надо жить дальше…

С наступлением тепла, едва успев закончить пятый класс, Антон задумал уйти к морю. Решил дождаться, когда в очередной раз испекут хлеб.

Нынче у печи управлялась Дарья.

Антону захотелось, может, еще неосознанно прощаясь и с домом, и со своим детством, вновь увидеть таинство рождения хлеба. Раньше он любил, при случае, наблюдать это. Он, как повелось, принес для помела еловых веток, а сам с книгой устроился на лавке у окна и, забывшись, будто бы видел опять, как совсем недавно, всего полгода назад, хлеб пекла мама…

Засучив рукава, разрумяненная от пышущей жаром печи, она колдовала над хлебами… Рядом на лавке в большой квашне тихо вздыхало созревшее тесто, от него исходил приятный кисловатый дух… Когда прогорали дрова, мать выметала горячий под от золы помелом из еловых лапок. Этот веник она связывала сама, как ей было нужно, и втыкала в него длинную палку. Обгорающие иголки наполняли весь дом легким смолистым ароматом. Нарезать для помела еловых веток и нарвать с клена больших разлапистых листьев обычно поручалось ему, Антону. Мать раскладывала кленовые листья на деревянную лопату и присыпала их сверху мукой, – чтобы хлебы снизу не подгорали, а листья потом легко могли отстать. Ловкими движениями рук придавала расплывчатому комку теста форму каравая, на первом из них пальцем быстра чертила крест и друг за дружкой на лопате отправляла хлебы в горячую печь… Вымешивая тесто, мать всегда сыпала в квашню горстку тмина. И хлеб, испеченный с тмином, на кленовых листьях, был душистым и долго не черствел.

Но главным из хлебов для детей был колобок-поскребышек. Его лепила Женя. Она внутрь колобка засовывала небольшой кусок соленого сала – это лакомство называлось «хлеб с душой». Когда хлебы уже были готовы, в доме и даже во дворе стоял такой аппетитный запах, что детям трудно было дождаться, покуда остынет их колобок: мать говорила, что есть горячий хлеб очень вредно. И они терпеливо ждали. А потом Женя делила душистый, внутри пропитанный салом колобок всем поровну…

Вынутые из печи горячие караваи мать укладывала в ряд на полотенце на лавку, постелив на нее что-то помягче. Плескала из ковша себе на ладонь воду и как бы умывала каждый каравай – чтобы корка не была жесткой. И накрывала хлебы длинным льняным полотенцем, чтобы хлеб остывал. Затем его выносили в кладовку и там он лежал на полках, тоже покрытый полотенцами.

Когда кленовые листья опадали, их заменяли аиром. Женя летом жала аир на берегу речки, сушила, связывала в снопики его длинные пахучие листья и вешала на стенку в амбаре. И хлеб на аире тоже был очень ароматным. К тому же и кленовые листья, и аир были целебными, и хлеб не плесневел.

Сейчас хлеб Дарья пекла на аире, кленовые листья пока еще не выросли.

Антон очнулся от своих видений-воспоминаний, когда уже все хлебы сидели в печи. У него на коленях лежала раскрытая книга, и на кухне никого не было…

И вот, выбрав удобный момент, он положил в холщевую сумку завернутый в полотенце каравай хлеба, завязал в уголок того же полотенца пару горстей соли, сунул вместе с кружкой в сумку свой мальчишечий ножик и, никому ничего не сказав, тайком ушел из дому…

На пятнадцатом году ушел за своей мечтой – она и в горе не отступилась, не покинула его.

Учась в Койданове, он, видимо, не нашел той романтики, какой жил у Анны Павловны в Подгорье. И потому без сожаления оставил школу.

Исчезновение Антона усугубило горе Жени. Она корила себя за то, что не доглядела. Примерно неделю спустя, собирая для стирки постельное белье, она под подушкой – под простыней – на его кровати нашла короткую записку: «Не волнуйтесь, не ищите меня, я ушел к морю, хочу стать моряком. Антон». Со слезами показала записку отцу. Отец только вздыхал и сердился: «Что удумал, негодник!.. Убёг из дому, не сказавши отцу!? Где и как мне теперь его искать?.. Вот помыкается с месяц да и вернется». Отец еще не управился с посевной, работы на хуторе было невпроворот, и он вроде успокоился или спрятал поглубже в себя тревогу за сына.

Из учебника по географии Антон знал, что где-то там, на северо-западе, как ему казалось, совсем недалеко, в Прибалтике есть Балтийское море. А добираться к нему надо через Ленинград. Туда он и отправился.

Глазами своей мечты, будто бы наяву, Антон видел, как на море разбушевался шторм, и море, перекатывая вздыбленные волны, с грохотом обрушивает их на одинокий корабль, бьющийся среди волн – то проваливаясь в яму, то взмывая на гребень крутой волны… И он, Антон Гурин, отважный капитан, уверенно ведет в штормовом море корабль, послушный его воле…

Крылатая мечта летела впереди, словно чайка, и звала за собой к морю. И он легко, без устали шел за ней…

Сначала шел пешком, покуда не оказался на железной дороге. Затем как-то умудрялся незамеченным, цепляясь под вагонами поездов или на товарняках пробираться в сторону Ленинграда. В дороге ел, слегка посыпав солью и запивая водой, зачерствелый в сумке хлеб, взятый из дому. Но вот и хлеб кончился.

И тогда, чтобы заработать на прожитье и дальнейший путь к морю, Антон на одном из хуторов нанялся в работники, объяснив хозяину, что хочет попасть на море и стать моряком. Хозяин пообещал, что если он будет хорошо работать, то осенью брат-моряк возьмет его с собой на море. И Антон добросовестно батрачил на хуторе не один месяц, покуда не понял, что его, доверчивого мальчишку, хозяин попросту обманул: никакого брата-моряка у него не было. Ему надо было подольше удержать дешевого работника.

За время своих беспризорных скитаний Антон не однажды нанимался в работники, чтобы продвигаться к морю и не пропасть с голоду. Всякого повидал парень и, быстро повзрослев среди чужих людей, многое понял.

Дома отец часто говорил, что Антон сам вернется, и верил этому.

Но кончилось лето, минула осень, вот уже и зима на дворе… А о нем – ни слуху, ни духу!.. Женя винила себя, плакала: «Может, он где-то в дороге простудился, тяжело заболел и умер, как мама!.. » – «Ат, ци ведаешь… – отмахивался отец. – Говоришь абы што!.. Ничего плохого с ним не случилось. Вернется». В следующий раз, отводя душу, – а душа у него болела о сыне, – сердито говорил: «Другой отец вожжами бы учил, а я никого из вас и пальцем не тронул. И вот какое самовольство: от своей-то земли на море ему захотелось!.. Вернется, отведает у меня вожжей!.. »

А тут, ко всему, еще одна беда привязалась к Жене: у нее начали болеть глаза. Вот уже год она, не переставая, плакала, убиваясь по маме. Не могла смириться и с тем, что отец так скоро привел в дом чужую, а сам, постоянно занятый работой, вроде стал отдаляться от детей. В таком горе к чужой не приклонишь голову … И только плакала.

Пришлось идти к врачу. К счастью, за большаком на дальнем хуторе жил глазной доктор Байдак. Евгения рассказала ему все, как есть. Врач строго предупредил ее: «Перестаньте плакать! Иначе вы можете ослепнуть. Насколько возможно, постараюсь помочь вам». Напуганная угрозой слепоты, плакать Женя перестала. И долго изо дня в день ходила версты за четыре на лечение к Байдаку. Глаза ей он вылечил. Но тревога за Антона не отпускала ее сердце.

На этот раз Антон нанялся в бригаду поденных рабочих. Они жили в общежитии. Коменданту общежития чем-то приглянулся смышленый, не по годам серьезный подросток. И Антон в ответ на его внимание и доброту доверился ему, рассказал о своей мечте стать моряком. Умный человек посоветовал парню бросить свои странствия, вернуться домой и заняться учебой, так как в Ленинграде в морское училище принимают с семилетним образованием, а несовершеннолетних на корабли не берут.

И Антон покупает билет на поезд, чтобы с повинной головою вернуться на хутор к отцу и засесть за учебники. Надо было наверстывать упущенное: в бегах он потерял целый учебный год. Была уже весна.

И вот беглец дома. Казался он непривычно взрослым: вырос, в плечах раздался, только худой. Женя радостно бросилась к нему. А младшие, не узнавая брата, молча глядели на него. «Простите, тата… Теперь я и сам понял – зря бегал…» – «Ат, ци ведаешь…» – в этом отцовском выражении было и осуждение и прощение.

Антон, придя в себя после скитаний, свыкся с домашней обстановкой, где привычно хозяйничала Дарья, и взялся за книги. Отрываясь от занятий, охотно помогал отцу и в поле и во дворе. Походив среди чужих людей в работниках, он возмужал, физически окреп. И отец радовался: совсем взрослый, осенью будет шестнадцать, и к работе сноровистый, со всею душой берется за любое дело – хоть косить, хоть с лошадьми управляться. Как видно, странствия пошли на пользу – выйдет из парня толк…

Учебники за шестой класс проштудированы, да и за пятый тоже – кое-что подзабылось. А надо было непременно семь классов! Но где его получить, это семилетнее образование, если в те годы во всем районе еще не было ни одной школы-семилетки?

Ему повезло, будто сама судьба пошла навстречу: в 1927 году в Койданове на базе шестилетки была создана Белорусская семилетняя школа. И Антон Гурин экстерном успешно сдал экзамены за шестой и седьмой класс. А в следующем 1928 году, когда ему исполнилось восемнадцать, с честью выдержал вступительные экзамены и был принят в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде.

Так сбылась мечта мальчишки из глухого белорусского хутора. Море стало его судьбой. И он посвятил ему всю свою жизнь – контр-адмирал, Герой Советского Союза Антон Иосифович Гурин.

х х х

После создания в 1930 году колхоза «Победа» начали сносить в одно место дома окрестных хуторов. Так в 1936 году образовалась деревня Малые Новоселки, куда со своего хутора переселился и отец Антона Гурина.

Пока отец Иосиф Доминикович был жив, Антон во время отпуска старался приезжать к нему в деревню почаще. При форме, в белом кителе, с колодками наград в несколько рядов, со звездой Героя на груди, высокий, статный – идет, бывало, по деревне и со всеми встречными за руку здоровается… Небольшая деревня Малые Новосёлки такого человека на своей улице никогда еще не видела.

Нина Жибрик,

племянница А. И. Гурина,

поэт, член Союза писателей России.

Сентябрь 2010 г.

г. Волжск Марий Эл