«Подчиненное положение, способы повседневного сопротивления и взаимопомощь»

Выполнила студентка 1 курса магистратуры

Жейнова Юлия

Доклад:

«Подчиненное положение, способы повседневного сопротивления и взаимопомощь»

Крестьянин пребывает на низших ступенях социальной иерархии. Это задает особенности габитуса, т. е. правила жизненной игры. Крестьяне прибегают к специфическим тактикам и стратегиям, направленным, прежде всего, на продолжение существования.

Крестьянство всегда на грани. Существование неопределенно и зависимо от капризов погоды, капризов приходящего из города «начальства». Решения начальства почти всегда непонятны и чужды. Угроза голода почти постоянна. Отсюда — феномен моральной экономики как этики выживания. Периодические кризисы продовольствия, урезанные нормы потребления, обременительная зависимость и унижения, заданные условиями существования. Отсюда, например, значимость местных традиций агрикультуры, ориентированных на снижение риска неурожая.

Но есть собственно социальные приемы «жизни вместе»: взаимопомощь, вынужденная щедрость, общинная земля, разделение труда. Отсутствие угрозы индивидуального голода (испытания претерпеваются совместно) позволяет характеризовать крестьянские общности как более гуманные, чем рыночные системы. Писатель А. Платонов писал о «равенстве в страдании». В качестве альтернативы рыночному эгоизму деревенская общность предлагает альтруизм, основанный на обычае и на религиозных установлениях, нормы моральной экономики. Отчасти поэтому религия крестьян отличается от религий других общественных групп.

Вырабатываются способы совместного существования, которые помогают преодолеть угрозу сталкивания людей с уровня выживания.

Как реально это происходит? Приведем описание старинного русского крестьянского обычая раздачи «кусочков», описанные уже упомянутым Н. А. Энгельгардтом: «... подают «кусочки» в крестьянском дворе, где есть хлеб, — пока у крестьянина есть свой или покупной хлеб, он, до последней ковриги, подает кусочки. Я ничего не приказывал, ничего не знал об этих кусочках. «Старуха» сама решила, что «нам» следует подавать кусочки, и подает.

В нашей губернии и в урожайные годы у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей, стариков, старух в «кусочки» — побираться по миру... В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи. Голод не свой брат: как не поеси, так и святых прода-си... Есть дома нечего — понимаете ли вы это? Сегодня съели последнюю ковригу, от которой вчера подавали кусочки побирающимся, съели и пошли в мир. Хлеба нет, работы пет, каждый и рад бы работать, рад бы, да нет работы. Понимаете — нет работы. «Побирающийся кусочками» и «нищий» — это два совершенно разных типа просящих милостыню. Нищий — это специалист; собирать милостыню — это его ремесло. Он большей частью не имеет ни двора, ни собственности, ни хозяйства, и вечно странствует с места на место, собирая и хлеб, и яйца, и деньги. Нищий все собранное натурой — хлеб, яйца, муку и пр. — продает, превращает в деньги. Нищий — большей частью калека, дурачок. Нищий одет в лохмотья, просит милостыню громко, иногда даже назойливо, своего ремесла не стыдится. Нищий — божий человек. Нищий по мужикам редко ходит: он трется больше около купцов и господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. У нас настоящие нищие встречаются редко — взять им нечего. Совершенно иное побирающийся «кусочками». Это крестьянин из окрестностей. Предложите ему работу, и он тотчас же возьмется за нее и не будет более ходить по кусочкам. Побирающийся «кусочками» одет, как и всякий крестьянин, иногда даже в новом армяке, только холщовая сума через плечо; соседний же крестьянин и сумы не одевает — ему совестно, а приходит так, как будто случайно, без дела зашел, как будто погреться, и хозяйка, щадя его стыдливость, подает ему незаметно, как будто невзначай, или, если в обеденное время пришел, приглашает сесть за стол; в этом отношении мужик удивительно деликатен, потому что знает, — может, и самому придется идти в кусочки. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Побирающийся кусочками стыдится просить и, входя в избу, перекрестившись, молча стоит у порога, проговорив обыкновенно про себя, шепотом: «Подайте Христа ради». Никто не обращает внимания на вошедшего, все делают свое дело или разговаривают, смеются, как будто никто не вошел. Только хозяйка идет к столу, берет маленький кусочек хлеба, от 2 до 5 квадратных вершков, и подает. Тот крестится и уходит. Кусочки подают всем одинаковой величины — если в 2 вершка, то всем в 2 вершка; если пришли двое зараз (побирающиеся кусочками ходят большей частью парами), то хозяйка спрашивает: «Вместе собираете? »; если вместе, то дает кусочек в 4 вершка; если отдельно, то режет кусочек пополам» (Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем 1872—1887. — М., 1987. — С. 56—58. ) В процессе интерпретации такого рода ситуаций достаточно часто происходит перенос и модернизация понятий. Возникает соблазн полагать, что эти люди так поступают оттого, что моральны и «высокодуховны», что следуют моральному императиву, в то время как они, скорее, выполняют социальный запрет. В их тело встроены техники выживания общности. Во всяком случае, различение между следованием моральному долгу и социальным запретом представляется затруднительным.

Крестьянская община в определенном смысле организована вокруг проблемы минимального дохода и снижения риска, сохранения культурно зафиксированного уровня существования.

Крестьяне действуют подобно полипам, создающим коралловый риф. Они могут провалить реформы, задуманные в столицах: растаскивание эффективнее мятежа. Единое общественное мнение, нормы, безоговорочно разделяемые всеми, — источники силы как оппозиции власти.

Повседневное крестьянское сопротивление более мощно, чем восстания. Извечна борьба между крестьянством и теми, кто стремится отнять у них труд, еду, содрать налоги и процент с урожая. Каковы техники сопротивления «листьев травы»? Волокита, симуляция, дезертирство, воровство, мнимое неведение, саботаж, поджоги и другие способы, позволяющие избежать явного столкновения с властями. Координация и планирование в борьбе такого рода незначительны".

Французский историк М. Блок говорил, что великие мессианские движения были бурями в стакане воды по сравнению с терпеливой и молчаливой борьбой за существование, которую ведут общины для того, чтобы избежать покушения на пастбища, лес и пашню. Постоянные мелкие конфликты по поводу съестного, защита ритуалов, от века установленных прав — симптоматика сопротивления и силы. Мыши стремятся похоронить кота. Правда, от этого принципиальное соотношение котов и мышей в мире не меняется.

Речь идет, однако, не только о сопротивлении власти, но и о самой первичной социальности, о том социальном «слипании», о той человеческой солидарности, на которой стоит общество. Мы остро ощущаем: не только политическими решениями, институциональными взаимодействиями и замечательными реформаторскими планами держится мир, но и тем, как человек «упирается», спасает детей от всяческих напастей, «оттягивается» за бутылкой и беседой.

Испытанная ценность этих социальных образцов позволяет раз-ть «упрямство солдата Швейка». Они принадлежат к числу яе-дредвамеренных социальных изобретений, которыми пользуются все. Родившись в сельских общинах, техники проскальзывания и ускользания продолжают жить в городе. Во времена мирной жизни их не замечают. В условиях угрожающих кризисов они спасают жизнь людям и целым обществам.

Упрямство — форма сопротивления. Жить в лагере, в ссылке, коммунальной квартире, избежать репрессий. Пообедать у друзей, когда совершенно нет денег... Не выходить на улицу с лозунгом, а просто не платить за квартиру и электричество, за проезд, избежать призыва в армию... Здесь сохраняется род моральной экономики, что-то вроде обычая крестьянских «кусочков», о котором говорилось выше. Такими техниками пользуются, прежде всего, люди, которые пребывают на низших ступеньках социальной лестницы. Эти люди не в силах поменять социальные правила. Они действуют в рамках тех, которые есть и которые они воспринимают как данность. Эта черта рассматривается как иждивенчество и очень не нравится интеллектуалам и политикам. Долготерпение видится сопряженным с уступчивостью, готовностью повиноваться приказам. Жизнь по пословице «гром не грянет — мужик не перекрестится», стремление поживиться за счет государства кажется неотъемлемой чертой русского человека — и досоветского, и постсоветского. Однако скорее можно сказать, что это «родовые» черты людей, принадлежащих к доминируемым социальным группам.

Эти техники можно уподобить странам, которые упорно сохраняют свое своеобразие, несмотря на неоднократные иноземные вторжения. Имеет место своего рода нерациональная, нерефлексивная, неспециальная игра. Вести ее людей научило общество в его истории, и они научились ей сами. Двойственность, изменчивость, напоминающая о греческом боге Протее, — в этом и слабость, и огромная сила данных техник и умений. Размышления над этим предметом вызывают из памяти создание Ч. Чаплина — бессмертный образ бродяги Чарли, человека сугубо городского. Его бьют, но он увертывается и даже —- если обстоятельства позволяют — дает сдачи. Его запихивают б машину, которая должна его сожрать, но он остается жив. Он улыбается и продолжает жить...

Здесь культивируются ценности равенства не столько в смысле переделения всего и вся, но в смысле права каждого на существование, на жизнь. Не радикальная уравнительность, но взгляд, согласно которому все имеют право на жизнь на основе наличных деревенских ресурсов. Бунты происходят не от того, что много отнимают, но потому, что мало остается. Крестьянское равенство легко становится объектом критики, в особенности критики либерального толка. Но не лучше ли воспринимать его как нечто исторически величественное? Не этот ли идеал воспроизводится в современном экологическом мировоззрении, утверждающем право каждого на жизнь в пределах имеющихся ресурсов?

Не об этом ли знаменитый «Очерк о даре» М. Мосса? Даю, чтобы ты дал... Здесь тратят, расточают, чтобы обязать к ответному дару. Здесь отсутствует экономическая рациональность и индивидуальное стремление к полезному, как мы понимаем их сегодня. Человек не просто отдает «кусочек», он отдает часть самого себя. Во взаимообменах повседневной жизни имеет место не жажда материальной выгоды, но механизм выживания, стремление к благу, удовольствию от совместной жизни, представление о чести и достоинстве. Если пользоваться теми понятиями, которые введены ранее, то речь идет о реализации не столько практического, сколько экспрессивного порядка. В ряд этих социальных изобретений входят также дары и подарки, обычай принимать приглашение, отдавать долг вежливости и другие столь привычные для нас образы действия. Они не связаны прямо с крестьянской жизнью и восходят к архаическим социокультурным механизмам обмена. По-русски это называют «жить по-соседски».

Приведем еще один отрывок из книги А. Н. Энгельгардта, по которому можно хорошо проследить противоположность городского утилитаризма и деревенского «обмена дарами».

Описывается следующая ситуация. Владельцу деревенского поместья надо починить плотину. Он желает сделать это за деньги. Однако богатый крестьянин его от этого отговаривает:

«Не так вы сделали..., — заговорил Степан. — Вы все по-петербургски хотите на деньги делать; здесь так нельзя. —Да как же ина че?

— Зачем вам нанимать? Просто позовите на толоку; из чести к вам все придут и плотину, и дорогу поправят. Разумеется, по стаканчику водки поднесете.

— Да проще, кажется, за деньги работу сделать? Чище расчет.

— То-то, оно проще по-немецки, а по-нашему выходит не проще. По-соседски нам не следует с вас денег брать, а «из чести» все приедут — поверьте моему слову...

— Мне кажется, гораздо проще за деньги делать. Теперь такое время, что работ полевых нет, все равно на печи пролежат. Цену ведь я даю хорошую?

—Конечно, цена хороша, да мужик-то «из чести» скорее сделает. Да позвольте, вот я сам: за деньги совсем не поеду на такую работу, а «из чести», конечно, приеду, да и много таких. «Из чести» все богачи приедут; что нам значит по человеку да по лошади со двора прислать? Время теперь свободное, — все равно гуляем.

—Постой, но ведь хозяйственные же работы, полевые все на деньги делаются?

— Хозяйственные, то другое дело. Там иначе нельзя,

— Не понимаю, Степан.

— Да как же. У вас плотину промыло, дорогу попортило — это, значит, от Бога. Как же тут не помочь по-соседски? Да вдруг у кого, помилуй Господи, овин сгорит, разве вы не поможете леском? У вас плотину прорвало — вь; сейчас на деньги нанимаете, значит, все по-немецки на деньги идти будет. Сегодня вам нужно плотину чинить — вы деньги платите; завтра нам что-нибудь понадобится — мы вам деньги плати. Лучше же по-соседски жить — мы вам поможем, и вы нас обижать не будете. Нам без вас тоже жить нельзя: и дровец нужно, и лужок нужен, и скотину выгнать некуда. И нам, и вам лучше жить по-соседски, по-Боже-ски»

Что приносят крестьяне с собой, перемещаясь в город? Подобно улитке, неотделимой от своего домика, они несут с собой в новую жизнь крестьянский габитус, социальность, встроенную в тело как антропологическое качество. Каков этот ресурс, если трактовать его как исходный капитал? Вероятно, феноменальная выносливость, крепость физическая, витальность, умение склоняться как лист травы и снова разгибаться, привычка к жизни в тесной близости и подозрительное отношение к сложным видам труда и людям, которые их выполняют. Для крестьянина труд, в котором не участвует тело, который не выполняется с телесным напряжением, это не труд.

В чем дискомфортность модернизаций? В систематическом разрушении крестьянского видения социального равенства, которое приводит к пополнению рядов бунтарей. Еще раз повторим: это равенство — право каждого на жизнь.

Нужны огромные усилия, прежде всего властные, для того чтобы эти отношения разрушить. Разрушение подобных, от »ека существующих социальных структур — момент социального ряска. Не является ли тоталитаризм платой за раскрестьянивание в XX sexe? Огромная проблема — крестьянин в «большом обществе», в истории. Русский литератор В. В. Розанов употреблял меткое выражение: «глубокая неопытность в истории» — понятно, не только в отношении крестьян.

Для человека, живущего в мире личной связи, свои — члены общины, а по отношению к чужакам культивируется инструментальное отношение. В категорию чужаков входят и местный чиновник, и царь, и Киров, и Сталин, сколько бы ни писали поколения мыслителей разного толка о наивном монархизме крестьянской массы.

Еще раз подчеркнем, что жизнь этих общностей базируется наличной связи. Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными системами (представленными деньгами, наукой, правом, системами легитимации и т. д. ). Личная связь — это множественная сложная связь, базирующаяся на личном доверии. Современные функциональные отношения могут переосмысливаться в терминах личной, полифункциональной и многомерной связи.

Здесь нет категории честно нажитого богатства. Нет идеи вне-лкчностных, внеморальных сил, которыми человек прямо оперировать не может. Можно сказать, что отсутствует привычка и умение жить в мире практических абстракций. Крестьянин может не понимать, как можно получать деньги за возку песка, который бесплатно дает природа, к которому не приложен труд. Здесь нет представления об инновации, ибо человек живет в Круге времени. Изменения приходят от Бога, от мистических природных сил. Политика, обещающего хорошую жизнь для всех, крестьяне слушают так же, как того, кто обещает им выигрыш на тотализаторе. Понятно, что в определенных обстоятельствах они попадаются в ловушки.

Здесь господствует двойственное отношение к городу. С одной стороны, город — место враждебное. Из города приходят чиновники. Город несет новые зависимости людей деревни от недеревенских. Город, в особенности с развитием современных средств коммуникации, все время напоминает деревенскому человеку, что он — часть большого общества. Отсюда острота комплекса неполноценности. Крестьянин интуитивно ощущает различие городского и сельского представления об истине: истина-неопределенность в деревне, и истина-определенность в городе. С другой стороны, крестьянин воспринимает город как место ярмарки и праздника.

Крестьяне трагически переживают крушение мира крестьянской утопии. Они смутно ощущают, что не получат того, что обещают «развитие и прогресс», городская культура. Крестьяне, которые попадают или которых загоняют в «большое общество», ощущают утрату достоинства и чести, лишаются уверенности в себе и сплоченности.

Крестьянство служит источником пополнения городских классов и страт, и в этом отношении значимость изучения его культуры и социальности невозможно приуменьшить. Сегодня активно развивается область знания, которую называют крестьяноведением. Исследования крестьянства имеют огромное значение для России как бывшей крестьянской страны.

Использованная литература:

· Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в современном мире. Хрестоматия/Сост. Т. Шанин. — М., 1992.

· Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. — М., 1996.

· Громыко ММ. Мир русской деревни. — М., 1991.

· Лурье С. Культурно-антропологические факторы распада крестьянской общины //Человек. —1992. — № 4.

· Никольский С. Сознание крестьянства и аграрные модернизации России//Свободная мысль. — 1993. — № 9.

· Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем 1872—1887. — М., 1. 987.

12 Следующая ⇒