Большевизм и анархизм (О проекте Устава реально действующих организаций КПСС)

Большевизм и анархизм (О проекте Устава реально действующих организаций КПСС)

Секретарь-координатор
Большевистской платформы в КПСС,
кандидат философских наук
Т. Хабарова

Выступление на II заседании политклуба Московского центра Большевистской платформы в КПСС

Москва, 18 мая 1994г.

ТЕМА нашего сегодняшнего заседания обозначена как «Большевизм и анархизм»; но вы, как говорится, не пугайтесь, потому что мы не будем заниматься фактической историей анархизма, не будем также заниматься историей его взаимоотношений с марксизмом – отношений, как вы знаете, сложных и в общем далеко не дружественных; и также мы не будем заниматься обзором его современного состояния. И не будем вступать в полемику с ним.

А предмет нашего обращения к анархизму таков: было ли в этой достаточно влиятельной политико-философской доктрине что-либо по-настоящему ценное? И не подстерегает ли нас, большевиков, на путях развития нашей партии и нашей политической философии, – не подстерегает ли нас для многих весьма неожиданное пересечение вот с этим ценным содержанием анархизма?

СКАЖУ ТЕПЕРЬ, какой был конкретный повод для вынесения этой темы на наш политклуб. Поводом оказалась подготовка проекта нового Устава для реально действующих организаций КПСС. Решение о подготовке такого проекта у нас было принято почти год назад, – на расширенном Пленуме Оргкомитета Большевистской платформы в КПСС в июле 1993г. Срок подготовки проекта был назначен – осень 1993г., практически он появился в начале апреля. Но, тем не менее, появился, и это уже неплохо. Текст запланирован к публикации в «Светоче» – в первом же номере, с которого нам удастся возобновить выпуск газеты. Так что собственно обсуждение проекта у нас, я полагаю, впереди, – поскольку до сих пор у людей на руках считанные экземпляры, и большинство товарищей с материалом попросту не знакомы. Но уже и после первого ознакомления оказалось, что на довольно большую часть коммунистов проект производит некое своеобразно эпатирующее впечатление. Поэтому давайте считать, что сегодня у нас происходит как бы предварительная авторская защита проекта, – я как автор попытаюсь объяснить, почему он получился именно такой и почему я буду продолжать настаивать на этом его непривычном и необычном облике.

С моей стороны при подготовке проекта были приложены все старания, чтобы в Уставе отразить, осмыслить и конструктивно переработать наш горький опыт последних и лет, и нескольких десятилетий. Это, прежде всего, превращение партии даже не то что в бюрократическую структуру, а если вспомнить ленинское определение нашего государства как «рабоче-крестьянского с бюрократическим извращением», то партия сделалась как раз своего рода символом и средоточием этого «бюрократического извращения». Это отрыв партии от народа и партийной верхушки – от партийных масс, полная непроходимость по партийным каналам критики и вообще каких-либо разумных сигналов обратной связи снизу вверх, – что, собственно, и обусловило перерождение партийного руководства, вплоть до прямой общенациональной измены, причём, измены, беспрецедентной в истории по своим масштабам. Это, наконец, синдром какого-то, – простите за резкое слово, – безмозглого, абсолютно безмысленного конформизма среди рядовых коммунистов, когда люди, мало сказать, ждут указаний сверху, но они попросту неспособны шагу ступить без этих указаний, они без них впадают в какой-то анабиоз; причём, что самое отвратительное, при этом совершенно теряется способность воспринимать разумную аргументацию, и люди, в массовом порядке, однозначно и безвариантно, отдают предпочтение не тому, кто к ним обращается на языке разума, чести, долга, а словно в известном циничном афоризме Гитлера, – тому, кто наглее, кто лучше умеет изобразить из себя большое начальство. Какую бы чушь он при этом ни городил.

Собственно, поэтому партия и развалилась так безвольно вслед за предательством верхушки, – из-за того, что в партийных массах оказались начисто вытравлены малейшие навыки к какой-либо разумной самоорганизации. Ну ладно, «слиняли» обкомы, горкомы, райкомы, – но первички, им-то что мешало устоять? Ведь их, если разобраться как следует, с самого начала никто не запрещал, их даже Конституционный суд признал впоследствии существующими на законных основаниях. Вы только вдумайтесь: их даже не сочли нужным запрещать, потому что не сомневались, – без райкомов они сами по себе впадут в оцепенение. На протяжении 1992г. при различных контактах с коммунистами мне лично сколько раз приходилось выслушивать самые анекдотические вопросы, причём подчас от людей с огромным партийным стажем: скажите, в какой партии мы теперь состоим? Нас пришли и записали в РКРП (или в СПТ, или ещё куда-то), где нам теперь себя считать?

А ведь это партия, претендовавшая быть авангардом общества, авангардом наиболее революционного в этом обществе класса, как всегда считалось. Что же это за авангард такой, если любой может придти, переписать их, как баранов, в другую партию, а они будут у меня, у номинально беспартийного человека, спрашивать, в какой партии им себя числить? Что же удивляться, что при таком, с позволения сказать, авангарде и класс превратился в одну из опор оккупационного режима?

И на верхних этажах партийной иерархии было ничуть не лучше. Хорошо, оказался предателем генсек, но ЦК почему оцепенел? Что же, там из 412 человек никто не знал, что по Уставу распустить Центральный Комитет может только съезд партии? Начало января 1992г., пришли Суслин и Хабарова, три часа уговаривали члена ЦК КПСС А. Пригарина, что надо хотя бы попытаться созвать Пленум Центрального Комитета. И ещё пять месяцев прошло, прежде чем Пленум действительно собрался.

Короче говоря; мы, Большевистская платформа в КПСС, твёрдо знаем, что Коммунистическая партия есть несущая конструкция социалистического общественного строя, что социализм не может быть без неё возрождён и что по возрождении социализма она законно займёт в обновлённом обществе подобающее ей место. И поведёт народ, вот именно, в коммунистическое будущее. Мы действуем в соответствии с этими нашими установками. Мы даже против того, чтобы менять название партии, данное ей И. В. Сталиным, – Коммунистическая партия Советского Союза. Оно сегодня, как никогда, актуально.

Но мы так же твёрдо знаем и другое: то, что было в партии, в ней, с ней и вокруг неё на протяжении последних десятков лет, всё это должно быть навсегда и бесповоротно исключено. И следует со всей откровенностью сказать: нам не только не надо таких верхов, которые были, но нам в значительной мере не надо и таких низов. Правильно сказал на нашем прошлогоднем июльском Пленуме И. А. Сапожников, что нельзя во всём винить одну верхушку и что предательство в партии носило массовый характер. Да, в КПСС среди рядовых коммунистов были и есть настоящие партийцы, мы их видим и у себя в организации: это люди, которые в сложнейших условиях, один на один с невиданной бедой, показали способность самостоятельно анализировать ситуацию и принимать решение в соответствии со своим партийным долгом. Но, к сожалению, это практически единицы. Несравнимо больше было, да и есть, таких, над которыми любой лощёный аппаратный краснобай легко приобретает власть гораздо большую, чем разум и долг. И этим они во все времена – может быть, и сами того не желая, но создавали для предательства ту питательную среду, без которой и вне которой оно не могло бы совершаться.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, главное, что мне представлялось необходимым заложить в первую очередь в проект Устава, – это принцип максимальной САМООРГАНИЗАЦИИ НИЗОВЫХ ПАРТИЙНЫХ МАСС. Да, конечно, у партии должны быть и мощные верхние структуры. Но есть два разных вида этой верховной мощи – мощь, направленная на благо общего дела, и мощь, направленная ему во вред. Кто скажет, что не были мощными оргструктуры брежневеко-горбачёвской КПСС? Да они сверхмощными были. Но почему-то – в основном против собственного народа. Они его виртуозно подвели к тому, что среди бела дня отняли у него всё, что он имел, как народ, – и при этом никому не дали и пикнуть. Вот такого оргмогущества нам, опять-таки, не нужно. Организационное могущество обновлённой партии явно должно быть какого-то иного рода.

Теперь поговорим о принципе низовой массовой самоорганизации.

Кто читал проект Устава и пояснительную записку к нему, тот видел, что партия по этому Уставу снизу доверху «монтируется», главным образом, из первичек и из их волеизъявления. Устранено делегирование с конференции на конференцию, региональная конференция никого никуда не делегирует, она только избирает исполнительный орган соответствующего регионального уровня. Делегирование на все региональные форумы, вплоть до всесоюзного – до съезда партии, производится каждый раз «по новой» и только от первичек. Первичкам предоставлено право объединяться между собой в блоки, независимо от территории, по признаку выдвижения одного и того же делегата, скажем, на партийный съезд.

В случае какого бы то ни было давления на партию, откуда бы оно ни исходило и какой бы характер ни носило, партия естественно «демонтируется», опять-таки, на первички. Почему-то мы решили, что нас никогда уже теперь не постигнет ничего подобного августу – ноябрю 1991г. Но даже в самом оптимистичном случае, даже если мы находимся не в состоянии рецессии общественно-экономической формации (как считают все наши компартии), а в состоянии национально-освободительной войны (как считает Большевистская платформа), то ведь и войны могут длиться бог знает сколько. Была же во Франции Столетняя война, в Германии – Тридцатилетняя. Так что мы вполне ещё можем попасть ой в какой переплёт. И надо гарантировать себя от того, чтобы не получилось опять, как с КПСС: оргструктуры самоликвидировались, и внизу оказалась, на поверку, какая-то, извините меня, биомасса, – аморфная и абсолютно недееспособная. Низовая ячейка партии по своей насыщенности правами и по многообразию своих функций должна быть такой, чтобы из неё одной «в случае чего» вся партия могла возродиться.

НО, КРОМЕ заботы о том, чтобы партия была практически неуничтожима, здесь есть и другой, более глубокий аспект. У нас идёт давняя полемика с анархо-синдикалистскими тенденциями в программах параллельных нам партий и движений, а эти анархо-синдикалистские тенденции фокусируются, в общем, в идее самоуправляемой производственной единицы, самоуправляемого трудового коллектива. И мы в этой полемике приобрели репутацию убеждённых централистов. Но нельзя не видеть, что предлагаемый проект партийного Устава, он – на первый взгляд, парадоксальным образом, – гораздо более созвучен именно идее самоуправляемой низовой ячейки, чем вот той картине всепроникающего, а подчас и всеподавляющего централизма, к которой мы привыкли, в том числе и в партии.

Чтобы не пугать своих соратников по Большевистской платформе, я кажу сразу, что никаких оснований менять наши взгляды относительно недопустимости таких вещей, как полная или хотя бы частичная собственность трудовых коллективов на средства производства и их право распоряжаться продукцией данного производственного звена, – никаких оснований для изменения здесь наших взглядов как не было, так и нет. Мы стояли и стоим за восстановление единого народнохозяйственного комплекса, а в едином народнохозяйственном комплексе, или во всенародном синдикате, как его Ленин называл, никаких самоуправляемых хозяйствующих единиц быть не может, как их и во всём мире нет в транснациональных корпорациях, во многоотраслевых концернах и т. д.

И тем не менее, вот эта идея какого-то самоуправляемого, самоорганизующегося низового звена общественной жизни, она в высшей степени притягательна для большого круга людей, она вновь и вновь овладевает умами, и тут нельзя поставить точку просто на том, чтобы развенчать эту идею в её производственном варианте, указать на её несовместимость с современным производством как таковым. А не может тут быть решение проблемы такое, что не надо отождествлять непосредственно производственную структуру со структурой вот этой низовой коллективной самоуправляемости? Оставим производственную структуру, как говорится, в покое, а где-то рядом с ней, параллельно ей, дополняя её и очеловечивая, может существовать самоуправленческое начало; это может быть тот же самый коллектив, только в другом своём облике, в другой своей ипостаси, – скажем, как партийная организация. И в самом деле, почему партия не может быть вот этой искомой формой самоорганизации людей снизу, о которой многие сегодня столько говорят? Чем был I Интернационал, как не Международным товариществом рабочих, т. е. формой их первичной самоорганизации? Кстати, я хочу обратить ваше внимание, что здесь у нас речь идёт не о том положении вещей, которое мы имеем сегодня, когда производственная жизнь насильственно «деполитизирована», а о том положении вещей, которое возникнет, когда власть вернётся в руки трудящихся.

Наверное, это и есть наилучшее состояние государственного и общественного организма, когда в нём имеется и мощный центр, и в то же время активные, самостоятельные и самодеятельные низы. И когда найдена такая форма общественного жизнеустроения, которая гармонично в себе оба эти полюса сочетает.

И вот, несмотря на весь тот драматический, трагический и, к сожалению, даже трагикомический опыт, который мы в этом отношении имели, несмотря на бесконечные запугивания жупелом «тоталитаризма», я думаю, мы всё-таки должны суметь над этим всем подняться, должны суметь доказать и показать, что правильно понятая коммунистическая, пролетарская партийность по своему объективному предназначению как раз и есть будущий костяк такой организации общества, которая даст, наконец, полный простор самоуправленческой активности, самоуправленческой энергии масс. Именно на становом хребте Коммунистической партии, – по моему твёрдому убеждению, – можно нарастить такую общественную систему, которая каждому позволит почувствовать, что он в государстве что-то значит, и даст человеку средства и возможность реально выразить эту свою значимость.

ВЕРНЁМСЯ теперь к разговору о ценных сторонах анархизма.

Если мы согласимся, что наша приверженность партии – это не простая ностальгия; что у Коммунистической партии – огромная историческая и даже всемирноисторическая перспектива; что партия – и именно она, и только она – в будущем призвана стать костяком, каркасом системы коммунистического общественного самоуправления; что партия нужна не просто сегодня и не только для решения сегодняшних задач, а это одна из кардинальнейших проблем будущего устройства нашего общества, – если мы со всем этим согласимся, то нам надо научиться не пугаться и не шарахаться, если в партийном строительстве начнут появляться такие мотивы, которые прежде нам казались, а многим и до сих пор кажутся, совершенно с обликом и с образом партии несовместимыми. И не нужно также удивляться конструктивной перекличке с такими идейно-политическими течениями и учениями, о которых обычно однозначно считалось, что это наши антиподы.

С этой точки зрения, что такое анархизм?

Самое ценное, непреходящее в анархизме – это мечта (потому что в целом это осталось на уровне мечты) о том, чтобы людское сообщество управлялось не путём подавления одних личностей другими, не через приказ и указ, а исключительно через достижение полного и безусловного взаимного согласия между людьми.

Вот как описывает это один из столпов отечественного и мирового анархизма П. А. Кропоткин:

«…как только мне пришлось выполнять ответственные предприятия и входить для этого в сношения с людьми, причём каждая ошибка имела бы очень серьёзные последствия, я понял разницу между ДЕЙСТВИЕМ НА ПРИНЦИПАХ ДИСЦИПЛИНЫ ИЛИ ЖЕ НА НАЧАЛАХ ВЗАИМНОГО ПОНИМАНИЯ. Дисциплина хороша на военных парадах, но ничего не стоит в действительной жизни, там, где результат может быть достигнут лишь сильным напряжением воли всех, направленной к общей цели».

«На множестве примеров я видел всю разницу между НАЧАЛЬНИЧЕСКИМ ОТНОШЕНИЕМ К ДЕЛУ И “МИРСКИМ”, ОБЩЕСТВЕННЫМ и видел результаты обоих этих отношений. И я на деле приучался самой жизнью к этому “мирскому” отношению и видел, как такое отношение ведёт к успеху».

«…в серьёзных делах командованием и дисциплиной немногого достигнешь. Люди личного почина нужны везде; но раз толчок дан, дело, в особенности у нас в России, должно выполняться не на военный лад, а, скорее, МИРСКИМ ПОРЯДКОМ, ПУТЁМ ОБЩЕГО СОГЛАСИЯ. Хорошо было бы, если бы все господа, строящие планы государственной дисциплины, прежде чем расписывать свои утопии, прошли бы школу действительной жизни. Тогда меньше было бы проектов постройки будущего общества по военному, пирамидальному образцу». ^[1]

Анархисты, к сожалению, в массовом сознании получили известность не благодаря вот этим ценным, глубоким и серьёзным сторонам своего учения, а благодаря своей борьбе с государством, благодаря своим требованиям «полнейшего разрушения» всякого государства, – как это формулировал другой крупнейший теоретик анархизма, М. А. Бакунин. Причём, «полнейшее разрушение» государства возводилось в основное дело, в главную задачу социальной революции. ^[2]

Но анархисты в государстве видели оплот управления посредством приказа и команды, в конечном итоге – посредством насилия. Они и мысли не допускали о возможности возникновения такой государственной, политической конструкции, где было бы выполнено их основное, заветное требование: личному почину, – как говорил П. А. Кропоткин, – был бы предоставлен полнейший простор. ^[3] Воплощение своего идеала они видели в развитии общественного самоуправления как раз по производственной линии, а не по государственно-политической.

«Это общество, – писал Кропоткин, – будет состоять… из промышленных федераций для всякого рода производства… и из потребительских общин, которые займутся всем касающимся, с одной стороны, устройства жилищ и санитарных улучшений, а с другой – снабжением продуктами питания, одеждой и т. п.

Возникнут также федерации общин между собою и потребительных общин с производственными союзами. И наконец, возникнут ещё более широкие союзы, покрывающие всю страну или несколько стран… Ни в каком правительстве не будет тогда представляться надобности, так как во всех случаях… его заменит вполне свободное соглашение…»^[4]

Мы эту анархистскую, а затем анархо-синдикалистскую утопию уже обсуждали и не будем к этому возвращаться. У этих взглядов – может быть, не в такой радикальной форме, – и сегодня достаточно сторонников, в том числе в рядах наших новообразованных партий. Что тут можно ещё людям сказать, – разве посоветовать ещё и ещё раз задуматься, почему всё-таки В. И. Ленин считал, что «всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство, или их права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти» явилось бы «величайшим искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма». ^[5]

Между тем, в понимании конечных-то целей современной социальной революции у коммунистов с анархистами, можно сказать, никаких расхождений никогда и не было. Действительно, должно возникнуть общество, полностью ориентированное на развитие конкретной человеческой личности, – а не на перманентное принесение её в жертву каким-то чуждым ей интересам. Вся разница состоит в том, что анархисты требовали для этого разрушить государство, марксисты же считали, – а в нашем лице и сегодня считают, – что этого идеала можно и должно достичь не через разрушение государства, а через его развитие и через создание ориентированных, вот именно, на живую человеческую личность государственных – или, если хотите, уже каких-то «сверхгосударственных» структур.

И Маркс, ещё в одном из ранних своих сочинений, в работе «К критике гегелевской философии права», вместо требования уничтожения всякой государственности, формулирует требование «такого государственного строя, который заключает в себе самом, в качестве определяющего начала и принципа, способность прогрессировать вместе с развитием сознания, ПРОГРЕССИРОВАТЬ ВМЕСТЕ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. Но это возможно только при условии, ЕСЛИ “ЧЕЛОВЕК” СТАЛ ПРИНЦИПОМ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ ».

«…необходимо, чтобы движение государственного строя, его прогрессивное движение стало принципом государственного строя, следовательно, чтобы принципом государственного строя стад действительный носитель государственного строя – народ. САМЫЙ ПРОГРЕСС И ЕСТЬ ТОГДА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ /курсив мой. – Т. Х. /». ^[6]

А вот как – гораздо слабее – выражает эту же мысль Кропоткин: «…это общество отнюдь не будет закристаллизовано в какую-нибудь неподвижную форму: оно будет, напротив, беспрерывно изменять свой вид, потому что оно живой, развивающийся организм». ^[7] Т. е., саморазвитие общества мыслится за счёт его бесформенности, тогда как Маркс прекрасно понимает, что и саморазвитию тоже нужна своя особая форма.

ИТАК, моей целью было попытаться если не доказать, то по крайней мере развёрнуто объяснить, что «анархо-синдикалистский», – условно, конечно, говоря, – в высшей степени нетрадиционный для КПСС характер предлагаемого проекта Устава – это дело далеко не случайное, здесь зарыта крупная теоретико-философская «собака», причём не одна.

Мы договорились, как будто, что партия останется несущей конструкцией будущего государственного устройства. А вот какое будет само это устройство, – неплохо было бы почаще заглядывать хотя бы в того же Маркса. И будет оно таким, чтобы заключало в себе, в качестве определяющего начала и принципа, способность прогрессировать вместе с действительным человеком, вместе с развитием конкретной человеческой личности. Значит, и партия должна, по своему внутреннему строению, органически нести в себе эту нацеленность на обеспечение свободного и разумного личностного развития человека из толпы, человека из народа. Вот тогда только и получится, что свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех. Ведь это не просто красивые слова, чтобы это обеспечить в жизни, за этим должны стоять определённые общественные структуры, причём структуры очень совершенные, тонкие, сложные, «хитрые». И надо уже сегодня над ними думать, иначе всё это останется на бумаге, все эти благие порывы, а в жизни будет всё то же всем осточертевшее «бюрократическое извращение».

Поэтому, коль скоро уж нацелились на «свободное развитие каждого», то зачем удивляться, если появляется перекличка с такими течениями, которые до нас и без нас были всеми своими фибрами нацелены на то же самое. Не исключена возможность, что при этом мы и самим этим течениям поможем, освободим их от неверных, тупиковых подходов.

Чтобы заставить мощную политическую структуру следовать за развитием действительного человека, надо особое внимание обратить на её низовые ячейки, придать им большое число степеней свободы, ибо личность – она в самом низу структуры, а не наверху; если она в низовой ячейке придавлена, закрепощена, этого дальше уже не поправишь, так и останется – вверху всесильные на вид структуры, которые ещё непонятно как сориентированы, внизу пассивная, манипулируемая биомасса. Вот отсюда тот, так сказать, «культ первички», которым пронизан проект Устава.

СЕГОДНЯ у нас много можно слышать разговоров о том, что вот, мол, надо как можно полнее возродить традиционные русские, российские формы общественного жизнеустройства. И вспоминают думы, земские соборы и т. д., причём безбожно всё это идеализируя. Некоторые, правда, говорят, что Советы не чужеродны российской государственно-устроительной традиции, что это естественное выражение типично российского коллективизма, общинности, соборности и т. п. Но уж никто не догадается сказать, что вряд ли можно назвать другую институциональную форму, которая до такой степени была бы пронизана «русским духом», как пролетарская, большевистская партийность.

Сейчас у нас перечитали или прочитали народников, всем очень понравилось, что, оказывается, наше сельское самоуправление во все времена являло собой систему НЕПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЙ, ИЛИ КОНСЕНСУАЛЬНОЙ ДЕМОКРАТИИ.

«На наших сельских собраниях, – пишет С. М. Степняк-Кравчинский, – голосование неведомо, разногласия никогда не разрешаются большинством голосов. Всякий вопрос должен быть улажен единодушно».

«Мир не навязывает меньшинству решений, с которыми оно не может согласиться. Каждый должен идти на уступки ради общего блага, ради спокойствия и благополучия общины. Большинство слишком благородно, чтобы воспользоваться своим численным превосходством».

«Мир в Центральной России (в Южной России – громада) представляет крестьянскую концепцию верховной власти. …Мир может быть созван самым бедным членом общины в любое время и в любом месте в пределах села». ^[8]

Спрашивается, чего же лучше, ведь это же прекрасно? Вот бы такую «концепцию верховной власти» да на всё общество распространить! И между прочим, ничего неосуществимого в этом нет. Давайте вспомним, что по идее, по своим первоисходным принципам Коммунистическая партия должна править посредством собственного примера. А ведь это типичнейший принцип консенсуальной демократии. Тот, кто правит, объясняет, что и почему в данной ситуации надо делать, и сам начинает это делать. Места для голосования в этой системе нет, консенсус получается сам собой, потому что людям психологически свойственно делать то, что делает руководитель. Это свойство надо правильно использовать, только и всего. Люди делают то, что делает вожак. Именно то, что он ДЕЛАЕТ, а не то, что он говорит.

Стало быть, потенциально мы уже располагаем структурой, которая нас может повести ко всеобщему торжеству исконно российского идеала демократии, построенной на единодушном решении вопросов, на неподавлении меньшинства и вообще никого, даже одиночки. Поэтому, если бы наши патриоты, так называемые, не были на поверку самыми обыкновенными буржуазными либералами, они бы не брыкались против большевизма, а понимали: большевизм привился в России потому, что под всеми наслоениями и извращениями, внутренне он отвечал самым глубинным, корневым народным концепциям и власти, и управления, и многого другого; и потому же он в России неискореним.

Хочу ещё раз выразить свою убеждённость, что принятие такого Устава, по которому партия слагается из первичек и разлагается на первички, основательно продвинуло бы нас вперёд. Каким бы «бакунинско-кропоткинским» по своему духу такой Устав ни казался, с первого взгляда. Но, впрочем, окончательное решение за вами.

^[1] П. А. Кропоткин. Записки революционера. «Московский рабочий», 1988, стр. 218. Курсив мой. – Т. Х.

^[2] См. М. А. Бакунин. Философия, социология, политика. М., изд-во «Правда», 1989, стр. 145, 140.

^[3] П. А. Кропоткин, ук. соч., стр. 389.

^[4] Там же, стр. 389-390.

^[5] В. И. Ленин. ПСС, т. 36, стр. 481.

^[6] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 240 /курсив мой. – Т. Х. /, 284.

^[7] П. А. Кропоткин, ук. соч., стр. 389-390.

^[8] С. М. Степняк-Кравчинский. Россия под властью царей. «Мысль», М., 1965, стр. 33, 38.

Опубл. : информбюллетень «Светоч» №24, август 1994г. /спецвыпуск/.

Короткая ссылка на этот материал: http: //cccp-kpss. su/242
Этот материал на cccp-kpss. narod. ru