Глава 27-я.

Мое пребывание в больнице не могло быть долговременным, и надо было что-либо предпринять, чтобы вырваться на свободу и уехать в Финляндию Несмотря на отвратительные условия, больница имела много преимуществ перед тюрьмой Чеки. Во-первых, можно было наладить бесконтрольную связь с консульством. Во-вторых, если бы мне было разрешено свидание с кем-либо из моихземляков, то здесь в больнице эти свидания обставлялись с меньшей строгостью, чем в тюрьме Чеки. Я был уверен. что в один из ближайших дней я получу свидание, так как консульство уже знало, хотя и нелегально, о моей голодовке и о приговоре. Но мне хотелось еще раз дать знать о себе моим друзьям и сообщить, что я нахожусь в больнице Гааза. Но не позондировав почву, как следует, было рискованно обращаться к помощи низшего персонала больницы, хотя я уже успел получить от одной из сиделок предложение услуг.

Под предлогом желания выписать деньги от моих друзей для покупки продуктов, я спросил Клейна, как я мог бы передать моим друзьям просьбу о присылке денег. Клейн немного подумал, усмехнулся и сказал: Кому другому это можно было бы сделать в „два счета. ” Написал открытку, и дело с концом. Но с вами этот номер, пожалуй, не пройдет, так как вы числитесь за Чекой, и с вами можно нажить беды. Вы ведь не по суду, а административно сосланный — это даже хуже, чем быть смертником — по суду. Надо Яшку спросить. Только Яшка может устроить, — больше никто. "

— „А кто такой этот Яшка? "

„Яшка — это известный бандит и налетчик. Весьма уважаемая здесь личность. Имеет 12 судимостей и в данный момент ему уже третий раз эаменен смертный приговор 10-ю годами строгой изоляции Скоро. вероятно, выйдет опять на свободу, так как он уже почти год, как сидит в тюрьме. Это мой приятель, — я с ним вместе в,, Крестах" сидел и в тюремной мастерской работал. Он теперь здесь, так как представлен на освидетельствование медицинской комиссией для досрочного освобождения, как „больной неврастенией с дегенеративными признаками. " Хохохо! Это вам не ваша гнилая Европа. Здесь, брат, совсем другой взгляд на преступление. Вот, попомните мое слово, что Яшка месяца через два уже будет на свободе, а месяца через четыре, после нескольких налетов, опять сядет. Вот это и есть пролетарская идеология. Если хотите, я вас познакомлю с ним. У него и здесь, и всюду в тюрьмах, надежные я вернейшие связи. Он вам мигом устроит сообщение, с кем угодно.

Я был новичком в тюремном уголовном быту и потому спросил Клейна. —, Но можно ли положиться на этого Яшку? Вы ведь сами говорите, что он вор, бандит и убийца. "

— „Вот и видно, что вы новичок в тюремном быту. Нельзя полагаться только на шпану, и на нашего брата интеллигента. Шпана вас продаст за пачку табаку, а среди интеллигенции всегда можно нарваться на предателя, так как Чека и тюремная администрация вербуют среди заключенных интеллигентов, так называемых „сексотов" или „лягавых", т. е. шпионов-осведомителей Чеки. „Свой, " это на тюремном жаргоне значит квалифицированный преступник, — никогда не выдаст. У них есть своего рода тюремная этика. Одним словом, когда захотите воспользоваться услугами уважаемого Яшки, то скажите мне, и я вам все устрою. Яшка ко мне благоволит во-первых потому, что людям этого сорта всегда импонирует физическая сила. Во-вторых, я устроил Яшку в тюремную мастерскую на работу, и он, благодаря мне, там ни черта не делал. В-третьих, гм, как бы вам сказать, — я богема, по моим привычкам, и анархист по моим убеждениям, и люди Яшкиного круга это чувствуют и симпатизируют мне. Вот смотрите, что сегодня получил", —и с этими словами Клейн показал мне, с лукавой и хитрой улыбкой, маленький пакетик, вроде тех, в каких продают в аптеках порошки.

— „Что это такое? " —спросил я.

„А это, уважаемый, не больше и не меньше, как 10 грамм „Коко", или по вашему, по-европейски—кокаин. С 19го года я пристрастился к этому зелью, но не злоупотребляю, а так, понемножку, наслаждаюсь раза два в неделю. Впрочем, иногда даю толчок мозгам подряд дней 10, — сколько хватит. Вы не бойтесь, я как нанюхаюсь, становлюсь невероятно болтлив, но совершенно безобиден. Люблю о политике разговаривать. Жалко, что вы не нюхаете, я люблю в компании нюхать, в особенности с людьми моего круга. Какие мысли приходят. Как все ясно, логично. Вот Антимоний тоже любитель, и Клейн кивнул головой на лежавшего в углу камеры чахоточного фармацевта, который охая и кряхтя встал как раз в это время с кровати и, натянув халат, вернее какие-то лохмотья, направился в коридор. В нашу камеру заходили от времени до времени больные из других камер. Почти все были босиком, ужасающе грязные, и халаты у всех были рваные в пятнах, часто без одного рукава или с оторванными полами. Впоследствии я узнал, что больные всегда отрывают от халатов куски материи и делают из неё туфли, так как при отправке обратно из больницы в тюрьму, многим нечего надеть на ноги.

Поздно вечером я отправился с помощью того же Клейна в больничную уборную. То, что я увидел там, не поддается никакому описанию. Довольно большая комната, около 35 кв. метров тускло освещалась электрической лампочкой. Вдоль одной из стен 7 или 8 сидений до такой степени загаженных, что мало-мальски брезгливому человеку нечего и думать воспользоваться одним из них. Весь пол залит мочой и от аммиачных испарений трудно дышать. Тут же прямо на полу слабые больные отправляют все свои естественные нужды. Вдоль стены противоположной сиденьям большой медный бак, покрытый зеленым налетом, с рукомойниками. Раковина под рукомойниками почти на одну треть наполнена кровью, мокротой и даже экскрементами. Сиделки выполаскивают в этой раковине ночные горшки от слабых больных. Как раз когда мы вошли в уборную, я обратил внимание на небольшую группу людей, стоявших в углу. Двое были на костылях, по-видимому, цинготные больные, а третий, которого они или прикрывали собой или давали какой-то совет, был мальчик лет 17ти с очень миловидным лицом. Вглядевшись, я раскаялся в своей любознательности. По-видимому юноша был болен какой-то венерической болезнью и растравлял горящей папиросой язвы... Позже я узнал, что заключенные в особенности, шпана,, не останавливаются ни перед чем, лишь бы вызвать какую-нибудь болезнь или затянуть лечение. Пьют крепкий настой махорки, загоняют под кожу грязные иголки, растравляют раны горящей папиросой и т. п.

Благодаря любезности одной из сестер, я получил возможность пользоваться уборной медицинского персонала. Это надо было проделывать очень осторожно, так как малейшая привилегия, оказанная буржую, замечалась больными и влекла за собой целый ряд явных и тайных доносов в Чеку на врачей, на администрацию и даже на чекистов, откомандированных для службы в больничном надзоре.

Некоторые врачи и сестры относились ко всем больным с одинаковым вниманием, не делая разницы между буржуазным и пролетарским происхождением. Положение интеллигентных больных было во много раз хуже, чем остальной массы заключенных. Но между административными заключенными и осужденными по приговору суда была громадная разница в правах. Несмотря даже на буржуазное происхождение, осужденные по приговорам судов все же имели право на досрочное освобождение по представлению тюремной администрации или по болезни. Административные заключенные лишены были всяких прав и не могли даже подавать прошения в высший совет народных комиссаров о помиловании.

Чем больше я вникал в мое положение, тем мне было яснее, что у меня нет никаких шансов выйти на свободу живым. Даже самое энергичное заступничество финляндского правительства, могло встретить непреодолимое препятствие в лице всесильной Чеки, которая фактически является государством в государстве, и перед ней склоняется власть даже народных комиссаров.

Я уже три дня, как находился в больнице Гааэа и философ Клейн оказался прав: я начал „обживаться", и приспосабливаться к местным порядкам. При помощи взятых в долг у Клейна денег и благодаря различным комбинациям, я получил возможность по вечерам пользоваться ванной.

Ванная была далеко не первой новизны и чистоты, но все-таки это было лучше, чем мыться в уборной.

Все мои три сожителя почти беспрерывно,, наслаждались", т. е. нюхали кокаин, который они добывали через Яшку и через вора рецидивиста, по прозвищу „Слон". Он лежал в соседней камере. Поэтому в нашей камере все время шла бессвязная на оживленная болтовня, причем говорили все три сразу. Клейн все больше распространялся о политике или об искусстве, и всегда говорил очень толково, красиво и логично. Антимоний рассказывал о семье или писал бесконечные письма и прошения, причем каждую фразу говорил громко. Рабочий Кротов,. больной цингой, всегда говорил на религиозные темы или громко молился.

Врач заходил к нам один раз в день и по несколько раз в день приходила дежурная сестра милосердия. Положение больничных врачей и сестер милосердия в советской России невероятно плохое. В нашей тюремной больнице на каждый этаж полагалось по 3 сестры. они обязаны ежедневно быть в больнице с 8-ми часов утра и до 6-ти часов вечера. Кроме того, каждая сестра несет суточное дежурство через каждые два дня. Жалованье сестры 26 рублей в месяц, из которых около 6 рублей вычитывают ежемесячно на разные обязательные взносы: в профессиональный союз, на различные благотворительные учреждения, на жертв буржуазного террора в Европе, на организацию демонстраций и т. д., и т. п.

Сестры живут в крайне тяжелых жилищных условиях, так как из-за отсутствия средств они вынуждены селиться в неремонтируемых домах на окраинах города. они даже лишены возможности изменить свою профессию, так как по законодательству советской социалистической республики лица всех профессий зарегистрированы на так называемой бирже труда и в профессиональном бюро. Никто, ни одно предприятие, не возьмет себе служащего без санкции этих учреждений. Все граждане Советской России, без исключения, обязаны иметь так называемую трудовую книжку, в которой, в числе многих других сведений, значится профессиявладельца книжки, и сообразно с профессией тот разряд, по которому полагается производить данному лицу жалование. Каждая профессия имеет 17 разрядов и в медицинской профессии сестры милосердия занимают один из самых низших разрядов Больничная сиделка получает 18 рублей в месяц. (2 рубля=$1). Палатный ординатор врач,. получает за погашением обязательных вычетов 42 рубля в месяц. В то же время тюремный надзиратель, обязанный нести суточное дежурство на каждые третьи сутки, и двое суток совершенно свободный, получает 50 рублей в месяц и выше, в зависимости от того класса, в каком он находится. Больше всего труда приходится на долю сестер милосердия и врачей, так как, несмотря на полуголодное существование, несмотря на отвратительные технические условия работы и на чрезвычайно пестрый и беспокойный контингент больных, и врачи, и сестры работают с полным сознанием своего святого долга. Среди больных уголовников масса дегенератов, почти без исключения, наркоманов. Многие из них проявляют самые невероятные капризы, симулируют припадки, держат себя с медицинским персоналом и даже с надзором крайне нагло и дерзко, и, несмотря на это я ни разу за все время моего нахождения в больнице не замечал чтобы врачи или сестры потеряли хоть на момент, самообладание и изменили свое мягкое отношение к больным. Я не видел ни врачей, ни сестер советской школы, но мне кажется, что для такой выдержки и для такого чувства долга требуется много больше, чем наспех нахватанных профессиональных знаниях в школах, проникнутых „пролетарской идеологией.

Наблюдая более чем свободное обращение заключенных больных с надзирателями, чего мне не приходилось видеть в тюрьме Чеки, я часто задавал себе вопрос, почему из больницы Гааэа не бывает побегов.

При тех больших возможностях, которыми располагают заключенные уголовники, благодаря их ловкости, обширным связям и терроризированию надзора, мне всегда казалось, что они без всякоготруда могли бы получить „с воли” все необходимые приспособления для побега. Но, присмотревшись внимательнее к окружающему, и из разговоров с некоторыми наиболее видными и искусными представителями уголовного мира, я понял, что это во первых, все таки далеко не так просто. а. во вторых, бежать из больницы нет смысла. Как ни как, но надзиратель прохаживается от времени до времени по коридору и двери камер открыты настежь. Окна забраны частыми толстыми железными решетками и с каждой наружной стороны здания круглые сутки ходят по два вооруженных солдата. Один из профессиональных преступников, в разговоре с которым я затронул вопрос о возможности побега, сказал мне: „Никакого расчета нет отсюда сигать. Перво наперво много шпаны сидит тут и фрайеров. („Фрайер" —интеллигент, не профессиональный преступник). Пока все будешь приготавливать — разболтают. Пустой народ Опять же много „своих" подведешь под Чеку. А она, знаешь, церемониться не будет: цапнет „наших", которые тут сидят, да всех и выведет в расход. Нет уж лучше быть за Наркомюстом. (Наркомюст, народный комиссариат юстиции). Все одно нашего брата долго в тюрьме не держат. Коли десять лет имеешь—самое большое два года продержат А хочешь сигать, так сигай из колонии, оттуда по крайности никого не подведешь".

Под словом „колония" мой собеседник подразумевал „колонию для заключенныхъ”. Это особого рода земледельческие колонии, в которые переводятся уголовные преступники по отбытии ими известного срока строгого режима в тюрьме. Преступники, имеющие, например, 10 лет строгой изоляции, обычно попадают в такую колонию в конце первого же года. Разумеется, для такого перевода играет роль личность преступника и его происхождение. Заключенные не пролетарского происхождения и со служебными или экономическими преступлениями рассматриваются, как " социально опасный элемент" и отношение к ним значительно строже. Профессиональные преступники рассматриваются как „социально вредный" элемент, и теоретически считается, чтоони являются наследием капиталистического строя и поэтому с течением времени преступность в Советской России должна исчезнуть. Этот взгляд лег в основу процессуального и уголовного советского законодательства и советской пенитенциарной системы. Не берусь критиковать эту систему, так как я не специалист в этом вопросе, но факты, мне кажется, говорят, как не в пользу этой этой системы, так и не в пользу советского режима. В подтверждение моего мнения я не беру, как пример, тюрем Чеки и находящихся в её же ведении различных концентрационных лагерей, переполненных заключенными. Эти десятки тысяч административных заключенных бросаются в тюрьмы только по подозрению в политической неблагонадежности, основанному часто на таком зыбком фундаменте, как дворянское, или купеческое происхождение, или знакомство с кем либо из иностранцев.

Но, помимо тюрем Чеки, все тюрьмы Советской России совершенно переполнены, и даже так называемый „особый изолятор", или, как его просто называют, „Кресты", где заключенные должны находиться в одиночных камерах, настолько переполнен, что в каждой такой одиночной камере сидит по 4, по 5 уголовных преступников.

Все те профессиональные преступники, с которыми мне пришлось встречаться в больнице Гааза были многократными рецидивистами и выражение: „дать честное пролетарское слово вести трудовую жизнь", часто произносилось моими собеседниками, как в разговорах со мной, так и между собой с циничной иронией. „Честное пролетарское слово" это та формула заявления, которое делает каждый рецидивист при своем досрочном освобождении".

Во взгляде советской власти на преступников и в её отношении к ним проявляются так же, как и во всех советских установлениях те же наивное лицемерие, теоретичность, форма без внутреннего содержания, недобросовестность и фразеология, оторванная от требований жизни.

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒