(ТЕКСТ И КОММЕНТАРИИ)

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПО ВЫСШЕМУ ОБРАЗОВАНИЮ

КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ПОЭМА Т. С. ЭЛИОТА “БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ”

(ТЕКСТ И КОММЕНТАРИИ)

Учебное пособие для студентов гуманитарных факультетов вузов

автор – доктор филологических наук профессор Татаринова Л. Н.

Краснодар 2002

УДК 417. 3 ББК 80. 9 Т 23

Составитель: доктор филологических наук, профессор Татаринова Л. Н.

Печатается по рекомендации Совета филологического факультета Кубанского государственного университета

Данное пособие представляет собой аналитический разбор и комментарии к тексту поэмы крупнейшего англоязычного писателя XX века Т. С. Элиота “Бесплодная земля” (1922). Это произведение является классикой мировой литературы, оно входит в программу обязательного чтения для студентов трех факультетов – филологического, романо-германского и журналистики. В то же время “Бесплодная земля” очень сложна для восприятия и понимания читателя. Цель автора – не только дать сведения о поэме и раскрыть ее подтексты, но и помочь студенту почувствовать красоту и своеобразие поэзии Элиота и полюбить ее.

ISBN 5-93499-003-9

Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы Кубанского государственного университета

ТОМАС СТЕРН ЭЛИОТ (1888 -1965)

Лауреат Нобелевской премии по литературе (1948), крупнейший поэт, Элиот принадлежит сразу двум культурам – английской и американской. Он родился в США в состоятельной и уважаемой семье (дед Элиота был священником). Томас закончил престижный Гарвардский университет и получил степень бакалавра, а затем стал усердно заниматься философией у профессора Сантаяны, знатока восточной мудрости. В 1911 году Элиот отправляется в Париж, где он слушает лекции французского философа, основоположника интуитивизма Анри Бергсона. С этого времени Элиот навсегда остается в Европе. Он защищает диссертацию по философии Ф. Г. Бредли, однако профессиональным философом не становится, придя к выводу, что философские истины не формулируются академическим языком науки, для Элиота это стал язык поэзии.

В 1922 году была издана его поэма “Бесплодная земля”, которая стала классикой литературы XX века.

В конце 20-х годов Элиот вступает в лоно католической церкви, и дальнейший его творческий путь связан с христианской традицией. В 30-40 годы он пишет поэму “Пепельная среда”, навеянную событиями Страстной недели; поэму “Четыре квартета”, являющуюся образцом высокой философской лирики, драму “Убийство в Храме”, посвященную празднику Рождества Христова.

Свое мировоззрение Элиот определил так: роялист в политике, католик в религии, классицист в литературе. Такая четкость позиции (сама по себе, даже вне зависимости от содержания) в XX веке выглядит почти уникальной. В период модернизма, в эпоху распада традиционных ценностей ориентация Элиота выглядит очень самостоятельной и смелой.

Элиот вошел в историю литературыне только как крупнейший поэт, но и как известный критик, теоретик литературы и публицист. Долгое время он редактировалжурнал Крайтерион, который целые десятилетия оставался на Западе влиятельнейшим изданием.

Некоторые статьи Элиота стали не менее знамениты, чем его стихи. Это – небольшая заметка об “Улиссе” Джойса (“Улисс”: порядок и миф”), статья о шекспировском “Гамлете” (“Гамлет и его проблемы”), работа “Назначение поэзии” и программная статья “Традиция и творческая индивидуальность”. В последней Элиот дал свое понимание традиции. В ней он выступил против субъективизма и романтизма, обратив внимание на сверхличные, вечные ценности. По мнению Элиота, собственное “я” не может быть единственным критерием поэзии. Либерализм в искусстве, установка на самовыражение личности обедняют творчество. Абсолютные ценности, внеличностное начало, напротив, обогащают, углубляют эмоцию, спасают ее от обыденности. Отсюда широко известный тезис Элиота – “не поэт, а поэзия”. Поэзия, по Элиоту, не свободное выражение

эмоции, а бегство от эмоции. “Это – не выражение личности, а бегство от личности. Но, конечно, тот, кто наделен личностью и эмоциями, понимает, что означает бегство от них”. Это не значит, что Элиот исключает эмоцию в искусстве, но он считает, что эмоция должна найти себя и выразиться через внешний предметный мир, в результате чего происходит слияние объекта и субъекта.

По словам Элиота, “единственный способ передать эмоции в искусстве – это найти им “объективный коррелят”, иначе говоря, ряд предметов, ситуацию, цепь событий, которые станут формулой этой частной эмоции... ”.

Определяющим началом в поэзии, по Элиоту, является не идея, не слово, а ритм. Ритм является непосредственным выражением эмоции, а также проявлением изначального (бессознательного) и всеобщего.

Согласно Элиоту, поэты всех времен составляют одну единую школу (имеются в виду настоящие поэты). Элиот очень любил Данте, Шекспира, Бодлера и считал их своими современниками. Правда, классиком в подлинном смысле слова признавал одного Вергилия. Под понятием классического искусства Элиот имел в виду “зрелость и универсальность”.

Таковы основные положения элиотовской эстетики. Их необходимо знать, чтобы понять его поэму “Бесплодная земля”.

“БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ” (1922)

(“The Waste Land”)

ВВЕДЕНИЕ

Поэма очень сложна из-за перенасыщенности мифологическими, культурными, религиозными цитациями. Источниками произведения, как отмечал сам автор, послужили в основном две книги – Собрание легенд о Святом Граале Джесси Уэстон и “Золотая ветвь” Фрейзера.

Грааль в древнекельтском эпосе – талисман, присутствиекоторого насыщает людей и поддерживает их энергию. В XIII-XIV веках образ переосмысляется: Св. Граалем стали называть круговую чашу Тайной Вечери Иисуса Христа. Св. Грааль стал религиозным символом. В средние века он стал мотивоммногих рыцарских поэм и романов (чаще всего на поиски Грааля отправлялся рыцарь Парсифаль).

Книга Фрейзера “Золотая ветвь” (“The Golden Bough”) представляет собрание первобытных мифов разных народов. Фрейзер впервые обратил внимание европейцев на сходство сюжетов и мотивов в самых различных верованиях. Многие из них предвосхищают христианские догматы и таинства. Элиот взял у Фрейзера мотив умирания и воскресения бога.

В “Бесплодной земле” сочетаются первобытныеверования,

христианские образы и мотивы и герои древних книг Востока.

Основной образ произведения – Бесплодная земля – является концентрирующим, организующим стержнем поэмы. Это символ бездуховности современной жизни. (В книге Уэстон рассказывается о том, что Король-Рыбак совершил насилие над девой, и за это его земля была проклята и стала бесплодна. Снять проклятие может только Святой Грааль).

По основному эмоциональному настроению поэма Элиота проста и удивительно цельна, но “объективным коррелятом” основного настроения стало очень многое – чуть ли не вся мировая культура. Поэтому для более глубокого ее восприятия необходимо выяснить ее мифологические и литературные подтексты.

ЭПИГРАФЫ

Один из них дает образ умершей (античной) цивилизации, а на более частном уровне – легендарной прорицательницы Кумской Сивиллы, которая вымолила у Аполлона столько лет жизни, сколько песчинок в пригоршне песка, забыв лишь об одном условии – вечной молодости. Так уже в эпиграфе появляется образживого мертвеца – центральный образ поэмы.

Второй эпиграф посвящен другу Элиота известному поэту Эзре Паунду, который помогал готовить поэму к изданию.

" Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse oculis meis vidi in ampulla pendere, et cum illi pueri dicerent:

Σ β ν λ λ α τ ϊ θ έ λ ε ι ѕ; respondebat illa: α π ο θ α υ ε ί υ θ ε λ ω ¹

For Ezra Pound il miglior fabbro

I. THE BURIAL OF THE DEAD

April is the cruellest month, breeding Lilacs out of the dead land, mixing Memory and desire, stirring Dull roots with spring rain. Winter kept us warm, covering Earth in forgetful snow, feeding A little life with dried tubers.

Summer surprised us, coming over the Starnbergersee With a shower of rain; we. stopped in the colonnade, And went on in the sunlight, into the Hofgarten,

And drank coffee, and talked for an hour.

Bin gar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutsch. And when we were children, staying at the arch-duke's, My cousin's, he took me out on a sled, And I was frightened. He said, Marie,

Marie, hold on tight. And down we went,

In the mountains, there you feel free.

I read, much of the night, and go south in the winter.

'Nam Sibyllam quidemCumis ego ipse oculis meis

vidi in ampulla pendere, et cum illi pueri dicerent:

Σ β ν λ λ α τ ϊ θ έ λ ε ι ѕ; respondebat illa: α π ο θ α υ ε ί υ θ ε λ ω ¹

Эзре Паунду

il miglior fabbro.

I. ПОХОРОНЫ МЕРТВЕЦА

Апрель жесточайший месяц, гонит

Фиалки из мертвой земли, тянет

Память к желанью, женит

Дряблые корни свесенним дождём.

Зима нас греет, хоронит

Землю под снегом забвенья – не вянет

Жизнь в сморщенном клубне.

Лето ворвалось внезапно – буянит надШтарнбергер-Зее

Ливнем; мы постояли на колоннаде,

Прогулялись по солнцу до кафе,

Выпили кофе, поболтали чесок.

Bin gar keineRussin, stamm'aus Litauen, echt deutsch.

Мы былидетьми, когда гостили у кузена,

Эрцгерцога – он взял меня кататься насанках,

Я так боялась! Он сказал: Мари,

Мари, держись! И мы покатились... У-ух!

Ах горы! Такая свобода внутри!

По ночам ячитаю, зимой отправляюсь на юг.

___________

¹ А я собственными глазами видел Кумскую Сивиллу, сидящую

в бутылке – и когда мальчишки кричали ей: “Чего ты хочешь,

Сивилла? ”, она отвечала: “Хочу умереть” (лат. и древнегреч. ).

² Мастеру выше, чем я (итал. ).

³ А я и не русская, родилась в Литве, чистокровная немка (нем. ).

What are the roots that clutch, what branches grow Out of this stony rubbish? Son of man, You cannot say, or guess, for you know only A heap of broken images, where the sun beats, And the dead tree gives no shelter, the cricket no relief, And the dry stone no sound of water. Only There is shadow under this red rock, (Come in under the shadow of this red rock), And I will show you something different from either Your shadow at morning striding behind you Or your shadow at evening rising to meet you;

I will show you fear in a handful of dust.

Frisch weht der Wind

Der Heimat zu.

Mein Irisch Kind,

Wo weilest du? You gave me hyacinths first a year ago; 'They called me the hyacinth girl

— Yet when we came back, late, from the Hyacinth garden,

Your arms full, and your hair wet, I could not

Speak, and my eyes failed, I was neither

Living nor dead, and I knew nothing,

Looking into the heart of light, the silence.

Oed' und leer das Meer.

Madame Sosostris, famous clairvoyante, Had a bad cold, nevertheless Is known to be the wisest woman in Europe, With a wicked pack of cards. Here, said she, Is your card, the drowned Phoenician Sailor,

Стиснуты что тут за корни, что тут за стебли

Взрастаютиз битого камня? Сын человеческий,

Не изречешь, не представишь, ибо ты внемлешьлишь

Груде обломков былых изваяний, где солнце отвесно,

Гдене дает мертвое дерево тени, сверчок утешенья,

Камень иссохший журчанья. Тут лишь

Тень этой багровой скалы

(Встань в тень этой багровой скалы! ),

Я покажу тебе нечтоиное,

Нежели тень твоя утром, что за тобоюшагает,

Или тень твоявечером, что встает пред тобою;

Я покажу тебестрах в горсти праха.

Frisch weht derWind

Der Heimat zu

Mein Irisch Kind,

WoWeilest du? ¹

“Год назадгиацинтами украсил меняты впервые; Я звалась гиацинтовой девой”.

– Но после, когдамы покинули СадГиацинта,

Ты в цветахи в росе, я же

Нем был, и очи погасли мои,

Ни жив ни мертв, ничего я не знал,

Глядел в сердце света – молчанье.

Oed' und leer das Мееr².

Ясновидящая мадам Созострис Сильно простужена, однако, несмотря на это

обстоятельство,

В Европе слывет мудрейшейиз женщин

С колодою ведьминских карт. Она говорит:

Вот ваша карта – Утопший Моряк-Финикиец

______________________________________________________

[1]Дует свежий ветер/На Родину, /Моя ирландская малышка, / Где ты ждешь? (нем. ) ² Море безбрежно и пустынно (нем. )

(Those are pearls that were his eyes. Look! )

Here is Belladonna, the Lady of the Rocks,

The lady of situations.

Here is the man with three staves, and here the Wheel,

And here is the one-eyed merchant, and this card,

Which is blank, is something he carries on his back,

Which I am forbidden to see. I do not find

The Hanged Man. Fear death by water.

I see crowds of people, walking round in a ring.

Thank you. If you see dear Mrs. Equitone,

Tell her I bring the horoscope myself:

One must be so careful these days.

Unreal City,

Under the brown tog of a winter dawn,

A crowd flowed over London Bridge, so many.

1 had not thought death had undone so many.

Sighs, short and infrequent, were exhaled,

And each mаn fixed his eyes before his feet.

Flowed up the hill and down King William Street,

To where Saint Mary Woolnoth kept the hours

With a dead sound on the final stroke of nine.

There I saw one I knew, and stopped him crying " Stetson! You who were with me in the ship at Mylae!

That corpse you planted last year in your garden.

Has it begun to sprout? Will it bloom this year? Or has the sudden frost disturbed its bed? Oh keep the Dog far hence, that's friend to men, Or with nails he'll dig it up again! You! hypocrite lecteur! — mon semblable, — mon frere!

(Вотжемчуг очей его! Вот! ),

Вот Белладонна, Владычица Скал,

Примадонна.

Вот Несущий Три Посоха, вотКолесо.

ВотОдноглазый Торговец, а эту карту

Кладу рубашкой, не глядя —

Это его поклажа. Что-то невижу

Повешенного. Бойтесь смерти от воды.

Вижу ятолпы, идущие тихопо кругу...

Благодарю. Увидите миссисЭквитон,

Скажите, гороскопя сама принесу:

В наше время нужно быть осторожным.

Город-Фантом:

В буром тумане зимнего утра

По Лондонскому мосту текли нескончаемыевереницы —

Никогда не думал, чтосмерть унесла уже стольких...

Изредка срывалисьвздохи —

И каждый глядел себепод ноги.

Так и текли, на холми дальше по Кинг-Уильям-стрит,

Где Сент-Мэри-Вулнот мертвой медью

Застыл на девятом ударе.

В толпе я увиделзнакомого, остановили воскликнул:

“Стетсон!

Мысражались вместе в битвепри Милах!

В прошлом году ты закопал в саду мертвеца —

Далли он побеги? Будетли нынче цвести?

Выстоял ли в заморозки?

Подальше Пса держи – сей меньший брат

Его когтями выроет назад!

Ты! hypocrite lecteur! — monsemblamble, — mon fré re! ”¹

_________________________________________________

¹ Лицемерный читатель! — двойник мой, мой брат! (франц. )

ПОЯСНЕНИЯ К I ЧАСТИ

Обратим внимание на заголовок – “Похороны мертвеца”. Во-первых, он тавтологичен, так как хоронят всегда мертвых, а не живых. Во-вторых, он – не информативен: совершенно непонятно, кого же все-таки хоронят, так как сказать “хоронят мертвого” – значит ничего не сказать. Но далее в тексте дана целая система намеков, которые позволяют считать, что загадочные образы отнюдь не пусты, а таят и себе вполне определенное и подчас конкретное содержание. Для того, чтобы понять главное, надо попробовать свести умолчания, аллюзии, цитации в определенную систему, или, вернее, попытаться увидеть здесь не случайность и не авторский произвол, а некий смысл.

Апрель жесточайший месяц, гонит

Фиалки из мертвой земли...

Апрель назван “жесточайшим” (“cruellest”) по своей силе жизни, которую он пробуждает в земле, в той земле, куда должны закопать мертвого. Здесь сразу же дается нерасторжимая связь жизни и смерти, смерти и воскресения. Связь, казалось бы, на природном, биологическом уровне. Но только ли на природном? Позже мы вернемся к этому, но пока запомним эту важную философскую мысль, нашедшую у Элиота такое сильное поэтическое воплощение

April is the cruellest month, breeding Lilacs out of the dead land...

Далее совершается почти незаметный переход от объективного повествователя к рассказчику – появляется австрийская графиня Мари Лариш, автор воспоминаний о Европе накануне I мировой войны. Так, через конкретный образ вводится эпоха – начало XX века. Мари вспоминает, как она веселилась и отдыхалa на курорте (от слов “Лето ворвалось внезапно” до “По ночам я читаю”).

Таким образом, мы видим, как совмещаются в поэме два плана – философское размышление о циклическом круговороте жизни и образ веселящейся Европы накануне бедствий трагического XX века.

Такие контрасты станут одним из ведущих приемов Элиота-поэта.

После бравурного ритма монолога Мари вновь появляется торжественныйтон

Стиснуты тут что за корни, что тут за стебли

Вырастают из битого камня?...

Стоит обратить внимание на фразу о “камне, который не дает звука воды” (“the dry stone no sound of water”) и задуматься, а собственно почему скалы должны “журчать”, ведь они не ручейки. Значит здесь идет речь не о природном, а о сверхприродном явлении. Такой неожиданный оборот речи заставляет вспомнить о Моисее и о чуде извлечения воды из скалы во время исхода евреев из египетского плена. Современные люди не верят в

чудеса, иих удел – только мертвые скалы. Причем, “красные скалы” – то ли красныеот заходящего солнца, то ли от чьей-то крови: в любом случае образ довольно пугающий и зловещий.

Автор обращается к кому-то, кого он называет “сыном человеческим”, это – довольно торжественное обращение, которое может вызвать ассоциацию сСыном Божиим и одновременно Сыном человеческим – Иисусом Христом.

Фраза “ужас в пригоршне праха” опять напоминает о Кумской Сивилле, которая хочет смерти и одновременно боится ее.

Далее (там, где звучит немецкий текст) в поэму входит тема трагической любви через драму Вагнера “Тристан и Изольда”, написанную по мотивам известного рыцарского сюжета о любви Тристана и Изольды. Песню, которая здесь цитируется, поет матрос, и радостный тон ее раздражает Изольду: ведь любимый рыцарь Тристан везет ее в жены другому – королю Марку.

Чуть ниже – “море безбрежно и пустынно” – намекна финал драмы: умирающий Тристан ждет корабль, на котором должна приплыть Изольда и исцелить его, но – “море безбрежно и пустынно”.

Эта тема дублируется образом гиацинтовой девы, которая олицетворяет несчастную любовь.

Здесь обратим внимание на одну важную строку

“I was neither living nor dead, and I knew nothing”.

“Ни жив ни мертв, ничего я не знал”.

Элиот последовательно ведет тему смерти-возрождениячерез все произведение.

Появление гадалки мадам Созострис никак не подготовлено и необоснованно, но в общем контексте поэмы контраст отнюдь не случаен: место библейских пророков заняли курортные гадалки. Мадам Созострис лишь перечисляет выпавшие карты, сама не понимая, что они означают. Но опять-таки ее полубессмысленные слова отнюдь не так произвольны, как это кажется на первый взгляд: ведь и Моряк-финикиец и Король-Рыбак и Одноглазый торговец появляются в дальнейшем (в других частях). А ее фраза “Яне нахожу повешенного” исполнена глубокого смысла (речь идетоб отсутствии распятого Спасителя в пространствах Бесплодной земли).

Очень сильным образом становится также видение гадалки “Города-Фантома” с толпами живых мертвецов, шагающих по Лондонскому мосту. Аналогия с Данте здесь довольно прозрачна

“... столь длинная спешила

Чреда людей, что верилось с трудом,

Ужели смерть стольмногих поглотила”

(III, 55-57).

В роли дантова Ада здесь выступает современный Лондон, а чуть

позже, где дается цитата из вступления к “Цветам зла” Бодлера, Париж XIX века (кстати, первоначальный вариант названия “Цветов зла” был “Лимбы” - т. е. преддверие Ада).

У Данте слова “не думал, что смерть унесла уже стольких” относятся к душам не каких-либо отъявленных злодеев, а к тем, кто не дал достойного плода при жизни – к Ничтожным. Именно таким и предстает у Элиота современный Ад – место, где обитают люди, лишенные высоких устремлений и веры.

Куда же идет (а вернее, течет) толпа безликих? – “Туда, где часы застыли на девятом ударе” (Известно, что в девятом часу по иудейскому времени испустил дух на кресте Господь Иисус Христос).

Тема мнимой смерти дополняется аллюзией на “Бурю” Шекспира (строка из песни Ариэля “Вот жемчуг очей его! Вот! ”, которую он поет принцу Фердинанду о его якобы утонувшем отце

Отец твой спит на дне морском,

Кораллом стали кости в нем,

Два перла там, где взор сиял... ).

Далее сообщается, что некто встретил в толпе знакомого Стетсона, очевидно, участника I мировой войны. Однако Элиот дает здесь вопиющий анахронизм, упоминая морскую битву при Милах (260 г. до н. э. ), когда римляне уничтожили флот карфагенян. Такое смещение, возможно, должно подчеркнуть обреченность человечества на вечные, постоянные войны.

Но ни битва при Милах, ни I мировая война не могут объяснить дальнейший диалог о закопанных костях -

В прошлом году тызакопал в садумертвеца -

Дал ли он побеги? Будет ли нынче цвести?

Выстоял ли в заморозки?

Комментаторы называют следующий источник – трагедию английского писателя XVII века Джона Уэбстера, его драму “Белый дьявол” (1612), где героиня – мать, потерявшая сына, убитого его братом, – плачет над могилой, сама почти потеряв рассудок.

Однако опять-таки это мало что объясняет, даже еще больше запутывает понимание. Здесь важен не столько конкретный смысл, сколько то общее смысловое поле, которое создается в этой части – идея возможности воскресения после смерти (отсюда образ расцветших костей).

Последняя фраза I части – обращение Бодлера к своему читателю – “Лицемерный читатель! Двойник мой, мой брат! ”, которое звучит здесь (так же, как и в “Цветах зла”) как предложение заглянуть в глубь своей души, своего Ада – своей Бесплодной земли.

ИТОГИ I ЧАСТИ

Итак, лейтмотивом этой довольно фрагментарной, калейдоскопической главы является образ смерти-воскресения. Однако воскресение остается чем-то недостижимым, тогда как смерть – реальна. Совершаются похороны мертвеца, но того, кто должен быть живым. Умер он лишь в сердцах и душах людей. Выстроена целая система намеков, которые позволяют догадаться, о Ком идет речь. Во-первых, месяц апрель (не март и не май) – в апреле по католическому календарю всегда совершается Распятие и Воскресение Христа. Во-вторых, есть фраза “Сын Человеческий” (которую мы уже комментировали). В-третьих, “отсутствие Повешенного”, отмеченное мадам Созострис. В-четвертых, “часы, остановившиеся на 9 ударе”.

Элиот блестяще развивает литературную технику символистов – техникусуггестивного высказывания.

В поэме Элиота речь идет о смерти Бога. Если Фридрих Ницше в книге “Так говорил Заратустра” констатировал факт смерти Бога и предложил в проповеди Заратустры новых (а по существу, старых) богов, то Элиот создал сильный поэтический образ умирания Бога в душе человека, его истории и культуре. Элиот прекрасно передает атмосферу опустошенности, потери нравственных ориентиров и высоких идеалов. Это – Европа “потерянного поколения”, это – Америка “джазового века”, это мир, вступающий в новый, XX век.

Но Бог все же присутствует здесь – в подтексте, в аллюзиях, в цитациях, в самом торжественном строе поэмы. Этим произведение Элиота существенно отличается от “Заратустры”Ницше и произведений модернистской литературы.

II. A GAME OP CHESS II. ИГРА В ШАХМАТЫ

The Chair she sat in, like a burnished throne,

Glowed on the marble, where the glass

Held up by standards wrought with fruited vines

From which a golden Cupidon peeped out

{Another hid his eyes behind his wing)

Doubled the flames of sevenbranched candelabra

Reflecting light upon the table as

The glitter of her jewels rоsе to meet it,

From satin cases poured in rich profusion;

In vials of ivory and coloured glass -

Unstoppered, lurked her strange synthetic perfumes,

Unguent, powdered, or liquid - troubled, confused

And drowned the sense in odours; stirred by the air

That freshened from the window, these ascended

In fattening the prolonged candle-flames,

Flung their smoke into the laquearia,

Stirring the pattern on the coffered ceiling.

Huge sea-wood fed with copper

Burned green and orange, framed by the coloured stone,

In which sad light a carved dolphin swam.

Above the antique mantel was displayed

As though a window gave upon the sylvan scene

The change of Philomel, by the barbarous king

So rudely forced; yet there the nightingale

Filled all the desert with inviolable voice

And still she cried, and still the world pursues,

'Jug Jug' to dirty ears.

And other withered stumps of time

Were told upon the walls; staring forms

Leaned out, leaning, hushing the room enclosed.

Footsteps shuffled on the stair.

Under the firelight, under the brush, her hair

Сидела в кресле, будто бы на троне,

Блистающем на мраморном полу,

И зеркало с злаченым купидоном,

Упрятанным в лепной лозе подставки

(Второй крылом глаза себе прикрыл),

Двоило свет шандалов семируких

И возвращало его на стол, откуда

Ему навстречу блеск брильянтов шел

Из множества футлярчиков атласных.

Из костяных и из хрустальных склянок

Её тяжелый странный аромат

Сочился, и тревожил, и смущал,

Мутя рассудок; с воздухом всходил oн

По струйке от окна,

Колебля язычки горящих свеч,

И дым вздымал к резному потолку,

Мрача узор кессонов.

Аквариум огромный с купоросом

Зеленым и оранжевым горел,

И плавал в нем резном дельфин.

Над полкою старинного камина,

Как будто в райский сад окно, сюжет Метаморфозы бедной Филомелы,

Поруганной насильником-царем;

Там соловей еще пустыню полнил

Невинным гласом, он еще рыдал

Фьюи-юи-юи сквозь серу в уши.

И очевидцы времени иного

На пыльных стенах жухли там и сям,

Свисали клочья, глуша все звуки в раме.

Шаги в дверях…

Ее власы под гребнем при свечах,

Spread out in fiery points Glowed into words, then would he savagely still.

My nerves are bad to-night. Yes, bad. Stay with me. Speak to me. Why do you never speak. Speak.

'What are you thinking of? What thinking? What? '1 never know what you. are thinking. Think. '

I think we are in rats'alley Where the dead men lost their bones.

'What is that noise? '

The wind under the door.

'What is that noise now? What is the wind doing? ' Nothing again nothing.

'You know nothing? Do you see nothing? Do you remember Nothing? '

Как пламя, шевелились,

И в них слова, но тут их грубо смяли.

“Я к вечеру сдаю. Неважно мне. Останься. Поговори. Отчего ты все молчишь? О чем ты думаешь? О чем? Что-что? Не знаю, что думаешь ты. Думай! ”

Я думаю, что мы в крысином ходе, Где мертвецы порастеряли кости.

“Что там за шум в дверях? ”

Наверное сквозняк.

“Что там за шум? Чего он там шумит? ”

Да ничего.

“Ты

Ничего не знаешь? И не видишь? Не помнишь?

Ничего? ”

I remember Those are pearls that were his eyes.

Are you alive, or not? Is there nothing in your head? ,

But O O O O that Shakespeherian Rag - It's so elegant So intelligent

‘What shall 1 do now? What shall I do? ' 'I shall rush out as I am, and walk the street 'With my hair down, so. What shall we do tomorrow? 'What shall we ever do? '

The hot water at ten. And if it rains, a closed car at four. And we shall play a game of chess, Pressing lidless eyes and waiting for a knock upon the door.

Я помню

Вот жемчуг очей его.

“Дажив ли ты? Что у тебя на уме? ”

М-м…

ООООО Шакеспирский рэг —

Как прекрасен он

Первоклассен он

“Так что же мне делать? Что делать?

Вот выскочу сейчас на улицу вчем есть, Простоволосая... Что нам делать завтра?

И что вообще? ”

Душ ровно в десять.

И если дождь, то лимузин в четыре.

И вам, зевая, в шахматы играть.

И дожидаться стука в наши двери.

When Lil's husband got demobbed, I said -

I didn't mince my words. I said to her myself,

HURRY UP PLEASE IT’S TIME

Now Albert's coming back. make yourself a bit smart.

He'll want to know what you done with that money he gave

you

To get yourself some teeth. He did, I was there.

You have them all out, Lil, and get a nice set.

He said, I swear, I can't bear to look at you.

And no more can't I, I said, and think of poor Albert, He's been in the army four years, he wants a good time, And it you don't give it him, there's others will, I said. Oh is there, she said. Something o' that, I said.

Then I’ll know who to thank, she said, and give me a straight

look.

HURRY UP PLEASE ITS TIME

If you don't like it you can get on with it, I said. Others can pick and choose of you can't.

But if Albert makes off, it won't be for lack of telling. You ought to be ashamed, I said, to look so antique. (And her only thirty-one. )

I can't help it, she said, pulling a long face,

It's them pills I took, to bring it off, she said. (She's had five already, and nearly died of young George. ) The chemist said it would be all right, but I've never been

the same.

You are a proper fool, I said.

Well, if Albert won't leave you alone, there it is, I said,

What you get married for if you don't want children? HURRY UP PLEASE IT’S TIME

Well, that Sunday Albert was home. they had a hot gammon, And they asked me in to dinner, to get the beauty of it hot- HURRY UP PLEASE IT’S TIME

HURRY UP PLEASE IT’S ТIМE

Goonight Bill. Goonight Lou. Goonight May. Goonight.

Когда Лил ждаламужа из армии, я сказала

Сама ей, напрямик,

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Альберт вот-вот вернется, приведи себя в норму!

Он же про деньги спросит, да-да, про деньги,

Те самые, что выдал тебе на зубы.

Лил, да выдери ты все и сделай челюсть,

Так он и сказал, ей-богу, на тебя смотреть противно.

И мне противно, я сказала, об Альберте-то подумай,

Четыре года в армии, он же захочет пожить,

А не с тобой, я сказала, так с другой.

Да ну! Вот тебе и ну, я сказала.

Тогда я знаю с кем, сказала, и так на меня посмотрела!

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Ты можешь продолжать в том же духе, я сказала.

Найдутся без тебя, и без меня.

А когда он тебя бросит, не гадай насчетпричины.

Я сказала, не стыдно ль быть старухой!

(В ее-то тридцать один! )

Что делать, она сказала и помрачнела,

Это ведь все из-за таблеток, ну ты знаешь...

(У нее уже пятеро, на Джордже чуть не сдохла. )

Аптекарь говорил, что без побочных.

Ну ты и дура, я сказала,

Допустим, Альберт тебя и не бросит,

Но замуж-то зачем как не рожать?

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Ну вот, в воскресенье Альберти приехал,

На окорок они меня позвали, с пылу-жару...

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Добрночи Билл. Добрночи Лу. Добрвочч Мей.

Ta ta. Goonight. Goonight.

Good night, ladies, good night, sweet ladies, good night,

good night.

Добрночи. Пока. Добрночи.

Доброй ночи вам, леди, добройночи, милые леди,

доброй ночи.

ПОЯСНЕНИЯ КО II ЧАСТИ

Элиот в автокомментариях связывает название этой части (“Игра в шахматы”) с комедией английского драматурга Томаса Миддлтона (1570-1627); кроме того, делается ссылка и на другую пьесу этого автора, где во втором акте разворачиваются одновременно две сцены, происходящие в разных комнатах: в одной знатная дама играет в шахматы, а в другой – ее невестка отдается соблазнителю. Таким образом вводится мотив любовной игры и обмана, воплотившегося в символе шахмат.

Обратим внимание на то, как подробно описывается богатое убранство квартиры – зеркало с золочеными купидонами, хрустальные склянки с ароматами, резной потолок и т. д. Это явно жилище аристократов. Но при этом мы не видим хозяев, мы не знаем, кто это – “она”, “сидящая в кресле как на троне”.

Есть что-то загадочное во всей атмосфере действия, а вещи играют роль совершенно иную, чем в реалистической литературе XIX века (например, у Бальзака), где они обычно были средством психологической характеристики персонажа и помогали более полному раскрытию образов. Здесь при обилии деталей – ускользаемость общего смысла, что характерно для экспериментальной литературы начала XX века (В. Вульф, М. Пруста и др. ).

Под “лесной сценой” (“Sylvan scene”) Элиот, как он сам поясняет в комментариях, имеет в виду описание рая в “Потерянном рае” Мильтона.

Картина, которая висит на стене, изображает “бедную Филомелу” – Элиот ссылается на фрагмент 6 части “Метаморфоз” Овидия, где рассказывается древнегреческий мифологический сюжет о том, как жестокий царь Терей совершил насилие над сестрой жены – Филомелой – и отрезал ей язык, чтобы она никому не рассказала об этом. Однако Филомела с помощью искусной вышивки дала знать сестре о своем несчастье, и та, в качестве мести мужу, убила собственного сына и подала его сердце Терею. Терей пытался убить обеих сестер, но боги вступились за них и превратили в птиц: Филомелу – в соловья, а ее сестру Проклу – в ласточку.

Упоминанием имени Филомелы Элиот вводит тему несчастной поруганной любви.

Далее следует анонимный диалог (не знаем, кто участвует в нем). Очевидно, авторуважнее было обозначить не персон, а настроение – тревожное и грустное.

Оно достигает апогея в словах

Я думаю, что мы в крысином ходе,

Где мертвецы порастеряли кости.

Крысы – традиционный символ опустошения и смерти.

И затем следуют тревожные риторические вопросы – “Что там за шум в дверях? ” и т. д.

Фраза “Вот жемчуг очей его” (из “Бури” Шекспира) – повтор из I части.

А далее шекспировская тема переходит в пародийный регистр, меняется и ритм элиотовской поэмы, принимая форму джаза 20-х годов

ООООО Шакеспирский рэг –

Как прекрасен он

Первоклассен он...

И после этого идет довольно большой объем опять-таки анонимной бытовой и даже вульгарной речи. После Филомелы, золоченых купидонов разговор о вставной

челюсти некой особы, которой муж, уйдя в армию, дал деньги на зубы -! Этот диалог о зубах время от времени перебивается фразой Нurrу Up Please It's Time, которую обычно говорят трактирщики, выпроваживая засидевшихся постояльцев. Ей созвучна строка из шекспировского “Гамлета” - слова Офелии “Доброй ночи вам, леди, доброй ночи... ”, однако звучание ее не ироническое, а трагическое.

ИТОГИ II ЧАСТИ

Ведущей здесь является тема любви. В период Бесплодной земли люди разучились правильно любить, превратив любовь в игру или источник страданий друг для друга.

Метод коллажа, диссонансов, оппозиций остается и в этойчасти основным структурообразующим принципом.

ПОЯСНЕНИЯ К III ЧАСТИ

Заголовок воспроизводит название проповеди Будды, где он призывает к освобождению от страстей (“огонь” имеет двойное значение – огонь греховных желаний, который привлекает к cебе огонь ада и огонь как очистительное действо Бога – слово Бога жжет огнем, но способствует спасению). Элиот отмечал, что этот монолог Будды сопоставим с Нагорной проповедью Иисуса Христа. Таким образом возникает обобщенный символ Божьего слова.

В мировой поэзии Элиот далеко не единственный, кто соединяет понятия “слова” и “огня”. Вспомним пушкинское “и угль, пылающий огнем, во грудь отверстую водвинул”, а также “глаголом жги сердца людей! ”. Вообще, “Бесплодная земля” вполне сопоставима с “Пророком” Пушкина: oба произведения принадлежат одному жанру – духовной лирике. Есть и более частные созвучия в двух произведениях: образ духовной Пустыни у Пушкина типологичен элиотовской Бесплодной земле. Представление о безводии как об отсутствии Духа имеет свой архетип в Священном Писании.

Глава начинается пейзажной зарисовкой Темзы. Мы узнаем, что в центре элиотовской пустыни течет река (еще один парадокс поэмы), но эта река перестала быть источником жизни: она – “бездомна”. В тексте оригинала это звучит так – “The river's tent is broken”. Буквально – “разрушена крыша реки”. Символ разрушения, разбитости (broken) здесь очень важен. В смысловом поле этой строфы неразрывно связаны образы разрушения и нечистоты – по реке плывут окурки, пустые бутылки и “прочие причиндалы летней ночи”. Загрязнение воды может читаться как осквернение духа (и опять-таки можно привести примеры подобных подходов в европейской литературе – среди них пьеса Г. Ибсена “Доктор Стокман” или “Враг народа”, где загрязнение целебных источников является символом лжи и стяжательства в человеческом обществе).

Описывая Темзу, Элиот цитирует произведение английского поэта Э. Спенсера “Проталамион” (“Prothalamion”, 1596) – Sweet Thames, run softly, till I end my song, где дается идиллический образ реки, решенный в пасторальной традиции.

Замусоренная Темза Элиота являетсярезким контрастом образам природы у Спенсера. Обратим внимание на принцип цитирования у Элиота: цитаты никогда (или почти никогда) не бывают иллюстративными. Чаще всего они на суггестивном уровне создают некое эмоциональное поле, работающее на главный образ поэмы; они могут даже вступать в оппозицию к источнику или иметь игровую функцию. Этот принцип цитирования впервые последовательно был применен в литературе Джойсом а романе “Улисс”.

Слова “By the waters of Leman I sat down and wept” являются парафразом первого стиха 137 Псалма Давида “При реках Вавилонских”, только Вавилонские реки заменены здесь на Леман (французское название Женевского озера, на берегу которого Элиот жил в период работы над поэмой). Некто сидит на берегу озера и плачет, обращаясь к Темзе: “О Темза, не шуми”. С полной достоверностью нельзя сказать, чей это плач, но это и не столь важно, гораздо важнее сама интонация, исполненная грусти и сожаления.

Подобравшаяся крыса – повтор образов II части. (Отметим здесь, что такие

переклички – один из постоянных приемов Элиота).

Затем торжественно-лирические строки опять сменяются издевательскими, ироническими словами. Здесь появляются образы Суини (герой ранних сатирических стихов Элиота, похотливый и пошлый человек-обезьяна – символ животного начала), миссис Портер, содержательница публичного дома и Евгениус, одноглазый купец, предсказанный мадам Созострис.

Снова звучит мотив несчастной Филомелы, погубленной Тереем (образ II части) и знакомого нам уже Города-Фантома.

И все это увидено глазами мифологического Тиресия – слепца и пророка. Вот как отмечал сам автор важность этого персонажа в системе целого: “Тиресий, хотя он всего лишь сторонний наблюдатель, а не действующее лицо, является существенным персонажем в этой поэме, он объединяет собой всех остальных. Подобно тому, как одноглазый купец, продавец корицы, слит воедино с финикийским моряком, а последний почти неотличим от неаполитанского принца Фердинанда, точно так же все женские персонажи представляют собой одну единую женщину, и оба эти пола объединяются Тиресием. То, что Тиресий видит, и является действующим содержанием поэмы”. Далее Элиот приводит фрагмент из “Метаморфоз” Овидия, где повествуется о том, как Тиресий был превращен на семь лет в женщину, лишен зрения и наделен пророческим даром.

Элиотовский Тиресий в пророческом тоне рассказывает о своем видении и делает предсказание о его конце. Но что же это за событие? Всего лишь любовное свидание мелкого клерка и секретарши-машинистки, вернее, их свидание и любовь без любви (в этом-то все и дело). Но ирония автора носит здесь не сатирический, а скорее трагический характер, так как речь идет о трагедии опошления любви в современном мире, причем она охватила все слои общества – от аристократов до плебеев.

И далее не случайно появляются Лестер с Елизаветой. Речь идет о королеве Елизавете I и ее фаворите графе Лестере. В своем комментарии Элиот ссылается на эпизод, сообщенный испанским вельможей де Квадра в письме королю Филиппу Испанскому об интимной прогулке Елизаветы и Лестера в ладье по Темзе.

Между этими двумя историями – машинистки и королевы – вмонтирован образ загрязненной реки.

История адюльтера как бы обобщается цитатой из “Исповеди” СвятогоАвгустина Аврелия – ТоCarthage then I came (“затем я пришел в Карфаген, где кипение нечистых страстей гулом своим заложило мне уши” III, I). Карфаген в 4 веке н. э. пользовался славой развратного города. Блаженному Августину здесь пришлось немало бороться со своими собственными страстями.

Burning... burning... - слова из проповеди Будды, заставляющие вспомнить название этой части.

“Господи, уповаю на Тебя” – снова цитата из “Исповеди” Св. Августина. Этими словамиАвгустин обращался к Богу с просьбой оградить его от соблазнов.

Элиот поясняет, что “сближение в финале III части слов Будды и Св. Августина, этих двух представителей восточного и западного аскетизма, – отнюдь не случайность”.

ИТОГИ III ЧАСТИ

Мир, погрязший в страстях, не слышит слов Бога, обращенных к человеку с призывом самообуздания.

Элиот сознательно смещает различные исторические периоды – античность (Тиресий), древний Восток (Будда) и раннехристианскую эпоху (Блаженный Августин), создавая ощущение вечности Истины, которая стоит вне времени – Она – одна на все времена. Но современные люди это забыли, и поэтому произошло измельчание жизни. На фоне мифологических личностей и пророков действующие лица Бесплодной земли выглядят просто “unreal” – такими же, как Город-Фантом, в котором они живут.

IV. DEATH BY WATER

Gentile or Jew

O you who turn the wheel and look to windward, Consider, Phlebas, who was once handsome and tall as you.

, Consider

ооооооооооооооооооооо

/ч - . . .. . . -.

Phlebas the Phoenician, a fortnight dead, Forgot the cry of gulls, and the deep sea swell And the profit and loss.

A current under sea Picked his hones in whispers. As he rose and fell He passed the stages of his age and youth Entering the whirlpool.

IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ

Две недели как мёртв Флеб-финикиец.

Забыл он крик чаек, песнь ветерка, Барыши и убытки.

Теченье у дна

Глодало его мозги. Пока

Не вошел он, минуя старость

И юность, в водоворот.

Почти,

Ты, стоящий у штурвала, иудей или эллин,

Почти Флеба, был он красив и строен, как ты почти.

ПОЯСНЕНИЯ К IV ЧАСТИ

Это – самая короткая (всего 10 строк) часть поэмы, в которой сообщается о факте смерти в воде Флеба-финикийца (он же, как отмечал Элиот, рассуждая о Тиресии, одноглазый купец, он же – принц Фердинанд, герой шекспировской “Бури”). То есть речь идет не столько о личности, сколько о ситуации смерти в воде.

Утопленник описан довольно поэтично -

“Забыл он крик чаек, песнь ветерка

Теченье у дна глодало его молча”,

а в тексте оригинала

“A current under sea

Picked his bones in whispers”.

Буквально “подводное течение долбило шепотом его кости” - образ зловещий, но по-своему красивый, напоминающий декадентские символы (скажем, Цветы зла Шарля Бодлера, одного из любимых поэтов Элиота).

“Он вошел, минуя старость и юность, в водоворот” - здесь звучит мотив вечной жизни. Тем более, что смерть в воде может читаться и как крещение (таинство крещения есть погружение в воду, что значит смерть со Христом, а затем восстание из воды, соотносимое с воскресением).

Обращение к читателю с предложением почтить память Флеба может быть понято как поклон всему языческому дохристианскому миру (всему лучшему, что было в нем) и как прощание с ним.

ИТОГИ IV ЧАСТИ

Проследим водную метафору – безводие как бездуховность (I часть); загрязнение воды, означающее греховность страстей (II, III части); и, наконец, смерть от воды (не от безводия, как следовало бы ожидать, следуя художественной логике), но смерть – умиротворяющая и светлая, как неизбежность и как вхождение в круговорот.

Отсюда и особый ритм (плавный, торжественный) этой части. В нем мы как бы чувствуем само движение реки – реки забвения Леты (той, которая протекала в “Чистилище” Данте).

Итак, мифологема воды дополняется еще одним значением – “вечность”, “вечная жизнь”.