Дикая фурия

Курт Франц, 8 июня 2021 г.

С вами Курт Франц.

Я снова здесь, и я не знаю, как выбрался из этой мясорубки.

Похоже, она принимает мою любовь, но свою ко мне не разблокировала вновь.

Во всяком случае, там, у нас, она только ела.

Поглядывала на меня благосклонно.

Она была сыта, и, посмеиваясь, смаковала последних младенцев из корзинки и косилась на меня.

Мол, слабак, так ничему до сих пор и не научился.

…Да, признаться, мне по-прежнему жутко, когда мягкий женский живот поглощает, уничтожает в себе, превращает в тёплую кашу крохотных младенцев, кричащих, живьём.

Даже безотносительно того, что младенцы еврейские.

Она меня шокирует, и мне её страшно после этого трахать.

Поверьте, я много в своей жизни повидал…

Она доела, и, гладя довольно живот, растянулась во весь рост.

Я знал, чего она после этого захочет.

Сдерживая тошноту, я приблизился.

Меня тут же сцапали.

Она трахнула себя мной совершенно бесцеремонно, и, схватив за шкирку, выкинула.

Я стоял на четвереньках, пытаясь отдышаться, меня рвало.

Она на меня не смотрела.

Я был совершенно зеленый, и пытался от неё отползти, чтобы не беспокоить.

Хорошенько проблевавшись, я попробовал встать.

Она по-прежнему не глядела на меня.

“Хакенхольт! ”

Мой брат и соперник в отношениях с Эльфридой заставил себя ждать не более пяти минут － повернул от газовых камер, и вот он уже здесь.

“Повесь его”, － сказала Эльфрида.

Меня вздёрнули за руки, воткнув дополнительно крюк в печень.

“Задолбал блевать тут”.

Она попробовала трахнуть Хакенхольта прямо передо мной, но, похоже, в итоге оказалась недовольна его активностью.

“Оберхаузер! ”

В итоге, она опять была со всем лагерем － всеми, кроме меня.

Потом ушла.

Развязала меня только тогда, когда пришла пора принимать эшелон.

Я упал и согнулся.

“Ну, давай”. － Она легонько, но достаточно больно пнула меня под рёбра.

Я попытался разогнуться.

Она потёрла моей головой у себя между ног, и, немного удовлетворившись, пошла на платформу, куда прибывал поезд.

Ждала за собой меня.

Я шёл, придерживая печень.

Она лишь однажды обернулась, и, смерив меня внимательным взглядом, отослала к Эберлю, “только быстро”.

Она не хотела, чтобы я пропустил её эшелон.

Я постарался “быстро”.

Вылеченный, пришёл на платформу － уже разгружали.

Она, не глядя, смазала мне по морде － мол, опоздал － и, подойдя к вагону, высокая, очень элегантная в своём кителе, и, похоже, опять голодная, взяла в каждую руку по младенцу.

Они исчезли у неё под юбкой.

На этот раз я почему-то возбудился.

Ждал, словно пёс, готовый к сексу со своей собакой.

Она скептически отнеслась к этому – ещё не забыла, как я блевал.

Я не возражал.

Лишь не мог отвести от неё взгляда.

Сильное, действительно элегантное тело перекатывалось под серой формой, словно бы немного набухая с каждым проглоченным младенцем.

Я сглотнул слюну.

Я чувствовал, что скоро потеряю контроль.

Последнее, что я увидел – сверкнувшие рядом ящеричьи оранжевые глаза, почему-то потом оказавшиеся надо мной, и мир померк.

***

Я плавал в серой пустоте.

Судя по всему, я всё-таки набросился на неё, и она не преминула этим воспользоваться.

…Она сидела на мне, сжимая меня сильными ногами, и с удовольствием поглощала животом мою сперму.

Кто-то при этом ещё напихивал младенцев ей в зад – она удобно прогнулась и спокойно всё это принимала.

Она облизывала свои кровавые губы, и, похоже, наслаждалась.

Я взял её за грудь.

Она схватила мои руки и прижала их к земле, чуть не вывернув из суставов.

В следующий момент мой живот оказался распорот, и она с удовольствием стала пожирать мои внутренности, не забывая принимать младенцев задницей.

…Когда я лежал распятым на земле, превратившись в плоскую кучу разорванных органов, а младенцы уже начали иссякать, она, наконец, встала.

Вытерла у себя между ног, и нетвёрдым, словно неуверенным шагом пошла прочь.

…Как я восстанавливался – это отдельная смешная, но, в целом, неинтересная история.

Нашёл я её в газовых камерах, опять застав за необычным занятием – она скинула в камеру остаток младенцев с эшелона, и теперь сосредоточенно пыталась удушить их газом.

Я рассмеялся.

“Выход душ будет небольшой”.

“Не мешай! ”

Не удовлетворившись, она приказала напихать в камеры следующий эшелон детей.

Похоже, ей нравилось.

Я наблюдал за этим, в целом, считая, что это глупость, но не возражал – у неё свои резоны.

Когда маленькие тельца сплошным дождём полетели в массовую могилу, она хрипло рассмеялась.

“Я круче тебя, Франц”.

“Кто бы ещё смел спорить…”

Я опять ухватил её сзади за грудь.

Она перевернулась на спину, словно кошка, и увлекла меня в массовую могилу.

Мы трахались среди детей, ещё тёплых.

Она их не ела –мертвечиной брезговала и считала её “привилегией Ирманна”.

Зато трахаться на них для неё было самое то.

Мне, в общем-то, было совершенно всё равно.

Я видел только мою дьяволицу.

Она, похоже, расслаблялась.

Наконец, яростно кончив несколько раз, встала.

Теперь её интересовала Эрика.

Она внезапно захотела заняться воспитанием дочери, ивновь, отрастив член, трахала её в проделанные дыры на теле.

Эрика так жалобно кричала, что я опять засомневался.

Эльфрида лишь фыркала.

“Отвали, Франц”.

Я чувствовал, что после Эрики она займётся моим воспитанием.

Я этого не хотел, но знал, что раз Эльфрида отдавала жертву такими страданиями ради своей власти и своего счастья, то и мне, наверное, придётся это сделать.

Я мысленно смеялся над евреями – теперь ни одна жертва с их стороны, даже если бы они все вместе принесли в жертву самих себя, не превзошла бы жертвы, принесённой в одиночку Эльфридой.

Вот ваш Бог.

…Эти мысли немного отвлекли меня от Эрики.

Какую страшную порнографию творила с ней мать, вы можете доступно понять из моего старого цикла рассказов “Наказание Эрики”.

…Теперь она её целиком сожрала, и, хлопая по изрядно округлившемуся от дочери животу, ухмыляясь губами, испачканными в крови, со сверкающими, словно стекло, глазами шла на меня.

“Ты бы её выкакала, что ли”, - одними губами сказал я.

Тут же мне сбоку прилетел удар в лицо, с хрустом раскрошивший мне скулу.

Отяжелевшая, она повалила меня и села сверху, зажав горло ногами и заставив вылизывать изрядно мокрую, всю в слизи, пизду, залепившую мне рот.

Я снова чуть не провалился в горящий жёлтым коридор.

Еле вылез.

Тут же оказался по шею в дерьме – Эльфрида всё же исторгла дочь, но, издеваясь, сделала это прямо на меня.

Восстановившись, Эрика метнулась вбок и сбежала –она тем более не в силах была всё это выносить.

Прорычав вслед дочери невнятную угрозу, Эльфрида подробно занялась мной.

Каким унижениям я подвергся – я не буду описывать.

Очень мелким, подробным, тошнотворным.

…Когда она стала своим засасывающим влагалищем вытягивать из меня длинную красную жилу, я взмолился о пощаде.

Она буркнула нечто вроде “то-то же”, и встала.

Её тренировки не прошли незаметно – я вновь чувствовал себя нормальным садистом.

Я даже нагнал её и прижался сзади.

Она удивлённо глянула – но, осмотрев меня подробно, осталась довольна и смягчилась.

Но сказала, чтобы “сегодня я шёл отдыхать”.

Даже посидела около моей кровати.

Это было очень трогательно.

Я по сей день жду, когда эта прожорливая порнографическая фурия полностью соединится в ней с благородной, даже местами заботливой, девушкой.

Это будет дикий и прекрасный сплав.

Учитывая, что она ещё и увлекается творчеством – идеальный.

Пока же я пишу ей.

Комендант лагеря смерти Треблинка

Курт Франц.