Комиссарова Т.С.. К эвакуации специально готовились. Автомашину-полуторку оборудовали фанерным кузовом, побеленным мелом, установили буржуйку и скамейки на 26 человек. Всем приказали сшить белые накидки из простыней, так как Ледовую дорогу, по которой нам

Комиссарова Т. С.

О «Дороге жизни» и о «Кронштадтском десанте »*/

В эти памятные дни снятия блокады Ленинграда мне захотелось поделиться воспоминаниями, которые записала сестра со слов ленинградки, которая пережила ужас начавшейся страшной войны, голод и холод в Ленинграде 1941 года, страх передвижения по Дороге жизни и дальнейший труд в прифронтовом тылу. Обратимся к записям. (из воспоминаний Михайловой М. А., 1919 – 2004)

«Семья наша жила до войны в районе Пороховых г. Ленинграда в городке 55-го дорожно-эксплуатационного участка (ДЭУ) Управления шоссейных дорог (УШОСДОР). Мой отец начал работать в этой системе в 1914 году в качестве ремонтера и продолжал работать до скоропостижной кончины в 1939 году. Мать тоже работала в ЛЭУ разнорабочей, так как надо было кормить семью.

В 1941 году я училась на третьем курсе физического факультета Ленинградского Государственного университета, сестра – на первом курсе филологического факультета там же, брат учился в 7 классе.

Пороховые – отдаленный район города, поэтому с начала войны мы в центр не ездили.

Университет готовился к эвакуации, и занятий не было. Ждали приказа об эвакуации и в Дорожном участке. Дорожный участок имел на своей территории гараж, мастерские, парк автомашин и жилые постройки, где размещались работники участка. Шоферы в армию не призывались, имели бронь, так как автодорожная служба входила в состав второго Управления этой же службы Красной армии.

К эвакуации специально готовились. Автомашину-полуторку оборудовали фанерным кузовом, побеленным мелом, установили буржуйку и скамейки на 26 человек. Всем приказали сшить белые накидки из простыней, так как Ледовую дорогу, по которой нам предстояло ехать, бомбили, и надо было выходить на лед. На прицеп можно было погрузить лишь необходимые вещи, а на руках оставить алюминиевые миски, кружки и ложки. Из-за мороза мы были одеты в ватные брюки, поверх пальто натянуты ватники, а на голове – солдатские ушанки. Добыли и старые валенки. (вся одежда выдавалась).

По Ледовой дороге переезжали озеро в 2 часа дня. Когда началась бомбежка, вышли на лед. Спасибо летчикам-истребителям и зенитчикам, стрелявшим с берега и отбившим атаку немцев. Бомбы упали вдалеке от дороги. Девушки-регулировщицы в полушубках мерзли на сильном ветру. Так как некоторые машины проваливались под лед, необходимо было оперативно менять трассу.

На другой берег - в Кобону – добрались благополучно, но в моторе машины случилась поломка и она встала на берегу. Нас поместили в баню, а механик поехал в Новую Ладогу на попутках за буксиром. В Кобоне была другая жизнь, чем в Ленинграде. Здесь можно было купить еду. В эвакопункте мы получали хлеб и горячую похлебку из ржаной муки. Знали, что нельзя много есть после голода в Ленинграде. Ночью по очереди караулили прицеп с вещами. Через три дня пришел буксир, с помощью которого мы добрались до Новой Ладоги.

31 декабря мы приехали в только что освобожденный город Тихвин, куда уже возвращались жители. Город был разрушен, еще тлели дома. Ехавший с нами молодой инженер в Кобоне поел лишнего и по приезде в Тихвин скончался. Шофер сколотил гроб, сделал что-то вроде саней, и самые молодые и сильные из нас повезли его не кладбище. Несмотря на песчаный грунт, мы не могли выкопать могилу из-за мороза. Пришлось нарубить деревянных крестов с соседних могил и зажечь костер. Песок нагрелся, нам удалось выкопать могилу, и похоронить инженера.

После этого нас направили в Устюженский район Вологодской области расчищать дорогу Устюжна-Пестово от снега и делать вдоль дороги снежные стенки. Жили мы в избе, где спали на полатях. По обычаю местных жителей мылись в русской печке, так как бани в деревни не было. После трех недель дороги, когда мы не раздевались, у всех были платяные вши. Мыло выдавалось по карточкам – 1 кусок в месяц, поэтому белье кипятили в щелоке, который делали из золы. Выбросить белье не могли, так как другого не продавалось.

В Устюженском районе были недолго, и снова ехали, но уже в Новгородскую область обслуживать дорогу Любытино-Неболчи. Мы жили недалеко от станции Неболчи в небольшой деревне. Здесь был второй эшелон Волховского фронта. В этой же деревне находился госпиталь генштаба фронта. Раненые размещались в утепленных палатках в лесу, а врачи – в деревне. В лесу же располагалась редакция фронтовой газеты, полевая почта.

Наша задача была в том, чтобы делать гать на проселочной дороге Любытино –Неболчи. Для этого мы рубили тонкие деревья, обрубали ветки и выносили на плечах на дорогу. Ходить было трудно – в лесу были и ямы, и пригорки, и бурелом. Шли дожди, и на дороге стояла жидкая грязь, а к фронту шли тяжелые машины «студебеккеры», и постоянно приходилось обновлять настил. Обувь была плохая, ходили с мокрыми ногами.

Нас перебрасывали много раз туда, где была необходимость в нашей работе. Во время очередной «переброски» мы оказались в Боровичах, уже в другом дорожном участке, который направлялся в Пушкин, освобождённый 24 января 1944 года.

4 февраля наш огромный эшелон из теплушек с платформами, на которых были тракторы, автомобили и другая техника, прибыл на станцию Александровская. От станции Александровская мы приехали в Пушкин.

В городе было разрушено 90% жилого фонда. Вокзал – в руинах, железной дороги не было, везде на улицах были мины, в основном противотанковые. Нас поселили в двух двухэтажных дома, которые уцелели на улице Глинки, 10. В одном из них во время оккупации жили немцы, в другом – испанцы (из «Голубой дивизии»). В третьем доме разместили контору. Не было водопровода, канализации, было очень много крыс. Для питья разогревали снег. В город население еще не пускали, размещались только необходимые службы (райком, КГБ, МПВО).

Для поездки в Ленинград нужен был пропуск. Поезда шли только со станции Александровская. Работали на восстановлении города, закапывали противотанковые рвы, которые шли поперек улиц. Здесь было много воинских частей, которые тоже занимались восстановлением города. Я не имела специальности, с работой было очень трудно, но зарабатывать на жизнь было необходимо. Я временно устроилась в исполком техническим секретарем, затем перешла в Военно-морское училище на кафедру физики лаборантом. На общественных началах я участвовала в работе Комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний. В дальнейшем все-таки завершила высшее образование и работала преподавателем в ЛСХИ в г. Пушкине. »

Я сохранила прямую речь, но хочется добавить в этот рассказ моей матери и свои строки. Да-да, именно она - автор воспоминаний, записанных сводной сестрой. Дело в том, что я как никто комфортно, тоже участвовала в смертельно опасном маршруте по Ледовой дороге. Мне было всего три месяца от зачатия и путешествовала я в материнской утробе. Мать была беременна и, я считаю, что я – дитя любви, дитя одной ночи. А родилась я как раз в деревне, где стоял второй эшелон Волховского фронта. «Приняла» меня, выкормила и вырастила впоследствии бабушка, мать матери. Странно, но в ее воспоминаниях обо мне не нашлось хотя бы несколько слов…. Так и сложилась моя жизнь, на всем протяжении которой я не жила с ней ни одного дня. Но есть пара воспоминаний о встречах с этой женщиной, которую звали «мама Муся», так как еще была «мама Аля» - ее сестра, вернувшаяся с фронта, но, увы, вышедшая вскоре замуж за офицера и уехавшая к месту его службы. Но об этом уже другой рассказ…

Отец мой был морской офицер, служил в Кронштадте. В мае 1941года с букетиком ландышей он сделал в Павловском парке предложение любимой женщине, в июне они поженились, ничего не сказав бабушке, а в конце июня началась война. Отцу-молодожену в конце сентября удалось вырваться на сутки из Кронштадта в Ленинград и навестить жену. Я помню, девчонкой приставала к бабушке:

- Ну расскажи, хоть, какой он был, как выглядел, что говорил?

- Да, помню, открыла дверь, стоит военный моряк и спрашивает меня, мол, мамаша, Муся дома?

Я ответила, что дома, с Шурой в другой комнате. Он и прошел к ним. А утром рано уехал.

1 октября 1941 года командующий Ленинградским фронтом Г. К. Жуков отдал приказ по сути о гибели моряков. Подготовка десанта, в том числе и учебные занятия, проводились лишь в течение 4 суток с 1 по 4 октября. Такой срок был поставлен командующим фронтом. Прекрасные, храбрые моряки были просто не обучены навыкам сухопутного боя - на их подготовку ушло всего четыре дня. Доставка боеприпасов, поддержание связи - все это тоже было не продумано. Даже необходимая в таких ситуациях артподготовка была отменена по приказу Жукова, с целью увеличить элемент внезапности.

5 октября 1941 года отец погиб. ( Я все-таки к 40-летию со дня Победы, через 25 лет, нашла сведения о нем и получила справку из военкомата о гибели лейтенанта Комиссарова С. А., уроженца г. Москвы, «в должности командира взвода десантного отряда»). Погиб практически весь состав Петергофского десанта на Балтике.

Петергофский десант - это одна из трагических и героических страниц в деле защиты Ленинграда в годы Великой Отечественной войны В интернете есть сведения, позволяющие сегодня представить страшные детали этой трагедии, поклониться морякам, их безвыходному мужеству Совершили героический подвиг 520 моряков–десантников, высаженных из Кронштадта в Петродворец и задержавших немцев на подступах к Ленинграду («Кронштадтский десант»). Высадка десанта проходила в ночь с 4 на 5 октября 1941 года. Отряд кораблей высадки состоял из пяти «морских охотников» (Комиссаров С. А. как раз служил на морском охотнике командиром десантного отряда), 25 катеров КМ и шести шлюпок. Итак, на рассвете 5 октября 1941 года кронштадтские десантники подошли на расстояние 50-80 метров к берегу. Высаживаться пришлось еще до подхода, так как у самого берега было слишком мелко.

Десант проходил по всему берегу Нижнего парка, почти от гранильной фабрики и до Александрии. Фашисты дали возможность высадиться всем и, как только началась атака, открыли шквальный огонь. В самом начале операции погиб командир. Интересно отметить, что до конца войны он числился пропавшим без вести. Моряков возглавил комиссар А. Ф. Петрухин. Краснофлотцы сделали проходы в проволочном и минном заграждениях и, развернув наступление, прорвались в Нижний парк. В тяжелых боях им удалось отбить несколько объектов, среди них Эрмитаж, Марли и Монплезир. Бой был ожесточенным, у Большого дворца появились танки, вскоре немецкие самолеты нанесли бомбовые удары. Затем немцы начали интенсивную артподготовку, после чего со стороны фонтана «Самсон» показалась первая цепь фашистов. Десантники перешли к обороне. Обещанной помощи кронштадтские моряки не получили. На второй день дважды делалась попытка доставить десанту подкрепление и боеприпасы, но корабли не смогли подойти к берегу из-за сильного артиллерийского и минометного огня. Не добились успеха и части 8-й армии, наступавшие от Ораниенбаума. Прорвать оборону противника им так и не удалось. На следующий день немцы начали обхватывать десантников в кольцо и отрезали их от залива. Комиссар А. Ф. Петрухин предпринял отчаянную попытку прорваться и выйти из окружения. Прорыв не удался. Комиссар был убит. Вскоре на уничтожение десанта были брошены дополнительные силы немцев, в том числе рота солдат с обученными овчарками. Измученных, уставших, голодных и раненых моряков стали терзать собаки. Седьмого октября сопротивление десантников было окончательно сломлено. Почти все моряки, входившие в состав Петергофского десанта, были убиты в аллеях Нижнего парка, оставшись лежать там на долгие годы, а чудом выжившим (1-2) его участникам было приказано забыть о данной неудачной операции. Ее просто решили замять, а о результатах доложить позже, к тому же накануне высадки Жуков был вызван с Ленинградского фронта на помощь в Москву.

Единственное произведение, написанное о десанте Вс. Азаровым и А. Зиначевым «Живые, пойте о нас! », было издано в 1969 году. Поводом для названия книги послужили слова одной из двух записок, найденных в алюминиевой фляге во время работ по очистке Нижнего парка. Это предсмертные записки, полные трагизма. В первой было написано: «Люди! Русская земля! Любимый Балтфлот! Умираем, но не сдаемся. Патронов нет. Убит Петрухин, деремся вторые сутки. Командую я. Патронов! Гранат! Прощайте братишки! 7 окт. В. Федоров».

Естественно, что я долго не могла найти сведения о «без вести пропавшем» отце и по тем временам даже не могла считаться «семьей погибшего воина». Дети погибших имели право на пенсию до конца обучения, а наши без вести пропавшие отцы вдруг перешли к врагу, зачем обучать их потомков в институтах. Больно…. До сих пор наше родимое государство не может определить статус и найти льготы признания, хоть какой-то компенсации той трудной жизни, которая пришлась на долю детей войны, зачастую полусирот. Пора бы, ведь им уже около 75- 80 лет!!!

Сразу после войны мать сменила фамилию, вышла замуж, родила своих двоих детей, а я выросла с бабушкой, жила с ней до самой ее смерти - вечная ей память и признательность!

Вот такие воспоминания у меня об этой «подлой войне» и о том, «что она сделала», определив всю мою жизнь…….. .

----------------------------------------------------------------------------------------------------

*/ Данные о Кронштадском (Петергофском) составлены по различным источникам Интернета.