Николай Трубецкой 5 страница

Итак, характер социально-политического строя романогерманских государств не играет никакой роли в вопросе о неизбежности европеизации и ее отрицательных последствий. Неизбежность эта остается, независимо от того, будет ли строй романогерманских государств капиталистическим или социалистическим. Она зависит не от милитаризма и капитализма, а от ненасытной алчности, заложенной в самой природе международных хищников - романогерманцев, и от эгоцентризма, проникающего всю их пресловутую " цивилизацию".

V I

Как же бороться с этим кошмаром неизбежности всеобщей европеизации? На первый взгляд кажется, что борьба возможна лишь при помощи всенародного восстания против романогерманцев. Если бы человечество, - не то человечество, о котором любят говорить романогерманцы, а настоящее человечество, состоящее в своем большинстве из славян, китайцев, индусов, арабов, негров и других племен, которые все, без различная цвета кожи, стонут под тяжелым гнетом романогерманцев и растрачивают свои национальные силы на добывание сырья, потребного для европейских фабрик, - если бы все это человечество объединилось в общей борьбе с угнетателями-романогерманцами, то, надо думать, ему рано или поздно удалось бы свергнуть ненавистное иго и стереть с лица земли этих хищников и всю их культуру. Но как организовать такое восстание, не есть ли это несбыточная мечта? Чем внимательнее мы будем всматриваться в этот план, тем яснее станет для нас, - что он невыполним, и что, если это есть единственный способ борьбы с всеобщей европеизацией, борьба эта просто невозможна.

Дело, однако, не так безнадежно. Мы сказали выше, что одним из главных условий, делающих всеобщую европеизацию неизбежной, является эгоцентризм, проникающий собою всю культуру романогерманцев. Надеяться на то, что романогерманцы сами исправят этот роковой недостаток своей культуры, конечно, невозможно. Но европеизированные не-романогерманские народы при воспринимании европейской культуры вполне могут очищать ее от эгоцентризма. Если это удастся им, то заимствование отдельных элементов романогерманской культуры не будет уже иметь тех отрицательных последствий, о которых мы говорили выше, и только обогатит национальную культуру названных народов. В самом деле, если народы, о которых идет речь, сталкиваясь с европейской культурой, будут свободны от предрассудков, заставляющих видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное, то им незачем будет заимствовать непременно всю эту культуру, нечего будет стремиться искоренять свою туземную культуру в угоду европейской; наконец, не от чего будет смотреть на самих себя, как на отсталых, остановившихся в своем развитии представителей человеческого рода. Смотря на романогерманскую культуру лишь как на одну из возможных культур, они возьмут из нее только те элементы, которые им понятны и удобны, и в дальнейшем будут свободно изменять эти элементы, применительно к своим национальным вкусам и потребностям, совершенно не считаясь с тем, как оценят эти изменения романогерманцы со своей эгоцентрической точки зрения.

Что такой оборот дела, по существу, вполне мыслим и возможен, - не может быть сомнения. Против возможности его нечего ссылаться на исторические примеры. Действительно, история учит нас, что на такой трезвой точке зрения, по отношению к романогерманской культуре, ни один европеизированный народ до сих пор не мог удержаться. Многие народы, заимствуя европейскую культуру, первоначально собирались взять из нее лишь самое необходимое. Но в дальнейшем ходе своего развития все они постепенно поддавались гипнотизму романогерманского эгоцентризма и, забывши свои первоначальные намерения, стали заимствовать все без разбора, поставив себе идеалом полное приобщение к европейской цивилизации. Петр Великий в начале своей деятельности хотел заимствовать у " немцев" лишь их военную и мореплавательную технику, но постепенно сам увлекся процессом заимствования и перенял многое лишнее, не имеющее прямого отношения к основной цели. Все же он не переставал сознавать, что рано или поздно Россия, взяв из Европы все, что ей нужно, должна повернуться к Европе спиной и продолжать развивать свою культуру свободно, без постоянного " равнения на запад". Но он умер, не подготовив себе достойных преемников. Весь восемнадцатый век прошел для России в недостойном поверхностном обезьянничании с Европы. К концу этого века умы верхов русского общества уже пропитались романогерманскими предрассудками, и весь девятнадцатый и начало двадцатого века прошли в стремлении к полной европеизации всех сторон русской жизни, причем Россия усвоила именно те приемы " скачущей эволюции", о которых мы говорили выше. На наших глазах та же история готова повториться в Японии, которая первоначально хотела заимствовать у романогерманцев лишь военную и флотскую технику, но постепенно в своем подражательном стремлении пошла гораздо дальше, так что в настоящее время значительная часть " образованного" общества и там усвоила методы романогерманского мышления; правда, европеизация в Японии до сих пор еще умерялась здоровым инстинктом национальной гордости и приверженностью к историческим традициям, - но, кто знает, долго ли удержатся японцы на этой позиции [*4].

И все же, даже если признать, что предлагаемое нами решение вопроса до сих пор не имело исторических прецедентов, из этого еще не следует, чтобы самое решение было невозможно. Все дело заключается в том, что до сих пор истинная природа европейского космополитизма и других европейских теорий, основанных на эгоцентрических предрассудках, осталась не раскрытой. Не сознавая всей неосновательности эгоцентрической психологии романогерманцев, интеллигенция европеизированных народов, т. е. та часть этих народов, которая наиболее полно воспринимает духовную культуру романогерманцев, до сих пор не умела бороться с последствиями этой стороны европейской культуры и доверчиво шла за романогерманскими идеологами, не чувствуя подводных камней на своем пути. Вся картина должна коренным образом измениться, лишь только эта интеллигенция начнет сознательно относиться к делу и подходить к европейской цивилизации с объективной критикой.

Таким образом, весь центр тяжести должен быть перенесен в область психологии интеллигенции европеизированных народов. Эта психология должна быть коренным образом преобразована. Интеллигенция европеизированных народов должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения романогерманской психологии. Она должна понять вполне ясно, твердо и бесповоротно:

что ее до сих пор обманывали;

что европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю;

что только для этой определенной группы народов, создавших ее, европейская культура обязательна;

что она ничем не совершеннее, не " выше" всякой другой культуры, созданной иной этнографической группой, ибо " высших" и " низших" культур и народов вообще нет, а есть лишь культуры и народы более или менее похожие друг на друга;

что, поэтому, усвоение романогерманской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы;

что полное, органическое усвоение романогерманской культуры (как и всякой чужой культуры вообще), усвоение, дающее возможность и дальше творить в духе той же культуры нога в ногу с народами, создавшими ее, - возможно лишь при антропологическом смешении с романогерманцами, даже лишь при антропологическом поглощении данного народа романогерманцами;

что без такого антропологического смешения возможен лишь суррогат полного усвоения культуры, при котором усваивается лишь " статика" культуры, но не ее " динамика", т. е. народ, усвоив современное состояние европейской культуры, оказывается неспособным к дальнейшему развитию ее и каждое новое изменение элементов этой культуры должен вновь заимствовать у романогерманцев;

что при таких условиях этому народу приходится совершенно отказаться от самостоятельного культурного творчества, жить отраженным светом Европы, обратиться в обезьяну, непрерывно подражающую романогерманцам;

что вследствие этого данный народ всегда будет " отставать" от романогерманцев, т. е. усваивать и воспроизводить различные этапы их культурного развития всегда с известным запозданием и окажется, по отношению к природным европейцам, в невыгодном, подчиненном положении, в материальной и духовной зависимости от них;

что, таким образом, европеизация является безусловным злом для всякого не-романогерманского народа;

что с этим злом можно, а следовательно, и надо бороться всеми силами. Все это надо сознать не внешним образом, а внутренне; не только сознать, но прочувствовать, пережить, выстрадать. Надо, чтобы истина предстала во всей своей наготе, без всяких прикрас, без остатков того великого обмана, от которого ее предстоит очистить. Надо, чтобы ясной и очевидной сделалась невозможность каких бы то ни было компромиссов: борьба, так борьба.

Все это предполагает, как мы сказали выше, полный переворот, революцию в психологии интеллигенции нероманогерманских народов. Главною сущностью этого переворота является сознание относительности того, что прежде казалось безусловным: благ европейской " цивилизации". Это должно быть проведено с безжалостным радикализмом. Сделать это трудно, в высшей степени трудно, но вместе с тем и безусловно необходимо.

Переворот в сознании интеллигенции не-романогерманских народов неизбежно окажется, роковым для дела всеобщей европеизации. Ведь до сих пор именно эта интеллигенция и была проводником европеизации, именно она, уверовавши в космополитизм и " блага цивилизации" и сожалея об " отсталости" и " косности" своего народа, старалась приобщить этот народ к европейской культуре, насильственно разрушая все веками сложившиеся устои его собственной, самобытной культуры. Интеллигенты европеизированных народов шли и дальше в этом направлении и занимались привлечением к европейской культуре не только своего народа, но и его соседей. Таким образом, они были главными агентами романогерманцев. Если теперь они поймут и глубоко осознают, что европеизация есть безусловное зло, а космополитизм - наглый обман, то они перестанут помогать романогерманцам и триумфальное шествие " цивилизации" должно будет прекратиться: одни романогерманцы без поддержки уже европеизированных народов будут не в состоянии продолжать дело духовного порабощения всех народов мира. Ведь, сознавши свою ошибку, интеллигенты уже европеизированных народов не только перестанут помогать романогерманцам, но и постараются помешать им, раскрывая глаза и другим народам на истинную сущность " благ цивилизации".

В этой великой и трудной работе по освобождению народов мира от гипноза " благ цивилизации" и духовного рабства интеллигенция всех не-романогерманских народов, уже вступивших, или намеревающихся вступить на путь европеизации, должна действовать дружно и заодно. Ни на миг не надо упускать из виду самую суть проблемы. Не надо отвлекаться в сторону частным национализмом или такими частными решениями, как панславизм и всякие другие " панизмы". Эти частности только затемняют суть дела. Надо всегда и твердо помнить, что противопоставление славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы, и что истинное противопоставление есть только одно: романогерманцы - и все другие народы мира, Европа и Человечество.

Примечания Сергея Обогуева

[*1] Этот вывод лишний раз иллюстрирует публицистика периода " перестройки" (1986-1991), когда русская интеллигенция открыла для себя Америку. В статьях, излагавших впечатления путешественников, нередко можно было прочесть что " американцы как дети", хотя никакими детьми американцы, безусловно, не являются. И обратно, со стороны этого денационализированного этномаргинального слоя, судящего уже с иностранной точки зрения, можно было, чуть позднее, услышать высказывания о " русском инфантилизме", хотя русские являются не в большей степени инфантами, чем " дети" -американцы.

[*2] Ср. современную терминологию: advanced и backward nations.

[*3] К настоящему времени выполнено большое количество исследований в междисциплинарной области психологии и генетики. Классическое направление первых таких исследований - сравнительное изучение однозиготных и разнозиготных близнецов, которые были разлучены и усыновлены в раннем возрасте и воспитаны в разных семьях, часто даже не зная друг друга. Как выясняется, монозиготные близнецы имеют, в среднем, большее психологическое сходство между собой, по совокупности психических черт, нежели со своими сводными братьями и сестрами, вместе с которыми они воспитывались. Обзор одного из недавних наиболее обширных исследований в этой области подводит итог такими словами: " При разнообразных измерениях различных черт и способностей мы твердо устанавливаем, что [усыновленные] однозиготные близнецы воспитанные поодиночке [в разных семьях] и часто не знающие друг о друге, проявляют примерно такое же сходство, как и монозиготные близнецы воспитанные вместе", причем сходство это больше, чем между разнозиготными близнецами и существенно больше, чем между воспитанными вместе братьями и сестрами (T. Bouchard et al., " Sources of human psychological differences" // Science, 250 (1990)). Иными словами, для определения многих ключевых черт характера человека генетический фактор оказывается не менее (и даже более) важным, чем воспитание. Другим популярным примером является измерение генетической составляющей в IQ, составляющей ок. 70%. Эти и другие исследования свидетельствуют о значительном влиянии генетической композиции на психический фенотип человека: на его способности, черты его личности, темперамент, общественные отношения и поведение в целом; и о том, что новорожденный младенец не является tabula rasa, на которой можно с одинаковым успехом чертить любые культурные письмена; их заключения, в целом, не вызывают разночтений и общеприняты: см. обзор хотя бы в любом современном словаре-справочнике по психологии (напр. в ed. R. Corsini, " Encyclopedia of Psychology", NY, 1984, статьи " behavioral genetics" и " heritability"; или в ed. R. Harre, " The Dictionary of Personality and Social Psychology", Oxford, 1986, статьи " genetics, evolution and behavior", " traits" и " tween studies"; также раздел GN365. 9 по классификатору LoC; из недавних заслуживающих внимание работ можно указать на монографию Anthony Walsh, " Biosociology: An Emerging Paradigm", Westport-London, 1995, заключающую обзор части темы и содержащую добротный библиографический аппарат). В этом контексте представляется совершенно неслучайным и неудивительным, что коммунистическая идеология и философия поддерживали теорию Лысенко в борьбе последнего со взглядами вейцманистов-морганистов: охватывая взглядом историю, можно отметить, что наиболее реакционные и бесчеловечные режимы и социальные системы основывались на представлении о безграничной пластичности человеческой природы.

[*4] Как показало время, японцы в целом успешно удержались на этой позиции, чему, вероятно, способствовал значительно более толстый, чем в России, слой национальной элиты и сравнительно большая удаленность японской культуры от романогерманской (и, потому, меньший соблазн стать " настоящим европейцем" ). Японии во многом удалось сохранить структуры традиционного общества, и ее социально-политическое устройство (если смотреть на реальность, а не на декоративный фасад, существующий в первую очередь для внешнего потребления) резко разнится от устройства романогерманских стран. Достаточно сказать, в качестве примера, что Япония не является демократической страной, в каком-либо содержательном понимании этого термина: так, выборные органы (включая парламент) имеют в Японии крайне ограниченную, декоративную роль; а в сознании японцев акт избрания представителя путем голосования не делегирует ему весомых легитимных полномочий; реальное управление государством и экономикой осуществляется замкнутой бюрократией, с собственными, национальными механизмами отбора, и с опорой на структуры традиционного шинтоистского общества (см. напр. E. Fingleton, " Japan's Invisible Leviathan", Foreign Affairs, March/April 1995 и обсуждение в следующем номере; или Iwao Hoshii, " Japan's pseudo-democracy", Folkstone, 1993). Все серьезные исследования " японского экономического чуда" подчеркивают важную роль, которую шинтоистская традиция и традиционное общество сыграли в японских успехах. В целом, можно сказать, что при заимствовании техники и иных элементов западной культуры, японцы подвергали их очистке от западной метафизики и оценочно-ценностных категорий, пропуская через ценностный фильтр собственной культуры.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45