Откровение

“И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…” Матф., 24: 29

Пусть скроются все звезды от моего потухшего взгляда, если я скажу хоть слово неправды о том, что явилось причиной моего заточения в Башне, о том, что гложет мою совесть долгими зимними вечерами, когда свет стареющего солнца уже не достигает моего одинокого ложа, и первые густые тени становятся у стен, будто часовые. В эти минуты я всегда вспоминаю о Нем. Он Предупреждал меня, что этим кончится мое упорное стремление пережить “конец света”. Наблюдать за гибелью цивилизации, давно предсказанной и вполне “запланированной” - разве это не предел мечтаний одинокого философа?

И вот я здесь, в Башне. А там, далеко внизу, бродят последние представители человечества по обломкам последних городов, уцелевших после многочисленных землетрясений, пожаров и наводнений. Люди ходят потерянно среди обгоревших руин в поисках случайно сохранившейся пищи, не тронутой дикими животными по причине ее недоступности. Как правило, это старые консервы, которые являются поводом для драк, не на жизнь, а на смерть, между теми, кто давно уже забыл не только свое имя, но и возраст и пол. Победители становятся жертвами ботулизма или новых грибков, что непонятно откуда свалились на головы людей, кося не хуже средневековой чумы все живое, не разбирая, к какому отряду и виду оно относится.

Вначале умолкли птицы. Их давно уже не слышно и не видно. В первые годы из Башни еще были видны небольшие стайки тех, что питаются семенами растений (хищные вымерли сразу). Но затем и они пропали из виду. Видимо, с растительностью что-то произошло. Жаль, что не могу точнее описать: в поле видимости моей давно уже нет ни деревца, ни единой травинки. И дышать в последнее время стало труднее. Придется, видимо, усилить подачу кислорода. Его производство требует колоссальных затрат энергии, и я пока довольствуюсь старыми запасами. Все растения, высаженные как вокруг Башни, так и внутри, “сгорели”. Не знаю, как иначе это описать: пожухли, а некоторые и обуглились, будто в костре побывали. Я предполагаю, что нечто изменилось в составе солнечного света: кожа у меня тоже горит, как после ожога, хоть я и не снимаю защитного комбинезона.

Жизнь моя протекает тоскливо. Я наблюдатель. Красиво сказано, а за кем мне наблюдать? Я заточил сам себя, чтобы иметь эту возможность. Но все объекты наблюдения оставили меня один за другим. Я могу лишь догадываться, что происходит вне пределов видимости моей. Думаете, у меня нет средств наблюдения? Есть, и самые современные, но в них так мало можно увидеть живого, что я давно перестал пользоваться ими.

Только небо и солнце неизменно остаются объектами наблюдения моего. Хотя “неизменно” - это слишком громко сказано. Они, как раз, изменяются, и поразительно быстро: просто на глазах.

Закаты и восходы несут какую-то неземную гамму оттенков, придающую пейзажу за моим окном то зловещий вид кроваво-красной пустыни, то интригующий сиреневый тон с бегающими бликами, вовсе уж ни на что не похожий.

Не имея больше живых собеседников, я научился разговаривать со звездами, и, кажется, они мне даже отвечают. Я изучил их местонахождение и ждал появления их каждый вечер, как старых друзей. Но в последнее время мои друзья стали изменять своим привычкам и появляются совсем не в положенное им время.

Боже, как я одинок! Иногда я думаю, что уж лучше быть одним из тех, кто там, в миру -- и тут же ужасаюсь мыслям своим. А может, Он был все-таки прав? Может, то, что я вижу и о чем догадываюсь, есть только часть правды? Может действительно, во всем этом есть смысл и даже - страшно подумать - мудрость? Я не позволяю себе думать об этом. Это означало бы, что все мои мучения напрасны, что прав все-таки Он.

Он Говорил, что извлечь мудрость можно только из опыта. Он Уверял меня, что бессмысленно запираться от событий в надежде быть просто свидетелем, но не участником их. Но в гуще жизни мы теряем объективность, а мне хотелось быть летописцем последних времен человечества.

Интересно, задумывался ли я о том, кто сможет прочесть эту летопись? Я попался в ловушку, которую сам хитроумно придумал. Летопись подразумевает ход событий, которые следуют во времени одно за другим, записанные со слов свидетелей или самим очевидцем. Я давно уже не наблюдаю никаких событий. Что же касается звезд, которые появляются не вовремя: может быть, просто время так изменилось, что его невозможно измерять по часам.

Был бы я помоложе, я, быть может, уже вычислил бы продолжительность новых суток, изменившееся положение Земли относительно Солнца и Солнца в системе Зодиакальных созвездий... Но я стар, и у меня нет сил на это... Да, я ведь обещал не врать... Силы, конечно, найдутся, но дело в том, что я знаю заранее результат: он укажет мне, что все так изменилось, что планету, на которой я нахожусь, уже нельзя назвать “старушкой Землей”. А ведь изменения еще идут и идут. И отголоски далеких и близких землетрясений еще доносятся до меня, и Солнце встает и садится совсем не по правилам.

Я махнул на все рукой. Если мои догадки подтвердятся вычислениями - либо я сошел с ума, либо нахожусь уже совсем в ином мире, совсем в иной реальности. А, впрочем, это одно и то же. Поэтому я с упорством старого маразматика просто записываю свои наблюдения, пытаясь не делать никаких выводов. Да, я, предсказавший точно “начало конца” и сделавший описание этого “конца” смыслом жизни, боюсь признаться себе, что я был не прав. Что это не “конец”. Точнее, этот “конец” - скорее начало чего-то иного, нового и совсем не изведанного.

Надо признаться, что оно все-таки меня манит, это новое. Если б не мои годы... В конце концов, я взялся описывать конец старого мира, а новый мир, если он все же начнется, пусть опишет кто-нибудь другой, с юными горящими глазами исследователя.

Да и кому он нужен, этот новый мир вместе с памятью о старом, если на Земле не осталось никого, кроме нескольких кучек обезумевших от всего этого людей, которых и людьми-то назвать грех?!

Кто прочтет эту летопись? Кто будет обживать этот мир?!

А может, Он все-таки был прав? Может, есть те, кто провидел все это и многое другое? Может, в этом безумии и крови они в состоянии разглядеть то новое, что нарождается, подобно младенцу, приходящему в свет ценой жизни матери? Может, они и помогают ему родиться, не задохнувшись в зловонных испарениях трупа?

Нет, бред! Где они, кто они? Если они так всемогущи, почему не собрали под свои знамена тех, кто еще в состоянии хоть как-то мыслить? ... Старый гордец, конечно, я имею в виду себя! А зачем я им нужен, ни во что не верящий, ни на что не способный, кроме словесной истерики? А если у них уже есть опора? Если их уже много: десятки, может, сотни? А как же я? Так и буду сидеть и тихо сходить с ума от маразма…? Чепуха! Когда я в последний раз просматривал бегло телеэкраны, транслирующие происходящее в разных точках земного шара со спутников, ничего нового там не было, ничего…

Просто мне надоело одиночество. Но выйти из Башни, чтобы слиться с этим безумием, которое снаружи - нет, я еще не настолько сошел с ума, чтобы поверить Его словам.

Почему я никак не могу забыть этот короткий разговор? Не разговор даже, так, несколько фраз, но они впечатаны в мою память, кажется, навечно...

Однажды, на одной из лекций -- а я не скрывал своих взглядов на мир и открыто проповедовал “конец света” -- мне поднесли икону. Кто-то из последователей моих (где они теперь, интересно? ), несмотря на мои, мягко говоря, сложные отношения с религией, рискнул преподнести мне ее. Икона не старая, скорее, наоборот, совсем уж новая. Название было подходящее: что-то вроде “Второго пришествия”. Полотно было не писаным, а вышитым, и что-то в нем притянуло мой взор необычностью. Я принес ее домой и долго любовался игрой света в нитях, поворачивая ее то так, то эдак. В конце концов, она прочно обосновалась у меня в спальне. Я любил подолгу смотреть на нее утром, когда первые лучи солнца оживляли ее, и вечером, при электрическом освещении или при свечах. Нет-нет, молиться я не умею. Я просто смотрел. Она была будто живая, каждый раз поражающая меня каким-то новым ощущением. Потом я привык к ней и просто бросал взгляд утром и вечером, будто здоровался и прощался. Но перед самым “началом конца”, когда я уже перебрался в Башню, оборудованную для меня самыми лучшими учеными, втихаря подсмеивающимися над “сумасшедшим миллионером”, как они меня называли, произошло то, чего я никак не могу забыть. В числе немногих личных вещей я взял ее с собой. В те дни меня почему-то притягивали глаза, глядящие на меня с иконы. Взгляд их менялся, но всегда ощущалась в них тревога и какой-то зов, что ли.

И вот однажды, рано утором, Он сошел ко мне. И Он говорил со мной. А я слушал. Это было откровение. Бывают ли откровения у атеистов? Я не знаю. Но тогда я четко знал, что все, происшедшее тем утром -- правда, и все, сказанное Им мне тогда -- тоже правда.

И все последующие годы я трачу много усилий на то, чтобы заглушить голос этой Правды, который не умолкает во мне.

Иначе мне придется все бросить, забыть себя, свои звания, оставить Башню -- единственное надежное место на Земле -- и отправиться в никуда на поиски тех, кто ведает больше меня о том, что происходит, и кто знания не похоронил свои, подобно мне, а живет и действует в гуще событий.

Я убеждаю себя, что слишком стар для этого, но Глаза смотрят на меня с ласковой укоризной. Я давно спрятал икону в дальнем отсеке. Два года я не позволяю себе любоваться ею, но Глаза не оставляют меня. Они и сейчас следят за каждым моим словом, нет, даже мыслью или порывом, движением Души.

Они не дают мне лгать самому себе. Я устал бороться с собою под этим Взглядом. Когда-нибудь я верну икону на прежнее место над кроватью. Может, тогда Он сжалится и сойдет вновь, чтобы объяснить, где искать мне тех, кому нужен полусумасшедший ученый, слишком много знающий об этом мире, чтобы утверждать, что он еще жив!!!...

Когда все кончится, все начнется вновь... Есть те, кто вынесет на плечах своих семена мудрости и привьет их новой расе... На новой Земле...

И не прервется жизнь...

Что же дальше?

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒