Оранжевый на белом

https: //ficbook. net/readfic/4769049

Направленность: Слэш
Автор: erroresque (https: //ficbook. net/authors/1586768)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Кай/Лэй
Рейтинг: R
Жанры: Драма, AU, ER (Established Relationship), Любовь/Ненависть
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 11 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Осознав, что закон перед ним бессилен, Чонин сам стал для себя законом. И Исин категорически не понимает, какого черта он так зависим от этого отморозка.
AU, в котором любовь тесно сплелась с отвращением, а оранжевая роба заключенного идеально смотрится рядом с белым халатом врача.

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Работа написана специально для EXO: Русская Рулетка (https: //vk. com/kofapeszy)

Пара: Ким Чонин/Чжан Исин
Цитата: " Надежда на счастье, пусть даже обманчивая, никогда не причиняет человеку зла, потому что она облегчает жизнь". Лопе де Вега

Исин почти не помнит, как это началось. Не знает, почему не стал бежать, сломя голову, едва осознал происходящее. И не понимает, почему не убегает сейчас.

Единственное, в чем он уверен – так это в том, что человек, спящий на соседней подушке, отвратителен. И оттого смутно различимое тепло, разливающееся в грудной клетке при взгляде на это безмятежное лицо, кажется таким катастрофически неправильным, что хочется пробить себе ребра и вырвать его из-под них с корнем.

Но вместо этого Чжан, сонно щурясь, отрубает монотонно капающий на мозг будильник, выпутывается из одеяла и идёт наводить себе кофе, практически на ходу упаковывая задницу в первые попавшиеся штаны. На нормальный завтрак, как обычно, нет ни времени, ни, в общем-то, продуктов. Не то чтобы у Исина не хватало средств – просто на то, чтобы сходить в магазин, времени обычно тоже не находится.

На последних глотках кофе на кухню заваливается Чонин. Заспанный, растрепанный, как будто даже милый – и, судя по брошенному на китайца взгляду, ужасно недовольный.

– Пожрать не судьба? – не тратя времени на такие формальности, как пожелания доброго утра, мрачно интересуется Ким, приземляется на ближайший табурет и раздраженно сдвигает в сторону сидящего напротив Чжана пакет, лежащий на столе.

Часть содержимого вываливается на столешницу: пара упаковок печенья, пачка макарон… где-то в глубинах пакета угадываются ещё колбаса, молоко, пара булок – и некоторое количество других продуктов разной степени нужности. Но Исин лишь бросает короткий взгляд – и поднимается с места, закидывая в мойку опустевшую чашку.

– У меня дежурство, вернусь утром, – не оборачиваясь, сообщает он, – И, надеюсь, к моему возвращению здесь не будет ни тебя, ни этой еды.

– Надеюсь, ты там сдохнешь от голода, – фыркает Чонин вслед покидающему кухню Чжану. Тот только усмехается. Пререкаться с корейцем нет ни смысла, ни желания – особенно когда до выхода из дома минут пять, а на тебе все еще домашние штаны, созданная подушкой прическа и неумытое лицо.

Впрочем, Ким и сам не стал бы пререкаться. За пределами постели на Исина ему тотально похуй – а периодические попытки притащить еды и других нужных штук кажутся китайцу почти что издёвкой. Ведь Чжан, черт возьми, повторял уже несколько сотен раз, что к «добыче» Чонина даже прикасаться не собирается, если не увидит хотя бы чек – который, конечно, не является гарантией того, что продукты (или деньги на них) не сворованы, но хотя бы повышает вероятность. Ким на это лишь закатывал глаза, говоря что-то вроде «да на здоровье, сам сожру» – и даже не думал что-то менять.

Чонин принципиально ничего и никогда не покупал, не понимая, зачем платить, когда можно не платить. Исин принципиально не принимал эту позицию, не понимая, зачем вообще продолжает впускать этого придурка в свой дом.

Правда, что-то подсказывало китайцу: не впустить все равно не получится. Хотя бы потому, что Киму с его-то навыками при желании даже ключ не пригодится.

Под конец смены Исин тихо ненавидит весь мир. Особенно – тех, кто придумал ночные дежурства, ибо он не выспался, смутно хочет есть, спать и сдохнуть, но торчать ему здесь до утра, периодически позволяя себе вздремнуть на скрипучем диване в ординаторской и молясь всем известным богам, чтобы не появилось никаких экстренных.

Но сейчас всё довольно неплохо. До обхода пара часов, дежурная медсестра занята чем-то достаточно важным, чтобы не крутиться раздражающе поблизости, строя глазки, а сам Чжан, относительно насытившийся на удивление съедобным сэндвичем, валяется на уже упомянутом диване, кажущемся сейчас едва ли не самым удобным местом на планете.

Обстановка сошла бы за идеальную, если бы Исин научился отключать мысли, и за близкую к идеальной, если бы мысли эти не сводились к одному и тому же человеку. Чжан почти ненавидит себя за то, с каким трепетом вспоминает выученные наизусть черты лица, прикосновения неизменно горячих губ, низкий, с изредка проскальзывающей хрипотцой голос, как будто искренние объятия...

Он знает, что наутро не застанет Чонина в своей квартире – но давно не обманывает себя надеждами о том, что кореец не вернется, а Исин научится-таки без него жить. Потому что неважно, как долго Кима не будет – он непременно придет снова и мгновенно разрушит все внутренние барьеры старшего.

Чонин всегда был таким. С того утра, когда к нему, попавшему в аварию и экстренно прибывшему в больницу посреди ночи, приставили немного робкого, но старательного интерна Чжана, отчего-то совершенно не умеющего скрывать трепетный восторг при взгляде на кажущегося идеальным пациента. С того дня, когда начал слишком часто прикасаться, слишком странно смотреть и слишком мило просить посидеть и поболтать с ним еще немножко. С того вечера, когда, пользуясь временным отсутствием соседей, повалил отчаянно смущающегося интерна на больничную койку – а тот и не думал сопротивляться. Лишь машинально старался запомнить каждый изгиб вжимающегося в него тела, боясь, что это больше никогда не повторится. И ни на что не надеялся, когда, прощаясь с выписывающимся Кимом, протягивал ему листок с номером телефона.

Исин действительно не помнит, в какой момент визиты корейца стали не просто нормой, а жизненной необходимостью, но, кажется, ненавидит этот момент всем сердцем. Чонин не давал никаких надежд, не шептал признаний и ничего не обещал – всего лишь относительно стабильно появлялся на его пороге, не пытаясь делать вид, что нуждается в чем-то помимо «поговорить и потрахаться».

Исин действительно не знает, почему в какой-то миг Чонин счел влюбленность без-пяти-минут-доктора достаточно окрепшей и слепой, чтобы быть с ним абсолютно честным – и злится на самого себя за то, что Ким не ошибся. За эти годы он узнал от корейца столько, что одним визитом в полицию помог бы закрыть немало дел – но понимает, что никогда этого не сделает.

Ким Чонин отвратителен: аксиома, прочно въевшаяся в сознание Исина и не думающая вытравляться из него вот уже несколько лет. Отвратителен, потому что талантлив. А талант его заключается в феноменальном умении уходить от преследования, что бы он ни натворил. Исин не знает и не хочет знать, как и когда кореец обнаружил у себя этот талант, но это предопределило, кажется, всю его жизнь: осознав, что закон перед ним бессилен, Чонин сам стал для себя законом.

Исин предпочел бы не знать обо всех многочисленных кражах, порой пугающе крупных – и все чаще заказных. А еще изо всех сил старался не считать количество людей, через которых Чонин перешагнул, добиваясь очередной цели – ни покалеченных, ни убитых.

Ким Чонин отвратителен. Его принципы отвратительны. Образ жизни – отвратителен. И особенно отвратительна непоколебимая уверенность в собственной правоте. Но Исин снова и снова впускает его в свою квартиру, свою жизнь и свою постель – чтобы, едва тот уйдет, сходить с ума от тоски по корейцу и категорического непонимания, какого черта он так зависим от этого отморозка.

Когда засыпающий на ходу Исин возвращается в квартиру, в ней нет ни следа пребывания Чонина. Как и всегда.

***

– Алло. Чжан Исин? – деловито осведомляется незнакомый сухой голос в трубке. Китаец сонно бормочет что-то отдаленно похожее на подтверждение и чувствует смутное желание снова зарыться лицом в подушку, выпустив мобильник из пальцев. Время близится к полудню, но для отсыпающегося после дежурства Чжана это вполне определенное «да кто звонит в такую рань?! » Однако от наездов на незнакомца он воздерживается – хотя бы потому, что оный представляется офицером Ли из какого-то там отдела полиции, а все еще находящийся на грани сна Исин вообще не понимает, что происходит.

– Ваш друг Ким Чонин задержан по подозрению в краже, – слова офицера обрушиваются на голову валуном, заставляя неумолимо закрывающиеся глаза Исина широко распахнуться от удивления. Впрочем, назвать это шоком было бы куда правильнее.

Чонин попался. На краже. На самой что ни на есть обычной краже. Блять, серьезно?

Чувства спутываются в пестрый клубок, мгновенно встающий в горле удушающим комом. Разум Исина пускает фейерверки, торжествуя, что корейца хоть раз смогли поймать – а сердце сжимается в безысходном страхе за него. Сознание кричит, что нужно срочно рассказать полиции обо всех деяниях Чонина – а душа умоляет найти какой угодно способ отстоять младшего в суде.

Разрешать эти противоречия нет никаких моральных сил. Чжан невыносимо заебался. Но через несколько минут он уже выбегает из квартиры, на ходу ища в телефоне, как добраться до названного отделения полиции: на желании увидеть Чонина сошлись и разум, и сердце. Не особо, правда, понимая, зачем им это.

Смотреть на Кима через прозрачную перегородку кажется чем-то крайне неправильным. И весь его вид кажется таким же неправильным: Чонин выглядит потрёпанным, немного уставшим – и каким угодно ещё, но при этом как будто… довольным?

– Быстро ты, – усмехается кореец, вальяжно усаживаясь на предоставленный ему стул, а у Исина рушатся все шаблоны. От впервые попавшегося Чонина он ждал злости, недовольства, конкретной обескураженности, уныния… но никак не спокойного и чуть насмешливого выражения лица.

– Ну и как ты умудрился? – только и может спросить Исин, озадаченно глядя на Кима.

– Без понятия, – равнодушно пожимает плечами тот, – Но получилось забавно, правда? Среди стольких приключений попасться на банальной краже в крупном размере… я все ещё везунчик, знаешь ли.

Чонин тихо посмеивается, склоняя голову набок и рассматривая китайца с лукавыми искорками в глазах, а Исин по-прежнему ничего не понимает. Все внутри кричит о невозможности происходящего, но… вот прозрачная перегородка, вот сидящий по ту сторону Чонин и вот насмешливо-спокойное выражение на его лице. Вполне реальные вопреки своей невозможности. И оттого становится совсем странно.

– Ты, кажется, не очень-то огорчён, – хмыкает Ким, не переставая вглядываться в лицо Чжана, все ещё не определившегося с собственными эмоциями, – А мне ведь парочка лет заключения светит.

– Для тебя маловато, – выпаливает Исин с мрачной усмешкой. А Чонин, кажется, становится ещё более довольным – что почему-то раздражает.

– Так зачем пришёл, раз я такой ужасный? – вкрадчиво интересуется он, наклоняясь чуть ближе к перегородке и заглядывая в глаза. А Исин и сам этого не знает – но ответ приходит и срывается с губ сам собой.

– Попрощаться, – ведь пары лет должно хватить, чтобы сменить работу, место жительства – и пережить адскую ломку по Чонину, правда?..

Уголки пухлых губ приподнимаются в короткой улыбке, а младший кивает с видом человека, услышавшего нечто ожидаемое.

– Будь сильнее своих эмоций, Чжан Исин. Удачи, – в голосе Кима звучит какая-то непривычная теплота, отчего китаец растерянно хмурится, но ответить ничего не успевает: Чонин поднимается с места и идёт на выход, не дожидаясь, пока истечёт их время. За открывшейся дверью угадывается ждущий корейца человек в форме, но через мгновение она тихо захлопывается, словно отсекая Чонина и Исина друг от друга раз и навсегда.

Чжан закрывает глаза, облокачивается на стол, зарывается пальцами в волосы и сидит так, пока кто-то из полицейских не заглядывает, прося покинуть помещение.

Впервые за эти годы всё сложилось так, как должно. Впервые за эти годы он наконец-то свободен. И впервые чувствует себя настолько далёким от счастья.

***

Исин застегивает халат, изучая взглядом свой новый кабинет – довольно небольшой, немного душный, относительно уютный и на удивление неплохо оборудованный. Китаец усмехается, приоткрывая окно, чтобы впустить хоть немного воздуха, и садится за стол. Сегодня его первый день на новом месте – и, пожалуй, пора понемногу вливаться в рабочий процесс.

С тех пор, как Ким Чонина признали виновным и назначили два года лишения свободы, прошло около трех месяцев. За неимением у корейца родственников Исина, как «близкого друга», постоянно держали в курсе происходящего – а тот отчаянно боролся с желанием еще раз взглянуть на младшего. Хотя бы издали. Хотя бы в зале суда.

Он справился. И со дня прощания ни разу не позволил себе оказаться поблизости – хотя знал и дни заседаний, и место нынешнего заключения Кима. Цель «научиться жить без Чонина» стала первоочередной, но…

Его ломало. Кореец никогда не пропадал больше, чем на две недели – и это оказалось самой крайней степенью допустимого отсутствия Чонина. Исин старательно повторял себе, как отвратителен Ким Чонин и как хорошо, что он за решеткой, но спустя месяц заключения младшего понял, что совсем не способен думать о нем в таком ключе.

Зато способен вспоминать. О грубоватой заботе корейца, проявляющейся лишь изредка – и оттого куда более ценной. О феноменальной способности Чонина постоянно получать травмы, ушибы и ссадины – и о том, как Исин обрабатывал их, сидя у него на коленях. О том, как неизменная нежность в постели ночью контрастирует с мрачной неприветливостью утром. О чертовых украденных пачках макарон, кажущихся Киму абсолютной мелочью. О вкусе губ. О звуке голоса. И о прощальном «будь сильнее своих эмоций».

Еще два месяца понадобилось Исину для того, чтобы окончательно осознать и принять – с последним он не справляется. И нуждается в дозе Ким Чонина, чтобы не свихнуться от тоски окончательно и бесповоротно. Нуждается настолько, что совершенно не способен подпустить к себе кого-то еще.

Именно тогда Чжан пришел в больницу с заявлением об увольнении, а через пару дней уже пожимал руку новому начальнику, поздравляющему китайца с новой должностью, претендентов на которую, судя по всему, было настолько мало, что над тем, чтобы взять Исина, особо не думали. Впрочем, оно и неудивительно. Тюремный врач – не то, что звучит как привлекательная вакансия.

Рабочий день начинается с оформления вновь прибывших заключенных, оказавшихся удивительно разношерстными: от исключительно приятных людей с хорошими манерами до настолько отмороженных личностей, что Исин взглядом буквально умоляет надзирателей, всегда тактично покидающих кабинет после привода пациента, не уходить.

А вот когда поток новичков, от которых рябит в глазах, сменяется куда менее бурным потоком нуждающихся в медицинской помощи заключенных – приготовившийся к худшему Исин охуевает напрочь. Он прекрасно понимает, что за закрытыми дверями камеры эти люди ведут себя совершенно иначе, чем с персоналом тюрьмы – но абсолютно каждый обращается с ним уважительно, предельно вежливо и… черт, да Чжан в больнице столько воспитанных людей не встречал!

Умоляющие взгляды прекращаются, а Исин тихо восторгается воспитательным способностям тюремщиков, все больше расслабляясь в обществе пациентов, которым суждено стать для него постоянными на ближайшее время. Впрочем… какие тут воспитательные способности, когда чуть ли не каждый надеется быть выпущенным пораньше за то, какой он примерно-показательный?

В обеденный перерыв Исин выходит из кабинета только для того, чтобы пройтись до кофе-автомата в фойе – и старательно перебирает медицинские карты заключенных, размышляя о том, как без лишнего шума попасть к Ким Чонину. В голове выстраивается великое множество вариантов, но все они отметаются за несостоятельностью.

Стук в дверь раздается через пару минут после обеда, когда Чжан уже готов на всё забить и просто плыть по течению. В кабинет заглядывает офицер Хон – высокий и широкоплечий мужчина ненамного старше китайца, весь день ответственно приводящий к нему пациентов – и с дежурной приветливостью улыбается.

– Не помешал? К Вам новый пациент, – сообщает он, получая в ответ лишь кивок Исина, сердце которого через мгновение начинает слишком торопиться и пропускать удары. Надзиратель представляет ему пациента, но китаец даже не слушает. Он и сам прекрасно все знает. Ким Чонин, кража, отбывает три месяца как.

– На что жалуетесь? – изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость, интересуется Исин, жестом приглашая корейца присесть. А тот нарочито медленно приближается и усаживается на стул – и молчит ровно до того момента, как Хон покидает кабинет.

– Ебанулся? – негромко и лаконично осведомляется Ким, вопросительно приподнимая бровь, едва за офицером закрывается дверь, и эта короткая реплика словно отрезвляет Чжана, помогая ему взять себя в руки хотя бы внешне вопреки тому, что сердце продолжает колотиться, как бешеное.

Ким Чонин. Ким Чонин. Ким Чонин. Ким Чонин! Это действительно, черт возьми, Ким Чонин! Сидит напротив на расстоянии вытянутой руки, недоуменно смотрит – и даже в дурацкой оранжевой робе выглядит непозволительно красивым. Блять, блять, блять…

– А что не так? – голос Исина, тем временем, звучит поразительно невозмутимо, а сам он поднимается с места, ища на висящих над столом полках карту Кима, которую просматривал совсем недавно – и уже умудрился забыть, куда дел.

– Мы попрощались, насколько я помню, – усмехается Чонин, а китаец ловит себя на предательской надежде, что невозмутимость младшего такая же наигранная, как и у него, – Что ты тут забыл?

– Я просто сменил работу. Откуда мне было знать, что ты отбываешь именно здесь? – пожимает плечами Чжан. Карта упрямо не ищется – то ли оттого, что эмоции не дают сосредоточиться, то ли оттого, что Исин просто идиот. А врать Чонину оказывается удивительно сложно.

– Да неужели? – китаец не замечает мгновения, когда младший поднимается со своего места – и сдавленно выдыхает, чувствуя, как Ким обхватывает его руками, всем телом прижимаясь со спины. Дрожащие пальцы, коснувшиеся было корешка злосчастной карты, замирают. Попытки выровнять дыхание оказываются тщетными. Удары сердца все сильнее отдаются эхом в голове.

– И даже не надеялся встретить? – от хриплого шепота на ухо мороз по коже, а узловатым пальцам, расстегивающим пуговицы халата, совершенно не хочется мешать, – И совсем не соскучился? – ладонь Чонина забирается под рубашку, гладя живот, а вторая уверенно ложится на пах китайца, чуть сжимая, пока Исин кусает губы, пытаясь найти в себе хоть какие-то силы сопротивляться, – Врать нехорошо, доктор Чжан.

– Нас… могут увидеть… – выдавливает из себя Исин, слабо хватаясь за руку корейца и пытаясь отстранить ее. Чонин лишь ухмыляется, и, словно не замечая этих попыток, по-хозяйски расстегивает ширинку старшего, тут же забираясь ладонью под белье.

– Это так важно? – усмехается Ким – а Исин сдавленно выдыхает и прислоняется затылком к плечу младшего, чувствуя, как на его члене уверенно сжимаются чужие пальцы.

И он сдаётся. Снова. Потому что на фоне прикосновений, по которым его ломало три месяца, действительно ничего не важно. Потому что долго оставаться благоразумным рядом с Чонином невозможно – да и не хочется. Потому что иначе не бывало и никогда не будет.

Немногочисленные бумаги одним движением сдвинуты к дальнему краю стола, на который кореец усаживает старшего, оставленного в расстегнутых рубашке и халате. Исин не замечает, когда и как Чонин избавляется от робы – но, если честно, ему плевать.

Он вообще замечает сейчас только самое сладкое и самое главное: бережно, но крепко сжимающие бедра пальцы, обжигающие кожу губы, изгиб спины под ладонями, жар чужого тела, плавные, но быстрые толчки у него внутри, заставляющие стискивать зубы почти до боли – лишь бы не застонать слишком громко, не выдать их обоих…

Все остальное кажется пустяковым и незначительным – даже тот факт, что халат по итогу запачкан спермой, а запасного с собой, разумеется, нет. Исин не может перестать по-идиотски улыбаться, прижимаясь к тяжело дышащему корейцу и вдыхая его запах. Доза Ким Чонина получена в полной мере. А вместе с ней – хоть какая-то способность и желание жить дальше.

– Твою мать, – с чувством выдыхает Исин, едва приведя себя в относительный порядок и внезапно приходя к мысли о том, что кое-кто тут весьма отвратительный врач, – Ты сам-то помнишь, ради чего к доктору шел?

– Чтобы проверить, – отзывается Чонин, усаживаясь обратно на стул, и поясняет в ответ на вопросительный взгляд, – Слышал разговоры о новеньком докторе Чжане.

Исин отчего-то смущенно улыбается, возвращая все сдвинутые и упавшие бумаги на место – и не перестает улыбаться даже после того, как офицер Хон уводит Чонина в камеру. Потому что на душе лежит такой пласт умиротворения, что даже отвращение перед самим собой за трепет при мыслях о Киме заметно притупляется.

Счастье начинает казаться не такой уж недостижимой вещью. Вот только ужиться с мыслью о том, что оно не способно существовать без Ким Чонина – задача ожидаемая, но отчего-то отчаянно сложная.

***

– Доктор Чжан, – офицер Чхве, высоченный, широченный и вообще довольно грозного вида надзиратель, заглядывает в кабинет, едва услышав разрешение войти, – Ли из сорок пятой опять захеровел. Хотел привести, но проще отвести вас, чем его на себе тащить.

За минувший месяц китаец настолько сжился с новым местом работы, что умудрился искренне полюбить его. Поначалу пугающая тюремная обстановка теперь казалась Исину чуть ли не уютной – и со временем китаец почти перестал бояться даже заключенных, которые, кажется, души не чаяли во внимательном докторе.

Ким приходил к нему еще несколько раз, притворяясь в разной степени больным и становясь все более хмурым с каждым визитом. Вот только вытянуть из него хоть слово о причинах недовольства не удавалось. Чонин лишь буркнул пару раз что-то на тему «не с твоей милой рожей тут шастать», тут же уводя разговор в другую сторону – и все. Исин же еле сдерживал умиленную улыбку от осознания, что за него вроде как переживают.

Через пару минут китаец идет по коридорам тюрьмы вслед за Чхве. Часть здания, через которую проходит путь к камере Ли, Исину не нравится с первого дня – хотя бы потому, что одним из отрезков маршрута является обыкновенно пустующий и потому не внушающий доверия коридор, где за низкими дверями прячутся всякие подсобные помещения, не особо часто посещаемый служебный туалет и что-то еще в том же духе. Место казалось просто созданным для того, чтобы попадать в неприятности. И, хотя Исину было в разы спокойнее оттого, что где бы то ни было он ходил с надзирателями, страх все равно пробегался морозом по коже. Какой-то совершенно иррациональный – и оттого, видимо, такой неизбежный. Как и сейчас.

Впрочем, в одно мгновение этот страх вполне обретает рациональность. Ибо Чжан, даже не успев понять, что происходит, чувствует, как сильные руки хватают его и, игнорируя попытки китайца вырваться, тащат к ближайшей двери.

– Некуда спешить, доктор Чжан, – рычит Чхве, затаскивая его в подсобное помещение, и сразу следом слышится щелчок задвижки, – И не орать. Или мы хотим, чтобы случайный заключенный из, скажем, сто шестой не только изнасиловал незадачливого доктора, но и случайно покалечил?..

– Отъебись, – шикает Исин, пытаясь вырваться или хотя бы оттолкнуть офицера, но получает за это смачный удар по лицу и чувствует, как в следующий момент его прижимают к стене, приложив об нее затылком так сильно, что в голове начинает гудеть.

Чжан борется с надзирателем на чистом упрямстве, делая все, что только было запрещено напавшим на него офицером. Орет, вырывается, в пылу драки успевает открыть щеколду – но не дверь. Несколько раз получает по лицу, выслушивает немало шипящего отборного мата, совместно с охранником роняет нехилое количество каких-то швабр и прочего непонятного дерьма – и забывает даже о необходимости звать на помощь. Всё заканчивается весьма ожидаемым итогом: после нескольких ударов головой об стену состояние китайца становится почти что бессознательным, и его слабые брыкания совершенно не мешают приложить его щекой к стене, обездвижив руки. Блять.

Это было просто смешно. Находиться в здании, переполненном преступниками – и оказаться в подсобке, будучи избитым и прижатым к стене офицером. Мычащий в зажимающую рот ладонь и готовый в любой момент отключиться Исин настолько теряется в реальности, что даже не замечает момента, когда возня чужих пальцев где-то в районе ширинки сменяется его безвольным падением на пол после скрипучего звука открывания двери.

Исин даже не меняет своего крайне неудобного положения, валяясь у стенки почти что тряпкой и чувствуя дикую боль в голове и в каждом ушибе. Сознание упорно отказывается анализировать происходящее. Звуки борьбы и падающих предметов возвращаются, но на этот раз Исина никто не трогает. Потом – чья-то ругань, топот еще каких-то ног, разговоры, разговоры, разговоры…

Чжан нихрена не понимает даже в тот момент, когда чьи-то руки хватают его за плечи, разворачивая к себе, а перед полуприкрытыми глазами мелькает чье-то отчаянно расплывающееся лицо.

– Доктор Чжан! – знакомый голос… или незнакомый голос… какой-то пиздецки далекий и звучащий как из-под слоя ваты голос… – Вы меня слышите, доктор Чжан?

– Я… я с… сл… – отрешенные попытки бормотать что-то несвязное кончаются почти сразу. Впрочем, на ноги с чужой помощью Исин поднимается и даже весьма удачно ими идет. Он не имеет ни малейшего понятия, кто его ведет, куда и что вообще происходит. У него даже нет сил надеяться, что хотя бы теперь на него никто не попытается напасть.

***

– Какого хуя ты все еще здесь? – практически рычит Чонин, сверля Исина гневным взглядом и явно не запариваясь о том, что стоящие за дверью надзиратели вполне могут его услышать.

– Работаю, – пожимает плечами Чжан, стараясь не смотреть на младшего, потому что таким видит его впервые.

– После того, что случилось? Ты в своем уме?! – кореец, кажется, еле сдерживается от того, чтобы закричать – а старший, продолжая прятать взгляд, не знает, радоваться этому или бояться.

Весть о случившемся разнеслась по тюрьме мгновенно – и вот уже пару дней самой популярной темой для разговоров было нападение Чхве на доктора Чжана и почти что чудесное его спасение офицером Хоном. А еще – размышления о том, станет ли Исин увольняться после такого.

Но Исин не стал. И вопреки тому, что отгулов ему дали предостаточно, вернулся к работе спустя два дня, собирая немало взглядов на избитом лице. А Чонин влетел в его кабинет, едва не опережая надзирателя, как только начался рабочий день Чжана.

– Чхве уволен, впереди суд. Других опасностей я не вижу, – из-за саднящей боли в разбитых губах говорить немного трудно, и оттого слова китайца звучат тихо и не слишком разборчиво.

– До его нападения будто видел, – мрачно отзывается Ким, с чувством пиная стол, и Исин растерянно поднимает взгляд, не представляя, что ответить, когда очередная реплика младшего внезапно выбивает землю из-под ног, – Я не для того позволил придуркам из полиции меня поймать, чтобы ты лез сюда за мной и огребал.

– Чего?.. – только и может выдохнуть Исин, широко распахивая глаза от удивления и пытаясь осознать услышанное. А Чонин раздраженно фыркает, скрещивая руки на груди, отводя взгляд – и, кажется, тихо злясь на собственный длинный язык.

Молчание длится примерно минуту, прерываемое лишь мерным тиканьем часов и тяжелым дыханием младшего. Но в какой-то момент он все-таки начинает говорить.

– Я отвратителен тебе, ведь так? И, тем не менее, ты никогда меня не прогонял, – кажется, с каждым негромким словом Кима у Чжана внутри что-то с треском обваливается, – Я видел, как тебе тяжело любить и терпеть меня. Видел, как ты ненавидишь самого себя. Я старался быть еще большим мудаком, чем обычно, надеясь, что ты прогонишь меня сам – но ты не прогонял. Пытался заставить себя не возвращаться – но не выдерживал.

Чонин прерывается, тяжело выдыхая и закрывая глаза, а Исин застывает подобно камню, отказываясь верить собственным ушам.

– Я ведь всё сделал, Исин, – качает головой кореец, почти шепча, – Поддался полицейским. Позволил упечь меня за решетку. Дал тебе возможность жить нормально, без меня. Так какого хуя ты за мной пошел? На что надеялся?

Ким поднимает на него уставший взгляд, и от вида такого Чонина у старшего внутри всё холодеет.

– На счастье, – тихо отвечает Чжан, через силу глядя в глаза Кима. А тот криво ухмыляется в ответ.

– Посмотри на себя в зеркало. Такого счастья ты хотел?.. Со мной иного не бывает, Исин. И не будет, – Чонин снова отводит взгляд, – Не трать свое время на идиотские надежды. Хрен знает, к чему они приведут в следующий раз.

– Даже обманчивая надежда на счастье не способна причинить мне зла, – слабо улыбается Чжан, – Потому что она облегчает жизнь. Помогает дышать. А без тебя у меня нет даже её.

Исин поднимается с места и подходит к младшему, обвивая руками шею и прислоняясь лбом к макушке. Чонин с какой-то совершенно непривычной неуверенностью обнимает его бедра – и молчит.

– Ты правда думаешь, что после услышанного мне удастся уйти? – шепчет Чжан, целуя корейца в висок – а тот молча тянет старшего вниз, усаживая на колени лицом к себе. В глазах – усталость и смирение. Кажется, впервые за все эти годы из них двоих сдается именно он.

Чонин кладет ладони на ягодицы старшего, чуть сжимая, а тот приникает к губам Кима, бездумно ёрзая на чужих бедрах. Недолго думая, переключается на шею – и чувствует, как сладко вздрагивает младший от вереницы влажных поцелуев.

– Офицер Хон! Офицер!! – неожиданно громко кричит кореец – и Исин замирает, не понимая, какого черта происходит, и замечая лишь то, что больше не чувствует на себе рук Кима. Он даже не успевает слезть с колен Чонина, когда отозвавшийся на призыв надзиратель влетает в кабинет – и застывает на пороге от увиденной картины. А младший неожиданно грубо пытается столкнуть с себя китайца.

– Какого черта здесь происходит?! – цедит Хон, переводя взгляд с Чонина на скоропостижно отскочившего от него Исина, который даже рта не успевает открыть, когда Ким вскакивает с места и подбегает к офицеру, как к чудесному спасителю.

– Простите за беспокойство, офицер Хон, – голос Чонина звучит в крайней степени растерянным и кающимся, – Я старался терпеть домогательства доктора Чжана и не хотел поднимать шума, честное слово, но сегодня… это перешло все рамки, понимаете?

Надзиратель смотрит на растерянного Исина, как на пришельца – а тот лишь отвечает ошарашенным взглядом и чувствует смутное желание истерично расхохотаться из-за того, что младший снова сумел сделать все по-своему.

Ким Чонин талантлив. И актер из него, надо сказать, отменный.

***

– Да иду я, иду, – сонно бормочет Исин, шагая к двери и на ходу пытаясь пригладить растрепанные волосы. Он искренне не понимает, кому понадобился в одиннадцать вечера – и очень надеется, что причина у кого-то достаточно веская, чтобы не навлечь праведный гнев.

С тех пор, как он вернулся к работе в больнице, потеряв место тюремного доктора после устроенного Чонином балагана, прошло полгода. Дело тогда обошлось без лишних разбирательств – никто не хотел огласки – но на дверь Исину указали достаточно красноречиво, чтобы тот даже не пытался лелеять шансы остаться.

С тех пор Чонина китаец не видел. Его снова ломало – но теперь это переживалось как будто проще. Хотя бы потому, что Чжан отчаянно верил в то, что, выйдя на свободу, Ким обязательно к нему вернется. Ведь он сам говорил, что не способен не вернуться – а, значит, Исину есть, чего ждать, да?..

Замок отчаянно заедает, всем своим нутром требуя замены – и Чжан лениво думает о том, что пора бы, но как-то потом. После нескольких секунд борьбы упрямый механизм поддается – и Исин распахивает дверь, поднимая взгляд на пришедшего и чувствуя, как все недовольные слова застывают комом посреди горла.

– Чо… нин?.. – выдавливает из себя китаец, растерянно хлопая ресницами и пытаясь понять, а не снится ли это ему.

– Условно-досрочное. Неделю назад, – отвечает Ким, улыбаясь краешком губ – и, не торопясь проситься в дом, без лишних пояснений протягивает Чжану переполненный пакет.

Исин забирает его на чистом автопилоте – и точно так же раскрывает, заглядывая внутрь. Стандартный набор. Макароны, колбаса, булки, молоко – и Чжан бы даже разразился очередной гневной тирадой, невзирая на то, как счастлив видеть Чонина. Но тирада застывает новым комом. Ибо сверху, усиленно бросаясь в глаза, белеет листочек чека.

– Ну и чего в дверях застрял? – недовольно интересуется младший, отпихивая зависающего Чжана с дороги и уверенно проходя в квартиру, – Молоко, кстати, спиздил. Не пей.

Чонин скидывает обувь и по-хозяйски проходит в комнату – а Исин еще несколько секунд стоит в прихожей, глядя перед собой с растерянно-счастливой улыбкой. С точно такой же улыбкой он засыпает спустя час, прижимаясь к груди младшего – и впервые за последние годы чувствует что-то смутно похожее на счастье.

И впервые так крепко уверен в том, что наутро Чонин никуда не исчезнет.

Не забудьте оставить свой отзыв: https: //ficbook. net/readfic/4769049