Книга VII 8 страница

Затем он велит объявить на следующий день поход, чтобы [130] ничем не выдать принятого решения. 16. Филот был даже приглашен на свой последний пир, и царь имел силу духа не только пировать, но и дружески разговаривать с человеком, которого осудил на смерть. 17. Затем, во время второй смены караула, огни были погашены, и в царский шатер вошло несколько человек из числа друзей царя: Гефестион. Кратер, Кен и Эригий, а из телохранителей Пердикка и Леоннат. Они приказали караулу, охраняющему шатер, оставаться на страже с оружием в руках. 18. У всех выходов из лагеря стояли воины; всадникам также было приказано занять дороги, чтобы никто не мог тайно отправиться к Пармениону, управляющему тогда Мидией и имевшему большие вооруженные силы. 19. Атаррий же вошел в шатер царя с 300 вооруженными солдатами. Ему дается 10 помощников и при каждом по 10 вооруженных воинов. 20. Они были посланы захватить остальных участников заговора. Атаррий с 300 воинов был послан за Филотом и стал ломать запертый вход в его жилище с помощью полсотни храбрейших своих молодцов, остальных он расставил вокруг дома, чтобы Филот не мог уйти через тайный ход. 21. Филот, в сознании своей безопасности или от большой усталости, крепко спал: Атаррий схватил его еще сонного. 22. Когда он полностью пробудился и был закован в цепи, он сказал: «Жестокость врагов моих победила, о царь, твое милосердие! » И пока его с закрытой головой вели к шатру царя, он не сказал больше ни слова. 23. На другой день царь приказал всем собраться с оружием в руках. Собралось около 6 тысяч солдат, кроме того, толпа маркитантов и обозной прислуги наполнила царский шатер. 24. Вооруженные воины закрывали собой Филота, чтобы толпа не увидела его, пока царь не обратится с речью к солдатам. 25. По древним обычаям Македонии, приговор по уголовным преступлениям выносило войско, в мирное время это было право народа и власть царей не имела значения, если раньше не выявилось мнение масс. 26. Итак, сначала принесли тело Димна, но большинство собравшихся не знало, что он сделал и каким образом погиб.

Глава 9

1. После этого Александр вышел к собравшимся с выражением душевной скорби на лице. Печаль его друзей также делала ожидание напряженным. 2. Царь долгое время молчал, опустив глаза, с видом человека, потрясенного горем. Наконец он обрел силу духа и сказал: «Я едва не был вырван из вашего круга, о воины, преступлением немногих заговорщиков и остался жив по промыслу и милосердию богов. Смотря на ваше почетное собрание, я вынужден особенно гневаться на предателей, ибо первая и даже единственная отрада моей жизни в том, что я еще могу воздать благодарность стольким храбрым мужам, оказавшим мне величайшие услуги». 3. Его слова были прерваны гулом воинов, и у всех на глазах выступили слезы. [131] Тогда царь продолжал: «Насколько же больше, я взволную ваши души, если назову зачинщиков столь великого преступления. Я все еще опасаюсь упоминать их и не называю их имена, будто это может их спасти. 4. Но память о прежнем моем расположении к ним нужно преодолеть и раскрыть перед вами заговор бесчестных людей. Ибо как можно умолчать о столь великом нечестии? Парменион, при своем возрасте, получивший так много милостей от меня и моего отца, старейший из наших друзей, стал во главе такого преступления. 5. Его орудие — Филот сплотил против моей жизни Певколая и Деметрия и того Димна, тело которого вы видите перед собой, и других, пораженных таким же безумием».

6. Со всех сторон раздались крики негодования и скорби, как всегда бывает в толпе, и особенно у солдат, если они, возбуждены усердием или гневом. 7. Затем приводят Никомаха, Кебалина и Метрона, и они повторяют то, что каждый из них сообщал. Но никто из них не назвал среди заговорщиков Филота. Итак, солдаты, подавив свое негодование, молча выслушали слова доносчиков. 8. Тогда царь продолжал так: «Что же вы скажете о человеке, скрывшем сделанное ему сообщение о столь важном деле? Смерть Димна показывает, что оно не было напрасным. 9. Кебалин не побоялся пыток, принеся непроверенные известия, а Метрон так торопился облегчить свою душу, что пробился даже туда, где я мылся. 10. Один Филот ничего не боялся и ничему не верил. Какая сила духа! Взволнует ли чакого человека опасность, грозящая царю? Изменится ли он в лице, выслушает ли внимательно вестника столь тревожных событий? 11. Несомненно, его молчание скрывает преступные замыслы; страстная жажда царской власти толкнула его на величайшее нечестье. Его отец правит Мидией; сам он имеет благодаря мне большое влияние среди, моих полководцев, но домогается большего, чем может охватить. 12. Он смеется даже над моей бездетностью. Но ошибается Филот, ибо вы мои дети, родичи и кровные братья; с вами и я не могу быть одинок».

13. Затем царь прочитал перехваченное письмо Пармениона к его сыновьям Никанору и филоту, не дававшее, однако, повода к более серьезным подозрениям. 14. Именно в нем было сказано: «Сначала позаботьтесь о себе, затем о своих; так мы достигнем желаемого». 15. И царь добавил, что это написано так, что если попадет к сыновьям, будет понято правильно, а если будет перехвачено, введет неосведомленных людей в заблуждение. 16. Затем он продолжал? «Но могут сказать, что Димн, перечисляя всех заговорщиков, не назвал Филота. Это, однако, признак не его невиновности, но его силы, ибо настолько боялись его даже те, кто мог его выдать, что, признавшись сами, не упомянули о нем. Да и вся его жизнь выдает его. 17. Он присоединился как друг и союзник к Аминте, моему родственнику, составившему в Македонии бесчестный заговор против меня, он выдал сестру замуж за злейшего моего врага Аттала. [132] 18. Когда я написал ему по праву столь близкой дружбы о данном мне оракуле Юпитера-Аммона, он имел дерзость ответить, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но жалеет тех, кому придется жить под властью превысившего удел человека. 19. Это признаки того, что душа его давно отдалилась от меня и завидует моей, славе. Но все это, о воины, пока было можно, я скрывал в душе. Мне казалось, что я оторву кусок своей плоти, если перестану ценить тех, на' кого возлагал столько надежд. 20. Но теперь требуют наказания уже не дерзкие речи: дерзость перешла со слов на мечи. Мечи же, если вы верите мне, Филот отточил против меня, и если он сам довел до этого, куда же мне обратиться^ о воины? Кому доверить свою жизнь? 21. И я поставил его во главе конницы, лучшей части моей армии, состоящей из самых знатных юношей, я доверил его попечению мою жизнь, надежды, победу. 22. Его отца я поднял на такую же высоту, на какую вы подняли меня. Я отдал под его власть Мидию, богаче которой нет другой страны, и много тысяч сограждан и союзников. Но там, где я искал помощи, возникла опасность. 23. Насколько лучше для меня было бы пасть в сражении добычей врага, а не жертвой своего соплеменника! Теперь, избегнув опасностей, которых я боялся, я встретился с такими, которых не должен был бояться. 24. Вы обычно просите меня, воины, беречь свою жизнь. И вы можете сохранить мне ее, посоветовать, что мне делать. К вам и вашему оружию прибегаю я за спасением; я не хочу жить против вашей воли, если же вы хотите этого, то я должен быть отомщен».

25. Затем он велит вывести Филота со связанными за спиной руками и покрытого изношенным плащом. Было видно, что люди тронуты жалким видом того, на кого так недавно смотрели с завистью. 26. Только вчера видели его командиром конницы, знали, что он был на пиру у царя, и вдруг увидели его не только обвиненным, но и осужденным, и даже связанным. 27. Вспомнили также судьбу Пармениона, столь славного полководца, уважаемого гражданина, который, потеряв двоих сыновей, Гектора и Никанора, заочно будет судим вместе с последним сыном, сохраненным ему судьбой. 28. Но вот Аминта, один из полководцев царя, вновь; возбудил собрание, склонное к милосердию, резким выступлением против Филота. Он сказал, что их предали варварам, что никто не вернется на родину к своей жене и родным, но что, подобно телу, лишенному головы, жизни, имени, они будут игралищем в руках своих врагов в чужой стране. 29. Речь Аминты была не так приятна царю, как тот надеялся, ибо, напомнив солдатам об их семьях, и родной стране, он сделал их менее усердными к совершению предстоящих подвигов.

30. Затем Кен, хотя и был женат на сестре Филота, обвинял его сильнее всех остальных, крича, что он предатель царя, страны, войска, и, схватив лежащий у ног камень, собрался [133] бросить в него, чтобы, как думали многие, спасти его от пыток. 31. Но царь удержал его руку, сказав, что надо дать обвиняемому возможность высказаться и что он не позволит судить его по-другому. 32. Но Филот, когда ему приказали говорить, то ли подавленный сознанием своей вины, то ли пораженный угрожающей ему опасностью, не осмелился ни поднять глаз, ни открыть рта. 33. Затем, обливаясь слезами, он потерял сознание и упал на руки державшего его воина, а когда его слезы были осушены его плащом, он вновь обрел дыхание и голос и, казалось, собрался говорить. 34. Тогда царь, пристально посмотрев на него, сказал: «Судить тебя будут македонцы, я спрашиваю, будешь ли ты говорить с ними на своем родном языке? » На это Филот ответил: 35. «Кроме македонцев есть много других, которые, я думаю, лучше поймут меня, если я буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, и не ради чего другого, как быть понятым большинством». 36. Тогда царь сказал: «Видите, какое отвращение у Филота даже к языку его родины? Он один пренебрегает его изучением. Но пусть говорит, как ему угодно, помните только, что нашими обычаями он пренебрегает так же, как и нашим языком». С этими словами царь покинул собрание.

Глава 10

1. Тогда Филот сказал: «Невинному легко найти слова, несчастному трудно соблюсти меру в словах. 2. Поэтому я, сохраняя чистую совесть и подавленный тяжелыми обстоятельствами, не знаю, как связать мои чувства с моим положением. 3. Отсутствует лучший мой судья; я не знаю, почему он сам не захотел выслушать меня, ибо, клянусь богами, выслушав обе стороны, он может как осудить, так и оправдать меня; но не будучи выслушан, я не могу быть заочно и оправдан, раз я уже осужден им лично. 4. И хотя человеку, закованному в цепи, защищаться не только излишне, но и опасно, так как он уже не извещает, а будто бы обвиняет своего судью; но поскольку мне позволено говорить, я не буду молчать и не дам подумать, что я осужден и своей совестью. 5. Я сам не вижу, в чем меня можно обвинить: никто не назвал меня среди заговорщиков. Никомах ничего не сказал обо мне. Кебалин не мог знать больше того, что слышал. И все же царь верит, что я — глава заговора! 6. Неужели Димн мог пропустить имя того, за которым следовал? Он должен был, хотя бы и ложно, назвать меня при вопросе об участниках заговора, чтобы легче убедить того, кто его испытывал. 7. Ведь он пропустил мое имя не после раскрытия преступления; тогда могло бы показаться, что он щадит союзника. Никомах донес о тех, кто, как он думал, не выдаст своей тайны, но, назвав всех остальных, одного меня пропустил. 8. Прошу вас, воины-товарищи, сказать, что если бы Кебалин ко мне не обратился и оставил бы меня в полном неведении о заговоре, стоял бы я сегодня перед вашим судом, когда никто [134] не назвал меня? 9. Димн, конечно, если бы был жив, выгородил бы меня. А что же остальные? Кто захочет признаться в своей вине, тот, конечно, ничего не скажет обо мне: злая судьба горька, и виновный, страдающий за себя, бывает равнодушен к мучениям другого. 10. Неужели из стольких виновных никто не скажет правду, даже и под пыткой? И все же никто не щадит обреченного на смерть, да, по-моему, и он сам никого не жалеет.

11. Я должен вернуться к единственному правдивому обвинению, почему я умолчал о сказанном мне. Почему выслушал так беззаботно? Как бы то ни было, но этот проступок, когда я сознался; в нем, ты, Александр, простил, ты дал мне правую руку в знак примирения и я был на твоем пиру. 12. Если ты поверил мне, что я очищен от подозрений, если ты пощадил меня, так не меняй же своего решения! Что я сделал прошлой ночью, когда ушел от твоего стола? Какое новое преступление, сообщенное тебе, заставило тебя изменить решение? 13. Я крепко спал, когда меня, измученного моими несчастиями, разбудили мои враги, чтобы заковать меня. 14. Когда приходил такой глубокий сон к заговорщику и убийце? Преступники не могут спать спокойно, их мучают угрызения совести и терзают фурии не только когда преступление совершено, но и когда оно еще только задумано. Меня освободила от страха как моя невиновность, так и твоя правая рука; я не боялся, что ты больше подчинишься жестокости других, чем своему милосердию. 15. Но не раскаивайся в том, что ты поверил мне, ведь все было рассказано мне простым юношей, который не мог представить ни одного свидетеля своих слов, никакого залога и который переполошил бы всех, если его стали слушать. 16. К несчастью, я подумал, что до моего слуха доводят о ссоре развратника с любовником, и мне показалось подозрительным, что он не сам пришел ко мне, а послал своего брата. 17. Я боялся, что он будет отрицать данное им Кебалину поручение и я окажусь причиной опасности для многих; друзей царя. 18. Даже когда я никого не задел, нашелся человек, пожелавший моей гибели; скольких я нажил бы врагов, обвини я невинных? 19. Но, скажете вы, ведь Димн покончил с собой. А мог ли я это предугадать? Конечно, нет. Итак, единственный факт, удостоверяющий сообщение, еще не мог воздействовать на меня, когда я говорил с Кебалином.

20. Клянусь богами, если бы я был соучастником Димна в таком преступлении, я не стал бы целых два дня скрывать от него, что нас предали; ведь самого Кебалина легко было убрать с дороги. 21. И наконец, после того как известие, от которого я должен погибнуть, мне было сообщено, я входил один в спальню царя с мечом в руках. Почему же я не совершил тогда преступления? Или я не осмелился на него без Димна? 22. Он, значит, был главой заговора, а я, Филот, мечтающий о троне в Македонии, скрывался в его тени! Был ли кто-нибудь из вас подкуплен дарами? Кому из вождей, какому префекту [135] оказывал я особое внимание? 23. Меня обвиняют даже в том, что я презираю свой родной язык и обычаи Македонии. Итак, я домогаюсь власти над тем, кого презираю! Уже давно мой родной язык вышел из употребления в общении с другими народами: и победителям и побежденным приходится изучать чужой язык. 24. Это, клянусь богами, еще не так оскорбительно для меня, как то, что Аминта, сын Пердикки, участвовал в заговоре против царя. Я не отказываюсь от упреков в дружбе с ним. Или не следовало сближаться с братом царя? 25. Но если надо было уважать человека столь высокого положения, спрашивается, виноват ли я, что не угадал этого, или должны умирать также ни в чем не повинные друзья преступников? Если это справедливо, почему же я до сих пор жив? 26. Я действительно написал, что жалею людей, вынужденных жить под скипетром считающего себя сыном Юпитера. О вера в дружбу, о опасная свобода давать искренние советы, вы предали меня, вы внушили мне не молчать о том, что я думаю! 27. Я признаю, что написал это, но самому царю, а не о царе. Я не хотел возбудить ненависть к нему, а боялся за него. Мне казалось более достойным Александра молча признавать в себе семя Юпитера, чем объявлять о нем во всеуслышание. 28. Но так как все верят оракулу, пусть бог будет свидетелем в моем деле; держите меня в оковах, пока не спросите Аммона, замышлял ли я тайно преступление. Признавший нашего царя сыном не потерпит, чтобы остались скрытыми замыслы против его потомка. 29. Если вы считаете пытки более верным средством, чем оракул, я не отказываюсь от такого способа узнать правду.

30. Обвиненные в таких преступлениях обычно приводят на суд родственников. Я потерял недавно обоих братьев, своего отца я не могу привести и не смею даже обратиться к нему, раз он сам обвинен в том же преступлении. 31. Неужели мало того, что он, бывший отцом стольких сыновей, а теперь имеющий в утешение только одного, потеряет и этого последнего, разве только и его положат на мой погребальный костер? 32. Итак, дорогой отец, ты умрешь из-за меня и вместе со мной; это я отнимаю у тебя жизнь, я обрываю твои годы. Зачем, скажи, породил ты меня, несчастного, против воли богов? Для того ли, чтобы узнать по моей; судьбе и об ожидающей тебя? 33. Не знаю, что более достойно сожаления: моя юность или твоя старость. Я погибаю в расцвете сил, у тебя же палач возьмет жизнь, которую, даже если бы судьба хотела ждать, уже требует от тебя; природа. 34. Упоминание о моем отце убеждает меня, как робко и нерешительно следовало бы мне сообщить о том, о чем донес Кебалин. Ведь Парменион, узнав, что врач Филипп приготовил для царя яд, написал ему письмо, чтобы предостеречь его не принимать лекарства, которое медик решил ему дать. 35. Разве поверили моему отцу? Разве это письмо имело какое-либо значение? Как часто и я сам, сообщая о том, что услышал, подвергался насмешкам за свое легковерие. Если нами [136] обоими недовольны, когда мы предупреждаем, и подозревают нас, когда мы молчим, что же нам делать? » 36. И когда один из стоявших поблизости воскликнул: «Не устраивать заговоров против своих благодетелей», Филот ответил: «Ты говоришь правду, кто бы ты ни был. 37. Итак, если я заговорщик, я не прошу избавить меня от наказания и кончаю свою речь, раз мои последние слова показались вам неприятными». И сторожившие его люди его уводят.

Глава 11

1. Среди полководцев был Болон, храбрый воин, но неискушенный в гражданских обычаях мирного времени, старый солдат, из простого народа дослужившийся до своего высокого положения. 2. В то время как остальные молчали, он стал настойчиво вспоминать, сколько раз его людей прогоняли с занятых ими мест, чтобы свалить нечистоты рабов Филота там, откуда согнали солдат; 3. как повозки Филота, груженные золотом и серебром, стояли повсюду в городе, как никого из солдат не допускали к его помещению, как их отгоняла стража, поставленная охранять сон этой неженки не только от каких-либо звуков, но даже и от еле слышного шепота. 4. Сельские, мол, жители всегда подвергались его насмешкам: фригийцами и пафлагонцами называл их тот, кто, македонец по рождению, не стыдился выслушивать своих соотечественников с помощью переводчика. 5. Почему он хочет теперь запросить Аммона? Ведь он же об винил Юпитера, признавшего Александра своим сыном, во лжи, опасаясь поистине, что дары богов вызовут зависть 6. Когда он злоумышлял против своего царя и друга, он не спрашивал совета Юпитера; теперь он просит послать и оракулу, чтобы за это время его отец, правящий Мидией, нанял на доверенные ему деньги разных негодяев для соучастия в преступлении. 7. Они сами пошлют к Юпитеру, но не спросить оракула о том, что они узнали от царя, но чтобы возблагодарить бога и исполнить обеты ради безопасности величайшего царя. 8. Тогда взволновалось все собрание, и первыми стали кричать телохранители, [137] что предателя надо разорвать на куски их руками. И Филоту не было неприятно слышать это, так как он опасался более жестоких пыток.

9. Царь, вернувшись в собрание или чтобы самому наблюдать за пыткой, или чтобы тщательнее расследовать дело, перенес собрание на следующий день и, хотя наступал вечер, все же велел созвать своих друзей. 10. Почти все предлагали побить Филота камнями по старому обычаю македонцев, но Гефестион, Кратер и Кен настаивали, чтобы от него добились правды пытками, и те, которые раньше советовали другое, склонились к их мнению. 11. На этом совет был распущен, и Гефестион с Кеном и Кратером поднялись, чтобы учинить допрос Филоту. 12. Царь, задержав Кратера и поговорив с ним — о чем — осталось неизвестным, — удалился в глубину своих покоев и, отпустив всех, до поздней ночи ожидал результатов допроса. 13. Палачи разложили все свои орудия пытки на глазах у Филота. 14. Он со своей стороны сказал: «Почему вы медлите убить врага царя, убийцу, признавшегося в своем преступлении? Зачем нужна пытка? Я замыслил это, я хотел этого». Кратер потребовал, чтобы он подтвердил сказанное под пыткой. 15. Затем его схватили, и пока завязывали ему глаза и срывали с него одежду, он напрасно призывал богов своей отчизны и законы всех народов, обращаясь к; тем, кто не хотел слушать. Затем его стали терзать изощреннейшими пытками, ибо он был осужден на это и его пытали его враги в угоду царю. 16. Сначала, когда; его терзали то бичами, то огнем и не для того, чтобы добиться правды, но чтобы наказать его, он не только не издал, ни звука, но сдерживал и стоны. 17. Но когда его тело, распухшее от множества ран, не могло больше выдержать ударов бича по обнаженным костям, он обещал, если умерят его страдания, сказать то, что они хотят. 18. Но он просил, чтобы они поклялись жизнью царя, что прекратят пытку и удалят палачей. Добившись того и другого, он сказал: 19. «Скажи, Кратер, что ты желаешь услышать от меня? » И когда Кратер, взбешенный тем, что Филот смеется над ним, позвал палачей обратно, Филот стал умолять дать ему время перевести дыхание, обещая сказать все, что знает.

20. Между тем всадники, все благородного происхождения и особенно близкие родственники Пармениона, как только распространился слух о пытках, которым подвергается Филот, опасаясь древнего македонского закона, по которому родственники замышлявшего убийство царя подлежат казни вместе с виновным, частью покончили с собой, частью бежали в горы и пустыни. Весь лагерь был охвачен ужасом, пока царь, узнав об этом волнении, не объявил, что отменяет закон о казни родственников виновного. 21. Трудно сказать, хотел ли Филот прекратить свои мучения правдой или ложью, ибо один конец ожидает и сознавшихся в истине, и сказавших ложь. 22. Во всяком случае Филот сказал: «Вы знаете, как дружен был мой отец с [138] Гегелохом; я говорю о Гегелохе, погибшем в сражений. От него пошли все наши несчастья. 23. Когда царь приказал почитать себя как сына Юпитера, возмущенный этим Гегелох сказал: «Неужели мы признаем царя, отказавшегося от своего отца, Филиппа? 24. Мы погибнем, если допустим это. Кто требует, чтобы его считали богом, презирает не только людей, но и богов. Мы потеряли Александра, потеряли царя и попали под власть тирана, невыносимую ни для богов, к которым он приравнивает себя, ни для людей, от которых он себя отделяет. 25. Неужели мы ценой нашей крови создали бога, который пренебрегает нами, тяготится советами смертных? 26. Поверьте мне, и боги придут нам на помощь, если мы будем мужественны. Кто отомстит за смерть Александра, предка этого царя, затем за Архелая и Пердикку? Он сам простил убийц своего отца! » 27. Так говорил Гегелох за обедом, а на заре следующего дня меня позвал отец. Он был расстроен и заметил, что я печален, ибо то, что мы услышали, взволновало нас. 28. Итак, чтобы узнать, говорил; ли Гегелох в опьянении или по более важной причине, мы решили вызвать его. Он пришел и, повторив то, что сказал раньше, прибавил, что если мы решимся возглавить его замысел, он будет ближайшим нашим соучастником, если же мы недостаточно смелы, он скроет свои планы. 29. Пармениону план показался несвоевременным, пока был жив Дарий; ведь они убили бы Александра не для себя, а для врага. Но если Дария не будет, то в награду за убийство царя его убийцам достанется Азия и весь Восток. Этот план был принят и скреплен взаимными клятвами. 30. О Димне я ничего не знаю, но понимаю, что после моего признания мне не принесет пользы неучастие в его преступлении».

31. Но палачи, снова применив пытки и ударяя копьями по его лицу и глазам, заставили его сознаться, и в этом преступлении. 32. Когда же они потребовали, чтобы он рассказал о порядке осуществления плана, он ответил, что они опасались, что Александр задержится в Бактрии, а его семидесятилетний отец, возглавлявший большую армию и хранивший богатую казну, умрет и сам он, лишившись таких возможностей, не будет иметь повода убить царя. 33. Поэтому он торопился осуществить свой план, пока преимущество было на его стороне. Отец его к этому плану был непричастен, если они не верят, то хоть он не может больше терпеть пытку, он не отказывается от нее. 34. Посоветовавшись, допрашивающие решили, что он сказал достаточно, и возвратились к царю. Тот приказал огласить на следующий день показания Филота и самого его принести, поскольку он не мог ходить. 35. Когда Филот признался во всем, ввели Деметрия, обвиняемого в участии в последнем заговоре. Он упорно отрицал с большой твердостью духа и выражением стойкости в лице какие-либо преступные замыслы против царя и даже требовал и для себя пыток. 36. Тогда Филот, смотря по сторонам, заметил стоявшего рядом с ним некоего Калиса и подозвал [139] его к себе, а когда Калис, смутившись, отказался подойти к нему, Филот сказал: «Неужели ты допустишь, чтобы Деметрий лгал, а меня снова пытали? » 37. Калис побледнел и потерял дар речи, и македонцы подумали, что Филот хочет оклеветать невинного, так как имя этого юноши не назвал ни Никомах, ни Филот во время пытки. Но, увидев себя окруженным префектами царя, Калис признался, что они, с Деметрием замышляли это преступление. 38. Тогда все названные Никомахом были по данному знаку побиты камнями, согласно отеческому обычаю. 39. Так Александр избавился от большой опасности, не только смерти, но и ненависти, ибо Пармениона и Филота, его первых друзей, можно было осудить только при явных уликах виновности, иначе возмутилась бы вся армия. 40. Итак, впечатление этого дела было двоякое: пока Филот отрицал свою вину, казалось, что пытки слишком жестоки, а после своего признания он не вызвал сострадания даже. у своих друзей. [139]

Книга VII

Глава 1

1. Если под свежим впечатлением от преступления Филота воины считали» что он был казнен по заслугам, То когда его не стало, ненависть их тут же обратилась в сострадание. 2. Этому содействовали слава юноши и старость осиротевшего отца. 3. Парменион первый открыл царю путь в Азию, с ним он разделял все опасности, во всех сражениях командовал одним из флангов; он был первым другом Филиппа и настолько преданным! самому Александру, что тот не захотел иметь никого другого помощником в убийстве Аттала. 4. Подобные размышления распространялись в войске, а о мятежных словах доносилось царю. Он не был ими взволнован и, хорошо понимая, что вред от праздности устраняется делом, призвал всех собратьев к его шатру. 5. Узнав, что толпа воинов собралась, он вышел на сходку. Атаррий, несомненно по уговору с царем, потребовал привести Александра Линкеста, замыслившего убить царя гораздо раньше, чем Филот. 6. По двум, как мы уже сказали, доносам он уже третий год содержался в оковах. Считалось достоверным, что он участвовал в заговоре на жизнь Филиппа, но поскольку он первый приветствовал Александра как царя, ему удалось избежать казни, но не обвинения. 7. Тогда же просьбы его тестя Антипатра сдерживали законный гнев царя. Но утихший гнев Александра снова усилился: новые тревоги заставили вспомнить о давней опасности. 8. Итак, Александра привели из-под стражи и велели ему говорить. Но хотя; он обдумывал оправдательную речь в течение трех лет, от смущения и волнения он сказал мало из того, что подготовил; под конец ему изменила не только память, но и рассудок. 9. Ни у кого не [140] было сомнения, что его волнение свидетельствует об упреках совести, а не о слабой памяти. Итак, воины, стоявшие к нему ближе, пронзили его копьями, пока он еще боролся со своей забывчивостью.

10. Когда убрали его труп, царь велел ввести Аминту и Сирмия; младший их брат Полемон бежал, узнав, что Филота подвергают пыткам. 11. Это были ближайшие друзья Филота, выдвинутые на высокие и почетные должности, преимущественно по его ходатайству; царь помнил, как настойчиво Филот старался приблизить их к нему и не сомневался, что они тоже участвовали в этом последнем заговоре. 12. Итак, он заявил, что они уже давно вызывают у него подозрения благодаря предупреждениям его матери, писавшей ему, чтобы он их остерегался. Хотя он неохотно верил худшему, теперь должен уступить явным уликам и приказал их связать. 13. Ведь несомненно, накануне раскрытия злодейства Филота они имели с ним тайное свидание. Их брат бежал во время следствия по делу Филота и тем самым раскрыл причину своего бегства. 14. Недавно, вопреки обычаю и под видом служебного рвения, оттеснив остальных товарищей, они приблизились к нему безо всякой видимой причины, так что он удивился, почему они исполняют службу не в свой черед, и, испугавшись их смущения, быстро отошел к оруженосцам, следовавшим сразу за ним. 15. Кроме того, когда накануне раскрытия преступления Филота Антифан, писец при коннице, потребовал от Аминты, чтобы он, по обычаю, выделил часть своих лошадей тем. кто их потерял, тот надменно ответил, что если Антифан не откажется от своих требований, то вскоре узнает, с кем имеет дело. 16. Эти наглые и безрассудные слова, направленные собственно против царя, представляют собой не что иное, как явное свидетельство преступных намерений. 17. Если все это правда, они заслужили то же, что и Филот, если нет, то он требует, чтобы они оправдались. 13. Затем привели Антифана, и он показал, что обвиняемый не дал лошадей и при этом надменно угрожал.

19. Аминта, получив разрешение говорить, сказал: «Если царь согласится, я прошу снять с меня оковы на то время, пока я буду говорить». Царь велел освободить обоих и, кроме того, дал копье Аминте, желавшему, чтобы ему вернули и облик оруженосца. 20. Взяв копье левой рукой и отойдя от того места, где только что лежал труп Александра, он сказал: «Какая бы участь, царь, ни ожидала нас, мы заявляем, что за счастливую будем тебе обязаны, а за несчастную будем винить судьбу. Мы отвечаем на суде, не боясь предвзятого решения, свободные телом и душой. Ты нам вернул даже оружие, с которым мы обычно тебя сопровождаем. Нам нечего бояться суда, а теперь можно перестать бояться и судьбы. 21. Позволь мне, прошу, ответить сначала на твое последнее обвинение. Мы, царь, совсем не признаем за собой вины в словесном оскорблении твоего величества. Я сказал бы, что ты уже давно стал выше всякой зависти, [141] если бы не опасался, как бы ты не подумал, будто я хочу льстивой речью искупить свое прежнее злословие. 22. Впрочем, если кто и услышал какие-либо грубые слова твоего воина, утомленного походом, или испытывающего опасности сражения, или больного и залечивающего раны в палатке, то своими подвигами мы заслужили, чтобы ты отнес эти слова за счет обстоятельств, а не за счет нашей воли. 23. Когда случается какое-либо несчастье, все бывают виновны; мы готовы тогда наложить на себя руки, хотя; и нет у нас ненависти к себе; если родители повстречаются с детьми, и те им неприятны и ненавистны.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒