Дошел солдат до Эльбы…

Родился Гриша Золотопуп в селе Вознесеновка Старобешевского района. Как и все его сверстники ходил в школу, и до войны успел закончить 9 классов Старобешевской средней школы.

После долгой оккупации Донбасс, наконец, был освобожден и 9 сентября 1943 года Гриша был мобилизован военно-полевым военкоматом на фронт.

- В первый день, - вспоминает Григорий Михайлович, - нас выстроили и повели пешком до Большой Каракубы (Раздольное), где мы переночевали в школе, а утром пошли дальше в сторону Велико-Анадольского леса.

Я был зачислен в 98/86 Николаевскую Краснознаменную стрелковую дивизию, в саперный взвод. Дошли мы до села Гришенау (бывшая немецкая колония), там стали нас обучать военному делу. Днем мы учились стрелять, а ночью копали окопы и блиндажи.

Однажды утром, возвращаясь после рытья окопов, мы остановились у колодца умыться и попить воды. И вдруг в небе появились немецкие самолеты. Их было около двадцати. Они пролетели над нами, затем два из них отделились и стали нас бомбить.

Мы отбежали от колодца кто куда, а сержант дал команду ложиться. Я оказался в метрах 15 от колодца, возле сарая, а бомба угодила пряма в сарай. Страшный взрыв потряс землю и оглушил меня.

Я служил в одной роте с моим двоюродным братом Павкой Василенко. После бомбежки сержант собрал всех (к счастью, никто не погиб) и решил было идти дальше, когда Павка вспомнил, что меня нет - засыпало. И стал просить сержанта откопать меня. Стали разгребать землю, вытащили меня. Я пришел в сознание, но совершенно ничего не слышал и не мог говорить. Целый месяц лежал в медсанбате. Слух вернулся, а речь - нет. Я сильно заикался, не мог толком ничего сказать. Помню военврач «успокоил», мол, на фронте пули не разбирают, говоришь ты или заикаешься. Если ранят, тогда будут лечить от заикания.

И 15 октября 1943 года, в день рождения (мне исполнилось 18 лет), меня отправили на передовую.

Как раз в этот день на реке Молочной начался прорыв. Пошли мы в наступление, а немцы - в контрнаступление. И нам пришлось отступить на исходные позиции. Горько было отступать, но что поделаешь. Противник во много раз превосходил и в силе, и в технике.

А нас, молодых солдат, к тому времени еще и не одели по-настоящему, не было саперных лопат, окопы рыли, чем придется.

Опять мне не повезло: разрывная пуля вышла мне под лопатку и разорвалась там. По сей день я ношу в груди четыре больших осколка и множество мелких - память войны.

Тогда я потерял сознание, а когда пришел в себя, услышал как мой напарник стонал, потом звал на помощь… Увы, я не мог ему ничем помочь, потому что сам был недвижим, кровь спеклась во рту.

Потом он затих, забылся, и я, как во сне, слышал немецкую речь. Гитлеровцы прошли мимо нас. Один из них ткнул меня сапогом: «Капут, Иван! ». Они ушли. Не стало слышно и моего соседа. Наверное, умер. Я очнулся от страшной боли в груди, лежал и думал, что надо выжить, во что бы ни стало и отмстить фашистам за все страдания, мои и моей страны.

К вечеру ко мне подошли санинструкторы, спросили из какого полка и ушли. А я все ждал, когда заберут меня и моего соседа, да так и остался лежать на этом поле. Потом забылся от боли и уснул. А утром снова пришли санитары и опять не взяли, сказали, что мы не из их полка. Потом подошел какой-то старик с рыжей бородой и говорит: «Сынок, никто тебя отсюда не возьмет. (Напарник мой к тому времени уже умер). Попытайся сам дойти до КП, тут совсем недалеко, с километр…» Ползком за день я добрался до КП.

Затем нас, раненых, отправили в Большой Токмак. Выгрузили. Холодало, а мы лежали на бетонном полу. Наутро пришла врач, дошла до меня. Я не успел ничего сказать, как начал сильно кашлять, и кровь изо рта хлынула ручьем ей на белый халат. Меня срочно положили в офицерскую палату, где было тепло и хорошо.

Из Токмака нас повезли во фронтовой тыл, в госпиталь, потом – в Мелитополь. Когда медсестра меня раздела, главный военврач издалека посмотрел на раны и заявил комиссии: «Пишите: касательное ранение». Я сказал, что левая рука не действует. Он ругнулся: мол, таких как я, надо стрелять. «Был в оккупации, прислужничал немцам, а теперь не хочешь воевать?! » Я очень тяжело перенес это оскорбление.

Меня направили в запасной полк. Добирались мы туда пешком две недели. Меня никто не перевязывал, а когда пришли в полк, было это в селе Широкино Скадовского района Херсонской области, я еле держался на ногах. Замполит части читал новый Гимн Советского Союза (до этого страна пела «Интернационал»). В конце, уже совсем обессиленный, я подошел к нему и попросился в санчасть. «Но тебя же на фронт отправили! »- удивился он.

В санчасти медсестра содрала мою рубашку вместе с повязкой, пригласила командира и сказала, что этого раненного нельзя отправлять на фронт, у него очень серьезное ранение. И командир определил меня в учебный батальон, где я три месяца учился, а заодно и лечился.

В конце марта 1944 года мы пошли штурмовать Перекоп.

Мне дали трех человек и отправили на передовую в боевое охранение с минометом. Началось наступление по освобождению Крыма. Мы быстро взяли город Армянск. Он был наполовину занят нашими еще с ноября 1943 года. Основные силы пошли через Армянск на Крым, а нашу дивизию оставили на месте, чтобы задержать гитлеровскую группировку. Это была 20-тысячная армия немцев и румын. И вот наш полк пошел в наступление. Моя охрана выскочила из окопа, второй номер был ранен сразу и вскоре был убит. Через несколько минут ранило и первый номер. Я дал ему команду ползти в окоп, а сам продолжал идти вперед. Снайпер сидел на Турецком Валу и косил наших с 36-метровой высоты.

Пуля угодила мне в бедро. Кое-как я дополз до окопа. Утром повезли в санбат. Сделали операцию, вытащили пулю. Все без наркоза.

Через два дня погрузили на самолет «Кукурузник», под крыльями которого были пристроены носилки, и нас, восьмерых раненых, по четыре на каждое крыло, отправили в госпиталь под г. Мелитополь. Здесь на станции Партизанская мне снова сделали операцию. Долго лежал еще и в кисловодском госпитале. Наконец, выписали меня с заключением: «Годен к нестроевой службе». Я вновь попросился на фронт. Меня отправили в Новочеркасск и зачислили в запасной полк.

5 сентября 1944 года нас погрузили в поезд, и мы поехали до Ковеля. Проезжал родные места: Амвросиевку, Кутейниково, Иловайск… В Ковеле пришли «покупатели» и забрали нас. Я был минометчиком. Мы форсировали Южный Буг. Освободили Люблин, подошли к реке Висла, форсировали ее. Ширина реки 700 метров. Мы должны были вплавь перейти ее на подручных средствах. Рядом был лесок, мы приготовили бревна, я достал бревно, привязал ствол миномета и одежду к стволу и опустил в воду. Толкнул бревно и, держась за него, поплыл… Враг открыл ураганный огонь. Многие ребята не умели плавать. Сколько их потонуло не счесть.

Я благополучно добрался до берега. На сей раз ни одна пуля, ни один осколок не зацепили меня. Когда вышел на берег, на бревне насчитал более двадцати пулевых пробоин…

Рядом со мной плыл станковый пулемет на плоту. И уже почти у самого берега фашисты ударили прямо в плот, он перевернулся, и затвор с пулемета упал в воду. Был на этом расчете пулеметчик Коля Каплан, он полез в воду и более двух часов под шквальным огнем противника нырял и все-таки вытащил затвор. И пулемет заработал! Колю Каплана наградили орденом «Ленина». За форсирование Вислы я получил свою первую награду – медаль «За отвагу».

В эти дни шли кровопролитные бои за Облянско-Дворский плацдарм. Он находился в 30 км южнее Варшавы. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись, но наша 41 дивизия, 88 гвардейский полк стояли насмерть. Мой минометный расчет снял две огневые точки противника и уничтожил более ста фашистов на мотоциклах. За взятие плацдарма я был награжден орденом Красной Звезды. На этом плацдарме наша часть стояла 4 месяца.

Мы взяли станцию Зволин (Польша), города – Родом, Лодзь, Познань. Шли в основном ночью, за сутки проходили по 70-90 км, а воевали днем.

Дошли мы до Кюстрина - немецкий город, форсировали реку Одер и заняли Кюстренский плацдарм. За форсирование Одера я был награжден второй медалью «За отвагу». Далее мы пошли на Берлин. Но через сутки наш полк сняли и отправили на отдых в с. Бухольц. Несколько дней мы отсыпались и отъедались за всю войну. Потом по тревоге нас отправили в Познань собирать прячущихся там вражеских солдат. За две недели мы собрали пять тысяч человек и отправили их в Россию восстанавливать то, что они разрушили.

Из Познани мы попали на передовую. Это был плацдарм возле города Франкфурт-на Одере.

До 8 апреля стояли на этом плацдарме, а затем началась разведка боем. Пошла рота в наступление, мы поддержали ее огнем из минометов. Наши заняли вражеские траншеи, и тут гитлеровцы их отрезали. Вся рота попала в плен. Мы прекратили огонь, таков был приказ. А в это время снаряд упал в блиндаж, где находились пятьдесят ящиков боеприпасов. Взрыв был такой силы, что образовалась воронка диаметром метров в 15, даже выступила вода.

А перед этим боем я сидел в этом блиндаже на гауптвахте и писал письма домой. Сидел по поводу ссоры с командиром расчета Щербань Сергеем Калистратовичем. Был он старше нас, 1908 года рождения. Он играл в карты и проигрывал все. А я знал, что дома у него тяжело больная жена и две дочери, и им очень нужна была помощь. Нам тогда выдавали по 125 рублей и 250 марок в месяц. Я очень хотел его отвлечь от азартной игры, уговаривал, чтобы он отсылал деньги домой. Но он никого не слушал. Тогда я взял карты и порвал их. Он страшно рассердился и посадил меня на пять дней на гауптвахту, а командиру сказал, что я ему не подчинился.

До 16 апреля мы были на Франкфуртском плацдарме. А затем началась знаменитая в истории Великой Отечественной войны Апрельская операция. С трех часов ночи до шести утра шла артподготовка. Наша авиация и артиллерия молотили врага так, что все смешалось с землей. А мы шли с развернутым знаменем. Фашистов нигде не было видно, все окопы были пусты. Прошли мы полтора километра. Вдруг противник увидел, что мы идем так свободно, словно война давно закончилась, и как ударили по нам артиллерией. Много ребят погибло там. Меня ранило в руку: осколок между пальцами и по сей день я ношу как память о войне.

После этого сражения еще пять дней шли тяжелые кровопролитные бои. В наступление шло восемь тысяч человек, в живых осталось 500. За день окопы переходили из рук в руки по 5-6 раз. И только 20 апреля 1945 года мы, наконец, прорвали оборону. Взяли Фюрцен-Вальде на Берлин шла немецкая группировка в 100 тысяч человек. Все они были взяты в плен.

Мы получили риказ двигаться в Магдебург, а там – американцы. Мы – на правой стороне реки Эльбы, они на левой. 8 мая нас разместили в лесу. В 10 часов началась усиленная стрельба. Мы подумали, что опять в наступление идти… Но это была уже Победа!

Вскоре нашу дивизию расформировали, и я попал в 94 дивизию, 283 стрелкового полка. Здесь прослужил до декабря 1946 года в городе Висмаре. После перевели в Белоруссию в танковый полк. Демобилизовался в июле 1948 года…

После демобилизации Григорий Михайлович, инвалид Великой Отечественной войны второй группы, поступил в Ростовский учительский институт, окончил его в 1950 году с отличием, экстерном сдал экзамены в пединститут и в 1953 году закончил с отличием Ростовский педагогический институт, исторический факультет.

В Ростове-на-Дону, встретил свою любовь. Студентка Катя Семерникова стала его женой. В 1953 году молодые педагоги получили направление в Раздольненскую среднюю школу, в которой и проработали всю жизнь. Он – директором, завучем, преподавателем истории, она – преподавателем русского языка и литературы.

Два их сына, Анатолий и Александр, выбрали военную профессию. Нынче они пенсионеры. Анатолий живет в Белоруссии, полковник в отставке, а Александр в Калининграде, подполковник в отставке.

За боевые заслуги и участие в Великой Отечественной войне Григорий Михайлович Золотопуп награжден Орденами Красной Звезды, Отечественной войны І степени медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. » и юбилейными медалями.

За долголетний добросовестный труд в области народного образования в знак признания его трудовых заслуг награжден Медалью «Ветеран труда».

Умер в январе 2019 года, похоронен в Калининграде.

12 Следующая ⇒