Убийство. Ч. Буковски.

Убийство

Найди то, что любишь, и пусть это убьёт тебя.

Ч. Буковски.

XVI Не с начала

В воскресенье вечером 21 дня второго месяца 2021 года в 19: 07 в 5 квартире 25 дома по улице В******а произошло убийство. Полицию никто вызывать не стал, поскольку не было ни трупа, ни свидетелей. Место преступления осталось без улик. По крайней мере, внешне видимых.

20 февраля 2021 года. Примерно в 6 часу утра.

Будильник капризничал на протяжении получаса, пытаясь поднять Н на работу. Угольные окна февральского утра были прекрасным снотворным. «Ещё пять минут, ещё десять, пятнадцать…». Каждый перенос сопровождался недовольным томным цоканьем. Подниматься не хотелось вовсе. Сна в её организме содержалось примерно 4 часа. Голова гудела от недосыпа, в желудке рычали остатки ночного дожора. Липкое тело ёрзало по остаткам простыни, содранной с матраса, собирая на себе крошки вчерашнего компульсива. Рядом с изголовьем желал доброго утра подкисший за пару часов пакет с рвотой. Глаза открывались с трудом из-за отёка. Кое-как ей удалось выбраться из кокона одеяла и начать приводить себя в порядок.

Отражение в зеркале по утрам каждый день вызывало презрение. После очередных приступов КП и булимии, длившихся уже на протяжении полутора лет, отёкшее лицо напоминало просроченный пакет кефира – такое же дутое и подпортившееся. Свежести и жизни её существу не придавали ни чистые волосы, ни наращённые ресницы. Тело, за несколько месяцев заметно прибавившее в объёме, хлестало розгами по самооценке. Юбки и рубашки, демонстрирующие её стыдный вес, сменили два балахонистых платья. «Сегодня буду на кофейно-сигаретной диете, а то это уже ни в какие ворота», - настроила себя Н.

Замаскировав лицо распущенными волосами и тело одним из платьев, она, застывшая перед зеркалом, продолжала сидеть и ненавидеть себя до тех пор, пока не заверещал конечный будильник, сообщавший о том, что уже пора выходить.

Праздничный вторник вытеснил рабочий понедельник на субботу, поэтому пришлось идти вкалывать в законный выходной. Н работала учительницей в самой большой сельской школе района. Размер учебного заведения, как она шутила, по величине был равен размеру её психологической травмы (вообразите себе кирпичное здание ростом в три этажа). Тишина, занесённая здесь в красную книгу, постоянно уничтожалась детьми-браконьерами. Вот и в это субботнее утро с порога школьных дверей её слух сквозь наушники пронзили крики. Со всех сторон летело стандартное приветствие, на которое так и хотелось ответить: «До свидания».

Вы спросите почему? Считаете, учителя должны любить детей и каждый день гордиться тем, что с ними здороваются и обращаются на «Вы»? Спешу вас осведомить – это ужасно раздражает. Особенно, когда выходишь из кабинета после занятия и через один лестничный пролет ребёнок, пять минут назад присутствующий на твоём уроке, вторит: «Здравствуйте! ». Это как жевать уже жеваную жвачку каждый день на протяжении нескольких лет жизни.

Но она вынуждена была здороваться. Так положено. Отголосок этой манеры занозился с детства, когда мать её подруги по телефону в довольно грубой наждачной манере отчитала её за отсутствие пресловутого «Здрасьте», сбрызнув сверху лекцией о неуважении старших. Эффект не заставил себя ждать. Чувство вины творит чудеса. Привычка здороваться приклеилась быстрее, чем сигарета к начинающему курить подростку.

Музыка в наушниках, включённая на полную громкость, всё же спасала от детской словесной резни. Заглушив один шум другим, она искусно лавировала сквозь школьный визгливый муравейник, спеша к своему кабинету, находившемуся в конце коридора на первом этаже левого крыла школы. Войдя в класс, по губам детей она читала всё то же заезженное приветствие и в ответ громко его копировала, при этом, не останавливаясь ни на минуту. Направлялась Н в конец кабинета в подсобку, чтобы избавиться от зимней упаковки верхней одежды. В эту же секунду уши просверлила та самая песня, которая напомнила о нём.

«— Как твои дела?
— Вроде норм.
— Выслушай меня!
— Нет, потом.
Я хочу, как прежде, целовать твои ноги под столом.
Ты уничтожила во мне всё,
Всё, что было до тебя.
Не звони мне больше, ты до сих пор ведёшь себя как свинья».

О нём, у которого этим чёртовым утром Н должна была оказаться в совершенно другом населённом пункте. О том, кто вот уже несколько недель отзывается могильной тишиной.

Между ними отношения давно превратились в какой-то весенний лёд. Постоянная ругань, скандалы, причём не вживую, а в переписках. Казалось бы, что люди могут не поделить на расстоянии? Оба работали, оба сидели дома в ожидании выходных и возможности увидеться. Рутина. Бесчувственные буквы в диалоге. Недопонимание. Вот их три всадника апокалипсиса. Последний диалог между ними состоялся 11 февраля, в котором А вроде бы дал понять, что они в очередной раз расстаются. Хотя причины как таковой не существовало.

В один из дней, числа 8, он наотрез отказался вести беседу без всякого конструктивного объяснения. Неизвестность и непонимание перегородили дорогу к объективному восприятию реальности. Но чувство собственного достоинства и гордость не позволили унижаться и надоедать ему с вопросами. Н спокойно предложила забрать свои вещи на выходных. Он поддержал это решение. Но. Поссорились они или окончательно лодка любви разбилась о берега быт – она не знала, как и о предстоящем убийстве…

Спустя несколько дней после крайнего разговора в ней зачервяковалось чувство вины. Но она не отдавала себе отчёта в том, что конкретно она такого натворила и чем могла его обидеть. Периодически и с её, и с его стороны происходили выходки оскорбительного характера. По очереди они сбивали друг с друга спесь. Но в последнем диалоге не было ничего подобного. Чат был пронизан равнодушным спокойствием.

«Может, он до сих пор обижается, что я не разрешила ему приехать на день рождения? Да глупости же. Или это опять из-за Ж? Может, написать ему всё-таки сегодня? Хотя уже 10 дней прошло. Ну и что? » - грызла себя Н.

Но страх отвержения был сильнее, поэтому повторно выяснять причину его резкой смены расположения духа и отношения к ней она не решилась. И о предстоящем приезде предупреждать не стала.

Песня закончилась. Часы доедали девятый час. Она, осознавая, что опаздывает, пулей вылетела из кондейки и отправилась на урок. На бегу рука сама потянулась к уху, палец машинально два раза стукнул по левому наушнику, и та самая песня заиграла вновь. Мысли о ситуации с А с новой силой впивались в голову, как осколки в ногу.

Вместе со звонком Н призрачно влетела в класс, раздираемая налево и направо очередным приветствием, фыркнула: «Здравствуйте, дети дорогие» в свойственной ей манере и встала за учительский стол. На самом деле она очень трепетно относилась к детям, но чувство это походило на лизание кактуса. Её безграничная доброта возвращалась к ней не поглаживанием по голове, а подзатыльником. Чересчур много она вкладывала, слишком себя отдавала, получая в ответ чёрствые хлебные корки без стакана воды вместо мякиша. Но и это хавалось. Почему?

Нормальных отношений у неё никогда не было ни с родителями, ни с подругами, ни с противоположным полом. Здоровой взаимной любви она, соответственно, никогда не знала. Ей удавалось наблюдать за подобным, но пазл её жизни в этом отношении никогда не складывался должным образом. С детства Н выучили быть удобной, послушной, покорной, во всём виноватой. Ей запрещено было проявлять настоящие эмоции. Она редко когда находила должную поддержку и отклик со стороны, поэтому чаще всего либо скрывала, либо подавляла свои чувства. В её недосемье было табу на адекватные конструктивные диалоги. Все проблемы решались криками. Чем сильнее она старалась быть хорошей, тем больше её обесценивали и не замечали. Чувство одиночества и желание быть нужной и важной частенько подталкивали её на разного рода скандальные выходки, после которых следовало наказание и последующее послушание. И так по кругу. Понятие любви в её мировоззрении приняло извращённый вид.

Если для ментально здоровых людей любовь, например, ассоциируется с качелями, на которых восторженно, с замиранием духа взмываешь взад-вперёд, сильнее, сильнее, когда страшно – тормозишь и слезаешь, или же просишь другого сделать темп медленнее, либо остановить, то для неё любовь – виселица, качели в один конец.

Повторный звонок выдернул её из склепа мыслей, напоминая о том, что жить ближайшие полчаса придётся в реальном мире. Повезло, что сегодня был сокращённый день и руководство решило отрезать по 15 минут от каждого урока. Удобно. Работать в субботу не хотелось от слова совсем, поэтому ещё со вчера Н решила, что дети все 6 уроков будут выполнять контрольную работу, не мешая ей смаковать тишину и заниматься самобичеванием.

Рассеяв задания по классу, молитвенно оттараторив каждое, дотошно объяснив, она спустилась в Аид раздумий. То, что происходило в её голове сейчас, походило на режим отжима машинки-автомата. Куча мысленного тряпья центрифужилась на 1000 оборотов, избавляясь от воды в попытке добиться сухой истины. Но убийства там по-прежнему не было.

К шестому уроку истина в голове так и не отжалась. Рабочий день спешил завершиться. Время сегодня бежало быстрее, чем пассажир, опаздывающий на автобус.

В 11: 52 ей позвонили. Это был Ж.

- Привет, ты занята?

- Ну, вообще-то я на уроке.

- А, точно, что делаешь вечером?

- Собираюсь на развод.

- А, да, точно. Слушай, что-то так всё достало за неделю, хочется выпить. Ну а с кем, ну вот с кем, как не с тобой? Давай вечерочком обвинимся малость, вскроем бутылочку белого полусладкого? Только одну! Одну! А то будет, как в прошлый раз: «Вот она сумка, вот она я! ».

-Ахахахахаха. Хорошо, я куплю. Точно одну?

-Точно!

-А какое именно?

-Ну давай, которое уже пили, то, помнишь?

-Шардоне?

-Да, оно.

-Во сколько собираемся?

-К часам 7…, может, раньше, может позже, ну ты же меня знаешь.

-Договорились.

-Ну всё, давай.

-Пока, Ж мелкая.

Выпивать с Ж было её типичным и единственным развлечением субботним вечером после дневной мастурбации и мытья полов. Обычно они напивались в усмерть и устраивали вечеринку под стать малым дионисиям. Шутка. Они просто веселились как два семнадцатилетних подростка: залезали пьяные на балкон, устраивали дебильные игры вроде попадания ручки в бутылку или лесенки, шли гулять на детскую площадку в мороз или ливень, воровали у соседей овощи из огорода. Деревня. Греховности и запретности данному союзу придавало то, что Ж был школьником, учеником *** класса, к которому всегда ревновал А. Действительно, какое впечатление может создаться, когда молодая красивая учительница замечается в тесном общении с несовершеннолетним. Это было другое. Даже Платон здесь покажется большим развратником. Между ними случился высший ментальный союз.

Мать и дитя. Она видела в нём себя. Ей льстило то, что он многое перенимает без особых усилий: слова, привычки, манеры. Всегда с упоением взираешь на то, что становится плодом твоих трудов, будь то песочный куличик в три года или докторская в пятьдесят. Ж угадывал полёт мыслей по одному взмаху ресниц. Великий дар найти человека, с которым можно было бы говорить обо всём, как с собой, поэтому ей была противна даже мысль о физическом соитии. Н всегда и во всех отношениях стремилась к ментальному слиянию душ.

В 12: 15 раздался звонок на перемену. «Последний на сегодня», - подумала она. Это означало, что скоро можно будет сбежать из крематория знаний и отправиться в домашнюю усыпальницу.

Путь учителя домой долог и тернист. С последним звонком его рабочий день не заканчивается. Тетради, столовая, дежурство – всё это падает на его пролетарские плечи. Со временем привыкаешь к сверхработе и не обращаешь внимания на то, что так мало живёшь для себя.

Завершив все школьные дела, Н устало поплелась домой, сталкиваясь по пути всё с тем же раздражающим приветствием. В ушах не замолкала всё та же песня, в голове – всё та же мысль. На автомате Н зашла в магазин, на всякий случай, взяла две бутылки вина и одиноким галопом поскакала домой. Сама того не заметив, она уже поворачивала ключ в дверной скважине.

III

Квартира напоминала дальний уголок кладбища, где располагались забытые, сравнявшиеся с землёй могилы с кучами выцветших от солнца венков и цветков. На пороге её встречали трёхнедельный пакет мусора, вчерашнее платье и одиночество. Из комнаты, находившейся напротив входной двери, глазели немытые кружки и пакеты с рвотой. В углу обнимались блузки и колготки. В раковине дремала посуда. Пыль вместе с песком на полу уже месяц были прописаны в квартире.

Если раньше бы м****а отчитала только за один нечаянно брошенный носок, как это происходило ежедневно, то сейчас Н могла позволить себе ходить обутой по дому, скидывать, куда захочется, снятые после рабочего дня вещи, курить в туалете, есть в спальне и мыть посуду только тогда, когда закончится чистая, в общем, превращать обитель в рай Плюшкина. Запах в квартире от мусора и блевотины повсюду стоял сродни Петербургу Достоевского.

Бросив рюкзак и авоську с тетрадями прямо на пороге, она, не стянув пуховик и не разувшись, тихо сползла по стенке, жадно глотая тишину. Если бы она только знала, что через 30 часов произойдёт убийство, то закричала бы.

«Сегодня придёт Ж, ночью ехать к нему в город, надо привести в порядок хотя бы квартиру», - подумала Н, замершая в позе нищего. Поскребя по сусекам своих ментальных сил, она наконец встала и избавилась от шелухи верхней одежды и обуви.

Убирать квартиру веселее под музыку, именно поэтом решено было поставить любимый грустный плейлист. Песни вывернули и перецарапали все внутренние органы. Лицо умывалось слезами. Спустя пару часов единственным захламлённым местом в квартире осталась лишь её голова. Возможно, вечером это поможет исправить спиртное. Расправившись со всеми делами, Н устало вытянула тело на диване, держа в руках прямоугольную имитацию жизни и ожидая Ж.

В 18: 16 прожужжал гаджет. Звонил Ж. Лёгким скольжением она приняла звонок, продолжая разлёживаться. Ж, в свойственной ему манере, жаловался на прожёванный день. Звонить по пути было его ритуалом. Разговор всегда сопровождался свежими сплетнями. Через 10 минут он уже расхаживал, не раздевшись, по её жилплощади, завершая фабулу мысли.

Вино в бокалах испарялось быстрее обычного, так как оба были очень уставшие от недельной рутины в школе и хотели расслабиться. Танцы выходили ломанные и полувялые. В последней надежде хоть как-то себя развлечь, начался показ мод в мусорных пакетах. Вечеринка была настолько весёлой и шумной, что её то и дело перебивала тишина. А уже через пару часов в самый «разгар кутежа» к ним захотел присоединиться Морфей. Из запоминающегося в тот вечер был только разбитый бокал, который пал жертвой движений ног, оттанцовывающих боль. Оба решили, что на счастье.

Когда Н стала замечать, что Ж интереснее в компании Морфея, то предложила им вместе пойти домой.

- Ты не уснёшь? –муходя, спросил Ж.

- Нет, я поставила будильники.

- Сколько? Покажи. Так, я завожу на 00: 40, 00: 50, 01: 00, 01: 10, 01: 20. Если не буду спать, то позвоню и разбужу. Заранее желаю плохой дороги, алкашей, орущих детей, белья с пятнами от мочи, потных вахтовиков.

-И тебе переломать ноги по дороге домой! - шутя ответила Н.

-Жду историй вкус про развод. – с этими словами Ж выплюнулся из квартиры.

Проводив Ж, Н принялась собирать только самое необходимое. Действительно необходимое, будто уже начинала что-то предчувствовать… Обычно в этот час перед каждым приездом он либо звонил, либо писал, осведомляясь, спит она или нет, поставила ли будильники, чтобы не опоздать на поезд. Но телефон мертвенно молчал.

«Некогда рассиживать». Через пару секунд она уже телепортировалась в кладовую и стала отыскивать свою огромный клетчатый китайский баул, похожий на гроб. Каждая поездка для Н была как последний путь. Баул набивался до такой степени, что казалось, будто в нём действительно лежал труп.

Внутри спрятался затасканный шопер. В него она сложила сушилку для обуви, паспорт и косметичку, утрамбовав сверху синий клетчатый гроб. Телефон так ни разу и не пискнул. В лёгком смятении она проверила все его социальные сети и, убедившись, что ни один из диалогов не был испачкан кириллицей с левой стороны, распяла себя на диване и отправилась к Морфею. До убийства оставался 21 час.

Гостить в царстве Морфея долго не получилось. Н хоть и не спала, но всё никак не могла отклеиться от дивана. Гирлянде будильников удалось поднять её только к 1: 15.

Волшебное действие напитка Диониса закончилось и стало отзываться хороводной ноющей болью в голове и подгнившим запахом изо рта. «В моём сердце дырка, мне нужна таблетка», - с этими словами Н перебирала лекарства в поисках того, что поможет избавиться от недуга. Угостив себя анальгином, она направилась в туалет и закурила. Прах сигареты покорно падал в унитаз. Тишина перебилась очередным визгом будильника, который сообщал о том, что час ночи уже откусил двадцать минут у двух и пора выйти вон.

Наскоро сполоснув с зубной пастой рот, Н начала одеваться. Через пару минут её тело собрало на себе конструктор в виде чёрных ботинок, огромного белого пуховика, напоминающего саван, и венозно-красных шапки, шарфа и варежек на резинке. Пару раз обтоптав квартиру и убедившись, что всё нужное разрублено по рюкзаку и шоперу, она выставилась за дверь.

Слепая улица слегка чихала снегом. Землю припорошило, и ноги раздражающе разъезжались по горбатой дороге. Н включила фонарик телефона и лениво поплелась на вокзал. Кладбищенски тихая ночная прогулка нарушилась ржавым звуком еще не появившегося поезда. Весь путь от дома до перрона занял не более пяти минут. С каждым шагом звук становился громче. Когда Н оказалась на вокзале, железный змей уже высунул свой нос из-за поворота и светил глазами. В воздухе витал мёртвый запах угля.

Поезд врос в землю. Поспешно вытащив паспорт, Н направилась к шестому вагону. Двери распахнулись. Пассажиры посыпались, как крупа из дырявого пакета. Большая часть судорожно принялась курить. Последней вытряхнулась проводница. Получив от неё благословение, Н вскарабкалась по лестнице в пятичасовую железную преисподнюю, при этом лицо её изображало величайшее неудовлетворение, поскольку она уже мысленно смаковала всю отвратительность неизбежности путешествия.

Ночные покатушки на поезде Н ненавидела по-особенному нежно. Привыкшая спать в гробовой тишине, здесь она лишалась этой привилегии. Дорога в железном террариуме всегда сопровождалась неистовым храпом, который она могла распознать даже спав от храпуна через вагон. Но иногда ей несказанно везло, и сверлящее хрюканье мужиков за 50 сменялось писклявым пением младенцев, переходившим на ультразвук или интеллектуальными беседами алкашей (с соответствующими запахом и тембром). Ну и скорлупкой грецкого ореха в этом и без того прогорклом торте являлись стук и чуханье поезда, заглушить которые было положительно невозможно. Попытки уснуть каждую поездку были обречены на неудачу.

Едва нарисовавшись в вагоне, она изменилась в выражении лица, поскольку учуяла родные нотки перегара, витающие в воздухе. Мимика рта исказилась в кривом полумесяце. «Антисептик? » – шепнул внутренний голос. «Опять алкаши…» - раздражённо буркнула Н себе под нос.

И ровно в эту же секунду раздался пьяный проспиртованный вопль лет 40. Полумесяц рта вытянулся. Ноздри вздулись. По телу побежали колики раздражения. Она знала, что сна сегодня не будет.

Взяв бельё у проводницы, Н отправилась готовить усыпальницу. В этот раз ночевать пришлось в первом купе справа, поскольку это место оставалось единственно свободным среди нижних полок. Слева уже спала женщина, тихонько посапывая. «Повезёт, если я усну раньше, чем она захрапит. Нет, не так, повезёт, если я вообще усну», - подумала Н, распаковывая постельный комплект. Через пару минут всё было готово и её тело разлагалось на койке, ожидая типичных поездных сюрпризов.

Шоу долго себя ждать не заставило. Вагон один за другим начал заглатывать курящих. Проспиртованный вопль утроился. В глазах Н не мельтешил ни малейший намёк на сон. Они были широко распахнуты, как окна, выбитые сквозняком. Мыслей в её случае.

Поёрзав на постели дождевым червём в поиске удобной позы, Н застыла на спине. Сетчатку раздражал дрожащий свет тамбура, слух – пьяные вопли. Решение лежало где-то в рюкзаке под полкой. Снова пришлось нарушить идеально выбранное положение, чтобы достать наушники. Дело в шляпе. Наушники в ушах. Но это не помогло, а лишь усугубило ситуацию. Та самая песня вновь содрала струп с ранки. Трек «Три дня дождя – Проиграли» стал своеобразным Сизифовым камнем в эту «Вальпургиеву» ночь.

Глаза затопило. Очертания поезда кружились в вальсе, слёзы спешили пощекотать щёки и шею. Койка, раскалённая думками, то и дело заставляла Н переворачиваться с боку на бок. Убаюканная болью она задремала. Но ненадолго.

Литургия нарушилась всё тем же, уже ненавидимым ею, утроенным проспиртованным воплем, который искусно скандалил с полицейским, выказывая своё неудовольствие покидать вагон. С этой минуты и до конца поездки её веки более не смыкались. На часах принимал присягу 5 час ночи. До убийства оставалось около 14 часов.

VII

Гуталиновые окна потихоньку начинали бледнеть. Крики стихли, поезд чухался почти беззвучно – прекрасное положение для сна. К несчастью, 6 утра уже избавились от получаса и проводница, как это было положено, залила вагон светом, который и так назойливо всю ночь подсматривал из коридора. «Какого чёрта? Поезд приезжает только через 39 минут. Станция конечная. Ну, зачем мне лишние 40 минут своей жизни коптить взглядом незнакомые сонные физиономии? » – пробубнила про себя Н. Внешне её негодование выразилось лишь томными глубокими вдохом и выдохом.

Вагон завошкался. Кто-то ломился в санузел, кто-то переодевался… Обычно Н не меняла свой поездной наряд, рассекая по улице города в палёном Адидасе и заношенной толстовке, пока добиралась до него. Он.

6: 45. Связь уже появилась. Ни одного сообщения от А. «Вконтакте был в 4: 02. Явно пил. Всё же суббота – конец рабочей недели. Но он же знал, знал, что я должна была приехать ещё вчера. Да, мы поссорились, но когда это случалось раньше, он всё равно писал. Неужели, это конец? Неужели, этому суждено случиться сегодня? » – запрыгало у неё в голове. Пока эта загадка Cфинкса крутила хула-хуп, Н и сама не заметила, как руки уже одевали ноги в приличные джинсы. Наушник разрывала песня «Проиграли» (эти грабли, эти грабли, эти грабли). Хотелось курить.

Наконец, часы отсчитали заветные 7: 09 и спрессованный хвост пассажиров в проходе начал избавляться от вакуумной упаковки вагона. Н облапала взглядом окно, разыскивая знакомое очертание. Напрасно. Приближаясь к выходу, она нервно тешила себя надеждой, что, возможно, не заметила А, поскольку тот не знал номер вагона. Ватные ноги сделали финишные шаги на пути к вокзальному эшафоту. Надежда всё ещё подавала признаки жизни. Спускаясь по лестнице с предельной осторожностью, она упала в объятия пустующего перрона. Н не верила своим глазам. Для неё это явление было абсолютно необъяснимое, как игла, сломанная вдоль.

VIII

Шопер и рюкзак были лёгкими, но идти было невыносимо тяжело. Груз какой-то едкой, невыносимой печали начал давить на плечи. Первым делом Н поплелась к ближайшей лавочке с урной и нервно закусила тревогу сигаретой. Стояло морозное февральское утро. Согревала лишь мысль о том, что в рюкзаке есть термос с кофе. Любимый завтрак.

«Да что всё это может значить? Неужели оно? » - забегало в черепной коробке. Мысли толкались и перебивали друг друга. Давило на виски. Глаза не моргали. Резко ледяные руки прижгло бычком. Сигарета перестала подавать признаки жизни. Н повторно опоясала взглядом вокзал, добивая бычок о край урны. «Не пришёл». В какой-то непривычной нерешительности она постояла ещё с минуту, похоронила бычок и пошла.

«Это мой последний день. Это твой последний шанс.
Выстрелить мне прямо в сердце — твоя давняя мечта.
-Я забыла о тебе.

-Почему ты снова здесь?
Уходи из моей жизни, не могу тебя терпеть…»

Всю дорогу ладонь назойливо стучала по левому наушнику, воспроизводя одну и ту же песню. На последнем издыхании надежда вела её под руку, не давая упасть. Спустя 10 минут они уже нога в ногу топтали дорогу в знакомом районе. С каждым шагом в груди усиливалась колокольня, будто отмечался какой-то православный праздник. Кипяток волнующейся, бурлящей крови обжигал внутренние органы. Воздуха от волнения предательски стало не хватать, но желание вновь закурить при этом усиливалось. Завернув на ту самую злополучную улицу, она поскользнулась и чуть не упала. Опорная рука надежды осталась за углом. Его не было. Взгляд зацепился за жёлтую машину…

«Жёлтая машина», - булькнуло в голове его голосом, и фантомное прикосновение стукнуло её чуть ниже плеча.

До подъезда оставалась пара шагов. Четырёхкамерное барабанило. Рваные вдохи и выдохи высушили рот, желание закурить при этом не отпускало. Наконец ноги прилипли напротив подъезда, руки и рот судорожно закурили. Сигареты сегодня были особенно вкусные.

«Всё те же грабли (наступаю),
Всё те же грабли (проиграл).
Всё те же грабли (специально,
Всё те же грабли (я искал…»

Нервно затушив бычок, Н расстегнула маленький кармашек рюкзака. Рука наощупь шарила внутри в поиске ключей, глаза смотрели на второй этаж. Окна его квартиры были чёрными. «Спит». Ладони немели, рюкзак стоял колом от мороза, проклятые ключи никак не могли наживиться на крючок кисти. Пришлось разложиться бабкой на базаре. Сбросив груз на землю, Н продолжила свою рыбалку. Через мгновение улов был в руках. Всё тело кололо от волнения, казалось, что по артериям и венам вместо крови циркулировало стекло. Несмотря на откровенный дубак и до невозможности онемевшие пальцы, она размеренно, не спеша поднесла ключ к двери. Уши разрезал истошный писк домофона. Придерживая дверь, Н подобрала пожитки и зашла в подъезд. Капкан захлопнулся. До убийства оставалось 11 часов.

В голову ударила охмеляющая, не поддающаяся объяснению радость. «Я почти рядом». Ноги рванули вперёд. Поднимаясь по лестнице, Н уже мысленно простила ему всё: и его десятидневное молчание, и его отсутствие сегодня на перроне, и даже его большой, вечно тыкающий в глаза нос. Мысль о «разводе» улетучилась, зато завертелась другая, совершенно противоположная мысль о том, что вот-вот она ворвётся в квартиру, разуется, не снимая пуховика, ещё не согревшаяся, кинется прямиком в его сонные объятия, и карточную обиду сдует. Наивная дурочка.

Чтобы не мешкать долго в коридоре с обувью и не потревожить шумом А, Н предварительно расстегнула ботинки и пуховик. Ноги рванули вперёд. Но как только лоб столкнулся с дверью его квартиры, весь восторг необъяснимым образом улетучился.

Руки, ещё не отошедшие от мороза, всё ещё плохо слушались. Открытие двери напоминало взлом. Н аккуратно, почти беззвучно вставила отмычку в рот замка. Два выстрела по часовой. Предстояли рукопожатие с дверной ручкой и финальный рывок. Обычно дверь молча запускала в квартиру, но даже зная это, Н старалась сделать беззвучие ещё тише, будто проникала уже в чужую квартиру. Нога двинулась вперёд, рассекая порог квартиры. Вторая последовала её примеру. Нервы плясали польку. Тишина. Н окинула взглядом коридор: на полке с обувью были исключительно знакомые кроссовки. Вешалка с верхней одеждой тоже не содержала посторонних. «Один».

Она сняла зимнее одеяние, бросила шопер в коридоре и, взяв рюкза, прокралась в комнату. А даже не шелохнулся. Н не верила своим глазам. Прямо в эту минуту перед ней спал он, укутанный одеялом и красным покрывалом. Видно было только затылок с копной чёрных волос.

«Что делать? Разбудить? Лечь рядом? » - чесалось в голове Н. Резко захотелось осмелеть. Она, содрогаясь, то ли ещё от мороза, то ли уже от волнения, аккуратно, с грацией кошки, приходящей в коробку к своему потомству, прилегла рядом с ним. А зашевелился, натянул одеяло повыше и отодвинулся. Н окатило ледяным душем и, расстроенная такой холодной пренебрежительной встречей, она спустилась на пол, забившись в углу около шкафа, и стала ждать. В эту минуту в комнату вошла печаль и положила ей руки на плечи, а потом и вовсе навалилась всем своим тяжёлым грузом. Взгляд заледенел от загадки происходящего. Внутренний хор постепенно начинал завывать, нечаянно выдав себя единственным скрипом глотки. Невыносимо хотелось уснуть. Навсегда. Противно сквозящие окна квартиры, создавали идеальные условия для хранения трупа.

Стрелки блуждали в районе 10 часа утра. Ссора со сном не закончилась примирением. Н уже больше часа сидела на полу напротив кровати и наблюдала за А, как за рыбкой в аквариуме. За это время она пыталась привести глаза в порядок трижды. Тушь из-за слёз слезала к подбородку. Горло раздирало горе, белки раскраснелись от соли. Обзор размазался, и диван превратился в сплошное красное месиво.

-Привет…- процедил А, приоткрыв на пару секунд глаза и снова уснул.

Первый порез тишины отозвался чем-то кровоточивым внутри Н. Почему-то ей стало стыдно и неловко, смущение вымазало щёки краской. Н ощущала себя нашкодившим ребёнком, который сделал что-то без разрешения родителей.

-Привет, – ответила она уже спящему А.

«Привет? И всё? Я же приехала! Я здесь! Что же делать? Подойти ещё раз начать собирать вещи? ». С этими думками Н просидела ещё около двух часов, не решаясь начать собирать вещи, всё ещё веря, что это не конец. Ну и, конечно же, ей мешала её выдрессированная удобность – ни в коем случае не помешать сну А. Она же всё-таки в гостях.

Примерно в 11 часу А наконец-то пришёл в сознание.

-Доброго второго! – с виновато выдавленной улыбкой сказала Н.

-Доброго, - сухо промычал А.

-Не собирала вещи, потому что не хотела шуметь, - отрепетировано отбарабанила Н.

-Такая чушь снилась. Который день, - пожаловался А, проигнорировав оправдание Н.

-Я так поняла ты поздно лёг. Пили?

-Нет, музыку делали.

-Я тоже плохо сплю. Снится всякая ерунда, и вообще спать удаётся по 3-4 часа в сутки.

-Почему?

-Стресс. Работа. Дети, - с размеренными паузами ответила Н. В поезде, как всегда, было целое цирковое шоу.

Разговор набирал обороты и, казалось, протекал в привычном позитивном русле. Душа её ликовала. Они обсудили практически всё, что произошло за месяц разлуки, шутили, как раньше, смеялись. Н снова почувствовала, что она дома. Никакого привкуса горечи, напряжения. Всё было так, как она и воображала, до его фразы:

-Я уже не буду спать, можешь шуметь.

Ощущение было сравнимое с тем, когда откусываешь спелую сочную сливу, а внутри обнаруживаешь, что она червивая. Серная кислота его слов обуглила настроение. Живот скрутила тревога. Н, не отрываясь, смотрела на него, но тот уже был увлечён виртуальным миром. А с интересом уткнулся в телефон и выяснял подробности случившегося ночью пожара, который случился в его родном городе. Игнорирование с его стороны было проявлением такого убивающего кощунства, что её глаза тотчас увлажнились, а горло нервно защекотал шерстяной комок не выплеснутых, еле сдерживаемых, как собака на поводке, рыданий.

Н с демонстративной неохотой поплелась к шкафу. Ни её вздохи, ни пятая точка в обтягивающих джинсах не смогли отодрать его от этого проклятого мобильника. Она нервничала. «Что происходит? » - спрашивала она саму себя, пока ползла к шкафу.

Её вещей, накопившихся у А, было настолько много, что хватило бы одеть половину населения Китая. Н не умела путешествовать «налегке», ей нужно было брать непременно всё, вплоть до зимней обуви летом. Нездоровая потребность иметь своё являлась вытекающей из страха быть обязанной и зависимой.

Сумка жадно глотала пожитки, Н – сдерживаемые крики и слёзы, которые так и норовили заявить о себе краснотой и припухлостью глаз. Пока Н кормила сумку, А оделся, застелил постель и пошёл умываться.

Н открыла переписку с Ж, который уже второй час разрывал её телефон с одним и тем же вопросом: «Состоялся ли развод? ». «Позже», - раздражённо отписалась ему Н и заблокировала телефон одновременно с щелчком дверной ручки в ванной.

Вернувшись, А уселся на диван. Н подошла и всё так же скромно, как бездомная собака, примостилась рядом на полу. Она чувствовала себя так же неловко и зажато, как ноги, втиснутые в штаны на два размера меньше. Все движения были скованны, небрежно прерывисты, будто обкромсаны.

-Так есть охота. Будешь шаурму? – спросил А, улыбаясь исподлобья со свойственным ему прищуром.

-В сырном лаваше и с сыыыыыыыром? – скопировав его мимику, задала вопрос Н.

- Ну дааааа, - протянул А.

А растеклась по полу от радости и упоения. Внутри шипели бенгальские огни счастья. Глаза искрились. Совместное поедание шаурмы было их семейным обрядом.

Пока А делал заказ, Н с упованием смотрела на него, не веря своему счастью. Месяц. Месяц она не могла позволить себе подобной роскоши. Последний раз они виделись 24 февраля (её крайний визит). Так сильно хотелось ей стиснуть его до хруста костей, но она не торопилась и ждала подходящего момента.

Разобравшись с доставкой, А поспешил включить компьютер. Просмотр фильма или какой-нибудь жвачки на ютубе являлось частью трапезы. Н, решив, что подходящий момент наступил, переместилась на диван, довольно вытянувшись на нём поперёк.

-Можно за жопу потрогаю? – жёвано-пошло спросил А.

Она не верила своим ушам. Долго Н не думала, поскольку разрешала ему абсолютно всё.

-А я могу запретить? – смущённо выдавила Н.

В секунду осатаневший А уже сидел сверху и его лапы нагло скользили по ягодицам. Ей просто хотелось ощутить себя нужной и важной. Но он желал абсолютно другого. Кисти А жадно сжимали лишь пятую точку, лицо изуродовала гримаса похоти и животного желания. Н парализовало. Она лежала неподвижно, стянутая корсетом мандража, в то время как А без всякого смущения тёрся об неё целиком, а его конечности поднимались всё выше и выше. Становилось тяжелее. На затылке ощутилось его горячее дыхание, щетинистые поцелуи поцарапали шею. Руки, окончательно потерявшие стыд, нагло шарили по всему телу. В тот миг она оказалась мылом в его руках.

-Животное. Ты озверел? – вырвалось у Н.

А пускал в ход все запрещённые приёмы. Ладонь скользнула к шее и сжала её сильнее обычного. Н издала лёгкий хрип. Горло щекотало. Глаза наливались тузлуком. В душе нарастало отвращение. Она повернула голову, чтобы попросить его остановиться, но вместо этого получила кляп в виде его рта. Своим языком он за пару секунд чуть ли не достал до пищевода. Всё происходило быстрее горения тополиного пуха. Н была в беспомощно-отвратительном положении. Она не хотела соития, но не сопротивлялась, в надежде, что данный процесс поспособствует примирению. Но в этот раз всё было по-другому. Н стала заложницей неописуемого словами через рот содомического ужаса. Она совершенно не узнавала прежнего А. Это был не он, а жадное тупое животное, неистово желалавшее совокупиться как в последний раз.

Дышать становилось всё тяжелее. Кисть А до хриплых вдохов и выдохов стискивала горло, а его тело буквально вдавило её в диван. Через пару мгновений он сорвал с Н джинсы вместе с колготками и то, что было под ними, оставив на ней лишь футболку, затем быстро обнажился сам. Н, не повернув головы, в ужасе уставилась на размазанные красные квадраты покрывала. Оковы пали. Шаги. Отодвинутая дверца шкафа. Знакомое шелестение. Все эти звуки вызывали омерзение и страх.

Через мгновение полуживое тело Н вновь оказалось во власти А. Единственное, что она успела выдавить перед этим – одну беспомощную фразу: «Пожалуйста, не надо». Но А принимал это за игру. Его взгляд и прикосновения верещали: «Ты моя вещь! »

Весь процесс был чуть менее ужасен, чем сладкий пирог, запитый рассолом. А выполнял своё дело грубо и быстро, заглушая вопли Н маской своей руки. Через 7 минут толчки стали агрессивнее, приближался конец. Три, два, один… А зарычал, глубоко вдохнул и со стоном протяжно выдохнул. Его мокрая туша бессильно упала на тело Н. Морда обезобразилась удовлетворительной улыбкой.

XII

Ещё несколько минут Н вынуждена была лежать подстилкой под прессом его тела. Он молчал и пытался восстановить дыхание после процесса. Его потное липкое тело плавило кожу Н. Она, голая до самых костей, униженная и оскорблённая, растирала солёную воду по лицу. Он не заметил её слез ни до, ни после случившегося.

Спустя минуту А подорвался, как сапёр на мине, и сел.

«Я там ещё миксер, кажется, не упаковала», - вставила неловкий комментарий Н, пытаясь разрядить обстановку и прощупать пульс его настроения. Но А молча пошёл на кухню попить, затем улизнул в душ.

Н ровным счётом ничего не понимала и не знала, как вести себя дальше. Внутри ёрзало что-то необъяснимо гадкое, мучительное, какое-то отчаяние и сознание чего-то страшного, чего-то, кажется, абсолютно неизбежного и ничем не исправного. Чувство было такое пугающее, такое угрожающее, от чего её нещадно трясло.

А вышел из пены, уступив ванную Н.

Лягушка села в кипяток. Струи воды из душа хлестали по спине в такт водопаду из глаз. Хотелось содарать с себя кожу до костей и выстирать с хлоркой. До того было противно и мерзко от своей слабости, от своей бесхребетности, от его грубости и пренебрежительности, от его власти и дерзости, абсолютной и непоколебимой.

Пелена пара окутала ванную, становилось душно, но выходить наружу не хотелось. Распухшие и раскрасневшиеся конечности сигнализировали о том, что пора бы закончить водные процедуры. Сквозь шум воды послышался звук домофона. Шаги. Щелчок двери. Привезли шаурму. До убийства оставалось 7 часов.

XIII

Выйдя из душа, Н заметила, что всякая заинтересованность ей в поведении А отсутствует. Неловкость и нелепость её нахождения в данной квартире преумножались. Он не стремился обронить в её сторону ни слова, ни взгляда. А снова сидел на прежнем месте, уткнувшись в телефон. Звенящую тишину нарушил визг чайника.

«Камень, ножницы, бумага? » - предложила старую традицию Н.

«Я сам», - отрезал А и поспешил на кухню.

Н натянула валявшиеся на полу колготки и последовала за ним. Он в очередной раз налил кипяток в кружку только себе. Её недовольство выразилось лишь еле-еле слышным глубоким вдохом. Надежда на примирение трескалась яичной скорлупой. Рана всё сильнее наливалась гноем. Говорить было невозможно. Слова застряли в районе пищевода, как остатки еды в сливной трубе – так же разлагались и зловонили.

Н безгласно наливала себе кофе. Никакого диалога между ними не происходило. Любимый звук тишины кромсал уши. Не дождавшись, пока Н закончит, А слинял в комнату. Слышалось, как он тыкает по клавиатуре в поиске фильма. «Даже у меня не спросил», - обиженно подумала Н.

Аромат еды был невероятным, но кусок никак не лез в горло. Немного покусав шаурму, она убрала тарелку в сторону, в то время как А жрал, уставившись своим стеклянным взглядом в телевизор. Фильм был полускучный, местами грустный и достаточно слезливый. Пару раз Н бросала взгляд на А. Гримаса равнодушия и полного безразличия, изображавшаяся на его лице, всё больше и больше подпитывали в её душе страх неизбежности рокового события.

Она взяла его за руку, но ответного сжатия не получила. Это прикосновение чем-то походило на повторное использование скотча, клейкость которого была приведена в негодность. Его ладонь напоминала мёртвую рыбу, холодную, влажную, не подающую признаки жизни. Н еле сдерживала крик. Душу тошнило страданием. Просидели они в таком положении недолго. Его напыщенная физиономия выдавала скрытое недовольство.

Фильм кончился. Оба ещё с минуту увлечённо наблюдали за титрами, не поворачиваясь друг к другу. Слёзное месиво коркой засохло на её лице, выдавая себя размазанной тушью. Н направилась к зеркалу, чтобы убрать улики рыданий.

«Классный фильм! » - шмыгая носом, всхлипнула Н. - Ты прям знаешь, что я люблю».

Его рот передёрнула кривая ядовитая улыбка. Устав сидеть, он развалился поперёк дивана, как раз в том самом месте, где пару часов назад брал её, и потянулся. Н вернулась на диван в прежнее положение. В последней безнадёжной попытке что-то выяснить, изменить, исправить, она решилась спросить.

-Может, поговорим?

-Давай, начинай, - с язвительно-раздражённой ухмылкой уколол А. Он с наслаждением смаковал её мучения.

Губы склеило. Слова скрипели на зубах. Она, потупив на него взгляд, не знала, с чего начать, мысли, толпясь огромной очередью, наступали друг другу на пятки, перебивали друг друга, спрашивали, кто последний.

Вздох – сдержанный всхлип. Момент упущен. Рот прострочил шов молчания. Колючая тишина заполнила по комнату. А, отвернув голову, дал понять, что не настроен на диалог. Воздух вышивался его шипящими выдохами. Ком обиды и разочарования встал поперёк её горла, что едва хватало сил делать небольшие глотки воздуха, напоминающие жалкие конвульсии умирающего.

Ситуация полного непонимания вкупе с его надменностью били, кромсали и резали все внутренние органы. Рёбра выламывало желание просто обнять его. Робко, не спеша она накрыла его тело своим и застыла. Воск капнул в воду. Трупное безнадёжное прикосновение. Вы видели когда-нибудь, как скорбят живые перед гробом? Абсолютная невозможность что-либо исправить связала надежду по рукам и ногам. Яблоки глаз солились. Любимый куст отрастил шипы. В таком положении они уснули. До убийства оставалось 3 часа.

XIV

Из царства Морфея их выдернул телефонный звонок. Звонили А. Смятым полусонным голосом он ещё пару минут соображал, от кого был входящий, прежде чем ответить. Друг предлагал ему встретиться.

-Я не один, - сдавленно пробормотал А.

Диалог продолжался ещё с минуту, но Н в него не вникала. В горле было сухо и жутко хотелось курить. Внутри снова скребло. Она пошла на кухню выпить воды.

«Думаю, это конец. Видимо, ничего больше не исправить. Он не хочет меня видеть. Надо собрать остатки вещей и уезжать. Но куда? Может, написать К? Не лучший вариант, но другого выхода у меня нет. Здесь оставаться положительно невозможно. Я тут теперь чужая. Для него я уже умерла». Неизвестность выбивала почву из-под ног. Перерыв черепную помойку в поиске нужной идеи, она решилась написать К.

[-Привет, ты дома? Можно я приеду? ] 17: 25

«Как долго он будет отвечать? Ладно, позвоню через минут десять, если будет молчать. Надо покурить».

Н пошла в коридор за пуховиком, чтобы выйти на балкон.

-Есть хочешь? – поинтересовался А.

-Нет.

Сигарета потихоньку успокаивала бурю в стакане и помогала понемногу собраться с мыслями. Сквозь клубы дыма через стекло силуэт А уже был занят музыкальными делами за компьютером. «Я играл, ты играла…проиграли» - запела шёпотом Н.

Послышался крик чайника. А ушёл на кухню. Он не догадывался о том, что Н собралась уезжать прямо сейчас. Ему было всё равно, когда она уедет.

Вернувшись в квартиру и скинув пуховик, Н суетливо стала перерывать сумку, без конца перекладывая вещи с места на место – тянула время. К не отвечал. Каждый раз, когда она оборачивалась или находилась в положении полубоком, то замечала споткнувшийся об неё взгляд А. В этом его строгом костюмном безразличии торчащей рубашкой с одного боку проглядывался интерес.

-Миксер и блендер где? – с ноткой стали в голосе спросила Н, зайдя в кухню

-Внизу, - выдавил А и указал на нужный отсек.

-Формочки?

-В верхнем над плиткой, - отрезал он.

Достав нужное из первого ящика, она подошла ко второму. В нос ударил запах лазаньи и кексов, прилипший к формочкам. Глаза заслезило ностальгией. Не подавая виду, она понесла пожитки к мини-гробу. Дело оставалось за малым. Или за большим…?

Взвизгнул телефон. Сообщение от К.

[-Да. ] 18: 30

[-Скоро буду. ]18: 31

[-Может, сходим куда-нибудь, посидим, поболтаем? ]18: 32

В комнату вошёл А и уселся на диван.

-Ты уезжаешь?

-Да. Только вещи дособираю и уточню куда.

-Понял.

[-Можно, наверное. ]18: 41

[-Ты где сейчас? ]18: 42

[-Я приеду. ]18: 43

Н отшвырнула телефон и начала поспешно кутаться в свой саван. А с лёгкой ноткой недоумения внимательно наблюдал. Закончив собирать вещи, она встала перед ним точно осуждённый на эшафоте, ожидая приговора и последующей казни. Всё тело перетрусило, губы лихорадочно дёргались, еле сдерживая истошный крик.

- Может, скажешь что-нибудь напоследок? – процедила Н.

- Надеюсь, что ты когда-нибудь простишь меня за моё е*аное поведение, - виновато выдавил он. Но муки совести его не грызли, а скорее слегка посасывали.

- Да в чём дело? Я не понимаю! – вырвалось у Н сквозь откровенное рыдание.

- Я сам не понимаю. – отрезал он.

- Что произошло? В какой момент всё поменялось?

- Я не знаю. Просто вот так получилось, - хладнокровно и размеренно выстреливал А.

- Я тебя не узнаю.

- Я сам себя не узнаю.

- Ты мне врал? Обо всём, что ты говорил. Всё, что ты обещал мне! Ты врал? – истерически заливалась Н.

- Нет.

- Тогда в чём дело? Почему нельзя всё решить? Почему нельзя всё исправить? Ведь можно же, ведь правда можно. В чём, бл*ть, дело? Давай нормально поговорим? Что мне делать? Что всё это между нами было? Игра?

- Ну не получилось. Просто опыт.

- А то что было днём? Зачем?

- Я не знаю, прости.

Палач был строг и непреклонен. Приговор обжалованию не подлежал. Сердце выло от вербальной пытки. Каждое слово, слетавшее с его уст, было бритвенным, вострым. Каждая его буква резала, кромсала связь между ними, превращая её нутро в кровавое месиво. Все оружия мира сплелись в этом диалоге. Полумёртвая, на последнем издыхании, бессильная и изувеченная вербальной дуэлью, содрогающаяся в конвульсиях истерики, еле-еле она выдавила:

-Что мне делать?

Он, раздумывая пару секунд, пластмассовым взглядом осмотрел приговорённую с ног до головы, будто выбирал конечную цель. Н напрасно пыталась отыскать на его лице хоть каплю жалости и снисходительности. Ни один мускул А не содрогнулся, когда с хладнокровной решительностью дуло его рта выстрелило:

-Отпусти.

Секунда и Н скатилась по стене в истошном вопле. Убита. Выстрел оказался смертельным.

На протяжении всего их диалога мобильный Н разрывался. Звонил и писал К.

[-Давай увидимся завтра, у меня появились планы на сегодня. ]19: 00

[-Ок. ] 19: 08

-Я не могу уехать сейчас.

-Ты можешь побыть у меня до завтра.

Труп остался разлагаться в квартире. Убийца даже не догадывался о том, что он совершил преступление.

Вечер сглатывал последние минуты девяти часов. В глазах окон давно потемнело. Комната, погружённая в сумрак, подсвечивалась лишь одной ядовитой лампой. Морщинистые стены угрюмо наблюдали за происходящим. Хрустальный звук тишины, разлитый по комнате, перебивался периодически нервничавшим на кухне холодильником. Слух покалывал белый шум.

Лезвие бессонницы вспороло опухшие, влажные от слёз глаза. Спицы склеенных глазных волос не двигались. Труп, распятый на диване, как Иисус на той самой картине Г. Гольбейна, разлагался и плакал. Убийца удовлетворённо спал рядом.

До утра оставаться здесь совершено не хотелось. Она открыла диалог с К и повторно попросила эксгумировать её из этой камеры пыток.

[-Забери меня, пожалуйста. ]22: 00

[-Мы пока у Д, помогаю ему делать ремонт]22: 01

[-Я приеду, куда скажешь. ]22: 02

[-А ты где сейчас? ]22: 02

[-Можно сказать, в подъезде. И это не шутка. Я в срывном нерве. Жду короче. Сна вообще нет. ]22: 03

[-Ты можешь приехать сюда. ]22: 04

[-Отлично. Я с сумкой. ]22: 05

[-Тут пыльно, но найдём тебе место. ]22: 05

[-Напиши адрес. Я вызову таксу. ]22: 05

[-Орджоникидзе, 21]22: 07

[-Я смогу у тебя остаться? ]22: 07

[-Да]22: 08

Вызвав такси, труп поспешил укутать себя в похоронный пуховик-саван. Катафалк прибыл за минуту. Взвалив на плечо синий гроб, он самостоятельно вышел вон, спустился по лестнице и погрузился в машину.

Подъезд мирно спал. Никто из живущих даже не догадывался о том, что в воскресенье вечером 21 дня второго месяца 2021 года в 19: 07 в 5 квартире произошло убийство.

⇐ Предыдущая 12