По лезвию – за горизонт!

Николай Смирнов

По лезвию – за горизонт!

Иван Антонович Ефремов – личность особого порядка даже на фоне множества ярчайших судеб драматического ХХ века. Он вырывается из всех рядов, выламывается из классификаций. В нём сошлось, свершилось и сплавилось воедино то, что обычно разрывает судьбы людей неразрешимыми противоречиями.

Вся его жизнь есть иллюстрация возможности плодотворного прохождения целой череды потрясений, коими многообразно богата человеческая судьба.

Разгадка «феномена Ефремова» проста: этот могучий русский Иван, почти былинный герой – есть Мастер Жизни. Мастер воплощения своей миссии, своего предназначения в самые грубые и неблагодарные слои реальности. В этом он пример всем нам – своими упорством и искромётностью, точностью и масштабностью, трезвостью и романтичностью, телесностью и духовностью, душевностью и интеллектуальностью.

Фигура этого человека в его непрерывном становлении – воплощение столь излюбленного им образа нахождения на лезвии бритвы, в каждодневном поиске меры текущего момента. Знаменитый метрон-аристон Эллады, Срединный путь, заповеданный Буддой, Дао как путь всех вещей – таковы наиболее обобщённые культурно-исторические образы мировоззрения Ивана Ефремова. И подтверждения этому мы находим в самых неожиданных и парадоксальных измерениях.

Реалист и романтик. Учёный и писатель. Крупнейший специалист по прошлому, шагнувший в будущее. Родившийся на стыке двух диаметрально противоположных знаков – Тельца и Овна (земля и огонь, форма и содержание). Имеющий в своей натальной карте линию реализации ровно между противоположными астрологическими знаками Урана и Нептуна[1]. Устремлённый в космические дали, но и забирающий в свои визионерские странствия всё будущее человечество, всю Землю – «Землю страдания и Землю любимую». Любимец женщин, не растворившийся в волнах слепого обожания, но поднявший отношение к женщине на небывалую высоту ответственности и понимания. Он гнёт руками подковы и пытается постичь феномен ясновидения.

В полной мере этот человек – гениальный самоучка сродни Ломоносову. Он самостоятельно выучился читать, в 13 лет был уже демобилизованным красноармейцем, прошедшим через обстрелы и бои, получившим контузию; пять классов школы закончил за два с половиной года. В 14 лет наглый подросток, вчерашний беспризорник и «сын полка» производит неизгладимое впечатление на профессора П. П. Сушкина и получает возможность идти в познании своими путями. В 16 лет он в Японии с возлюбленной-японкой. В 17 лет – и капитан катера на Каспии, и исследователь обширных территорий ради создания заповедника. Его манит море, но знаменитый капитан Д. А. Лухманов благословляет его на путь учёного. В 19 лет Ефремов совершает открытие, за которые спустя годы получит диплом знаменитого Линнеевского общества. Он возглавляет экспедиции в самые труднодоступные места Советского Союза, намечает трассу для будущего БАМа, ищет и находит золото, закрывает последние белые пятна на карте СССР. Фактически – завершая своими походами эпоху русских землепроходцев, начавшуюся с Ермака…

Свой путь в науке приводит к неслыханному – степень кандидата биологических наук присваивается ему за два года до получения диплома о высшем образовании!
Ефремовская тафономия – синтез геологии и палеонтологии. Теория с блеском поверена практикой, найдены крупнейшие захоронения динозавров в Монголии. Снова диалектическое взаимодействие противоположностей – в полном соответствии с творчеством русских космистов, создавших такие отрасли знания как биогеохимия (В. И. Вернадский) или гелиобиология (А. Л. Чижевский).

Ефремов – практик. На кончиках его пальцев сотни миллионов лет. Поэтому его теории жизненны, это не плод абстрактных рассуждений кабинетного учёного. Он изучает эволюцию жизни и неожиданно делает выводы в стиле Л. С. Берга, чей фундаментальный труд «Номогенез» об инвариантности биологической эволюции и предварении признаков ляжет одним из краеугольных камней в только формирующиеся тогда идеи Ефремова о космической конвергенции разума. Но не забудет он и про Дарвина, не раз упомянет его в своих романах. Берг и Дарвин – тоже противоположности, сплавленные в тигле исследовательского духа Ефремова.

К концу 40-х годов перед нами – один из крупнейших палеонтологов планеты, чьи харизма руководителя и мужское обаяние неудержимы.

И вдруг – литература. Литература с совершенно новой концепцией: «приключения мысли»! Знаменитая «диалектика души» Л. Н. Толстого, равно как и «подполье» Ф. М. Достоевского, отражали важнейший этап становления индивидуальной рефлексии, первого проникновения в глубины бессознательного, предвосхищая эпоху неклассической науки – Эйнштейна, Юнга, Шпенглера. На этом фоне «приключения мысли» Ефремова подняли планку до уровня нарождающейся сейчас постнеклассики с её синергетическими воззрениями, квантовыми и трансперсональными взглядами на человека. Творческая мысль у писателя предстала во всей непрерывной динамике и пылком развитии – по сути дела, отдельным персонажем, скелетным каркасом произведений. Эзотеричность этого феномена ещё не осознана ни филологами, ни психологами, ни философами. Следует понимать: втянутость повествования внутрь ментальных слоёв отразила рождающееся понимание преобразующей роли психики и благотворности чистого, устремлённого движения одухотворённой мысли. Позже Ефремов открыто напишет о том, что дух – не функция материи, как то утверждали ортодоксальные марксисты, но её высшая форма. И, соответственно, сознание определяет бытие не меньше, нежели бытие – сознание.

На стиль новоявленного писателя обращают благожелательное внимание такие корифеи отечественной литературы как А. Н. Толстой, П. П. Бажов, Л. А. Кассиль. Его идеями вдохновлены С. П. Королёв, В. П. Глушко и В. А. Сухомлинский.

Ефремов пишет так, как никто до него. Он первооткрыватель и здесь, в совершенно новой для себя области. Ему удаются поразительные, словно бы движущиеся описания природы, в том числе инопланетной, он вводит в повествование геологический пейзаж, фиксирует художественным словом далёкий космос, людей ноосферного будущего с их тончайшими психологическими переливами, столь непонятными большинству наших современников. И переводит в художественную русскую речь сложнейшие и важнейшие диалектические идеи, до того имевшие право на существование лишь в рамках философских трактатов.

Подобно тому как Гагарин стал воплощением интуиции К. Э. Циолковского о первом космонавте, так и первопроходец Ефремов в полной мере воплотил проницательную мечту Н. К. Рериха: лучшее слово о будущем будет сказано на русском языке! И тем неизмеримо преумножится слава и красота русской речи.

Особенность ефремовской диалектики – в её открытости, устремлённости в далёкое будущее и глубокий космос не только по форме, но и по существу. Непрерывно проступают незамеченные ранее связи и потаённые смыслы, распахивающие совершенно новые горизонты и лишающие эту космическую и вместе с тем глубоко интимную философию признаков академической завершённости. Говоря о диалектике, следует подчеркнуть особо: Ефремов осознал и сумел показать другим, что диалектика — это не мёртвая, абстрактная теория, а живая суть развития нашего мира. Всё в мире развивается закономерно, по спирали, через возникновение и преодоление противоречий. Он видел это в любом явлении нашего мира.

Его произведения захлёстывает поток интереснейших мыслей, чувств и описаний, протаивающих одно сквозь другое и образующих магический кристалл-фрактал, побуждающий к непрерывному радостному познанию нашего сладостного и жгучего мира…

В своём уникальном мировоззрении Ефремов синтезировал социально-утопическую мысль и марксизм, биологию Берга и психологию Юнга, Роджерса и Фромма, русский космизм Вернадского и Циолковского, восточную философию и Живую Этику.

Ефремов был истинным учёным, для которого познание было радостью и питало смыслами жизнь. Недаром про себя он говорил, что он доктор Науки, науки как таковой, вне условных делений с их условными методиками и частными методологиями. При этом их инструментарием он владел на высочайшем уровне, раздвигая их рамки мощными междисциплинарными обобщениями. Практика – критерий истины для Ефремова. А методология познания – живая практическая диалектика.

Он не вписывается ни в какие рамки, что предписывают ему те или иные последователи – он неизменно шире их (и здесь вспоминается судьба научного наследия Вернадского – ведь даже его ближайший ученик Ферсман говорил откровенно, что попросту не понимает, что такое биогеохимия). Серьёзная проблема современного ефремоведения – суметь разрешить себе узреть реального Ефремова, вне навязанных собственной ограниченностью узких представлений о должном. С другой стороны, мы живём в ситуации постмодерна, когда отдельные осколки реальности уравниваются один с другим уже по праву существования, безо всякой рефлексии. И никак не взаимоувязываются в диалектическую структуру. Ивана Антоновича с его поисками меры для каждого конкретного момента, с пониманием сложной иерархической системности мира и его непрестанным изменением можно в этом смысле назвать хронофилософом, вставшим на перегибе множества координатных линий и подобно эллинскому Дионису распределяющим энергию светотени нашего мира. Он лоцман, готовый сопровождать каждого подошедшего к бифуркациям собственных судеб, которые ныне тесно сплетены с эволюционной сингулярностью нашего времени. Он – связующий по призванию, приводящий к единству тот взрыв реальностей в головах современного человечества, что разбрасывает нас всех психологически друг от друга подобно Большому Взрыву.

В этом ключе необходимо осознавать, что у каждого человека будет «свой Ефремов», и это корневое условие человеческого восприятия. Но такая относительность никак не влияет на то, что существует реальный Ефремов как он есть. Задача честного исследователя – подойти к нему максимально близко, пусть полное отождествление и невозможно в рамках гуманитаристики. Для этого необходимо главное – бережное отношение к фактам. Однако практика всей нашей жизни показывает, насколько это трудновыполнимое условие для современного человека. Да, сфера сознания неимоверно расширилась по сравнению с древними временами, но ещё больше раздвинулся мир, сложные взаимодействия которого необходимо учитывать. А человек как существо двойственное, всегда стремящееся одной своей стороной к покою и регрессу, склонен выдавать собственные представления за единственную реальность, абсолютизировать их и не допускать до сознания никаких посторонних фактов.

Сложнейшая и насущная задача современности – увидеть одномоментно обе стороны процесса, синтезировать их, но точечное внимание к одной стороне лишь усиливает тень подобно сильному источнику света. Многоплановость и вместе с тем взаимоувязанность различных компонентов творческого наследия Ефремова тут словно отражение всего мира в капле воды, то есть фрактал. Проблематика взаимоотражения микро- и макрокосма – одна из ключевых для него.

По отношению к формированию адекватного образа Ефремова внешне всё выглядит элементарно – достаточно прочесть написанные им неоднократно простые и ясные слова. Но даже такая малость, даже этот самый первый шаг становится часто затруднителен, и на этом следует остановиться подробно. Существует два способа негативного восприятия. Или это банальное отрицание, или признание факта и тут же обвинение в нём как в чём-то неблаговидном. Причём эти реакции специфически выявляются как в среде поклонников той или иной идеи, так и в противоположном лагере. При этом базовые блоки ефремовской философии ещё и оппонируют друг другу, являясь для диалектического разума энергоёмкими двигателями, подобно системе двойных звёзд, а для аристотелевской логики представляясь непримиримыми шизоидными осколками.

Эти базовые компоненты необходимо осознавать как снаружи, так и изнутри. Номер один для мировоззрения мыслителя – это, конечно же, коммунизм и космизм.
Ефремов – автор самой выдающейся коммунистической утопии ХХ века, мастерски показавший столкновение утопии и антиутопии. И он же насытил идейное поле русского космизма живыми людьми, ввёл в космизм антропологическое измерение.

Но очень трудно, познакомившись с письмами, продолжать полностью вписывать мастера в рамки советской действительности и едва ли не делать её глашатаем. Для людей, воспринимающих прежде всего политэкономический пласт реальности, будет крайне неудобно осознать меру резкости и критичности нравящегося им писателя по отношению к тогдашнему обществу. Наверное, потому что со всем своим кругозором и включённостью во внешний мир Ефремов жил в том обществе и в то время, терял друзей и коллег, бессмысленно обвинённых, уничтоженных, репрессированных, со сломанными судьбами…

С другой стороны, опять-таки возникает неудобство – Ефремов никогда не был диссидентом, противником советской власти. Западное общество жёстко критиковалось им как потребительское, уничтожающее лучшие человеческие устремления, неспособное вывести земную цивилизацию из тупика бездуховности и мещанства. Неоднократно он пишет о неизбежности коммунизма в будущем (если мы хотим будущее вне инферно) и повторяет это в различных ситуациях, в общении с разными людьми. В книгах, письмах, интервью. Смешно было бы подразумевать тут некую конъюнктуру и стремление понравиться власть имущим. Особенно на фоне принципиальности мастера в сходных вопросах – хрестоматийным тут является пример с отказом «устанавливать» статую Ленина в «Туманности Андромеды», несмотря на то, что ему предлагали премию в таком случае.

Необходимо понимать, насколько самостоятельный мощный дух мог вести себя столь независимо. В полном соответствии с эволюционным вектором, о котором писал сам мастер, – максимально возможная свобода от внешней среды. В этом смысле Ефремов собственной персоной манифестирует, представляет то, о чём писал по отношению к цивилизации будущего, берущей из каждой эпохи наиболее яркие, очищенные стороны жизни.

Для убеждённых сталинистов это ложь, и никакие факты просто не воспринимаются. А если оказываются восприняты, то становятся показателем того, что Ефремов как минимум опасно заблуждался, либо же он прямой враг – либерал-шестидесятник, диссидент, следовательно, пособник олигархического беспредела 90-х; или троцкист (нонсенс, но немало людей всерьёз продолжает мыслить такими категориями). Такой абсурд происходит из-за жёсткой редукции причинно-следственных связей, представлении сложнейшего исторического процесса как механистически-линейного.

С другой стороны, среди людей, негативно относящихся к комплексу коммунистических идей, находятся те, кто утверждает: Ефремов не коммунист, и общество будущего, изображённое им, не коммунистическое. И слова самого Ефремова тут снова не имеют никакого значения, потому что картинка в собственной голове закрывает всё остальное. Либо же все его социальные идеи тщательно цензурируются по причине их (якобы) заидеологизированности отжившими советскими представлениями. То, насколько едина и неразрывна ефремовская мысль во всём её многообразии, игнорируется, целостная мысль дробится на клипы-светотени. А далее каждый отдельный такой клип препарируется словно бы в пробирке, насильственно лишённый связей с остальным массивом идей и образов.

Конечно, это недопустимо.

Задача любого честного читателя и уж тем более исследователя – позволить автору самому сказать за себя, отнестись к его словам уважительно. Ефремов, насытивший представление о коммунизме космическими смыслами, совершивший синтез коммунизма и космизма, показавший изначальную психофизиологическую суть мечтаний о справедливом обществе и вынесший их в беспредельность вселенной – слишком крупный мыслитель, и следует отнестись к его идеям со всей серьёзностью. Однако ни исследователи русского космизма, ни современные теоретики коммунизма на это не обращают ни малейшего внимания. Зато они полностью увлечены своими дискурсами и всё, находящееся за пределами их групповых мифов, попросту игнорируют (порой вполне осознанно и убеждённо) как не имеющее эвристического потенциала. Конечно, такая ограниченность вызывает сожаление.

Известно, и в переписке многократно подтверждено: Иван Антонович глубоко интересовался эзотерикой и парапсихологией, особо – Живой Этикой. Здесь шквал неприятия кипит с двух сторон – противоположности, как известно, сходятся. Воинствующие церковники либо огульно отрицают этот безусловный факт, либо столь же огульно обвиняют Ефремова во всех грехах, а его почитателей – в сектантстве и сатанизме. Воинствующие атеисты поступают совершенно аналогичным образом, в том числе и те, кто любит порассуждать о диалектическом материализме, казалось бы столь близком Ефремову. Единое полотно широкого мировоззрения Ивана Антоновича снова никак не складывается, прокрустово ложе заидеологизированных представлений отсекает то одну, то другую часть ефремовской философии. Подчеркнём – речь идёт не о мнениях по её поводу, а о хорошо известных непротиворечивых фактах этой философии. В то же время многие так называемые эзотерики (т. е. любители читать эзотерическую литературу) тоже находят, в чём укорить писателя – в недопустимом «биологизме» (видимо, быть доктором биологических наук с их точки зрения – уже изначальная ущербность), в остром внимании к вопросу эроса и пола. На том основании, что «в духе» якобы нет мужчин и женщин. Разумеется, всё это лишь отражение собственных гендерных проблем и скрытая половая ксенофобия. Ещё одна претензия (странно думать, что это можно представить претензией, но это так) – очевидная невписанность Ефремова в те или иные эзотерические концепции полностью, что сразу выводит его из разряда безусловных «своих».

Гендерная проблематика и высокохудожественные эротические описания подвергаются нападкам особо рьяно. Ханжи и лицемеры обвиняют Ефремова в распущенности, закомплексованности, потакании инстинктам, аморальности. С другой стороны, апатичные от вседозволенности и лишённые самодисциплины любители «последней правды» о человеке (почему-то последней правдой всегда оказывается тема отчуждённого, лишённого духовного измерения секса) обвиняют его в лицемерии и ханжестве и, разумеется,.. в закомплексованности (! ).

Вопрос этнический, национальный, расовый – очередной камень преткновения для тех, кто отказывается мыслить диалектически. Ефремов – безусловный интернационалист, но столь же безусловный патриот, носитель русского духа. В итоге космополиты пытаются выдать постмодернистскую глобализацию за наступление ефремовской Эры Мирового Воссоединения, они же вместе с безоглядными левыми третируют мыслителя за неоднократно выраженную трезвую оценку относительно национального вопроса и яркую самоидентификацию в качестве русского человека; либо делают вид, что этого просто нет. С другой стороны, находятся крайние националисты, считающие Ефремова своим и старательно не замечающие его идеи о непреложности интернационализма и конвергенции в открытом и равноправном мире будущего. Диалектику желаемого и действительного, цели и отправной точки мыслитель понимал очень хорошо.

Ещё один важный аспект ефремовского творчества – психология, внимание к структуре психики отдельного человека и целых обществ. Многообразные идеи в русле гуманистической психологии Роджерса и Фромма либо опять-таки не замечаются, либо воспринимаются с усмешкой как наивные на фоне массовой для образованной прослойки интеллектуальной игры в бисер, которая лишь прикрытие для духовного равнодушия и неверия в возможность хотя бы минимально справедливого социального взаимодействия.

Для фрейдистов человек зол и асоциален по природе; для бихевиористов – и стихийных, среди которых полно коммунистов (увы, так исторически сложилось), и убеждённых – человек есть плоская функция общества, социальный робот. Сам мыслитель утверждал сложность и необходимость воплощения диалектики индивидуального и коллективного. Более того, смотрел глубже и выводил будущее человечество из-под власти жестоких архетипических программ – «богов» пси-космоса. Недаром герой «Часа Быка» говорит о том, что земляне стали выше богов Индии.

Соотношение мысли и чувства, науки и искусства – ещё одна мировоззренческая дихотомия, успешно решённая Ефремовым. Сторонники безоглядного научного прогресса, крайняя степень которых представлена трансгуманистами, ставят ему в упрёк внимание к искусству, чувственной стороне жизни, недостаток сугубо технических решений. Так называемые «зелёные» возмущаются переустройством планеты в его будущем. Сам же Ефремов оптимальное сочетание знания и чувств полагал мудростью.

Ефремовская эстетика и этика, его определение прекрасного как наивысшей меры целесообразности и придание красоте фундаментального, онтологического статуса – искусствоведами и философами попросту игнорируется, а обывателями не принимается на корню, размывается во вкусовщину…

По отношению к биографии Ивана Антоновича можно наблюдать идентичную картину. Большинство почитателей Ефремова-писателя мало что знают о его научной деятельности и никак ею не интересуются, полагая второстепенной. Геологи и палеонтологи, хранящие живую память и благодарность Ефремову-учёному, убеждены, что уход из науки в «написание каких-то книжек» был фатальной ошибкой, не позволившей дальше развить палеонтологию и реализоваться самому автору. Почему-то не возникает понимания, что сопоставимые по уровню яркие достижения в науке и искусстве обусловлены в значительной мере такими имманентными качествами творческой личности, которые неизбежно потребовали реализации в разных областях человеческой деятельности.

Говоря о подобных попытках «присвоить» Ефремова, невольно вспоминаешь исторические аналогии: иосифляне и нестяжатели, в равной мере признающие авторитет Сергия Радонежского; западники и славянофилы с их почитанием Пушкина. Сам Ефремов превосходно понимал эту проблему и связывал с законами термодинамики, называя их преломления в человеческом обществе Стрелой Аримана.

Всё это – вызовы современному человеку, ещё не потерявшему стремления к познанию единства мира. Нужен расфокусированный взгляд, обнимающий и снимающий противоречия, умение чётко понимать конкретные задачи и оптимальное место «Я» на карте глубин и высот психики для решения каждой конкретной задачи. И при этом необходима непрерывная саморефлексия относительно правильности того или иного действия – это послужит первым шагом к реализации замечательной ефремовской идеи Академии Горя и Радости. Творчество Ивана Ефремова даёт превосходные ключи к кодам нашего времени, значит, уже перешло в разряд классики, а его книги (по аналогии с египетской или тибетской Книгами Мёртвых) представляют собой Книги Живых. И для Живых.

Эпистолярное наследие – важнейшее свидетельство жизненного пути всякого человека, особенно когда речь идёт о людях ярких, с судьбами широкого общественного значения. Высказываясь открыто перед большой аудиторией – в публичных выступлениях, научных или литературных произведениях, человек так или иначе ориентируется на то, чтобы быть понятным самому разному читателю или слушателю. Воплощая свой творческий посыл в широкое полотно, автор неизбежно упускает многие мелкие детали, порой даже делая это сознательно, когда среда явно не готова воспринимать идеи во всей их полноте и радикальности. Издавна блестящие творцы во всех обществах были вынуждены сознательно умалчивать о суждениях по наиболее острым темам. Зачастую – для собственной безопасности, физической или (в мягком случае) психологической. Это не удивительно. Сущность любого творца – разрыв шаблонов, форм текущей жизни, её рефлексия. Выдающийся человек становится зеркалом, понимающим и отображающим мир вокруг. Но большинство не готово к этому, и оно объединяется в репрессивные социальные структуры, часто имеющие статус государственных. С единственной целью – искать и уничтожать то, что сочтено «ересью».

Это базовая для человеческого сознания проблема выхода за рамки, обусловленные временем и пространством. За рамки конкретно-исторического мифа данной эпохи. В советское время эта закономерность присутствовала столь же явно. Шаг вперёд, девять десятых назад – так обозначал поступь эволюции сам учёный.

Необычные интересы и необычные дарования, присущие Ивану Антоновичу Ефремову, можно изучать по разным источникам, но переписка с многочисленными корреспондентами имеет колоссальную роль. Благодаря письмам большое количество белых пятен биографии внешней – событийной, и внутренней – духовной оказываются ярко освещены, многие спорные трактовки тех или иных воззрений получают недвусмысленное уточнение. Ефремов-личность зашит в отдельных фразах «в сторону», в умении говорить с человеком, сообразуясь с его уровнем и внутренними запросами, сочетанию деликатности и жёсткости, внутренней целостности – он не делает противоположных утверждений, не обещает несбыточного, но всегда готов дать надежду и хотя бы морально поддержать разуверившегося.

Вместе с тем, взятая сама по себе, переписка не может исчерпывающе показать Ефремова как мыслителя и со стопроцентной точностью выявить центры тяжести исканий мастера. Существует несколько моментов, которые необходимо учитывать при составлении того или иного мнения, т. е. при использовании эпистолярного наследия в качестве исторического источника.

Во-первых, известная на сегодняшний день переписка не полна. Скажем, у нас нет писем столь интересным людям как Микаэла Денис, Пол Андерсон или Артур Кларк, по разным причинам не в полном объёме представлены письма Э. Олсону, Г. Г. Пермякову. О многих письмах удавалось узнать совершенно случайно, и есть все основания полагать, что процесс далеко не завершён.

Во-вторых, со многими товарищами и коллегами обмена письмами вовсе не было, так как постоянно происходило личное общение. Например, представляет очень большой интерес тесное товарищество в 50-е годы с блестящим гомеопатом С. А. Мухиным – врачом и самого Ефремова, и Ю. Н. Рериха. Сейчас ясно, что именно Мухин послужил одним из главных прототипов Ивана Гирина в «Лезвии бритвы» (к слову, знакомство с ныне здравствующей женой Мухина – Евгенией Михайловной Величко – произошло уже после издания биографической книги в серии ЖЗЛ и представляет собой открытие самого последнего времени). Ничего не известно о сюжетах бесед с Ф. П. Веревиным, тесно связанным с розенкрейцерами, человеком очень скрытным и недоверчивым. О практическом общении с младшими Рерихами известно тоже очень немного. То же можно сказать о психологе Ф. В. Бассине, писателе В. Д. Иванове, братьях Стругацких, индологах Н. Р. Гусевой и С. И. Тюляеве (личном ученике автора книги «Две жизни» К. Е. Антаровой). К сожалению, немногие оставшиеся свидетели таких бесед почти не помнят их темы и конкретные тезисы, а воспоминания фигурантов общения либо никак не зафиксированы, либо утеряны за давностью лет.

В-третьих, большая довоенная переписка самим Ефремовым уничтожена в целях безопасности – угрозу попадания в жернова репрессий он ощущал постоянно, каждое слово могло послужить поводом к вздорному обвинению.

Таким образом, ряд крупных тем, безусловно представлявших для Ефремова существенный интерес, в выявленной переписке фактически никак не отражён. Это психология, востоковедение и история (например, известно, что Ефремов общался с Л. Н. Гумилёвым и одобрительно отзывался о его книгах, но никаких письменных свидетельств этого не обнаружено), это научная космогония и философия русского космизма.

Есть и ещё один интересный дискуссионный вопрос: мировоззрение Ефремова, как и любого иного человека, формировалось и эволюционировало во времени. По одним вопросам приходило новое понимание, по другим старые мысли теряли актуальность. К чему-то приходилось возвращаться снова на новом уровне понимания. Скорее всего, мировоззрение мыслителя обрастало подробностями по принципу голограммы, в основе своей проявившись практически сразу и существуя в дальнейшем без разрывов и резких поворотов. В этом плане переписка не даёт много материала – то ли в силу уникальной целостности ефремовского сознания (в этом плане с ним сходны, пожалуй, только Э. Фромм и А. Ф. Лосев), то ли в силу того, что ответы на основные смысложизненные вызовы были уже даны к 50-м годам. А именно с этого времени фактически и появляются сохранившиеся эпистолярные свидетельства о самом себе – когда Ефремов был уже совершенно сформировавшейся личностью, прошедшей кризисы среднего возраста.

Понимая эту естественную ограниченность, мы с благодарностью сосредоточиваемся на утвердительной, катафатической стороне вопроса. Излагаемое в переписке помогает понять ефремовское мышление с внутренней, порой интимной стороны. Идеи высказаны проще и непритязательнее, нежели в романах, но зачастую существенно более остро. Любой открывший письма Ефремова увидит, насколько ясно и безо всякого пафоса осознавал мыслитель окружающую его жизнь, насколько чувствовал себя одиноким. Недаром ему был крайне важен образ броненосца «Ретвизан» – самого мощного, но покинутого остальной эскадрой, однако продолжающего стоять «за други своя».

Наглядно видна хронологическая структура переписки. Это и ритм написания, который, судя по всему, установил для себя автор, когда писем стало чрезмерно много. Видно, что он выбирал для этого определённый день, когда читал и сразу же отвечал на те письма, которые показались ему важны. Причём когда их оказывалось много, его ответные тексты невольно становились короче, и наоборот. Это и скорость работы почты – порой наиболее активные корреспонденты отвечали на ефремовское послание в день получения или на следующий день. Это и более тонкие моменты – когда, не сговариваясь, незнакомые друг другу люди писали в один день с разных концов земного шара.

Проникая вглубь ефремовского времени, мы становимся эмоционально ближе к мастеру, вправляем его напряжённую мысль в рамки, положенные существованием в грубоматериальной вселенной. При этом конкретное структурирование времени согласно пониманию целесообразности того или иного момента – важное свидетельство осознанного подхода к самым рефлективным, обычно проходящим стороной нюансам.

Ефремов в своём творчестве был философом времени. И то, что он на самом низком уровне организации своей деятельности вольно или невольно структурировал, оформлял стихийный процесс, показывает лишний раз неразрывность теории и практики в его отношении к жизни. Время – уникальный ресурс нашего существования, невосполнимый и неуловимый, без наличия которого невозможна сама жизнь.

Подготовка переписки и её внимательное прочтение продемонстрировали главное. Ефремов предстаёт не только и не столько выдающимся учёным, блестящим писателем или крупным оригинальным мыслителем. Всё это – лишь формы проявления духовной оси, стержня Ефремова-человека. Повторимся: мастер прохождения собственной судьбы – вот сердцевина, делающая его жизнь и творчество исполненными огромного значения для каждого человека. Потому что каждый человек стоит перед глубинной экзистенцией, перед поиском смысла собственного существования. Перед каждым стоят вызовы – персональные, личные. За скобки здесь выносится именно степень плодотворности прохождения своего уникального пути. Мы пытаемся найти для себя те или иные ориентиры. И жизнь Ефремова тут послужит безусловным примером.

[1] Янский Уран в астрологии символизирует революционные взрывы и научные обобщения космического уровня, а иньский Нептун – высшую космическую женственность, искусство, мистику и идеи общего блага. Важно отметить, что астрологией Иван Антонович интересовался практически и вовсе не считал её шарлатанством.