ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

. 7.

Утром, едва рассвело, инструктор Орлов отдал последнее распоряжение:

— Вы все теоретически освоили стратегию выживания. Практическая сторона экзамена заключается в следующем: вы и ваш напарник отправляетесь к отмеченному на карте удаленному участку леса на семь дней, не поддерживая за это время контакта с остальными. Каждый отряд из двух человек будет работать в паре, чтобы обеспечить себе выживание. А теперь всем — раздеться.

Никто не шелохнулся — кадетам показалось, что они ослышались. Стоял апрель, и хотя снег уже давно растаял, было еще довольно холодно, особенно по утрам.

— Всем раздеться до трусов, — повторил Казак, — и пойдете босиком. Чтобы, как говорится, на собственной шкуре почувствовать, что без сапог солдату никуда. Каждый кадет возьмет с собой штык-нож, каждый отряд — одну лопатку, — он раздал кадетам ножи и лопатки. — Я жду вас здесь, в полдень седьмого дня, бодрыми, сытыми, в добром здравии... и в обновках, как говорится, — в одежде и обувке, которую сами смастерите, собственноручно. Есть вопросы?

Раздеваясь, Сергей то и дело поглядывал на Андрея, который тоже встревоженно смотрел на него — не шутка провести семь дней один на один с Закольевым.

Не успел Сергей раздеться, как ему уже пришлось бегом догонять Закольева, который уже успел взять лопатку и карту и бежал в сторону поросших лесом холмов.

Спустя четыре часа, пройдя вверх по течению лесного Ручья к густой чащобе, они оказались на месте, отмеченном карте. Вернее, Сергею оставалось только поверить Закольеву на слово, что это именно то место, сам Закольев не выказывал ни малейшего желания показать ему карту. Но место это было хорошим — небольшая поляна примерно в пятидесяти шагах от ручья. Раз есть ручей, значит, должна быть и рыба, и, что еще важней, звериные тропы, ведущие к водопою. Под массивным отвесным валуном образовалась пещера — неглубокая, но вполне пригодна, чтобы в ней укрыться для начала. Все остальное они сделают своими руками.

Сергей осмотрел ступни ног, окоченевшие, успевшие покрыться волдырями, и уже собирался заняться поисками подходящего материала, чтобы начать мастерить силки, как тут от Закольева поступил первый приказ: «Разведи для нас костер! » Так что Сергей, набрав сухого мха, щепок и мелких веточек, попробовал добыть огонь, высекая лезвием ножа искры, перебирая для этого один камень за другим в поисках подходящего. Однако усилия эти ни к чему не привели. Но можно было еще добыть огонь трением, и Сергей, приставив, как и полагается, одну палочку к другой, стал усиленно вертеть ее ладонями, подкладывать мох и осторожно дуть. Дело продвигалось не так быстро, как он думал, но вскоре он почувствовал, как его приспособление нагрелось, затем появился легкий дымок, а затем и первые язычки пламени. Несмотря на то что теперь не только ступни, но и ладони у него были покрыты волдырями, он испытал какую-то первобытную радость, когда сложенный в кучу хворост превратился в настоящий костер. Ему и прежде доводилось добывать огонь на уроках выживания, но теперь все было взаправду. Они смогут выжить.

Краем глаза он заметил, что Закольев за это время успел натаскать веток, камней и надергать длинных и тонких корневищ, которые вполне могли сгодиться на силки. Поэтому, подбросив в костер еще валежника, Сергей подсел к Закольеву, чтобы их силки были как можно скорее готовы.

— А ну убери руки, — прикрикнул тот на Сергея. — Это будут мои силки. А ты иди и сам себе сделай.

Вот оно, значит, как у них будет. Сергей даже не стал говорить ему, что «наш костер» он уже развел.

Он быстро пошел в лес за материалами, которые понадобятся для силков. Спустя некоторое время, порядком повозившись, он смастерил и расставил семь ловушек в местах, которые показались ему самыми удачными, по звериным тропам, вверх по течению ручья и против ветра от их лагеря. Он сложил также пару ловушек на рыбу и, кроме того, найдя рощицу с молодыми гибкими деревцами, поставил пару капканов-растяжек. Для более крупного зверя он в одном месте установил западню и еще капкан с падающим бревном. Все эти ловушки он постарался замаскировать так хорошо, как только смог.

К тому времени как он вернулся в лагерь, солнце успело закатиться, и вечер принес с собой порывы холодного северного ветра. Увидев, что их костер вот-вот затухнет, Сергей, дрожа и приплясывая от холода, принялся заново таскать валежник и сухие ветки. Как оказалось, Закольев к тому времени уже успел соорудить нечто вроде берлоги из березовых веток и листьев, одним краем упиравшуюся в отвесный валун, а входом открытую как раз к костру. Места в ней было лишь для одного.

Убедившись, что «их» костер будет гореть всю ночь, Сергей стал собирать ветки и для своего костра. В его свете, когда уже совсем стемнело, был готов и его навес из переплетенного елового лапника подле еще одного гранитного валуна. И как только укрытие было готово, начал моросить дождик. Но Сергей даже обрадовался дождю — значит, эту ночь им, по крайней мере, не придется провести на морозе.

Мокрый, дрожащий, Сергей забился в груду нарубленных еловых веток, продолжая ворочаться, пока не устроился так, что удалось хоть немного согреться. Судя по торчавшим из кучи веток закольевским пяткам, едва заметным в свете костра, тот решил поступить точно таким же образом.

Какое-то время Сергей просто лежал, прислушиваясь к дождю. Он слишком продрог, чтобы тотчас уснуть. Несмотря на холод и усталость, на настойчивое урчание в животе, он чувствовал себя победителем. Он расставил силки, развел огонь, соорудил укрытие. Пока что он жив и здоров, а завтра... еще увидим, что будет завтра. Утром он проверит силки, и тогда будет ясно, к чему следует готовиться, к лучшему или к худшему. С этими спокойными мыслями пришла и глубочайшая усталость. Он провалился в сон.

Когда Сергей снова открыл глаза, уже начинало светать. Первое, что он увидел, был пар от его дыхания, таявший в холодном утреннем воздухе. Он торопливо выбрался из своего елового ложа, надеясь, что к этому времени уже выглянет хоть один теплый утренний лучик. Но было еще слишком рано. Стараясь не разбудить Закольева, осторожно ступая израненными ногами, он подошел к ручью, напился, затем плеснул холодной воды на лицо, грудь и плечи. Стряхнув с тела остаток воды, он старательно растер ладонями все тело и побегал на месте, пока не согрелся. Затем вернулся в лагерь, взял нож и двинулся вверх по ручью.

Хотя возле каждого места, где были поставлены силки, Сергей сделал зарубки на уровне глаз, свою первую ловушку он так и не смог отыскать. Что ж, разве Казак не повторял им: «Старайтесь поменьше совершать ошибок на дикой природе. Каждая такая ошибка может вам дорогого стоить». Ах, ну куда же я смотрел, подумал Сергей, выругав себя за беспечность. Пройдя немного назад, он нашел свою вторую ловушку. Она была пуста.

Но рядом с ней, в ловушке-растяжке, которую он протянул через звериную тропу, Сергей нашел полузадушенную ласку, наполовину подвешенную в воздухе, которая уже почти перестала биться. Он осторожно приблизился к животному. Сергей уже было протянул руку, чтобы схватить животное, но ласка неожиданно заурчала и щелкнула зубами, зацепив его ладонь.

С первобытным взрывом энергии он схватил ласку за загривок и рубанул по горлу лезвием ножа с такой дикой силой, что едва не снес зверьку голову, заодно чуть не разрубив себе запястье. Зверек дернулся, напоследок залив его руку кровью, пульсировавшей из разрубленного горла, и затих.

Казалось, сердце вот-вот выскочит у него из груди. Сергей едва сдержался, чтобы не разрубить силки, но аккуратно растянул петлю, ведь силки могут еще понадобиться. Наверное, вздохнул он, в следующий раз это будет легче, убить живое существо. Неожиданно он спросил себя — а должно ли убийство становиться легче? И есть ли у меня такое право, отнимать жизнь у живого существа? Нет, ответил он себе, такого права у меня нет. Есть только сила. Он поступил так, как вынужден был поступить, оказавшись в такой ситуации. Укус начинал болеть, но он не чувствовал враждебности к зверьку, который только пытался спасти свою жизнь. И сам Сергей убил только для того, чтобы выжить. Он поблагодарил ласку за ее жизнь, которая поможет спасти его жизнь. Он отобрал у нее жизнь не ради развлечения.

Убив ласку, он словно бы расстался с частью своего собственного детства. Он понял, что и его собственную жизнь могут отнять у него в одно мгновение. И тут не могло быть никакой игры по правилам — только игра случая. Если быть внимательным, если напрячь все свои способности и умения, он мог сделать так, чтобы этот случай работал в его пользу. Это был его первый настоящий урок выживания на дикой природе. Стараясь не шуметь, Сергей отправился дальше проверять следующие ловушки. Он думал о том, какие ловушки могут подстерегать его самого на его пути.

Третья ловушка была пустой — к ней даже никто не приближался. В четвертой и пятой тоже было пусто. А вот в следующей была белка, которую он постарался убить как можно быстрее, чтобы не мучить животное, одним ударом здоровенного камня. Оставшиеся силки тоже были пусты, только в последнем он нашел большого кролика. Значит, он будет с едой следующие несколько дней, и с обувью тоже.

Ранка от укуса ласки на его руке тем временем распухла и начала саднить. Сергей быстро сделал надрез лезвием ножа по ране, чтобы вытекла кровь и рана очистилась. Затем он стал промывать ранку в проточной воде, прочищая ее и выбирая все то, что могло попасть в неглубокий надрез, и присыпал его песочком из потока. В завершение он помочился на ранку, вспомнив рекомендации Казака, который говорил, что свежая моча помогает избежать заражения.

Затем Сергей увязал свою добычу гибкими прутьями, поставил последний силок и направился обратно в лагерь. Вряд ли стоило ожидать новой добычи сегодня утром, но вечером он все же выйдет, проверит все еще раз. На всякий случай.

Охота пробудила его инстинкты, обострила буквально все его чувства. Он возвращался в лагерь, слушая, как капает с распускающихся почек дождевая вода, подмечая взглядом каждый солнечный блик, каждый извив лесной тропы.

Закольев тоже успел вернуться и с хмурым видом занимался своей добычей. Только одна белка — достаточно, чтобы раз поесть и обуть одну ногу.

Едва ли Закольева могла обрадовать Сергеева обильная добыча, это Сергей прекрасно понимал. Но и спрятать ее от Закольева тоже было невозможно. Поэтому Сергей как ни в чем не бывало подошел к костру и к закольевской белке бросил еще одну свою, а затем ласку и кролика.

— Вот еще, тоже попало в наши силки, — дипломатично сказал он.

Закольев стал молча рассматривать все то, что принес Сергей.

— Ну и дает наш добренький Сережа, — наконец произнес он и дальше продолжил сдирать со своей белки шкурку. Сергей тоже взялся за свою добычу, с непривычки весь перемазавшись кровью и едва управившись. Правда, раньше, на учебных занятиях, ему уже приходилось свежевать оленя, но делать всю работу одному — это было совсем не то.

К обеду на ветках уже сушилось мясо. Они растянули кожи на рамах, сделанных из гибкой древесины. Шкура ласки была не слишком велика, этого было недостаточно, чтобы прикрыть Сергею плечи, но это было только начало. Когда же он подал Закольеву шкурку своей белки, со словами: — «Это тебе на вторую ногу», — «старший» их отряда взял ее, не обмолвившись и словом.

Вместе же они съели и кролика. Это была их первая еда почти за двое суток. Наполнив желудок, Сергей решил подправить свое убежище, сделанное накануне вечером наспех, и подлатать его лапчатником и гибкими ветками.

Когда наступил вечер, оба они, и Сергей, и Закольев, уселись каждый у своего костра, за весь этот день обменявшись лишь несколькими словами. Небо быстро темнело, и Сергей наблюдал, как одна за другой загораются звезды, искрившиеся, словно кусочки льда, на бархате неба. Белый дымок костра и языки пламени поднимались вверх, чтобы окончательно исчезнуть в ночи.

Глянув в сторону Закольева, который немигающим взглядом смотрел в пламя своего костра, Сергей в очередной раз подумал: почему Закольев выбрал именно его? И в очередной раз не найдя ответа, он забрался в свой шалаш, зарылся в голые ветки и провалился в сон.

Следующее утро оказалось не менее щедрым на добычу: под бревном падающей ловушки Сергей нашел почти совсем раздавленную белку, в другие силки попался енот — в те же силки, куда прежде поймалась ласка. Но вместо того, чтобы, изловчившись, хватать яростно шипевшего зверька, Сергей выломал тяжелую дубинку из засохшего ствола и сначала оглушил животное, прежде чем лишить его жизни.

Кроме того, уже на обратном пути в лагерь, Сергей нашел две рыбины в ловушке, которую он собрал в ручье.

Закольеву же попалась только одна дохлого вида белка, которая еще так-сяк сгодилась бы на шкуру, но никак не на еду. Заметив, сколько добычи принесла охота Сергею, он лишь проводил его взглядом, не говоря ни слова.

Поборов неловкость, Сергей сложил свою рыбу, белку и енота на плоский камень перед их «общим костром».

— Сегодня день выдался удачный, — сказал он, — так что будем с тобой отъедаться.

Покончив с едой, Сергей решил пройтись по окрестностям лагеря, чтобы получше изучить местность, и еще — чтобы побыть подальше от своего не слишком многословного спутника. Сделав за пару часов широкий круг, он вышел к ручью, осматривая места, где можно было соорудить еще ловушки для рыбы, затем вернулся в лес. Он уже собирался возвращаться в лагерь, как вдруг услышал, что где-то рядом тихо ступает какой-то крупный зверь. Он замер, стараясь не дышать, и стал ждать, весь обратившись в слух. Тишина... затем снова тот же звук... снова тишина. Сергей стоял против ветра от животного, и оно, не чуя его запаха, понемногу шло в сторону Сергея. Он пригнулся, медленно и тихо двигаясь ему навстречу.

Еще через пару минут он заметил где-то в двадцати шагах могучего оленя-самца, пощипывавшего молодую травку. Через каждые несколько мгновений олень прядал ушами, поднимал голову и осматривался. Сергей стоял совершенно неподвижно. Олень сделал еще несколько шагов в его направлении. И тогда-то Сергей понял, что он стоит сейчас на оленьей тропе, на его привычном пути к водопою.

Совершенно сумасшедшая мысль овладела им — он добудет этого оленя, в одиночку. Времени возвращаться и звать Закольева не было. Это должно произойти сейчас, другого такого случая не представится. Одной только этой добычи хватило бы, чтобы им все оставшееся до конца испытания время не беспокоиться ни о еде, ни об одежде. И Сергей, словно первобытный охотник, бесшумно, в пару рывков вскарабкался на дерево рядом с оленьей тропой.

Добравшись до ветки, которая нависала как раз над тропой, Сергей нашел устойчивое положение и притаился. Сейчас он не мог видеть оленя, но зато, не рискуя быть замеченным, мог дожидаться того мгновения, когда олень пройдет прямо под ним.

Еще минут с пятнадцать — и вот он, идет себе, пощипывая травку. Еще шаг... другой. Сейчас или никогда, сказал себе Сергей. Сжимая нож в руке, Сергей соскользнул с ветки прямо на холку оленя, что было сил обхватив рукой его шею. Животное вздыбилось, а Сергей, перегнувшись, резанул его ножом по горлу, раз, потом другой. Смертельно перепуганное животное, истекая кровью, сопротивлялось с удвоенной яростью. Только б не упасть, мелькнуло в голове Сергея. Если олень сбросит его, то Сергея настигнет смерть от его рогов скорее, чем олень успеет истечь кровью. Поэтому, не дожидаясь, пока олень сбросит его, и еще как жест охотничьего милосердия, он прицелился и загнал нож глубоко между ребер, прямо в сердце.

Животное упало набок и вскоре затихло.

Едва переводя дыхание, с бешено бьющимся сердцем, Сергей не отрываясь смотрел на оленя и не знал, то ли ему радоваться своей удачной охоте, то ли жалеть о гибели великолепного зверя.

Уже на пути в лагерь ему вспомнились слова, которые Алексей как-то сказал им: «Оказавшись один на один с дикой природой, нужно самому стать диким».

Закольев в ответ на его сбивчивый рассказ скептически ухмыльнулся, но все-таки пошел следом за тяжело дышавшим, с головы до ног забрызганным кровью Сергеем. Но улыбка быстро сползла с его лица, когда он увидел мертвое животное.

— Чего вылупился? — с едва сдерживаемой злостью прошипел он. — Не стой как истукан, берись за дело. Нужно его поскорее освежевать, понятно?

И, вытащив нож, он принялся вспарывать оленю живот.

Почти все внутренности они бросили на месте, на съедение зверям, а сами, вытесав шест, подвесили на него тушу оленя и потащили ее в лагерь. Весь остаток дня ушел на то, чтобы снять шкуру и приготовить полоски мяса — с такого крупного оленя его получилось столько, что с лихвой должно было хватить на все оставшееся в лесу время. А ведь еще у них была обувь, которую они смастерили из шкур животных, в основном пойманных Сергеем, а кожи оленя им вполне должно было хватить на штаны и куртки. У Сергея также была и шапка, сделанная из меха енота.

Вечером, уже перед самым закатом, Сергей пошел к ручью и смыл засохшую кровь со своего тела, ног и рук. Затем направился в лес и распутал все еще остававшиеся там силки. Больше убивать животных было ни к чему.

Два последних дня у них почти целиком ушли на то, чтобы смастерить пару штанов и рубашек из жесткой оленьей кожи. Им пришлось вымачивать шкуру несколько часов, прежде чем удалось соскрести с нее шерсть и остатки мяса, и потом еще и еще раз отмывать ее, чтобы полностью удалить все остатки жира. Им не удалось как следует выдубить ее, потому что у них не было ни соли, ни извести. Но они натерли шкуру мозгами оленя, потом и пеплом костра — так, как их учили.

Наконец, нарезав кожаных полос, которые потом следовало увязать одну с другой узкими ремнями, чтобы получились кожаные куртки и штаны, они оказались одеты, как заправские лесовики. За этим занятием незаметно пролетел и последний день. Закольев обращался к Сергею только тогда, когда без этого совсем нельзя было обойтись, не забывая приправить свои слова едкой или обидной репликой. Наконец старший кадет убрался из лагеря, оставив Сергея в покое.

До заката оставался уже какой-то час, когда Сергею показалось, что он услышал вдали какой-то звук, словно крик животного. Он вышел из шалаша, прислушался, затем подошел к костру и подбросил еще дров. И снова этот крик. Теперь было ясно, что это Закольев, звавший его по имени. Бросившись на звук, Сергей явственно услышал крик:

— Иванов!

Сергей увидел Закольева, стоявшего по щиколотку в воде почти у самого берега ручья. На каменистом берегу было так скользко от мха, что Сергей и сам едва не поскользнулся на нем. В заходящем солнце он четко видел Закольева, который изо всех сил старался освободить свою лодыжку, зажатую между двух камней.

Вне себя от злости, словно в том, что он оказался в таком положении, была вина Сергея, Закольев завопил: — Да не стой же ты, идиот! Тащи сюда ветку, скорее!

У Сергея был при себе нож, но он не догадался прихватить с собой лопатку, которой также можно было пользоваться как топором.

— Я сейчас, — крикнул он и со всех ног бросился за лопаткой в лагерь.

На обратном пути он с ходу заметил прямую и крепкую ветку, которая вполне могла сгодиться на рычаг. Он со всей мочи рубанул по ветке, раз, еще, пока она не отвалилась.

К тому моменту когда Сергей наконец вернулся, Закольев был так зол, что едва мог говорить. Принять помощь от Сергея в такой нелепой ситуации было для него верхом унижения, и Сергей не мог не понимать этого. Он не только превзошел Закольева в охотничьем мастерстве, поймав в свои ловушки больше зверей, убил оленя-самца, теперь «добренький Сережа» еще и выручает его из беды — из смертельной, вполне могло оказаться.

Но вот он вызволил Закольева, и что будет дальше — не известно. Но едва ли его ждет смущенная благодарность или рукопожатие. На какой-то миг ему захотелось просто повернуться и уйти, бросив Закольева. Но Сергей быстро подавил в себе это желание.

После того как Сергей вставил тяжелую ветку под один из камней, уже было делом нескольких секунд сдвинуть его настолько, чтобы Закольев смог освободить свою лодыжку. Она порядком распухла, но не была сломана, это было ясно. О том, чтобы помочь Закольеву доковылять до лагеря, не могло быть и речи. Сергей только молча оставил ему палку и один пошел в сторону лагеря.

Его мысли полнились ужасным предчувствием. Выручив Закольева, он нажил себе врага на всю жизнь.

Когда Закольев наконец тоже добрался до лагеря, Сергей сделал вид, что занят укреплением своего шалаша, стараясь ни словом, ни даже взглядом не спровоцировать его на взрыв. К тому же ему и в самом деле нужно было подбросить побольше лапника на крышу шалаша — тяжелые тучи обещали дождь, а ему хотелось получше выспаться в эту последнюю ночь в лесу.

Он еще не догадывался, что ему предстоит бессонная ночь. Глубокой ночью, когда Сергей уже успел заснуть, его разбудили далекие вспышки молнии, за которыми последовал раскатистый удар грома. Еще миг, и сна как не бывало — странное предчувствие приближающейся беды волной прошло по его телу. Вот-вот должно случиться... и со следующей вспышкой молнии он увидел, или ему показалось, что он увидел, голые ноги и тело прямо у входа в свое укрытие. Сергей неслышно, не привлекая внимания, повернул голову и обмер от ужаса. Молния взорвалась снова и в это мгновение он увидел силуэт Закольева. Тот присел у входа в его убежище с ножом в руке и настороженно всматривался в темень шалаша. Сергей понял, что пришел его смертный час.

Молния потухла так же внезапно, как и вспыхнула. Не в силах шелохнуться, не в силах даже дышать, Сергей вглядывался в ночную черноту. Новая вспышка, и Сергей увидел, что силуэт исчез.

Может, это все приснилось? Померещилось? Сергей даже не знал, что и думать. Он неподвижно лежал и, прерывисто дыша, прислушивался к шуму дождя и к далеким грозовым раскатам, которые уже начинали затихать. Весь остаток ночи он так и пролежал без сна, тревожно прислушиваясь к каждому шороху, который раздавался на фоне мерного стука дождя...

Он вздрогнул и проснулся. Уже начинало светать. Он выжил и в эту ночь. Сергей поскорей выбрался из шалаша, чтобы взглянуть, где сейчас может быть Закольев, но тот, как ни в чем не бывало, продолжал спать в своем укрытии.

Но когда Сергей принялся разбрасывать свой шатер и затаптывать тлеющие угли, Закольев встал, и не произнеся ни слова, взял нож и лопату и пошел прочь от лагеря.

Чуть позже, уже на обратном пути в школу, который пролегал через каменистую, поросшую леском равнину, Сергей все продолжал размышлять о том, что ему пришлось испытать в эти последние семь дней. Теперь он знал, что способен выжить и в условиях дикой природы, как Алексей - Казак, и не хуже тех, кто прошел это испытание перед ним.

Сходиться нужно было к условленному месту, как было приказано Казаком. К середине дня вернулись все тридцать два кадета. Еще издали Сергей приметил Закольева, вокруг которого успела собраться кучка полуголых ребят помладше. Закольев тоже его заметил. Показав на него рукой, он что-то сказал своим дружкам, и Сергей заметил, что его замечание было встречено дружным хохотом.

Не обращая внимания, Сергей постарался отыскать в толпе Андрея, сгорая от любопытства расспросить друга о его семи днях. Но Андрея не было видно, очевидно, он еще не вернулся. Когда Сергей повернулся спиной к Закольеву и его дружкам, он услышал за своей спиной ехидное хихиканье. Один из них, понахальнее остальных, очевидно стараясь угодить своему кумиру, язвительно бросил:

— Что, Сережа, явился не запылился?

— Тебе еще повезло, что Дмитрий поделился с тобой шкурой, — иначе ходил бы голый, как те бестолочи, — подхалимским тоном подхватил еще один.

Сергей смерил его взглядом. Можно было только догадываться, что Закольев тут успел насочинять.

Тем временем показался уже и Андрей, со своим старшим напарником, усталый, но счастливый. На них были грубого вида самодельные куртки из перевязанных между собой шкур. Но штанов не было, а к ступням твердыми шнурами были привязаны куски кожи наподобие подошв. Сергей, улыбаясь, разглядывал их пестрые наряды, сделанные из шкур кролика, енота, лисы, белки, и неведомое прежде ощущение собственной силы переполняло его.

Это было одно из самых запоминающихся переживаний Сергеевой юности. Надеюсь, вдруг сказал он сам себе, в первый и последний раз я остаюсь наедине с Дмитрием Закольевым.

. 8.

После полевых учений Сергей вернулся к повседневной школьной жизни, но его не покидало осознание тех перемен, которые произошли не только в его внутреннем мире, но и с его телом тоже.

Он стал подмечать лицемерие и недостатки окружавших его взрослых. Бродилов, без устали твердивший, как необходимо тренироваться, пока не сойдет семь потов, с каждым месяцем полнел все заметнее, а Калашников, привычно облокотясь об учительскую кафедру в классной комнате, менторским тоном рассуждал о том, что без правды никуда, и при этом не переставал лгать о евреях.

Впрочем, жизнь Сергея стала даже еще более сложной и запутанной, чем прежде. Может, и в самом деле пришла пора сбежать отсюда? Такая мысль снова стала посещать его. Бежать, чтобы найти в большом мире дом и людей, которые согласятся принять его в этом доме, людей, которые были бы похожи на него.

Сергей рвался на свободу, в мир, где для этой свободы было мало места, разве что в дикой природе. Но даже в природе были свои строгие законы и не менее строгий спрос с того, кто не хотел подчиняться этим законам. Вопросы, противоречия, словно пчелиный рой, гудели у него в голове. Прежде он никогда не задумывался о том, что ждет его в будущем. Теперь же эта мысль не давала ему покоя.

Сергей, с молчаливого согласия своего дяди, зачастил в его личную библиотеку. Владимир Иванов обладал внушительным собранием книг, и Сергей буквально проглатывал одну книгу за другой, не делая различий между религиозной философией и военной наукой, — вплоть до древнегреческих философов, таких как Платон, описавший жизнь учение Сократа и других мудрецов и государственных деятелей.

Сергея ждало удивительное открытие: некоторые фразы в книгах, словно ключ, открывали внутри него обширное скопление собственных мыслей на темы, о которых прежде он никогда не задумывался, вопросов, которых он никогда не задавал прежде. В чем смысл жизни? Что означает праведная жизнь? Люди по своей природе добродетельны или эгоистичны? Порой он, захлопнув книгу, даже хватался руками за голову и так и сидел, прислушиваясь к биению сердца, словно молот, стучавшему в груди. И дело было не столько в словах, которые он читал, сколько в мыслях, которые входили через открываемые этими словами двери. Он чувствовал себя первооткрывателем, который сделал первый шаг по неведомой земле своего собственного сознания.

В конце лета 1887 года Сергею исполнилось пятнадцать. В этот день он думал о своей матери, как он думал о ней в прежние свои дни рождения, и в остальные дни тоже. Цепочку с медальоном он носил на шее, под рубашкой, и почти не снимал, идя на этот риск ради тепла, которое, как он ощущал, исходило от медальона. После отбоя, перед тренировками или водным закаливанием он снова прятал медальон в матрасе.

В декабре того года их директор, против обыкновения, почти не появлялся на школьном дворе с утра, когда кадеты делали зарядку. В последние дни Сергей почти не виделся со своим дядей, который и без того старался не показываться без необходимости на людях, предпочитая управлять школой из своего кабинета. Тем более его нынешнее появление говорило о важности того, что он собирался объявить. Приказав кадетам построиться, он, без лишних слов или объяснений, сказал:

— Шаг вперед те, кто будет назван.

Затем стал читать имена и фамилии из списка. Сергей услышал, как назвали нескольких старших кадетов, затем его имя и еще нескольких его сверстников из тех, кто был упорнее и старательнее других. Назвали также и Андрея. Сергей сделал шаг вперед вместе с остальными. Наконец директор назвал и последнее имя в своем списке:

— Кадет Дмитрий Закольев. Далее он продолжал:

— Все вы, двенадцать человек, отобраны для прохождения особой подготовки и несения службы в отборных воинских частях. Возможно, и в личной гвардии государя. С чем вас и поздравляю.

Это было самое теплое поздравление, которое когда - либо кадеты слышали из уст своего директора.

Краешком глаза Сергей заметил, как на лицах некоторых из его сотоварищей засияли гордые улыбки. Андрей тоже доволен, раз улыбается, подумал он. Но Сергею было не до улыбок. Это лишь означало, что его жизнь снова изменилась по прихоти кого-то постороннего. Что еще хуже, Закольев опять будет рядом.

Распустив остальных кадетов, директор стал неспешно прохаживаться пред строем из двенадцати избранных, и тихо, словно делясь с ними секретами, предназначенными только для их ушей, продолжал:

— Пока что вы учились всему тому, что должен знать каждый молодой солдат: основам борьбы и кулачного боя, верховой езде, плаванью, умению обращаться с оружием, военной стратегии и тому, как выживать без посторонней помощи. Остальным вашим товарищам предстоит оттачивать эти умения. Но отборной гвардии понадобится отборное учение.

Какое-то время он продолжал в молчании ходить перед строем, затем неспешно заговорил:

— Задолго до Рождества Христова греки вели торговлю племенами, обитавшими на берегу Черного моря. Шли века и одно племя сменяло другое, сарматов покорили готы-германцы, которые затем были сметены азиатами- гуннами, а те — тюрками-аварами. Пришло время, и уже славянские народы вместе со скандинавами-викингами сплотились вокруг своего священного града Киева, коему суждено было стать матерью городов русских. И с той поры эти различные народы, которые говорят на ста сорока языках и наречиях, прошедшие историю борьбы, труда и молитвы, стали основой самой великой из стран мира, той страны, которую мы с вами привычно зовем Родиной... нашей Матерью-Россией.

Эта речь дяди, обычно такого немногословного, надолго запомнилась Сергею. Упоминание о Родине, которую он так любил, растрогало директора, и он сделал паузу, чтобы утереть слезу, невольно блеснувшую в краешке глаза. Но он быстро взял себя в руки и продолжал:

— На протяжении всей нашей истории нашему народу, всем русским людям — не только казакам и солдатам, но и крестьянам, торговым людям — не раз приходилось вставать на защиту своих земель от чужаков, вторгавшихся отовсюду, с севера и с юга, с запада и востока. Нам пришлось научиться воевать в бескрайних степях, на замерзших озерах, топких болотах и в лесных чащобах. Наши враги вынудили нас изобрести гибкое и многогранное военное искусство. Вас, будущих отборных солдат, будут обучать системам борьбы, более естественным и более смертоносным, чем те, что вы прежде изучали.

Директор затем скомандовал:

— Алексей Орлов, шаг вперед. Казак сделал шаг вперед.

А директор снова обратился к двенадцати юношам:

— Кто смелый, шаг вперед.

Один из старших кадетов, Анатолий Комаров, лучший среди школьных борцов, вышел из строя.

— Ну-ка, — сделал приглашающий жест дядя, — нападайте-ка на инструктора Орлова.

Кадет Комаров, сжавшись пружиной, стал кружить вокруг Алексея, высматривая слабое место в стойке своего наставника. А тот лишь улыбался и стоял себе спокойно, даже не стараясь держаться лицом к своему молодому противнику. Комаров, увидев незащищенное место, не прекращая движения, нанес боковой удар ногой.

Ответное движение Алексея казалось почти незаметным, но его было достаточно, чтобы Комаров потерял равновесие и повалился на пол — тяжело, словно куль муки. Казалось, кадеты наблюдают за демонстрацией сверхъестественных сил, а не боевого мастерства. Кадет еще несколько раз сделал попытку достать Алексея, но так же безуспешно. Наконец директор поблагодарил кадета за смелость, а Алексея — за демонстрацию.

— У царя немало верных солдат, — торжественно произнес он, — но те, кто охраняют его и выполняют особые задания, должны побеждать даже самых лучших солдат. Так что с этого момента ваша тренировка усилится до отметки критической, а временами и более того. А значит, если кто из вас не уверен в своих силах, еще не поздно отказаться — ничего постыдного в этом нет. В регулярной армии тоже служат достойные и храбрые офицеры. Тот, кто хочет вернуться назад в свою учебную роту, — шаг вперед.

Директор ждал, но никто не вышел из строя.

— В регулярной армии служат достойные офицеры, — повторил он. — Говорю вам как офицер — будущим офицерам, я должен знать не только на что способен, но и что мне не по силам. Чтобы потом поздно не было.

Сергей, как и все остальные в строю, стоял не шелохнувшись.

— Что ж, быть посему, — сказал дядя. — Учебная рота продолжит подготовку под руководством наставника Бродилова. Отборная группа будет тренироваться под началом Алексея Орлова.

На следующий день началась их особая подготовка. Как только кадеты выстроились в две шеренги, Алексей посвятил их в кодекс казацкой чести:

— Сам погибай, а товарища выручай — вот наша нерушимая заповедь. Ваш священный долг — рисковать собственной жизнью, чтобы спасти товарища и охранять царя и нашу святую веру.

Он замолчал, чтобы дать им время вдуматься в смысл этих слов. Сергею казалось, будто он очутился в какой-то другой реальности, превосходившей его привычный мир. Но следующие слова Орлова резко изменили атмосферу:

— Каждый из вас теперь должен пройти посвящение. Жестокое на первый взгляд, оно послужит многим полезным целям. Вам предстоит самим испытать, что представляет собой телесное ранение и боль. Каждый из вас должен сделать выбор между глубоким ножевым ранением или сильным ударом молотком по руке, который, вполне возможно, сломает ее.

— Кадет Иванов, — вызвал он Сергея из строя. — Вы будете первым. Остальные — следом за вами.

Сергей сделал шаг вперед, но все не решался, какое из двух испытаний выбрать. Что страшней? И что будет больней?

— Ну же? — терпеливым, но настойчивым тоном произнес Казак. — Выбрали?

Сергей поглубже вдохнул и сказал:

— Я выбираю нож.

И в тот же миг, незаметно, словно молния, Алексей полоснул его лезвием по руке. Движение это было совершенно машинальным, в нем не было ни агрессии, ни потаенного удовольствия. Какой-то миг Сергей не ощущал боли, только шок при виде того, как кожа на его руке разошлась, обнажив белый слой жира. Затем рана наполнилась кровью, появилась глубокая, пульсирующая боль, кровь потекла с руки на землю.

— Теперь ваш черед, — Алексей кивнул в сторону двух старших кадетов. — Один из вас должен наложить шов, другой — сделать перевязку, как в полевых условиях. И чтобы работали чисто — следующими будете вы.

Он показал на стол, где были выложены различные перевязочные материалы, иглы и нитки. Их старая медсестра стояла рядом, готовая в любую минуту прийти на помощь. Она же и налила Сергею стопку водки, чтобы, — сказала она, - боль не так донимала. Он выпил и уже хотел просить у нее вторую стопку, но не решился.

Присыпав дезинфицирующим порошком зияющую рану, медсестра взяла Сергееву руку в свою, наблюдая за тем, как старший кадет неумело накладывал шов изогнутой иглой. Сергей отвернулся и, сцепив зубы, терпеливо ждал, когда с процедурой будет покончено, стараясь не вздрогнуть и не вскрикнуть каждый раз, когда игла пронзала кожу.

Пульсирующая боль становилась сильнее, и он морщился каждый раз, но терпел, пока дрожащие руки его товарища протягивали тонкую нить через края раны, туго стягивая ее. Спустя несколько минут, которые показались Сергею вечностью, рана была зашита, повязка наложена, колющая боль сменилась глубоким нытьем.

— Молодчина, — прошептала сестра, но Сергей едва

уловил смысл ее слов. Все его внимание теперь было поглощено тем, как остальные его товарищи один за другим подходили к столу. Для него худшее уже было позади.

Остальные кадеты, тоже не в силах отвести глаз от жуткого зрелища, следили за происходящим. Следующий за Сергеем парень, испугавшись вида Сергеевой крови, выбрал молоток. Он взвыл, когда молоток Алексея опустился ему на руку, но не потерял сознания. Жуткий хруст был слышен каждому, хотя было не ясно, действительно ли кость сломана. Кадет же молча отошел в сторону, тяжело дыша и морщась от невыносимой боли. Двое его товарищей тут же наложили шину на ушибленное место под пристальными взглядами остальных.

И так, один за другим, все подходили к столу, выбирая то нож, то молоток. Андрей, который не переносил вида крови, выбрал молоток. В момент удара он сильно вскрикнул, но нашел в себе силы собраться и дальше уже терпел боль молча. Закольев выбрал нож и прошел через все, даже не поморщившись. Больше того, он улыбался.

Один из кадетов отказался от испытания. Алексей подчеркнуто вежливым тоном предложил ему вернуться в группу Бродилова. Вскоре все одиннадцать бледных, морщившихся кадетов выстроились у столика с медикаментами и водкой. Каждый получал свою стопку, и многие, подобно Сергею, были не прочь выпить еще.

Наконец Алексей еще раз обратился к ним — с величайшим уважением в голосе, словно теперь их всех от остальных кадетов отделяла глубокая пропасть:

— Подчас одних только слов недостаточно, когда хочешь научить чему-то очень важному. Эта рана, которую получил каждый из вас, — все равно что ранение, полученное в бою. Но рана быстро зарубцуется, если вы научитесь слушать свое тело, научитесь желать того, чтобы раны быстрее затягивались. И, несмотря на ранение, будете сохранять боеспособность — а это исключительно важно в условиях настоящего боя.

— Испытание это было не из простых, — продолжал он, — и для меня тоже. Не думайте, что мне доставляло удовольствие причинять вам боль. Но оно было необходимо. Вы теперь сами испытали на себе малую толику той боли, которую вы, солдаты, будете причинять врагу, если понадобится. Такова жестокая правда боя. Никогда не забывайте о том, что лучше ранить десятерых, чем убить одного. Раненые требуют ухода и тем самым сковывают противника. Совет этот вам даю, впрочем, не только из соображений тактических, из соображений некоей высшей стратегии тоже.

Раны затянутся, и солдат вернется к своей семье. Но смерти нет обратного хода, и душа убитого врага будет всегда лежать тяжелым грузом на вашей совести. А значит, убивать врага нужно только тогда, когда другого выбора нет. А теперь возвращайтесь к себе и думайте о том, что я вам только что сказал.

Кадетам выдали новую форму, штаны с красными лампасами, как у офицеров. И когда они уже шли в свою новую казарму, Сергей подметил, что не только новая форма отличает этих одиннадцатерых. Они держались гурьбой, стараясь идти все вместе, словно какое-то новое, неведомое чувство военного товарищества после перенесенного испытания сплотило их в единое целое. Только один Закольев держался особняком — и впереди остальных.

Как оказалось, некоторые из парней постарше совершили еще один поступок, на который ни за что бы не решились прежде, — выпросили с собой бутылку водки. Теперь они, смеясь, пили водку из горлышка, передавая бутылку друг другу, и Сергей, неожиданно для себя, опьянел. Ему захотелось еще, но бутылка была пуста. Вдруг ему вспомнилось, что от водки умер его отец. «Не передалось ли мне по наследству еще и это? » — подумал он.

Через пару недель его рана зажила, но остался рубец, чтобы никогда из памяти не стерся тот день, когда он стал одним из избранных.

Вскоре после этого их группа прошла еще одно испытание, проведя без еды семь дней, а последние два дня — без воды. Для этого, как пояснил Орлов, было несколько причин.

— Первое, — сказал он, — вы преодолеете инстинктивный страх остаться без пищи. Так что, если вы окажетесь отрезаны от остальных в ходе боя, для вас будет не столь важно, есть ли у вас провизия или нет. Второе, периодическое голодание очищает и укрепляет тело.

— А третье, — прошептал кто-то в строю, — меньше кормишь, больше денег в школе останется. — По ряду прокатился подавленный смешок. Но им уже было не до смеха к концу первого дня. Волчий голод и ужасающая усталость буквально валили с ног — еще один из кадетов не выдержал и выбыл из их числа, так что их уже осталось десять. Вдобавок, на этот период никто не собирался отменять для них тренировки и занятия, голод — еще не причина отдыхать или отлынивать от занятий, объяснили им.

Все эти семь дней у Сергея и остальных промежутки усталости и апатии сменялись чувством легкости, приливом свежих сил и новой энергии.

Тяжелее всего было последние два дня, без воды. Но потом они завершили свое голодание своеобразным очистительным ритуалом, напоминавшим второе крещение.

— Отборными солдатами становятся только через отбор, вот как, — неустанно повторял Алексей. — Но, может быть, наступит день, и вы из солдат превратитесь в воинов, как те триста спартанцев древности. Против них было триста тысяч персов, но они стали живой стеной и три дня не пускали врага через узкое ущелье в Фермопилах.

— И что с ними было потом? — спросил один из кадетов.

— Они все погибли, — ответил Казак.

. 9.

С некоторых пор Сергей чувствовал, что его жизнь и всё в его жизни становится быстрее — его мысли, его желания, ум и тело. Его перевели в казарму этажом выше, где уже безраздельно властвовал девятнадцатилетний Закольев, самый старший из всех кадетов. Но Сергея теперь больше занимали его тренировки с Алексеем в стрелковом оружии, маскировке, полевой медицине, выживании в зимних условиях и рукопашном бое.

Несколько недель спустя наставник отборного взвода объявил своим подопечным:

— Сегодня тема нашего занятия — удушающие захваты и освобождение от них. Но начнем мы с того, что вы сами постараетесь найти возможность освободиться от захвата. Исследуйте любые способы — что получается и что нет. Только не травмируйте своего партнера, это главное. Те же из вас, кто будет проводить удушающий захват на партнере, запомните: поскольку у него нет возможности сказать вам, когда остановить захват, сигналом будет его хлопок по вашей ноге. Это сигнал немедленно остановить прием. В противном случае он потеряет сознание... а если удержать захват еще дольше, он просто задохнется. Так что сразу ослабить захват, как только партнер похлопает вас по ноге!

К концу занятий Закольев снова выбрал Сергея себе в партнеры. Закольевская рука мгновенно обвилась вокруг его шеи и Сергей уже был не в силах издать ни звука, ни даже вдохнуть. Еще секунда, в следующее мгновение показалось ему, и голова взорвется. В глазах потемнело, и, запаниковав, он что было сил хлопнул Закольева по бедру, затем еще раз, почувствовав, как его засасывает черный водоворот.

Наконец Закольев освободил захват. Сергей, не в силах держаться на ногах, опустился на борцовский коврик и какое-то время сидел, стараясь поскорее восстановиться. Вдруг он почувствовал, что Закольев, не отрываясь, смотрит на него, и поднял глаза.

— Что это у тебя там на шее надето? — как ни в чем не бывало поинтересовался тот.

— Ничего, — пробормотал Сергей, злясь на себя за то, что забыл перед тренировкой спрятать свой медальон. На минуту зазеваешься, мысленно отругал он себя, а потом будешь жалеть.

— А ну покажь, — дружеским тоном сказал Закольев.

Закольев умел попросить таким тоном, что, казалось, глупо отказывать человеку в такой мелочи. Сергей уже было потянулся к застежке на цепочке, но вовремя спохватился.

— Не твое дело, — отрезал он. — Ты про свое думай.

Закольев равнодушно пожал плечами и стал работать в паре с другим кадетом.

Алексей подал знак к концу тренировки, подвел итог и покинул тренировочный зал. Кадеты стали собираться, хотя кое-кто еще оставался на борцовском коврике, продолжая отрабатывать сегодняшний прием. Сергей же, который в этот раз с нетерпением ждал конца занятий, постарался было уйти одним из первых, но вдруг услышал за спиной зловещий шепот Закольева:

— Давай-ка посмотрим на твое сокровище!

Сергей сразу понял, что Закольев не просто хочет посмотреть на медальон, он решил присвоить его.

— Обойдешься, сказано же тебе, — бросил Сергей и постарался поскорей пройти в двери, но правая рука Закольева уже крепко держала его за шею, а левой он с ужасающей силой надавил ему на затылок. Сергей дернулся, стараясь не поддаться панике, не потерять дыхания, но дыхания уже не было, осталось лишь страшное давление, от которого казалось, вот-вот треснет череп. В сгущавшейся черноте он еще успел увидеть, что на них смотрят двое кадетов, но те, видимо, решили, что они решили потренироваться еще. Но это была не тренировка — в этот раз Закольев напал на него всерьез.

Когда свет погас у него в глазах, Сергей на какой-то миг словно увидел себя со стороны, свое бесчувственное тело, распростершееся на полу. Затем было чернота.

Когда он пришел в себя, Закольева поблизости не было. Исчез и медальон. С того самого момента Сергей, словно одержимый, не мог думать ни о чем другом, лишь о том, как вернуть свой медальон. Он не мог, просто не мог позволить Закольеву взять и украсть то единственное, что осталось у него в память о родителях, что соединяло его с прошлой жизнью. Но у него никак не выпадала возможность остаться с Закольевым один на один. Несколько дней их не ставили тренироваться в паре, не получалось у Сергея подстеречь его одного на заднем дворе, где обычно Закольев курил с дружками.

Сергей чувствовал, что у него, словно у безумца, начинают путаться мысли. Он не мог ни о чем больше думать. Ему нужно было немедленно вернуть свое.

Три дня спустя ему таки удалось подстеречь Закольева и перегородить путь:

— Отдавай немедленно! — закричал он, не в силах сдерживаться, чувствуя, как у него все горит внутри от ярости.

Кое-кто из кадетов, пришедших пораньше в спортивный зал, подтянулся поближе. Зрелище обещало быть незабываемым.

— Что тебе отдавать? — негромко переспросил Закольев, явно не ожидавший такого от Сергея.

— Сам знаешь что.

Закольев улыбнулся своей отвратительной улыбочкой.

— А, ты про ту девчачью побрякушку, которая была у тебя на шее?

— Отдавай... сейчас же! — зарычал Сергей.

— А у меня ее нет. Вот так-то.

— Врешь!

Закольев смотрел на него изучающим взглядом, словно на козявку, удивленный, что «добренький Сережа», почти на четыре года моложе его, решится приставать к нему с такими требованиями. Что ж, говорил его взгляд, ты сам напросился...

Сергей молниеносно нанес Закольеву удар ступней в колено. Закольевская нога поехала в сторону, но он не стал восстанавливать равновесие, а в падении зацепил Сергея за одежду, увлекая его за собой на землю. Еще миг, и мускулистый Закольев уже сидел у Сергея на груди и методично лупил его кулаками по лицу.

Закрываясь от града сыпавшихся на него ударов одной рукой, Сергей растопыренными пальцами ткнул Закольеву в глаза. Тот взвыл от боли и ярости, и этого мига было достаточно, чтобы Сергей еще несколько раз двинул ему по зубам.

В этот момент в зале показался Бродилов, который и растащил их. Но Закольев успел свернуть Сергею нос, отвесив ему несколько жестоких ударов по лицу. Со сломанным носом, заплывшим от кровоподтеков лицом Сергея отвели в лазарет.

На следующий день первым, кого увидел Сергей, едва разлепив глаза на синем отекшем лице, был Андрей, сидевший у его койки.

— Ну, Серега, ты даешь! — восхищенно затарахтел он. Закольевские зубки давно просились погулять, но никто не думал, что это ты... Ты ему оба передних зуба выбил, знаешь, нет?

— Хотя не это главное... Закольев, кажется, напросился. Видели, как он душил тебя после тренировки и снял с тебя что-то... вроде как цепочку, да? Дошло до наставников, — продолжал Андрей, улыбаясь. — Бродилов потребовал, чтобы Закольев признался, что он украл, но тот уперся, будто ничего не брал. Врет, конечно, и все знают, что врет. Так что давай, поправляйся, расскажешь сам, как дело было. Начальство приняло решение держать Закольева в холодной все время, пока ты будешь в лазарете. А потом... Да, Серега, нешуточного врага ты себе нажил! Хотя Закольева-то говорят, собираются того... с волчьим билетом, и такие слухи тоже ходят.

Затем он добавил, уже без прежнего восторга:

— Да, Сергей... А я-то... хорош друг, тоже мне. Но впредь, обещаю, можешь на меня рассчитывать, что бы и кто бы там ни был, усек, нет?

— Усек, — едва ворочая губами, пробормотал Сергей. Слова Андрея скорее огорчили, чем обрадовали его. Закольевское унижение и наказание ему было ни к чему. Оно только все усложнило, теперь тот уж точно ни за что не отдаст медальон.

Остаток дня Сергей то лежал в полусне, то засыпал снова. А ночью словно что-то толкнуло его. Открыв глаза, он увидел в полутьме комнаты Алексея, стоявшего поодаль. Но одет он был не в привычную форму, в которой ходил в школе. Теперь на нем была его прежняя казацкая одежда, и он был таким, каким впервые появился у них, еще тогда, с известием о смерти Александра Второго. Сергею вдруг показалось, что он видит сон.

Но Казак заговорил, и Сергей понял, что не спит.

— Тренируй задержку дыхания, и тогда нехватка воздуха не будет тебя больше страшить. Сознание теряешь не от того, что воздуха нет, а от того, что кровоток сдавлен. Так что, если тебя снова будут душить, — все так же тихим и мерным голосом вел он дальше, — полностью сбрось напряжение, и у тебя появится еще двадцать-тридцать секунд.

Алексей на мгновение поднял взгляд, словно стараясь отыскать нужные слова:

— Жизнь, Сережа, жесткая штука, так что и сам не вольно становишься жестким. Но запомни и то, что нет ничего такого твердого, чего нельзя взять мягкостью. Вода источит любой камень, дай только время. Время, вот что тебе нужно...

— Ты поступил храбро, выступив против Дмитрия Закольева, — продолжал Казак, — твой отец тоже был храбрецом... Достойный был человек, и ты станешь таким же... Но не солдатом, Сережа, не солдатом. Не твое это, запомни мои слова. А что твое — ищи, и оно обязательно найдется.

Эти последние слова отозвались в Сергее глубоким разочарованием, но во взгляде Казака ничего не изменилось, он все так же улыбался ему, как равный равному, как товарищ — товарищу. И не успел Сергей и слова сказать в ответ или поблагодарить Казака за наставление, как Алексей Орлов отступил на шаг во тьму и исчез.

А утром Андрей снова вернулся к своему другу, чтобы сообщить ему новость:

— А знаешь, Казак уехал! Его немедленно затребовали ко двору, и он сразу же собрался, еще даже не рассвело... А мы назад, к Бродилову, вот так-то. Господин директор, правда, от его имени передал нам прощальный привет и пожелания. И еще слова... Дай вспомнить...

«Такова жизнь солдата, люди приходят и люди уходят, твой товарищ может пасть в бою рядом с тобой, но ты, ты ни шагу назад». Занятия отменили, все до обеда свободны. Кто — куда, а я к тебе, вот так.

Андрей замолчал.

— Знаешь, Серега, — вдруг сказал он, — а ведь дядя-то твой... небось, скучать тут будет без Казака, согласен, нет?

Сергей только улыбнулся.

— Согласен. И не только он.

. 10.

На дворе уже был пронизывающе-холодный январь 1888 года, когда Сергея наконец выписали из лазарета. Его желание вернуть свой медальон не стало слабее, но теперь он решил трезво оценить свои возможности. Еще одна открытая стычка с Закольевым ни к чему не приведет. Попробуй он снова отобрать медальон у Закольева силой, все закончится тем же, он снова окажется в лазарете. Но возможно, ему повезет и побитым окажется Закольев. В любом случае тот по доброй воле не скажет, где прячет медальон.

Самое разумное в такой ситуации — выждать время, наблюдая за своим противником. Как сказал как-то Алексей-Казак: то, что не сразу в руки дается, дорогого стоит. От своего он ни в коем случае не отступится. Сергей знал, что теперь у него появился серьезный враг. Но тоже мог сказать и Закольев.

Еще одна перемена произошла в нем после того ночного визита. Вместе с отъездом Казака Сергея, казалось, оставило и его прежнее горение. Он все больше отстранялся от своих сверстников, словно бы он был наблюдателем, а не участником событий той жизни, что разворачивалась вокруг него. Все последующие месяцы он все больше старался проводить время в одиночестве, в тиши дядиной библиотеки. Временами, бывало, он просто молча вращал глобус на его столе, в задумчивости водил пальцем с севера на юг, с востока на запад.

Однажды, весной, вскоре после того как сошли снега, Сергей коротал время в библиотеке за чтением диалогов Сократа, когда случилась странная вещь. Словно бы из ниоткуда необычайный образ проявился в его уме: мужское лицо с грубыми чертами, нос словно перебитый, подбородок и щеки покрывали жесткие вьющиеся волосы. И все же в этом лице ощущались сила и цельность, а глаза, показалось Сергею, словно метали молнии.

Затем Сергей услышал слова: «Я гражданин не Афин или Греции, но мира... » В единый миг Сергею стало ясно что в видении перед ним предстал не кто иной, как сам Сократ. Видение же, прежде чем исчезнуть, произнесло лишь четыре слова: «Новый мир... на запад... »

Затем все снова стало, как было. Сергей снова был в дядиной библиотеке, в Невской военной школе.

Что с ним только что произошло, почему это случилось — Сергей не находил ответа. Не верилось, что и в самом деле дух греческого философа посетил его, тем более говорил с ним. В конце концов, слова ведь были сказаны не на греческом, а на его родном языке. Однако же откудато они пришли, эти слова... Что за «новый мир»? И куда именно на запад? Сергей вдруг вспомнил слова Андрея, сказанные много лет назад, когда они только познакомились: «Я родился не в России, а на Западе... За морем есть такая страна, называется Америка».

Наверное, решил он, это лицо и эти слова — не что иное, как порождение моего собственного ума. Но что означает это видение? Сергей задумался. Он пристально смотрел в книгу в надежде, что сможет еще раз увидеть тот же лик. Наконец он поставил книгу на полку и уже собирался уходить, но его взгляд невольно задержался на дядином письменном столе. Сергей заметил распечатанное письмо, которое директор, очевидно, по неосторожности забыл убрать. Не в силах сдержать любопытства, он склонился над столом и прочитал:

ИЗВЕЩЕНИЕ:

Владимиру Иванову, директору Невской военной школы.

В течение недели мимо вашей школы будет следовать воинское подразделение для выполнения задания связанного с евреями. Направление — «черта оседлости». Предписываю прикомандировать всех старших кадетов, как и кадетов отборной группы, к этому подразделению на три месяца. Выполнение этой задачи в полевых условиях подготовит ваших кадетов к будущим заданиям. Еще раз поставьте в известность кадетов, что они будут действовать во имя Царя, Святой Церкви и Матери-России.

Подпись: генерал Артемов

«Задания, связанного с евреями». Сергей невольно вздрогнул. Как одному из отборной группы, ему тоже придется присоединиться к гонителям невинных людей, которые уже отняли жизнь у Абрамовичей. Снова перед его внутренним взором предстали обгорелые руины их дома. И вот еще раз придется дышать тем же запахом смерти...

Нет, только не я. Никто не сможет заставить меня, ни дядя, ни даже сам царь.

Сергей снова оказался на распутье. Но теперь он знал, какой дорогой пойдет. Пришло время навсегда исчезнуть в ночи. Он отправится в Санкт-Петербург, чтобы отыскать тот драгоценный дар, что был оставлен ему дедом. Этот клад, который так долго ждал своего часа, позволит ему купить билет на пароход. Он уедет прочь отсюда, в Америку, где не посылают солдат убивать людей только потому, что те евреи.

Приняв это решение, Сергей задумался, чего ему ждать и к чему быть готовым сразу же после того, как он исчезнет из школы. Его станут искать, вышлют погоню. Так что идти придется быстро и уходить нужно как можно дальше. Пути назад у него уже не будет.

Сергей на какое-то мгновение даже засомневался, правильное ли он принимает решение. Ведь так хотел его отец – чтобы он учился в военной школе. И его дядя устроил его сюда, дал кров, чтобы научить той единственной жизни, которую они с братом знали и которой жили. Но нет, он больше не хотел такой жизни. Он не только сын своего отца. У него была мать, теперь ее кровь взывала к нему.

Сергей чувствовал себя так, словно ему предстояло еще раз войти в озеро с ледяной водой. Не известно, чего ему теперь ждать от жизни и какие неожиданности может готовить ему будущее. Но, по крайней мере, эту жизнь и это будущее он выберет для себя сам.

Раз так, сказал он себе, то и откладывать с решением нечего, нужно уходить как можно скорее, лучше всего - сегодня ночью. Но нельзя уйти, не попрощавшись с дядей. Нужно хотя бы записку оставить. Сергей схватил чистый лист бумаги с дядиного стола, обмакнул перо в чернила и написал:

Уважаемый господин директор!

Я хочу извиниться перед Вами за то, что ухожу таким вот образом. Я ухожу в поисках другой жизни. У меня при себе карта, компас и некоторые припасы, что понадобятся мне в пути.

Благодаря Вашей опеке я стал сильнее и многому научился. Надеюсь, придет час, когда Вы сможете гордиться мною. Не сомневаюсь, что Вы добрый и искренний человек, и могу лишь сожалеть о том, что мне не случилось узнать Вас лучше. Обещаю: век буду помнить о Вашей доброте и поминать Вас в своих молитвах.

Сергей подписал записку своим именем, сложил ее и спрятал в карман. Прежде чем уйти из кабинета, он торопливо осмотрелся и нашел то, что искал: карту, которая могла пригодиться. Открыв бюро, он нашел среди папок с личными делами кадетов ту, что была подписана его именем, и поспешно выхватил из нее лежавшие там бумаги.

В этот вечер, когда объявили отбой, Сергей лег в кровать, не раздеваясь. В его рюкзаке заранее было уложено все необходимое, что ему только удалось собрать, включая документы, которые он завернул для лучшей сохранности в промасленную бумагу. В рюкзак также были упакованы сухой паек, который он стащил с кухни, а еще нож и складная саперная лопатка. Там же были леска с крючком, карта и компас.

Во время ужина Сергей окинул прощальным взглядом обеденный зал, молча попрощался с Андреем и своими товарищами-кадетами. Все время до отбоя он простоял у окна казармы — вот там, на плацу, прошло все его детство. Он словно еще раз увидел себя, того мальчишку, который отчаянно вцепился в поводья, когда его впервые посадили на коня во время урока верховой езды.

После отбоя он притворился спящим, пока не услышал знакомые звуки уснувшей казармы. Затем засунул записку под подушку — скоро, очень скоро ее найдут, и его дядя отправит за ним в погоню лучших кадетов-следопытов, возможно — даже кого-то из инструкторов. Но все зря — ведь они же сами его готовили.

Еще и еще раз он обдумал план побега. Первым делом проскользнуть мимо караульных — маршрут и время обхода были ему прекрасно известны. А во время последнего закаливания на озере он приметил бревно, что лежало почти у самого берега...

Сергей резко сел на кровати. «Который уже час? — испуганно подумал он. — Неужели проспал? » Он соскользнул с кровати, неслышно подошел к окну. Нет, луна еще висела высоко в небе, почти прямо над головой. Сейчас или никогда, сказал себе Сергей. Он подхватил свой рюкзак и бесшумно пошел к выходу из казармы, крадучись, словно тень, вдоль стены, дальше, по длинному коридору. Из-под двери дядиного кабинета, несмотря на поздний час, пробивалась полоска света. Все так же тихо ступая, Сергей проскользнул в подвал, а там со всех ног бросился бежать, несмотря на непроглядную темень.

Наконец он у озера. Его сердце бешено колотилось. Силы враз оставили его, и Сергей, как завороженный только смотрел на залитую лунным сиянием поверхность озера. В ночной тишине биение его сердца казалось неестественно, пугающе громким. Сергей прислушался. Где-то неподалеку пела ночная птица. И с этим пением, словно встречавшим его первый свободный шаг, какое-то новое, незнакомое чувство проснулось в груди молодого человека.

Стряхнув с себя оцепенение, Сергей стал искать бревно, которое приметил накануне. Но в темноте найти его оказалось не так-то просто. Стараясь поменьше шуметь, Сергей осторожно пошел вдоль берега, пробираясь сквозь густую траву и стараясь ненароком не споткнуться в темноте.

Вот вроде бы какое-то бревно, сказал себе Сергей, да только то ли? С сомнением он осмотрел его. Полуобгоревший ствол дерева оказался настолько тяжелым, что Сергей даже засомневался, сможет ли оно вообще плыть. Он ухватился за сучки и потащил бревно в воду...

Вдруг Сергей услышал звук шагов, совсем близко от себя. Присев на корточки, он замер, напряженно всматриваясь сквозь густую траву туда, где был виден приближающийся силуэт. Это был человек, и шел он определенно в его сторону. У Сергея комок подкатил к горлу, когда он разглядел Закольева.

— Негодяй, — едва сдерживая ярость, беззвучно выдохнул Сергей. — Неужели он пошел за мной следом? Или это просто нелепое совпадение?

Закольев, тоже с вещмешком, шел крадущейся походкой и тоже вглядывался в темноту, словно стараясь высмотреть что-то… или кого-то. Нужно было принимать решение, как поступить: не обнаруживать себя, чтобы преследователь его не заметил и прошел мимо, или самому выйти ему навстречу. Но в этом случае столкновение неминуемо. Куда разумнее было бы уклониться от стычки, оставшись незамеченным. Но тогда он не узнает зачем, с какой целью Закольев преследует его.

Пока осторожность боролась с желанием выяснить намерения Закольева, тот оказался совсем рядом. Сергей увидел бледный отблеск серебряной цепочки на шее его преследователя. Решение было принято мгновенно. Он встал во весь рост и присвистнул:

— Эй, Закольев, — достаточно громко, чтобы тот смог его услышать.

Закольев резко повернул голову в его сторону.

— Вот оно, значит, как, — сказал он, — решил прогуляться на свежем воздухе?

Судя по голосу, он, казалось, совсем не удивился, что Сергей первым окликнул его.

Сергей старался угадать выражение лица Закольева, казавшегося мертвенно-бледным в лунном свете. Закольев же не спеша приближался к Сергею.

— Верни мне мой медальон, слышишь?

Густой туман приглушал все звуки вокруг, но Сергей все же старался говорить потише, чтобы их не услышали караульные на школьном дворе.

— Отдай медальон, а потом ступай своей дорогой, а я пойду своей.

Закольев покачал головой, словно он ожидал услышать что-то совсем другое:

— Добренький ты мой Сережа... видно одного раза тебе показалось мало?

Мысли, словно вспышки молний, мелькали в Сергеевой голове: как поймут в школе, что они оба исчезли в одну ночь? Решат, что сговорились бежать вдвоем? Вряд ли. Скорее подумают, что...

Записка! Ведь он же оставил дяде записку, внезапно вспомнил Сергей. По крайней мере, хоть дядя будет знать, что Закольева он с собой не звал...

Словно прочитав его мысли, Закольев вытащил скомканную бумажку из кармана форменных штанов:

— Я же говорю, добренький... не забыл с дядей попрощаться.

Сергей скорее понял, чем увидел, как его лицо скривилось в такой знакомой, ненавистной ему ухмылке.

— Только вот запамятовали вы, Сережа, что у меня везде свои люди. Оплошали вы, право слово, оплошали...

Кровь ударила Сергею в виски, когда Закольев разорвал записку на мелкие клочки.

Медальон, подумал Сергей, главное вернуть медальон, а все остальное уже не имеет значения.

— Отдай медальон, а не то я позову караульных.

— Давай, зови, — все так же ухмыляясь, ответил Закольев. — Зови-зови, я слушаю.

— Думаешь, не позову?

— Ждешь разрешения?

Сергей едва не застонал от бессильной ярости.

— Вот что, оставь медальон себе. Верни только фотографии родителей. Другого мне ничего не нужно. Дмитрий, ну зачем нам расставаться врагами?

Молчание Закольева было красноречивее любого ответа. Не тратя больше слов попусту, Сергей прыгнул на Закольева и что было сил пнул его сапогом в живот. Удар пришелся в солнечное сплетение, и Сергей услышал, как воздух со свистом вырвался из закольевской глотки. Закольев переломился пополам, но не упал. Сергей потянул его на себя, вцепившись в гимнастерку на плечах Закольева, чтобы свалить его на землю, но Закольев вдруг сам так боднул его в грудь, что Сергей потерял равновесие. Еще миг, и уже Закольев бросился на него и захватил локтем за шею.

В этот раз точно конец, только и подумал Сергей.

Паника огненной волной прокатилась по его телу, чтобы смениться холодной ясностью. Его первым порывом было зафиксировать предплечье Закольева подбородком, чтобы, согнувшись, бросить нападавшего через себя. Но по тому, как Закольев держал центр тяжести, было ясно, что он готов к этому. Тогда Сергей резко повернул лицо к сгибу локтя, чтобы рывком высвободить голову из захвата. Это была ошибка. Закольев только сильнее сдавил его шею. Но он не знал, что Сергею больше не страшны удушающие захваты. Теперь он мог удерживать дыхание более двух минут. Расслабиться и тянуть время...

... Вот то знакомое давление в висках, которое ему уже пришлось ощутить однажды, первые черные точки в глазах, за которыми полная чернота и потеря сознания. Чтобы обмануть противника, Сергей отчаянно забился в Закольевских объятиях и вдруг затих и обмяк, словно бы лишился чувств. Теперь Закольеву оставалось или выпустить из рук его отяжелевшее тело, или дальше держать его на весу. Притворившись мертвым, Сергей выиграл несколько драгоценных секунд. Но если Закольев не выпустит его сейчас же... еще секунда и... в глазах стало совсем черно...

Отпрянув, Закольев резко отпустил его. Тело Сергея с глухим стуком свалилось на влажную землю. Не открывая глаз и не подавая признаков жизни, Сергей лежал, чувствуя, что Закольев сейчас рядом, начеку, готовый ко всему. Он не уйдет, не добив противника.

Сергей резко открыл глаза. Закольев был где-то в шаге от его. Впившись взглядом в бледное закольевское лицо, он увидел, как расширились его зрачки, увидел в его глазах растерянность и страх. Закольев рванулся к нему, но Сергей ответным движением откатился набок, сжавшись пружиной, и молниеносно ударил его ступней в колено.

Закольев, взмахнул руками, рухнул на землю.

Вот она, его удача, та припасенная для себя секунда, что может изменить любое событие, любой поединок, — это о ней говорил ему Казак! Но лишь секунда — заревев, как зверь, Закольев перекатился на живот, оперся на локти, готовый рывком встать и кинуться на него. Сергей не ждал пока он встанет. Схватив подвернувшийся под руку холодный плоский камень, он прыгнул на Закольева и с размаху опустил камень на голову противника.

Кровь хлынула у того изо рта, из ушей, и Сергей, словно обезумев, замахнулся еще, чтобы разнести ему череп. Но занесенная рука так и осталась неподвижной. Тяжело дыша, Сергей поднялся, все еще держа камень над головой. Затем, опомнившись, отшвырнул камень.

Закольев не двигался. Медальон! Где медальон? Сергей задрожал как в лихорадке. С трудом перевернул Закольева на спину, стал обшаривать шею и грудь. Вот он! Судорожным движением сорвал медальон с шеи, Сергей стал машинально возиться с застежкой, но дрожащие пальцы отказывались повиноваться. Затолкав медальон в карман, он вскочил на ноги. «Уходим, скорее уходим, — говорил себе Сергей, — пока не пришел в себя Закольев, пока не стало совсем светло». Теперь у него есть немного времени. Закольев, сам того не зная, удружил ему, украв записку. В школе, наверное, решили, что он в самоволке, и вместо погони будут ждать его, чтобы примерно наказать. Пусть ждут. Когда они поймут, что он не вернется, Сергей уже будет слишком далеко. Подхватив свой вещмешок, Сергей поднялся, чтобы снова взяться за свое бревно.

Сам не зная почему, он вдруг замер и склонился над Закольевым. В белесом предутреннем тумане полуоткрытые, невидящие глаза Закольева, смотревшие в никуда, смертельно напугали его. Сергей вдруг понял, что грудь Закольева не движется. Он осторожно положил руку ему на шею. Пульса не было.

Я ударил его сильно... слишком сильно.

Вздрогнув, он попятился прочь от тела. Беги, беги отсюда! — кричало все в нем.

Отчаяние придало ему сил. Продравшись сквозь заросли камыша, он стянул замшелый ствол в воду. Против ожидания, тот не только не пошел ко дну — очевидно, дерево вполне могло выдержать и Сергея. Как можно туже затянув лямки вещмешка на плечах, Сергей лег животом на бревно, обхватил его ногами и стал грести, направляя свой импровизированный плот прочь от берега.

Обжигающе холодная вода мгновенно привела его в чувство. Руки и ноги сразу же замерзли, и Сергей вдруг понял, насколько рискованный он выбрал способ побега.

Чуть зазеваться, потерять равновесие — и тут же сам уйдешь под воду. Он постарался отгрести подальше от берега, под укрытие плотного тумана, стоявшего над озером. На всякий случай — так его не заметит никто, никакая погоня, даже если она будет. Правда, теперь и он с трудом различал очертания берега. Слишком далеко заплывать тоже не стоит. Не рассчитать свои силы смертельно опасно, так можно и на берег не выбраться. Его, не переставая, била дрожь, и от холодной воды, и от того, что пришлось только что пережить.

«Я убил Закольева. И это больше не самоволка. Я преступник, бежавший с места преступления. И что из того, что это была случайность? Тем более в случайность никто не поверит. Все знают, что мы были на ножах с Закольевым из-за медальона».

Ему вдруг захотелось вернуться, все объяснить... но что именно? Что он решил сбежать и то же самое задумал Закольев? Записка к дяде не попала, и теперь нет никакого оправдания, никакого извинения, которое бы удовлетворило господина директора.

Что сделано, то сделано. Закольев мертв, а Сергею придется жить с этим до конца своих дней.

. 11.

Бревно предательски крутнулось, и Сергей чуть было не нырнул в ледяную воду. Холодная вода словно отрезвила его. Хватит о прошлом, сказал он себе, что было, то сплыло. Сосредоточься на том, что ждет впереди. Он стал энергичнее работать руками, надеясь, что сильные гребки помогут ему справиться с холодом, который, казалось, уже проникал до самых костей.

Еще несколько минут, еще несколько гребков — и к берегу.

Сергей заранее наметил добраться до устья ручья, что впадал в озеро Круглое примерно в шестистах метрах восточнее школы. Где-то такое расстояние, по его расчетам, он уже и проплыл. Сергей осторожно стал подгребать на мелководье.

Наконец он оттолкнул от себя бревно, с трудом став на совершенно закоченевшие ноги. По пояс в воде, продираясь через камышовые заросли и едва волоча ноги в топком прибрежном иле, он побрел к берегу.

Выбравшись из воды, он заставил себя бежать вдоль берега, чтобы согреться. Вскоре озноб прошел. Но Сергей вдруг встревожился, что мог потерять ручей. Он остановился и стал напряженно вслушиваться — нет, вот он, прямо впереди него слышалось негромкое журчанье. Закрывая лицо руками, чтобы ненароком не пораниться в предутренней темноте, он выбрался к воде.

Мыться в чистой проточной воде было по-настоящему приятно. Чистая вода была ему сейчас просто необходима.

Отмывшись от болотной грязи, он решил сделать около сотни шагов прочь от ручья. Дойдя до каменистой земли, где его ноги уже не оставляли следов, Сергей, пятясь, вернулся назад, ставя ступни в свои же следы, чтобы запутать преследователей.

Дно ручья оказалось ровным и неглубоким, так что он спокойно шел какое-то время вверх по течению, пока не решил, что уже можно выйти на сушу и повернуть дальше в восточном направлении. Возможно, те, кто станет его преследовать, найдут его следы. Но найти его по этим следам не сможет теперь никто.

Едва ли они стали бы особенно усердствовать в этой погоне, будь он всего лишь подростком-кадетом, что надумал на свой страх и риск бежать из военной школы. Но со смертью Закольева все, решительно все стало не так. Теперь ему нельзя идти в Петербург. Полиция будет искать его даже в столице. Сокровищу, очевидно, какое-то время придется полежать еще в том укромном месте, где спрятал его старик Гершль. Подождать придется и с путешествием в Америку — год, может быть, или два... а может, и дольше.

Сейчас же ему лучше всего направиться в горы, на юг страны, чтобы укрыться там и от своих преследователей, и от призрака Закольева.

Сергей сделал вокруг школы крюк примерно в тысячу метров, прежде чем окончательно повернуть на восток, затем на юг через лес и к поросшим лесом холмам. Где-то совсем неподалеку он услышал волчий вой. Но Сергей пробирался дальше через лес, переходя с быстрого шага на бег, когда позволяли местность и силы.

Клочья тумана в лесу становились прозрачнее, а утреннее солнце теплее. Сергей надеялся, что это утро прольет новый свет и на то, какой дорогой идти к надежному убежищу, и на его путь в жизни. Как все это могло случиться? — не переставая, он спрашивал себя. Семь лет назад все было так хорошо, жизнь шла по накатанной колее. Я был в отборной группе, меня уважали и мои наставники, и мои товарищи. И вот теперь... Мой поступок — единственно правильное решение или худшая ошибка моей жизни? Нет, ответил он себе, я поступил так, как должен был поступить.

А что ему еще оставалось делать? Отправляться вместе с остальными кадетами на «задание, связанное с евреями»? Он даже подумать не мог, чтобы обагрить руки кровью невинных людей. А Закольев? Такого он не мог представить даже в кошмарном сне...

Еще час-другой, и его хватятся. Рано или поздно выяснится, к чему привело его столкновение с Закольевым у озера. Его будут искать. Но он пойдет, не теряя времени, на юг, к далеким горам Грузии, что в тысяче с лишним километров к югу.

Там он найдет безопасное прибежище.

Вот так и началось весной 1888 года Сергеево путешествие. Его путь пролегал на юго-восток, вдоль течения Клязьмы.

Несколько первых дней он то и дело оглядывался, не в силах избавиться от чувства, что преследователи уже дышат ему в затылок. Опускалась ночь, но она тоже не приносила облегчения, он продолжал убегать от погони и в своих снах. И лишь утром, пробудившись от тяжелого сна, он бросался в реку, чтобы смыть с себя последние следы ночи. Весь день он продолжал идти, и лишь ближе к концу дня делал привал, строил или находил укрытие, затем по мере необходимости охотился, ловил рыбу или искал съедобные коренья.

Спустя несколько недель Сергей уже был у берегов Волги. В кустах возле реки ему посчастливилось найти брошенный ялик. Плоское дно лодки рассохлось, но Сергей залепил щели древесной живицей, и лодка оказалась вполне пригодной к плаванью. Вскоре он уже плыл вниз по течению, временами помогая себе шестом, который смастерил на скорую руку.

Последующие дни потекли для Сергея незаметно, будто они были одно с течением великой реки. Его жизнь стала единым целым с рекой, с ее глубиной и вечностью. Когда выдавался денек потеплее, он нырял в прозрачную воду, купался, пока не замерзал, и выскакивал погреться на солнце. А когда река смывала пот с его тела и остужала жар потрескавшейся на солнце кожи, Сергей забирался обратно в ялик и тихо дремал, пока лодка плыла себе по течению, или рассматривал берега, которые с каждым днем все отдалялись.

Дни становились все длиннее и жарче, и его плечи постепенно бронзовели. Временами он ел очень мало или почти ничего не ел, а бывало и так, что он устраивал себе настоящее пиршество. Из прочного молодого деревца он соорудил себе примитивный дротик, затем дошла очередь и до лука из гибкого ствола молодого деревца и стрел из тонкого тростника с оперением из перепелиных перьев. Наконечником служили камешки, достаточно острые, чтобы проткнуть шкурку небольшого животного. Если ему попадались зайцы слишком далеко, чтобы достать их дротиком, он бил их из лука.

Вот так за лето и начало осени Сергей опустился на тысячу километров вниз по течению реки, пока не достиг Каспийского моря. Дальше ему следовало идти на юг, вдоль побережья. Где-то в сотне километров южнее Махачкалы он выбрался на берег. С сожалением расставшись со своим маленьким яликом, дальше пошел пешком, на восток, к грузинскому Кавказу.

Пробираясь на юго-запад через горы, он то и дело проходил мимо станиц — укрепленных поселений, где жили казаки. Сергею не слишком верилось, чтобы весть о том, что он убил Закольева, докатилась даже до этих краев. Но он сам, как ни старался, продолжал чувствовать себя беглым преступником, поэтому решил держаться подальше от людей с оружием. Он решил переждать в горах год, два, или дольше, пока не сможет без опаски вернуться в Петербург. Тогда уже можно будет спокойно взяться за поиски сокровища, зарытого когда-то его дедом.

Лишь один раз он изменил своему решению. Как раз выдались первые прохладные дни, и Сергей, не в силах больше выносить одиночества, которое стало ощутимей с наступившей осенью, рискнул пройти через казачью станицу. С тоской в глазах смотрел он на открытые ставни на окнах, на дымок, что вился из дымохода. Там, в доме, представил себе Сергей, должно быть, только-только растопили очаг... Невольно его взгляд задержался на молодой женщине, что стояла на пороге невысокой побеленной хаты. Она, не отводя глаз, улыбнулась, кивнула ему в ответ. Детское, почти уже забытое желание стать частью семьи, найти свой дом на какой-то миг шевельнулось в его душе. Будет ли у него когда-нибудь своя семья? — он только печально покачал головой.

Восхождение в горы заняло несколько недель. Сергей знал, что высоко среди скал зима гораздо суровее, чем в низине. Но горы обещали уединение, которое сейчас было ему нужнее всего.

Прежде всего нужно было найти постоянное пристанище и укрытие от непогоды. К концу осени он нашел то, что искал. Это была пещера неподалеку от водопада. В горной речке в изобилии водились лососи и форель, поблизости была запруда, которую сложили бобры. У входа в свою пещеру Сергей поставил прочную пристройку из веток с отверстием наверху для дыма из очага. Снаружи он старательно обмазал ее глиной, заделав все щели в предчувствии холодных ветров и снега, что должны были прийти с зимой. И, не дожидаясь, пока замерзнет река, а охотиться станет значительно труднее, Сергей, сколько смог, набил дичи и насушил рыбы. Всего этого, да еще с подледным ловом рыбы, должно было хватить, чтобы он смог продержаться до весенней оттепели.

Уже зимой, когда выдавались ясные дни, Сергей выходил из своего убежища, чтобы осмотреться и получше изучить окрестности. Еще до наступления зимы у него уже был готов меховой балахон и рукавицы, чтобы защитить тело и руки от холода, который пробирался в пещеру. Еще раньше он сделал теплую меховую обувь. В ясную погоду он охотился или ставил силки. Когда же ледяной ветер завывал над его берлогой, Сергей, словно медведь, впадал в спячку и видел сны.

По утрам, выбираясь наружу, он растирался снегом, затем делал зарядку, чтобы не утратить формы. Потом снова облачался в свои меха и заползал назад в пещеру. Этой долгой зимой он по-настоящему почувствовал, что такое одиночество.

Тем радостнее было для него наступление весны, весны 1889 года. Спускаясь в долину, что лежала неподалеку от его пещеры, он увидел резвившихся медвежат, а потом и медведицу. Позже, уже перед самым закатом, он заметил, как осторожно, словно тень, пробирается по горной гряде снежный барс.

За все это время ему если и случалось заговорить вслух, то лишь с самим собой. Сергей порой начинал сомневаться, не разучился ли он вообще говорить. Куда чаще он подражал щебетанию птиц или выл с волками по ночам.

Весна незаметно сменилась летом, затем наступила осень, и так пошел второй год его горного отшельничества. И как-то, в одно осеннее утро, Сергей вдруг понял, насколько сильно все изменилось в его жизни. Не только школа осталась где-то в прошлом. Все то, о чем он мечтал и к чему стремился, стало казаться чужим и ненужным. Он жил в горах и принадлежал горам и дикой природе. С трудом он узнал себя однажды, когда остановился напиться в горном озере. Взглянув на дрожащее отображение в воде, он увидел бородатого и загорелого мужчину. Даже его глаза изменились, словно в них появилась какая-то небывалая прежде глубина. Ему было восемнадцать, но лицо, которое он увидел в отражении, было лицом зрелого мужчины - горного скитальца.

В прежние дни он приходил к дикой природе как гость. Теперь он стал ее частью.

Весна 1891 года отмерила третий год его новой жизни. Щурясь от утреннего солнца, Сергей однажды пробирался через узкую расселину в горах. Ее почти отвесные стены расходились вверху не более чем на четыре метра, и по неровному каменистому дну вполне можно было пройти. Сергей ставил ногу как можно осторожнее — камни еще были мокрыми и скользкими после недавнего дождя. За годы жизни в горах его чувства обострились, но, как оказалось, не настолько, как инстинкты у дикого зверя - завернув за могучий валун, что был у него на пути, Сергей едва не натолкнулся на медведя. Таких огромных медведей ему еще не приходилось видеть.

Медведь пока был спиной к нему, но сразу же обернулся, принюхиваясь. Сергей попятился. Для медведя после зимней спячки, хорошо отдохнувшего и страшно голодного, он был идеальной возможностью подкрепиться.

В один миг медведь опустился на четыре лапы и прыгнул в его сторону, а Сергей сорвал с плеч рюкзак и, швырнув его в зверя, сам с быстротой молнии бросился к ближайшему утесу.

В мгновение ока медведь разорвал рюкзак, пахнувший дичью, надеясь найти там съестное. За эти несколько спасительных секунд Сергей уже успел вскарабкаться почти по отвесной каменной стене. Он и не представлял, что способен влезть на скалу так быстро и что вообще можно лазить по таким скалам. Пока лесной великан расправлялся внизу с его рюкзаком, он старался найти более устойчивое положение, чтобы ненароком не свалиться с узкого каменного уступа.

Медведь подошел к скале и снова встал на задние лапы. Его острые когти царапали камень в каких-то сантиметрах от ног Сергея. Сам же Сергей, вжавшийся всем телом в отвесную стену, едва мог стоять, так сильно дрожали у него колени.

Разъяренный медведь заревел, затем опустился на четыре лапы, в нетерпении бегая перед камнем. Подойдя к рюкзаку и обнюхав его еще раз, он побрел прочь и вскоре скрылся за краем ущелья. Сергей спустился на несколько шагов вниз, туда, где было удобнее стоять. Переведя дух, он несколько секунд прислушивался, затем решился спрыгнуть. Грузно свалившись на землю, он перекатился на бок, чтобы сразу же встать на ноги. Бросив быстрый взгляд туда, куда ушел зверь, он схватил в охапку остатки рюкзака, нож, лопатку и что духу бросился бежать.

Сергей знал, что медведю ничего не стоит догнать его, если тот вдруг захочет вернуться. Эта мысль только прибавила ему желания поскорее убраться подальше от этого ущелья к знакомым местам.

Уже вечерело, когда Сергей наконец решил сделать передышку. Он присел под скалистым уступом, стал перебирать все то, что еще осталось целым из содержимого его рюкзака. Чтобы согреться, он развел два костра, по одному с каждой стороны. И лишь потом, перебирая в памяти подробности своего спасения от хищника, Сергей понял, как близко была от него лютая смерть. Едва бы нашлись слова, которые так красноречиво могли объяснить ему, как ценна жизнь и какие возможности в ней заключены.

Этой ночью ему с трудом удалось забыться сном, беспокойным и тревожным. Во сне он снова и снова старался убежать от медведя, затем за ним уже гнались два медведя, три… Они превращались во всадников, с диким гиканьем мчавшихся по степи, оставляя за собой горящие деревни. Он снова видел обгорелые остатки избушки Абрамовичей, слышал крики и видел бегущих людей, которых преследовали всадники.

И как только рассвет озарил покрытую снегами вершину Эльбруса, Сергей бросился в реку, надеясь, что ледяная вода горной реки вернет ему ясность ума.

Это событие подвело итог его отшельнической жизни. Оставаться в горах означало попусту тратить время, возможно отведенное ему для чего-то большего. Нужно было пробираться в Петербург и найти спрятанное сокровище, которое поможет ему добраться до новой земли за морем.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒