Примечания 18 страница

С одежды струилась вода, я бы сама ни за что с ней не справилась. По-моему, пожилая хозяйка, раздевая меня, пыталась задавать какие-то вопросы, но я не только ничего не понимала, а даже вряд ли слышала. Мой ум впал в такое же леденящее оцепенение, как и тело, я вся тряслась от холода и изнеможения. Вскоре меня раздели и насухо вытерли – чудесным льняным полотенцем, но таким пожелтевшим и жестким, как будто оно являлось частью приданого этой женщины и до сих пор ни разу не использовалось по назначению, – а потом завернули в груботканое одеяло и бережно усадили в кресло перед очагом. В. огонь подбросили дров, над пламенем повесили котелок, и лишь когда моя одежда была аккуратно развешана над очагом – хозяйка с нескрываемым любопытством пощупала тонкий нейлон, – старуха подошла к двери и позвала мужа назад.

Он вошел, престарелый крестьянин самого что ни на есть злодейского вида, со свирепыми усами и торчащей из зубов замусоленной самокруткой. За ним – само собой разумеется – следовало двое других, приземистых крепких мужчин того же склада со смуглыми дикарскими физиономиями. Они столпились на свету, разглядывая меня. Хозяин задал какой-то вопрос.

Я покачала головой, однако спросить о том, что больше всего интересовало меня в данный момент, оказалось совсем нетрудно. Вытащив руку из-под одеяла, я повела ею кругом и спросила:

– Керкира? Это... Керкира?

Вызванный этим вопросом шторм кивков и утвердительных «не» доставил мне чисто физическое облегчение. Начать человеческое общение, знать, где ты находишься, – какая благодать! Бог весть какого еще ответа я ждала: полагаю, обрывки пережитого кошмара еще витали вокруг меня и лишь четкое, облеченное в слова подтверждение, что все хорошо, могло окончательно вывести меня из дурного сна – близкой и одинокой гибели в море, заточения на «Алистере» в лапах Годфри, неизвестного черного утеса, на который я карабкалась из последних сил. Это был остров Корфу, и это были греки. Я была спасена.

– Я англичанка, – промолвила я. – Вы говорите по-английски?

На этот раз головы закачались отрицательно, но я услышала несколько раз повторенное слово «англита», так что они поняли.

– Вилла Форли? – предприняла я новую попытку. – Кастелло деи Фьори?

Они снова поняли. Последовало очередное словоизвержение, в котором я разобрала одно знакомое слово – «таласса», море.

Я закивала, снова пытаясь объясниться жестами.

– Я, – и я показала на свою спеленутую фигуру, – таласса... лодка... – Пантомима, которой изрядно мешало одеяло. – Плыть... тонуть.

Шквал восклицаний, а потом женщина с ласковыми и сочувственными причитаниями всунула мне в руки миску. Там оказался какой-то суп, наверное бобовый, густой и безвкусный, зато горячий, сытный и, в данных обстоятельствах, просто великолепный. Пока я ела, мужчины из вежливости отвернулись, вполголоса переговариваясь меж собой быстрыми отрывистыми фразами.

Когда я доела и отдала миску женщине, один из них – не хозяин дома, а другой, – откашливаясь, шагнул вперед. Он говорил на очень плохом немецком:

– Вы из Кастелло деи Фьори?

– Ja. – Мой немецкий был немногим лучше, чем у него, но даже ломаные фразы могли помочь нам объясниться. Я медленно выговорила, подбирая слова: – Ехать до Кастелло, как далеко?

Снова бормотание.

– Десять. – Он поднял вверх две растопыренные пятерни. – Ja, десять.

– Десять километров?

– Ja.

– Есть дорога?

– Ja, ja.

– Есть машина?

– Нет.

Он был слишком вежлив, чтобы сказать это словами, но короткий слог полностью передал, что у них, разумеется, нет никакой машины. И никогда не было никакой машины. Зачем им вообще машина? У них есть ослы и женщины.

Я сглотнула. Так значит, кошмар не кончился, предстоит еще одно испытание – долгий и невозможный путь домой. Я попыталась, хотя и не очень связно, обдумать, что же теперь предпримет Годфри.

Добравшись до места назначенной встречи, он неизбежно обнаружит, что один сверток пропал, и догадается, что его взяла я и где я должна была его спрятать. Однако, как я надеялась, Мэннинг решит, что больше его никто не подозревает, у него ведь есть все основания полагать, что если бы его подозревали, то воспрепятствовали бы сегодняшней ночной вылазке. Нет, оставалось надеяться, что он подумает, будто я сделала свое открытие случайно, например, видела, как он переносил свертки, из любопытства проследила за ним, а обнаружив груз, поняла, что происходит нечто серьезное, и от испуга спряталась, а потом на «Алистере» попыталась разыграть невинность, чтобы спасти свою шкуру. Я была уверена, что ему в голову не закрадется даже мысли о Миранде.

Что ж, от меня он избавился. Мое исчезновение, разумеется, вызовет переполох, расследование и всякие домыслы, которые, возможно, будут не слишком благоприятны для него после того, что случилось со Спиро и Янни. Поэтому он вполне может решить скрыться раз и навсегда, но внезапный срочный отъезд «Г. Мэн-нинга, эсквайра», естественно, привлечет внимание властей к его дому и эллингу, а следовательно (поскольку вряд ли по моему поводу уже возбуждено официальное расследование), я была уверена, что Годфри пойдет на риск и вернется, чтобы сегодня же ночью найти и убрать последний сверток с фальшивыми деньгами.

И в этот-то момент на сцене должна появиться я. Даже если на берегу Годфри встретит Макс, то для ареста потребуются серьезные доказательства, а не просто голословные заявления Адони и Миранды или даже Спиро – я не сомневалась, что эти обвинения Годфри удастся отвести без особых трудов. А стоит хотя бы на пять минут выпустить «Г. Мэннинга, эсквайра» из виду, как он, со своим-то заранее приготовленным отступлением, тотчас же бесследно исчезнет, на этот раз навсегда.

Я обвела взглядом кольцо стоящих вокруг мужчин.

– Есть телефон? – спросила я без особой надежды, но они разом просияли.

Да, конечно, у них есть телефон, наверху в деревне, чуть дальше по холму, там, откуда начинается дорога. (Эти сведения были изложены мне всеми вперебой, по-гречески, в сопровождении бурной жестикуляции, и понять их оказалось удивительно легко. ) А мне нужен телефон? Так они сейчас же меня туда отведут...

Я кивнула, улыбаясь и благодаря их, а потом, указав на мою одежду, вопросительно поглядела на женщину. Мужчины немедленно испарились из комнаты, а хозяйка начала снимать мои вещи с веревки. Белье высохло, но хлопковое платье оставалось влажным и неприятным.

Я благодарно откинуло одеяло – оно пахло чем-то, что я милосердно решила считать козлом, – и начала одеваться. Но когда попыталась натянуть платье, хозяйка удержала меня.

– Нет-нет, возьмите это... это честь для меня. Мы вам так рады...

Слова не могли бы звучать яснее, если бы даже были произнесены по-английски. «Это» оказалось белой батистовой блузой с чудесной алой, зеленой и золотой вышивкой и длинной черной юбкой с веселым узором той же расцветки по подолу – национальный корфиотский наряд для праздников и торжественных дней. Этот наряд либо входил в приданое хозяйки, когда она была еще юной невестой, либо был приготовлен для дочери. И он пришелся мне как раз впору. Юбка была сшита из толстого домотканого сукна, а к блузе прилагался теплый жакет. Хозяйка в восторге хлопотала вокруг, приглаживая ткань и одобрительно щебеча, а потом позвала мужчин полюбоваться.

Они все ждали снаружи, уже не трое, а – я специально посчитала – шестнадцать. Повинуясь внезапному порыву, я нагнулась и поцеловала морщинистую щеку женщины, а она обеими руками поймала мою руку. В глазах ее стояли слезы.

– Мы вам рады, – сказала она. – Английский. Мы вам рады.

И я оказалась на улице – почетный эскорт мужчин окружил меня и с царскими почестями повел вверх по каменистой тропе через рощу к крохотной деревушке, чтобы постучаться к спящему владельцу лавки, где имелся телефон.

Кастелло молчал.

Я на миг задумалась, а потом позвонила на виллу Форли.

Звонок едва успел тренькнуть, как Фил сняла трубку. Голос у нее был быстрый и взволнованный.

– Люси! Где, во имя всего святого...

– Все хорошо, Фил, не волнуйся. Прости, что не смогла позвонить тебе раньше, но со мной все в порядке.

– Где ты? Я пробовала звонить Годфри, но...

– Когда?

– С час назад. Нет, скорее, три четверти. Его не было, вот я и решила, что ты, возможно, с ним. Так и есть?

– Нет. Слушай, Фил, можешь кое-что для меня сделать?

– Что? Вообще, что тут происходит?

– Расскажу при встрече, а сейчас нет времени. Просто не задавай никаких вопросов, но не могла бы ты еще раз перезвонить Годфри, прямо сейчас? Если он возьмет трубку, скажи, что меня еще нет, и спроси, не с ним ли я – ну как спросила бы, если бы я тебе не звонила и ты по-прежнему волновалась. Ужасно важно, чтобы он не знал, что я звонила. Сделаешь? Это ужасно важно, Фил.

– Да, но...

– Тогда, пожалуйста, будь ангелом, сделай, как я прошу. Обещаю скоро вернуться и все-все тебе рассказать. Но я должна знать, дома ли он. Как только позвонишь ему, перезвони мне сюда, – и я дала ей номер.

– Как, во имя всего святого, тебя туда занесло? Ты куда-то с ним выезжала? Я знаю, что ты ужинала дома, потому что посуда не убрана. Похоже, Миранда просто ушла и все бросила.

– Это моя вина. Я отослала ее с поручением.

– Ты? Послушай, что все-таки происходит? Остатки ужина валяются на столе, а ты болтаешься где-то на полпути к Пантократору в середине ночи...

– Можно сказать, Годфри меня бросил. Далековато, знаешь ли, чтобы идти домой пешком.

– Люси! Ты хочешь сказать, он пытался?..

– Можно сказать и так, – отозвалась я. – Не нравится мне твой Годфри, Фил, но на случай, если он уже дома, вешаю трубку и жду твоего звонка. Только, пожалуйста, выполни мою просьбу, это крайне важно.

– Бог ты мой, выполню. Пускай поволнуется, – мстительно пообещала Фил. – Ладно, радость моя, я тебе перезвоню. Хочешь, чтобы я за тобой приехала?

– Хорошо бы.

– Гнусное чудовище, – сказала сестра напоследок, но уже, надо полагать, не мне, и повесила трубку.

В сельскую лавчонку набилось уже двадцать три человека, и явно что-то произошло. Все кругом радостно улыбались. Едва я повесила трубку, из-под локтя у меня вырос мой говорящий по-немецки друг.

– Фройляйн, идти и смотреть, – он гордо указал на дверь магазинчика. – Для вас, к вашим услугам.

Снаружи, залитый звездным светом, стоял мотоцикл, величественный, почти новый двухцилиндровый красавец, на котором гордо, но в то же время застенчиво восседал паренек лет двадцати. Мужчины высыпали из лавки и столпились вокруг, в восторге, что могут помочь.

– Он едет из Спартилы, – пояснил мой друг, указывая куда-то за дом, где на уходящем вверх склоне Пантократора в нескольких милях отсюда смутно виднелось несколько тусклых огоньков, должно быть означавших еще одну деревушку. – Он был в гостях в Коулоуре, в доме своего дяди, а мы услышали, как он едет, и остановили его. Видите? Это очень хорошая штука, не хуже машины. Вам нельзя оставаться здесь, эта деревня недостаточно хороша для иностранцев. Но он может отвезти вас домой.

На мои глаза навернулись слезы, усиленные тревогой и усталостью.

– Вы слишком добры. Слишком добры. Спасибо, спасибо вам всем.

Большего я выговорить не могла, да они, похоже, о большем и не мечтали. Доброта и благожелательность, окружавшие меня, были столь же реальны и ощутимы, как свет и огонь, они согревали ночь.

Кто-то принес подушку – судя по всему, лучшую, какая нашлась в доме. Кто-то другой привязал ее к мотоциклу. Третий заботливо уложил узел с моим мокрым платьем в ящичек позади сиденья. Паренек стоял, улыбаясь и искоса с любопытством поглядывая на меня.

Коротко звякнул телефон, и я бросилась назад.

– Да?

– Люси. Я позвонила на виллу Рота, но его там нет.

– Никто не ответил?

– Разумеется, нет. Послушай, ты не можешь объяснить мне, что все это значит?

– Дорогая, сейчас никак не могу... Скоро буду дома. Не волнуйся. Но не говори никому, что я тебе звонила. Никому. Даже Максу.

– Даже Максу? С каких это пор?..

– И не надо за мной приезжать, я раздобыла транспорт.

Владелец магазинчика отказался брать деньги за телефон. Я так поняла, для него это было чистое удовольствие, – удовольствие, что его вытащили из кровати посреди ночи ради какой-то полуутопшей невразумительной иностранки. А мужчины, помогавшие мне, даже не стали слушать благодарностей – это ведь великая честь помочь мне, действительно великая честь. Они усадили меня на заднее сиденье, показали, куда ставить ноги и как держаться за пояс водителя, пожелали мне доброго пути и отступили назад, когда мой новый друг одним ударом ноги выбил из двигателя оглушительный рев, пронесшийся над деревушкой подобно самому аду. Должно быть, он перебудил всех спящих на много миль вокруг. Без сомнения, они тоже расценили это как великую честь...

Мы сорвались с места, подняв тучу пыли. Изъеденная колдобинами и покрытая рыхлым гравием дорога змеей изгибалась среди сливовых кущ, росших по краям отвесных утесов на высоте добрых трехсот метров над уровнем моря. Всякий бы сказал, что по такой дороге быстро не поедешь, однако мы мчались ужасно быстро, кренясь на виражах совсем как «Алистер» на пенных гребнях, и гравий летел из-под колес вперед, как носовая волна перед яхтой, а за нами оставался шлейф пыли в полмили длиной. Меня это не волновало. После всех ужасов и разочарований нынешней ночи ощущение ветра в волосах и могучей, гремящей скорости подо мной восхищало и успокаивало. И я не могла бояться. Это был в буквальном смысле слова «бог в машине», пришедший ко мне на выручку, и он не мог подвести. Я мертвой хваткой вцепилась в его кожаную спину, и мы с грохотом катили вперед, тенистые рощи вдоль дороги мелькали и уносились прочь, а внизу слева – далеко-далеко – зияла пустая тьма моря.

«Бог» повернул ко мне кудрявую голову и что-то радостно прокричал. Мы пронеслись за поворот, через ручей, вверх по чему-то поразительно напоминающему лестничный пролет из неровных ступеней и вылетели на благословенную гладь асфальтированной дороги.

Нельзя сказать, чтобы от этого стало лучше: дорога резко устремлялась вниз по склону Пантократора чередой следующих один за другим крутых поворотов, почти отвесных и смертельно опасных, но мы преодолевали их на головокружительной скорости, каждый раз выносившей нас на самый обрыв, где какой-нибудь пучок ромашек или крохотный камешек ловил нас и отбрасывал назад на покрытие. Шины визжали, «бог» что-то весело кричал, запах горящей резины наполнял ночь, и мы летели вниз серией птичьих перепархива-ний, выведших нас наконец к подножию горы, на уровень моря.

Дорога шла прямо. Я увидела, как рука «бога» с надеждой потянулась к газу.

– О'кей? – завопил он через плечо.

– О'кей! – прокричала я, вцепляясь в него, как обезьянка в пальму во время бури.

Рука надавила. Ночь, летящие мимо деревья, белеющие призрачным светом живые изгороди цветущих яблонь – все слилось в одно размазанное пятно...

В мгновение ока мы проскочили через уже знакомую мне деревушку, за которой «бог» сбавил скорость. Мы осторожно проехали между черными стенами кипарисов, мимо домика в лимонной роще, мимо маленького ресторанчика под открытым небом, где у сосны сиротливо стояли пустые столики, и вверх к воротам Кастелло, где остановились почти между самых колонн.

Паренек опустил ногу на землю и вопросительно повернулся ко мне, ткнув пальцем в сторону подъездной аллеи, но я покачала головой. До Кастелло идти было порядочно, но, не зная точно, что там происходит, я совершенно определенно не собиралась возвещать о своем прибытии, с грохотом подкатывая к парадной двери.

Поэтому я не без труда разжала намертво вцепившиеся в кожаную куртку пальцы и неловко завозилась на своем насесте, отряхивая прелестную вышитую юбку и вытаскивая из ящичка замызганное платье.

Когда же я попыталась поблагодарить своего спасителя, он лишь улыбнулся и покачал головой, разворачивая мотоцикл назад на дорогу, по которой мы приехали, и крича на прощание что-то, что, безусловно, должно было означать: «Это было настоящее удовольствие».

Ладонь его легла на рычаг, но я успела быстро коснуться его руки.

– Ваше имя? – Настолько-то я знала греческий. – Пожалуйста, ваше имя?

Он ухмыльнулся и затряс головой.

– Спиридион, – ответил он. – Да хранит вас Бог.

В следующую секунду он уже сделался всего лишь удаляющимся ревом во тьме и оседающей на дорогу тучей пыли.

ГЛАВА 21

Ты присвоил

Чужое имя и сюда, на остров,

Прокрался как шпион...

У. Шекспир. Буря. Акт I, сцена 1

Из Кастелло не пробивалось ни лучика света. Огромный дом смутно вырисовывался из тьмы в свете звезд – причудливый, весь в башенках, почти такой романтичный, как замышлял его строитель. Бесшумно ступая по замшелым плитам, я обошла здание и вышла к террасе. Там тоже не было видно ни огонька, ни движения. Ничего. Высокие стеклянные двери, темные и занавешенные, оказались запертыми, и проникнуть внутрь мне не удалось.

Стараясь держаться в глубокой тени, я обогнула террасу и подошла к балюстраде, нависающей над утесом и бухтой. Невидимое море тихо шептало, вокруг разливался густой пряный запах кипарисов и слабый-слабый аромат роз. Над головой, разрезая тишину тонким пронзительным писком, носились летучие мыши. Мой взгляд привлекло какое-то движение, и я быстро обернулась: маленькое светлое пятнышко просочилось, как эктоплазма, между столбиками перил и исчезло внизу на склоне. Белый кот вышел прогуляться сам по себе.

А потом я заметила лучик света. Он исходил откуда-то из-за деревьев справа, где должна была располагаться вилла Рота. Мягко, как белый кот, и почти так же беззвучно, как призрак из морской пучины, каким я и была, я спустилась с террасы и направилась под сводами леса по направлению к свету.

Среди деревьев вдали от дороги был припаркован ХК-150. Я едва не налетела на него. Надо думать, Годфри специально припарковал его подальше от дома, чтобы случайный гость решил, что хозяин уехал на машине, и не стал бы искать дальше.

Несколько минут спустя я уже пробиралась сквозь гущу миртов, обступивших дом.

Как я уже говорила, вилла Рота была близнецом виллы Форли. Ответвление от подъездной аллеи вело к глядящей на лес парадной двери, а вымощенная камнем тропинка бежала оттуда вокруг дома к широкой террасе, с которой открывался вид н? море. Над дверью пробивалась полоска света. Я раздвинула ветки и осторожно выглянула.

У крыльца стояли две машины: большой потрепанный «бьюик» Макса и незнакомый мне автомобиль поменьше.

Значит, он вернулся. Война объявлена. Уж не полицейская ли эта вторая машина?

Одолженные мне туфли на веревочной подошве ступали совершенно бесшумно. Прижимаясь к стене, я начала красться к террасе.

Там тоже все точь-в-точь повторяло виллу Форли, только вместо глицинии вился виноград и не было обеденного стола – лишь пара широких кресел и низкий столик, где стоял поднос с бутылками и рюмками. Я тихо проскользнула мимо них к ряду стеклянных дверей.

Все три были закрыты и занавешены, но шторы в центральном окне чуть расходились, образуя щель около трех дюймов шириной, в которую я могла видеть комнату. Подкравшись туда, я обнаружила, что смогу не только видеть, но и слышать: в стекле рядом со щеколдой зияла большая пробитая дыра – кто-то таким образом проникал внутрь.

Первым я увидела Годфри – совсем рядом с окном, чуть сбоку. Он преспокойно сидел в кресле у массивного стола из вязового дерева и держал в руке стакан виски. Он был все в том же свитере и темных брюках, а на спинке стула висела темно-синяя куртка, которую я скинула перед тем, как упасть в море. Я с удовольствием отметила, что половина его лица представляла собой одну сплошную классическую ссадину, покрытую коркой запекшейся крови, а когда он пил, красивый рот кривился от боли. К распухшей губе Годфри прижимал носовой платок.

На первый взгляд мне показалось, будто комната полна народа, но потом вся толпа сложилась в довольно простой узор. Посередине, в нескольких ярдах от Годфри и вполоборота ко мне, стоял Макс. Лица его я не видела. Около двери, лицом к окнам, застыл Адони, однако внимание его тоже было всецело сосредоточено на Годфри. Неподалеку от меня, прямо перед выходом на террасу, сидел Спиро – он примостился на краешке сиденья, неловко вытянув вперед сломанную ногу в новой белой повязке, а на полу рядом с ним притулилась Миранда, баюкая на груди его руку, словно (так мне казалось) хотела бы баюкать самого Спиро. Два юных лица были удивительно похожи, несмотря даже на разницу пола, а сейчас это сходство стало еще более поразительным благодаря одинаковому выражению – чистой, откровенной ненависти, неослабно направленной на Годфри. На полу рядом с креслом юноши лежала винтовка, и по тому, как рука Спиро свисала рядом с ней, время от времени судорожно обхватывая приклад пальцами, я догадалась, что лишь настоятельный приказ полиции заставил его отложить оружие.

Потому что там и вправду была полиция. В другом конце комнаты, напротив Годфри, возле двери сидел мужчина, в котором я вспомнила инспектора (я не знала греческого эквивалента этой должности) из Корфу, что приезжал сюда в ходе расследования смерти Янни. Это был тучный, седоволосый человек с густыми усами и умными черными глазами. Одежда его находилась в заметном беспорядке – он явно одевался на скорую руку. Несмотря на каменное лицо и спокойный, пристальный взгляд, я почувствовала, что он слегка не в своей тарелке и не вполне уверен в происходящем.

Говорил Годфри – тем самым прохладным непринужденным голосом, который я успела так хорошо узнать.

– Как хотите, мистер Пападопулос. Но предупреждаю вас, я не собираюсь закрывать глаза на то, что произошло у меня в эллинге, и на тот факт, что эти двое людей в буквальном смысле слова вломились ко мне в дом. Что же до девушки, мне не очень понятно, что, по-вашему, я мог с ней сделать, но я уже дал вам подробнейший отчет обо всех наших передвижениях сегодня днем и уверен, вы отыщете массу свидетелей, которые смогут подтвердить мои слова.

– Нас интересуют ваши передвижения сегодня вечером. – В голосе Макса клокотала с трудом сдерживаемая ярость. – Для начала, что с вашим лицом?

– Несчастный случай с гиком, – коротко ответил Годфри.

– Еще один? Не слишком ли частыми стали эти несчастные случаи? Как это произошло?

– Вы яхтсмен?

– Нет.

– Тогда не задавайте глупых вопросов. – Годфри бросил на него быстрый ледяной взгляд. – Дойдет и до вас очередь, черт побери. Осадите назад. У вас не больше прав допрашивать меня, чем применять ко мне силу или врываться сюда и переворачивать весь дом вверх дном в поисках неизвестно чего. Если бы вы не позвонили в полицию, можете не сомневаться, я бы сам это сделал. Мы еще поговорим о ваших методах.

– Прошу тебя, Макс, – веско произнес Пападопулос. – Итак, мистер Мэннинг, вы утверждаете, что не видели мисс Уоринг примерно с семи часов вечера, когда отвезли ее домой?

– Именно. – С инспектором Годфри разговаривал устало, но с терпеливой вежливостью. Он играл свою роль великолепно. В голосе его звучала прежняя неприязнь к Максу, подкрепленная гневом по поводу случившегося сегодня, плюс усталость, недоумение и ощутимая тревога из-за меня. – Я отвез ее домой перед ужином. А самому мне надо было еще раз уехать.

– И с тех пор вы больше ее не видели?

– Сколько можно?.. Простите, инспектор, я немного устал. Нет, с тех пор я ее не видел.

– Вы дали нам отчет о ваших передвижениях после того, как вы отвезли мисс Уоринг. Далее, когда вы наконец спустились к яхте, то обнаружили, что эллинг по-прежнему заперт и, насколько вы могли судить, кругом никого нет?

– Именно.

– А вы не заметили ничего свидетельствующего о том, что кто-нибудь – мисс Уоринг или кто-то другой – побывал там и снова ушел?

Мне показалось, что Годфри замялся, но это было практически незаметно. Должно быть, он находился в полной уверенности, что утопил меня, не оставив никаких следов.

– Нет.

– Вы слышали, что говорит эта девушка?

– Миранда? – Голос Годфри был даже не презрительным, а лишь слегка пренебрежительным. Он как бы разом отмахнулся от подобного пустяка. – Да ничего она не говорит. Ей просто шлея под хвост попала из-за ее братца, вот она и готова выдумать что угодно, лишь бы доставить мне побольше неприятностей. Бог знает, где или почему мальчик набрался подобных бредней. В жизни не испытывал большего счастья, чем сегодня вечером, когда увидел его.

Спиро произнес по-гречески одну короткую, зловеще прозвучавшую фразу, смысл которой был совершенно понятен и которая вызвала шокированный взгляд у его сестры. Но он решил прояснить все до конца.

– Я плюю на него, – повторил он.

И плюнул.

– Спиро! – резко сказал Макс, а Годфри приподнял бровь и засмеялся:

– Сатана, обличающий грех. Всегда крайне забавное зрелище, вы не находите?

– Простите, – сказал Пападопулос. – Спиро, держи себя в руках, не то выйдешь отсюда. Вернемся к тому, на чем остановились, мистер Мэннинг. Вы должны извинить меня, я не очень хорошо владею английским. Я что-то не понял про Сатану и про хвост. Шлея под хвостом? – Он глянул на Макса, который заколебался, и Адони отрывисто бросил какую-то фразу по-гречески. – Ага, понятно. – Тучный инспектор снова опустился на стул. – Итак, вы говорили?.. – это уже к Годфри.

– Я говорил, что в чем бы Миранда ни обвиняла меня, факт остается фактом – она не видела, как Люси Уоринг входит в мой эллинг или хотя бы приближается к нему. Да там и не было ничего, что на это указывало бы.

– Ясно. Что ж, мистер Мэннинг, на время забудем об этом... Да, Макс, я знаю, но мы ничего больше не можем сделать, пока Петрос не поднимется сюда из эллинга и не доложит о результате своих поисков. Он скоро придет. А тем временем, мистер Мэннинг, с вашего позволения, я хотел бы задать вам еще несколько вопросов.

– Да?

– Временно оставив в стороне передвижения мисс Уоринг, мне бы хотелось услышать о ваших... после того, как вы спустились в эллинг. Когда мистер Гейл встретил вас по возвращении и обвинил...

– Вы хотите сказать, напал на меня.

– Как вам будет угодно. Когда он спросил, где вы были, вы ответили, что на «обычной поездке». Что вы имели в виду под «обычной поездкой», мистер Мэннинг? Рыбалку?

– В каюте лежали его камеры, – без всякого выражения произнес Адони.

– Так вы ходили фотографировать, мистер Мэннинг? Можно узнать куда?

Наступила короткая пауза.

Годфри отхлебнул виски и некоторое время сидел, покачивая стакан и не отводя глаз от золотистой жидкости. Наконец он поднял взор, встретился глазами с полицейским и изобразил на лице слабую улыбку, равносильную пожиманию плечами:

– Вижу, пора выложить карты на стол. Вот уж не думал, что вы выйдете на меня. Если бы не это недоразумение с девушкой, весьма сомневаюсь, что вы... Или вам дали наводку?

Выражение инспектора не изменилось, но я заметила, как Макс весь напрягся, а Адони вытаращил глаза. Капитуляция, когда они еще даже не прибегли к оружию?

– С вашего позволения, – вежливо произнес Пападопулос, – я не совсем понял. Если бы вы использовали более простой английский...

– Еще одна идиома, – пояснил Адони. – Он имеет в виду, что знает, что вам про него уже все рассказали, поэтому теперь собирается сам во всем признаться.

– Ничего подобного я не имел в виду. И постарайся держать свой хорошенький ротик на замке, когда мужчины разговаривают, – бросил ему Годфри, не удостоив юношу даже взгляда, безразлично, точно прихлопнул комара.

Адони мельком посмотрел на него, выражение его лица не изменилось, но сердце у меня как-то странно подпрыгнуло, и я подумала: «Твоя ошибка, Годфри».

– Прошу вас, – продолжал Пападопулос, – не будем тратить времени зря. Итак, мистер Мэннинг?

Годфри откинулся на спинку кресла, холодно глядя на грека. Вы бы подумали, что в комнате больше никого нет.

– Теперь, когда этот ваш человек обыскивает мою яхту, уже нет особого смысла утверждать, будто я фотографировал, верно? Достаточно только осмотреть камеру... Нет, собственно, печальная правда состоит в том, что у меня имелось дельце на той стороне.

Если в комнате и до этого было достаточно тихо, то теперь все словно замерло. Я ничего не понимала. Не может же он вот так взять и признаться... Почему? Почему? А потом я поняла. Миранда рассказала полиции все, что знала, и Годфри догадался, что она была со мной на берегу. Не думаю, чтобы до сих пор разговор хоть каким-то боком касался пещеры или тюков с товаром, но Годфри мог заподозрить, что она видела не меньше меня и в конце концов должна рассказать полиции о свертках. Более того, полицейский констебль как раз обыскивал «Алистер» и, если хотя бы наполовину разбирался в своем деле, непременно должен был найти тайник под полом яхты. Я сообразила, что Годфри собирается дать какое-то относительно безобидное объяснение прежде, чем будет сделана неизбежная находка.

– Где именно на той стороне? – спросил Пападо-пулос.

– В Албании.

– И какое дело?

– Можем мы назвать это «импортом»?

– Как вы это назовете, не имеет ровно никакого значения. Вот это уж я понимаю вполне хорошо. – Грек с минуту молча вглядывался в лицо Годфри. – Так вы не отрицаете?

Годфри нетерпеливо шевельнулся в кресле.

– Не отрицаю. Не станете же вы делать вид, будто и слыхом не слыхивали о подобных вещах? Знаю, что вы закрыли глаза на то, как был убит Янни Зоулас, но, между нами...

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 181920 21 Следующая ⇒