Always gold

https: //ficbook. net/readfic/2012797

Направленность: Слэш
Автор: Darina-al (https: //ficbook. net/authors/60255)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Лухан/Сехун, Сехун, Лухан, Сюмин
Рейтинг: G
Жанры: Романтика, Ангст, Повседневность, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic

Размер: Мини, 6 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Лу Хань просто новый житель в маленьком городке. О Сехун просто подружился с ним. Лу Хань просто хочет свободы. О Сехун просто знает, что такое истинная свобода.

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
с вашего позволения оос не буду ставить.
все очень странно.
мысли, наконец, не разрывают голову.
___
Radical Face - Always Gold

Бывает такое, смотришь на человека и понимаешь – он твой. Весь. От макушки и до самых пяток, от мизинца правой руки до мизинца левой руки. Но бывает и так, что на тебя смотрят, и ты понимаешь – ты его. Весь. Полностью. Совершенно. И безвозвратно. Иногда ты отстаиваешь право на себя, потому что быть чьим-то не всем нравится. Я не боролся, не сопротивлялся, я принял этот факт и отдал всего себя в чужие руки.

Когда мне было семь лет, в наш небольшой городок переехал мальчик Хань. Ему было на тот момент одиннадцать. К его двенадцати он стал моим личным героем. Наша дружба была самой настоящей и самой чистой. Про такую дружбу пишут книги, такая дружба может пройти сквозь века, оставшись в памяти правнуков пятого колена. Он мог прибежать ко мне в три часа ночи, если я звонил ему домой и шепотом говорил, что мне плохо. Я к нему не прибегал, но тоже мог бы, просто…он не звал. Все это началось с обычного «привет», который через года стал чем-то сокровенным и почти интимным. В шести буквах было столько дружбы, сколько не бывает в некоторых жизнях.

- Привет, - немного коверкая слово, сказал мне темноволосый мальчик. Я видел его впервые, и мне было удивительно, что среди всех детей, что веселились на перемене в школьном дворе, новенький выбрал именно меня, ведь я такой обычный. Нет, я был не просто обычным, я был черной дырой обыденности, от меня отскакивали чужие улыбки и шутки, они рикошетом сыпались на окружающих, натыкаясь на мою скорлупу. Но он выбрал меня и тогда я подумал, что завтра он уже обо мне и не вспомнит, но все же ответил:

- Привет, - под конец мой голос дрогнул, и слово, казалось, кто-то убавил, сделав окончание тихим-тихим, тише окружающих звуков. Наверное, окончание я договорил просто мысленно, беззвучно шевеля губами.

Хань сел рядом со мной и начал смотреть на школьников. Я решил, что это знакомство, должно быть, было для него таким незначительным, что он даже не представился. Только потом он рассказал мне, что на первый «привет» ушли все его силы. Он бережно вынашивал это слово весь свой переезд, а потом подарил его мне.

Это был самый судьбоносный подарок.

---

Наша дружба крепла, стирая границы между нами. К его шестнадцати я начал называть Ханя братом, чем здорово сбивал всех с толку, потому что мы, правда, были похожи. С той лишь глупой оговоркой, что он и не кореец вовсе, но кого это волновало.

В шестнадцать он впервые подрался из-за подколок. Его задирали часто, потому что для многих он был чужаком. Чужаком, который был лучше всех их вместе взятых, и каждый в нашей школе это понимал. Местные мальчишки его недолюбливали: он за словом в карман не лез, отвечал, не стесняясь, заставляя обидчиков глупо открывать и закрывать рот. Хань был хулиганом. Он мог стащить у охранника ключи и пообедать на крыше, мог подделать отметки в школьном журнале, мог курить на глазах у прохожих. Когда-то у окружающих должно было закончиться терпение, это произошло второго апреля две тысячи шестого года. Я запомнил так хорошо дату потому, что через десять дней должен был состояться мой день рождения. Второго апреля ему забили стрелку за школой. Мне он об этом не говорил, но слухи в школе – самое лучшее средство массовой информации. Я бежал на выручку Ханю сломя голову, расталкивал учеников и учителей, лишь бы оказаться там вовремя. Лишь бы успеть. Когда я их нашел, Хань уже отмахивался от двух старшеклассников, у него была разбита губа.

- Отойдите от него! – я не кричал так никогда в жизни, звуки, что вырывались из моего горла, словно разрывали его ненавистью и злобой. Каждая буква была пропитана ядом. Меня никто не послушал. Зато услышал. И теперь отбиваться пришлось мне. Драться я не умел, я никогда не держал в руках ничего тяжелее портфеля, а физкультура была единственным предметом, с которым у меня были проблемы. Я неуклюже размахивал руками, молясь зацепить хоть кого-нибудь. Удары градом сыпались на меня, я зажмурился, сжал зубы так, что стало больно, но продолжал драться.

Очнулся я в больнице: было сломано три ребра, а сотрясение мозга беспокоит меня иногда и по сей день. Рядом со мной сидел Хань, его лицо было смешно обклеено пластырем, а правая рука перевязана бинтом. На этом все. Я хотел рассмеяться от счастья, но поперхнулся от резкой вспышки боли.

Хань смотрел на меня со злостью. Помню, он говорил что-то о том, что я невероятно глупый, безбожно сумасшедший и до ужаса храбрый. Их было семь, я достал своими ударами четверых, а остальные удрали, потому что на мои крики сбежались учителя. Но перед этим меня успели здорово избить. Это был мой первый день рождения в больнице.

Родители настолько перепугались за меня, что, надеясь меня от такого отгородить, запретили мне общаться с Ханем. С ним очень много связано моих «впервые». Из-за него я впервые поругался с родителями.

- Он не стоит твоего здоровья, - сквозь слезы говорила моя мама. Дрожащей рукой она гладила меня по повязке на голове, это были самые щемящие душу прикосновения в моей жизни.

- Он безбашенный, - вторил ей отец, хмурясь и тяжело дыша.

- Он мой друг, - шептал я, надеясь, что меня услышат.

Он всегда был для всех обузой, мальчиком-сорви-голова, проблемным подростком. Для всех. Даже для собственных родителей. Мне говорили, что он не достоин такого друга. Я мысленно протестовал и уверялся из раза в раз, что это я не достоин его. Для меня он был самым лучшим. Золотым самородком в куче грязных камней.

Хань часто навещал меня в больнице, ради этого он пропускал школу. Но, каждый раз, когда он смотрел на меня тринадцатилетнего, лежащего на белой больничной койке, обвязанного такими же безрадостными белыми бинтами, его глаза наполнялись злостью. Мои же наполнялись слезами. Я винил во всем себя: это я виноват, что лежу в больнице, это я виноват, что теперь Хань прогульщик, это я виноват, что у мамы круги под глазами, это я виноват, что Ханя задирают. Я, я, я… В один день Хань сказал:

- Убил бы тех уродов, что сделали это с тобой.

- Я тоже убью за тебя, - хрипло выдохнул я.

---

Наверное, если посчитать в процентах, сколько времени я проводил с Ханем, получилось бы больше 50. Мы вместе ходили в школу, я делал домашнее задание, сидя у него в гостях, он играл на компьютере, сидя в гостях у меня.

Моим шестнадцатым летом мы сделали свой собственный кинотеатр под открытым небом. У Ханя был проектор, а у меня частный дом и хороший двор. Ночами мы смотрели фильмы: начиная глупыми комедиями, заканчивая слезливыми драмами. Мы разговаривали цитатами из этих фильмов и с завистью смотрели на нью-йоркские улицы, что были почти на каждой киноленте.

Во время одного из фильмов Хань положил мне голову на плечо. Помню пение цикад и то, насколько мне было неудобно. Спина затекла, а плечо ныло, но я не менял положение. Короткие волосы Ханя щекотали мою щеку. Цикады продолжали петь. Я знал, что Ханю тоже неудобно, но также я знал, что он не из-за усталости сел так. Я боялся разрушить то, что создавалось между нами под выстрелы в вестерне семидесятых. Хань подарил мне мгновение,
которое я бережно храню каждый день со своих пятнадцати.

---

- Хань, будь рядом всегда.

- Хорошо, Сехунни, - звонко рассмеялся Хань. Мы лежали под звездным небом, и казалось, что меня уносит куда-то вверх, в темную ночную бездну, в которой мне подмигивала малая медведица. Это было единственное созвездие, которое я замечал с первого раза, которое мне не надо было выискивать, теряясь между маленькими и большими звездами, изредка набредая на тусклую луну. Это было единственное созвездие, которое я видел.

Тогда я понял, что значит свобода: свобода – это не отсутствие рамок, а уверенность, что ты можешь эти рамки преодолеть. Мы с Ханем были разные, он был стихийный, внезапный, как ливни в джунглях. Я же был тихим ручьем, что прячется в зарослях леса. Ручьем, который всегда может стать источником живительной воды для того, кто в этом нуждается.

Я переплел свои пальцы с пальцами Ханя. Малая медведица в очередной раз мне подмигнула. А я вдохнул влажный из-за росы воздух, наполнил свою грудь свободой.

---

Хань был как огонь в ночи. Он манил к себе потерянных, тех, кому хотелось тепла. Его колючки были плюшевыми, о такие не поранишься. В мои восемнадцать на огонек-Ханя набрел Ким Минсок.

В то время я учился, как проклятый, а все из-за выпускных экзаменов, которые я хотел сдать как можно лучше. Я не стремился с этими результатами уехать в столицу, мой мир умещался в нашем городке, но я хотел видеть гордость в глазах родителей и Ханя. Единственными моими спутниками стали книги и бесконечные учебные пособия. Я зубрил и почти не появлялся на улице, моя жизнь ежедневно проходила лишь один маршрут: школа – дом. Тогда Хань и познакомился с Минсоком. Он был очень веселым и сильным духом, он был хорош. А я ревновал. Я рвал тетради, по ночам, как раненный, скулил в подушку, даже резал канцелярским ножом ладони, чтобы отвлечься, чтобы доказать себе, что я не достоин. Это было глупо, я не имел права на ревность. Я знал, что у каждого человека свое место в сердце, и один не может занять место другого, но я боялся. Страх застилал мне глаза, срываясь злыми слезами, когда Хань щебетал в трубку что-то про Минсока.

Я не мог злиться на Минсока. Он был чудесным, я его тоже любил, но обида, что забрали мое, не давала мне спокойно жить. Я забыл, что Хань никогда и не был моим.

- Сехунни, не хочешь погулять со мной и Мином? – кажется, я слышал хруст осколков своего сердца наравне с шипением в трубке.

- Нет.

- Лухан, пойдем в кино, следующий экзамен только через неделю.

- У меня денег нет. Может, лучше погоняем мяч с Мином?

- Нет.

Я понимал, что сам отталкиваю, но по-другому не выходило. Я боялся боли. До сих пор боюсь.

---

Как-то, еще в мои пятнадцать лет, Хань украл мой первый поцелуй. Второй я отдал ему сам.

Наверное, он не помнит пьяных поцелуев с подростком.

Я помню поцелуи с пьяным Ханем.

---

Через несколько дней после моего выпускного Хань пришел ко мне мокрый, немного пьяный и очень уставший. Словно до моего дома он шел из другого города или бежал марафон, но я знал, что расстояние между нашими домами - ровно три трека.

Я завел Ханя в свою комнату, чтобы не разбудить родителей. Слова из него вырывались на меня оплеухами, он говорил о том, что задыхается в этом городе, что не может так больше, что тут не его дом.

Я молчал.

Он шептал, что устал, что хочет быть счастливым, что здесь он один, что хочет убежать с Минсоком в Сеул.

Я начал задыхаться.

Он скулил, зажав голову руками, твердил про то, что когда-нибудь я его пойму, говорил, что будет меня ждать.

Я умирал.

---

Всегда – самая непостоянная единица времени. Ее отмеряют на глаз, не говоря точно, когда «всегда» закончится.

Наше «всегда» продлилось до 15. 28 27 марта. Именно в это время поезд Ханя тронулся в Сеул.

Когда мы прощались, я рыдал. Я плакал ему в плечо так, как не плакал никогда. Я знал, что не смогу уехать за ним. Не потому, что недостаточно люблю, а потому, что здесь - дом. Для него это место всегда было дырой, для меня это была дыра величиной в жизнь.

Я не мог, не хотел отсюда уезжать.

Я передал Ханю прощальное письмо, на десяти вордовских страницах двенадцатым кеглем курьера было написано об одиннадцати годах для кого-то дружбы, а для кого-то жизни. Потому что Хань не был мне другом, он был жизненно необходимым органом. Мне нужно было поставить трансплантат, но таких не было в мире. Хань был одним на семь миллиардов.

Я продолжал умирать.

В письме между черных букв прятались бесконечные «яздесь», «яжду», «явсегдастобой», «простовозвращайся». И такие же бесконечные, но совершенно прозрачные «люблюлюблюлюблю».

---

Время без Ханя не остановилось, но оно стало беспощадным. День пролетал в секунду, а бессонные ночи длились годами. Я улыбался себе в зеркало и не верил отражению, не видел там улыбки, я смеялся над чужими шутками, а в пальцах сжимал до боли лямку рюкзака. Наверное, я исчезал. Становился прозрачным и бестелесным. Сквозь меня было видно жизнь, но во мне она не задерживалась.

---

Три месяца учебы в единственном университете нашего городка растянулись в десятилетия воспоминаний.

Ночью я проснулся от стука. В дверях снова стоял мокрый Хань, на его скуле грязным пятном засохла кровь, ручка чемодана была оторвана, я на запястье чернилами темнело Ursa Minor. Единственное созвездие, которое я видел в россыпи безымянных звезд.

Я сделал шаг в сторону, чтобы Хань вошел.

- Привет…

- Я вернулся.

Я боялся, что все это сон. А может, надеялся, что это сон. Слишком больно было бы снова все это переживать. Я не хотел знать, почему он вернулся, я знал главное – он вернулся ко мне.

Не забудьте оставить свой отзыв: https: //ficbook. net/readfic/2012797