В СОЛДАТСКИХ ШИНЕЛЯХ.

Каждое лето в Николаевке проводился рекрутский набор. Парням и мужикам годным к военной службе на приемочном пункте брили лбы, а забракованным - затылки. Крестьян отобранных к военной службе, называли рекрутами, а кого оставляли дома – косоплетниками.

Новобранцев обычно не отправляли на службу до глубокой осени, и они каждое воскресенье толкались у кабаков, пили зеленое вино и, захмелев, ходили по улицам села и отчаянно орали частушки.

Некрута – некрутики

Забритые головушки.

Может вовсе не видать

Вам родной сторонушки.

Гармошка жалобно всхлипывала. Парни некоторое время шагали молча, но потом один из них запел новую частушку, а остальные подхватили:

От чего же ты дороженька

Слезами улита?

Как по этой по дорожке

Проезжали некрута.

Пальцы гармониста быстро перебирали перламутровые лады.

Некрута – некрутики

Ломали в поле прутики

Ломали – торопилися.

С родней, на век, простилися.

И снова раздается взвизгивание двухрядки и вдруг опять кто-то запевает во весь голос:

Ты не плачь моя маманя

У приемного окна.

Все равно меня забреют,

Ты останешься одна.

И уже с неподдельной грустью в голосе поют все:

Думал – думал, не забреют,

Думал, мать не заревет.

Мать родная горько плачет,

Меня горюшко берет.

Осенью 1906 года рекрутов из Николаевки долго не отправляли на службу. Начальство причислило новобранцев этого села к разряду неблагонадежных и боялось дать им в руки оружие. Да и сами рекруты отказывались от выполнения военной службы. В то время большевиками Урала проводилась анти - рекрутская компания. Например Катав - Ивановские рабочие на своем сходе 17 октября вынесли обвинительный акт царизму. В их решении говорилось:

«Царское правительство безграничным произволом довело Россию до последней степени разрушения, нагло нарушило свои обещания свобод в манифесте 17 октября 1905 года, разогнало Государственную думу за требования крестьянскими и рабочими депутатами земли и воли и борется с народом силами самого же народа - солдатами, которые являются не защитниками родины, а орудием угнетения. Ввиду этого сход требует Всероссийского собрания, а до тех пор отказывается дать рекрутов».

Но когда стало ясно, что рекрутская компания может увенчаться успехом только в условиях подъема революции, Уфимский комитет социал-демократической партии рекомендовал новобранцам вместо отказа от военной службы выносить резолюции, в которых принять обещание не поднимать оружие против народа. По этой рекомендации, опубликованной в газете «Уфимский рабочий» №5 от 28 ноября 1906 года, рекруты из Николаевки приняли резолюцию, в которой говорилось:

«Мы, новобранцы села Николаевки, Екатерининской волости, Троицкого уезда, Оренбургской губернии, считаем для себя преступлением, идти на военную службу к правительству. Но так как оно силой заставляет нас идти, то мы, вступая в армию, клянемся перед своими односельчанами, товарищами и перед всей Россией в том, что, ни один из нас не поднимет оружия против народа».

В рекрутах тогда ходили Василия Титова сын - Григорий, Яков Шамин и еще 61 человек.

Однажды в праздничный день они разгулялись и двинулись в сторону барской усадьбы. На выходе из села рекрутов пытался остановить полицейский. В ответ на это кто-то запел:

Нам полиция знакома,

Каталашка нипочем.

Мы урядника - поленом,

Станового - кирпичом.

Толпа двинулась вперед, и тот же голос продолжил петь частушки:

Эх, Мордвиновская мельница

Стоит на берегу.

Помогите мне товарищи,

Столкнуть ее в реку.

После каждой частушки пиликала гармоника.

В Николаевке начальство

Чрезвычайно важное.

Не в ладах оно с народом,

Все насквозь продажное.

Голоса дружно подхватывали запев:

Продал совесть староста

За рубашку гарусну.

Подкупили старшину

За рубашку шерстяну.

Сговорили писаря

За теленка лысого.

Не доходя до барской усадьбы, новобранцы встретились с казаками, охранявшими барский дом. Всадники преградили путь рекрутам, но толпа набросилась на казаков. Двух казаков стащили с коней и хорошенько помяли. Остальные же казаки ускакали прочь. Графский управляющий заперся на все засовы в усадьбе. Рекруты стали стучать в дверь и кричать: - «Открывай, а то хуже будет». Дрожащий Волков вышел на крыльцо и притворно залебезил:

- Что, молодцы, гуляете? Я очень рад, что вы ко мне пришли и хочу угостить от себя будущих доблестных воинов русской армии, - и он протянул рекрутам две сотенные бумажки. Григорий Титов принял деньги, повертел их в руках, как будь то спрашивая: - «Ну, что, ребята, берем, гуляем? ».

- Ладно, пойдем обратно, - послышались голоса, - с паршивой овцы хоть шерсти клок.

На следующий день рекрутов отправили из села.

Вскоре надели солдатские шинели братья Банниковы - Иван и Федор. Отправили в армию и сыновей Митрия Жеребцова - Михаила, Максима и Егора. Солдатами так же стали Степан Титов, Иван Семикашев, Никита Бабкин, Степан Дементьев, Афанасий Степанов и много еще кто.

У Егора Жеребцова на службе пошли нелады с офицерами. С первого дня Егор выказал свой строптивый, непокорный характер, ненависть к барским сынкам с золотыми погонами. Однажды офицер ударил Егора в строю, до крови разбив ему нос. Егор не остался в долгу - дал сдачи золотопогоннику, да так, что через два дня поп пропел офицеру «вечную память». Егора заковали в кандалы и угнали на каторгу.

Больше трех лет Егор просидел в Томской тюрьме. Выпустили его по амнистии, когда началась война с Германией. Егора пригнали на фронт. Не получилось мира с офицерами и у Ивана Банникова. В боях под Варшавой его часть получила команду идти в наступление. Подготовки солдат к наступлению, не было ни какой. Проволочные заграждения противника остались все не поврежденными. Враг поливал ураганным огнем. Иван видел, что его с товарищами гонят на верную смерть. Офицеры все попрятались, а в окопах наводили порядок одни фельдфебели, поднимая воинский дух, они били солдат по щекам. Банников стал возмущаться. В это время, откуда ни возьмись, появился поручик Троелобов. Разволновавшийся Иван отдал ему честь не по правилам, а держа винтовку в руках. Поручик, не стерпев такого пренебрежения к армейским правилам, ударил Банникова в левую скулу, Иван же пустил в ход штык.

Степан Дементьев воевал в лесах и хоть и был месяц август, а выдался он холодным и дождливым, Степан промок в сырых и холодных окопах и сильно заболел. Офицер Пасьянц налетел на больного и за то, что Дементьев не отдал честь старшему по званию, ударил того по зубам. Степан выплюнул выбитый зуб. Позднее он встретился с Пасьянцем один на один. Дементьев вспомнил свой выбитый зуб: - «Вот тебе кобель - кобелиная смерть», - сказал он последнее слово Пасьянцу.

Утром денщик Пасьянца спросил у Степана Дементьева:

- Ты не видел моего барина?

- А черт его знает, где он шатается, - ответил Степан.

На фронте оказался и старший фельдфебель Иван Матрин. Он носил офицерские погоны, но крестьянскую душу сохранил в чистоте. Где бы он не был, в какую бы обстановку не попал всегда у всех офицеров спрашивал: - «А не знаете ли кто, нет ли здесь штаб-ротмистра Гофмана? ».

У Матрина с Гофманом были старые счеты, зародившиеся еще в Николаевке. Когда Гофман в 1897 году начал зверскую расправу над николаевскими крестьянами, отставной фельдфебель Матрин облачился в полную форму и, явившись в барский дом, где квартировался Гофман, потребовал от него прекратить издевательства над крестьянами. На что Гофман насмешливо пригрозил: - «Я еще и тебя выпорю». «Обожди, мы еще с тобой встретимся», - заявил тогда Матрин.

Но храбрый в безоружной Николаевке Гофман, видимо боялся появляться на фронте.

Ненависть солдат к офицерам росла. Они не знали и не понимали за что, проливается реками кровь. В окопах часто были слышны разговоры о смысле войн.

- Кому она нужна? - спрашивали солдаты.

- Как кому? - отвечал Афанасий Степанов, - господам помещикам, фабрикантам, ну и самому царю. Они на этой проклятой войне капиталы себе наживают.

- А взять бы всем уговориться да штыки в землю - и вся не долга.

- Вот голова, да зачем же в землю-то? - спрашивал Степанов, - оружие из рук выпускать нельзя. Надо его обернуть против всех бар, помещиков и царя.

- А можно и так, - согласились солдаты, - так-то оно будет лучше.

- Так учит нас Ленин. Слыхали про Ленина? - спрашивал Степанов и начинал рассказывать про партию большевиков, которая зовет народ на борьбу за свободу, за лучшую жизнь. Солдаты с упоением слушали большевистского агитатора и были готовы в любой момент повернуть штыки против бар и царя.

Весть о том, что царя сбросили с трона, вызвала большую радость в окопах. Все ждали, что скоро закончится война. Но временное правительство призывало солдат - «продолжать войну до победного конца». Тогда солдаты увидели, что Керенский и его министры поддерживают и держатся стороны помещиков и фабрикантов. В полках стали быстро расти большевистские организации. Одну из них возглавил Афанасий Степанов.

Грянула октябрьская революция. Солдаты восторженно читали ленинские декреты о земле, о власти рабочих и крестьян, о мире, о хлебе.

Егор Жеребцов оказался в Москве. Он вместе с революционными войсками выбивал юнкеров из Кремля. Юнкера пытались не допустить перехода власти в руки Московского Совета, начавшего вооруженную борьбу.

В Москве с юнкерами сражались Никита Бабкин, Степан Дементьев и другие николаевцы. Но это была только первая встреча в открытом бою сыновей крепостных крестьян с барскими сынками, это была только первая серьезная схватка.

Потом Егору Жеребцову, Степану Дементьеву, Никите Бабкину, Ивану Банникову, Афанасию Степанову и их землякам пришлось еще не раз сражаться с барами и барчуками и их верными холопами, которые намеривались удержать на шее народа старые цепи самодержавия.