Великий террор 1937-1938 гг.

Общественно-политическая ситуация в СССР, Донбассе в годы довоенных пятилеток.

1. Общественно-политическая ситуация конца 1920-х – первой половины 1930-х гг.

2. Великий террор 1937-1938 гг.

3. Крах политики украинизации.

27 мая 1927 г. Великобритания расторгла британо-советские торговые и дипломатические отношения. В СССР эти события были преподнесены как подготовка к новой иностранной интервенции, в стране началось нагнетание «предвоенного психоза». Именно этот период некоторые историки считают отправной точкой сталинских репрессий. Видя ухудшение международного положения СССР, антибольшевистские силы принял решение об активизации террористической деятельности. В Ленинграде было проведено несколько терактов, направленных против ОГПУ и партактива. 7 июня полномочный представитель СССР в Польше П. Л. Войков был убит русским гимназистом. 7 июня Сталин, находящийся на отдыхе в Сочи, направил в Москву Молотову шифрограмму: «Всех видных монархистов, сидящих у нас в тюрьме или в концлагере, надо объявить заложниками. Надо теперь же расстрелять пять или десять монархистов. Надо отдать ОГПУ директиву о повальных обысках и арестах монархистов и всякого рода белогвардейцев по всему СССР с целью их полной ликвидации всеми мерами. Убийство Войкова даёт основание…». Уже в ночь с 9 на 10 июня в Москве были без суда, как заложники, расстреляны 20 представителей знати бывшей империи, многие из которых не были ни монархистами, ни активными борцами с советской властью. На возмущения западной прессы Сталин ответил: «пусть знают враги СССР, враги внутренние, так же как и враги внешние, что пролетарская диктатура в СССР живёт и рука её тверда».

Шахтинское дело. Внимание правоохранительных органов шахты «Донугля» привлекли в конце 1923 г. В декабре 1923 г. в ГПУ явилась жена главного инженера Кадиевского рудоуправления «Донугля» Гулякова и сообщила, что ее муж занимается экономическим шпионажем в пользу бывших владельцев Днепровского южнорусского металлургического общества, в состав которого входили и Кадиевские угольные рудники. Женщина информировала органы безопасности, что сведения о состоянии угольных шахт передавались доверенными старослужащими представителю польского консульства в Харькове, бывшего совладельца Кадиевских рудников. От него же ИТР рудоуправления, вовлеченные в группу, получали крупные суммы денег. Расследование по заявлению Гуляковой произвел Экономический отдел ГПУ УССР. По версии следствия, Гуляков и его помощники в 1921-1923 гг. не только передавали информацию о хозяйственном состоянии шахт, но, создавая «видимость работы шахт, фактически старались не истощать ценные участки разработок, сохранять в исправности оборудование рудников до «скорого» возвращения бывших шахтовладельцев. Они стремились не вывозить угольные запасы, не производили, в достаточной степени, подготовительные работы к выемке угля», следствием чего явилось невыполнение рудоуправлением плана добычи угля. Дело это рассматривалось в июле 1924 г. и Верховный Суд УССР приговорил его фигурантов к срокам лишения свободы от 2 до 10 лет.

В декабре 1925 г. XIV съезд ВКП(б) принял решение держать курс на индустриализацию страны. Увеличение объемов производства и нагрузки на оборудование привело в начале 1927 г. к значительному возрастанию количества взрывов, аварий и пожаров на предприятиях. Власти предпочли рассматривать многочисленные инциденты как результат диверсионно-вредительских акций иностранных спецслужб и антисоветских элементов внутри страны. В условиях взятого курса на развертывание социалистической промышленности получила теория «технической измены», появившаяся еще в конце 1919 г.

Между тем для внутренней политики большевиков абсолютным приоритетом были взаимоотношения власти с рабочими. Но рабочий класс был недоволен. В 1925 г. средняя зарплата высококвалифицированных специалистов в металлургии в 5–6 раз превосходила зарплату квалифицированного рабочего и в 10 раз – чернорабочего. Взятый руководством страны курс на форсированную индустриализацию, требовавший социальных жертв и издержек, в том числе от рабочего класса, только усилил социальную напряженность. Начиная с середины 1920-х гг., динамика приливов (приема в партию) и отливов (выбытия по тем или иным причинам) становилась тревожной. В 1926 и 1927 гг. число вступавших в партию сокращалось, а выходы из нее увеличивались. На металлургическом комбинате «Югосталь» из парторганизации численностью 1500 чел. летом 1927 г. вышла пятая часть ее состава. В 1928 г. в 7, 4% случаев организаторами забастовок выступали члены партии и комсомольцы.

«Большой» показательный судебный процесс над «спецами-вредителями» был жизненно необходим для власти, чтобы решить задачу восстановления распадающейся «смычки» с рабочей массой. Будучи по форме судом над группой управленческо-технической интеллигенции Донбасса, шахтинский процесс содержательно имел куда более глубокие социально-политические причины и мотивы. Он был «поставлен» большевистским руководством ради и для рабочей среды, а «спецы» являлись объектом общей социальной неприязни, сближавшей тех и других.

2 марта в Москве состоялась встреча чекистов и представителей высшего партийного руководства. Чекисты явились с докладом «о спецах-контрреволюционерах Шахтинского района (по углю)». От И. В. Сталина и В. М. Молотова они получили санкцию на дальнейшие действия. 10 марта 1928 г. в газете «Правда» появилось сообщение прокурора Верховного Cуда СССР П. А. Красикова о раскрытии органами ОГПУ в Шахтинско-Донецком округе контрреволюционного экономического заговора, имевшего целью «дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района». Из сообщения следовало, что «тщательный анализ многочисленных дезорганизующих промышленность явлений (пожары, взрывы, порча машин, завалы шахт) привел к обнаружению контрреволюционных преступников», входивших в «разветвленную заговорщицкую организацию». Сообщение заканчивалось уведомлением о передаче дела в Верховный Суд СССР по окончании следствия. Судебный процесс именовался «Шахтинским» – по названию города Шахты, где местные, а затем прибывшие им в подкрепление ростовские чекисты и «обнаружили» первые «вредительские организации» технической интеллигенции.

Приказом ОГПУ № 70/25 от 11 апреля 1927 г. предусматривалось производство местными органами ОГПУ расследований всех случаев пожаров, аварий и прочее на фабриках, заводах и других хозяйственных предприятиях.

Первые девять человек были арестованы еще летом–осенью 1927 г. В заключении оказались заведующий шахтой Н. А. Гавришенко, техники Ф. Т. Васильев, К. Е. Колодубо и другие. В ноябре аресты продолжались. Наконец, в январе-феврале 1928 г. в заключении оказались последние фигуранты дела из ДГРУ – главный инженер рудоуправления Н. Е. Колганов и главный механик C. E. Чернокнижников. По версии следствия, все они входили в «группу вредителей», состоявшую из бывших реакционеров, их родственников. Руководителями группы назывались Н. Колганов и В. Самойлов. Аресты происходили и в других рудоуправлениях «Донугля», а в марте 1928 г. они приняли массовый характер и в самом тресте. В конце февраля – марте «дело» принимает завершенный характер, выходит за пределы региона, приобретая политическое значение и получая судебную перспективу, вылившуюся в один из крупнейших открытых судебных процессов послереволюционного периода над группой инженерно-технических работников и управленцев, трудившихся в угольной промышленности юга России и Украины.

Ключевую роль сыграли «показания» зав. шахтой Н. А. Гавришенко и техника А. Б. Башкина, которые в результате массированных допросов находились уже в пограничном состоянии. Гавришенко предпринимал попытку суицида в тюрьме. Башкин еще до своего ареста находился несколько лет под наблюдением врача-психиатра, а после интенсивных допросов (с 21 января по 23 марта он допрашивался 48 раз) был отправлен в клинику на лечение, после чего допросы возобновились. «Ценность» Башкина для следствия состояла в том, что он имел переписку с братом-эмигрантом, проживавшим в Германии, и периодически получал от него небольшие посылки с одеждой и предметами «ширпотреба». В итоге Башкин дал «показания» о том, что через него осуществлялась «связь с заграницей». Первоначально собранная ростовскими чекистами «доказательная база» не встретила поддержки ни у В. Р. Менжинского (пред. ОГПУ) и А. И. Рыкова (пред. СНК СССР). Затем число скептиков пополнил В. В. Куйбышев (пред. ВСНХ СССР), считавший, что следствие надо осторожно продолжать, не заявлять о «раскрытии вредительской организации» и готовить открытый процесс.

Синдром того, что «Шахтинское дело» имело своим спусковым механизмом показания двух очевидно нездоровых людей, продолжал проявлять себя в руководящих кругах страны. В частности, становятся понятными фразы из обмена записками 29 марта 1928 г. между К. Е. Ворошиловым и М. П. Томским, вернувшимся после двухнедельной поездки по Донбассу. Ворошилов: «Миша, скажи откровенно, не вляпаемся мы при открытом суде в шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ? ». Томский: «По шахтинскому и вообще по угольному делу такой опасности нет, ибо картина ясная. Главные персонажи в сознании» (подчеркнуто в тексте М. Томским – В. А.. )

После того как удалось убедить Сталина в наличии контрреволюционной организации, следствие распространилось на украинскую территорию Донецкого бассейна, где арестами и дознанием в Харькове (в правлении треста «Донуголь») занимались украинские чекисты. На завершающей стадии аресты «московского Центра» производились уже чекистами из центрального аппарата ЭКУ ОГПУ. Отстаивая версию заговора, чекисты представили аварии, случающиеся на шахтах треста «Донуголь», как результат деятельности нелегальной контрреволюционной вредительской организации, состоящей из старых (дореволюционных) технических специалистов. После этого наступил черед их массовых арестов.

Шахтинское дело фактически было сфабриковано Северо-Кавказским ПП ОГПУ. Инициатива в подготовке дела приписывается полпреду ОГПУ по Северному Кавказу Е. Г. Евдокимову. С помощью разных способов давления на подследственных чекисты добивались от арестованных «чистосердечных признаний». Имели место «применение физического воздействия (лишение сна до трех суток и более), использование «метода» беспрерывно повторяющегося чтения обвиняемому его будущих показаний на суде о якобы совершенных им «преступлениях», запугивание и угрозы репрессий в отношении семьи. Это приводило арестованных в состояние крайнего физического и нервного истощения, и они стали давать признательные показания. Следователи добились от некоторых специалистов признания в существовании контрреволюционных вредительских групп в Донецко-Грушевском, Несветаевском, Власовском, Щербиновском и Горловском рудоуправлениях, в правлении треста «Донуголь» и ВСНХ СССР.

Харьковские чекисты с 3 по 10 марта 1928 г. взяли под стражу 19 работников центрального аппарата треста «Донуголь», из числа которых по преимуществу и был «сконструирован» «харьковский Центр». До 15 апреля 1928 г. в тюрьме оказалось еще 20 чел. (на базе этих арестов создавались «московский Центр» и своего рода «периферия» заговора). Три волны арестов специалистов дали в совокупности 53 подсудимых для процесса в Колонном зале Дома союзов, хотя арестная кампания только в аппарате и рудоуправлениях треста «Донуголь» затронула 160 чел. из почти 200 «старых инженеров». Аресты, проводившиеся ростовскими, украинскими и московскими чекистами привели в итоге на скамью подсудимых крайне пеструю группу «вредителей».

Из 53 подсудимых к началу процесса полностью виновными в предъявленных им обвинениях признали себя 20 чел., 10 чел. вину признали «частично» и 23 чел. отрицали выдвинутые против них обвинения. Такого рода позиционного размежевания среди подсудимых не было ни до, ни после Шахтинского процесса.

Анонсированный более чем за два месяца грандиозный публичный судебно-политический процесс по делу «Об экономической контрреволюции в Донбассе», более известный как Шахтинский, открылся в московском Доме Союзов 18 мая 1928 г. в Специальном присутствии Верховного Суда СССР. На скамье подсудимых оказалось 53 человека, в том числе трое немецких подданных. Государственный обвинитель по делу Н. В. Крыленко в приложении к обвинительному заключению выразил уверенность в абсолютной доказанности основного тезиса процесса – о классовом характере всего шахтинского дела. Цели «вредительской контрреволюционной организации, действовавшей с 1920 по 1928 г. », Крыленко определил следующим образом: 1 – стремление сохранить недра и рудники для старых хозяев к моменту их возвращения; 2 – помеха советским органам и советскому правительству соответственно использовать эти недра в текущей работе; 3 – подготовка этих недр в области их технического оборудования к моменту возвращения бывших хозяев за счет советской власти и 4 – использование своего положения и полномочий для нанесения максимального вреда советской власти в момент открытой вооруженной интервенции.

6 июля 1928 г. был объявлен приговор. Работники ДГРУ обвинялись в исполнении директив контрреволюционной вредительской организации, направленных на разрушение и срыв производства на местах.

Признавший себя виновным Н. Е. Калганов обвинялся в том, что «скрывал и задерживал разработку ряда ценных пластов и участков (шахты «Пролетарская Диктатура», им. Воровского др. ); пускал в ход нерентабельные шахты, вкладывал в это дело значительные денежные средства и отвлекал их от более целесообразного использования; допускал сознательную порчу машин и отдельных механизмов».

Признавший себя виновным С. Е. Чернокнижников обвинялся в совершении ряда «вредительских актов в отношении различных механизмов, турбины электростанции ДГРУ».

Признавший себя виновным С. А. Бабенко обвинялся в осуществлении ряда «вредительских актов (затопление шахты «Ново-Азов» и ряд других действий)».

Не признавший себя виновным А. К. Колодуб обвинялся в выполнении ряда «вредительских актов».

Не признавший себя виновным В. И. Беленко обвинялся в совершении «отдельных мелких вредительских действий (крепление рудничного двора, искривление уступов, срывавшее работу скреперов и прочее».

В следственном деле управляющего одной из шахт Н. А. Гавришенко (671 лист; арестован в июне 1927 г., покончил с собой 30 января 1928 г., выбросившись во время допроса из окна здания ОГПУ в Ростове-на-Дону) сохранились заявления от ряда рабочих о невыплате им причитающихся премий. Обвинительные заключения предъявили и другим работникам ДГРУ.

В состав суда, помимо профессиональных юристов (А. Я. Вышинский, В. П. Антонов-Саратовский и М. И. Васильев-Южин), были включены рабочий Н. Курченко из Горловки (крепильщик, член партии, профсоюзный активист) и С. А. Киселев от рабочих Москвы. Среди тщательно отобранных свидетелей, выступавших в судебных слушаниях, преобладающей была доля рабочих.

Еще до суда подметил, что из общего числа подсудимых по формальным основаниям выделялась группа из десяти человек, обвиняемых по «расстрельным статьям». Государственный обвинитель Крыленко требовал больше «голов», но решением суда к смертной казни суд приговорил 11 чел. 8 июля Президиум ЦИК СССР в отношении шестерых осужденных эту меру заменил 10 годами лишения свободы. Согласно сообщению газеты «Правда», 9 июля пятеро осужденных были расстреляны.

Из документов Политбюро следует, что вопрос «о головах» был предметом обсуждения на расширенном заседании Политбюро с участием членов ЦК и ЦКК ВКП(б). 3 июля 1928 г.

Историки опираются на свидетельство Н. И. Бухарина, который 11 июля в ходе встречи с опальным Л. Б. Каменевым обмолвился о поразившем всех поведении Сталина на этом заседании: «Он предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против)…». Между тем официальная информация в печати о том, что 9 июля 1928 г. «приговор в отношении осужденных к расстрелу Горлецкого, Кржижановского, Юсевича, Будного и Бояринова приведен в исполнение», оказалась не вполне достоверной.

В ходе исследования другого крупного «вредительского» процесса над так называемой Промпартией (1930 г. ) удалось выяснить, что Н. К. Кржижановский и Н. А. Бояринов смертной казни избежали. Осенью 1931 г. Президиум ВСНХ СССР направил в Комиссию по частной амнистии при ЦИК СССР ходатайство «об освобождении или изменении меры социальной защиты в отношении 21 осужденного Верхсудом специалиста». Экономическое управление ОГПУ поддержало это предложение, сочтя «возможным применить к последним амнистию, с использованием их по специальности в промышленности».

В приложенном списке специалистов под № 3 значился Николай Константинович Кржижановский с пометкой: для его использования на Урале, в Соликамске, калийном объединении, а под № 10 – Николай Антонович Бояринов для его использования в тресте «Средазуголь». Следует констатировать, что это, вероятно, единственный в истории советских судебных политических процессов случай, когда объявленный в печати исполненным смертный приговор в отношении двух «смертников» не состоялся.

Четверых подсудимых оправдали. Бывших работников ДГРУ, не являвшихся основными фигурантами дела, приговорили к срокам от трех до восьми лет с частичной конфискацией имущества (суд счел доказанным, что вредительские действия проводились на возмездной основе).

Приведем сведения о настроениях рабочих-горняков в Луганском округе Донбасса накануне и по итогам Шахтинского процесса (из годовой сводки окротдела ГПУ за 1928 г. ):

«Аресты среди технического персонала всколыхнули рабочих; особенно это понятно в условиях горной промышленности, где между рабочими и техническим персоналом на почве разительной разницы в условиях быта существует легко прощупываемый антагонизм. Условия быта горняка при наличии скверных жилищных условий, тяжелых форм работы, неполадок в производстве – создают вполне естественную некоторую озлобленность рабочего, вылившуюся … при раскрытии “Шахтинского дела” в резко выраженную неприязнь и злобу по отношению к техническому персоналу. “Давно пора взяться за техников и инженеров. За последнее время они так обнаглели, что рабочим жить нельзя”, – такое мнение являлось преобладающим среди большинства рабочих и высказывалось на всех происходящих рабочих собраниях. Твердо укрепилось мнение, что весь технический персонал настроен контрреволюционно (выделено в источнике – В. А.. ). Настроения эти имели место среди рабочих в течение продолжительного времени, причем угрожали перейти в открытую форму спецеедства. […] Как следствие отмеченных настроений, рабочие ожидали сурового приговора со стороны суда по отношению Шахтинских вредителей. Решение суда не удовлетворило рабочих, которые считали, что Советская власть слишком мягко отнеслась к вредителям. Большинство мнений сводилось к тому, что 2/3 вредителей надо расстрелять и тогда это явилось бы хорошим уроком для всех остальных».

С периода следствия и послепроцессной пропаганды, «шахтинская» кампания продолжалась с марта и до конца 1928 г. и не сводилась лишь только к судебному процессу, обозначив целый спектр насущных задач: ускорение подготовки «новых кадров красных специалистов»; усиление выдвижения рабочих на административные должности; более широкое вовлечение масс в работу производственных совещаний, контрольных комиссий; устранение недостатков в работе на производстве так называемых треугольников (руководителей хозяйственных, профсоюзных и парторганизаций). Осознание советской властью того, что гонения на специалистов в условиях нехватки квалифицированных кадров только усугубляют трудности на производстве, привело к ограничению в середине 1931 г. прав карательных органов по отношению к специалистам. «Спецеедство» осудили как вредное и позорное явление. Специалисты возвращались на прежние места под присмотром органов ОГПУ, а потом объявили и о «прощении» ряда лиц, связанных с «вредителями», ввиду их готовности работать на благо социализма. Полученная передышка была использована для создания системы подготовки новых инженерно-технических кадров.

Шахтинское дело» не сводилось только к «искоренению вредительства», а являлось лишь своего рода ярким, публичным действием в ряду «хозяйственно-политических» кампаний 1928 г. Оно сыграло свою дестабилизирующую роль разрушения в ходе борьбы против «вредительства» тонкой ткани социально-трудовых отношений. Распространение «спецеедства», падение трудовой дисциплины негативно сказались на производственных показателях. Судя по опубликованным материалам дела, сомнения в доброкачественности следствия возникали уже в момент проведения этого процесса. В декабре 2000 г. Генеральная прокуратура РФ реабилитировала всех проходивших по Шахтинскому делу ввиду отсутствия «достаточных доказательств» по предъявленным обвинениям.

В 1928 г. чекистские органы сфабриковали дела о контрреволюционной вредительской деятельности на Екатерининской железной дороге, в тресте «Югсталь», “Химуголь», «Южно-рудного треста», на строительстве Днепровской гидроэлектростанции

с 25 ноября по 7 декабря 1930 г. в Москве прошел процесс «Промышленной партии» («Промпартии»). Судили 8 человек, среди которых главным обвиняемым был директор Московского технологического института Л. Рамзин. Процесс “Промпартии” имел продолжение в Украине, где чекисты сфабриковали дело «Украинского инженерного центра», который якобы имел связи с контрреволюционными организациями в наиболее важных отраслях промышленности республики. Такие организации «вскрыли» на сотнях заводов, шахт, электростанций, институтов.

Наибольшая из них - «Офицерская боевой диверсионно-вредительская и шпионская организация в Донбассе («Промпартия»)». В обвинительном заключении по этому делу, подписанном Балицким, говорилось: «Особое значение этой контрреволюционной организации, на которую после начала интервенции были возложены задачи широкого развития диверсий с целью парализации промышленности Донбасса, определяется непосредственным руководством нею Рамзиным – директором Московского технологического института, который лично давал указания о работе в разные периоды существования организации. Организация насчитывала в ее рядах установленных 120 членов, сферой своей активной деятельности имела основные районы Донбасса. Пропагандируя цель насильственного свержения советской власти и восстановления.

Чекисты связали дело «Промпартии» с массовыми арестами бывших белогвардейских генералов и офицеров, которые осуществлялись в 1929-1930 гг. Большинство из них служило военными специалистами в Красной Армии. Их представили «военной ветвью Промпартии». Параллельно фантазия следователей из ГПУ УССР создала дело «Весна», по которому разоблачалась «контрреволюционная организация», охватывавшая практически все военные гарнизоны Украины. Она якобы готовила вооруженное восстание против советской власти, в котором должен был принять участие весь состав Украинского военного округа (УВО). Арестованные руководители штаба УВО дали показания на начальника штаба РККА Б. Шапошникова, которому пришлось доказывать свою невиновность на очных ставках в присутствии Сталина, В. Молотова, Г. Оджоникидзе. По делу «Весна» в частях УВО 23-24 июня 1931 г. было осуждено к расстрелу и разным срокам заключения 328 командиров и служащих. Почти столько же бывших офицеров в РККА поставило на учет ГПУ и большинство из них уволили из армии (преимущественно командиров рот, батальонов, батарей). В другие военные округа СССР перевели 70% уцелевших командиров дивизий и начальников штабов, 80% командиров стрелковых и артиллерийских полков и их помощников. В управлениях и частях УВО осталось по 4-5 человек – бывших офицеров, имевших опыт и способных возглавить воинские соединения в случае войны. Боеспособность УВО была серьезно подорвана.

В первой половине 30-х гг. ГПУ УССР продолжало активный поиск вредителей в промышленности республики. В 1931 г. сфабриковали дела «Контрреволюционной вредительской организации на бывших донецких железных дорогах», «Контрреволюционной организации в коксобензольной промышленности СССР», «Контрреволюционной вредительской организации в Южном машиностроительном тресте (ЮМТ)». В середине 1931 г. половину всех инженерно-технических работников Донбасса привлекли к судебной ответственности, и они получили разные сроки наказания.

Угрозу сталинской политике показали и события, связанные с XVII съездом ВКП(б) 26 января — 10 февраля 1934 г., подавляющее большинство делегатов которого было потом уничтожено. Это можно объяснить тем, что при выборах ЦК против Сталина голосовали десятки делегатов (и это была только часть недовольных, решившаяся на такой шаг). 1 декабря 1934 г. был убит первый секретарь Ленинградского обкома партии С. Киров. Это убийство было использовано Сталиным как повод для постепенного развертывания террора против партийных кадров. Уничтожая сотни тысяч людей, преданных идее коммунизма, Сталин мог преследовать цели устранения элиты, саботирующей его курс и представлявшей потенциальную опасность, или (и) разгрома реально складывающегося заговора с целью устранения вождя и изменения курса(обе возможности обсуждаются современной историографией).

В 1934 г. столица УССР была перенесена их Харькова в Киев. В 1937 г. вслед за общесоюзной «сталинской» конституцией СССР была принята конституция УССР, которая «гарантировала» демократические нормы и свободы. Записанные в конституции свободы остались на бумаге. В 1937 г. было провозглашено, что «в основном» в СССР «построен социализм»

Великий террор 1937-1938 гг.

Решающую роль в подготовке всесоюзного террора играли события в Москве. Здесь террор приобретал новое качество, которое распространялось и на Украину. 19 августа 1936 г. Г. Зиновьев, Л. Каменев и др. бывшие лидеры левой оппозиции были осуждены на публичном судебном процессе и расстреляны.

В сентябре НКВД возглавил Н. Ежов. В январе 1937 г. на публичном процессе были приговорены к смерти видные большевики Ю. Пятаков, Л. Серебряков, Н. Муралов и др. Накануне пленума ЦК покончил с собой авторитетный член Политбюро Г. Орджоникидзе. Вся страна, в том числе и жители востока и юга УССР, обсуждали сенсационные новости, приходящие из Москвы. И большинство этих людей не подозревало, что скоро волна массового террора докатится до каждого уголка СССР, в том числе и до них.

На состоявшемся сразу после гибели Орджоникидзе пленуме ЦК ВКП(б) Сталин, опираясь на результаты двух первых процессов над бывшими лидерами ВКП(б), подвел идеологическую основу под террористический удар, который обрушится на партию несколькими месяцами позднее. Процессы доказывали — вредителем или пособником вредителей может быть объявлен любой член элиты. И с этими «зазнавшимися царьками», бюрократами, необходимо бороться. Особенно резко Сталин выступал против образования кланов в структуре ВКП(б).

Одним из важнейших итогов пленума стало согласие ЦК на арест Бухарина и Рыкова, обвиненных в связях с заговором Каменева и Зиновьева. Тем самым была открыта «зеленая улица» машине террора. В ночь на 12 июня 1937 г. после однодневного закрытого суда была расстреляна группа военачальников во главе Тухачевским. Чистка армии волнами продолжалась до 1938 г., полностью обезопасив сталинскую группировку от угрозы военного переворота. Погибли тысячи командиров, имевших опыт гражданской войны.

1936–1939 гг. стали апогеем сталинских чисток среди советских дипломатов. Было физически уничтожено, сослано в лагеря или освобождено от должностей 34% сотрудников дипломатического ведомства СССР. Но если учесть потери во всей руководящей номенклатуре НКИД, этот процент возрастает до 62 %. Среди 157 лиц, занимавших руководящие посты в советском дипломатическом ведомстве в 1940–1946 гг., 85% начали свою карьеру после 1936 г. Как следствие, в основном это были сотрудники, не имевшие опыта работы.

В рассматриваемый период сменилось шесть начальников внешней разведки НКВД. С 1 октября 1936 г. по 1 сентября 1938 г. «в отделении, руководившем работой резидентур в Германии, были арестованы последовательно четыре начальника, два заместителя, семь помощников». В 1938 г. из 5-го (Иностранного) отдела четыре месяца подряд советскому руководству не поступало никакой разведывательной информации.

Летом 1937 г. кровавая чистка партийных, государственных, научно-культурных кадров охватила каждую область СССР. Н. Хрущев, возглавивший КП(б)У в 1938 г., впоследствии вспоминал: «По Украине будто Мамай прошел... На Украине была уничтожена тогда вся верхушка руководящих работников в несколько этажей. Несколько раз сменялись кадры и вновь подвергались арестам и уничтожению. Украинская интеллигенция, особенно писатели, композиторы, артисты и врачи, тоже были под наблюдением, подвергались арестам и расправе». Уже с трудом находили, кого назначить на должность.

Тем временем был дан старт большому террору.

На основании информации о количестве «антисоветских элементов», поступившей с мест в Москву, регионам «доводились» лимиты по каждой из двух категорий. Всего было предписано арестовать 259 450 человек, из них 72 950 расстрелять. Затем эти лимиты увеличивались. К концу 1938 г. по этой операции было арестовано около 400 тыс. человек. При таких темпах работы тройки не вникали в суть дела и выносили решения из личных предпочтений и социальных признаков. Решения о «массовых операциях» доказывают, что уничтожение тысяч людей, на деле непричастных к оппозиционной деятельности, не было вызвано инициативой и злоупотреблениями НКВД. О. В. Хлевнюк считает: «утверждения о высокой степени автономности и бесконтрольности местной репрессивной инициативы кажутся преувеличенным». Это подтверждают и «материалы руководящих инстанций, в том числе «особые протоколы» заседаний Политбюро, в которых фиксировались решения о проведении репрессивных акций. «Чистка» 1937-1938 гг. была целенаправленной операцией, спланированной в масштабах государства. Она проводилась под контролем и по инициативе высшего руководства СССР... Даже короткое перечисление далеко не всех акций, составлявших то, что известно как «большой террор», дает основания для вывода о сугубой централизации массовых репрессий.

1937 г., 25 июля. Подписана директива НКВД № 00439, требовавшая немедленного ареста немцев, которые не были гражданами СССР. Проведена крупномасштабная операция, в ходе которой в Донецкой области были арестованы 4265 немцев, из которых расстреляны 3608.

1937 г., 30 июля. В НКВД издан приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В приказе установлен «лимит» (количество подлежащих расправе): в Донецкой области надлежало расстрелять 1000 человек и приговорить к 10 годам лагерей 3000 человек.

1937 г., 19 сентября – 19 февраля 1938 г. Проведение НКВД «польской операции», в области осуждено 3777 поляков, из которых 3029 расстреляны.

1937 г., 11 декабря. НКВД издает директиву № 50215, в соответствии с которой в Донецкой области осуждены 3628 греков, из которых расстреляны 3470.

26 апреля 1938 г., Сталинская тройка утвердила за один день 573 смертных приговора и 22 тюремных.

Н. И. Ежов, направляя террор в масштабах государства, очень быстро набрал политический вес, внушавший страх другим деятелям высшего уровня. В ходе Большого террора территориальные органы НКВД становятся полными хозяевами региона, а партийные комитеты теряют прежнюю лидирующую роль и вынуждены подчиняться.

В 1936-1938 гг. на Украине было осуждено по политическим обвинениям 197 617 человек. Были уничтожены почти все члены ЦК КП(б)У (в живых остались двое из 102). Выступая на XIV съезде КП(б)У 13 июня 1938 г., первый секретарь Н. Хрущев говорил: «Коммунистическая партия (большевиков) Украины и украинский народ добились огромных успехов на всех фронтах социалистического строительства, невзирая на то, что на очень многих участках сидели враги народа — троцкистско-бухаринские и буржуазно-националистические агенты фашизма, которые делали все, чтобы сорвать строительство социализма и вернуть украинский народ в кабалу капиталистам и помещикам... Большевики Украины мобилизовали все силы, чтобы выполнить решения февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и указания товарища Сталина о повышении бдительности, о разгроме и выкорчевывании врагов народа, о подъеме партийно-политической работы и выдвижении новых кадров, преданных партии Ленина-Сталина... Уничтожая врагов народа, мы нанесли удар польской, немецкой, японской и другим разведкам, равный выигрышу большой войны».

Репрессивными органами в 1937 г. – первой половине 1938 г. в Донецкой области (до выделения Луганской обл. ) было арестовано 25303 чел. Среди арестованных 6233 были работниками сельского хозяйства, 4862 – работниками угольной промышленности, 6045 – металлургической и других отраслей промышленности. Железнодорожников было 2629 чел.

Было расстреляно из числа арестованных в сельском хозяйстве 76, 15%, в угольной промышленности 65, 87%. железнодорожников – 46, 7%.

Таким образом, в стремлении ликвидации потенциально «пятой колоны» в случае войны, советское политическое руководство перешло свой Рубикон, что стало темным пятном во всей истории СССР.

Крах политики украинизации. На рубеже 1920–1930-х годов в УССР продолжался курс коренизации. В Украине функционировал 21 национальный район: 9 российских, 2 из которых в Донбассе, 7 немецких, 3 болгарских, 1 польский, 1 еврейский. Соответствующими национальными языками функционировали сотни школ и факультетов в различных учебных заведениях, библиотек, изб-читален, десятки клубов. Украинские школы функционировали не только в УССР, но и в РСФСР. В 1928/1929 учебном году, к примеру, в Центрально-Черноземной области РСФСР было украинизировано 807 школ из 1195, подлежащих украинизации. При Воронежском агропединституте было открыто отделение украинского языка и литературы, а в 1931/1932 г. – историко-экономическое отделение. В октябре 1932 г. в Белгороде начал работать украинский пединститут. В конце 1932 г. на Северном Кавказе на украинском языке работало 1609 школ.

К 1930 г. на Украине насчитывалось украинских начальных школ 14 430 (русских всего 1504). Уже к 1925/1926 учебному году профшколы по языку обучения были на 51, 9% украинскими и на 27, 6% – русскими. Ситуация в высшей школе: по состоянию на 1927 г. среди институтов было 14 украинских, 2 российских и 23 – двуязычных. Активно велась работа по кодификации литературных норм в области лексики и орфографии. Западная диалектная база была признана равноправной составляющей при создании языкового стандарта. Много галицийских слов и выражений было включено и в Академический словарь – некоторые с пояснением их регионального употребления, некоторые – без пояснения. Галицийские слова и выражения были признаны нормальной составляющей литературного языка.

Следствие: для УССР был характерен процесс углубления раскола среди населения Юга и Востока Украины в зависимости от культурно-национальных признаков. Этот конфликт был связан как с увеличением украинского влияния в городе и с увеличением численности украинского рабочего класса, интеллигенции, студенчества, так и с политикой создания национальных автономий, Советов и районов на территории УССР. Компания коренизации поражала своим формализмом и неподготовленностью, непродуманностью форм и темпов.

Однако ввиду осложнения международной ситуации и опасений по поводу появления в СССР «пятой колонны» руководство страны начало репрессии против национальной интеллигенции и небольшевистских партий. В конце 20-х – начале 30-х гг. советские лидеры решили скомпрометировать украинское национальное движение. Был организован судебный процесс «Спілки визволення України» (СВУ). Судили 45 человек, из которых – 2 академика, 15 профессоров, 1 директор школы, 2 студента, 2 священника, 3 писателя, 5 редакторов газет, 2 юриста, 2 кооператора, 1 библиотекарь. 31 человек в прошлом входили в состав различных украинских политических партий, один был премьер-министром, двое – министрами правительства УНР, шестеро – членами Центральной Рады. В ходе судебного процесса 1930 г. над «членами» СВУ было репрессировано 474 человек. К расстрелу были осуждены 15, приговорено к различным срокам заключения - 192, высланы за пределы УССР 87, условно осуждены — 3, освобождены от наказания - 124 чел.

Итог процесса СВУ вызвал положительный отклик у носителей русской культуры в УССР. Часть одесской профессуры поддержала гонения на «украинцев», заявляя, что до 1930 г.: «власть слишком заигрывала с украинцами». Профессора: А. Кипин, М. Ржепишевский, Д. Добросердов рассматривали дело СВУ, как долгожданный конец «компании украинизации».

Была проведена кампания по разоблачению концепции историка Грушевского и его журнала «Украина». Пленум ЦК и ЦКК КП(б)У 18–22 ноября 1932 г. отнес историка к числу «контрреволюционеров-националистов». Был взят курс на свертывание украинизации, что было следствием установления «сталинского тотального контроля за всеми областями жизни во всей стране».

14 декабря 1932 г. ЦК ВКП (б) и СНК СССР приняли резолюцию об остановке украинизации на Кубани. На следующий день появилось такое же решение по Центральному Черноземью, Казахстану, Поволжью, Дальнему Востоку. Средства массовой информации переводились повсюду с украинского на русский язык, а с 1 сентября 1933 г. детей украинцев за пределами УССР перевели в русские школы.

В 1933 г. после февральского пленума ЦК КП(б)У начинает разворачиваться «широкая кампания против националистических элементов, проникших в партийные и государственные органы, научные и культурные учреждения вследствие недостатков украинизации». Формально украинизация продолжалась и даже слышались призывы к ее углублению. В одной из резолюций XII съезда ВКП(б) в январе 1934 г. рекомендуется провести «самое быстрое развитие национально-культурного строительства и большевистской украинизации», и даже в мае 1937 г. XII съезд КП(б)У осуждал «недостаточную украинизацию партийных, советских и особенно профсоюзных и комсомольских организаций».

Развернулась ожесточенная борьба с украинским национализмом, которую возглавил секретарь ЦК ВКП(б) П. Постышев. Обвинения выдвигались против члена Политбюро ЦК КП(б)У, наркома просвещения Н. Скрыпника, отвечавшего за осуществление национальной политики в Украине, сотрудников наркомата, учителей, писателей. Из наркомата просвещения «вычистили» 200 сотрудников, в областных управлениях просвещения заменили всех руководителей, а в районных – 90%. 4000 учителей уволили со школ, как «классово враждебных элементов». Аресты проводились среди творческой интеллигенции. Самоубийство совершили в 1933 г. Н. Г. Хвылевой, М. О. Скрипник.

Для многих активистов украинизации-коммунистов это закончилось арестом после чистки партии, проведенной в 1933-1934 гг. Результатом чистки стало исключение 27, 5 тыс. ее членов (23%), в том числе 2 тыс. 750 ответственных сотрудников.

Украинизация стала основой, на которой формировался тезис о " национальном уклоне". В решениях XII съезда КП (б)У говорится: «Перед партией стоит задача доработать контрреволюционные националистические элементы, до конца разоблачить националистическую предвзятость Скрипника, развернуть дальнейшую большевистскую украинизацию и работать над воспитанием партийных масс, а также широкого круга рабочих и колхозников Украины в духе пролетарского интернационализма».

КП(б)У, местным партийным и советским органам соответствующих регионов была направлена телеграмма, подписанная Сталиным и Молотовым, в которой категорически отрицалась украинизация. В телеграмме, в частности, говорилось, что буржуазно-националистические элементы, будучи изгнанными из Украины в качестве вредных элементов, проникают в украинские районы и ведут там разлагающую работу. Местные власти этих районов категорически обязались немедленно прекратить дальнейшую украинизацию в районах, перевести все украинские газеты, книги и публикации на русский язык и к осени 1933 г. подготовить переход школ к преподаванию на русском языке. После получения этой телеграммы все школы были переведены в основном на русский язык обучения. Русский язык стал обязательным для обучения во всех сельских школах. Это означало окончание украинизации.

По решению Оргбюро ЦК ВКП(б) от 1 декабря 1937 г. был ликвидирован ряд национально-территориальных единиц, было признано вредным существование особых национальных школ и предложено реорганизовать их «в советские школы обычного типа».

20 апреля 1938 г. СССР принял постановление об обязательном преподавании русского языка во всех не русских школах. Украинский алфавит, грамматика и словарь были заменены на лексику, близкую русскому язык. Использование русского языка значительно расширилось. Преподавание русского языка началось со второго класса. В городах все больше школ превращались из двуязычных в русскоязычные. Русский язык становился все более распространенным в высших и средних специальных школах. В республике росло количество публикаций на русском языке: книг, газет, журналов. Они не только ввозились в больших количествах из центральных регионов РСФСР, но и издавались непосредственно в республике.

Сократилось количество украинских периодических изданий. Если в 1931 г. на украинском языке публиковали материалы 90% газет и 85% журналов, то к 1940 г. их доля снизилась соответственно до 70% и 45%. В конце 30-х годов почти в каждом регионе была наряду с украинской и русская газета. Их количество за десятилетие выросло более чем в два раза и достигло 22, 2%. Если национал-коммунисты считали русских национальным меньшинством в УССР, то лидеры КП(б)У в 1934-1937 гг. русский народ сначала провозгласили второй титульной нацией, затем старшим братом для украинского и других народов.

Политика коренизации в УССР была свернута в 1938 г. В этом году было принято постановление Политбюро ЦК ВК(б) в " О реорганизации национальных округов и сельсоветов СССР в обычные районы и сельские советы". В том же 1938 г. ЦК ВКП(б) принял постановление " О реорганизации национальных школ в Украине", в котором создание учебных заведений нацменьшинств квалифицировали как " установку специальных национальных школ-очагов" буржуазно-националистического влияния на детей. С этой точки зрения школы и учебные заведения, в которых проводилось обучение на языках национальных меньшинств, были закрыты, а учащиеся переведены в украинские и русскоязычные школы. В конце 30-х в республике все еще преобладали украинские школы. Украинский язык звучал в ряде вузов и техникумов, в учебных заведениях, особенно гуманитарного профиля. Книжная продукция на украинском языке, хотя и сократилась с 1930 по 1939 год почти в два раза, составила 43%. 139 журналов из 251 издавались на украинском языке. Большинство театров УССР были украиноязычны.

Украинизация хотя и позволяла условно развернуть украинское общество к социалистическому развитию, создала пространство напряженности, связанной не только с небольшими группками гуманитарной интеллигенции, но и слоями населения, подвергшимися социокультурной модернизации. Если до начала украинизации украинский национализм можно охарактеризовать, как архаичный, крестьянский или связанный с галичанским мессианизмом, то украинизация открыла пути публичному национализму. Дальнейшая история Украины «развертывалась в условиях конкуренции между интернационально и национально настроенными силами, причем и те и другие пристально контролировались из Кремля.