Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья



То, чего у меня никогда не будет



То, чего у меня никогда не будет

Автор: homicidal_pudding

Рейтинг: PG-13

Пейринг: ГП/СС

Жанр: AU, Angst, Drama, POV, Romance

Аннотация: «И я обхватил его обеими руками и тесно-тесно прижал к себе, и спрятал лицо у него на груди, зная, что сквозь рубашку он чувствует тепло моего дыхания и мои слезы. Его ладони легли мне на плечи, кончики пальцев взобрались вверх по шее и зарылись в волосы. А я просто стоял, стиснув его в объятиях, крепко, до боли в мышцах, чтобы точно знать, что это не мираж, и не галлюцинация, и не призрак из прошлого. И я вдыхал его запах, жадно и как будто совсем не выдыхая – еще немного и взлечу. Или взорвусь»

Предупреждение: AU - немагическая! В смысле, вообще.

Каталог: AU

Предупреждения: слэш, AU

Статус: Закончен

 

Глава 1.

 

- Обнимешь меня?

И я обхватил его обеими руками и тесно-тесно прижал к себе, и спрятал лицо у него на груди, зная, что сквозь рубашку он чувствует тепло моего дыхания и мои слезы. Его ладони легли мне на плечи, кончики пальцев взобрались вверх по шее и зарылись в волосы. А я просто стоял, стиснув его в объятиях, крепко, до боли в мышцах, чтобы точно знать, что это не мираж, и не галлюцинация, и не призрак из прошлого. И я вдыхал его запах, жадно и как будто совсем не выдыхая – еще немного и взлечу. Или взорвусь.

 

Я просыпаюсь и смотрю на часы. 7: 35. Северус каждый день вставал в 7: 35, и сквозь сон я слышал шипение чайника на кухне и звук падающей воды в душе, и в утреннюю полудрему вплетался запах тостов или яичницы с беконом. Он всегда заходил в спальню, чтобы поцеловать меня перед уходом, а потом тихонько прикрывал за собой дверь.

 

Прошло почти два месяца. А я продолжаю каждый день просыпаться в 7: 35, в ужасно тихой квартире, в ужасно холодной постели.

 

Порой мне кажется отвратительным, мерзким и грязным – представлять его рядом, пытаться ощутить тепло его тела, почувствовать на себе его руки. Мне кажется, что я пачкаю его память. Но все же я не могу себе в этом отказать. Я делаю это только с открытыми глазами. Не так уж сложно – нужно всего лишь слегка опустить веки и расфокусировать взгляд, и вот я уже вижу его лицо, в нескольких сантиметрах от своего, и почти чувствую, как пряди его волос щекочут мои скулы. Стоит слегка приподняться на локтях – совсем чуть-чуть – и я смогу поцеловать его в кончик носа; нужно только протянуть руку, и можно будет провести подушечками пальцев по его щеке, и по губам, и по чуть шершавому подбородку. Можно обнять его и прижать к себе, и наслаждаться тяжестью и теплом его тела, и чуть вздрагивать каждый раз, когда он целует меня в шею.

 

Но стоит закрыть глаза, хотя бы на секунду, даже просто моргнуть – и картинка рассыпается. И я вижу его, бледного, холодного, неподвижного, а красная, густая, вязкая кровь стремительно расползается во все стороны, и мне кажется, что еще немного – и я в ней захлебнусь. И я прижимаю ладони к глазам, сильно, и жду, пока бледное лицо Северуса не рассыплется в цветную мозаику. Тогда я отнимаю руки, и больше не вижу его, перед глазами только какая-то труха, грязь, гниль – это я изнутри. Вовсе не обязательно быть Дорианом Греем, чтобы увидеть свою душу. Я вижу ее каждый день, старую, сухую и рассыпающуюся в пепел. С тех пор, как Северуса не стало, мне кажется, что и меня больше нет.

 

Я накрываюсь одеялом с головой и заворачиваюсь в него целиком, как в кокон. Внутри темно, и почти нечем дышать. И я чувствую, как дыхание сбивается, начинает клокотать в груди и кажется, будто голову сжимают в тисках. Я зажмуриваюсь изо всех сил и стараюсь дышать как можно ровнее, стараюсь держать себя в руках, но из горла вырывается сдавленный всхлип. Я скучаю по тебе. Слезы стекают по вискам и капают на подушку. Я скучаю по тебе. Мне хочется кричать, и я утыкаюсь в подушку лицом – нельзя, чтобы услышали соседи, нельзя потерять и эту квартиру. Я скучаю по тебе. Я скучаю. Я люблю тебя.

 

Через несколько минут я встаю, и, вытерев тыльной стороной ладони глаза, заправляю постель. Я нарочно оставляю подушку над покрывалом – чтобы наволочка успела высохнуть к вечеру. Так начинается мой день.

 

Глава 2.

 

Все прошло как всегда. Будильник – душ – завтрак – работа. Но когда я вернулся домой, Северуса еще не было, и это меня удивило. Его рабочий день заканчивался в семь – на три часа раньше моего – и почти всегда по вечерам он дожидался меня дома. Я обошел квартиру в поисках записки или хотя бы каких-то признаков его пребывания, но ничего не было. На кровати в спальне все также лежала груда моих мятых футболок. А он обязательно сложил бы их в шкаф и еще устроил мне нагоняй за беспорядок.

 

Я был жутко голодный, поэтому, прежде чем позвонить ему, порылся в холодильнике и бросил в микроволновку один из презираемых Северусом полуфабрикатов. В конце концов, какие были варианты, если никто меня не встретил с горячим ужином?

 

По дороге в спальню я набрал его номер, но никто не ответил. Я разозлился – если уж забыл предупредить меня о своих планах на вечер, то мог бы, по крайней мере, брать вовремя трубку. Я позвонил снова – с тем же результатом. Нет никакого смысла начинать волноваться. Я позвонил еще раз, и еще, и еще, ходил из стороны в сторону по коридору и слушал гудки. Несколько раз мне чудилось, будто в замке поворачивается ключ, но звука открываемой входной двери так и не последовало. Я начал по-настоящему нервничать, на кухне зазвенел таймер микроволновки и напугал меня чуть не до смерти.

 

Наконец, когда мне стало казаться, что я набираю его номер уже в тысячный раз, в трубке раздался долгожданный щелчок.

 

– Северус! – проорал я прежде, чем он успел что-нибудь сказать. – Где ты пропадаешь, я тут с…

 

– Мистер Поттер? Гарри? – перебил смутно знакомый женский голос.

 

– Что? Кто это?! Где Северус?

 

–Я Эйлин, мама Северуса. А мой сын… – она замолчала.

 

Я успел подумать: " Слава богу, он у матери. У матери и поэтому так задержался", – прежде чем понял, что она плачет.

 

– Северуса больше нет.

 

Мне сдавило горло.

 

– Что… что значит нет? Что с ним? – мне стало ужасно холодно, я дрожал, и ноги отказывались держать, поэтому я прислонился к стене и сполз по ней на пол.

 

– Его сбила машина. Пьяный водитель. Сегодня. Это случилось у самого выхода из " Мангуста" …

 

– " Лангуста", – машинально поправил я. Северус каждый день обедал в маленьком кафе через дорогу, в свои выходные я иногда приезжал, чтобы составить ему компанию. Кафе называлось " Лангуст". Эйлин не обратила внимания.

 

– Они почти сразу вызвали скорую. Но… – она задохнулась. – Северус умер по дороге в больницу.

 

Я ничего не сказал, не мог ничего сказать. У меня задрожали руки, и я чуть не выронил телефон. Эйлин заговорила снова.

 

– Гарри, у меня к вам одна просьба: не приходите. Вас не должно быть на похоронах. Я бы хотела сохранить доброе имя своего сына. Надеюсь, вы меня поймете. Всего доброго.

 

И она повесила трубку.

 

Я не слишком хорошо помню себя потом. Кажется, несколько минут я просто сидел, скорчившись, на полу коридора, с одной только мыслью в голове: неправда. Не может быть. Я ей не поверил. Это розыгрыш, шутка, очень злая шутка – но его мать с самого начала терпеть меня не могла. В темноте я нащупал телефон и снова набрал его номер. Ответили, что абонент недоступен.

 

Неправда, неправда, неправда.

 

Он просто задержался на работе, и скоро придет. Он на работе, нужно прямо сейчас ему туда позвонить и попросить поскорее быть дома, сказать, что я очень соскучился. Пальцы не слушались, и я никак не мог попасть по нужным клавишам. Северус, работа, позвонить. Чтобы хоть как-то успокоиться, я считал гудки, вдыхая на нечетные и выдыхая на четные. После двадцать второго гудка я повесил трубку.

 

Сейчас это кажется ужасно глупым, но тогда я решил, что поеду в издательство. Он же там, где ему еще быть? Ко входной двери я прилепил записку, что-то вроде: " Северус, как только придешь, позвони мне. Обязательно". И забыл взять с собой телефон. На улице я поймал первую попавшуюся машину, к счастью водитель согласился меня подбросить, хотя я, наверное, произвел на него впечатление полного психа.

 

Окна офиса на втором этаже не горели, но я все равно дернул на себя дверь, которая, конечно, оказалась заперта. Я принялся барабанить по стеклу. Через некоторое время навстречу мне вышел охранник.

 

– Ты что, парень, сдурел? Ночь-полночь, все закрыто давно.

 

– Мне нужен Северус! – закричал я и схватил его за руку. – Северус Снейп, выпускающий редактор. Второй этаж, офис номер 223. Он здесь, я знаю точно, что он здесь.

 

– Я тебе говорю, нет никого, твой Северус давно дома. Завра приходи.

 

– Нет, нет. Нет, он не дома, – я дергал охранника за рукав. – Он здесь, пожалуйста, я должен его увидеть. Пожалуйста!

 

Я был готов разрыдаться и, должно быть, выглядел очень жалко, потому что охранник посмотрел на меня как-то сочувственно.

 

–Погоди. Я проверю. 223 говоришь? – Я кивнул, и он скрылся за дверью. Я ждал целую вечность, кусая ногти. Видел, как окна кабинета Северуса загорелись и снова погасли, видел сквозь стеклянные двери, как охранник спускается по лестнице и качает головой.

 

– Нет там никого. Я тебе говорю, все разошлись, – он похлопал меня по плечу. – Ты не переживай, парень. Завтра приходи, будет на месте твой Северус.

 

Он еще что-то говорил, но я не слышал. Мне стало страшно и больно в груди, как никогда раньше не было. Я обернулся и посмотрел на вывеску " Лангуста" через дорогу.

 

Не может быть. Неправда. Неправда.

 

Она меня обманула. Нужно пойти и попросить ее сказать, где он. Так ведь нельзя, это слишком жестокая шутка. Я хорошо помнил, как добраться до ее дома – Северус жил там раньше, до меня – недалеко от магазина, в котором я работал. В такое позднее время машин почти не было, и я пошел пешком.

 

Следующее, что я помню – это боль. Я колотил в дверь кулаками, разбил их в кровь. И от соли слез жутко щипало все лицо. Но я продолжал стучать и орать: " Откройте, откройте! " - пока Эйлин не открыла.

 

Я схватил ее за плечи и встряхнул.

 

– Где он, скажи мне, где он? Это ведь не смешно, ни капли!

 

Она поморщилась, то ли от боли, то ли от отвращения.

 

– Войдите в дом, вы уже и так перебудили всех соседей.

 

И я вошел, и она закрыла за нами дверь. У самого входа, на обувном шкафу стоял серый портфель – тот самый, с которым Северус ходил на работу. Он был, почему-то, основательно помят, а левый нижний угол – запачкан чем-то бурым. Я схватил портфель и прижал к себе. Я закричал:

 

– Он у вас, я так и знал, я знал, что он у вас! Где он?! Северус? Северус!

 

Она удержала меня за руку.

 

– Его здесь нет. Я повторяю вам, …

 

– Нет?! Но вот же, вот это его! – я отнял от груди портфель и стал размахивать им у нее перед носом. А Эйлин стояла и молча смотрела на меня – так, что я вдруг понял, почему он помят, и что это бурое в левом нижнем углу. Пальцы сами собой разжались, и портфель упал на пол. Я рухнул вслед за ним и закричал, и кричал, кажется, целую вечность, а боль в груди все не утихала. Я ловил ртом воздух и не мог вдохнуть, и задыхался, кашлял и давился болью, и слезы стекали по щекам, и по губам, и по подбородку.

 

– Этого не может быть! Не может быть! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – я схватил Эйлин за подол. – Это ведь неправда, скажите, скажите, что это неправда!

 

Но она молчала.

 

 

Глава 3.

 

В первый раз я увидел его три с небольшим года назад. Мне тогда было восемнадцать, и я только начал работать в книжном на углу Грейнж роуд и Мэйхэм стрит. Мне там нравилось, днями напролет я с энтузиазмом бегал по магазину, не смущаясь даже того факта, что на груди приходилось носить значок " Привет, меня зовут ГАРРИ". В один из таких дней на пороге появился Северус.

 

Высокий и худой, в своем темно-сером костюме и с портфелем в руке он выглядел ужасно строго, как какой-нибудь университетский профессор. Только длинные, ниже плеч, черные волосы, собранные в хвост, не вязались с этим образом. Я подумал, что такой как он наверняка должен читать что-нибудь жутко умное и философское, вроде Ницше или, там, Достоевского, но, к моему удивлению он, не оглядываясь по сторонам, повернул в отдел современной литературы. " Может, заблудился? " - подумал я, и последовал за ним. Когда я вошел, он уже сосредоточенно выискивал что-то на полке.

 

– Добрый вечер, я могу вам чем-нибудь помочь?

 

Он посмотрел на меня как-то странно, будто с ним впервые заговорили в магазине, произнес негромко:

 

– Нет, благодарю, – и продолжил свои поиски.

 

– Мммм, ну, если что-то понадобится, обращайтесь.

 

Он снова повернул голову и посмотрел на меня через плечо, приподняв одну бровь, не то с насмешкой, не то с любопытством – я так и не понял. Глаза у него были ужасно темные, почти черные, я таких раньше не видел. Несколько секунд он молча меня разглядывал, а потом все также тихо сказал:

 

– Разумеется, спасибо.

 

Я почему-то вдруг смутился, и поспешил прочь из " Современной литературы". В зале меня поймала за руку Гермиона – девчонка из магазина – она работала там уже почти год и ее назначили моей наставницей.

 

– Я совсем забыла тебя предупредить, Гарри: к Снейпу можешь даже не подходить…

 

– К чему не подходить? – я не понял, Гермиона вечно тараторила.

 

– Ну, вот к тому, с кем ты сейчас разговаривал. Это постоянный покупатель, он, наверное, бывал здесь еще до того, как мы с тобой родились. Знает все получше нашего. Заходит раз в две недели, никогда ничего не спрашивает, покупает кучу книг и уходит. Перси говорит, что он, наверное, нас и ценит за то, что тут его все знают и не вертятся под ногами. Понятно?

 

– Угу, – пробурчал я. Гермиона хмыкнула и тут же куда-то сбежала. Я оглянулся и увидел Снейпа уже возле кассы со стопкой из четырех каких-то книг – издалека я не смог разглядеть названий. Он расплатился, сложил книги в портфель и вышел, я наблюдал за ним сквозь витрину, пока он не скрылся из виду.

 

После этого каждый раз, когда он появлялся в магазине, я благоразумно держался в стороне и старался " не вертеться под ногами". Гермиона не обманула – он приходил каждые две недели, по пятницам, около восьми вечера. Если то, что он бывал здесь уже много лет подряд, тоже было правдой, его дом должен был выглядеть так, будто он ограбил Британскую библиотеку. Мне было жутко любопытно, что за книги он покупает – неужели остались еще какие-то, которые он не успел прочитать? Задавать вопросы покупателям явно не входило в мои служебные обязанности, поэтому я пытался с безопасного расстояния рассмотреть, что он берет с полок. Однажды он обернулся и застал меня за этим занятием. Я ожидал выговора за то, что путаюсь под ногами, но он только смерил меня своим насмешливым взглядом из-под чуть приподнятых бровей. А я, естественно, покраснел как рак.

 

Вообще, каждый раз, когда он смотрел на меня, мне становилось ужасно неловко и казалось, что со мной что-то не так: очки съехали на бок или волосы торчат в стороны (в смысле, больше, чем обычно), или ботинки разного цвета, или свитер надет на изнанку. Но почему-то я все равно считал дни между его визитами и заботился о том, чтобы каждую вторую пятницу была моя смена. И всегда наблюдал сквозь витрину, как он поворачивает на Мэйхэм стрит.

 

В один из дней, месяца через три после того, как я начал работать, в магазине сломался кондиционер. От духоты у меня жутко разболелась голова, я пожаловался Гермионе, и она отправила меня проветриться на улицу. Я постоял у входа около пяти минут и совсем уже собрался возвращаться, как вдруг заметил невдалеке знакомую худощавую фигуру. Я подумал: " Странно, вроде сегодня не пятница".

 

– Здравствуйте, мистер Снейп! – сказал я, когда он поравнялся со мной. Он повернулся и окинул меня своим обычным насмешливо-равнодушным взглядом, и, может быть, мне показалось, но, по-моему, правый уголок его губ слегка приподнялся.

 

– Добрый вечер, Гарри, – было странно слышать, как он произносит мое имя.

 

Он прошел мимо и, как обычно, повернул направо на перекрестке. Я проводил его прямую спину глазами. Когда я возвращался в магазин, навстречу мне попался Перси, наш администратор. Он спросил:

 

– Поттер, что ты делаешь на улице? Сейчас 7: 50, а твой перерыв только в 8: 20. И почему, черт побери, на тебе нет значка с именем?

 

Я проверил – его и правда не было. И я улыбнулся Перси так, будто он не наорал, а пообещал мне премию. И пошел искать свой значок.

 

 

Глава 4.

 

Где-то я читал, что любимый человек жив, пока не услышишь стук комьев земли о крышку его гроба. Я не слышал. Я не был на похоронах, я никогда не видел его мертвым. Я даже понятия не имею, где его могила.

 

Может быть, поэтому проходили дни, недели, а я все ждал, что он вот-вот появится на пороге. Подойдет, обнимет меня, прошепчет на ухо что-нибудь ласковое, скажет, что скучал. Я до сих пор жду. А когда звонит телефон, надеюсь услышать в трубке его голос.

 

Я не помню, как тогда добрался до нашей квартиры. Всех впечатлений от той ночи – он, повсюду. Кругом его вещи, его запах. Я очнулся от забытья утром, в 7: 35, по привычке ловя утренние звуки в квартире. Но было абсолютно тихо. Я лежал на кровати, прямо на горе собственных футболок, оставленной сутки назад, надрывая себя мыслями о том, что он не отчитает меня за беспорядок. Не войдет на цыпочках, чтобы поцеловать меня на прощанье. Он не дочитает книгу, оставленную на прикроватной тумбочке, не наденет халат, висящий на спинке стула, не откроет скрипучую дверцу шкафа и не станет выговаривать мне вечером за то, что я давно обещал ее смазать. Слёз больше не было, и я просто давился сухими спазмами, кричал и, кажется, звал его.

 

В одиннадцать зазвонил телефон. Он так и остался с вечера лежать на полу в коридоре, и я понесся к нему сломя голову. Это оказался Перси, он орал и спрашивал, почему я не на работе. Я повесил трубку. Он звонил еще много раз, но я не отвечал.

 

Следующие три дня прошли в каком-то полудремотном состоянии. Я видел Северуса, везде, в каждом углу нашей квартиры, слышал, как он зовет меня, но никак не мог до него дотянуться. Несколько раз звонил домашний телефон, иногда я брал трубку, иногда там спрашивали Северуса. Потом я перестал отвечать и на него. Потом у меня уже не было сил.

 

Через три дня я услышал, как поворачивается ключ в замке – одна из миллиона галлюцинаций, я сам себе не верил. Потом раздались голоса – чужие, а потом кто-то вошел в спальню.

 

– Гарри, Гарри, – надо мной склонилось лицо. – О боже. Гарри, это Гермиона. Боже мой, – она всхлипнула. – Гарри, меня впустил мистер Рассел. Он сказал, ты не отвечаешь на звонки – ни по телефону, ни в дверь. Гарри, господи. – Она обняла меня, и щеки у нее были мокрые.

 

Кто-то другой, наверное, Рассел, хозяин квартиры, сказал:

 

– Я, пожалуй, вызову врача.

 

Все что я помню после – укол в руку и приятную слабость, разливающуюся по телу.

 

 

Глава 5.

 

В последний день ноября все, как обычно, собрались, чтобы подвести итоги месяца и составить график работы на следующий. Перси с умным видом вещал что-то про увеличение объемов продаж и дисциплину, а Гермиона прошептала мне на ухо:

 

– Сейчас начнется Рождественская Битва.

 

– Хм?

 

– Ну, как только Перси заткнется, все станут орать и выяснять, чья смена в канун Рождества.

 

– Ааа, – сказал я. – Ну да.

 

Гермиона помолчала немного и добавила:

 

– Я вообще не понимаю, зачем мы работаем в Рождество – никого почти не бывает. Я спрашивала Перси, а он говорит: " Видишь ли, Грейнджер, это не тебе решать". Конечно, не ему же торчать на работе в праздник.

 

У Гермионы очень похоже вышел начальственный тон Перси, я прыснул, и он неодобрительно на меня покосился.

 

– Тебе весело, Поттер? Очень хочется поработать в Рождество? Могу устроить.

 

Я подумал немного и решил, что праздник на работе ничем не хуже праздника дома в одиночестве. И сказал:

 

– Хорошо.

 

И Битвы в тот год не было.

 

Действительно, в канун Рождества в магазин почти никто не заходил. Без Перси, которого я терпеть не мог, и толп покупателей было тихо и уютно, мне даже нравилось. На этот день приходился по " расписанию" очередной визит Снейпа, но когда в восемь он не появился, я, возможно, немного расстроился, но ни капли не удивился – кто, в конце концов, думает о книгах в Рождество.

 

Он пришел в 9: 30. Без портфеля и в пальто с поднятым воротником. И волосы не были, как обычно, собраны сзади в хвост, а рассыпались по плечам, такие гладкие, блестящие и тяжелые, что мне захотелось подойти и провести по ним рукой, и стряхнуть снежинки. И я забыл поздороваться.

 

Он как всегда пошел выбирать книги, а я остался сидеть на стуле возле кассы. И думал о том, что кроме нас двоих в магазине сейчас совсем никого нет, и от этой мысли у меня почему-то мурашки бежали по спине.

 

Я не слышал, как он подошел, и чуть не подпрыгнул, когда у меня над ухом раздался его голос:

 

– Заставляют работать по праздникам?

 

У него было странное выражение лица, не как обычно, жаль, я плохо читаю по лицам, а на губах – какая-то полуулыбка.

 

– Ага, – сказал я и улыбнулся в ответ. Он вопросительно посмотрел на меня, и я понял, что веду себя как идиот и поспешил объясниться.

 

– Ну, не то чтобы заставляют. Я сам вызвался. И вообще, я все время работаю по пятницам.

 

–В самом деле, – сказал он, и я не понял, был это вопрос или утверждение.

 

Я взял у него книги. Я чувствовал, что он наблюдает за мной, за тем как я пробиваю их по одной и складываю в пакет с символикой магазина, и поэтому у меня немного дрожали руки. Он молча расплатился и забрал у меня пакет.

 

– С Рождеством, Гарри, – сказал он. И вышел прежде, чем я успел ответить.

 

Только через несколько минут я понял, что он забыл бумажник. Догонять его было уже поздно. Я заглянул внутрь в поисках какой-нибудь контактной информации – нашлось несколько визиток с номером телефона.

 

Я ужасно стеснялся вот так просто звонить малознакомому человеку, тем более в канун Рождества, но забрать бумажник с собой было бы еще неудобнее. Я набрал номер. Он ответил почти сразу.

 

– Алло.

 

– Ээээ, мистер Снейп?

 

– Я слушаю.

 

– Это, … ммм… Гарри из книжного, – он молчал и я почувствовал, что краснею. – Вы оставили в магазине свой бумажник, я подумал, что… – я замялся. В самом деле, о чем я думал? Можно было просто оставить его в магазине до завтра.

 

– Действительно, – сказал он через некоторое время. – Уже больше десяти, вы закрываетесь. Наверное, мне придется забрать его утром.

 

– Можете зайти сегодня, – ляпнул я, не раздумывая, – если хотите. Я подожду, это ничего.

 

– Хорошо. Спасибо, Гарри, – и он повесил трубку.

 

Я всегда сначала говорю, а потом думаю. Теперь мне было не успеть вовремя. Я снимал комнату в пятидесяти минутах езды от магазина. Хозяйка квартиры терпеть не могла, если я возвращался после одиннадцати. Ночь в магазине была куда меньшей неприятностью по сравнению с тем, что меня ждало, заявись я после " комендантского часа".

 

Снейп пришел через десять минут, забрал бумажник и еще раз поблагодарил меня. В дверях он задержался, посмотрел на меня со своей обычной насмешкой в глазах и спросил:

 

– А вы здесь ночевать собираетесь?

 

Мне стало не по себе. Я смущенно улыбнулся и пробормотал:

 

– Ну, вообще-то да… Уже почти половина, а мне бы лучше не возвращаться после одиннадцати. Хозяйка вряд ли обрадуется.

 

Он посерьезнел.

 

– Понятно. Собирайтесь, пойдем.

 

– Зачем? Куда?

 

– Ко мне, разумеется.

 

Я вытаращил глаза.

 

– Что вы, нет, я не могу. Это неудобно.

 

– Как раз напротив, удобней не придумаешь. Я живу в двух шагах.

 

– Нет, я не то имел в виду. Я помешаю…

 

– Ерунда. Одевайтесь и идем, – он посмотрел на меня так, что я почувствовал себя первоклассником. И я оделся, и запер магазин. И мы пошли.

 

Глава 6.

 

По дороге он не сказал ни слова, просто шел, засунув руки глубоко в карманы пальто, и его волосы развевались на ветру. А я семенил следом. Наконец мы остановились возле одного из череды красных кирпичных домиков, он открыл дверь и пропустил меня вперед. Внутри было ужасно темно, и я вошел на ощупь, а он вошел следом и запер за нами дверь. Щелкнул выключатель, и меня ненадолго ослепило, а когда зрение вернулось, Снейп уже вешал свое пальто на крючок. Выглядел он, как оказалось, не слишком празднично – в домашних трикотажных брюках и рубашке в серо-голубую клетку. Он сказал:

 

– Раздевайся, проходи. Хочешь чаю? – я ужасно удивился, что он вдруг обращается ко мне на ты, и ничего не ответил. Он критически осмотрел меня и констатировал:

 

– Ты голодный. Я буду на кухне – первая дверь справа, – и скрылся где-то в недрах дома.

 

Я снял куртку и повесил ее на вешалку рядом с еще одним пальто – женским, немного старомодным. Осмотревшись, я заметил несколько пар женской обуви. Похоже, мне предстояло познакомиться с миссис Снейп. Странно, что она до сих пор не показывалась.

 

Когда я вошел на кухню, Снейп рылся в холодильнике.

 

– У меня есть индейка, ростбиф, рождественский пудинг и нечто из брюссельской капусты. Что ты будешь?

 

– Ээээ…

 

– Я бы посоветовал налечь на индейку, – продолжил он, не дожидаясь, моего ответа. – И чем больше съешь, чем лучше. Пудинг оставим на десерт, – он достал индейку из холодильника и поставил на стол. Следом появились приборы. Не глядя на меня, он сказал:

 

– Мой руки, садись, ешь. Я заварю чай.

 

– Эээ, спасибо, – я повиновался. Похоже, мое мнение здесь никого не интересовало.

 

Я питался в основном полуфабрикатами, мне редко удавалось попробовать по-настоящему домашней еды. Индейка была вкусная, а я – и правда ужасно голодный. Чтобы как-то выразить свою благодарность, а заодно удовлетворить любопытство, я сказал:

 

– Ваша жена хорошо готовит.

 

Он возился с заваркой и все также, не оборачиваясь и не глядя на меня, ответил:

 

– Это приготовился моя мать, и это ее вещи ты видел в коридоре. Я не женат.

 

Моя тонкая дипломатия явно не сработала. Я смутился и не придумал ничего лучше, чем сказать:

 

– Извините.

 

Он хмыкнул. Молчание казалось мне ужасно неловким, поэтому я спросил:

 

– Значит вы живете с матерью?

 

– Выходит, так, – он поставил на стол две дымящиеся чашки и сел напротив. – Но сегодня ее нет. Она ушла, оставив меня спокойно наслаждаться вечером в компании моей коллеги.

 

Я не сдержался:

 

– А почему вы тогда проводите его со мной?

 

Он не ответил. Мне показалось, что я краснею в миллионный раз за день.

 

– Простите, не мое дело.

 

– Действительно, – сказал он неопределенно, так, что я снова не понял, вопрос это был или утверждение.

 

Я доедал молча. Все же молчание было куда менее неловким, чем положение, в которое я себя ставил, пытаясь поддержать разговор. Он молча наблюдал за мной и время от времени отпивал из чашки. Я мысленно, кажется, впервые в жизни, вознес благодарность своей тете за то, что она была Драконом во всем, что касалось столового этикета. Точнее – меня и столового этикета.

 

Потом был пудинг и безумно крепкий чай. А потом Снейп поднялся из-за стола и сказал:

 

– Пойдем, покажу, где ты будешь спать.

 

И мы пошли. Я поднялся следом за ним по неосвещенной лестнице на второй этаж. Везде в доме было жутко темно, и я чуть не врезался в его спину, когда он резко остановился возле одной из дверей. Он сказал:

 

– Здесь. Белье найдешь в шкафу, если что-то понадобится – я буду внизу. Ванная справа в конце коридора, – и он повернулся, чтобы уходить.

 

– Мистер Снейп, я… – я как всегда замялся, а он, воспользовавшись паузой, вставил:

 

– Можешь звать меня Северус.

 

Я жутко удивился и в очередной раз повел себя как полный придурок.

 

– Я могу звать вас как?

 

– Понятно, – сказал он. – Остановимся на Снейпе.

 

– Нет. Нет-нет, вы не так поняли, просто Северус… – для надежности я повторил еще несколько раз шепотом, – Северус, Северус… Это очень… необычно. Я долго привыкаю к необычным именам. Я знал одну девчонку, еще в школе, – да, я всегда, когда волнуюсь, начинаю ужасно много болтать. – Она всем представлялась по фамилии, говорила, что ей нравится, как это звучит. А потом кто-то узнал, что ее на самом деле зовут Нимфадора. Кому захочется на такое отзываться? И если кто-то хотел ее разозлить, достаточно было произнести ее имя, и она сразу начинала жутко беситься. А я никогда не мог… – даже в полумраке коридора было видно, как его брови поползли вверх. Я идиот.

 

– Простите, я совсем не то имел… Я… Черт, просто вспомнилось некстати, а Северус – это очень красиво.

 

– Ну да, – он издал звук, подозрительно похожий на короткий смешок. – Спокойной ночи, Гарри.

 

– Эээ, Северус? – сказал я, когда он уже был почти у лестницы. – Я хотел сказать: спасибо. Большое. И, ну… вас тоже с Рождеством.

 

Он кивнул и стал спускаться

 

Глава 7.

 

Было почти три часа ночи, когда я натянул джинсы и футболку и на цыпочках вышел из комнаты. Я надеялся, что Северус уже лег спать, и мне удастся незамеченным проскочить на кухню – ужасно хотелось пить.

 

Я стал спускаться по лестнице и только тогда заметил, что в гостиной еще горит свет. Северус сидел на диване с бокалом вина в руках, на полу у его ног стояла бутылка. Я подумывал о том, чтобы повернуть назад, когда услышал:

 

– Гарри? – мне пришлось спуститься. – Почему ты не спишь?

 

– Эммм… А вы?

 

– Невежливо отвечать вопросом на вопрос, – он отпил из бокала. В бутылке оставалось меньше половины. – Я, как видишь, пытаюсь создать эффект прекрасно проведенного вечера. Хотя стоит кому-то из соседей проболтаться, что вместо Элис ко мне приходил ты – и все мои старания коту под хвост. Старые сплетницы.

 

Было странно видеть его таким. Северус был совсем не похож на одного из тех, кто напивается в одиночку по вечерам, но, тем не менее, очевидно, именно этим он и занимался прошедшие три часа. Я спросил:

 

– У вас из-за меня будут проблемы?

 

Он усмехнулся.

 

– Мои проблемы, Гарри, начались еще до того, как ты появился на свет. Ты не имеешь к ним никакого отношения. Я очень надеюсь, что и не будешь, – он пристально смотрел на меня, так, что я не мог ничего сказать, не мог даже пошевелиться. Мне казалось, что я чувствую его взгляд на своем лице, на щеках, на губах, на подбородке. Наконец он опустил глаза и сказал:

 

– Садись? – я уже начинал бояться, что не устою на ногах и почти рухнул на противоположный край дивана. Он допил содержимое бокала и потянулся за бутылкой. – Выпьешь? Хотя нет, пожалуй, не стоит. Могу предложить сок, апельсиновый подойдет?

 

Я не сразу понял, что он что-то спрашивает. Он наклонился ко мне, и я, как в первый раз, удивился его таким темным, почти черным глазам. И заметил, что вокруг глаз у него мелкие морщинки, и кожа бледная, почти прозрачная. И его волосы пахли какими-то травами.

 

– Гарри? – я смотрел, как шевелятся его губы, складывая мое имя. Он говорил еще что-то, но я не смог заставить себя прислушаться. И вдруг я перестал чувствовать травяной запах, и понял, что Северуса уже нет в комнате. Я закрыл глаза, и попытался прийти в себя и понять, что такое странное со мной творится. И решил, что во всем виновата бессонная ночь.

 

Вскоре он вернулся, со стаканом апельсинового сока в руке. Я взял у него стакан и сделал несколько жадных глотков.

 

– Спасибо, – я уже успел забыть, зачем вообще спустился.

 

– Не за что, – Северус тем временем снова устроился на диване и наполнил свой бокал. Мы сидели молча. А потом он вдруг спросил:

 

– Гарри, ты действительно сам вызвался работать в праздник?

 

– Ну да, – сказал я. То есть почти. Перси предложил, и я не стал отказываться. А что?

 

–Просто мне казалось, что есть много других, куда более привлекательных способов провести время в канун Рождества.

 

– Угу, – я вертел в руках стакан, разглядывая свое вытянутое отражение. Я не решался поднять на Северуса глаза. – Например, напиваться одному среди ночи.

 

Он усмехнулся.

 

– Один из вариантов. Хорошее вино расслабляет. Но я имел в виду другое: провести время с семьей или с друзьями. Или в компании какой-нибудь очаровательной юной особы.

 

– Семьи у меня нет, родители давно умерли.

 

– Прости, – сказал он тихо, почти шепотом.

 

– Ничего. Мне еще и года тогда не было, я их даже не помню. Есть родственники, в Литтл Уининге, я с ними раньше жил. Но, признаться, я не очень-то хочу их видеть, и они вряд ли были бы счастливы, заявись я к ним под Рождество. Друзей у меня тут не слишком много, я не так давно переехал – в основном, ребята из магазина. Но у всех были свои планы, я не хотел бы навязываться в любом случае. А девушкам я никогда особенно не нравился.

 

Краем глаза я видел, как Северус поднес к губам бокал. Я вдруг пожалел, что рассказал – картина вышла довольно жалкая. А еще я чувствовал, что он за мной наблюдает, и мне было не по себе, и щеки горели, и я боялся встретиться с ним взглядом. Я спросил:

 

– А вы? Почему?

 

Он молчал. А потом осушил бокал одним глотком и сказал:

 

– Тебе не кажется, что уже поздно? И нам обоим давно пора спать.

 

– Наверное, – вообще-то мне стало немного обидно. Но, в конце концов, кто я такой, чтобы он со мной откровенничал? Я и так слишком навязывался. Поэтому я встал и сказал:

 

– Спокойной ночи.

 

И пошел обратно в комнату.

 

Я только начал подниматься по полутемной лестнице, когда Северус погасил свет в гостиной, и стало совсем темно. Я остановился – подождать, пока глаза привыкнут к темноте, но услышал за собой его шаги, и продолжил подниматься наощупь. На самой последней ступеньке я споткнулся.

 

Я почувствовал, как его руки обвиваются вокруг меня, и, вместо того, чтобы уткнуться носом в пол, я оказался вдруг прижатым к Северусу. Несколько капель из стакана, который я случайно забрал с собой, упали мне на футболку. Запах апельсинового сока смешивался с травяным запахом его волос и с запахом красного вина, который слетел с его губ, когда он прошептал мне почти в самое ухо: " Осторожно". И я вздрогнул, и подумал, что на вкус эти губы тоже должны быть совсем как красное вино. Я высвободился, игнорируя внезапное желание это проверить, и пробормотал что-то нечленораздельное. И только оказавшись за закрытой дверью, смог перевести дыхание.

 

Глава 8.

 

Гермиона приходила, чтобы сообщить, что меня уволили. А Рассел – чтобы сказать, что на меня жалуются соседи. С этими новостями и расспросами о том, что случилось, они великодушно подождали до следующего дня.

 

Гермиона прижимала ладонь ко рту, и смотрела на меня влажными глазами, а потом она еще говорила, что просила Перси дать мне шанс, но он не согласился. Мне было плевать.

 

Рассел говорил, что с удовольствием позволил бы мне пожить еще некоторое время, но скоро конец месяца, и к тому же другие жильцы дома угрожают съехать, если он со мной не разберется, а он не может себе этого позволить, и я должен понять его и не держать зла. Я и не держал – мне было плевать.

 

Гермиона тут же предложила мне пожить у нее, и была очень настойчива, и сказала, что поможет мне собрать вещи. Она сделала почти все, даже договорилась насчет машины для переезда. Она мне очень помогла, а я тогда ее толком и не поблагодарил. Я не очень-то понимал, что происходит вокруг.

 

Так я стал жить у Гермионы. Рон, ее приятель, был не слишком рад меня видеть, но ему приходилось терпеть. Я, наверное, доставлял ужасно много хлопот, было потом неловко, но тогда я не обращал внимания. Я вообще не мог думать ни о чем, кроме того, что Северуса больше нет, а я, по какому-то странному стечению обстоятельств, все еще есть.

 

Я не выходил из комнаты, ни с кем не разговаривал, почти не ел и почти не спал по ночам. Иногда Гермиона начинала уговаривать меня обратиться к врачу, и, наверное, была права.

 

Прошла, кажется, пара недель, когда ночью, очнувшись от полузабытья, которое стало моим привычным состоянием, я услышал, как Рон с Гермионой ругаются в своей спальне. Рон кричал:

 

– Так больше не может продолжаться! Сколько еще он будет у нас жить? Я понимаю, он твой друг и все такое, но всему есть предел. По-хорошему, ему давно пора в психушку.

 

– Не говори ерунды. Нужно просто еще немного времени, он придет в себя, и…

 

– Нет, не придет. Еще немного времени – и я отправлюсь в сумасшедший дом вместе с ним! Сколько я еще должен терпеть по ночам горячечные стоны этого ненормального?

 

– Рон, как тебе не стыдно? Он потерял любимого человека, я даже представить себе не могу, что он сейчас чувствует, …

 

– Еще пара таких ночей, и ты сможешь не только представить, но и испытать на собственной шкуре. Думаешь, сколько я протяну без сна?

 

Они еще долго выясняли отношения, но я перестал слушать. Я тогда впервые после смерти Северуса понял, что мне придется жить дальше – без него. Что когда его не стало, Земля не сошла с орбиты, и небеса не рухнули, и жизнь не остановилась ни для кого кроме меня.

 

На следующий день я просмотрел объявления о работе и позвонил по первому попавшемуся номеру. Нужны были официанты, я договорился насчет собеседования. Меня взяли, сказали, что могу приступать сразу же. Вечером того же дня я нашел себе новую квартиру, точнее комнату, ту самую, в которой живу сейчас. Она оказалась очень похожа на старую. Только хозяином был мужчина, и его ни капли не волновало, во сколько я возвращаюсь домой.

 

Глава 9.

 

Той ночью в доме Северуса я так и не смог заснуть. Сбежал рано утром, пробормотав какое-то подобие благодарности.

 

И в следующую же ночь он мне приснился. Его взгляд, направленный прямо на меня, и губы, произносящие мое имя, и запах его волос, который как будто одурманивал меня.

 

А потом, через два дня, приснился снова, а потом еще раз, и еще. Я надеялся, что сны прекратятся со временем, но шли недели, а они не прекращались. Я понял, что не могу с ним встретиться, что я просто не вынесу его взгляда. И две его пятницы подряд просил Гермиону подменить меня на работе.

 

Вечером второй пятницы она позвонила мне.

 

– Гарри, объясни, в конце концов, что происходит? Он сегодня про тебя спрашивал.

 

– Кто? – переспросил я, хотя прекрасно понимал, о ком она.

 

– Снейп.

 

Я понятия не имел, как реагировать.

 

– И что ты ему сказала?

 

– Что тебя похитили инопланетяне.

 

– Чего?

 

– Ну, Гарри, что я, по-твоему, могла ему сказать? Правду, естественно. Что по твоей просьбе я тебя заменяю.

 

– А он?

 

– А что он? Как всегда: расплатился, забрал книги и ушел.

 

– Понятно, – сказал я. – Спасибо.

 

И мы попрощались, и я повесил трубку.

 

Северус про меня спрашивал. Мне иногда казалось, что он даже не замечает моего присутствия в магазине. А теперь он вдруг спросил. И наверняка решил, что я его избегаю. Так оно, в общем, и было, я действительно его избегал, но мне совсем не хотелось, чтобы Северус об этом узнал. Я решил, что в следующую пятницу обязательно буду работать.

 

В начале февраля Перси решил, что нужно непременно украсить магазин ко дню святого Валентина. Меня заставили развешивать бумажные сердечки на окнах. Сначала я, в общем-то, ничего не имел против, но когда пара прохожих остановилась, чтобы на меня посмотреть, начал чувствовать себя ужасно глупо.

 

Я старался поменьше смотреть на улицу и заметил Северуса, только когда он уже поравнялся со мной. Он шел мимо, одной рукой придерживая поднятый воротник пальто. Он посмотрел в мою сторону, и мы встретились взглядами, и он тут же отвел глаза, даже не кивнув, как будто я был не больше чем просто очередной магазинной витриной. Я наблюдал за ним через окна, пока он не скрылся из виду. А потом вдруг понял, что должен догнать его.

 

Я выбежал на улицу.

 

– Северус!

 

Я видел, как он застыл, а потом медленно повернулся. Дул ужасно сильный ветер, и волосы лезли мне в глаза, и дурацкие бумажные сердечки, которые я не подумал оставить в магазине, приходилось крепко держать двумя руками. А Северус все еще придерживал воротник пальто, и несколько выбившихся прядей волос развевались на ветру. Я подошел близко, даже слишком, едва не вплотную. Во сне я его видел почти каждый день, а настоящего – в последний раз месяц назад. И сейчас я почему-то не мог заставить себя перестать таращиться. У него появилась морщинка между бровей, совсем крохотная, но раньше ее там не было.

 

– Гарри? – его голос вернул меня к реальности. Я понял, что понятия не имею, зачем его остановил, и что собирался сказать. И вместо того, чтобы хоть немного подумать, вдруг сказал правду.

 

– Я вас так давно не видел.

 

Если он и удивился, то не подал виду. А я вконец смутился и опустил глаза.

 

– Меня… Я имел в виду, меня очень давно не было, это потому что… – я попытался придумать хоть сколько-нибудь правдоподобную причину, но я вообще-то обычно не слишком быстро соображаю. – Я болел. Но в эту пятницу я обязательно буду.

 

Он молчал, и ситуация становилась глупее с каждой секундой. И розовые бумажные сердечки, трепещущие на ветру, не улучшали моего положения. Я пробормотал:

 

– Хотя с какой стати это должно вас волновать? Простите, что…

 

И вдруг он положил руку мне на плечо, и сказал:

 

– Я понимаю, Гарри. Все в порядке.

 

И улыбнулся мне одним уголком рта.

 

– А теперь возвращайся в магазин, а то и в самом деле заболеешь.

 

И я пошел. На перекрестке я обернулся, а он все еще стоял и смотрел на меня.

 

А на следующий день я и правда заболел.

 

Глава 10.

 

Я провалялся в постели два дня. А на третий день была пятница. У меня все еще был жуткий насморк, и болело горло. Но я не мог не пойти на работу – это было бы слишком. Выходя из дома, я взглянул на себя в зеркало. Зрелище было катастрофическое: глаза красные и нос распух.

 

Я думал, что Гермиона тут же попытается отправить меня обратно домой, но она ничего такого не сказала, только посмотрела на меня как-то странно и посоветовала не попадаться Перси на глаза. И мне это удавалось довольно долго, почти целый день, пока он, в конце концов, не выследил меня среди книжных полок. Он спросил:

 

– Поттер, какого черта ты делаешь здесь в таком виде?

 

– В каком? – спросил я, хотя прекрасно знал, что вид у меня тот еще.

 

Перси взбесился. И сказал, что тут мне не лазарет, что по-хорошему, меня вообще надо запереть на карантин, и что я должен как можно скорее убраться из магазина. А я ответил, что не могу.

 

– Что значит не можешь? – стал орать Перси. – Собирайся и езжай домой, и чтобы я тебя тут не видел, пока не вылечишься.

 

Я решительно не мог просто так уехать, по крайней мере, не сейчас – оставалось всего каких-то пятнадцать минут. Я был так занят спором с Перси, что не заметил, как пришел Северус. Он прошел мимо со стопкой книг и сказал только:

 

– Я думаю, мистер Уизли прав, и вам действительно лучше поехать домой.

 

Перси выразительно на меня посмотрел, и мне не оставалось ничего другого, как только пойти собираться. Когда я вернулся, Северуса уже не было. Я ужасно разозлился. Это было глупо, в конце концов, не его вина, что я заболел, и он не заставлял меня тащиться на работу и не давал мне повода думать, что ему не плевать, но я все равно не мог заставить себя перестать злиться. Я ни с кем не попрощался и пулей вылетел из магазина.

 

Северус стоял на самом краю тротуара и пытался поймать такси. Когда я вышел, он обернулся.

 

– Честное слово, Гарри, я не стою таких жертв, – сказал он насмешливо. Но взгляд у него был какой-то озабоченный. Хотя, может быть и нет, может быть, мне просто показалось, я ведь не слишком хорошо читаю по лицам.

 

Я не успел ничего ответить, потому что возле обочины затормозила машина. Северус открыл дверь и сказал:

 

– Залезай.

 

– Что? Зачем?

 

– Чтобы ехать домой, Гарри, – объяснил он снисходительно, как пятилетнему ребенку.

 

– Зачем? Я прекрасно доберусь на метро.

 

– Гарри, садись в такси. Пожалуйста, – и он опять посмотрел на меня совсем как тогда в рождественский вечер, так, что я почувствовал себя школьником, которому приказывают принести дневник. Я повиновался. Северус залез в машину следом за мной, и закрыл дверь.

 

– Куда едем? – спросил водитель.

 

После довольно длительного молчания я сообразил, что обращаются ко мне, и назвал адрес. И мы поехали.

 

Я не очень-то понимал, что происходит, но не решался спросить. Северус сидел рядом, с безукоризненно прямой спиной, держал на коленях портфель и не отрывал взгляда от дороги. А я украдкой его разглядывал. У него на мочке правого уха была маленькая темно-коричневая родинка.

 

Наконец, мы приехали. Северус расплатился с водителем прежде, чем я успел что-нибудь возразить. Мы вышли из машины, и я вопросительно на него посмотрел. Он сказал:

 

– Только не говори, что приводить гостей тебе тоже запрещено.

 

Я подумал, что вообще-то миссис Паксли (это хозяйка квартиры) плевать хотела, кого я привожу, главное, чтобы ей не мешали смотреть сериалы и не шастали после одиннадцати, а вслух сказал:

 

– Не знаю, я не пробовал.

 

– Ясно.

 

И мы поднялись на четвертый этаж. Я открыл ключом дверь, и мы вошли. Я согнулся под тяжестью предстоящего унижения, и еле слышно пропищал:

 

– Вам придется… эээ… разуться, и пройти в комнату босиком, а ботинки взять с собой, – Северус ничего не сказал, но я почувствовал необходимость объясниться. – Миссис Паксли не любит, чтобы в прихожей была чужая обувь, моя или чья-то еще. И когда ходят в уличной обуви по ее коридору тоже не любит.

 

В комнате у меня после двух дней болезни был жуткий беспорядок. А возле кровати высилась гора использованных бумажных носовых платков. Я попытался припомнить, когда мне в последний раз было так стыдно, но не смог. Северус снял пальто и повесил его на вешалку, поставил ботинки и портфель на коврик у входа и спросил:

 

– Гарри, ты был у врача?

 

Я сообразил, что все еще стою полностью одетый и с кроссовками в руке. Стягивая с себя куртку, я сказал:

 

– Нет. И не собираюсь. Терпеть не могу врачей. И потом, это всего лишь простуда.

 

– Я так и думал, – его тон заставил меня задуматься о том, что он вполне мог бы оказаться врачом.

 

Как будто прочитав мои мысли, он сказал:

 

– У меня медицинское образование. Но так как я не работаю по специальности, будем считать, что это высказывание ко мне не относилось.

 

Я собирался сказать что-нибудь в оправдание, но он меня опередил.

 

– Когда ты в последний раз мерил температуру?

 

Я ответил, что вообще-то не мерил совсем, и у меня даже нет градусника. Северус закатил глаза. И сокрушенно вздохнул. А потом положил руку мне на лоб, и было так хорошо чувствовать его прохладные пальцы, и он убрал их слишком быстро. Мне стало интересно, пахнут ли еще его волосы травами, но я со своим насморком не мог даже надеяться узнать. Он сказал:

 

– У тебя жар, – а потом добавил, – выйди на свет.

 

Я послушно подошел к окну. Северус обхватил мою голову руками с обеих сторон и чуть наклонил назад, и его холодные пальцы зарылись мне в волосы. Это было чертовски приятно, я решил, что, наверное, у меня и вправду жар. Северус сказал:

 

– Открой рот.

 

Я спросил зачем.

 

– Гарри, ради бога, ты что никогда не бывал у врача?

 

До меня дошло, и я открыл рот. Он что-то там высматривал, а я чувствовал себя ужасно глупо. Потом он меня выпустил и констатировал:

 

– По крайней мере, не ангина.

 

А потом спросил, какие у меня еще симптомы кроме насморка и температуры, и мне пришлось пережить около пяти минут довольно унизительной беседы о кашле и головной боли. Удовлетворившись результатами, он сказал:

 

– Раздевайся и ложись в постель. Я скоро вернусь. Не возражаешь, если я возьму ключи?

 

Я не возражал, и он оделся, забрал портфель и ушел.

 

Я попытался за время его отсутствия привести комнату в более или менее божеский вид, хотя бы убрать гору платков и запихнуть живописно раскиданную по стульям одежду в шкаф. А потом переоделся в пижаму и залез в кровать. У меня уже начинала противно тяжелеть голова.

 

Северус вернулся примерно через двадцать минут. Он заглянул в комнату и спросил:

 

– Миссис… Паксли? не будет против, если я воспользуюсь кухней?

 

Я понятия не имел, как она к этому отнесется.

 

Когда Северус вернулся в следующий раз, у меня уже жутко болела голова. Он сказал сесть, и я с трудом принял вертикальное положение. Тогда он поднес к моим губам дымящуюся кружку с какой-то противно-коричневой жидкостью. Меня передернуло.

 

– Что это? – спросил я.

 

– Отвар. Из трав.

 

– Каких еще трав?

 

– Гарри, пей. Не бойся, не отравлю.

 

Я сделал один глоток.

 

– На вкус ничуть не лучше чем на вид, – сообщил я Северусу. Он поджал губы, и сказал, что я веду себя как пятилетний ребенок. А я сказал, что неправда. И из принципа выпил все до последней капли.

 

Мне сразу ужасно захотелось спать. Северус сказал, что так и должно быть, а еще, что завтра я буду чувствовать себя гораздо лучше. И я решил, что верю ему. И заснул.

 

Глава 11.

 

Я стоял не шевелясь, и чуть горьковатый запах как будто обволакивал меня. А потом я повернул голову, и оказалось, что Северус стоит у меня за спиной. Я подошел к нему совсем близко, и провел рукой по его волосам. Они были такие гладкие на ощупь. Я втянул носом воздух, пропитанный ароматом его волос. И сказал:

 

– Северус. Ты вкусно пахнешь.

 

Его губы не двигались, но я совершенно отчетливо услышал, как он проговорил с сомнением:

 

– Ммм. Спасибо.

 

И я проснулся.

 

Северус сидел в кресле, в паре метров от меня, с книгой в руках, и смотрел на меня из-под чуть приподнятых бровей. На нем были серые брюки, и белая рубашка, и темно-синяя жилетка с серыми ромбами. И не было галстука. Он сказал:

 

– Доброе утро, Гарри.

 

Я пялился на него с полминуты, прежде чем выдавил:

 

– Что вы здесь делаете? – Да, невероятно вежливо.

 

Я лихорадочно соображал, разговариваю ли во сне, и если да, то мог бы сказать то, что сказал, достаточно громко и разборчиво, чтобы Северус услышал, и был ли его голос во сне голосом во сне, или он все таки услышал и ответил, и если последнее, то о чем он сейчас думает, и собирается ли спросить, что это, черт побери, было?

 

Но он только посмотрел на часы и сказал:

 

– Точнее, добрый день. Уже половина первого. Я приехал в десять.

Я решил, что, наверное, могу перестать краснеть.

 

– А как вы вошли?

 

– Меня впустила миссис Паксли.

 

– Вы позвонили в дверь? – от ужаса у меня расширились глаза. Миссис Паксли терпеть не могла, когда ее что-то отвлекало от телепросмотра с девяти утра до девяти вечера. Я осмотрел Северуса в поисках тяжких телесных повреждений. На вид он был в полном порядке, и даже насмешливый взгляд на своем месте.

 

– Позвонил. Я обычно так поступаю, если дверь заперта, а мне нужно попасть внутрь.

 

– Миссис Паксли… не слишком разозлилась? Простите, я должен был вас предупредить.

 

– Совсем напротив. Очень милая пожилая леди.

 

Я вытаращил глаза. Милая? Когда я однажды забыл ключи, она меня чуть в клочья не разорвала! Северус поднялся с кресла и спросил:

 

– Как ты себя чувствуешь?

 

Я немного подумал, и решил, что чувствую себя очень даже неплохо. Голова не болит, и не знобит, и я могу различать запахи.

 

– Эта штука отлично работает, – сказал я. – Мне кажется, я уже совсем здоров.

 

– Ты про отвар? Да, очень действенное средство. Меня поили им в детстве, всегда помогало быстрее любых лекарств. Мама говорила, что весь секрет в том, что оно приготовлено любящими руками, – он замолчал и посмотрел на меня. А потом добавил:

 

– Но все дело, разумеется, в удачном сочетании трав.

 

– А меня в детстве тетя лечила. Может я поэтому вечно так долго болел. Она не слишком-то… – тут я сообразил, что говорю что-то не то. – Я имел в виду, что, ну в общем, эта ваша… отвар и правда лучше всяких лекарств. Спасибо.

 

Северус ничего не ответил. Он достал с полки над моей кроватью градусник, которого, я точно знал, там раньше не было. И сказал мне померить температуру. Она оказалась нормальная.

 

А потом он накормил меня завтраком. Как ни в чем не бывало. Как будто всю жизнь только тем и занимался, что готовил всем подряд омлеты и поджаривал тосты. Я вообще-то не завтракал почти никогда. Отвык еще в детстве – одного воспоминания о плюющемся овсянкой Дадлике до сих пор хватает, чтобы испортить мне аппетит. Да и никто раньше не готовил завтраков специально для меня.

 

Если уж на то пошло, лечебными отварами меня тоже раньше никто не поил. И не сидел возле меня по нескольку часов, дожидаясь, пока я проснусь. И не вез меня домой на такси, потому что я заболел. И не снился мне так часто по ночам. Черт.

 

А потом он напоил меня своим действенным, но оттого не менее мерзким отваром.

 

А потом сказал, что ему пора, и еще, что он завтра заедет снова, чтобы приготовить мне свежую порцию – отвар нужно непременно пить свежим. И что к понедельнику я, скорее всего, буду совершенно здоров и смогу вернуться на работу.

 

– Вы и так потратили на меня слишком много времени, – сказал я, когда он совсем уже собрался уходить. Он покачал головой.

 

– Вовсе нет. И к тому же, в том, что ты заболел, есть часть моей вины. А ты явно не способен позаботиться о себе самостоятельно.

 

Я обиделся.

 

– Что значит не способен? Я живу один, и последние полгода вполне успешно о себе забочусь.

 

Северус улыбнулся и посмотрел на меня так, будто мне пять лет, и я только что заявил, что сам выучил букву " а". Мне ужасно не нравилось, когда он смотрел на меня вот так, как на ребенка, но взгляд у него был такой теплый, что я забыл обижаться.

 

– Прости, Гарри. Я хотел тебя обидеть. В любом случае, приятно, если хотя бы иногда о тебе вместо тебя самого заботится кто-то другой, разве нет?

 

И он ушел.

 

А я к понедельнику буду совершенно здоров и смогу вернуться на работу. Буду совершенно здоров, и это прекрасно. И вовсе ни к чему думать о том, что тогда у кого-то другого не останется ни малейших оснований продолжать обо мне заботиться.

 

Глава 12.

 

Я стараюсь не думать о нем в течение дня. Мне вполне хватает ночей. Он снится мне каждую ночь. Из-за этих снов я боюсь засыпать и ненавижу просыпаться.

 

Я был у психотерапевта. Всего пару раз – Гермиона настояла, она считает, что мне нужна помощь. И, наверное, правда нужна. Только единственного человека, который мог бы мне помочь, нет на свете. А психотерапевтом была маленькая плотная женщина в очках. И после того, как я, не подумав, заявил ей, что хочу никогда не просыпаться, она решила, что у меня склонность к суициду, и все пошло кувырком. Больше я у нее не бывал.

 

Ведь на самом деле у меня нет никакой склонности к суициду. Я не хочу умирать. Может быть, потому что в глубине души все еще не верю и все еще надеюсь. Глупо, я понимаю. Но блаженные несколько секунд, каждое утро, сразу после того, как я просыпаюсь, когда я еще не осознаю, что совсем один в холодной тихой чужой квартире, когда не помню ничего, кроме сна, в котором я разговаривал с ним, целовал его, прижимал к себе, держал за руку и чувствовал тепло его тела, эти несколько секунд не позволяют мне перестать надеяться. Эти секунды – то, ради чего я живу. Я не могу потерять их, это было бы слишком больно.

 

Я стараюсь не думать о нем в течение дня. Я совсем не думаю о нем, складывая полотенца – в четыре раза большие и в два раза маленькие – прежде чем убрать их в комод. Я совсем не думаю о нем, когда, придя домой после работы, аккуратно развешиваю одежду в шкафу. Совсем не думаю о нем, когда расставляю новые книги на полке в алфавитном порядке, по автору и названию. Это выходит само собой.

 

Психотерапевт, совсем вылетело из головы, как ее звали, говорила, что таким образом я создаю для себя ложное ощущение комфорта и близости. Наверное, так оно и есть. А еще она говорила, что я должен разобрать его вещи, что это поможет мне смириться. Но я не могу.

 

Они до сих пор стоят в коробках в углу, и я не могу себя заставить к ним прикоснуться. Мне кажется, что если я их открою, его запах заполнит всю комнату, и я в нем задохнусь, что воспоминания, связанные с каждой, даже самой крохотной вещицей, обрушатся на меня и раздавят. Я не могу себе позволить снова превратиться в обузу для кого-то из знакомых.

 

Северус был ужасно пунктуальным, и вечно отчитывал меня за то, что я все время опаздываю и не могу придерживаться графика. Сейчас даже он не смог бы ко мне придраться. Я просыпаюсь в 7: 35, в 8: 00 иду в душ, в 8: 15 завтракаю, в 8: 30 выхожу на работу. Через час я уже там, а в 10: 00 начинается моя смена. Я возвращаюсь около одиннадцати и ложусь спать. Мне нравится иметь график, так я, по крайней мере, точно знаю, что буду делать в следующую минуту, и не остается времени для посторонних мыслей. Так я хотя бы точно знаю, что не сойду с ума.

 

Но это в рабочие дни. Я пытался работать без выходных, в ресторане сначала разрешали, хоть и крутили пальцем у виска. Но, в конце концов, менеджер сказал мне, что я выгляжу как призрак и скоро распугаю всех посетителей, и заставил меня взять три выходных на неделе. Еще он сказал, что, если мне так сильно нужны деньги, он готов повысить мне зарплату, лишь бы я перестал работать на износ. Он вообще-то хороший. Куда лучше Перси.

 

Сначала я ненавидел эти выходные, а потом привык. Я нашел неплохой книжный неподалеку от дома, и время от времени захожу туда за свежей порцией книг, которые помогают мне скоротать свободные дни. У меня уже есть именная карта постоянного покупателя. А недавно меня начали там узнавать и говорить: " Добрый вечер, Гарри", когда я прихожу. Это даже приятно.

 

Я совсем не думаю о Северусе в течение дня. И только перед сном позволяю себе подумать о нем – совсем чуть-чуть. Кое-что вспомнить. Например, сегодня я вспоминаю, как им гордился. Очень. Мне хотелось рассказывать о нем всем и каждому, а когда мы шли вместе по улице, хотелось держать его за руку, чтобы все вокруг знали, что он мой и больше ничей. Но Северус не одобрил бы ни того, ни другого. Поэтому из моих знакомых знала только Гермиона. Она говорила, конечно, что ей было с самого начала все ясно, но это неправда. Я прекрасно помню, как у нее отвисла челюсть, когда я ей все рассказал. Больше я никому не говорил. А когда мы с Северусом шли вместе по улице, держал свои порывы при себе и гордился им украдкой. Ужасно гордился. Я так его любил. Так люблю.

 

Глава 13.

 

В понедельник, как только я пришел на работу, Перси заявил, что мне вместе с Гермионой придется работать в воскресенье, и что он не изменит своего решения, как бы я ни старался его умаслить.

 

– С чего это я вдруг стану тебя умасливать? – спросил я. – Я часто работаю по воскресеньям, мне все равно.

 

– А, ну разумеется, если у тебя нет планов на этот вечер, – он мерзко ухмыльнулся, – то не может быть и возражений. Меня не будет, потому…

 

– Ладно, – сказал я, – нет проблем, – и повернулся, чтобы уйти, но Перси удержал меня за руку.

 

– Меня не будет, потому что я иду на С-В-И-Д-А-Н-И-Е, – слово " свидание" он выделил, проговорил едва не по буквам, чтобы мне было абсолютно ясно, что идет он не куда-нибудь там. – Так что Гермиона будет за главную. Понял?

 

– Понял, нет проблем, – пробормотал я и сбежал, чтобы Перси не вздумал поделиться со мной еще какими-нибудь подробностями своей личной жизни.

 

– Что это с ним? – спросил я у Гермионы позже в тот же день.

 

– Что, тебе он тоже рассказывал про свое свидание?

 

– Ага.

 

– Ну еще бы. Все теперь должны знать, что он пойдет на свидание, – она фыркнула. – А меня заставил работать в день святого Валентина, гад.

 

– Так вот оно что, Валентинов день. Я совсем забыл.

 

– Ну да. Гарри? – Гермиона заискивающе на меня посмотрела, и я сразу понял, что ей что-то от меня нужно. – Гарри, знаешь, вообще-то у нас с Роном были планы, и он страшно расстроится, если ничего не выйдет, ну и… В общем, ты не возражаешь, если я уйду пораньше?

 

– Можно подумать, если я возражаю, это что-то меняет. Проваливай к своему Рону.

 

– И Перси не скажешь?

 

– Еще чего.

 

– Гарри, ты прелесть, – она обняла меня и чмокнула в щеку. – Спасибо.

 

– Угу, – сказал я.

 

В воскресенье утром Перси позвонил, чтобы лишний раз убедиться, что мы без него со всем справимся, но главным образом, конечно, чтобы напомнить нам, по какой причине его сегодня не будет. Гермиона, чуть отодвинув трубку от уха, жестами показывала мне, что еще немного – и ее стошнит. И я ее понимал.

 

Покупателей было не слишком много, несмотря на воскресенье.

 

– Наверное, из-за праздника, – решила Гермиона.

 

– Ну да, – сказал я. – Наверное. Из-за праздника.

 

Она собиралась уйти в семь. Еще три часа мне предстояло коротать в магазине одному.

 

Ближе к вечеру, когда уже почти стемнело, я вдруг увидел в окно Северуса. И почему-то ужасно обрадовался. Я его видел в последний раз неделю назад – когда он приезжал ко мне в прошлое воскресенье. Я совсем уже собрался выскочить на улицу, поздороваться и снова сказать спасибо, когда заметил, что он не один. С ним рядом, держа его под руку, шла женщина. Блондинка. Очень высокая – почти одного с Северусом роста – и, кажется, даже красивая, хотя я плохо запомнил. Он что-то говорил ей чуть не в самое ухо, а она смеялась, прикрывая рот ладонью. Я отвернулся и не стал, как обычно, провожать его взглядом. В конце концов, так пялиться даже неприлично.

 

В конце концов, и не на что. Сегодня четырнадцатое февраля, и почему бы, в самом деле, и нет? То, что он не женат еще не означает, что он проводит этот день с мамой. Вполне естественно. Даже ожидаемо. Просто я как-то не ожидал. А чего я, в общем-то, хотел? Да ничего не хотел, совершенно ничего. Меня вообще это не должно волновать. И не волнует – ни капли. Почему бы ему, действительно, не разгуливать под окнами моего магазина с какой-то женщиной? Почему бы ему, черт побери, этого не делать? Все в полном порядке, разве нет?

 

– Гарри, что-то случилось? – спросила Гермиона перед уходом. – Ты… странный какой-то.

 

– Я?.. Нет, ничего, не волнуйся, – сказал я. – Все отлично.

И она ушла.

 

Остаток рабочего дня я провел, сидя за кассой и награждая редких посетителей косыми взглядами, из-под которых они бросались бежать прочь как из-под обстрела. Я понимал, что Перси за такое спустил бы с меня три шкуры, но мне было плевать, и, к тому же, Перси рядом не было. Он был на свидании. А Гермиона – с Роном. А Северус в пяти минутах ходьбы от магазина, наверное, распивал свое красное вино с блондинкой, и шептал ей что-то на ухо, и от него пахло вином и травами.

 

Только меня это все совершенно не касалось. Я сидел за кассой книжного магазина и распугивал своим угрюмым видом покупателей.

– Поторопитесь, мы через пять минут закрываемся, – рявкнул я, не поднимая головы, услышав около десяти звон дверного колокольчика.

 

– Я успею, – сказал знакомый голос.

 

– Северус? – он подошел совсем близко. От него веяло уличным холодом, и я поежился.

 

– Добрый вечер, Гарри.

 

– Вы что-то перепутали, – сказал я, уставившись в пол. Не стану на него смотреть. Не хочу и не буду. – Сегодня не тот день недели. Да и неделя не та.

 

– Я знаю, – по голосу мне показалось, что он улыбается. – Просто зашел проверить, все ли праздники ты проводишь на работе.

 

– Как видите, – огрызнулся я. С ума сойти можно, он еще и издевается. Очень смешно.

 

– Гарри? Что-то не так? – он больше не улыбался, и тон сменился на озабоченный. Я понимал, что веду себя отвратительно, и, что еще ужаснее – совершенно без всяких разумных оснований, но не мог ничего с собой поделать. Я не ответил.

 

– Гарри, в чем дело? – я продолжал молчать. – Посмотри на меня, пожалуйста.

 

– С какой стати я должен на вас смотреть?

 

Он наклонился ко мне, я сразу почувствовал, потому что чертов запах его волос, которого я упорно старался не замечать, стал еще сильнее.

– Я тебя обидел? – спросил он почти шепотом. – Прости, я не хотел. Я проходил мимо, заметил, что ты здесь и решил заглянуть.

 

Его дыхание чуть заметно пахло вином. Тем самым, которое он, наверное, еще несколько минут назад пил вместе со своей блондинкой. Я вскипел. Я сам не мог понять, почему так злюсь на него, и от этого злился еще больше.

 

– Да неужели? Проходя мимо в первый раз, вы не обратили особого внимания на мое присутствие, – впервые за весь разговор я поднял на него глаза, только чтобы поймать на себе обычный насмешливый взгляд.

 

– Так вот в чем дело? – он улыбался, а я все никак не мог взять в толк, чему он так радуется. – Это Элис, коллега. Она…

 

– Очень красивая. Чертовски рад за вас.

 

– Гарри, я боюсь, ты все не так понял. У меня с Элис вряд ли могло бы что-то получиться.

 

– Интересно, почему? – не удержался я.

 

Северус приподнял одну бровь и посмотрел на меня так, будто я задал ужасно идиотский вопрос.

 

– Ты действительно не догадываешься?

 

– Понятия не имею.

 

Он усмехнулся. Он смотрел на меня странно, я не мог понять, что означает этот взгляд, и с трудом выносил его на себе. Мне стало тяжело дышать.

 

– Хотя бы потому, что… – он замолчал и на несколько секунд закрыл глаза. Я воспользовался этим и снова опустил голову, и снова уставился в пол. Так было куда безопаснее. – Хотя бы потому, что она замужем.

 

– Мне очень жаль, – сказал я. Хотя мне было ни капельки не жаль. Я даже думал, что так ему и надо. И все еще злился. Я почувствовал, что если он сейчас не уйдет, если я подниму голову и посмотрю ему в глаза, я скажу или сделаю что-нибудь ужасно глупое. – Се… Мистер Снейп, уже очень поздно, и если я задержусь еще на пять минут, то не успею вовремя вернуться домой, и мне придется ночевать в магазине.

 

Он долго молчал. А потом сказал совсем тихо:

 

– Прости. Я не хотел тебя задерживать. Увидимся в пятницу.

И я услышал звук его шагов и мерзкий звон дверного колокольчика.

Я сидел неподвижно, с закрытыми глазами, отсчитывая секунды до того момента, когда его уже не будет видно через окна магазина.

 

Черта с два. Черта с два мы с вами увидимся в пятницу. Я больше не буду здесь работать, больше не могу. Я открыл глаза. В магазине было светло, а снаружи – жуткая темень, почти ничего не видно. Мне показалось, что за окнами собралась толпа, и все наблюдают за мной, как будто я рыбка в аквариуме. Мне захотелось куда-нибудь спрятаться.

Я ходил между рядов книжных полок, пока не оказался в тупике. И тогда я сел на пол, прислонился спиной к стенду с классической литературой, обхватил колени руками, и положил на них голову. И снова закрыл глаза.

 

Да что же это со мной такое? Почему я не могу ровно дышать, находясь с ним рядом? Почему, когда он смотрит мне в глаза, я совсем перестаю что-либо соображать? Почему я так разозлился сегодня? Почему мне так плохо теперь, когда он ушел? Я прекрасно знал ответ на каждый вопрос. Но не хотел об этом даже думать. Поэтому просто сидел, обхватив колени руками и закрыв глаза, и старался не думать вообще ни о чем.

 

Дверной колокольчик заставил меня поднять голову и прислушаться. Я сообразил, что не перевернул табличку на двери.

 

– Магазин закрыт! – крикнул я. Меньше всего мне сейчас хотелось разбираться с запоздалыми покупателями. Я услышал шаги – настойчивый посетитель явно не собирался уходить.

 

Вот черт. Сказано же, закрыто. Я поднялся на ноги и стал выбираться из лабиринта книжных полок.

 

– Гарри.

 

Северус тяжело дышал и был в расстегнутом пальто, и волосы совсем растрепались. У меня сердце забилось так часто и тяжело, что я всерьез стал опасаться за сохранность своих ребер.

 

– Хорошо, что я застал тебя.

 

Мне хотелось ответить, что это и правда хорошо, что это просто замечательно. Что я ужасно расстроился, когда он ушел, и ужасно рад теперь, когда он вернулся. Но я молчал. Знал, что если сейчас открою рот, скажу что-нибудь такое, отчего он развернется и уйдет снова. И больше уже не подумает возвращаться. У него был все тот же странный взгляд, от которого мне становилось тяжело дышать, но я не отводил глаз.

 

– Знаешь, Гарри, – начал он совсем тихо, так, что мне приходилось напрягаться, чтобы разбирать слова, – я тебя обманул. Она не замужем.

 

– Кто? – не понял я.

 

– Элис. Мы действительно вместе работаем, и всякий раз, когда мне требуется ее помощь, она любезно соглашается. Моя мать о ней очень хорошего мнения. И она не замужем. Но это совершенно ничего не меняет.

 

Я совсем перестал понимать, что происходит.

 

– А… зачем вы мне все это говорите?

 

Северус медленно выдохнул, как будто очень старался не выйти из себя.

 

– Какой же ты…

 

Я так и не узнал, какой же я на самом деле, потому что Северус в один шаг преодолел разделявшее нас расстояние, и внезапно оказался так близко, что я перестал слышать что-либо, кроме стука собственного сердца. Глаза закрылись сами собой, я только чувствовал, как его рука легла мне на плечо – кончики пальцев касались шеи. Пальцы у него были холодные, и я вздрогнул, и не переставал дрожать, когда прядь его волос скользнула по моей щеке. Я едва не вскрикнул, когда свободной рукой он обнял меня и притянул к себе. А потом он поцеловал меня.

 

Я был едва в сознании несколько секунд спустя, когда он оторвался от моих губ, и почти не помню своих ощущений от этого поцелуя. Я чувствовал тепло его дыхания на своей щеке. Мне показалось, что если он отпустит меня сейчас, я не удержусь на ногах, и я обхватил его обеими руками за плечи, и прижался еще сильнее, и спрятал лицо у него на груди. Я все еще не мог заставить себя открыть глаза, все это было слишком похоже на один из безумных снов, в которых я сам себе отказывался признаваться по утрам. Я вдруг испугался, что стоит мне их открыть, окажется, что на самом деле ничего этого не было, что я просто задремал, прислонившись спиной к стенду с классической литературой. И я попросил его:

 

– Не уходи, – тихо-тихо, так что сам едва мог разобрать слова. Но он услышал. И прошептал мне на ухо:

 

– Не уйду.

 

Глава 14.

 

Мы не ругались почти никогда. Ну, то есть, он постоянно отчитывал меня – если я оставлял на полу чашку с чаем и сам же об нее спотыкался, если терял телефонную трубку в квартире, если брал его книгу с полки и не ставил на место. Но я старался не обижаться. Серьезно мы поссорились всего один раз.

 

Я пришел домой после работы, и случайно услышал, как Северус в гостиной разговаривает по телефону.

 

– Нет, не могу, к сожалению, ее нет сейчас.

 

Я тихонько прикрыл за собой дверь и прислушался. Подслушивать – это мерзко, я знаю, но мне стало любопытно.

 

– Конечно, я передам ей от тебя привет.

 

– Да, разумеется, мы зайдем к тебе на чай.

 

– Элис будет просто счастлива, она говорит, что ужасно скучает по вашим беседам.

 

– Да, как только мы приведем, наконец, квартиру в порядок. Сейчас так много работы, совсем не остается ни на что времени.

 

Я остановился в дверях гостиной и ждал, когда он договорит. Я никогда не спрашивал, что он сказал матери, когда мы стали жить вместе – просто не подумал, что он будет продолжать ей врать.

 

– Да, тебе тоже. Увидимся завтра, – он повесил трубку и еще некоторое время стоял неподвижно, глядя в окно. А потом повернулся.

 

– Гарри, – он чуть заметно вздрогнул от неожиданности, – я не слышал, как ты вошел.

 

– Я так и понял, – сказал я.

 

Он долго молчал, а я терпеливо ждал. Почти надеялся, что не то подумал, и сейчас он мне все объяснит. Но он вдруг спросил:

 

– Что я, по-твоему, должен был ей сказать? – и мне больше было не на что надеяться.

 

– Правду? – предложил я.

 

– Какую правду? Что я живу с девятнадцатилетним мальчишкой?

 

– А что, есть какая-то другая? – я не мог взять в толк, как это возможно. Мне хотелось с каждой крыши кричать о том, как я люблю его. А он даже не рассказал обо мне матери.

 

– Гарри… – он подошел ближе, и попытался поймать мой взгляд. – Я не мог ей сказать. Она… она ничего обо мне не знает. Я просто не мог ей сказать. Не мог, понимаешь?

 

– Нет. Не понимаю, – и я развернулся и ушел в спальню. И больше мы в тот вечер не разговаривали.

 

На следующий день у меня был выходной – и куча времени, чтобы обо всем подумать и решить, что я полный идиот. Я ждал, когда Северус вернется, чтобы сказать ему, что я не сержусь, и что мне все равно, сказал он матери правду или нет. На самом деле мне было совсем не все равно, но этого я не собирался ему говорить. Может быть, если дать ему немного времени, он передумает. По крайней мере, я мог на это надеяться.

 

Я ждал и ждал, а он все не приходил. Я звонил, а он не брал трубку. Он вернулся домой только в одиннадцать, на три часа позже, чем обычно возвращался с работы. Я к тому времени уже жутко волновался, а у Северуса было на редкость дурное настроение, и вместо того чтобы поговорить, мы поссорились из-за какой-то ерунды и орали друг на друга, и в первый раз за все то время, что мы жили вместе я так рассердился.

 

Я оделся и сбежал, хлопнув дверью. Бродил по холодным темным улицам и думал, как я обижен и зол. А потом остыл и вернулся домой.

 

Северус не вышел встретить меня, как делал обычно, если я приходил позже него. В коридоре было темно, и во всей квартире так тихо, что мне стало страшно.

 

Северус сидел на диване в гостиной, все в том же сером в полоску костюме, в котором пришел с работы. В руках у него был стакан с виски или бренди или черт знает чем, я не разбираюсь, а в глазах – такое потерянное выражение, что я сразу почувствовал себя ужасно перед ним виноватым. Я подошел и забрал из его рук стакан. И поставил на пол, а он ничего не сказал, хотя терпеть не мог, когда я оставлял стаканы на полу. Я забрался на диван с ногами, и придвинулся к нему поближе, и с минуту просто молча сидел рядом. А потом прошептал ему на ухо:

 

– Прости.

 

И тут меня точно прорвало. Я говорил, не останавливаясь – все то, что хотел сказать ему еще с утра, и то, чего не собирался говорить. Про то, как я его люблю, и как мне все равно, хочет он, чтобы кто-то обо мне знал или нет, и про то, как мне на самом деле не все равно, а совсем даже наоборот – больно и обидно, и про то, что это правда ни капельки не важно, и своим знакомым он может представлять меня другом или племянником, или хоть двоюродным дедушкой, если считает нужным, и я все пойму и не стану закатывать истерик. Мне показалось, что я говорил целую вечность. А Северус терпеливо меня слушал, и не перебивал, и тихонько поглаживал мою руку.

 

А потом, когда я, наконец, выговорился, он сказал тихо-тихо:

 

– Спасибо. Но в самопожертвовании уже нет необходимости.

 

И я сразу понял, где он так задержался, и почему у него было такое дурное настроение, и что я – еще больший идиот, чем думал. Я тогда забрался к нему на колени, и обнял его за плечи, и дождался, пока его руки обовьются вокруг меня и прижмут еще крепче, прежде чем спросить:

 

– Она… очень плохо отреагировала?

 

– Не хуже, чем я мог бы ожидать. Сказала, что я ей больше не сын, и могу даже не показываться ей на глаза, пока не возьмусь за ум, – он невесело усмехнулся. – А еще… – он замолчал, как будто сомневался, стоит ли говорить. Но я ждал, и он продолжил. – Еще, что я жестоко ошибся, поверив тебе, и что очень скоро ты наиграешься и…

 

– Неправда, – перебил я. И подался назад, немного, ровно настолько, чтобы суметь заглянуть ему в глаза. – Я не… Я очень люблю тебя, и не… – я вдруг понял, что еще немного – и заплачу. Меньше всего мне хотелось, чтобы он видел мои слезы. – Ты не ошибся, – сказал я и уткнулся лицом в его плечо.

 

А Северус поцеловал меня в висок и сказал:

 

– Я знаю.

 

 

Глава 15.

 

Я совершенно случайно встретил Джинни. Я бы сам ее ни за что не заметил, я не смотрю обычно по сторонам в метро, она первая подошла.

 

– Привет, – сказала она. – Сто лет тебя не видела!

 

Я не ответил, даже не поднял головы, подумал, что обращаются к кому-то другому.

 

– Я тебя едва узнала, Гарри, – услышав свое имя, я все-таки оторвался от книги, которую читал. – Ты изменился. Так… похудел.

 

Я не сразу ее вспомнил. Почти полгода прошло, и к тому же мы с Джинни те так уж долго работали вместе – всего пару месяцев. Если бы она не была такая рыжая, я, может быть, не вспомнил бы вообще.

 

– Привет, – я понятия не имел, о чем с ней говорить. Мы никогда и не общались толком. – Я тоже… эээ… не сразу тебя узнал.

 

– Да я заметила, – она засмеялась. – Витаешь в облаках?

 

Я только смущенно улыбнулся.

 

Мне повезло, Джинни болтала без умолку, и мне лишь изредка приходилось вставлять что-нибудь вроде " Правда? Вот здорово! " или " В самом деле? Я понятия не имел". Она рассказывала мне про остальных ребят, с которыми мы работали вместе, а иногда забывалась и начинала рассказывать про кого-нибудь, кого я и не знал даже, но я не перебивал. Боялся, что она начнет спрашивать что-нибудь обо мне.

Но она все равно спросила:

 

– Гарри, а как у тебя дела? Мы пытали Гермиону, но она так никому и не рассказала, куда ты пропал. Что случилось?

 

– Ну, – я замялся. – Были проблемы.

 

– Ясно, – Джинни не стала допытываться, и я был ей за это благодарен.

 

Потом она сказала:

 

– Заезжай к нам как-нибудь. Все будут жутко рады тебя видеть.

 

– Ага, – ответил я. – Особенно Перси. Просто умрет от счастья.

 

Джинни рассмеялась, запрокинув голову.

 

– Перси два месяца назад повысили. И перевели. Он у нас теперь большая шишка, – она прыснула. – А нами Гермиона командует.

 

Джинни вдруг замолчала и задумалась. А потом сказала:

 

– Гарри, а я сейчас на работу. Поехали со мной?

 

– Зачем? – спросил я. Мне не хотелось туда возвращаться. Страшно было.

 

– Ну как зачем? Со всеми встретишься, поговоришь, правда, все очень обрадуются.

 

Я молчал.

 

– Ну ладно… – она вздохнула. – Я опаздываю на два часа. Если ты со мной не поедешь, Гермиона меня убьет. Гарри, пожа-а-а-а-луйста!

 

Я попытался придумать какую-нибудь отговорку, но не смог. Северус говорил, что я совсем не умею ни врать, ни отказывать. Он все про меня знал.

 

План Джинни сработал. Увидев меня, Гермиона совсем забыла ее отчитывать.

 

– Гарри. Ты жутко выглядишь, – сказала она вместо приветствия. И утащила меня в крошечную комнатку, которая носила громкое название кабинета администратора, прежде чем я успел опомниться. Она всегда была такая, и я вдруг понял, что скучал по ней, и что рад ее видеть.

 

Она заварила нам чаю, и довольно долго мы просто болтали и делились новостями. У меня было, вообще-то, не слишком много новостей. А Гермиона рассказывала мне, как это на самом деле трудно – быть администратором, и что Джинни выводит ее из себя своей безалаберностью, и что она порой боится стать такой же мерзкой как Перси. А еще она говорила про Рона, и про его новую работу, и про то, как они постоянно ссорятся. А потом вдруг сказала:

 

– Гарри, уже полгода прошло. Сколько ты еще будешь себя мучить?

 

Я даже не сразу понял, о чем она.

 

– Я не… Не волнуйся, у меня все хорошо, – ответил я. Не слишком-то уверенно получилось – я же не умею врать.

 

– Хорошо?! Гарри, ты себя в зеркало видел? Ты похудел так – один скелет остался, бледный как смерть, круги под глазами. Ты вообще спишь? Ешь?

 

Я молча разглядывал свое отражение в чашке. Я не хотел, чтобы она волновалась, но разуверить ее у меня тоже не было сил. Она вдруг сорвалась со своего места, подскочила ко мне и обняла.

 

Мне показалось, что меня уже тысячу лет никто не обнимал. Я понял, что если скажу что-нибудь, постыдно разревусь прямо у нее на глазах. И поэтому молчал. И Гермиона тоже молчала. Я надеялся, что она знает, как я ей благодарен.

 

А потом мы допили чай, и Гермионе пора было браться за работу. Она сказала, что я должен обязательно ей позвонить на днях, и мы куда-нибудь вместе сходим. А я сказал, что буду рад, и это была правда. Она еще раз обняла меня на прощанье, и я ушел.

 

Я остановился на выходе из магазина. Была весна – самое начало марта, и, по-моему, первый солнечный день за последние несколько месяцев. Или, может быть, я впервые это заметил. Я огляделся по сторонам. Тут не успело ничего измениться, а я не успел ничего забыть. Я мог с закрытыми глазами назвать все магазины на противоположной стороне улицы, по порядку. Помнил, что до метро семь минут быстрым шагом, и ровно на середине пути – булочная, где пекут жутко вкусные круассаны.

 

Мне показалось вдруг, что все вернулось назад. Что стоит мне сейчас повернуть голову, и я увижу Северуса, в плаще и с портфелем. И он пройдет мимо, и я скажу ему: " Здравствуйте, мистер Снейп". А он улыбнется мне и ответит: " Добрый день, Гарри". Ощущение было такое стойкое и настоящее, что я не удержался. И повернул голову.

 

И увидел его.

 

Он шел прочь от меня, в плаще и с портфелем, и ветер чуть трепал его волосы.

 

Я снял очки, зажмурился и потер глаза руками. Первые несколько недель Северус мерещился мне в каждом прохожем – все дело, наверное, в том, что я не слишком хорошо вижу. Со временем я научился себя контролировать. Достаточно просто зажмуриться на несколько секунд, и наваждение проходит.

 

Я открыл глаза, надел очки и снова посмотрел вслед человеку, которого принял за Северуса. Но ничего уже толком не мог разглядеть. С такого расстояния и с моим зрением за него мог сойти кто угодно. Я засунул руки в карманы куртки и пошел к метро. И больше не оглядывался по сторонам.

 

Я не прошел и половины пути, когда понял, что почти нагнал его.

 

Он шел медленно – потому что хромал и опирался на трость, я этого не заметил издалека. А еще я не заметил, что у него полно седых волос. У Северуса не было ни одного. Я слишком хорошо помнил его волосы. Густые и совсем черные.

 

Но все же было в этом человеке что-то такое, отчего у меня дыхание перехватывало, когда я на него смотрел. Может быть, то, как он, даже прихрамывая и опираясь на трость, умудрялся держать спину безукоризненно ровной. А может быть, то, как он время от времени встряхивал головой, чтобы убрать волосы с лица.

 

Я шел за ним, стараясь держать дистанцию. В любой момент я мог бы пойти быстрее и опередить его, но никак не мог себя заставить. Я говорил себе, что устал, что гуляю, что мне не хочется спускаться в душную подземку. Но на самом деле я просто страшно боялся его потерять.

 

А в метро мне нужно было совсем в другую сторону, но я вошел с ним в один вагон. И уже ничего не мог придумать себе в оправдание. Было полно народу, и меня оттеснили в другой конец, и я едва не пропустил станцию, на которой он вышел. На эскалаторе я ехал всего несколькими ступенями ниже, а на улице держался на расстоянии двух-трех метров. Я не знал, где я, не смотрел, куда иду, не знал, зачем преследую его, и что будет, когда он доберется туда, куда ему нужно. Просто шел следом и не отрывал от него глаз.

 

Он иногда оглядывался по сторонам, и мне казалось, что вот-вот он повернется, и я смогу заглянуть ему в лицо, и у меня комок вставал в горле. Но он не поворачивался. В нем было что-то такое, отчего у меня все сжималось внутри. Что-то такое, отчего мне хотелось догнать его, остановить и обнять за плечи, и прижаться всем телом. Ветер дул мне в лицо, и время от времени, совсем редко, как будто издеваясь, доносил до меня обрывки запаха каких-то трав. Запаха, от которого я едва не задыхался.

 

Вдруг все те полгода, что я прожил без Северуса: каждый вечер, который я проводил в одиночестве, изнывая от желания услышать его голос, прикоснуться к нему, вдохнуть его запах, каждая ночь, когда я сворачивался калачиком в холодной постели и засыпал с мыслью о нем, каждое утро, когда я, очнувшись от очередного слишком реального сна, вновь оказывался один – разом обрушились на меня, и я согнулся от боли, и едва не упал под ее тяжестью. Я не мог дальше идти, я беспомощно остановился посреди дороги, и смотрел ему вслед. И позвал его совсем тихо, почти шепотом:

 

– Северус…

 

Я подумал, что схожу с ума, когда увидел, как он замер, и ужасно медленно, а может быть, мне просто так показалось, повернулся в мою сторону. И я смотрел в его глаза, такие темные, почти черные – я ни у кого таких не видел. Смотрел, пока не утонул в них, и вокруг не стало совсем темно.

 

Глава 16.

 

Я очнулся от того, что кто-то легко похлопывал меня по щекам. Я открыл глаза, но не увидел перед собой ничего кроме размытых цветных пятен.

 

– Эй, эй, ну будет, – сказал незнакомый женский голос. – Вы ж его убьете, мальчишка тощий как не знаю что. Вон он и глаза уже открыл.

 

– В самом деле, – ответил другой голос, на этот раз мужской. – Парень, ты как? Встать сможешь? Боюсь, очки тебе придется купить новые.

 

Я понял, что обращаются ко мне, но не смог ничего ответить. Я лежал, почему-то, прямо на асфальте, и вокруг меня собралась небольшая горстка людей, и они, не переставая, говорили-говорили, а мимо с рычанием проносились автомобили. Мысли мешались у меня в голове. И тут я вдруг вспомнил, что случилось, и как я здесь оказался.

 

Померещилось? Разумеется, померещилось. Еще умудрился грохнуться в обморок посреди улицы как последний идиот. У меня не хватило сил как следует на себя разозлиться. Я чувствовал себя откровенно паршиво, и отчаянно старался не думать о том, каким настоящим казался направленный на меня взгляд черных глаз.

 

– Лучше ему встать, – сказал кто-то, – не слишком тут удачное место для отдыха.

 

Меня взяли под руки и без особой помощи с моей стороны привели в вертикальное положение. У меня закружилась голова, и снова перед глазами заплясали темные круги, а все звуки вокруг слились в общий густой гул. Ноги были какие-то ватные – то и дело норовили подогнуться в коленях, когда я совсем этого не ожидал. Меня куда-то повели, я не знал куда, и не спрашивал. Просто шел, опираясь на чье-то плечо, и с трудом перебирая ногами. Мне казалось, что каждый раз, сделав шаг, я проваливаюсь в асфальт на добрых полметра. А потом вдруг оказалось, что я этаж за этажом поднимаюсь вверх по полутемной лестнице.

 

А потом на площадке одного из этажей стоял Северус и, держа портфель под мышкой, открывал ключом дверь.

 

Сердце забилось невыносимо тяжело везде внутри меня, и я зажмурился изо всех сил, не зная, чего боюсь больше – открыв глаза, увидеть его снова или понять, что в очередной раз ошибся. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышал:

 

– Гарри, – только он так произносил мое имя, чуть растягивая " а". У меня дыхание перехватило. Я ловил ртом воздух и пытался вдохнуть, но не мог. Сердце, которое еще секунду назад бешено колотилось в груди, как будто замерло совсем. Когда такое было со мной впервые, я подумал, что умираю. Но это проходит. Я точно знаю, это проходит.

 

– В чем дело, тебе плохо? – я мотнул головой, не в силах ничего сказать. Это проходит, нужно только немного подождать. Я вздрогнул, почувствовав, как рука легла мне на плечо, и тогда только открыл глаза.

 

Северус стоял напротив, на расстоянии полуметра, и его рука, такая настоящая, сжимала мое плечо. И он сам был совсем настоящим. С мелкими морщинками вокруг глаз, которые, я знал, собирались вместе, когда он улыбался. И уголками губ, слегка опущенными вниз, правый – как всегда чуть ниже. И родинкой на мочке уха. И крохотным шрамом над левой бровью – он говорил, что это результат падения с дерева в пять лет, а я никогда не мог себе представить Северуса, даже пятилетнего, лазающим по деревьям.

 

Я смотрел и смотрел на него, боясь закрыть глаза, даже моргнуть. Мне казалось, что пока я не отрываю от него взгляда, он не может исчезнуть. Не может испариться и снова оставить меня одного.

 

Я поднял руку и провел по его щеке кончикам пальцев. И она тоже была настоящей, теплой и чуть-чуть шершавой, такой, какой помнили ее мои пальцы. Я чувствовал, как под кожей задвигались желваки.

 

Я тогда обхватил его обеими руками за плечи и прижался к нему так сильно, как только мог. Он пытался отстраниться, но я не позволил. Держал его крепко-крепко и сам себе не верил, и едва не задыхался, до того хорошо было снова чувствовать его рядом, его тепло и его запах, такой родной и любимый, и уткнуться лицом в изгиб его шеи, касаясь губами нежной кожи над воротником рубашки, и слушать его дыхание. Слезы, которых, я думал, давно уже не осталось, собирались в уголках глаз, я отчаянно старался их сдержать, но они все катились и катились по щекам. Я так скучал.

 

– Я так скучал по тебе, – хрипло сказал я ему на ухо. И услышал, как он вздохнул, ужасно тяжело и горько. Одной рукой он медленно, неуверенно и осторожно, как будто впервые, провел по моей спине. А потом обнял меня и прижал к себе с такой силой, что я едва не вскрикнул от боли.

 

– Господи, я так скучал, – шептал я, давясь слезами. – Мне было так плохо без тебя. Так плохо. Я думал, что сам умру. Не бросай меня больше, пожалуйста. Я не могу без тебя, я так люблю тебя.

 

– Да неужели? – сказал он вдруг холодно. У меня по спине побежали мурашки. Со мной он так никогда не разговаривал. Он схватил меня за плечи и оторвал от себя. Я заглянул ему в глаза – взгляд был такой же ледяной, как и голос. – И именно поэтому ты предпочел забыть о моем существовании? – В глазах у него промелькнуло такое болезненное выражение, что у меня сжалось сердце. – Поэтому не соизволил даже попрощаться?

 

Я не сразу понял, о чем он. Мне только хотелось обнять его, и поцеловать, и стереть эту боль с его лица, но он не позволял. А потом я вдруг вспомнил.

 

– Прости… Прости меня, прости. Я знаю, я должен был. Я знаю, но…– я с трудом подбирал слова, и еще большего труда мне стоило их произносить, – она сказала, что я не могу прийти. Она сразу позвонила мне, сразу после того, как… И все рассказала, и сказала, что я не должен приходить, если хочу сохранить твое доброе имя, …

 

– Гарри, – я слышал, что Северус пытается что-то мне сказать, но не мог понять, что. Я совсем потерял ощущение реальности, утопая в воспоминаниях о том ужасном вечере.

 

– Я ей не поверил, я искал тебя, я не верил... Я не мог в это поверить. А потом я был у нее, и она сказала, что это правда. А потом все говорила про то, что мне не следует приходить, потому что… Я забыл почему. Прости меня. Я не пришел. Я бы не вынес, прости, я бы не смог смотреть, как… Я не хотел видеть тебя… мертвым. Я не хотел видеть, как тебя хоронят, я бы не выдержал, это сли…

 

– Гарри! Да что это… – Северус встряхнул меня, и только тогда я смог снова услышать его голос, и увидеть перед собой его лицо. – Что ты, черт побери, такое несешь? – Я смотрел ему в глаза, в них не было больше ни намека на холодность, только недоумение и что-то похожее на страх. – Ты что… ты все это время думал, что я умер?

 

И прежде чем я успел понять смысл его слов, он обнял меня снова и привлек к себе. Он одной рукой гладил меня по голове, так, как будто сам не осознавал, что делает это, и все повторял:

 

– Мой бедный мальчик, мой бедный мальчик…

 

И щеки у него отчего-то были мокрые. Я не сразу понял, что от слез. В первый раз в жизни я видел, как он плакал.

 

Глава 17.

 

Говорят, человек привыкает к чему угодно.

 

Еще полгода назад я не мог бы себе представить, что привыкну жить без Северуса. Но я привык. Нет, я не забыл его за эти месяцы и не забыл бы никогда. Я нуждался в нем и сходил с ума от отчаяния и одиночества – еще сегодня утром ничуть не меньше, чем неделю или месяц назад. Просто… за прошедшее время это успело стать нормой моей жизни, я начинал забывать, что когда-то было по-другому. Что когда-то я был счастлив. Как сейчас.

 

Мы лежали рядом, совсем не двигаясь – моя голова у него на плече. И я слышал, как стучит его сердце. И его дыхание запутывалось в моих волосах. Я придвигался ближе и чувствовал тепло его тела. Он был рядом. Живой, настоящий, мой, единственный, самый любимый. Стоит только поднять голову – и я встречу его взгляд, стоит только протянуть руку – и я смогу провести подушечками пальцев по его щеке, по чуть шершавому подбородку, по тонким бледным губами, стоит приподняться немного – и я смогу поцеловать его в эти губы, такие теплые, мягкие и родные, смогу прикоснуться кончиком языка к верхней, и чуть прикусить нижнюю.

 

Я не шевелился. Только лежал рядом и слушал его сердце, каждый удар которого наполнял меня небывалым, безудержным, диким счастьем. И я собирался насладиться этим счастьем сполна, собирался запомнить каждую секунду, проведенную рядом с Северусом. Я упивался им и его близостью, забывая, кто я такой, с какой я планеты и какой сейчас год.

 

Я не знаю, сколько прошло времени, но, наверное, немало – сумерки уже прокрались в комнату и окрасили все вокруг в оттенки серого к тому моменту, когда я пришел в себя. Ко мне вернулось ощущение реальности, а вместе с ним – воспоминания. Как я выжил без него так долго? Как он жил без меня? Как?.. И тут, среди миллиона вопросов, роившихся в моей голове, возник один, который я не мог не задать в ту же секунду.

 

– Северус, – сказал я непослушным хриплым голосом, не поднимая головы. – А почему ты не искал меня?

 

Я почувствовал, как он напрягся, и сжал меня еще крепче в объятиях, и вздохнул, так, как будто ждал этого вопроса, но не знал, как на него ответить. Тянулись долгие секунды, а все он молчал. А потом начал, совсем тихо:

 

– Я попросил позвонить тебе сразу, как только… – он говорил очень медленно, и я чувствовал, с каким трудом ему дается каждое слово, и не торопил. – Как только пришел в себя. На следующий день. Я думал, что ты, должно быть, ужасно волнуешься. Моя… мать сказала, что позвонила еще вчера. Я спросил, когда ты придешь, но она не ответила.

 

Северус остановился, чтобы перевести дыхание. Вдохи получались короткими и рваными. Внутри меня копилось дурное предчувствие, но я отказывался ему верить. Так не бывает. Так не поступают. Это все ужасная ошибка, должна быть ошибка.

 

– Я спрашивал и на следующий день, и позже, допытывался, правда ли она тебе позвонила и в курсе ли ты, что произошло. Она все уходила от ответа. Пока однажды не спросила, не удивлен ли я, что тебя не было до сих пор. Она сказала, что не хотела рассказывать мне прежде, чем мое состояние улучшится, и что ей жаль. И что она говорила с тобой, но ты… – он вздрогнул и шумно втянул в себя воздух. – Ты не выразил желания меня видеть и…

 

– Замолчи, – мой шепот прогрохотал в тишине комнаты. – Не продолжай, пожалуйста.

 

Северус осекся на полуслове и замолчал. И не стало ничего кроме его отрывистого дыхания. А когда оно выровнялось, я поднял, наконец, голову и встретил его взгляд, его боль, горечь и отчаяние.

 

– И ты поверил? – спросил я. " Как ты мог поверить? " повисло в воздухе. Северус отвел глаза.

 

– Не сразу, – проговорил он, почти не размыкая губ. – Я ждал тебя. Ждал, что ты придешь, или хотя бы позвонишь. Но тебя не было, и телефон молчал. А я… Гарри, пойми, врачи считали, что я вряд ли смогу снова встать на ноги, а тебе недавно исполнилось двадцать.

 

Он закрыл глаза, и я видел, как в уголках сомкнутых дрожащих век собираются слезы.

 

– Прости меня, – сказал он вдруг сдавленным шепотом, и слезы скатились по вискам и затерялись в его волосах. – Я должен был поговорить с тобой сам. Должен был хотя бы попытаться. Послать свою гордость ко всем чертям и позвонить. Но я не смог. Прости меня.

 

Я хотел сказать что-нибудь, успокоить его, но голос меня подвел, и я тогда сжал его лицо в ладонях и сцеловывал соленые слезы с глаз, а он все говорил и говорил.

 

– Я видел тебя однажды. Возле кафе на Риджент сквер. Ты шел по противоположной стороне улицы, не оглядываясь по сторонам, а я не мог решить, что делать. А потом ты вдруг обернулся, и наши взгляды встретились, или мне так показалось, и я хотел кивнуть, но ты… ты тут же отвел глаза.

 

Я прекрасно помнил тот день. Я по дороге на работу никогда почти не смотрел по сторонам, но тогда вдруг почувствовал, что если не оглянусь, не увижу чего-то очень важного. И я оглянулся, и увидел Северуса. Как всегда я зажмурился изо всех сил, чтобы прогнать наваждение, и когда открыл глаза, его уже не было.

 

– Я вернулся домой, и отчего-то ждал, что ты вдруг позвонишь. Злился на тебя, и на себя, и на весь мир, за то, что никак не могу научиться без тебя жить. Я хотел забыть тебя, Гарри. Очень хотел, и не мог. И не мог перестать думать, что если бы не этот… несчастный случай, может быть, ты до сих пор был бы рядом.

 

Он прижал ладони к глазам таким беспомощным жестом, что мне стало больно дышать. Я не мог и не хотел представлять, каково было бы мне. Как бы я выжил, будучи уверенным, что он предал меня. Как бы я заставлял себя открывать глаза утром, зная, что не встречу его взгляда, как бы я засыпал в одиночестве, думая, что, наверное, где-то, далеко или близко, в незнакомой квартире и чужой постели кто-то другой засыпает, положив голову ему на плечо. И кого-то другого он целует на ночь в висок и гладит по волосам. Как бы я выжил, зная, что кто-то другой получил все то, чего я так хочу, и чего у меня больше никогда не будет.

 

И я поцеловал его, чувствуя, как соленый привкус его слез на моих губах растворяется и исчезает, оставляя только вкус самого прекрасного и самого долгожданного в мире поцелуя. Я пытался этим поцелуем сказать все то, чего не мог выразить словами, убедить его и себя самого, что я теперь всегда буду рядом. И он все понял.

 

Потом он долго смотрел мне в глаза, и мне не нужно было хорошо видеть или хорошо читать по лицам, чтобы прочесть в его взгляде все то, о чем он так редко говорил вслух. А потом он сказал:

 

– Я не думал, что так бывает. За все прошедшие годы я успел привыкнуть, и смириться, и начать верить в то, что можно заменить счастье скоротечными удовольствиями. Я считал, что все так, как и должно быть, и я не вправе рассчитывать на большее. Ты – то, во что я перестал верить, чего не заслуживал и чего у меня никогда не должно было быть. А я чуть не потерял тебя.

 

У меня по спине бежали мурашки от его слов.

 

– Я очень люблю тебя, Гарри. Я больше никуда тебя не отпущу. Ты мне нужен, и я никому не позволю снова отнять тебя у меня.

 

Я уронил голову ему на плечо и уткнулся носом в изгиб его шеи, жадно вдыхая аромат его волос, разметавшихся по подушке. Я знал, что он все понимает и без слов.

 

***

 

 

Я проснулся утром от того, что солнечные лучи ложились мне на лицо. Окна моей комнаты выходили на запад, и у меня никогда не бывало солнца по утрам.

 

Я лежал, не размыкая век, и перебирал события сегодняшнего сна, слишком реального даже для меня. А проклятое черт знает откуда взявшееся солнце все било мне прямо в глаза. Я перевернулся на другой бок, и вдруг наткнулся на что-то теплое, и чуть не вскрикнул от неожиданности.

 

Северус что-то недовольно промычал во сне, но не проснулся. А я смотрел на него затаив дыхание, и думал, сколько времени пройдет, прежде чем я снова привыкну просыпаться с ним рядом. Я не хотел привыкать, мне было слишком хорошо. Я хотел каждое утро заново обретать его и чувствовать это огромное счастье, такое огромное, что ему внутри меня тесно.

 

Мне захотелось наброситься на него, обнять и прижаться. Но я боялся его разбудить. Мне пришло в голову, что за все наши полтора года вместе я ни разу не видел его спящим – он всегда засыпал позже и просыпался раньше. Я ни разу не видел его спящим, и еще вчера подумал бы, что не увижу никогда.

 

- Я люблю тебя, – прошептал я ему на ухо, совсем тихо. Еще вчера я считал, что никогда больше не произнесу вслух этих слов. А теперь все они, несказанные, скопившиеся во мне за полгода, встали комком в горле.

 

Я придвинулся к нему поближе и обнял, осторожно, чтобы не разбудить. А он вдруг чему-то улыбнулся во сне.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.