Станционный смотритель

Действующие лица и персонажи:

Дедушка Аке – станционный смотритель, с вросшими в лицо морщинами и благостной улыбкой на лице.

Ербол – вечно одурманенный степной травой 40-летний казах, бывший военный и бывший муж Улан.

Улан – приятная дородная казашка 40 лет, сентиментальная, истеричная и добрая.

Батыр – 16-летний юноша, сын Ербола и Улан.

Мерей – девушка из соседнего аула, возлюбленная Батыра.

Айсулу – красавица, склонная к эротомании в любом ее проявлении, жена Джанибека.

Джанибек – здоровое и простое существо, муж Айсулу, любящий ее беззаветно.

Машинист – мужчина, 50 лет, склонный к пространным рассуждениям вслух.

Его напарник – вечно пьяный юноша, лежащий в груде тряпья на полу.

Жаркий полдень. Поезд на полной скорости мчится через степь. В кабине машинист, он поет. На полу, его напарник, лежит на груде белья, он пьян.

Машинист:

- Ты пьян. Я трезв. Я давно заметил, в этом мире нет справедливости. Ты пьян, я трезв. Я не спал двое суток, ты только и делаешь, что спишь. Но ты видишь прекрасные сны о прекрасных городах, я же, если и удастся уснуть, не вижу ничего, кроме степи и бывшей жены. Поэтому я веду этот поезд и не сплю вторые сутки, а ты, напротив, и пьешь и спишь, и у тебя нет бывшей жены, потому что ты слишком молод. И это справедливо, этот мир справедлив, да…. я давно заметил.

Машинист зевает. Машинист снова громко поет. Отчасти, он поет столь громко, чтобы нечаянно не заснуть.

Машинист зажмуривает и открывает глаза, вновь щурится на дорогу, пытаясь согнать c себя сон. Он поглядывает на соблазнительную жидкость, которая мирно плещется в бутылке, которую преданно держит в руке его напарник. Машинист торопливо отводит взгляд, нервно поет, затем столь же неожиданно выхватывает бутылку из рук напарника и опустошает ее до дна.

Однако, лишь только он отпускает бутылку, глазам его предстает странное видение.

Он видит разноцветные шарики, которые, как мыльные пузыри медленно уплывают в небо, полустанок, молодую женщину с оголенной грудью, извивающуюся в танце, странного тощего казаха, который стреляет из ружья и едет с криком наперерез поезду. За ним следом скачет подросток и крепкий казах с развевающимся красным флагом.

Машинист напряженно моргает, но видение не исчезает.

Полустанок – 13 разъезд. Обитатели его, ждут, приближающегося поезда и под команду, сопровождающуюся выстрелом, тощего казаха Ербола, который едва держится в седле, выпускают из рук воздушные шарики. Из окон поезда летят банки, бутылки и прочий мусор, который выкидывает проводник и сами пассажиры. Дородная женщина Улан, отпустив шарики, печально машет поезду платочком.

Молодая красавица Айсулу, еще немного продемонстрировав свои груди пролетающим мимо пассажирам, с грустью опускает майку. Три богатыря на лошади – окосевший Ербол, юный Батыр и крепкий Джанибек с красным флагом в руке мчатся вслед за поездом с гиком и восторгом. Дедушка Аке, степенно опускает табличку – “путь свободен” и садится на стул под раскидистым карагачом, к которому привязан колокольчик. Его коза покорно идет за ним и как собака садится рядом. Поезд почти уже скрывается из виду, от него остается лишь сизый дым и запах гари. Все обитатели станции с печалью и завистью, смотрят на отпущенные ими шарики, которые свободно и беспрепятственно улетают в небо.

Тот же полустанок вечером. Полустанок с чарующим названием ”13 разъезд” – место, где поезда никогда не останавливаются, а только два раза в сутки проносятся мимо. На станции стоит карагач, будочка-дом станционного смотрителя, да еще четыре домика с просвечивающей из давно не беленых стен соломой и глиной. Под карагачом на низенькой табуретке сидит старик в тюбетейке, у него узкое сморщенное личико и острый клинышек бородки, хитрые, смеющиеся щелочки глаз.

Его зовут Аке. Рядом с ним его коза, так же полубессмысленно уставилась в пространство. Над головой Аке висит небольшой колокол и веревочка, дернув за которую можно позвонить.

Но сейчас все безмолвно, дед слушает тишину и смотрит на степь, по лицу его блуждает умиротворенная улыбка.

Степь весной красива – помимо вечно желтого, к ней примешивается зеленый и красный цвета. Зеленый – трава. Красный – маки. И вечернее небо. Такой пейзаж нравится деду, он видит эту степь изо дня в день, из года в год, но она не надоедает ему, напротив, он с трепетом наблюдает малейшие изменения в ней, как замечают малейшее изменение в человеке, которого искренне и давно любишь.

Внезапно, гармония мира разрывается душераздирающим женским криком. Из домика выбегает молодая красивая казашка, с растрепанными волосами, в истертой майке “Олимпиада 80”, за ней с кожаной плетью, какой, по обыкновению гоняют лошадей, бежит разъяренный казах, крепкого сложения. Молодую женщину зовут Айсулу, мужчину, который за ней гонится, зовут Джанибек. Они муж и жена. Айсулу бежит быстро, но ее муж еще быстрее и ему удается стегать ее по мягкому месту кожаной плетью, отчего та визжит еще громче.

Из того же домика, заплетающимися ногами выходит тощий и невысокий казах, с навечно установившимся выражением блаженства на лице. Он что-то напевает, делает несколько уверенных шагов по степи и падает в весеннюю траву. Это Ербол, ему сорок семь лет и он очень любит курить эту самую траву, за неимением возможности курить что-то еще.

Дед звонит в колокольчик два раза. Из того же домика выходит дородная смеющаяся женщина, Улан, в руках у нее табуретка и пиала с чаем. Смеясь, она подходит к дедушке Аке, садится рядом с ним и протягивает ему пиалу с чаем.

Улан:

- Пей, Аке.

Дед с улыбкой принимает пиалу и потихоньку пьет чай.

Улан рассказывает под визг Айсулу, и доносящийся из степи звук свистящей плети:
- Сегодня она написала историю, в которой остановился поезд и оттуда вышел мужчина в городской одежде, естественно, никого вокруг не было, кроме Айсулу и он вежливо попросил у нее воды или холодного айрана и зачем-то завел ее в загон для баранов. Известно зачем, - Улан разлилась теплым смехом, - тут как раз Джанибек вернулся с пастбища, как раз в тот момент, когда горожанин из рассказа задрал его Айсулу юбку.

Улан добродушно рассмеялась:

- И понеслось! Джанибек сразу схватился за плеть и ну, гонять ее по комнате, она еле выбежала. Эх, бедняжка Джанибек, нелегко-то ему приходится с грамотной женой. Он уж и машинку от нее прятал и всю бумагу сжег и ручки все ее переломал, а она все равно находит где-то и пишет. И то хорошо, вместо телевизора, хоть послушать, как нашу Айсулу охаживают.

Улан еще немного посмеялась и вдруг задумалась. В степи уж почти стемнело, только на синем горизонте еще алела полоска ушедшего солнца.

Улан:

- Хорошо в степи весной, красиво.

Аке слегка кивнул.

Улан:

- Да только где-нибудь в городе, наверное, сейчас еще лучше. Там, Аке сейчас люди все приличные – мужчины в костюмах, женщины в платьях, ходят по улице парами.

А улицы там, не то, что травой – асфальтом покрыты. И всюду горят фонари, фонари, фонари. Ну, вроде больших лампочек. И там еще музыка играет. Я когда молодая жила несколько месяцев в городе и слышала музыку и видела, как люди гуляют, красивые, веселые, и сама гуляла. А теперь вот, хочу, чтобы хоть сынок мой, посмотрел на город, выучился бы там, ну хоть на железнодорожника, да? А я уже свое повидала. Эх, какие там дома, Аке, ты бы видел, если все наши один на другой поставить и то такого дома высокого не будет. Да, уедет мой мальчик, уедет. Если только не будет так часто гонять лошадь в соседний аул к этой девчонке. Уедет.

Улан тяжело вздохнула, глаза ее потяжелели от слез.

Улан:

- Сыграй, Аке, потешь мою душу. Сыграй, тяжко.

Улан подает деду домбру – национальный казахский инструмент с двумя струнами. Дед начинает играть, по степи разносятся сочные и трагические звуки, казахской песни.

Ржавый пустой вагон, стоящий посреди степи, окутан мягким светом луны, шорохом перекати поля и долетающими издали рыдающими звуками домбры. Неподалеку пасется конь.

В вагончике на настиле из соломы и одежды лежат обнаженные влюбленные – Батыр и Мерей. Им по 16 лет.

Батыр: - Дедушка играет.

Мерей кивает: - Куда же ты поедешь?

Батыр: - Известно куда – в город.

Мерей: - А в какой?

Батыр: - В какой, в какой, в самый большой….. да хоть в Тараз.

Мерей: - Он самый, самый большой?

Батыр неуверенно кивает:

- Раз в пять больше твоего аула.

Мерей: - А что там в нем такого есть?

Батыр: - Все – там дома такие большие, выше деревьев.

Мерей: - Да ладно.

Батыр: - Серьезно, и люди там живут высоко-высоко.

Мерей: - Как в горах?

Батыр: - Как в домах. Там есть магазины, где можно купить все, что угодно, водку, хлеб, сигареты. В общем, все, что душа пожелает.

Мерей мечтательно вздыхает.

Батыр: - И каждый вечер там играет музыка. Мне мама рассказывала, она была в городе.

Мерей: - Здесь тоже каждый вечер играет музыка.

Батыр: - Сравнила, там совсем другая музыка, лучше. Там женщины голые по улице ходят.

Мерей шутливо толкает Батыра:

- Размечтался.

Батыр: - Серьезно, они там все, как наша Айсулу, даже хуже.

Мерей: - А тебе такие нравятся, да?

Батыр прижимает к себе Мерей и целует ее:

- Нет, мне ты нравишься.

Они целуются. Молчат.

Мерей: - Разве так обязательно уезжать?

Батыр: - Конечно. Мы – казахи, кочевой народ, стоять на месте для нас все равно, что дикому коршуну не решаться схватить свою добычу.

Мерей: - А когда ты уезжаешь?

Батыр: - Как только остановится первый поезд.

Мерей: - Но на вашей станции поезда никогда не останавливаются.

Батыр: - Когда-нибудь же остановится.

Мерей: - А когда? Может это случится через 20 лет?
Батыр: - Может.

Мерей: - Хорошо. Тогда я успею родить тебе ребенка.

Батыр и Мерей смотрят друг на друга. Мерей сообщает, что беременна.

К будочке в обнимку возвращаются муж и жена, Айсулу и Джанибек. В темноте они натыкаются на что-то, это Ербол, бывший муж Улан, он курит степную траву и грязно ругается, когда о него спотыкаются.

Айсулу:

-Вставай, Ербол, скоро поезд придет.

Ербол:

- Плевал я на ваш поезд, и на вас я плюю. То же мне, поезд, а то я его не видел. Туда-сюда, туда-сюда (Ербол маячит рукой перед глазами), утром и вечером, утром и вечером одно и то же. Поезд, поезд, плевал я на ваш поезд. Плевал, и буду плевать. Нашли развлечение – поезд.

Я ему в следующий раз, жопу покажу, будет знать, как туда-сюда ездить. Поезд, ха. Обязательно жопу покажу. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, замучаешься. Поезд.

Ербол с неодобрением плюется.

Примирившиеся супруги садятся под дерево рядом с Улан и дедушкой, который поет теперь грустную песню о любви, все подпевают старику. Слышится стук копыт. Из темноты выявляется фигура коня и сидящих на нем юных влюбленных. Улан уничтожающим взглядом смотрит на девушку, которая прячется за спиной ее сына.

Улан:

- Что это ты ее сюда привез?

Батыр:

- Мы должны тебе кое-что сказать, мама.

Улан, сразу впадая в истерику:

- И слушать ничего не желаю. Тебе еще надо выучится, ты должен в город поехать, ты, что забыл? Забыл все, что тебе мать говорила. О, Аллах, ты не слышишь мои молитвы, раз так поступаешь с бедной матерью.

Батыр:

- Мама, мы с Мерей….

Улан:

- И слышать ничего не желаю, - Улан затыкает уши руками и топает ногами, - ничего не слышу, уйди с глаз моих и увези ее, это добра не доведет, чует мое сердце. О, Аллах! Когда бы ты услышал меня и дал моему сыну, хоть немного мозгов, но, он, как назло весь в отца. Такая же безмозглая скотина. Сынок, сынок, хочешь гнить тут, как твой папаша и курить степную траву? Бедная я, женщина и мужчины у меня что первый, что второй больные на голову. О, Аллах!

Айсулу:

- Потом разберетесь, поезд идет. Поезд идет!!!

Из темноты торопливо выбегает, на ходу натягивая штаны, Ербол и вытягивается в военной стойке перед приближающимся поездом. Дед торжественно поднимает табличку – путь свободен. Все стоят и во все глаза смотрят на поезд, будто надеясь, что в этот раз увидят что-то новое. Айсулу в тайне от мужа приподнимает майку и обнажает свои груди и слегка пританцовывает. Некоторые из пассажиров смотрят в окно. Поезд, по обыкновению, равнодушно проносится мимо. Некоторое время, Батыр на коне, Джанибек, и Ербол бегут за поездом, но вскоре выдыхаются и возвращаются к своему разъезду.

Улан нетерпеливо дожидается сына:

- Что ты хотел сказать мне, несчастье моей жизни? Чем убьешь свою мать, ошибка одной беспечной ночи? Что ты хотел сказать, что ты хотел сказать?! – Улан уже в совершенной истерике пытается стянуть сына с коня и держит его за грудки.

Батыр:

- Ничего особенного, мама, кроме того, что Мерей ждет от меня ребенка.

Продолжительный крик Улан несется вслед уже ушедшему поезду, она хватается руками за голову и причитает. С силой стаскивает сына с коня и его девушку и, подталкивая их подзатыльниками, загоняет в дом.

Джанибек уводит Айсулу в их дом, дед тревожно смотрит ей вслед, украдкой от мужа она с улыбкой кивает деду, будто обещая что-то. Ербол бессмысленно, оглядев пространство, садится рядом с дедом и забивает косяк из травы. Подкуривает, предлагает деду. Дед с любопытством затягивается, но тут же глубоко закашливается.

Ербол:

- Да, Аке, полынь курить, не каждому дано. Но скоро все это кончится, - он уверенно кивает.

Бьет деда по спине, чтобы прекратить его кашель.

Ербол:

- Если бы, моя дура жена, рассаживала коноплю, как я ее об этом просил, а не эти никому не нужные помидоры, я бы остался, - он уверенно кивает, затягивается.

Ербол доверительно наклоняется к деду:

- Тебе я доверюсь, Аке. Я скоро уеду отсюда. Только тссс, никому ни слова, особенно ни слова своей дочери и моей жене, понятно? Она еще запричитает, заплачет, а ты будь тверд, не говори ей, куда я уехал. Будет искать напрасно. Скажет: Аке, где муж мой, которого я лишила конопли и законного стакана самогона по вечерам, где мой сокол? А ты ни-ни, ни в какую, так и не говори ей, что я уехал в Чу к своему армейскому другу. Да-а-а. Аке, Чу – это такое место, где много травы, ее не просто много, это целая долина анаши. Вот где настоящая жизнь. Не то, что здесь, с этим бабьем. Я еще не знаю, как я уеду, но я уеду, помяни мое слово, Аке. И помни, это наша с тобой тайна.

Ербол похлопывает деда по плечу и, пошатываясь, уходит в неизвестность, напевая:

- Долина чудная, долина, долина светлых снов, растений и цветов.

Домик Айсулу и Джанибека. Стены увешаны дешевыми разноцветными ковриками. На грубом столе с облупившейся голубоватой эмалью сидит Айсулу, закинув ногу на ногу и игриво ими покачивая, весьма однозначно смотрит на своего мужа и игриво ему улыбается, накручивая на пальчик локон своих длинных черных волос. Джанибек, стоит напротив, вытирает руки полотенцем и исподлобья страстно смотрит на жену.

Айсулу:

- Ну что, мой бычок, наработался за день? Устал? А твоя телочка еще хочет, чтобы он за ней побегал. Может, бычку просто лечь баиньки, раз он устал?

Джанибек, делает рывок в сторону жены и грозно, как настоящий бык пропевает:

- Му-у-у.

Айсулу с восторгом взвизгнув, как молодая свинка, перекатывается через стол и убегает от мужа. Он гоняется за ней по комнате, вокруг стола, на котором стоит печатная машинка.

- Му-у-у, - продолжает мычать Джанибек, для убедительности приставив рога к голове.

Айсулу визжит и хохочет, по временам взглядывая на мужа. Выглядит тот совершенно по идиотски. Наконец, он нагоняет ее и валит на стол, в порыве страсти, скинув печатную машинку на пол. От машинки отлетает множество деталей. Айсулу с силой отпихивает мужа и со скоростью света оказывается возле машинки, склоняясь над ней, как над смертельно больным. Муж пытается вновь затащить Айсулу на деревянное ложе любви, но та вдруг начинает одаривать его вместо поцелуев пощечинами и толчками. Джанибеку приходится взять жену за запястья, но та продолжает молотить его ногами, кусает его за руку, чтобы он ее выпустил. Разгневавшись сам, Джанибек поднимает машинку с пола и торжественно глянув на обезумевшую жену, трахает со всей дури машинку об пол. Айсулу, закрыв лицо руками и рыдая, выбегает из комнаты. Джанибек некоторое время смотрит на дело рук своих и на растворенную дверь, и трогательно воскликнув:

- Айсулу, куда ты? – бежит за ней.

Айсулу, рыдая, забегает за карагач, под которым сидит дедушка Аке, она знаками показывает ему молчать.

Джанибек:

- Суля, Сулечка, где ты? Сулечка, я починю твою машинку, - он, запыхавшись подбегает к карагачу, - Аке, ты не видел Сулю?

Дед качает головой, “нет, мол, не видел”.

Джанибек уходит в противоположную сторону, взвыв уже грозно:

- Айсулу?!! Айсулу, а ну марш домой! Айсулу не доведи меня, не доводи себя, до ремня. Айсулу-у-у-у! Айсулу, где ты, маленькая паршивка, лучше тебе самой появиться, пока я не изодрал тебе задницу в кровь. Ну, Сулечка, девочка моя, не бойся. Суля-я-я!

По мере того, как голос искателя Джанибека удаляется, и становится почти не слышим, Айсулу выходит из своей засады и садится рядом с дедушкой Аке.

Айсулу всхлипывает, дед протягивает ей платок. Айсулу с наслаждением сморкается в него.

Айсулу:

- Будь проклят тот день, когда я впервые встретила это животное. Будь проклят тот день, когда я променяла город на это захолустье. Я уеду, уеду отсюда, у меня образование. Неоконченное. Зато высшее. Я пишу такие истории, все заслушивались, меня даже в журнале печатать хотели. В журнале, Аке. Ты слышишь? Уеду, к черту эту степь, эту станцию, и эту тупую скотину. Я привезла с собой из города телевизор – он разбил телевизор, у меня была машинка, два раза он ее закапывал за домом, несчетное количество раз он пытался спрятать ее от меня, а теперь вот…. разбил.

Айсулу постигает новый приступ рыданий. Дедушка Аке с болью смотрит на нее, пытается утешить, гладит по спине, Айсулу, почувствовав столь явную жалость к себе, плачет еще безутешнее.

Айсулу:

- Я…. я читала Гом - гоме-ера. Зачем я его читала? Проповедовать “Иллиаду” баранам? Мамочки мои, горе мне, потянулась за романтикой – думала, уеду в степь, буду настоящей женщиной, воспитаю из этого животного человека и что? Вместо этого я живу на станции, это даже не станция, а какой-то сраный разъезд, да еще и 13-тый. И поезда тут никогда не останавливаются. Нужник на улице, у меня две майки и одно платье, я несчастная девушка. Аке. Только ты один меня понимаешь, а он, ух, ты видел, как он меня бьет? Не видел, вот, последнее его изобретение.

Айсулу с гордостью и вполне привычно задирает майку, и почти обнажив груди, демонстрирует деду приличный синяк на ребрах. Дед смущается, как юноша и отворачивается. Айсулу любовно поглаживает синяк и смеется, глядя на деда.

Домик Улан. В нем разыгрывается драма. Юные Мерей и Батыр сидят на стульях в углу. По комнате мечется Улан. Она уже ничего не говорит, пытается взять себя в руки. Ходит по комнате, то вдруг начинает ковшом черпать воду из ведерка. Пьет и пристально смотрит на влюбленных, с плеском бросает ковш в воду. Снова ходит, затем с грохотом берет стул, садится в центре комнаты, напротив Мерей и Батыра, пытаясь сдержать голос, говорит.

Улан:

- Итак, дети, что вы собираетесь делать?

Батыр:

- Мы поженимся. Построим здесь домик. Будем жить на этой станции.

Батыр не успевает договорить, так как в него летит стул, запущенный Улан. Стул разлетается о стену.

Улан:

- Поженимся?! Тебе 16 лет, ты ничего не видел кроме этой степи. Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

Улан подлетает к сыну и хлещет его по щекам.

Улан:

- Ты себя закопал, понимаешь? Все! Ты никогда не увидишь город. Я хотела, чтоб ты выучился. Человеком стал, а теперь ты выстроишь еще один кишлак, и будешь жить в нем до скончания века и плодить никому не нужных здесь детей. Сволочь, сволочь, сволочь.

Мерей пытается унять Улан. Удерживает ее.

Мерей:

- Апа (уважительное обращение к взрослой женщине), успокойтесь, апа, не бейте его, я прошу вас, пожалуйста. Апа, не бейте.

Улан пытается отпихнуть от себя Мерей, но та цепляется за подол ее красного халата, стоя на коленях.

Мерей:

- Апа, ну не надо его бить, это я во всем виновата.

Улан выдергивает халат:

- Конечно ты, дрянь, конечно, ты, - треплет ее грубо по голове и, вырвав халат из рук Мерей, устало отходит.

Улан:

- Конечно, ты сама сделала себе ребенка! Если б не этот богатырь никогда бы тебе этого не удалось, уж поверь мне. Это ж надо до чего додуматься, мало вам было просто обжиматься, нет же, надо все и сразу. Великолепные кретины! Это вся та проститутка, Айсулу, наслушался ее рассказов и вот на-тебе, решил на практике все освоить. Глаза б мои вас не видели!!!

Мерей и Батыр сидят на полу, крепко прижавшись, друг к другу. Улан на секунду смягчается, глядя на них.

Улан, в абсолютной тишине, хватаясь за голову:

- О, уши б мои вас не слышали, глаза не видели. Доставай, Мерей самогон, там за шторкой. Напьюсь с горя.

В дверь раздается бешеный стук. Улан распахивает дверь и в нее вваливается совершенно укуренный Ербол. Он петляет по комнате и играет на губной гармошке молодым, за ним входит Джанибек, у которого в руках домбра, за ним следом вплывает Айсулу, в майке, завязанной на животе узлом и в пестрой простыне, обмотанной вокруг бедер, она поет и танцует, звонко ударяя о ладонь банкой, набитой мелким камешками. Мерей разливает самогон.

Улан, кивая на Ербола:

- Вот и папаша пожаловал. Эээээ, вы только полюбуйтесь на него! Стоит в этом доме произнести слово – “самогон”, как он тут как тут. Где ты взял гармошку, чертов шут? А вы что творите, чему радоваться? Радуйтесь, радуйтесь, вы сведете бедную мать в могилу, радуйтесь – теперь вам часто гулять – на свадьбе этого оболтуса и на моих похоронах. Наливай Мерей, наливай, дочка. Только полюбуйтесь на него.

Ербол жестом приглашает Улан танцевать. Она заливается смехом. Одной рукой приобняв Улан за талию, Ербол неуклюже танцует, продолжая играть на гармошке.

Улан:

- Полегче, полегче, я тебе давно не жена.

Все танцуют.

Знойный полдень. Во дворе дома Улан накрывается стол, много котлов, в них варится мясо. Множество женщин в цветных халатах, которые недобро чистят посуду, готовят и крайне редко обмениваются словами. В комнате одна из женщин довольно грубо облачает юную невесту Мерей в свадебный наряд. Жених полуголый носится по степи на своем коне и прощально и как-то трагически орет. Ербол с ворованным спиртным отдыхает в сарае меж баранами. Джанибек и Айсулу режут одного из баранов во дворе. Старик сидит под карагачом, перебирая струны домбры, и тревожно вглядывается в бесконечную пыльную желтую степь. Его коза, высунув язык, тяжело дышит. В какой-то момент, к старику подскакивает юный жених и горячо предлагает совершить отчаянный шаг – поднять для вечернего поезда запретный знак, чтобы он остановился.

Батыр:

- Я прошу тебя, дед, никто ведь не поймет, все будут заняты свадьбой, а я уеду, быстро запрыгну в поезд и уеду. Я потом к ней вернусь, обязательно. Ата, да не смотри на меня так. Я должен мир увидеть. Иначе, меня душит все, вот здесь, - он подносит руку к горлу, - Ата, я прошу тебя, сделай хоть что-то в своей жизни, спаси меня. Я – казах, я не могу сидеть на месте. Всю жизнь на одной станции, где никогда не останавливаются поезда! Мне нужно волю, волю! Посмотри на них, на эти злобные лица, они ведь все ненавидят меня, эти старухи, они не дадут мне покоя.

Дед начинает нервически все громче и громче играть на домбре. Слова Батыра пропадают в этой игре и в нарочито громкой песне, которую заводит дед. Батыр чертыхается и вновь уносится с криком на коне в степь. Возвращается и смотрит на деда.

Тот с болью смотрит на двор, где готовят женщины, на окно за которым ведутся приготовления невесты, обводит взглядом, особенно унылую в полуденный час, степь, прикрывает глаза и коротко кивает внуку в знак согласия.

Батыр: - Позвони три раза, дед, это будет сигнал, я буду наготове.

Вечер. Свадьба. За столом все родственники со стороны жениха и невесты, развеселенные посредством алкоголя. Самый пьяный жених. Дедушка Аке, коза и домбра на боевом посту под карагачом. Дед по случаю свадьбы облачен вместо халата в костюм, который висит на нем мешковато. Он очень взволнован.

Поезд на бешеной скорости мчится сквозь степь. Машинист спит на боевом посту, его напарник спит на полу на серых мешках.

Свадьба. Кто-то провозглашает тост за здоровье молодых, родственник со стороны невесты, с трудом оторвав голову от стола, выкрикивает:

- Целуйтесь!

Улан:

- Нужно говорить – “горько”, Бейбаке, а не “целуйтесь”. Горько!

Бейбаке, трахнув по столу:

- Кому горько – пусть не смотрит, а я говорю – целуйтесь!

Невеста уже давно стоит, готовая для поцелуя, дергает жениха за рукав, но тот неумолимо пьян.

Поезд на подходе к станции, дедушка Аке осторожно поднимает знак, запрещающий поезду дальнейшее движение. Но не успевает он его поднять, как поезд сам резко тормозит и встает будто вкопанный, чуть не доезжая до полустанка. Машинист от резкого толчка пробуждается и в ужасе оглядывается по сторонам.

Дед судорожно звонит три раза. Но Батыр слишком пьян, чтобы подняться, невеста тормошит его. Остальные гости бегут к дедушке Аке.

Улан: - Он так просит пить, налейте ему воды.

Айсулу: - Смотрите, поезд остановился.

Джанибек: - Поезд! Поезд остановился!

Все гости чрезвычайно взбудоражены.

Некоторые из проводников зажгли свет в вагонах, кто-то бежит навстречу дедушке Аке из кабины машиниста. Аке смотрит по сторонам – на приближающихся родственников и на остановившийся поезд. Поезд стоит, а никто из собравшихся, никто из тех, кто так мечтал уехать, не двигается с места, все только смотрят на поезд. Дедушка Аке с болью смотрит на лица тех, кто с решимостью говорил ему о своем намерении покинуть полустанок. Никто не двигается с места.

Тогда дедушка Аке торопливо отвязывает козу, бежит к поезду, машинист бежит ему навстречу. Обитатели полустанка с раскрытыми от удивления ртами, смотрят, как машинист помогает сесть деду в поезд.

Поезд, издав протяжный звук, трогается с места.

Оставшиеся на полустанке, оживают лишь тогда, когда поезд трогается с места. Первой кричит Улан, за поездом кидается Ербол, как и положено предводителю, на коне, а за ним следуют и все собравшиеся.

Они бегут и бесполезно выкрикивают равнодушной степи имя дедушки.

Поезд, набравший дикую скорость, мчится вперед. Дедушка Аке в кабине машиниста. Он, ошалевший от собственной выходки, и навалившихся впечатлений смотрит вперед на прорезающиеся сквозь свет фар, и весело пожираемые колесами рельсы, стук колес, провода, и бесконечное небо над бесконечной степью.