Тимиредис 1 4 страница

Да не тут-то было. Парень, и правда, снова к возлюбленной пришел. А потом к отцу, сказать, что жениться хочет. А тому такая невестка — нищая, худородная да брюхатая — даром была не нужна. У него на единственного отпрыска совсем другие планы имелись. Вот он сына по делам куда подальше услал, а Ани с матерью велел из города убираться. Даже стражу послал, чтоб поторопить. А время зимнее было. Что там на дороге в лесу произошло — точно никто не знает. Потом сказали, мол, женщин волки загрызли. Сын вернулся, узнал, что случилось, и обезумел. Отец и так, и эдак… а уж не поправишь. Позвал настоящего мага. Тот приворот и углядел. Попробовал снять, да не вышло, Тин-то всю душу в заговор вложила, чтоб парень любил Ани крепко. Кончилось тем, что он совсем разум потерял, взял и повесился. Стали искать — кто виноват. Ведь приворотные зелья в Империи строго-настрого запрещены. И нашли-таки. Тин удалось удрать в последний момент, а то б и казнить могли.

— Думаю, я до сих пор в розыске. Так что жить мне снова в большом городе не судьба. А ты запомни — не бывает простых решений, чтоб махнул не глядя, да всё вышло! Я вмешалась в чужие судьбы, надеялась, что лучше сделаю… а что получилось? Погубила двух женщин, ребенка, парня и себе жизнь сломала. Запомни эту историю и никогда не руби сплеча!

Вечером я долго не могла уснуть. Сначала удивлялась, что Тин вот так мне доверилась, — наверняка же деревенские понятия не имеют о ее проблемах. Затем размышляла о том, как все сложно. У волка своя правда, у зайца — своя. А как тогда жить и что делать? А потом пришла мысль: если волк станет думать, как заяц, то с голоду помрет. Но Тин… это казалось таким несправедливым! Ведь она хотела помочь! Может, виновата вовсе и не она, а тот градоначальник, что помешал сыну жениться на Ани? Ведь если бы он принял девушку, ничего бы и не случилось! Гм-м… А если б папа-волк принял женитьбу своего волчонка на зайчихе? Нет, запомню… но осмыслить пока не могу. Поняла одно — где есть неравенство, любви не место.

Начиная со следующего дня Тин потихоньку принялась мне рассказывать то, что знала об обычаях больших городов. Казалось, для нее вопрос отсылки меня в школу уже решен. Я послушно старалась запомнить и про то, как надо себя вести за столом, и про то, что не принято пялиться на прохожих, а если девушка пристально рассматривает встречного мужчину, это может быть принято за приглашение познакомиться. У Тин даже лексикон изменился. Она разом выкинула из речи все деревенские словечки и следила за тем, чтобы я не употребляла их тоже.

— Быть простушкой тебе ни к чему, это не поможет. Глазами не хлопай, лишнего о себе никому не рассказывай. Если тебе что-то предлагают просто так, прикинь, не ловушка ли это. Держись скромно, одевайся аккуратно. Слушай больше, чем говори. Смотри на других людей, запоминай, как ведут себя они. Но не подражай слепо, а то попадешь в глупое положение.

Я чувствовала, что у меня от этих наставлений голова кругом идет…

В послеобеденные жаркие часы, когда делать ничего не хотелось, Тин устроила мне новую муку — диктанты. Зачитывала отрывок из какой-нибудь книги, а я писала то, что слышала. Опять-таки попеременно правой и левой руками. Потом Тин проверяла, и каждое неправильно написанное слово заставляла переписывать правильно десять раз. Я выла, ныла, грызла перо… но моя учительница была непреклонна. Или я поступаю в школу, или оказываюсь на улице — выбор мой.

После диктанта я, по своему почину, садилась медитировать и магичить. Зажгла свечу — потушила. Зажгла — потушила. Один раз, когда у меня уже руки от пассов отваливались, произошло что-то странное — фитиль загорелся до того, как я сделала жест активации. Я захлопала глазами. Потом подумала, что, наверное, он тлел с прошлого раза, вот внезапно и вспыхнул. Взяла другую свечу, потерла фитиль пальцами, чтоб быть уверенной — не горит. И попробовала повторить то, что делала. Ничего не вышло. Я вздохнула с облегчением.

Но на следующий день фитиль снова загорелся, не успела я до конца произнести знакомое до оскомины на зубах заклинание. И тут ошибки быть уже не могло. Как же это? Задумалась: может, позвать Тин и спросить? А если опять не выйдет? Попробую сама…

Через час до меня дошло — свеча загорается, потому что я хочу, чтобы она загорелась. То есть в момент произнесения магической формулы, когда я смотрю на фитиль и желаю изо всех сил, чтобы он вспыхнул, он может зажечься. Даже если произнесены не все слова.

А если вообще молчать и просто хотеть?

Ничего не вышло. А почему? Наверное, нужно все же не только желать, а добавить волшебства? Картина снежного покрова, мерцающего под голубой холодной луной, с текущими в пространстве серебристыми реками возникала в сознании уже почти автоматически. Потоки магии раз от разу менялись — Тин объяснила, что это зависит от того места, где я нахожусь, ведь они реальны и в разных местах неодинаковы. Просто никто, кроме магов, не может их видеть.

В центре поляны, там, где серебристый, мерцающий, как звездная пыль, ручей пересекал снежный покров, он был особенно ярок. Я уставилась на свечу, пожелала и потянула силу из этого сияющего места — фитиль вспыхнул! Ура! Я поняла!

Вскочив со скамейки, прихватила свечу и помчалась искать Тин. Та перебирала в подвале прошлогоднюю картошку, обламывая ростки.

— Тин! Я могу зажечь свечу, не произнося заклинание!

— Мири, так не бывает! Ну-ка покажи!

Держа свечу в руках, я уставилась на фитиль. Тут, в подвале, картина потоков была немного иной, и приглянувшийся мне светлый кусочек висел в воздухе, не касаясь мерцавшего снега… Я уставилась на фитиль, сосредоточилась, зачерпнула силы… и ничего не произошло. Попробовала еще раз — и снова не вышло. Тин внимательно смотрела на меня, потом вздохнула:

— Пошли-ка наверх, выпьем квасу, а ты мне подробно расскажешь, что и как делала.

Я была ужасно благодарна ей за то, что она не сказала мне, что я — выдумщица или, хуже, — лгунья.

Выслушав мой сбивчивый рассказ, Тин усадила меня на то самое место, где я занималась, и попросила попробовать еще раз. Я уставилась на свечу — и она вспыхнула! Без единого моего слова!

— М-да, не знаю, что и сказать… — Тин явно была обескуражена. — Никогда о таком не слышала.

Согнала меня. Села на ту же табуретку. Уставилась на вторую свечу. Наморщила лоб. Сжала виски пальцами. Зажмурилась. Потом открыла глаза и вздохнула:

— Не могу. А другую ты можешь?

Я попробовала с того места, где сидела сейчас. Не вышло.

Тин, вздохнув, поднялась с табуретки и сделала жест рукой — пересядь сюда.

Я пересела. Свеча зажглась.

— Так. Сядь-ка тут же, но на другую табуретку! — скомандовала Тин.

Выяснилось, что дело не в табуретке, — свечи по-прежнему послушно загорались и гасли. Но только тогда, когда я сидела на этом месте.

— С ума спятить! — пожаловалась Тин в пространство. Задумалась. — Откуда ты магию берешь?

— Из потоков, как всегда.

— А точнее?

— Да всё как обычно! Нашла самое яркое место, оттуда и тяну!

— М-да… И где оно у тебя, это яркое место?

— Да в самой серединке!

— Странно… у меня там только ручеек был вроде. Довольно хилый… Ну-ка, пусти!

Тин снова уселась на зачарованное место и закрыла глаза.

— Мири, я вижу три потока. Правый нижний — самый яркий, он расходится вилкой где-то вот тут, — ткнула пальцем в воздух. — Садись сюда и описывай подробно, что видишь.

Я поерзала, закрыла глаза, вызывая из памяти снежную равнину, пронизанную серебристыми реками.

— Да, три потока. Вилка на нижнем правом вот тут, — не открывая глаз, ткнула пальцем. — Но самое яркое место прямо под луной…

— Какой луной? Откуда у тебя луна?! — обалдела Тин.

А что, у неё луны нет? Ой, я ж ей до сих пор никогда не рассказывала, что вижу во время медитаций…

— Тин, я всегда вызываю сначала картину заснеженной ночной поляны, а над ней светит луна. И, как только вспоминаю это, сразу становятся видными потоки магии.

— Вот оно как… — Тин задумалась. — А скажи мне, что у тебя в том месте, где самый яркий поток тек?

— Ничего нет. Просто снег под луной блестит.

— Снег блестит… — повторила Тин.

Мы замолчали.

— Так, Мири, пересядь на другую лавку и скажи мне, будет там снег блестеть или нет?

— Так он же под луной, конечно, будет! — захлопала на нее глазами я.

— Все же давай проверим.

— Ну, блестит, — сообщила я, переместившись на противоположный конец стола.

— А потоков рядом с этим местом сейчас нет?

— Рядом нет. Есть один вот тут, — ткнула пальцем в воздух, — и другой — вот там, — махнула над головой.

— Мири, сделай, как я скажу. Сиди, где сидишь. И попробуй зажечь свечу. Но силу бери не из потоков, а из этого светлого пятна. Поняла?

Я не ждала, что получится… но свеча зажглась. Мы с Тин уставились на нее с вытянутыми лицами.

— Всё, остановись. Дай подумаю, — устало махнула рукой моя наставница. — Выходит, есть источник магии, который ты всегда видишь в одном и том же месте. И для обращения к которому не нужны магические формулы, а достаточно лишь желания. Я о таком никогда и не слышала… Завтра продолжим, а сейчас давай возьмем корзины да в лес сходим — может, грибов к ужину соберем.

Вечером я снова вертелась в постели, раз за разом вызывая из памяти привычную картину. Что ж это такое?

За завтраком Тин сказала, что пораскинула мозгами и считает так мне стоит продолжать учить и тренировать обычную магию. А с тем лунным светом упражняться тоже, но осторожно. И никому о нем не рассказывать. Целее буду.

Глава 6

К приходу осени я вся уже извелась: невозможно было предсказать, когда спину снова начнет буравить недобрый взгляд. Тин качала головой и не уставала напоминать, чтоб я без нее носа со двора не высовывала. Я зверела и мечтала о том, как вырасту, выучусь и отомщу всем этим козлам.

— Мири, брось эти мысли… Садись-ка лучше поработай. Вот у меня есть небольшая склянка чернил, которые от воды не плывут. Бери хорошую бумагу, мою книгу и переписывай себе те заклинания, что умеешь делать, — пригодится!

Я уже начала разбирать знаки в книге, казавшиеся мне поначалу абракадаброй. Не всё, но кое-что становилось понятным. Наверное, волшебники так специально путают записи, чтобы непосвященный не мог ничего разобрать и натворить. Специальными значками обозначались разные положения ладоней и жесты активации, разными закорючками — сочетания из двух-трех букв каждое. А если учесть, что и сами слова для нормального человека звучали тарабарщиной, то понять, какую сложить фигу, каким образом вывернуть кисти рук и как при этом хитро выругаться, чтобы вызвать дождь, непричастный к этой лабудени понять не мог никак.

Высунув язык, перерисовала на лист ряд символов заклинания по сведению бородавок. Сначала что-то вроде битого окна. Потом завязанная хитрым узлом двухголовая змея. И, наконец, букашка с тремя руками и четырьмя ногами. Захотелось нарисовать ей еще усы и зубы. Но сдержалась — вдруг это тоже что-нибудь значит?

Пока мучилась, гадала — есть в Рианге школа или нет? Если есть, это очень хорошо — я буду навещать Тин, а она сможет иногда приходить ко мне. А если нет, тогда мне куда деваться? Ведь ясно — идти со мной для Тин опасно. Я уже знала от неё, как ищут преступников, — по портретам с перечнем примет, которые развешивают в больших городах на стене ратуши. Получается, существует риск, что кто-то ее опознает. А если Тин опасается, значит, основания для тревоги есть.

За пару дней до выхода я упросила Тин сходить со мной в лес. Было чувство, что сюда я уже не вернусь. А что впереди — я не знала. И очень боялась. Вдруг там люди такие же, как Сибир с Фариной? Или Хрунич с Елькой? По моему опыту выходило, что доброта Тин — это редкое, драгоценное исключение. Вот что я видела за тринадцать лет? Целую деревню гадов и одну добрую Тин. Вот и вся арифметика.

Мы брели по перелеску, не отходя друг от друга дальше, чем на десять локтей. Собирать особо было нечего — пора целебных трав прошла, а для грибов было слишком сухо — дождь не выпадал аж целую неделю.

— Ти-ин! А почему в школу в сентябре надо идти?

— Потому что так заведено. Как урожай соберут, так и занятия начинаются.

Ага, тогда понятно. Зима в наших краях из-за ледяного дыхания Северного моря приходила рано, иногда первый снег падал уже в середине сентября. Выпадет — и лежит до апреля, не тает. Вот к этому моменту всё, что выросло, должно быть убрано. И после этого люди и на торги едут, и свадьбы играют, и в школы идут.

— Ти-ин? А какого октября у меня день рождения?

— Мири, я ж тебе десять раз говорила, что точно не знаю. Твою мать нашли в конце сентября. Умерла она в середине ноября. Вот выбери любой день от десятого до двадцатого октября, наверняка не ошибешься. Ты мне скажи, с фамилией ты как, решила?

Тин объяснила мне, что у людей в большом мире кроме имени или клички, как у нас в деревне, было нечто, говорящее о принадлежности к роду и единому корню. Называлось это фамилией и ставилось за именем. А иногда использовалось даже без него. Все люди делились на благородных дворян и остальных. У дворян перед фамилией произносили приставку «тер», а у крестьян или ремесленников «йор». Вроде все просто… Вот только у меня фамилии не было. Тин предложила мне зваться Тимири йор Благодень, но я и слышать об этой ненавистной деревне не хотела. И пристала к ней, что хочу носить её фамилию. У нее же есть какая-то? И она же сказала сама, что я для нее — младшая сестра?

Тин в восторге не была — с уходом из семьи её матери, происходившей из захудалого дворянского рода, в свое время был связан скандал. За кого-то та замуж собиралась, да так и не вышла. А Тин родилась. Так что своё «тер Сани», с ударением на второй слог, Тин не озвучивала вовсе — были у нее сомнения, что это имя принадлежит ей по праву. И меня она предупредила, что если встречу родню, могут быть неприятности. Но мне все равно хотелось зваться так же, как она. И Тин согласилась, сказав, что наши судьбы похожи: ведь моя мать по виду тоже не из простых была, и также без мужа. Так что сейчас я бодро отрапортовала:

— Я, твоя младшая сестра, Тимири тер Сани, мою маму звали Олидия тер Сани, дедушка и бабушка — Кейриди и Аллисент тер Сани из Лидарета близ Бердена.

— Одно хорошо, — вздохнула Тин, — что в розыске я под другой фамилией значусь. Негоже тебе жизнь начинать с родства с преступницей. Есть в этой истории только одно слабое место — я ж тебя на треть века старше. Вот и выходит, что маме было уже за пятьдесят, когда появилась ты.

— А кто у тебя магом был, мать или отец?

— Ну, про отца я вообще ничего не знаю. А мама от черной лихорадки умерла, когда мне четырнадцать было. Вроде бы слабенький Дар у нее был, хоть она и скрывала. Один раз я видела, как она свечу на алтаре Богини-матери без огнива зажгла. То есть и впрямь стареть она могла медленно. И для тебя, если родню встретишь, это лишнее доказательство — у них волшебство, и у тебя тоже. Но говори, что леди Олидия умерла после родов, а растила тебя сестра.

Умерла после родов… ведь так и было. И я никогда не видела мамы. А больше и не увижу. Настроение, и без того тревожно-взвинченное, упало до земли.

— Знаешь, что интересно? — продолжила Тин. — Ты на свою мать становишься похожа. Волосы, овал лица, абрис губ. Пока говорить, конечно, рано, но общее сходство уже сейчас заметно. Только глаза у нее были серые, а не как у тебя, золотисто-карие. И моя была того же типа — каштановые волосы, серые глаза, худенькая. Видно, это отец у меня черноволосым да зеленоглазым был.

Это все я уже знала, но сколько б она ни повторяла короткий рассказ о моей матери, готова была слушать снова и снова.

Мы побрели дальше…

Увидев под корнями ели кустик брусники со спелыми ягодами, присела, чтобы влезть под ветки и оборвать. Чуть дальше росло еще несколько. Пока собирала в ладонь ягоды, думала о маме. И оказалась совершенно не готова к тому, что внезапно на меня навалилась тяжесть, а рот зажала грубая ладонь.

— Поймал! — раздался громкий шепот за спиной.

— Зимка, держи ее крепче! Щазз придем, поможем… только утащить эту заразу надо куда подальше. А то травница увидит — проклянет!

Ох! Тин, где ты?! Забилась выброшенной на берег рыбой, но зря — рука держала крепко, не давая закричать. Вторая лапа сунулась под рубаху, царапая спину ногтями, и потянула пояс портов. Я почувствовала, как от моей ненависти мир становится красным — не позволю! Руки прижаты, так мне они и не нужны! Снег мой, друг мой — где ты? Тут? Так пусть под рукой, зажимающей рот, вспыхнет огонь!

Заорали мы с Зимкой оба. В голос. Он — от неожиданной жалящей боли. Я — оттого, что перестаралась и обожгла себе подбородок.

Тяжесть со спины исчезла. Послышался треск, а потом холодный голос Тин произнес:

— Парни, а вы тут что потеряли?

— Да-а… да-а… — я узнала голос Ельки. — Да она упала, а мы помочь подняться хотели!

Я села, одергивая тунику и отряхивая от хвои живот и колени. Подбородок ныл, но я не собиралась этого показывать — ведь специально запалила огонь так, чтоб его не видно со стороны было. С ненавистью уставилась на сидящего рядом на земле рыжего Зимку, баюкающего руку. Елька с Иржиком стояли невдалеке, у большой ели.

— Так, значит, вас помочь прислали? — Тин обвела троицу тяжелым взглядом.

Парни, сглотнув, кивнули.

— Да, Хрунич обещал мне к зиме прислать кого-нибудь, с дровами подсобить. Так это вы?

Так. Кому-то сейчас сильно не повезет.

Парни кивнули снова.

— Вот и отлично! — милостиво качнула головой моя наставница. — Вон как раз пригорочек с подходящими сухими елками. Вы ж парни сильные? Вот берите по одному бревну, они не толстые. Нам как раз пора домой поворачивать, вы следом и пойдете. Донесете, распилите и свободны!

Вся злость у меня прошла, стало даже смешно. После того, как эти козлы протащат бревна по оврагам да буеракам, а потом еще на поленья попилят, им уже не до беготни за девками будет.

— Ну, что встали? Давайте, по бревну на плечи — и вперед! — в голосе Тин звучали повелительные нотки.

Парни с обреченным видом поплелись к косогору.

Через час мы подошли к дому. Следом тащились три потные, пошатывающиеся, матерящиеся под нос фигуры с длинными, толщиной в ногу лесинами на плечах. Тин как ни в чем не бывало зашла в избу, вынесла оттуда пилу и большой ковш воды. Отдала парням:

— Давайте, козлы вон там, поленница за сараем. Распилите — свободны, — повернулась ко мне. — А ты, Мири, иди пока в избу, травы разбери.

Зашла за мной следом, подмигнула:

— Ну, думаю, их ты видишь в последний раз.

Все же какая Тин умная! Не просто приструнила гадов, а припахала к делу и нагрузила так, что им долго еще в эту сторону и глядеть не захочется!

Парни провозились с дровами почти до заката. После этого Тин вынесла им по паре пирожков с капустой на дорогу, отдала Иржику микстуру от кашля для его матери, Зимке выдала склянку с мазью для больных коленок отца. А Ельке велела передать спасибо Хруничу за помощь. Да еще на прощанье от околицы рукой помахала.

Вернувшись в избу, присела на скамейку:

— Уф-ф… Ну, кажется, пронесло. Поняла, что и как я сделала?

Я кивнула. Вот только сама я так пока не умею. Но… посмотрела на Тин с надеждой:

— Тин, а если ты так их спровадила, может, они отстанут? И мне не надо никуда идти?

— Мири, ты сама все понимаешь. Что будет, если в следующий раз тебе не рот зажмут, а по голове поленом стукнут?

Следующий раз. Ох-х…

Вечером на другой день мы отвели коз Франьке. Договор был прост: она гоняет Белочку и Снежинку на выпас, зато и все молоко — её. Куры вполне могли прокормить себя сами. А яйца полежат — ничего при прохладной погоде с ними не станется.

Я как потерянная бродила из угла в угол. Тин грустно качала головой и паковала мой мешок — белье, запасные штаны и рубашку, сухари и вяленое мясо, травы и снадобья на все случаи жизни, самодельный планшет с исписанными листами и теплый плащ. Спрятала вниз, под вещи, кошелек с несколькими серебряными и горстью медных монет.

— С кольцом что делать будем? Думаю, носить тебе его пока нельзя. Даже на цепочке, на шее. Давай, я его в шов на жилетке зашью? Красть ее вряд ли кто польстится.

Я молча кивнула.

Не хочу я отсюда уходить! Я люблю Тин! И эту избу люблю — хвойный запах от бревен, пучки трав под стрехой, тепло от печки и свое лоскутное одеяло, наш выскобленный добела стол и мышиный писк в подполе. Век бы тут жила… Почему я должна бежать?

— Потому что тут покоя тебе не будет, — вздохнула Тин. — Единственный выход — если вдвоем переберемся в такую же глушь, где тебя и о тебе никто не знает. Но сниматься с насиженного места — это нелегко, поверь. Да и учиться тебе надо. Мири, давай так: если ты в школе совсем не приживешься, тихонько вернись сюда — я буду ждать. И тогда брошу я этот дом, другой сыщем — отсюда подальше. Согласна?

Я кинулась к ней на шею.

Вечером, засыпая, думала о том, как я ее люблю. Люблю… Но, если я ее и вправду люблю, разве могу я позволить, чтобы из-за меня она бросила дом, который обживала много лет, нажитое хозяйство, насиженное место, где ее знают и уважают?

Нет, совсем это не правильно. Значит, если я люблю Тин, я должна справиться. Как бы ни было трудно и чего бы мне это ни стоило.

* * *

Утром вышли еще затемно. Двор тонул в белом стылом тумане. Все было влажным, холодным. Даже дверь и калитка казались сырыми. Тропинка под ногами была еле различима. Подняла голову — звезд за туманом не видать. А до восхода еще целых три часа. Под ногой хрустнуло — по ночам уже начались заморозки, и мелкую лужицу затянуло льдом. Изо рта поднимался парок. Оглянулась в последний раз на темную махину дома — ох, как же я не хочу никуда идти! Но надо. И хныкать я не стану, Тин ведь тоже не хочет меня отпускать, я же вижу, как она расстроена. Так что ей зря нервы трепать?

Нам предстояло пройти несколько лиг наискось через перелески к ведущей от Зеленой Благодени к Сухой Сохе дороге. Выбраться на нее мы собирались у самого моста через Потаву. А оттуда пойдем уже по тракту. Я так далеко никогда в ту сторону не заходила, и мне хотелось посмотреть на большую дорогу, мост…

— Ну, Мири, какая большая? Ты что? — засмеялась идущая впереди замотанная в платок до бровей Тин. — Сама же знаешь, приезжие у нас раз в пять лет бывают, а деревенские хорошо раз в два года за покупками в Соху съездят. Одно слово — дорога. А на деле — две заросшие колеи. Хорошо, хоть мост в свое время на каменных быках поставили — его и чинить не надо.

Я чуть не поскользнулась на мокрой траве и, закрыв рот, засеменила следом за Тин. Мешок с вещами оттягивал спину, смещая центр равновесия, — я чувствовала себя непривычно неповоротливой и неуклюжей. Но ноша Тин, которая волокла на себе всё, что мы наготовили за лето на продажу, была куда тяжелее. Так что не хнычу и не отстаю.

Мост мы прошли еще в сумерках. Впрочем, я не впечатлилась. Под ногами — гулкий деревянный настил из осиновых, чтоб не гнили, бревен. По краям — кривоватые деревянные перила. Ширина — шагов восемь-девять, одна телега или воз с сеном легко пройдут, а двум уже не разминуться. Внизу — черная лента медленной здесь реки с белой оторочкой первого ледка по краям. И вокруг темно.

Одна радость — как выбрались на дорогу, сразу стало легче идти. И ноги скользить перестали. Я уже запыхалась, все же шли мы быстро и с грузом. Тин оглянулась:

— Потерпи. Видишь холм впереди? Вот там сделаем привал.

Холм? Это то серое, что мерещится в тумане?

Оказалось, он самый. Тин уверенно свернула на обочину, помогла мне влезть на косогор и вывела за руку на небольшую полянку с парой толстых лежащих бревен. Похоже, это место она знала. Присела и полезла в котомку, за пирожками и флягой с тайрой. [4]

— Тин? А разбойников тут нет?

— Мири! Что за фантазии? Какие разбойники в этом богами забытом медвежьем углу? Кого они тут грабить будут? Ни путников, ни купцов… Думаю, кроме нас на всей дороге сейчас ни души.

Я закрыла глаза и прислушалась к себе. Последние несколько месяцев я заметила, что если вот так сосредоточиться и как бы раскрыться, слиться с окружающим миром, то можно определить, есть в округе кто живой или нет. Сначала думала, мне мерещится. А потом начала этим пользоваться, разыскивая коз и кур. Бывали сбои, но в целом все получалось неплохо. Наверное, это хорошее умение. И надо бы научиться пользоваться им на ходу. Вот если б вчера в лесу я почувствовала, что рядом кто-то есть, не попалась бы так по-глупому Зимке.

Но сейчас вокруг было пусто. Так, какие-то птицы в кронах деревьев да пара зверушек в подлеске. Мелкие. Зайцы, наверное. Мышей я не чувствовала.

Постепенно рассвело. Мы продолжали путь по пустой дороге. Перелески, голые уже поля, покрытый инеем бурьян вдоль обочины.

— Через пару часов придем, — оптимистично сообщила бодро шагающая рядом Тин.

— Тин? А ты в магической школе училась?

— Нет. В моё время их не было.

— А как ты училась?

— Да просто. Когда мне было десять, мы с мамой жили рядом с аптекой. И я там на посылках подрабатывала — разносила по клиентам микстуры да лекарства. А потом дядька Петрим стал меня понемножку обучать, приспособил отвары да вытяжки делать и смеси разные составлять. Читать и писать я умела, мама научила. Оказалось, у меня есть способности — и запоминала я легко, и микстуры хорошо получались. К четырнадцати годам я была у Петрима помощницей. Он не старый был, и не противный… кажется, были у него планы на мне жениться. Да только когда чума пришла, он умер. Как и мама… А потом приехали его родственники и аптеку продали. И я осталась на улице. Перебралась в другой город, открыла свое дело, прожила там пять лет. Что дальше — ты знаешь…

Тин замолкла. Да, я знала про несчастье с Ани. И про то, как Тин дважды пыталась уехать подальше и снова поселиться в городе, — и дважды вынуждена была срываться с места, когда её опознавали. Как стала ездить по деревням, разыскивая себе учителя. Потом несколько лет жила в работницах и помощницах у старой знахарки. Магией та не владела, но о травах знала все. И, наконец, сменив еще несколько мест, Тин поселилась близ Зеленой Благодени.

— Ти-ин…

— Что?

— А можно спросить?

— Чего? Говори уж. Что кошку за хвост тянешь?

— А ты замужем была?

— Эх, Мири, нашла ты, что спросить. Ну ладно, скажу. Был у меня жених во втором городишке, где я пыталась пристроиться. Именно он-то меня властям и сдал, — за мою голову пять золотых давали, много по тамошним меркам. Я сумела сбежать. Но с тех пор счастья себе не ищу — не надо мне такой радости.

Тин невесело засмеялась.

Я поёжилась. Вот еще одно подтверждение: все мужики — гады. И сообщила:

— Я тебя люблю. И, когда выучусь и стану сильной, — вернусь. Будем жить вместе, и никто нам не нужен!

Тин засмеялась снова.

Сухая Соха меня потрясла — вокруг стояли двухэтажные домищи, и народу было столько, сколько я в жизни не видела. А под ногами лежал настил, который назывался тротуаром. Дощатый, но все равно ходить по нему было несравненно удобнее, чем по грязи. Тин тут же посоветовала мне закрыть рот и перестать хлопать глазами. И сообщила, что в больших городах мостовые каменные.

Сначала я порывалась начать здороваться со всеми прохожими и кланяться, но снова получила нагоняй. Во-первых, в крупных поселках такое не принято — большинство людей не знакомы между собой. А во-вторых, раз я решила взять фамилию матери Тин, тер Сани, так нечего мне дворянский статус в грязь ронять. Кому попало я кланяться не должна. Учтивый кивок головой — равным. Реверанс с полуприседом на одну ногу, которому меня научила Тин, — для высших. И вежливое ответное «добрый день» для остальных. Не более. И неважно, что я еще маленькая. Статус есть статус. Я задумалась: может, мне все ж назваться просто Тимири йор Благодень?

— Не бойся, привыкнешь. Сейчас зайдем к моей знакомой лекарке, отдадим часть трав. Они обычные, большой разницы что тут, что в Рианге, в цене нет. Потом сходим на рынок — надо тебе еще носков прикупить да какой-нибудь еды в дорогу. Там же и оказию поищем: вдруг кто из крестьян в сторону города едет? Ну да и поедим чего-нибудь.

Я закивала — живот давно громко и настойчиво урчал.

Тин купила мне не только носки. К багажу добавился свитер под горло плотной вязки из серой мягкой шерсти, пара настоящих черных головных лент и пленивший мое воображение резной гребень с оскаленной мордой неведомого чудища на нем. Пока Тин отоваривалась, я цеплялась сзади за ее плащ и в оба уха слушала, как моя наставница торгуется. Оказывается, если постараться, можно даже без шума и криков снизить цену на треть, а то и больше. Закончили мы поход в корчме, где Тин выбрала стол у стенки, велела мне сторожить наши сумки, а сама пошла к прилавку. Через несколько минут румяная девчонка лет пятнадцати принесла нам поднос с парой глиняных мисок горячей похлебки, деревянные ложки и тарелку с крупно нарезанными ломтями хлеба.

Мне всё нравилось. Но одновременно было тревожно: это вместе с Тин хорошо. А что было бы, окажись я тут одна, без нее? Поёжилась.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒