Никтополис 4 страница

****
Отрис не вставал с кровати три дня, и все это время Шон не отходил от него не на минуту: подносил еду, кормил с ложечки, на руках относил его в душевую кабину, помогал ходить в туалет и покрывал лекарственными мазями поврежденные места. Один-три-семь хранил молчание два дня, изможденный, усталый и отстраненный, и лишь на третий — в ответ на попытку Шона покормить его, внезапно заговорил.
— В книге все описывалось немного иначе, — пробормотал он тихо. Шон вздрогнул и чуть не выронил ложку, которой черпал кашу из пиалы.
— Я… — пробормотал мужчина. — Извини меня, — страж просил у Отриса прощение далеко не первый раз.
— За что?
— За то, что сделал это с тобой.
— Ты сделал то, о чем я попросил, — вяло заметил парень.
— Нет, мне следовало быть мягче!
— Я имел в виду совсем не это, — нахмурился Отрис, — когда сказал, что не как в книге. Я думал, что это будет приятно, но не мог представить, что настолько!
— Но…
— И дело не только в прикосновениях. Я… Мне кажется… — Отрис замолчал, так и не договорив.
— Что тебе кажется? — осторожно спросил Шон.
— Мне кажется, я люблю тебя.
В комнате воцарилось гробовое молчание.
— Не думаю, что это действительно так, — осторожно выговорил Шон, наконец.
— Почему это? — встрепенулся Отрис.
— Потому что… Откуда бы тебе знать, что это такое?
— Из книг!
— Я не думаю, что…
— Шон, я люблю тебя! — настойчиво повторил Отрис. — А ты? Что чувствуешь ты?
— Послушай… — Шон и без того бледный, будто бы превратился в приведение. — Я давно хотел сказать тебе… Мне надо уйти.
— Что? Куда? Когда? Зачем? — Отрис попытался подняться с кровати, но у него ничего не вышло.
— Я все расскажу тебе, если вернусь, — выдохнул Шон, ставя пиалу с кашей на стол, а сам направляясь к выходу.
— Что значит «Если вернусь»?! — почти взвыл Отрис, в буквальном смысле сползая с кровати и пытаясь последовать за Шоном. Вот только сил у него не хватало, а жгучая боль лишь замедляла и без того медленные движения.
— Я не торопил тебя с полным отказом от газа, потому что хотел сперва рассказать, что… — Шон помрачнел. — Полгода. Подожди ровно полгода. И если я не вернусь, забудь обо мне, — проговорил мужчина и, не смотря на крики и мольбы Отриса, ушел.

****
После ухода Шона парень приходил в себя еще целую неделю. Он поднялся бы с кровати куда раньше, если бы не противное, новое, удушающее, невыносимое ощущение пустоты, сжиравшее его изнутри. Но жизнь продолжалась, и как бы Отрису ни хотелось оставаться в кровати, рано или поздно выбраться из нее все равно пришлось бы. Кому-то хватило бы для восстановления и пары дней, другие бы не ограничились и тройкой месяцев, но Отрис позволил себе раскисать ровно неделю. Неделю постоянных слез и переваривания слов Шона хватило парню, чтобы проснувшись рано поутру восьмого дня осознать, что если Один-три-семь останется дома еще хотя бы на день, он точно свихнется.
Первое, что он сделал, поднявшись с кровати, это принял двойную дозу газа, подавлявшего либидо. Он возобновил его употребление после ухода стража, но в этот день принял двойную дозу не столько ради его действия, сколько для того, чтобы продемонстрировать себе же свою решимость. Любые эксперименты, связанные с лекарством, без Шона становились бессмысленными. Второе, что сделал Отрис, это выудил из шкафа старый календарь, которому шел уже седьмой год. Один-три-семь прекрасно помнил день, когда объявили, что жители Никтополиса не нуждаются в календарях, ибо данный отсчет времени слишком устарел для той жизни, которую люди вели теперь. Ведь больше не было ни выходных, ни праздников, никто не знал о традиции справлять свой день рождения или новый год. Да что уж, в подземном городе даже отсутствовали времена года. Поэтому вместо бесполезных бумажек на единственной площади города, что располагалась в центре огромного спиралевидного дома, поставили большое табло, которое показывало как точное время, так и день, месяц и год. Любой желающий в любое время мог узнать необходимую ему информацию, лишь посетив площадь. Вот только она пустовала, потому что желающих не было.
Отрис сам до конца не понимал, зачем в тот день забрал последний календарь и сохранил его у себя. Странная тяга тащить в дом самые разные вещи присутствовала у парня с раннего детства, но действительно пригодилась только теперь.
Отрис прикрепил календарь к стене над кроватью, затем обвел красным маркером день, являвшийся последним в полугодии, и размашисто закрасил первую неделю первого месяца. Какими были день и месяц на данный момент, Отриса не заботило, как и любого другого жителя города, но Шон сказал, что вернется через полгода и парень намеревался ждать его.
— Уже не полгода. Уже меньше, — пробормотал Один-три-семь себе под нос, проводя кончиками пальцев по старому календарю. Тогда Отрис еще не подозревал, насколько тяжело ему будет. Газ облегчал физические мучения, но не мог унять душевные. Один-три-семь думал о Шоне и днем, и ночью, на работе, во время завтрака и перед сном. Особенно перед сном.
Как-то раз, оставшись у Отриса ночевать, Шон в середине ночи не только лишился одеяла, парнишка умудрился занять еще и всю подушку. В ту ночь мужчина спал очень плохо, а на следующий день на работе походил на зомби. Дабы данная неприятность не повторилась, страж притащил свою подушку и оставил ее у хозяина квартиры. Тогда Отрис еще не подозревал, что эта самая подушка станет самым большим сокровищем, которым он когда-либо обладал. Когда Один-три-семь становилось нестерпимо горько, он обнимал ее, вдыхал запах Шона, что она все еще хранила в себе, и плакал. Долго. Взахлеб. В голос. Пока не уставал и не проваливался в пустой болезненный сон. Но как бы ни было парню плохо днем, вечером или, тем более, ночью, каждое утро, несмотря ни на что, он брал красный маркер и закрашивал еще один день.
Порой Отрис чувствовал необыкновенный прилив сил — в такие моменты он не сомневался, что по истечении полугода Шон явится к нему и больше никогда не покинет. Но бывали и менее удачные дни, когда парень полностью терял веру в возвращение стража. Он анализировал произошедшее и задавался тысячью вопросов:
«Быть может, я не понравился ему в постели? »
«Или дело в том, что я не девушка?! Это потому что я не надел платье? »
«А что, если я просто ему надоел? Но полгода… Почему именно полгода?! »
В такие дни расположение духа Отриса оставляло желать лучшего. Он ничего не ел, на работе постоянно ошибался, а вечерами сидел у двери, на полном серьезе размышляя, не выйти ли ему наружу без респиратора и, наконец, завершить свои мучения. Но лишь взгляд Отриса падал на календарь, и он тут же отгонял все плохие мысли прочь. Шон просил ждать. И Отрис дождётся.
По прошествии нескольких месяцев такой жизни парень и сам не заметил, как календарь стал его единственной причиной продолжать жить.
«Как бы мне ни было плохо, все не зря, ведь завтра утром я зачеркну еще один день…» — подбадривал Отрис себя ровно до того момента, пока маркер не дрогнул в попытке закрасить день, обведенный толстой линией полгода назад.
— Сегодня, — поняв, что время настало, парень медленно сполз на кровать, так и не решившись закрасить день, знаменовавший собой конец полугодия. Отправив письмо на работу с сообщением о болезни, парень выжидательно уселся перед дверью. В этот день время тянулось медленней обычного. Стрелки часов лениво, будто бы с неохотой отсчитывали минуту за минутой, сводя с ума своей нерасторопностью. Отрис не отходил от двери ни на мгновение и так перед ней и заснул. Шон не пришел. Не пришел ни в этот день, ни на следующий, ни в день после. На четвертый день Один-три-семь потерял всякую надежду. Привычно проснувшись на полу в обнимку с подушкой, он не торопился подниматься и идти приводить себя в порядок. Парень меланхолично смотрел в потолок, понимая, что больше ничего не чувствует. Чувствовать что-либо просто не было сил.
«Вся моя жизнь бессмысленна…» — лишь успел подумать парень, уверенный, что идею с прогулкой по улицам города реализовать следует как можно скорее. И именно в этот момент в дверь постучали.
Сперва Один-три-семь решил, что у него с горя начались галлюцинации, но настойчивый стук повторился. Отрис ни жив, ни мертв дополз до панели управления дверью, не глядя, нажал на кнопку открытия и уселся у самого порога. За дверью послышались шаги, а за ними звук автоматической очистки воздуха. Некто медленно снял маску и респиратор и только затем зашел в комнату, чуть не споткнувшись об Отриса.
Это был Шон. Он недоуменно смотрел на парня, а парень, в свою очередь, забыл, как дышать. Он не единожды представлял момент их встречи. Иногда в его фантазиях он кричал на Шона, обвинял его в том, что мужчина бросил его. Иногда он целовал его лицо, благодаря за то, что тот все же вернулся. Он делал и другие вещи, куда более злые или страстные, но сейчас, сидя в ногах Шона Отрис внезапно понял, что не может произнести ни звука. Парень вцепился стражу в штанину, с усилием поднялся сперва на колени, а затем и на ноги, уперся носом ему в грудь и тихо заревел. Так он простоял почти час, содрогаясь от рыданий и не в силах вымолвить и слово. Шон тоже хранил молчания, лишь нежно обнимая парня и украдкой целуя его мокрые щеки.
— Я думал, ты не вернешься, — вымолвил Отрис, наконец, немного успокоившись.
— Я не мог не вернуться.
— Но ты опоздал! Ты должен был прийти три дня назад! — всхлипнул Один-три-семь, тыкая пальцем в календарь.
— Нет, я пришел день в день. Ты неправильно вел отсчет. Во втором месяце, видишь, всего двадцать восемь дней. Ты отсчитывал не то полугодие.

****
— Объяснишь, куда ты пропал и почему? — в Никтополисе уже наступила ночь. Отрис сделал чай, и теперь они вместе с Шоном сидели за столом в таком напряжении, будто чаепитие свое организовали посреди кладбища. Один-три-семь думал, что при встрече они начнут обниматься, целоваться и яростно признаваться друг другу в любви, но парень боялся проявлять излишние эмоции, и Шон, видимо, тоже.
— Помнишь, мы с тобой как-то говорили о нас — стражах, и продолжительности нашей жизни?
— Помню.
— А помнишь, что я сказал в ответ на твои восторги по этому поводу?
— Что-то о побочных эффектах? — неуверенно предположил Отрис, силясь вспомнить точнее.
— О них, — подтвердил Шон. — Я сказал, что побочные эффекты есть везде.
— Но какие именно у тебя, не ответил, — кивнул парень.
— Да. Тогда говорить об этом я не хотел, но теперь, думаю, самое время, — вздохнул Шон. — Долголетие стражей, о котором почти слагают легенды, мнимое. Когда эксперименты только начались, результаты радовали. Мы, стражи, становились в разы сильнее и выносливее, наши показатели действительно утверждали, что жить мы будем очень долго и продуктивно. На деле все оказалось не так хорошо. Мы же оставались людьми. А человеческий организм не был приспособлен к нагрузкам, которые нам приходилось переживать. Через десять лет появились первые проблемы. Начали отказывать преждевременно изношенные органы. Живых доноров найти в сложившейся ситуации почти невозможно, поэтому ученые вывели искусственные аналоги. Они мало чем отличаются от настоящих органов, разве что их срок годности не больше шести-семи месяцев. И как бы гении ума не бились над своим изобретением, продлить срок службы аналогов пока не удается.
— Так ты ушел, потому что тебе надо было поменять орган? — встрепенулся Отрис. — Неужели на это уходит целых полгода?
— Не орган, — мотнул Шон годовой. — Органы, — поправил он.
— Как много? — тихо спросил Отрис.
— Все.
В комнате воцарилось гнетущее молчание. Один-три-семь старался переварить все услышанное.
— Так значит…
— Фактический срок моей жизни — полгода, — кивнул Шон. — И каждый раз нет гарантии, что операция пройдет успешно. Бывает, что стражи умирают.
— Поэтому ты ничего не сказал? Боялся, что умрешь?
— Боялся шокировать тебя этим. Но была и другая причина, — грустно улыбнулся Шон.
— Какая? — нахмурился Один-три-семь.
— Скажи, ты бы хотел побывать за пределами города? — ответил страж вопросом на вопрос.
— Конечно!
— Тогда собирайся, — улыбнулся Шесть-один-ноль. — Я хочу показать тебе одно место.
В любой другой день чрезмерное любопытство Отриса не позволило бы ему отстать от мужчины, пока он не ответил бы на все его вопросы, но не сегодня. Опьяненный счастьем от вида Шона и перспективами прогулки, парень решил отложить расспросы на потом.

****
— Это ведь не опасно? — на всякий случай удостоверился Отрис.
— Трусишь? — издевательски подмигнул ему Шон, и это не скрыла от Один-три-семь даже панорамная маска стража. — Где же твой дух авантюризма?
— Он при мне! — насупился Отрис. — Я лишь уточнил. Не хотелось бы попасть в лазарет, прослыв безумцем.
— В лазарет отправляют не провинившихся в чем-либо, — рассмеялся Шон. — Туда уходят люди, отобранные для продолжения рода.
— Так значит…
— Да, после того, как отбирают кандидата, сперва ему постепенно уменьшают дозу потребляемого газа, а затем забирают к себе, рассказывают историю нашего мира и даруют знания об истинном предназначении прикосновений.
— Хорошо, лазарет нам не угрожает. Я рад. Но что насчет пещер? Оттуда же часто не возвращаются, — пробормотал он.
— Все потому что впереди нас ждет жуткий лабиринт. Выбраться из него почти невозможно.
— Тогда как мы…
— Благо у меня есть карта, — из респиратора Шона раздалась наглая усмешка.
— А где ты ее взял?! — Восхитился Отрис.
— Она есть у каждого стража. Наша работа заключается не только в вашей охране, — объяснил Шон парню и уверенно прошел в пещеру. Отрис, чуть потоптавшись на месте, поспешил за мужчиной.
Переход оказался не самым легким. Большую часть времени они с Шоном шли в гору, из-за чего Отрис быстро выбивался из сил и постоянно просил о передышках. Кроме того, извилистые тоннели иногда становились настолько узкими, что массивный Шон еле пролезал между их стен, а в иной раз парням приходилось даже ползти. Встречались на их пути карманы с не слишком загрязненным воздухом. Там они перекусывали, пили и вставляли новые фильтры для продолжения пути.
— Еще далеко? — Отрис обещал себе не жаловаться, но, кажется, еще ни разу в жизни он не преодолевал такое расстояние за единственный день. Все тело ломило от усталости.
— Нет, — покачал головой Шон на радость парню. — Осталось совсем чуть-чуть.
И действительно, минут через двадцать Отрис ощутил легкий ветерок. Но он отличался от тех ветров, что приходили в город из пещер. Этот был каким-то колким, холодным, пронизывающим. А не успел парень удивиться первому чуду, как глазам его предстало второе. Преисполненный восторгом, Отрис далеко не сразу вернул себе способность говорить.
— Это… — наконец выдохнул он, выбравшись из пещеры вслед за Шоном и во все глаза уставившись на звездное небо, развернувшееся у него над головой.
— Небеса, — подтвердил Шон. — И звезды.
— Это так… — прошептал Отрис, не в силах справиться с бурей чувств. — Это так красиво!
— Да, очень, — согласился страж, так же всматриваясь в небо. — И мы эту красоту потеряли.
— Может когда-нибудь мы еще сможем ее вернуть?! — с надеждой в голосе протянул Один-три-семь.
— Не наше поколение уж точно, — пожал Шон плечами.
— А там?! — оглянувшись, Отрис ощутил новый прилив возбуждения. — С той стороны небо оранжевое!
— Потому что скоро рассвет.
— Рассвет, — выдохнул парнишка. — Как здорово!
— Еще лучше наблюдать все это не через мутное стекло панорамной маски, — улыбнулся Шон. — Благо, и здесь есть решение, — мужчина вытащил из кармана прямоугольный железный брус, взял Отриса за руку и задрал его рукав.
— Скажи, ты мне доверяешь? — осведомился Шон.
— Конечно! — ответил Отрис, не задумываясь. Страж удовлетворенно кивнул, и приложил край бруса к руке парня. Один-три-семь вздрогнул, почувствовав острую боль. Через мгновение Шон убрал брус, оставив на руке парня четыре прокола. То же самое он проделал со своей рукой, после чего к ужасу Отриса стянул с лица маску и респиратор.
— Я ввел нам антидот. Следующие десять минут всю ту дрянь, что мы вдохнем, он нейтрализует. Увы, длится его действие совсем не долго, но мне этого времени хватит.
— Хватит для чего? — тихо выдохнул Отрис, так же с опаской, но все же снимая респиратор и морщась от запаха гари, тут же ударившего в нос.
— Чтобы признаться, — вздохнул Шон. — Я рассказал тебе не все. При пересадке искусственных органов нам вкалывают препараты, которые сильно влияют на нашу память. Из-за них сперва у стражей развивались провалы в память, а затем мы начали и вовсе утрачивать новые воспоминания. То есть мы помним то, что было до эпидемии, но не способны вспомнить то, что происходит в те полгода, которые мы проживаем между операциями.
— Утрачиваете полностью? — переспросил Отрис.
— Да, — кивнул Шон.
— Это означает… — во рту у Один-три-семь пересохло.
-…что я не помню тебя, верно.
— Тогда как? .. — У Отриса закружилась голова, к горлу подкатил комок.
— Когда память начала ускользать, врачи посоветовали нам заводить дневники памяти и описывать там то, что действительно имеет для нас значение, — с этими словами страж вытащил из кармана мундира небольшую потрепанную тетрадь. — Признаться, за двадцать лет я там почти ничего не написал. Ничего значительного. И только представь мое удивление, когда вернувшись после операции на этот раз и взявшись привычно перечитывать дневник, я наткнулся на записи о некоем надоедливом мальчишке, вбившем себе в голову желание постигнуть основы секса. И ладно бы одна-две записи, но я описывал каждую нашу встречу с максимальной подробностью… И откровенностью. Здесь даже зацитированы наши диалоги. Хочешь знать почему?
— Почему? — голос Отриса дрожал, но он все еще держал себя в руках.
— Если ты не против, я зачитаю, — Шон открыл дневник на нужной странице, откашлялся и начал читать. — «Вчера он спросил меня, является ли наша близость признаком того, что в скором времени мы можем влюбиться друг в друга. Я ничего не ответил ему на это, потому что… Уже влюбился в него, — прочитав это, Шон перевел взгляд на Отриса. — Я не стал объяснять тебе ситуацию, уходя, потому что боялся, что забыв тебя, я забуду и о том, что к тебе чувствую. Но знаешь… Я зря боялся. Лишь увидев тебя, я понял, что такие чувства не могут стереть из памяти никакие медикаменты. Потому что, даже не помня, я все равно… все равно люблю тебя.
Мужчина слегка улыбнулся, кажется, ожидая ответа.
— Я тоже… — прохрипел Отрис, не зная, куда деваться от гаммы разнообразных эмоций, раздирающих его изнутри. — Я тоже очень тебя люблю!
— Ну вот и славно, — облегченно выдохнул Шон. — Я боялся, что за время моего отсутствия ты ко мне охладеешь.
— Да как я мог…
— Пусть рассвет станет свидетелем наших признаний, — улыбнулся Шон, кивая на восходящее солнце, — не хочешь взглянуть? — спросил он Отриса, что не сводил взгляда с Шона.
— Прошло уже девять минут, нам пора надевать респираторы, — вместо этого выговорил Отрис, внезапно повисая на шее у стража. — Лучше поцелуй меня, а на солнце я успею взглянуть и через маску.

⇐ Предыдущая 1 2 34