Et Cetera. Absolvo te. Отпускаю грехи твои

Et Cetera. Absolvo te

http: //ficbook. net/readfic/4275254

Автор: mind_ (http: //ficbook. net/authors/59616)
Беты (редакторы): MinorKid (http: //ficbook. net/authors/22154)
Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Исин/Чондэ
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Философия, AU
Предупреждения: Смерть основного персонажа, ОЖП
Размер: Мини, 26 страниц
Кол-во частей: 2
Статус: закончен

Описание:
- Скажи мне, ты раскаиваешься?
- Да.
- Тогда я принимаю твою исповедь и отпускаю тебе грехи твои.

Примечания автора:
Работа для сборника Et Cetera.
Для группы Write drunk (https: //vk. com/be_lonely_misusu)

Это может быть для вас немного сложно, поэтому желаю удачи всем, кто решится прочитать. Да прибудет с вами сила!

Отпускаю грехи твои

Утро разливалось по чистому голубому небу ровным светом. Солнце нежно облизывало землю, будто успокаивая ее после произошедшего. Мир потихоньку приходил в себя. Если бы не пустота и разруха, оставшаяся после неожиданного конца света, уничтожившего людей, можно было решить, что сегодня обычное воскресное утро.
Звенящая тишина, которой теперь пропитан был весь мир, подрагивала, вплетая в себя другие звуки, неслышные до этого. Ветер, мягко посвистывая, скользил от самого моря вверх по склону и упирался в каменные стены возвышающейся церквушки. Волны с плеском, похожим на шепот, поднимались все выше и выше, грозя поглотить и этот островок земли. Природа желала окончательно захватить этот мир себе, уничтожив все воспоминания о человечестве.
Среди всего этого спокойствия, доживая свои последние часы, был один человек. Последний в своем роде. Единственный, кто еще хранил память о существовании подобных себе. Возможно, именно поэтому высокий молодой человек, облаченный в сутану, зажимая зубами крест, болтавшийся до этого на его груди, снова и снова втыкал в землю лопату, чтобы выкопать глубокую яму. Рядом лежало бездыханное тело девушки, в измазанном кровью свадебном платье. Ее голова с застывшим выражением лица, была обращена в сторону моря. Приоткрытые, некогда ярко-красные, немного припухшие губы, были странного фиолетового оттенка. Мертвые, подернутые мутной пленкой, широко распахнутые глаза, невидящим взглядом смотрели вдаль, к линии горизонта, утопающей в воде. Ни разу за все время, что юноша копал яму, он не бросил даже беглого взгляда на тело девушки.
Когда яма длиной в человеческий рост и глубиной чуть более метра была готова, молодой человек с присущей ему осторожностью погрузил тело на самое дно. Прежде чем засыпать могилу, он, прижав к губам руки, сжимающие крест, тихо, почти неслышно, прочитал над девушкой молитву. Не было абсолютно никакого смысла в том, чтобы хоронить и отпевать одну потерянную душу, когда вокруг, поглощенные стихией, потеряны миллионы, но юноша просто не мог иначе. Он чувствовал вину, оттого и хотел сделать все, как надо.
Прилетевшая с севера туча заволокла небо, застилая собой солнце. Земля погрузилась в темноту, но лишь на мгновение, пока поднявшийся сильный ветер не унес тучу прочь. Когда солнце вновь засияло, разгоняя темноту, на утесе стояло уже двое.
Вопреки своему эффектному появлению, новоприбывший был одет очень просто. Светло-бежевый тонкий свитер с высоким горлом и в тон ему пиджак поверх. На ногах клетчатые штаны, в карманах которых юноша прятал свои руки. На ногах вычищенные до блеска ботинки, будто не конец света поглотил недавно этот мир. Слабый ветерок нежно трепал мягкие волосы, чуть длинноватая челка была разбита на прямой пробор, открывая лоб. Юноша выглядел уверенно. Он смотрел с плохо скрытой насмешкой, и губы его изгибались в приятной, но оттого не менее пугающей, полуулыбке.
Будто не смея нарушить молитву, гость дождался, пока юноша закончит, и только когда тот открыл глаза, перекрещиваясь, осмелился подать голос.
— Святой отец, — голос звонкий, но при этом тихий и сладкий как сироп, прервал затянувшееся молчание, — я согрешил.
Священник замер, невидящим взглядом смотря на дно ямы, где лежало тело девушки. Он ни на секунду не допускал, что в этом мире мог остаться еще хотя бы один живой человек, кроме него.
— Простите, я не имею права принимать исповедь, вам следует найти, — он обхватил за древко лопату, воткнутую рядом в кучу сырой выкопанной земли, и принялся закапывать могилу, — другого священника.
Последняя фраза была произнесена с надрывом, оставляя после себя многозначительное молчание. Мокрая земля была тяжелой, и чтобы работа шла быстрее и продуктивнее, приходилось зачерпывать совсем чуть-чуть.
— Но как же, святой отец, — последовал спокойный, в котором слышались нотки театральной обиды, ответ, — нет других. Нет больше никого. К тому же, мне нужны только вы…
— Боюсь, что ничем не смогу помочь, — бросил в ответ юноша, — впрочем, не стоит отчаиваться, многие умерли без исповеди и их грехи так и не были отпущены. Смерть есть всего лишь смерть, вполне закономерное событие. Она не должна быть поводом, чтобы пересмотреть свои взгляды на жизнь и решить вдруг облегчить свою душу перед уходом. Если вы действительно раскаиваетесь в содеянном, этого достаточно.
— Простите, святой отец, — гость выглянул из-за плеча священника с интересом заглядывая в могилу, — а этой девушке вы тоже самое говорили?
— Нет, что вы, — юноша повернул голову к незнакомцу, слабо улыбаясь, — я принимал у нее исповедь.
— Вот как, — незнакомец чуть вытянул губы трубочкой, сдерживая насмешливую улыбку, — а есть способ остаться живым после исповеди, святой отец?
— Да, есть один.
— И какой же? — полюбопытствовал незнакомец, чуть опуская уголки губ.
— Не исповедоваться.
Гость улыбнулся и, развернувшись на пятках, направился прямиком к церквушке, у низких ступенек которой замер. Входить в здание он явно не решался, то было заметно по тому, как изогнулись в отвращении его тонкие губы. Незнакомец вскинул голову вверх, оглядывая серые каменные стены церквушки. Его взгляд был холодный. Он будто презирал сам факт существования этого здания на планете Земля. Над крышей, облетая возведенный крест, кружили вороны. Эти птицы чувствовали мертвые земли, хотя можно было сказать, что теперь вся земля была мертвой.
Прерывисто выдохнув, молодой человек развернулся, небрежно усаживаясь на холодные ступени церкви, и принялся с интересом разглядывать священника. Тот продолжал систематично ссыпать землю обратно в яму, будто торопился уничтожить любые следы существования девушки. Что было поразительно, так это то, что появление еще одного человека в мире, где никого больше быть не должно, священника никак не смутило. Он не удивился, не обрадовался, не выразил ни капли любопытства или страха. Вместо этого он с присущим ему непоколебимым спокойствием выполнял свою работу.
Могила без гроба, без каких-либо опознавательных знаков, в отдалении от кладбища, была обозначена лишь старым деревянным крестом, по всей видимости завалявшемся в церкви среди прочей утвари. Такой конец ожидал эту бедную девочку. Последнего же в своем роде человека не ожидало и этого. Некому было возвести над ним крест. Ему было уготовано встретить свой конец в одиночестве, созерцая как мир уничтожает человечество, поглощает его и перерождается.
Когда с работой было покончено, юноша воткнул лопату в землю, небрежно отряхнул вымазанными в грязи руками сутану, и неспешно направился к церкви, усаживаясь на ступеньки рядом со своим гостем. День неумолимо клонился к вечеру. Крест на крыше церкви, в лучах уставшего, движущегося к горизонту, солнца, отбрасывал густую тень на землю прямо перед входом. Светло-голубое небо начинало темнеть, приобретая темные оттенки, тяготеющие к переходу в фиолетовый.
— Бедная девочка, — вдруг произнес незнакомец, невзначай начиная разговор, — ей не очень повезло остаться в живых с человеком, который, как и она, предпочитает мужчин, не так ли, святой отец?
— На все воля божья, — проговорил священник, подбирая с каменных ступеней оставленную им же измятую пачку сигарет, — таков божественный план.
— Неужели? — с усмешкой произнес незнакомец, поворачивая голову к молодому человеку. — Что ж, каким бы не был этот план, можно с уверенностью констатировать, что Вы, святой отец, избежали соблазна. Возможно, будь у Адама кольт, ничего этого бы не случилось.
— Возможно, — согласился священник, зажимая сигарету зубами, — будь Адам геем, много чего бы не случилось.
Он несколько раз чиркнул зажигалкой Зиппо, прикуривая сигарету, и выдохнул в небо столб серого дыма.
— Просто поразительно, не правда ли? — продолжал незнакомец, завороженно глядя на профиль священника. — Из всех людей в живых остались только Вы, святой отец.
— Что ж, кто-то должен помолиться за все эти души, не так ли?
— Поэтому из всех людей он выбрал того, кто меньше всего в него верит?
— Тогда, может быть, он оставил меня жить в назидание?
— Только Вас, святой отец? Он убил семь миллиардов человек в назидание Вам?
— Он оставил меня жить в назидание. Это разные вещи.
— Даже если так, звучит все равно глупо.
— Не отрицаю. Вера вообще пронизана глупостью. Я не мнителен. Не считаю себя особенным. Не может быть, чтобы я насолил Ему больше остальных. Виной тому, что я жив, скорее всего, нелепая случайность.
— Какая же? — с интересом проговорил незнакомец.
— Во время всех этих событий, я единственный был в церкви. И почему-то решил ее не покидать.
— Люди, — на выдохе произнес юноша, — такие странные. Мне никогда их не понять, оттого, вероятно, они и кажутся мне такими притягательными. Подумать только, они загоняют себя в четыре стены, чтобы спасти себя, но даже не подозревают, что прячутся они вовсе не от того, что снаружи, а от того, что внутри. Внутри них. Поразительная глупость. Ну же, разве я не прав, Чжан Исин?
Лицо незнакомца изменилось. Губы исказились в противной ухмылке, взгляд стал острее и пронзительнее. И даже приятный голос превратился в змеиное шипение, когда юноша с наслаждением произнес чужое имя.
— Ты думал, что, сбежав от себя в эту церквушку, сможешь спрятаться? Все что ты сделал, это запер себя в клетку вместе с тем, от чего так старательно убегал…
— Я убегал вовсе не от себя, — Чжан Исин впервые посмел бросить взгляд на молодого человека.
— О, — удивленно вскидывая брови произнес тот, — это лестно. Правда, Чжан Исин, это очень лестно, но в то же время оскорбительно. Неужели ты действительно думал, что условности вроде четырех стен и креста над ними смогут спасти тебя от меня?
— И тем не менее они спасли, — эхом отозвался юноша.
— Ты действительно так думаешь? Я в твоей голове. Я всегда с тобой. Рядом. Куда бы ты не шел. Ты не сможешь от меня избавиться, прикрывшись крестом и именем божьим. Или же ты думал, что Он защитит тебя?
Исин молчал. У него не было ответов. Он сталкивался с тем, чего не может понять, и оттого не мог этому противостоять. Все, что он мог, это принимать происходящее как данность и верить.
— Хочешь, я покажу тебе кое-что? Что-то очень важное. Может быть, не для тебя, но для части ныне уже покойных людей. Тебе выпала честь быть единственным, кто узнает эту тайну.
Он поднялся, с легкостью и грацией вскакивая со своего места, и пробежал на пару шагов вперед, не удержав равновесия. Исин медлил. Он самозабвенно докуривал свою, возможно, последнюю сигарету, и оттого смаковал каждый момент. Когда последняя затяжка была сделана, Исин привычно затушил сигарету о каменные ступени, и отбросил в сторону, а после с неохотой поднялся и последовал за молодым человеком, который направился прямо к главному входу в церковь.
Тяжелые двери со скрипом призывно открываясь раньше, чем до них успели дойти. Внутри церкви царил полумрак. Тусклые лучи солнца еле пробивались сквозь узкие бойницы. Их света было недостаточно, чтобы осветить такое большое помещение.
Гость неторопливо и даже по-хозяйски вышагивал в широком проходе между трибунами, но не завершив свой путь, остановился на середине, разворачиваясь к Исину.
— Видишь? — торжественно произнес он, раскидывая руки в стороны. — Мне это ничего не стоило. Чувствуешь, как иллюзия безопасности рушится?
На лице Исина не дрогнула ни единая мышца. Он сохранял ледяное спокойствие. Эта так называемая «иллюзия безопасности» спасала его много лет, большего от нее он не требовал. Она выполнила свое главное предназначение. В разрушенном почти до основания мире держаться за иллюзию безопасности не было смысла. Больше вообще не было смысла ни за что держаться.
— Так что же, — спокойно произнес Исин, опуская голову, — это и есть та тайна, которую ты решил мне открыть?
Гость удивленно распахнул глаза, складывая губы в немом вопросе. Не то чтобы он ожидал другой реакции, это было лишь вводное слово, призванное немного подразнить священника. Туз, на который делал ставку юноша, все еще был в рукаве.
— Разумеется нет, — махнул рукой гость, — я всего лишь осуществил плавный переход, чтобы наш разговор был чуть логичнее.
— Разве это так необходимо? — Исин задумчиво почесал бровь указательным пальцем правой руки. — Что может быть логичнее, чем сообщить собеседнику о том, что собираешься открыть ему какой-то секрет мироздания, а потом его просто открыть?
— Ох, Чжан Исин, — обреченно вздохнул юноша и покачал головой, будто бы только что услышал несусветную глупость, — это же простейшие законы маркетинга. Нельзя сказать человеку, что откроешь ему секрет, а потом просто взять и открыть. Это обесценивает тайну, и интерес к тебе сразу падает. Нужно напустить чуть больше загадки, замереть с умным лицом, удержать внимание, довести его интерес до пика, пустить рекламный блок, и только после этого, максимально оттягивая момент истины длинными речами, выдать все как на духу. Тогда и только тогда тайне, которая может не стоить ничего, придадут огромную значимость.
— Будет очень разочаровывающе, если тайна действительно не стоит ожидания…
— Да, — спокойно согласился гость, — но в этом-то и смысл. Тайна всегда притягательна, и важен не столько момент, когда она перестанет быть тайной, сколько ожидание этого момента. На этом построен весь этот мир. Сам подумай, люди так желают знать правду, всю свою жизнь стремятся приоткрыть хоть на чуть-чуть завесу тайн. Стоит только сказать о том, что есть секрет, который будет открыт, и люди тут же слетаются как мухи. Гениальный маркетинговый ход, вызывающий просто ошеломляющий интерес к любой глупости. Вас ловят на этом как мышей на сыр в мышеловке. И сколько бы раз вам не прищемляли головы, вы все равно на это ведетесь. Глупые, глупые люди…
— Так, — Исин прислонился боком к деревянной скамейке и скрестил на груди руки, — что же это за секрет такой, к которому прилагается столь длительная и пламенная речь? Подозреваю, что чем она длиннее, тем меньше стоит твой секрет, или я не прав?
— Прав, но не в этот раз, — молодой человек вдруг резко развернулся и направился к алтарю, игриво касаясь пальцами спинки каждой пройденной скамьи, — я собираюсь разгадать для тебя загадку, ответ на которую человечество искало много сотен и тысяч лет. Это хоть раз терзало ум каждого человека. Самый важный, самый главный вопрос. Вы догадывались, но никогда не знали наверняка. Пришло время поставить в этом жирную точку. Сорвать завесу тайны.
Гость поравнялся с последними скамейками и замер, задумчиво разглядывая распятие на восточной стене церкви. Слабый свет закатного неба просачивался через витражные окна по обе стороны от фигуры распятого на кресте Иисуса, выплясывая цветными бликами на алтаре.
— И что же это за вопрос? — Исин вскинул бровь, выражая этим свой слабый интерес. — Есть ли жизнь после смерти?
— Это скорее побочный вопрос, но главный в другом. Подумай, Чжан Исин, очень хорошо подумай. Самый главный. От ответа на него зависит ответ на все остальные.
— Перестань тянуть интригу, я и без того весь во внимании. Что это за вопрос?
— Есть ли Бог, разумеется, — спокойно произнес юноша, опуская голову.
— И что же? Есть? — Исин неосознанно облизнул губы, переступая с ноги на ногу.
— Бога нет.
В церкви повисла тишина. Этот ответ был одновременно ожидаемым и неожиданным. С одной стороны, никто уже толком и не верил в существование Бога, с другой, каждый сохранял хоть маленькую, но надежду на то, что он все же есть. Если его действительно нет, кому же тогда молиться в минуты отчаяния, от кого ждать спасения? Неужели все это время, люди верили зря?
— Совсем? — только и смог спросить Исин.
— Совсем, — подтвердил молодой человек, и в голосе его слышалось злорадство, — а ты ожидал, что он все-таки есть?
— Искренне хотел верить, — спокойно произнес священник.
— Разумеется, — засмеялся гость, — иначе все твои усилия идут прахом, не так ли? Чувствуешь, как твой мир рушится? Мир, в котором ты жил годами, в котором искал спасение… Без Бога во всем этом нет смысла. Ни в молитвах, ни в прощении. Некому отпустить тебе твои грехи, святой отец.
Исин нахмурился. Он не знал, пугает ли его эта новость, потому что в равной степени он был разочарован и безразличен. Был ли Бог или нет, сейчас уже не имело значения. Исина все эти годы спасал не Он, а вера в Него. Пусть Он был просто иллюзией, но люди вообще склонны верить в созданные собственными руками иллюзии. И если не тыкать их носом в то, что все это ложь, многие живут в своих воздушных замках очень счастливо.
— Ты никогда не задумывался, как глупа и противоречива ваша религия?
— О чем ты?
— О том, что вы верите в дядьку, который сидит на небесах и заправляет тут всем. О том, что вы думаете, будто ему есть до вас дело. До каждого. Он слышит ваши молитвы и спасает ваши души. Вы окружаете себя рядом условностей, чтобы попасть в Рай, а потом выясняется, что не так уж и важно было ограничивать себя всю жизнь. Достаточно лишь состроить грустную мордашку и как можно артистичнее изобразить раскаяние в содеянном, чтобы перед тобой распахнулись врата Рая. О да, ты ведь на это надеялся, Чжан Исин, — молодой человек развернулся, чтобы с пренебрежительной усмешкой посмотреть на священника, — что врата Рая все же распахнутся перед тобой после всего, что ты сделал.
— Полагаю, что они теперь не распахнутся ни перед кем.
— Правильно полагаешь. Они никогда и не перед кем не распахивались. Их просто нет. Ни Рая, ни Ада, ни Бога. Ничего этого. Это всего лишь сказочка, которой пугают повзрослевших детей. Как и многие другие сказки, она предназначалась лишь для того, чтобы нравоучать. Такова природа людей. Сначала вы создавали божества, чтобы объяснить слишком сложный для вашего понимания мир, потом придумали использовать имя Божье, чтобы манипулировать людьми.
Молодой человек внимательно вглядывался в лицо священника, чтобы приметить в нем любые, даже самые незначительные изменения. Ему доставляло удовольствие разрушать чью-то веру. Уничтожать чужие убеждения почему-то всегда так увлекательно. Видеть боль и отчаяние на лицах тех, чей мир рушится, восхитительно. Они так старательно цепляются за свою веру.
— Я не вижу ничего плохого в стремлении человека найти объяснения…
Священник был поразительно спокоен. Либо его вера была настолько непоколебима, либо ее просто не было. Ни один из рьяно верующих не стерпит, если существование его Бога начнут отрицать.
— Найти объяснения, но не придумать от балды! — вдруг вскрикнул юноша. — Есть ли в ваших сказочках хоть какой-то смысл, если вы так откровенно ими пренебрегаете? Зачем нужно было придумывать все это, если вы не готовы принимать все от и до? Это так в вашем стиле, если честно. Игнорировать все, что вам не по нраву, и выполнять то, что принесет вам выгоду. Вы не готовы отказаться от соблазнов, не готовы сделать над собой усилие, зато с радостью встаете на колени, если хотите, чтобы «по воле божьей» что-то свалилось вам на голову. Вы правда думаете, что этот мир так работает? Вы превратили Бога из всемогущего правителя в Санта Клауса. Он существует для вас только тогда, когда он вам нужен.
Это была провокация, но и этот выпад в сторону своей веры Исин выдержал.
— Не говори за всех… — начал он, но осекся, осознав ошибку. Не ему отрицать это суждение.
Словно почувствовав слабину, гость кровожадно усмехнулся, однако нападать не спешил. На его лице вдруг засияла ласковая улыбка, а тон стал приторно-сладким, будто бы он проявлял к Исину участие, но при этом осуждал его.
— И правда, — произнес он, немного опуская уголки губ, от чего его лицо приняло выражения сострадания, — есть ведь исключения. Иногда люди просто рождаются с верой в Бога и с самого младенчества решают для себя, что посвятят жизнь служению Господу.
— Я говорил вовсе не об этом… — Исин попытался снова исправить свою оплошность, но тщетно. За его ошибку уже уцепились.
— А о чем же? Неужели ты не имел в виду себя и свою истинную веру? Когда ты не смог справляться сам ты уверовал в Бога и стал искать в нем спасения, но до этого для тебя его не существовало. Разве в этом истинная вера? Разве можешь ты сейчас уверенно сказать, что Бог есть, вне зависимости от моих слов? Неужели ты ни разу не допустил, что миф о Боге создан людьми?
— Мы создали Его, потому что Он был нам нужен. Вот и все, — отрезал Исин, касаясь пальцами прохладного креста на своей шее. Ему нужны были силы, чтобы отстоять свои иллюзии.
— Нужен? — пораженно ахнул молодой человек, и в глазах его мелькнуло неподдельное удивление. — Вы создали тщеславного, кровожадного Бога. Такого, каким вы видели любого властного правителя. Он в подробностях описал вам, как его нужно восхвалять. Что сделать, чтобы не раздражать его. Несколько раз насылал на вас всякие беды и несчастья, чтобы усмирить. Вы поплакали, развели руками и продолжили жить дальше, — торопливо забормотал он, а потом вдруг затих.
Исин почувствовал, как тревога колет кончики его пальцев. Это больше походило на затишье перед бурей.
— Он отдал вам на растерзание собственного сына. Заставил его страдать, чтобы искупить ваши грехи, — продолжал гость, только слова его звучали эмоциональнее, тон восходил по нарастающей. — Но что сделали вы?! Разве вы перестали грешить?! Пересмотрели свои взгляды на жизнь?! Сказали ему «спасибо»?! О нет, конечно же нет! Вы приняли это как должное и продолжили жить дальше как ни в чем не бывало, искренне веря в то, что когда дойдете до края, к вам снова придет спаситель и отстрадает за вас! И вот вы дошли, дальше нет ничего… ну как, пришел спаситель? Спас ваши никчемные души? Все, что вам было нужно, это вера в то, что кто-то все сделает за вас, потому что вы не любите прилагать усилия! Вы получили то, что заслуживаете!
Последние слова раскатом грома прокатились по церкви. Юноша с силой ударил в спинку рядом стоящей скамейки. Сильная волна прошла от нее до противоположной стены церкви, откидывая и ломая тяжелый ряд трибун. Исин еле успел отойти в сторону, чтобы волна не задела его.
— Его нет, — произнес юноша вкрадчивым шепотом, и губы его дрожали от злобы, которую он сдерживал, — Бога нет. Ждать спасения не от кого. Никто не придет. Как бы громко вы не кричали, Он вас не услышит. Все это время, Чжан Исин, ты молился не тому Богу. Сейчас у тебя есть последний шанс сделать все правильно и спастись. Твоя последняя молитва. Хорошенько подумай, кому она будет предназначаться, и как ты ее исполнишь.
Молодой человек поднял взгляд на священника, и глаза его полыхнули красным огнем. Исин не чувствовал страх. Эти глаза он видел не раз. Они преследовали его во снах. Сводили с ума многие годы. Они стали своеобразным символом греха, как крест на его груди стал символом спасения. Вот только было ли это спасение?
Исин перевел взгляд на распятие, вглядываясь в печальное изможденное лицо Иисуса, пропитанное смирением. Сложно сказать, что он пытался на нем разглядеть. Может быть хотел прочитать ответ по приоткрытым, словно в попытке что-то сказать, губам, а может быть искал поддержки или просил прощение за то, что может сделать.
— Тебя так сильно задевает это? — вдруг произнес он, переводя взгляд на гостя. — То, что все это время люди почитали вовсе не тебя. Осуждаешь их за то, что не отхватил свой кусочек от пирога популярности?
— Их? — молодой человек прищурил глаза. — Ты так невнятно произносишь «мы» как «они». Ты что же, решил вдруг сделать вид, что не с ними?
— Я…
Исин замялся, отворачиваясь. Он чувствовал давление. Чувствовал и то, что уступает в этой неравной схватке. Противник захватывал его волю. Не было желания сопротивляться. Исин не желал отстаивать свои убеждения. Он хотел просто сдаться. Он хотел просто со всем покончить.
— Я знаю, — неожиданно ласково произнес гость, качнувшись, — ты никогда не отождествлял себя с ними. Твоя вера была другой. Ты отвергал условности. Ты лишь маленький зверек, желающий избавиться от кошмаров в твоей голове. Тех, что преследовали тебя по ночам.
Голос молодого человека понизился. Он стал звучать интимно. Пробирался в самое сердце. Медом разливался в груди. Исину было приятно. Ему не хотелось сопротивляться, хотелось лишь слушать. Этот голос мурашками пробегал по спине, подчиняя себе сознание. Все, что он произносил, было неопровержимой истиной.
— Я понимаю, — произнес молодой человек, внимательно глядя на священника, — ты не такой. Твое желание спрятаться от этого мира вполне закономерно. Ты хотел изменить себя, но изменился весь мир вокруг. Это называется прозрение. И это означает, что ты понял.
— Понял что?
— Ты мне скажи, это ведь ты понял.
— Я не понимаю…
— Все ты прекрасно понимаешь, — махнул рукой юноша, — пока ты был среди них, ты принимал многие вещи, но оказавшись здесь, ты больше не смог даже допускать их существование. Дело не в религии. Дело в тебе. В твоих убеждениях. Ты копал слишком глубоко. Теперь ты не можешь принимать этот мир. Между «я» и «они» разверзлась огромная пропасть. Ты больше не часть этой толпы. В этом все дело. Массы задают настроение, массы решают, что будет нормальным. Если так делают все — это норма, это правильно. Если все начнут убивать друг друга, это станет в порядке вещей, и никто даже не пискнет, что это плохо. А ты…
Молодой человек неожиданно оказался рядом, заглядывая священнику в глаза. Исин замер. Это произошло так неожиданно, что он не смог на это среагировать.
— Ты начал понимать, что что-то не так. Тебя совесть выгрызала изнутри. Ты старался убедить себя, что ты не сделал ничего плохого, но в этом ты мог убедить кого угодно, только не себя. Тебя разрывало. Тебя терзало. Ты страдал, метался между своими чувствами и их понятием о нормальности. А потом пришел сюда. Сюда, понимаешь? Где нет влияния большинства. Ты даже здесь не подчинялся правилам и был в этом прав. Ты слушал себя, а не «их». Ты говорил с Ним, но задумывался ли ты когда-нибудь, что ведешь диалог с самим собой? Сейчас будет очень неожиданный поворот сюжета, Чжан Исин.
Гость замер в предвкушении. Его глаза горели огнем. Он говорил до этого так страстно и замолчал на пике напряжения, оттягивая роковой момент истины, которую собирался произнести.
— Ты и есть Бог, — вдруг выдохнул он, — может быть не весь, не полностью, но оставаясь наедине, ты обращался к скрытой глубоко в твоем сознании части себя, и называл ее Богом.
— Бог есть в каждом из нас…
— Именно! — вскрикнул гость, улыбаясь. — Вы просто искали его вовсе не там. Вы думали, что он где-то там, — он возвел палец к небу, указывая на потолок, — вот только он здесь, внутри вас, — он ткнул пальцем в грудь Исина в районе сердца. — Потому вы и перестали верить. Потому что искали его в другом месте и не находили.
— Выходит, что Бог все-таки есть? — неуверенно переспросил священник, растягивая губы в слабой улыбке, словно бы почувствовал вновь свою победу.
— Ты не понял, — сокрушенно произнес юноша, резко подаваясь назад и отворачиваясь, — нет такого объекта как Бог. Есть человек, — он эмоционально жестикулировал руками, но обращался в своих речах не к священнику, а куда-то в другую сторону. — Бог лишь слово, миф, образ, наполнение которому каждый придумывает сам. Вы просто ввели общую систему знаков, символов и правил, назвав это Богом, потому что иначе каждый бы ломанулся кто в лес, кто по дрова. Но даже она потеряла смысл, а может его не было с самого начала…
— И мы вернулись к началу, — произнес Исин, понимающе кивая головой. — Это замкнутый круг.
— Ага, — подтвердил гость и, разбежавшись, запрыгнул на алтарь, вальяжно там устраиваясь. Он подтянул одну ногу к себе, вторую так и оставил болтаться, а сам чуть склонил голову и принялся наблюдать за священником, который в это время что-то для себя прояснял.
Исин пытался выстроить все сказанное в логическую цепочку, менее сумбурную, более простую и понятную. Было во всем сказанном что-то, что не давало ему покоя. Кроме всего прочего, даже если ответ на главный вопрос был дан, у Исина оставалось еще много других, которые он бы хотел прояснить. Стало казаться, что последние годы вовсе теряют смысл, потому что все было не так, как Чжан Исин себе представлял.
— Скажи мне, — проговорил Исин, не заметив, что во время своих раздумий теребил крест на своей груди, — какова твоя роль во всей этой истории?
— Моя? — лицо молодого человека изменилось. — А со своей ролью в этой истории ты уже определился?
— Все по порядку, — спокойно произнес священник.
— Порядок… — хмыкнул юноша, отворачиваясь, — ваша тяга к порядку просто поразительна, учитывая тот хаос, который вы устроили.
— Так кто же ты?
— Странно, что раньше ты никогда не задавал этого вопроса…
— Раньше мне казалось, что я знал ответ на этот вопрос.
— И что же изменилось теперь? — молодой человек бросил взгляд на дверь, поверх головы Исина.
— Бога вдруг не стало.
— А ты что же, — гость лукаво улыбнулся, словно бы ему польстила эта фраза, — думал, что я Бог?
— Нет, — поспешно мотнул головой священник, — даже мысли не допускал.
— Почему же?
— Потому что, — немного по-детски оборвал Исин, отворачиваясь в сторону, чтобы избежать пронзительного взгляда, — я просто знаю, что ты не Бог.
— А кто же тогда? — юноша вопросительно и даже удивленно вскинул брови, широко распахнутыми невинными глазами глядя на собеседника.
Тот, почувствовав дискомфорт, не смог побороть инстинктивное желание скрестить на груди руки. Пальцы нервно сжали ткань рукавов. Когда речь заходила об этом, Исин просто был не в состоянии контролировать свое тело, как и разум. Дрожь чувствовалась в ногах. Во рту пересохло. Сколько бы лет ни прошло, как бы сильно Исин не старался, он не сможет избавиться от своего греха. Он будет преследовать его. Всегда.
— Я думал, что ты он…
— Он? — юноша чуть склонил голову набок. Ответ он знал, но очень хотел, чтобы это было сказано вслух. Было в том, чтобы заставлять произносить чужое имя, причиняющее почти осязаемые страдания, некое садистское удовольствие.
— Чондэ, — быстро бросил священник, но его неожиданно сорвавшийся голос, погасивший почти все имя, показал гораздо больше эмоций, чем Исин хотел бы показать, поэтому прокашлявшись, он повторил, — Ким Чондэ.
— Ким Чондэ, — повторил юноша, будто пробуя имя на вкус, и удовлетворенно откинулся назад, упирая руки в алтарь у себя за спиной, — так это его ты видишь сейчас перед собой?
— Хочешь сказать, что не в курсе?..
— Да нет, в курсе, — оборвал его юноша, — или интуитивно догадывался. Поди разбери, что там происходит в твоей голове… Если тебе будет легче, можешь называть меня Чондэ, должен же ты меня хоть как-то называть.
— Можно я никак не буду? — сквозь зубы прошипел священник. Мало было ему, что перед ним сидит человек, который много лет преследовал его в самых жутки кошмарах. Гость, будто понимая, что его не отождествляют с вышеназванным Чондэ, старался придать своему образу как можно больше сходства. Зачем? Ответ был вполне очевидным. Ему нравилось издеваться.
— Да брось, — хмыкнул юноша, опуская голову так, что подбородок почти упирался в грудь. — Мы здесь одни, мир рушится, конец близится. Неужели не настало время отпустить и забыть? Тебе больше незачем нести этот крест…
Он будто смущенно потупил взгляд, а потом, дабы отследить реакцию священника, глянул на него из-под длинных пушистых ресниц.
— Я знаю, что было много всего, что ты хотел сказать или сделать, но просто не успел. Так почему бы нам не наверстать упущенное? Не уходить ведь с сожалениями, не так ли? Пришло время облегчить себе душу. Как насчет начать страстной прелюдией и закончить сопливыми извинениями. В другом порядке в этом не будет смысла. Кто начинает секс со слез и извинений? Весь настрой же в трубу вылетит, я прав?
— Прости, — хмыкнул Исин и уверенным шагом направился к двери, — кина не будет, я не собираюсь с тобой спать.
— Как же так? — драматично ахнул юноша. — Я ведь так долго ждал! Нельзя так обнадеживать человека.
— Человека ли? — с сомнением мотнул головой священник.
Он уперся руками в тяжелые двери церкви, с силой надавливая на них, чтобы распахнуть. Смог он открыть их совсем на чуть-чуть. В щель тут же стало сочиться закатное солнце, ослепляя белоснежным светом. Исин закрыл глаза, спасая их от яркого света. Когда двери были открыты достаточно широко, чтобы в них мог пройти человек, священник развернулся и лишь тогда, когда яркий солнечный свет оказался у него за спиной, открыл глаза.
— Если ты пришел сюда только ради этого, ты можешь быть свободен, — Исин театрально махнул рукой в сторону двери.
— Прогоняешь меня? — на лице молодого человека не было обиды, даже показательной. Наоборот, он расплылся в игривой кошачьей улыбке, глядя на священника своими хитрыми глазами.
— А что, не похоже? — губы Исина дрогнули.
Юноша посмотрел поверх священника, туда, где сквозь дверь виднелась улица или то, что так привыкли называть. Что-то привлекло его внимание. Что-то, о чем не знал Исин. Что-то очень важное. Он усмехнулся и перевел внимательный взгляд обратно на священника. Словно по сигналу, двери за спиной Исина быстро захлопнулись.
— Знаешь, это так мило, — Чондэ оттолкнулся руками от алтаря и спрыгнул на пол, по инерции продолжая движение, перешедшее в медленный, дразнящий шаг, — что ты веришь, будто сможешь так просто от меня избавиться.
Он оказался перед Исином, долю секунды вглядываясь в его глаза, после чего с силой ударил рукой в дверь в паре сантиметров от его головы.
— Серьезно? — пробормотал он, хмуря брови. — Ты, правда, думаешь, что у тебя есть власть хоть над чем-то? Это мой мир! Здесь я главный! Я буду приходить и уходить когда захочу! Я тебе не какая-то шавка, которую можно прогнать веником!
Исин слушал внимательно, но при этом принципиально не смотрел на Чондэ. Он сжимался всем существом, незаметно касаясь ладонями запертой двери, и старательно пытался не замечать, насколько близко рядом с ним находится тот, кого бы он предпочел держать как можно дальше. Иисус, все так же печально склонив голову, висел прибитым к кресту, но только теперь Исину казалось, что он специально прячет взгляд, просто чтобы не смотреть священнику в глаза.
— Так кто же ты тогда? Кажется, мы все еще это не выяснили… — произнес он, сглатывая. Он чувствовал, как нарастает напряжение. Как внутри него воля натягивается как струна и готова вот-вот лопнуть. Один взгляд в сторону и ей конец.
— Ким Чондэ, — спокойно произнес юноша, ухмыляясь, — неужели не узнал? Еще скажи, что плохо меня помнишь. Или, может быть, я так сильно изменился с нашей последней встречи?
Он отступил на шаг назад, прикладывая руку к груди, будто был поражен до глубины души поворотом событий, и неверящим взглядом смотрел на Исина. Однако осознав, что его театральная постановка не возымела нужной реакции, недовольно скривил губы. Его взгляд тут же изменился, словно он принял брошенный ему вызов.
— Ну, конечно, изменился, — ласково протянул Чондэ, — я ведь в нашу последнюю встречу был немного… кхм… мертвым. Твоими стараниями, разумеется…
Юноша еле успел договорить фразу, потому что священник вдруг подался вперед, вцепляясь в лацканы его пиджака, и, развернув, с силой вписал спиной в дверь. Исин злобно поджимал губы и хмурил брови, сдерживая порыв ярости. Удивление же на лице Чондэ сменилось торжеством. Он понял, что попал по больному месту, и реакция на это действие была куда эмоциональнее, чем можно было ожидать.
Спокойствие, с которым юноша смотрел на Исина, и гадкая улыбка на его губах, лишь сильнее злили. Священник хотел стереть ее. Он хотел увидеть страх в чужих глазах. Снова. Правая рука сама собой пальцами сомкнулась на шее Чондэ, ощущая жар чужой кожи даже сквозь тонкую мягкую ткань свитера.
— Что же Вы делаете, святой отец? — насмешливо поинтересовался молодой человек. — Неужто решили снова меня убить? Понравилось?
— Ты, — вкрадчиво произнес Исин, сжимая пальцы, — не он.
— Откуда такая уверенность? Нет никаких объективных причин полагать, что я не он.
— Я просто знаю. Ты можешь сколько угодно вводить меня в заблуждение его внешностью, голосом, именем… но ты не он!
Священник сжал чужую шею двумя руками, будто надеялся, что это может заставить молодого человека замолчать. Внутри бурлила злость. Он столько времени потратил, чтобы откупиться от себя за содеянное, но все это тщетно. Нельзя просто сказать, что сожалеешь, и рассчитывать, что все как-то обойдется. Содеянное так просто не отменяется.
Неожиданно выражение лица Чондэ изменилось. В глазах появился страх. Он стал подрагивать, цепляясь за чужие руки, сомкнувшиеся на его шее.
— Исин, — прохрипел он испуганно, — что ты делаешь? Отпусти… Я не могу дышать! Серьезно. Прекращай. Это не смешно. Исин!
Его лицо покраснело от напряжения. Он в отчаянии стал пытаться отпихнуть от себя священника, но сил не хватало. Воздух заканчивался. От напряжения голова шла кругом. В глазах начинало темнеть. Юноша жадно хватал воздух ртом.
— Исин! — еле слышно выдавил он. — Хватит… не делай глупостей! Я… пожалуйста… остановись… не могу… дышать…
Его голос звучал так жалобно. Глаза помутнели от подступающих слез. Исин чувствовал власть над ситуацией. Он был зол, и это мешало ему мыслить здраво. Он только сильнее сжимал пальцы на чужой шее. Это все спектакль. Это не Чондэ. Священник убеждал себя в этом, и это развязывало ему руки. Не было страха, что он поступает неправильно. Вовсе не пугало, что он делает это снова.
— Исин… — в отчаянии простонал Чондэ. — Пожалуйста…
Исина будто окатило холодной водой. Как будто чьи-то цепкие пальцы вырвали его из трясины дурмана. Разум стал кристально чистым, а следом пришло осознание, что именно он делает. Страх охватил его, заставляя испуганно отшатнуться, расцепляя пальцы на чужой шее.
Чондэ тут же рухнул на пол, закашлявшись. Он схватился за шею, чтобы убедиться, что чужие руки ее больше не сжимают, потому что все еще чувствовал их прикосновение. Он хрипло и жадно хватал воздух ртом, желая надышаться за отнятые у него минуты.
— Я… — ошарашенно произнес Исин, сжимая дрожащие руки в кулак. — Не хотел…
Он невидящим взглядом наблюдал за юношей, который приходил в себя, а в голове беспорядочным роем кружились мысли. Он сделал это снова. Как в самых худших своих кошмарах, только теперь по-настоящему. Сам.
— Чондэ, — произносить это имя ему стало сложнее, — мне правда жаль, я не хотел…
Исин сделал шаг к юноше, но почему-то замер. Он понимал, что не имеет права даже приблизиться к Чондэ. Не мог отыскать объяснений и оправданий, потому что, как и в прошлый раз, их просто не было. И снова захотелось сбежать. Спрятаться.
Чондэ сделал глубокий вдох и с его губ сорвался странный звук, похожий на кашель, который постепенно превратился в хриплый смех. Юноша вскинул голову, чтобы с победной улыбкой посмотреть на Исина, а после легким движением руки стер покатившиеся по щекам, будто от смеха, слезы.
— Вот уморил, — тихо посмеиваясь, произнес он, усаживаясь на полу, — неужто действительно поверил в этот спектакль? Знаешь, если бы ты сделал так еще в прошлый раз, мог бы избежать многих проблем.
Исин изменился в лице. Он ощутил себя обманутым. Чувство вины тут же куда-то испарилось.
— Ублюдок!
— Тише-тише, — как-то очень утомленно проговорил Чондэ, помахивая рукой, — чего ты так взвелся? Сам же говорил, что я не он. Или ты все же… поверил?
— Нет, — отрезал Исин, и сам себе не поверил.
— Нет? — зачем-то переспросил юноша, задумчиво оглядывая церковь. — Странно…
Он спокойно поднялся с пола, отряхивая свои штаны, поправил пиджак и, как ни в чем не бывало, подошел к священнику.
— Ты прав, я не он. У меня нет лица, но это, — он указал пальцем на свое, — подходит мне как нельзя лучше. Разве это плохо?
— Что именно?
— Что я не он.
— Скорее нет, чем да.
— И я так думаю, — молодой человек обошел Исина, взбираясь на неудобную спинку трибуны, чтобы даже сидя не быть значительно ниже собеседника. — Было бы очень неудобно, встреться ты с ним. Хотя с другой стороны, в глубине души ты хочешь этого больше всего. Просто чтобы сказать, как сильно ты сожалеешь. Ты думаешь, что после тебе станет легче, ведь так?
— Да, — спокойно произнес священник.
— Но подумай вот о чем, — Чондэ коснулся пальцем своих губ, — что если ему не нужны твои извинения и сожаления? Ты отобрал у него жизнь и все, что ты можешь сказать «я очень сожалею»? Не вернуть его к жизни, Чжан Исин, а извиниться…
— Это все, что я могу, и если ему станет от этого легче, все это время я…
— Страдал из-за принятого тобой решения? Да, это очень тебя оправдывает. На его месте я бы предложил тебе самоубиться и гореть в Аду, которого, к несчастью, нет…
— Технически, я его не убивал, — попытался оправдаться Исин.
— Ах да, прости, забыл, — Чондэ драматично скривил лицо, будто от боли, и коснулся пальцами лба, — ты просто его не спас. Нет, подожди, как же там было. Сначала он узнал о том, что ты самозабвенно дрочишь на его светлый образ, и был этим так потрясен, что решил разорвать вашу многолетнюю дружбу, и ты был настолько этим унижен, оскорблен и обижен, что, когда жизнь твоего дорогого возлюбленного оказалась в опасности и ему нужна была помощь, ты просто стоял и смотрел, как он умирает. Да, тебя не в чем обвинить, технически-то ты его не убивал. Если вдруг встретитесь, так ему и скажи. Добавь еще что-то вроде «ты сам разорвал со мной все связи, так что не имел права просить моей помощи».
— Я прекрасно осознаю, что поступил неправильно!
— Неправильно? Теперь это так называется? Поступил неправильно, это когда дорогу в неположенном месте перешел, а это, знаешь ли, грех! Ужасный! Отвратительный! В Аду бы с тобой как в тюрьме с педофилами обошлись.
— Хватит! — вскрикнул Исин. — Перестань! Чего ты пытаешься добиться этим?
— Ничего, — мотнул головой юноша, — не поверишь, но абсолютно ничего. Просто пытаюсь скоротать свое время за дружеской беседой.
— Не помню, чтобы мы были друзьями…
— Ну, были, пока я не узнал, что ты рукоблудничаешь думая обо мне, — Чондэ сделал характерные движения рукой. Лицо его при этом было поразительно невинным, а на губах замерла снисходительная улыбка.
— Ты издеваешься? — сквозь зубы прошипел священник.
— А ты еще не понял? — посмеиваясь проговорил юноша. — Да брось. Не драматизируй ты так. Мы ведь всего лишь разговариваем.
— Я не хочу вести такие разговоры.
— Я предлагал заняться сексом, но ты сам отказался, — пожал плечами Чондэ, — или что, из-за чувства вины не встает? Настроения нет?
Исин устало выдохнул, отворачиваясь. У него уже не было сил отбивать выпады в его сторону. Все, что он хотел, это дождаться конца. И мысль о том, что скоро наступит конец его почему-то вовсе не страшила. Наоборот, ему хотелось, чтоб все закончилось. Слишком много времени он провел, пытаясь договориться с собственной совестью. Вымолить у нее прощение. Ему было невыносимо, и плодов это никаких не принесло. Он не мог искупить грех. Даже смерть не была для него искуплением. Она была спасением, и ее Исин ждал долгие годы. Только она, будто специально, запаздывала.
Священник развернулся и направился к алтарю. В его голове возникла мысль, что надо бы привести церковь в порядок, перед тем как уйти. Чондэ скучающе наблюдал за Исином, то вправо, то влево склоняя голову, как будто от угла зрения что-то могло измениться. В церкви воцарилась тишина.
— Эй, святой отец, — вдруг пропел юноша, — а что у вас под сутаной?
— Ничего, — спокойно ответил Исин, даже не глянув в сторону Чондэ.
— И как же я раньше не догадался, — задумчиво пробормотал он, закусывая губу. — Точно не хочешь заняться сексом?
— Точно.
— Это твой окончательный ответ?
— Не понимаю, чего ты так на этом зациклился?
— Мне скучно! — вскрикнул молодой человек и сполз на скамейку, устраиваясь на ней во весь рост. — Ты зря отказываешься, ведь неизвестно же, сколько еще времени придется ждать.
Он, сложив руки на груди, созерцал высокий потолок церкви, вслушиваясь в звуки, которые эхом отбивались от стен. Было удивительно знать, что наступил конец света, но почему-то не коснулся этого места. Здесь все было по-старому. Только левый ряд трибун переломан, но и это не смущало, потому что конец все равно не ощущался.
И вдруг все затихло. Юноша сделал над собой усилие, чтобы не посмотреть, что произошло, потому что он знал, ничего просто не могло произойти.
— А ты разве не знаешь? — Исин возник неожиданно. Он буквально вынырнул из-за спинки рядом стоящей скамейки, нависая над молодым человеком.
— Откуда же мне знать? — задумчиво пробормотал Чондэ и потянулся к болтающемуся прямо у него перед глазами кресту. — Слушай, Исин, хочешь совет?
— Не особо.
— А ты все же послушай, — молодой человек осторожно коснулся подушечками пальцев прохладного креста. — Этот мир вот-вот рухнет. Сделай нам обоим одолжение, хватит терзать свою никчемную душу не менее никчемными переживаниями. Этому парню все равно не жить. Если бы не тогда, он бы умер сейчас вместе с семью миллиардами. Послушай, Исин…
Юноша приподнялся на локтях, чтобы ему было удобнее говорить, и посмотрел в глаза священнику.
— В природе нет таких понятий как добро и зло, хорошо и плохо, справедливость и грех. Нет законов и правил, нет устоев, норм. Ничего этого нет.
— Как Бога? — усмехнулся Исин.
— Да, как Бога, — со слабой улыбкой согласился Чондэ. — Это вы придумали классифицировать поступки как плохие и хорошие. Это вы придумали делить все на белое и черное. Только в мире все совершенно по-другому. Львица убила антилопу. Плохо она поступила?
— Плохо, — уверенно заявил Исин.
— Почему?
— Потому что убила.
Чондэ усмехнулся, будто услышал глупость, и покачал головой.
— Чему вас только учат в этих ваших церквях? Она убила, потому что была голодна.
— Антилопа-то в чем виновата?
— В том, что медленно бегала, полагаю, — пожал плечами Чондэ, — но послушай, там нет понятия милосердия. Звери не жалеют свою добычу, но они и не убивают ее, если не голодны. Или не чувствуют угрозу. К примеру, если антилопы соберутся и решат отомстить, то чтобы защитить свой прайд… ну, ты понял аллегорию. Я это к тому, что только человек способен на убийство вне этих двух категорий. И иногда даже испытывает наслаждение от причинения вреда другому. Все эти ваши правила, законы, понятия о том, что такое плохо и хорошо, лишь порождение вашего абстрактного мышления. Желание обуздать вашу природу. Поразительно, что на многие ваши поступки вас толкает именно ваше абстрактное мышление, оно же и сдерживает от совершения этих поступков.
— Я думал, что ты хочешь, чтобы я перестал терзать себя, но только что ты снова сказал о том, что я поступил неправильно.
— Да, но… я вообще-то хотел сказать, что правила, законы и эти ваши понятия, придуманы людьми. А их больше нет. Тебя некому осудить, так что расслабься…
Чондэ откинулся назад, снова устраиваясь на скамейке, и прикрыл глаза. Он не видел, как внимательно и долго Исин изучает его лицо.
— Но есть же я, — тихо произнес священник, — я — человек. И эти условности будут иметь смысл, пока я жив.
— А почему ты уверен, что еще жив? — молодой человек вдруг открыл глаза. Его взгляд был спокойным и пронзительным. Он будто заглядывал Исину в самое сознание.
— Что?
— Ничего, — мотнул головой Чондэ, снова закрывая глаза, — просто я хотел сказать, что есть много вещей, насчет которых ты не можешь быть уверен наверняка. Есть ли Бог? Настоящий ли я Ким Чондэ? Жив ли ты до сих пор? Правда ли этому миру пришел конец или это всего лишь твой страшный сон? Если подумать, шизофреники видят то, чего не существует, но уверены в реальности этого.
— Хочешь сказать, что я шизофреник и это всего лишь моя галлюцинация?
— Нет, ничего не хочу сказать…
Молодой человек скрестил на груди руки и повернулся на бок, почти утыкаясь носом в спинку неудобной деревянной скамейки.
— Давай просто дождемся конца и посмотрим, что будет. И если ты не собираешься меня развлекать, то я предпочту немного поспать…
Исин тяжело вздохнул и опустился на скамейку, упирая руки в спинку впереди стоящей, на которой лежал Чондэ. В церкви снова стало тихо, как и должно быть. Это место дом божий, и в нем всегда должно быть тихо, чтобы не пропустить момент, когда Бог вдруг решит ответить на молитвы. Зря люди так внимательно вслушивались в тишину. Ответить им было некому.
Священник сцепил пальцы в замок и уткнулся в них губами. Он изучал распятие, будто видел его впервые, хотя созерцал его на протяжении многих лет. Привычное изображение теперь казалось чужим и незнакомым.
Исин бы хотел помолиться. Уходить без молитвы он не желал. Это оставляло чувство незавершенности. Только теперь молиться было некому.
— Чондэ, — вдруг позвал священник.
Молодой человек лениво поднялся, усаживаясь на скамейке, и устало посмотрел на Исина, недовольно поджимая губы, будто его действительно только что оторвали ото сна.
— Тебе знакомо чувство, когда открывшийся перед тобой мир настолько ошарашивает, что хочется вернуться обратно в старый, даже если он всего лишь иллюзия, и отрицать новый, будто он от этого перестанет существовать?
— Скучаешь по Богу? — с пониманием поинтересовался юноша.
— Да, — обреченно выдохнул Исин, прикрывая глаза.
— И чего ты так переживаешь? Он ведь не умер…
— Его просто никогда не существовало.
— Много чего никогда не существовало, не стоит из-за этого грустить.
— Например? — Исин вскинул бровь, но глаза так и не открыл. Ему было и так хорошо.
— Например это…
Молодой человек сгреб в охапку крест на чужой груди и потянул на себя, притягивая Исина ближе, чтобы коснуться его губ. Священник не сопротивлялся. Он быстро бросил эту дурную привычку противостоять своему гостю. Тот имел над ним слишком много власти хотя бы потому, что выглядел как Ким Чондэ.
Поцелуй был осторожным, будто был способен разрушить мир, держащийся на волоске. Исин забылся. Он уже и не помнил, где находится и при каких обстоятельствах здесь оказался. Не помнил он и того, кто сейчас его целует. Ему просто было хорошо. Он будто снова чувствовал себя человеком, по-настоящему живым. Он много лет никого не целовал, потому что не хотел делать это ни с кем кроме Чондэ. Это было словно исполнение мечты. Пусть не в точности как он мечтал, но где-то рядом.
— Ой, — произнес молодой человек, неожиданно отстраняясь, — а вот теперь, кажется, существовало. Или нет?
Исин усмехнулся, утыкаясь лицом в ладони. У него были двойственные чувства касательные этого момента. Он просто не мог им насладиться, пока знал, что перед ним не Ким Чондэ.
— Ох, брось, — простонал юноша, — это ведь то, чего ты так давно хотел. Зачем омрачать момент?
— Омрачить сильнее, чем я омрачил его дав Чондэ умереть?
— Вот опять, опять ты начинаешь. Неужели нельзя обойтись без страданий и самобичевания? Существовать осталось всего ничего, а ты снова затягиваешь свою шарманку.
— А что мне нужно делать по-твоему?
— Бегать по церкви с голой задницей и бить в ведро половником.
Исин засмеялся. Для него это было немного непривычно. Уже давно смех не был частью его повседневной рутины.
— Я, пожалуй, откажусь. Начинай без меня.
— Вот значит как, — молодой человек уперся локтем в спинку скамейки и подпер лицо рукой. — Сам бегать не будешь, но на меня посмотришь?
— Могу не смотреть.
— Я один не буду, — Чондэ недовольно скривил губы. — Давай придумаем что-то…
Договорить он не успел. Исин обхватил пальцами его подбородок, притягивая для нового поцелуя. Этот был уверенным. Исин сам не знал почему мысль поцеловать чужие губы стала такой отчетливой и маниакальной. Будто спустя столько времени ему дали на это разрешение, и он решил им злоупотребить. Пока все окончательно не покатилось к чертям, он хотел насладиться поцелуями, которых был лишен.
— Вошел во вкус? — с усмешкой проговорил Чондэ, хитро глядя на священника.
— А почему бы нет? Разве не ты был тем, кто предложил мне это?
— Я предложил кое-что другое, и если ты готов продолжать, я всегда к твоим услугам…
Исин сглотнул, обводя взглядом Чондэ. Ему потребовались доли секунды, чтобы принять решение.
— Готов, — на выдохе произнес он, решив позволить этому случиться.
Уже не имело значения, что это не Чондэ. Исину было достаточно иллюзии. Он был готов в нее поверить.
Получив долгожданное согласие, молодой человек выпрямился и с легкостью перемахнул через спинку скамьи, оказываясь прямо перед Исином.
— Тогда снимайте сутану, святой отец, в ней Вам будет жарко и неудобно.
— Я потерплю…
— А я нет.
Чондэ наклонился вперед, упираясь руками в скамейку по обе стороны от Исина, и впился жадным поцелуем в чужие губы. Этот поцелуй будто опустил рубильник. Последний сдерживающий рубеж был пройден. Будь что будет. Миру и без того уже конец. Исин просто закрыл глаза и стал наслаждаться моментом. Так ему было проще убедить себя, что это настоящий Ким Чондэ. Стоило лишь подключить воображение, и в правдивость этой иллюзии охотнее верилось. Он представлял, что возвращается в прошлое, где их еще не разделяют прожитые годы и смерть, где нет еще роковой ошибки. Там все хорошо, и им удалось преодолеть стену непонимания, разделяющую их. И там, в прошлом, чужие губы на шее ощущаются горячее. Чужой беспорядочный шепот пробирается в сознание и сердце заходится в бешеном ритме. Это настолько же приятно, насколько и больно. Главное не допускать даже мысли, что все это лишь воображение. И происходит это вовсе не много лет назад.
Становится жарко и Исин откидывает голову, чтобы сделать глубокий вдох. Ему так хочется снять с себя одежду и открыть окна своей маленькой комнатушки, впуская свежий воздух. Исин протягивает вперед руки, торопливо отыскивая пуговицу на чужих штанах, но напрочь о ней забывает и вцепляется в свитер на чужой груди, чтобы притянуть Чондэ к себе для нового поцелуя. Для него это куда важнее, чем-то, что на Чондэ все еще штаны. И даже то, что он вообще одет не для секса.
Исин раздражено стягивает с Чондэ пиджак в процессе поцелуя, затем отстраняется ненадолго, чтобы подцепить свитер, и стащить его следом. Молодой человек слишком возится с пуговицами сутаны, и Исин начинает помогать. Он слишком торопится, и непослушные пальцы не могут пропустить пуговицу обратно через петлю. Хочется просто рвануть ткань, чтобы они отлетели, и не тратить на них время. Сейчас Исин хочет почувствовать Чондэ кожей. Ему нужно удостовериться, что это не обман. Подкрепить свою иллюзию чувствами. Он хочет быть уверен, что Чондэ живой человек, а не плод его воображения.
Забывшись на мгновение, Исин открывает глаза, и его тут же охватывает страх, что иллюзия, в которую он так уверовал, сейчас рухнет, но перед собой он видит Чондэ. Его черные глаза помутнели от возбуждения, губы чуть припухли. Он дышит через раз через приоткрытый рот и смотрит на Исина очень внимательно, но будто не видит. Стоит только перевести взгляд с лица Чондэ, и забвение развеивается. Юноша, словно понимая это, прикрывает рукой глаза Исина, и когда тот их закрывает, отстраняется, чтобы справиться со своими штанами.
Исин чувствует тяжесть на своих ногах, Чондэ оказался ближе, и от его тела становится невыносимо горячо. Юноша упирается коленями в неудобную деревянную скамейку и Исин отстраненно думает, что будут синяки. Но мысли теряются в пустоте, стоит ему осторожно положить руки на чужой пояс. Подушечки пальцев ощущают горячую кожу, и это ощущение кажется нереальным. Слишком давно он не чувствовал ничего подобного. Целую вечность, а может быть вообще никогда. И он жадно мажет руками по чужому обнаженному телу, желая насладиться этим ощущением.
В голове то пустота, то роем налетают хаотичные мысли, совсем некстати для такого момента. Они обо всем и ни о чем совсем. Они мешают, путают, не дают сосредоточиться на иллюзии, которая начинает трескаться. В брешь сочатся мысли. О том, как могло бы быть хорошо с Чондэ. О том, какого это быть с ним. Исин мог стать счастливым человеком.
Дыхание перехватывает, когда Исин входит в Чондэ. От этого накрывает волна. Исин давится хрипом. Чондэ не двигается. Он будто специально медлит. Исин не хочет открывать глаза, но открывает, и видит насмешливую улыбку. Чондэ откидывает волосы назад и тянется за поцелуем, что-то шепча. Исин не слышит, что именно. Он вообще ничего не слышит. Это как смотреть кино без звука. Исин лишь надеется, что это временные трудности и звук снова появится, потому что ему нестерпимо хочется услышать стоны Чондэ.
Молодой человек начал двигаться издевательски медленно. Исин чувствовал, как стоны комом застревают в горле. Он кусал и облизывал пересохшие губы, пока они не были заняты поцелуями. Когда терпеть не было больше сил, он подался вперед, проскальзывая рукой вверх по чужому позвоночнику, мазну пальцами по шее и запустил их в волосы Чондэ, сжимая на загривке. Он оттянул голову юноши чуть в сторону и принялся покрывать поцелуями его шею, а потом не сдержался, и вцепился зубами в плечо. Чондэ вскрикнул и болезненно зашипел.
Вслед за ускоряющимся темпом, в голове четкие картины происходящего стали сменяться на яркие вспышки, которые разрывали короткие фразы. Еще. Быстрее. Он хотел по-своему, но не пытался взять инициативу в свои руки. Ему не давала покоя мысль, что этого больше не повторится, и он пускал все на самотек.
Исин вслушивался в чужое тяжелое дыхание и тихие стоны, стараясь сдерживать свои, чтобы они не мешали. Он был переполнен ощущениями. Чувствовал, что скоро достигнет крайней точки. Всего этого было так много, что он был готов потерять сознание. Уже не понимал, что происходит. Чондэ болезненно вцеплялся в плечи Исину, деревянная скамейка была жутко неудобной, но все это было неважно сейчас.
Почувствовав, что конец близко, Исин стал помогать Чондэ рукой, даже не отдавая себе отчет, в том, что делает. Его сознание отключилось. Тело действовало по инерции. Он хаотично покрывал грудь молодого человека поцелуями, пока Чондэ не вцепился в его волосы, оттягивая голову назад, и жадно впился в его губы.
Поцелуй вышел коротким. Чондэ резко отстранился, кончая с протяжным стоном. Исин не смог отказать себе в удовольствии запечатлеть лицо молодого человека в этот момент. Кончить, смотря на его лицо, было для Исина особым удовольствием, и только после этого он позволил молодому человеку уткнуться ему в плечо, чтобы немного прийти в себя.
Тело было как ватное, оно не слушалось команд. Исин задыхался, терпеливо чередуя короткие поцелуи с глубокими вдохами. В его голове была давящая пустота. Силы куда-то испарились. Усталость во всем теле доставляла удовольствие. Исину казалось, что-то, что он чувствует сейчас, можно назвать эйфорией. Где-то там за стенами умирал и перерождался мир, но это было где-то там, далеко. Здесь же, в этой церкви, сужающейся до размеров вселенной для одного человека, все было иначе. Спокойно и тихо. Будто и не существовало никогда ничего больше. Вся жизнь сейчас умещалась в промежуток одного часа, и кроме него ничего не было. После этого страшно было открывать глаза, это могло разрушить все.
— Ты так и не сказал мне кто ты, — вместо вздоха произнес вдруг Исин.
— А ты еще не догадался? — тишина, царившая все это время, прервалась знакомым голосом.
— Нет.
Исин попытался прикинуть хоть какие-то варианты, но мысли просто не хотели думаться. Они обходили стороной его черепную коробку.
— Это ведь так очевидно, по-моему.
— Для тебя, но не для меня…
Священник неторопливо открыл глаза, чтобы посмотреть на молодого человека в ожидании ответа. Тот лишь усмехнулся в ответ, откидываясь назад, чтобы упереться руками в спинку скамейки позади себя.
— Тогда ответ для тебя будет неожиданным. Я и есть ты, Чжан Исин. Та твоя часть, которую ты долгие годы упорно пытался похоронить в самом дальнем уголке своего сознания. Приятно познакомиться.
Исин нахмурился. Ответ был слишком сложным, чтобы его легко можно было принять, но при этом в него охотно верилось. И чем больше Исин прокручивал его в своей голове, тем очевиднее он казался. Молодой человек с усилием приподнялся на руках, морщась. Он попытался встать, но его ноги, кажется не разгибались.
— И как же так вышло, что мы с тобой встретились? Неужели у меня действительно шизофрения?
Может быть Исин смог бы сам ответить на этот вопрос, но точно не сейчас.
— Нет, ты просто умираешь, — совершенно спокойно сказал Чондэ. — Прямо сейчас, там, — он мотнул головой в сторону входной двери, — твое сознание медленно угасает, а это место лишь его отголосок. Удивительно, что из всех мест, ты выбрал именно это. Твое сознание стало походить на тюрьму, и оно постепенно разрушается. Даю голову на отсечение, что за этими стенами уже ничего нет.
— Умираю? — эхом отозвался Исин. — Как же так. Разве я не должен был почувствовать этого?
— Может быть, ты почувствовал, но не придал этому значения…
Юноша вскинул голову вверх, разглядывая потолок. Что-то в нем привлекло его внимание.
— У нас осталось не так много времени, — задумчиво пробормотал он, — мы вовремя закончили.
— Я думал, что у меня будет больше времени…
— Оно все равно когда-нибудь бы закончилось. Сколько бы времени не было, тебе бы его все равно не хватило. Перед смертью не надышишься.
Исин отвернулся. Его голова медленно стала заполняться мыслями. Требовалось слишком много сил, чтобы сосредоточиться на каждой.
— И что же мне теперь делать? — отстраненно произнес он.
— Можешь для начала последовать моему примеру и одеться, — молодой человек подцепил свои штаны, расправляя их, и принялся неторопливо натягивать.
— А после?
— Придумаем что-нибудь.
Исин болезненно поджал губы. Он хотел верить, что его конец будет другим, вот только каким именно он не придумал. Мысль, что он не ожидает смерть, а находится в середине этого процесса, выбивала его из колеи. Он надеялся, что это произойдет, когда он будет готов, а не огорошит его, когда он расслабится и перестанет ждать.
— Знаешь, даже когда я остался один, я не был так растерян, потому что знал, что есть Бог, который меня выслушает, если я захочу выговориться перед смертью. А теперь нет и его…
— Просто начни молиться, кто-нибудь да услышит, — безразлично бросил юноша, выворачивая свитер.
Священник повернул голову и долго, пристально стал вглядываться в Чондэ. Каким-то неведомым образом все вдруг начинало становиться на места.
— Ты, — произнес он, озаренный мыслью, — все это время ты был тем, кто слышал каждую мою молитву.
Чондэ замер. Он будто раздумывал над сказанными словами, после чего повернулся, чтобы посмотреть на Исина и убедиться, что пришел к правильным умозаключениям.
— Кажется, я отыскал в себе Бога, как ты и говорил. Того, которому все это время молился.
Исин выпрямился, протягивая руку, чтобы уцепиться за пояс штанов молодого человека, будто боялся, что в самый ответственный момент он вдруг исчезнет, как Бог, в которого Исин так отчаянно верил.
— Это кажется настолько очевидным, что не может быть правдой. Кто же еще кроме тебя?
Священник притянул к себе юношу, заключая в объятия, и, вскинув голову, посмотрел на него своими карими глазами.
— Ким Чондэ, ты примешь мою последнюю исповедь? — тихо произнес он, страшась, что ответом будет «нет».
— Приму, — безропотно согласился он. — Но не затягивай, это место долго не выдержит.
Молодой человек указал вверх на потолок, по которому ползли огромные трещины, переходя на стены. Исин проследовал взглядом в указанном направлении и принялся разглядывать потолок. Пожалуй, он просидел так слишком долго, отыскивая нужные слова, чтобы начать свою исповедь. Слова, однако, не находились, а время поджимало. Исин, сделав глубокий вдох, решил не подбирать нужные формулировки, а просто озвучить мысли, живущие в его голове многие годы.
— Я был неправ, — проговорил он, переводя взгляд с потолка на Чондэ. — Я пересек с тобой границу, которую мне не стоило пересекать. Твоя реакция была вполне закономерна, но я был слишком молод и импульсивен. Мне было больно. Очень больно.
Исин поджал губы и опустил голову. Когда он смотрел на юношу, создавалось впечатление, что он действительно говорит все это Чондэ. Слова стали даваться ему с трудом. Он говорил то, что держал в себе много лет, и это не могло быть легко, особенно когда он говорил это не самому себе.
— Мне просто хотелось сделать тебе больно в отместку. Я не желал твоей смерти. Я правда хотел тебе помочь, просто… — Исин замялся, будто мысленно возвращаясь в тот самый момент, — что-то меня вдруг остановило. Я подумал, ты заслужил. Это карма. Ты получил ровно то, что отдал. Я не был обязан тебе помогать, после всего, что ты мне наговорил. Я имел полное право просто стоять и смотреть. Я просто думал, что ты… может быть… попросишь прощения. Тогда у меня даже мысли не возникло, что это была не та ситуация. Я буквально выпытывал его из тебя.
Исин всхлипнул, утыкаясь макушкой в чужой живот. Он будто снова переживал те страшные минуты своей жизни, которые перевернули всю его жизни с ног на голову. Чондэ был в его мыслях мертвым, и был здесь, прямо перед ним, вполне себе живым. И казалось, будто воспоминания прежних лет лишь страшный сон, от которого Исин вдруг очнулся. Только сон был сейчас, а тогда все было по-настоящему. Священник закрыл глаза, чтобы спастись от слез.
— Я просто хочу, чтобы ты знал, твоя смерть не то, чего я хотел. Я просто потерял контроль над ситуацией. Мне стоило сделать это сразу. Я слишком медлил тебя спасать. Сомневался. Мне было страшно, Чондэ. Когда я понял, что уже слишком поздно, мне было очень страшно.
Он хотел поднять голову, чтобы посмотреть Чондэ в глаза, потому что надеялся, что испытает облегчение, но он даже не мог поднять головы. Крест, который он тащил на себе столько лет, потяжелев, снова рухнул ему на плечи.
— Я просто хочу, чтобы ты знал, если бы у меня была возможность все исправить, я бы отдал свою жизнь вместо твоей, потому что…
Исин захлебнулся своими слезами. Он не мог продолжать. Каждое слово превращалось в стон.
— Не важно, — еле выдавил он, пропитанным слезами голосом, — как ты ко мне относился, без тебя мне было очень больно. Я мог смириться с твоим отношением ко мне, но не с твоей смертью. Потому что…
Слова застряли поперек горла. Он не мог их произнести, потому что не заслужил. После случившегося, он не имел права говорить этого, но он хотел. В первый и единственный раз он хотел сказать то, о чем молчал многие годы.
— Потому что я любил тебя, Ким Чондэ, и люблю до сих пор. Мне жаль. Очень жаль. Прости меня, пожалуйста.
Исин не сдержался и застонал в голос. Слезы текли по его щекам, а он не старался их остановить. Ему было слишком больно, а они дарили облегчение, опустошали переполненную до краев душу.
Чондэ молчал. Он лишь успокаивающе гладил Исина по голове, давая ему возможность выплакаться, и бросал торопливые взгляды то на стены, то на потолок. Он не хотел торопить Исина, просто времени оставалось все меньше.
Священник плакал навзрыд, цепляясь пальцами за пояс чужих штанов. Чондэ дождался, когда всхлипы начнут утихать и, подцепив пальцами лицо Исина за подбородок, заставил его вскинуть голову.
— Скажи мне, ты действительно раскаиваешься в содеянном? — вкрадчиво произнес он.
— Да, — без колебаний ответил Исин, потому что другого ответа у него не могло быть.
— Тогда я принимаю твою исповедь и отпускаю тебе грехи твои.
Чондэ наклонился, чтобы невесомо коснуться лба священника губами, а потом, помедлив, подарил ему последний, тягучий и очень нежный поцелуй. Исин почувствовал, как каждое мгновение этого поцелуя потихоньку разрушает груз, тяготеющий его плечи. Становилось так легко, что Исин был готов воспарить. Даже дышать было легче чем обычно. Голова, забитая мыслями, снова пустела.
— Прощай, — прошептал Чондэ в самые губы, и прежде чем Исин успел что-то осознать, он рассыпался черным песком, но не упав на пол, был снесен и развеян ветром, задувающим в трещины в стене.
Молодой человек проводил останки взглядом и поднял голову к потолку, где с жутким треском расходились трещины, а за ними не было ничего. Со звоном бились окна, осыпаясь стеклом на каменный пол. Церковь стремительно разрушалась. Распятие задрожало, стараясь удержаться на разваливающейся стене, но рухнуло, ударяясь об алтарь и переламываясь пополам.
Исин наблюдал последние минуты своего существования, и ему жутко хотелось закурить сигарету. Чтобы избавиться от этого чувства, он откинулся на спинку скамейки, прикрыл глаза и стал дожидаться своего конца.

Примечание к части

Простите...
И за ту скамейно-постельную сцену в особенности.
А лучше за всю работу.
Я очень раскаиваюсь.

Не забудьте оставить свой отзыв: http: //ficbook. net/readfic/4275254