Пролетарская жизнь

В. Росс

Пролетарская жизнь

Помемуарить под этим заголовком меня подпихнула инетовская фотка одесского кота, подвизающегося сейчас на должности почётного гостя в заведении «Мистер Дог» на улице Пушкинской.

Кошак и в самом деле заслуживает внима-ния своей сытой, много-значительной миной на отъевшейся морде, вну-шительной фигурой и замечательно тонко стру-ктурированной рыжей мастью. Ко всему оказа-лось, что кота кличут Тимой…

Стал размышлять над тем, почему от этого рыжака так и веет тысячелетней библейской тоской? Почему в уютной согбенности спины и хитром прищуре правого глаза Тимы есть что-то от пророка Моисея, покинувшего свою бедную Сепфору с детьми ради демарша к фараонам для проведения Исхода и знаменитого сорокалетнего круиза евреев? И – опа! – я споткнулся на его кличке – «Тима»… Что-то тут обозначилось необычное!..

Попроизносивши по ходу размышлений имена: Моше бен Амрам, Моисей, Тимофей, Фима, Тима…, вдруг сообразил, что за свою долгую (таки долгую! ) жизнь я это имя встречал редко! И шикарный одесский котяра – это ж у меня уже только второй по жизни достойный внимания Тима, у которого главный шик – в потрясающе красивом и самодовольном кошачестве!...

Первым для меня Тимой с натяжкой мог бы стать гайдаровский Тимур Гараев, ко-торого хулиганщики обзывали «Тимкой-комиссаром»… Но – не стал. Ведь именно «Тимой» близкие и знакомые в книжке его не называли…

И вообще, больших впечатлений в моём детстве сей парнишка не оставил на фоне прославившегося в веках железного правителя Тамерлана, которого исходно звали Тимур (темур, темир на тюркских мовах – железо), но Тимой – уж точно никто не рискнул назвать…

А таки бесспорно первый мой Тима – тоже ж одесский! Он был хозяином квартиры в доме во Втором Пролетарском переулке, где пришлось мне год пожить... Его главный шик был – в носе! Нос так себе, небольшой такой носяра, как раз для работяги Одесского канатного завода, малорослого и щуплого дядьки лет сорока... Но вот пипка на носе была совершенно изумительно красного колеру! Как у парохода люминесцирующая свин-цовосуриковая полоса ниже ватерлинии… Всегда! Издалека! Ночью и в полдень! Летом и зимой! И всем же понятно, отчего?!!

При взгляде на него у каждого второго встречного в голове предостерегающе бамкал стаканно-бутылочный колокол. Не говоря уже про каждого первого, для которого колокол этот бамкал призывно...

Но этот первый Тима оставил мне очень яркие вос-поминания не только своей носовой пипкой.

В тот «пролетарский» период жизни, обозначенный мною так по имени вышена-званного переулка, я тихо та-щился порой, наблюдая за ним в различных бытовых си-туациях.

Жаль, что не было возможности всё это пофото-графировать…

Его супруга Люся была выше на голову и в три раза массивнее…

Их единственная доця Лена насчёт массы и роста была со всеми мамкиными задатками и в свои 13 лет уже быстро обгоняла красноносого батю. А батя этот, видать, как муж уже ничего не значил, просто «не мог», сражённый известным синдро-мом… И к евойной Люсе регулярно по воскресеньям совершенно легитимно приходил хахаль Эдик бычьего сло-жения – этакий друг семьи!

Одного стопарика приносимой им водки Тиме хватало, чтоб заткнуться и тихонько сидеть в уголке, пока Эдик развлекал Люсю… Сил хватало только подпевать, когда раскрасневшиеся от эротики и бутылки водки Эдик с Люсей заводили «Ой, мороз, мороз!... » или «Зэлэненький барвыночку…». И подпевал Тима, обычно мстительно коверкая слова: «Ой, мороз, мороз! Заморозь женууууу! »...

Люся, услышав фальшь, давала ему подзатыльник и резким «западенским» голосом упрекала: «Тиииима, ну шо ты такой дураааак? »

Самый памятный эпизод состоялся однажды вечером в субботу. Я готовил что-то по матанализу на понедельник, а в кухонке за стеклянной перегородкой Люся с Тимой очищали стены и потолок от накопившегося за год слоя паутины и пыли. В их доме потолки высокие, метра за три. И чистить потолок могла только рослая Люся, взгромоздившись на табуретку, поставленную на кухонный стол. Маленький Тима до потолка бы и не достал, поэтому был озадачен супругой крепко держать табуретку.

Табуреточка была хи-ленькая, магазинная… Ручки у Тимы были расслабленные, т. к. он тайком пялился на от-крывавшийся ему вид «Люся снизу»… Люся же могучими движениями полных своих рук энергично тёрла потолок старой своей комбинашкой… Табуреточка подозрительно скрипела… Стол сексуально постанывал…

Но в какой-то момент вся эта система дала сбой. То ли ручонки у Тимы дрог-нули, то ли ножки табуретки скольз-нули… Но табуретка вдруг вылетела из-под Люси вбок и влепилась в стеклян-ную перегородку! Как будто ею выстре-лили из камнемётной машины гуннов!! И Люся, отчаянно взвизгнув, грянулась прямо на освободившийся столик всей своей замечательной массой!!!. Причем соприкосновение произошло боковой поверхностью мощного люсиного пра-вого окорочка… Левой её пяткой Тима получил по своей бестолковой голове…

Как ни странно, стол выдержал…

Как ни удивительно, Люсе никакого повреждения не досталось. Сказалась толщина соцнакоплений на окорочках и других деталях организма…

Не выдержала только люсина душа, она заорала с помощью мощных люсиных лёгких и голосовых связок! Ор её был ужасен! Можете себе только представить серию проклятий, упрёков и эпитетов в многодецибельном исполнении с «западенским» тембром и акцентом!

Самыми политкорректными были следующие вопли падшей Люси:

– Тимка, ты ж такой паразииит..!

– Тюхтий шмаркатый, дурбэдлык схыблэный…!

– Тимка, ты хотел меня убиииить..!

– От же ж нэзграба прышэлэпкувата….!

– Тима, я ж тоби казала дэржать, а ты, вылупок тупый…!

– От же ж ты – доробло смэрдяче на мою головуууу…!

Тима сидел на полу, затравленно глядя на свою фурию, закрывая руками на всякий случай ушибленную голову и не смея пикнуть…

Люся сперва поверещала, стоя над ним в позе судьи, отсчитывающего секунды нокаутированному боксёру. Потом сообразила: надо же иллюстрировать огромный урон её организму от падения. И стала жалобно причитать, при этом то простирая к Тиме руку или ногу, то демонстрируя филейные части свои без каких-либо гематомных признаков …

Тима страдал… Он даже поплакал от жалости к возможно навсегда покалеченной им родной жене. Но потом вызвался быстренько «сбегать за…». Чтоб как-то же подлечить, снять жуткий стресс… Люся милостиво согласилась, пообещав пока «шо-то тут сготовить», и Тима живенько посетил гастроном на углу проспектов Шевченко и Гагарина.

Субботние страсти закончились примирительным банкетом сторон конфликта вокруг бутылки «Столичной» и настроганного Люсей салата из солёных огурцов, солёной килечки и лука.

Запивали только что появившимся тогда в Одессе деликатесом – соком манго по цене аж шестьдесят копеек за большую, почти литровую банку… Густой такой сок, типа томатного, только оранжевый. Это кубинцы, скорее всего, платили СССР за оружие… Студентам сок нравился.

Потом супруги ещё долго тискались в темноте прихожей, Люся счастливо повизгивала, а воспрянувший духом Тима чем-то там шуршал и бурчал что-то обидное про хахаля Эдика, который завтра лучше бы вообще не появлялся, байбак такой и поц…

Вот такие были моменты «пролетарской» моей жизни…

Вы скажете – мансы?

Та я вас умоляю!

Ижевск – 2015