Мария Малухина. Полярная болезнь. ПОЛЯРНАЯ БОЛЕЗНЬ

Мария Малухина

Полярная болезнь

Мария Малухина

letters4maria@gmail. com

ПОЛЯРНАЯ БОЛЕЗНЬ

Действующие лица:

Татьяна, 45 лет

Валя, 33 года

Любаша, 19 лет

Мужик 1

Мужик 2

Человек в шапке «Абибас»

Водила

Сив’мин Ерв, Пэ’Ерв, Яха’Ерв, Яв’Ерв, Ту’Ерв, Пэдара’Ерв – ду́ хи

Сцена 1

Междугородний автобус. В задней части автобуса нет кресел, все пространство до потолка заставлено объемными тюками и доверху набитыми товаром клетчатыми сумками. На передних сидениях расположились группками люди. Некоторые сидения разложены, кто-то сидит, кто-то полулежит. В одной из таких группок три женщины – Татьяна, Валя и Любаша. Они заняли один ряд автобуса и переговариваются между собой. Все очень тепло одеты, по два свитера, шерстяные рейтузы с начесом, шарфы, рукавицы, шапки. Хотя салон и отапливается, в нем все равно холодно. За окном север. За окном бесконечная белая зима. За окном 1996 год.

Валя. Ой, девочки, да кончайте уже резину тянуть. Давайте уже на ты, наконец. А то «вы» – «шмы». Как будто у английской королевы обедаем, а не третий день жопы на севера трясем.

Татьяна морщится.

Татьяна. Вообще, Валя, «резину тянуть» – это неправильный фразеологизм. «Резину тянуть» – это больше затягивать какое-то дело, бюрократически, например. А мы не резину тянем, мы что-то другое делаем.

Валя. Что, например?

Татьяна. Не знаю. Так сразу не соображу.

Любаша. Я когда слово «фразеологизм» слышу, мне вас не то, что на «ты», мне вас по отчеству называть хочется.

Татьяна. Почему вдруг?

Любаша. Вы же учительница. Как-то на «ты» неприлично.

Татьяна. Бывшая.

Валя. Бывших не бывает.

Любаша. Татьяна, а у вас прозвище было? Ну, среди учеников? У хороших училок обычно прозвища необидные. Или вообще их нет.

Татьяна. Не было.

Валя. Да щас она нам теперь скажет, даже если было. Ох, чистая ты душа, Любаша. Надо было сначала вопрос задать, а потом уже про хороших училок говорить.

Татьяна. Нет, правда не было. У меня фамилия Смирнова, из нее прозвища не сделаешь.

Любаша. Вообще, при желании можно из чего угодно прозвище сделать. Была у нас Ирина Олеговна с нормальной фамилией, биологичка. Так ее за глаза никак кроме Ирина олеГОВНА никто не называл.

Татьяна. Изобретательно.

Валя. Телимся мы! Вот! Телимся. Бабка моя, помню, говорила «Кончай телиться, давай делиться».

Валя достает откуда-то из-под сиденья металлическую фляжечку с крошечными рюмочками, разливает.

Татьяна. Ой, нет, Валя, что вы, мне не надо, спасибо.

Валя. Поверь мне, опытной, тебе надо. По чуть-чуть. А то была у нас, когда в Польшу в том году ездили, одна такая интеллигентная, тоже ей все не надо было, держалась- держалась, ни капли, ни сигаретки, а как на обратном пути в поезде у нее сумку подрезали и все деньги увели, так она последнее, в трусах заныканное, на водку потратила, купила на каком-то полустанке у бабки самогонку, ну, бутыль, и выдула ее в одно лицо в туалете. И всё!

Любаша. Что всё?

Валя (делает страшные глаза). Всё – всё.

Любаша. Прямо умерла?

Валя серьезно кивает, поднимает рюмочку, пьет не чокаясь.

Татьяна. Глупости какие. Валя, не пугайте девочку. Никто у вас там не умер.

Валя. Ладно, ладно, не умерла, но весь туалет изгваздала только так. Ее с поезда ссадить хотели, но мы все заступились, дали денежку проводницам, те оставили ее на месте отсыпаться. Она не буйная была, только плакала тихонечко. Ну как плакала, выла больше. Она так-то дура совсем, продала, чтобы первую партию купить, то ли квартиру, то ли машину. И все. В одну секунду увели. Знаешь, как в поездах? Надо ухо востро держать, ни вздохнуть, ни мигнуть, а то порежут так, что заметишь только когда поздно будет. Жалко тетку. Может, лучше б и умерла.

Любаша. Ужас.

Валя. Я потому и говорю всегда, как хочешь вертись, в долг бери, у родных проси, на коленях стой, но жилье продавать нельзя. Не стоит оно того.

Все немного молчат. Валя придвигает к Татьяне и Любаше рюмочки. Те их берут. Любаша быстро, Татьяна нехотя, явно потому, что отказать неудобно.

Валя. Любаш, тебе сколько лет-то? Восемнадцать есть?

Любаша (обиженно). Двадцать. Почти.

Валя. Почти не считается. Девятнадцать, значит.

Татьяна. Как тебя мама-то одну пустила?

Любаша (резко). Я у нее не спрашивала.

Татьяна. Моему старшему восемнадцать, ой, не дай Бог, вообще, конечно. Маленькие детки – маленькие бедки, а большие детки…

Валя (поднимает тост). Ну что, девочки, за наше безнадежное дело!

Любаша. Почему сразу безнадежное? Я вот как-то в себя верю…

Валя. Да кто ж не верит? Только вот сколько ни езжу, всегда все за «безнадежное дело» пьют. Это вроде как когда на «ни пуха ни пера» в ответ к черту слать надо. Чтобы не сглазить, короче.

Чокаются, выпивают.

Любаша. Валя, а вы… ты давно ездишь?

Валя. Да пару лет как. То Польша, то Венгрия. Но на север впервые. Мне подружка одна говорила, она в том году ездила, купила в Москве за десять рублей, а в крайних точках, там, где деревни дикие с чукчами, так она там за пятьдесят продавала. В пять раз больше! Это ж это…как его. Золотая страна, Эльдорадо какое-то…

Татьяна. Клондайк прямо-таки.

Валя. Ну я и решила…

Татьяна. Это подруга так далеко на восток заехала?

Валя. Почему на восток? Тем же маршрутом, что и мы сейчас.

Татьяна. Так не чукчи тогда, ненцы.

Валя. Ой, да хоть немцы, лишь бы по пятьдесят рублей брали.

Немного молчат.

Любаша. А я вот в первый раз вообще.

Валя. А сама откуда?

Любаша (нехотя). Из Воронежа.

Валя. Да уж, Москва – Воронеж, хрен догонишь. А догонишь, хрен возьмешь.

Татьяна морщится.

Валя. А что везешь?

Любаша. Лифчики вроде.

Валя. Как это вроде? Сама, что ли, не знаешь, чем торговать собралась?

Любаша. Да я вместо подружки в последний момент поехала. Она заболела, а мне… Ну… мне срочно уехать надо было. Она мне сказала, белье. А я вот сейчас сижу, думаю, белье – это лифчики с трусами или постельное?

Валя. Ну ты, девка, даешь!

Татьяна. А почему не посмотрела?

Любаша. Да там все плотно так запаковано, я решила не распаковывать, пока продавать не начнем. А то, может, помнется еще.

Валя. Ой, я не могу! Помнется! Если подружка твоя хорошо запаковала, там так все сжато… Как этим… гидравлическим прессом. Оно там уже как коровой пожеванное! Мы как распакуемся на первой стоянке, я тебе покажу, как распрямить. Не все, конечно, только то, что на витрину пойдет. Главное, чтоб лифчики не заломались. Хотя может у тебя там мягкие, без косточек. А если постельное, то и вообще не о чем волноваться. Отгладят потом сами.

Татьяна. К нам в прошлом году белорусы постельное белье привозили, я купила на всю семью, очень приличное качество. И швы ровные.

Молчат.

Татьяна. Валя, а я вот спросить хотела, может вы знаете… (Валя нарочито вздыхает, но Татьяна принципиально не переходит на «ты») … почему мы в больших городах не останавливаемся?

Валя. Так а зачем? Там таких, как мы, хоть жопой ж… (Татьяна морщится, Валя поправляется) Много, короче. Свои же, местные в Москву за товаром мотаются и на рынках сбывают. Зачем им мы? А вот в городках поменьше да подальше… До них не доехать, из них не выехать. Серьезно. Летом вообще никак, дорог нет, грязи по колено. Только по рекам, если до них плыть. А зимой вот «зимники», соответственно. Дикие места, короче. В магазине два халата на весь город, выбирай, синий или серый. Как при Союзе. До них девяностые еще не докатились. Мы, короче, как вестники нового времени.

Татьяна. В авангарде, значит.

Валя. В нем!

Татьяна. Понятно. Спасибо, Валя.

Мужик 1. Девчонки, давайте к нам!

Валя (громко). Не, мы спать! Завтра с утра разгружаемся, надо отдохнуть хорошенько. В другой раз! (тихо) Вот мужики всегда до первой же стоянки набухаются, и начинается потом.

Татьяна. Что же вы их так сразу, Валя…Мужчинам и отдохнуть надо.

Валя. Сразу-не сразу, а все одинаковые. Исключений пока не видела. Хорошо их только трое всего на весь автобус. Если водилу считать…

Любаша. Да, хорошо.

Мужик 2. Ну, на нет и суда нет! А то присоединяйтесь, если передумаете!

Валя. Ох, хоть поспим немного.

Татьяна. Я очень плохо сплю тут. За три дня… ну часов пятнадцать максимум.

Валя. Так с непривычки, конечно.

Татьяна. И сон такой неглубокий. Все время просыпаюсь.

Валя. Еще, может, рюмочку?

Татьяна вздыхает, отворачивается, накрывается с головой пуховиком. Валя пожимает плечами и выпивает рюмочку сама.

Валя. Спокойной ночи, девочки.

Летит могучий орел Сив’мин Ерв, хозяин ветров, размах его крыльев шире дороги, летит он над черной ночью, над белым снегом, над железной лодкой на колесах, летит могучий орел Сив'мин Ерв и поет свою песню:

Сив'мин Ерв.

Ночь спустилась

На землю.

Зайчата, лисята,

Все заснули.

Даже горностаи,

Белые куропатки,

И тебе, моя маленькая,

Пора заснуть.

Телята-оленята,

И птицы летящие,

Все заснули.

Спи, моя маленькая.

Сцена 2

Вечер. Валя, Любаша и Татьяна возвращаются в автобус после первого дня торговли. Они затаскивают обратно тяжелые тюки с товаром. Особенно тяжело Татьяне – она ударяется сумкой о двери автобуса, в сумке что-то звенит.

Татьяна. Ч-черт.

Валя. Разбила?

Татьяна (заглядывает внутрь). Нет, вроде бы.

Валя. Подожди. Давай вдвоем.

Татьяна. Нет, не надо. Я сама. Спасибо.

Валя пытается взяться за сумку, но Татьяна не дает.

Валя (мужикам, громко). Помогли бы, а?

Татьяна (тихо). Валя, не надо. Я сама.

Мужик 1. Это что ж, каждый раз теперь помогать?

Мужик 2. Так нечего посуду тащить. Трусами лучше торгуй.

Татьяна наконец затаскивает сумку в автобус. Валя следом затаскивает свою.

Валя. Уффф. Поторгуешь тут трусами, да, Любаш? Ой, ну это анекдот, конечно. Кому расскажешь, не поверят. (Татьяне). Пока ты бокалы свои пристраивала, Любаша наша местным феям белье иксэсочку втюхать пыталась.

Любаша. Просто так получилось…

Валя. Открывает она свой тюк, а там кружева кружевные, но эмка самый большой размер. Непонятно на кого.

Любаша. Ну Настя, подруга моя, на себя, наверное, ориентировалась.

Валя. Настя, подруга твоя, небось не ест ничего. Или ест и тошнит. Я читала, модели так делают. Навернут макарон с сыром, а потом сразу в туалет бегут.

Любаша. Ничего она не тошнит!

Валя (показывает мизинец). Вот на таких рассчитано! Я на себя прикинула, так мне два лифчика узлом вместе связать надо, чтобы вся моя красота влезла. А я на фоне местных дам еще Дюймовочка, можно сказать.

Татьяна. И что, все маломерки? Люба, как же так… И что же теперь?

Валя. Что б вы без меня делали! «Что же теперь, что же теперь»! Артисткой разговорного жанра теперь работать – только в путь.

Любаша. Ой, вы бы ее видели. Я растерялась совсем, а Валя как подскочит ко мне, как начнет…

Валя (разыгрывает произошедшее). «Да ну что вы, европейские размеры, итальянской фабрики пошив. Качество! Так вы что, каждый день такое белье собрались носить? Оно же для особых случаев. Когда вот у вас с мужем последний раз особый случай был? » А там такие бабы загнанные, у них того особого случая ни разу не было. Ни с мужем, ни с кем еще. Они о таком особом случае только в дамских романах по три рубля пачка читали. А глаз-то у них быстро разгорается – воображалка работать начинает. Когда в такой тьме, в такой холодине невозможной девять месяцев в году живешь, воображалка очень хорошо должна работать. А иначе хоть в петлю лезь. Вот представьте, говорю, а там уже теток пять подтянулись, все стоят, слушают. Вот представьте, говорю, огоньки свеч, лепестки красных роз на постели, и вы…Как я там?

Любаша. Желанная-обожанная…

Валя. Желанная-обожанная лежите. И заходит «он». А там уже не важно, что «он» этот страшный как черт и пьяный примерно так же. Ничего уже не важно, и неважнее всего размер у лифчика. И то, влезет она в него в итоге или нет. Она же себе в голове уже все придумала во всех деталях. А лифчик – это так. Напоминание. Положит в шкаф на полку, достанет раз в месяц, вздохнет, опять мультик у себя в голове запустит.

Татьяна. Объект культа какой-то. Как у папуасов.

Валя. Вот так вот. Маркетинг называется.

Татьяна. Мне было бы стыдно.

Валя. Чего это?

Татьяна. Я вот никого не обманываю. Бокалы за хрусталь не выдаю. Стекло – стекло и есть. Просто сделано симпатично, современно. Не то, что горки советские.

Валя. Так я, что ль, обманываю? Я когда свои костюмчики мальчуковые толкаю, никогда за качество не вру. Вот это Польша, а вот это Китай. Выбирайте сами на свой страх и риск. Так ведь трикотаж всякий, маечки – это же проза жизни. А Любаша мечту продает. Тут и приврать можно.

Татьяна. Дожили. Какое время, такие и мечты теперь.

Валя. Отличное время. Главное – не жаловаться. Жизнь-то все слышит. Будешь ныть просто так, она тебе и даст.

Татьяна. Что даст?

Валя. Если ноешь, должно быть – о чем. Жизнь порожняков не любит. Вот и даст… По заслугам, так сказать.

Татьяна. Ну вот и философия доморощенная подоспела.

Любаша. Зря вы, Татьяна. Валя мне правда очень помогла. Я бы иначе совсем бы ничего, наверное… А так пятнадцать комплектов, ну и трусы по мелочи.

Татьяна. Ну, может, я чего-то не понимаю…

Валя. Любаш, деньги дай.

Любаша. Как это – дай?

Валя. Ой, ой, испугалась тут же, глаза по пять копеек. Что, думаешь, я с тебя процент за помощь сдеру? Не боись, казак, атаманом будешь.

Татьяна. Терпи.

Валя. А?

Татьяна. Терпи, казак. Гоголь.

Валя. Ну, может, и так. (Любаше) Что сегодня заработала, купюры, в руки мне дай.

Любаша нехотя протягивает Вале деньги. Та сооружает из купюр довольно куцый веер.

Валя. Баул свой наклони сюда. Ой, ну не смотри на меня как баран на новые. Наклоняй давай.

Любаша наклоняет тюк, Валя водит веером по тюку.

Валя. Это на удачу. Первой выручкой всегда повозить надо. Привлекает покупателя на магическом уровне.

Татьяна тяжело вздыхает.

Валя (Татьяне). А ты что, тоже со своей посудой первый раз?

Татьяна. Не первый.

Валя. Не суеверная, значит. Ну и глупо. Веришь – не веришь, а пошуршал деньгами, и как-то сразу увереннее себя чувствуешь.

Валя возвращает Любаше купюры, та быстро прячет их в поясную сумку.

Валя (Татьяне). А куда раньше ездила?

Татьяна. Да не важно. Куда-куда. Тоже мне, места боевой славы.

Валя. А бокалы-то покупают?

Татьяна. Вполне.

Валя. А чего кислая такая? Ничего, Танюха. Вот послушаешь меня, начнешь маркетинг применять, авось и пободрее пойдет.

Татьяна отворачивается, накрывается с головой пуховиком.

Татьяна (тихо). Без чужих советов обойдусь.

Смотрит с обрыва пищуха Пэ’Ерв, хозяин гор, громко пищит он, ведь с гор ему видно больше, смотрит с обрыва и видит о мире правду, смотрит с обрыва пищуха Пэ’Ерв и поет свою песню:

Пэ’Ерв.

И в лютый мороз

На лед обской

Сеть свою поставлю

Самостоятельно.

Аркан свой возьму,

Оленя заарканю,

Нарту запрягу,

За дровами поеду.

А когда я в чум вернусь,

Печь затоплю.

Чтоб накормить вас,

Еды приготовлю.

Тонкий свой нож

С острым лезвием,

Всегда готовый к работе

Возьму и сошью ягушку.

Сцена 3

День. Автобус едет по бескрайней тундре. Татьяна пытается размяться, делает какие-то движения руками. Любаша пилочкой вычищает грязь из-под ногтей. Валя смотрит в окно.

Валя. Все-таки тяжело это.

Любаша. Что?

Валя. А вот это, мелькание вот это. За окном. Белое и белое, белое и белое. В Польше мы когда были, нам водила рассказывал, что где-то, во Франции, что ли, такие огромные стога сена вдоль дорог ставят. На катушки похожи, круглые такие, – это чтобы водитель не уснул по дороге. От монотонности.

Любаша. Тут снеговиков ставить надо тогда.

Валя. Ага. Господи, хорошо, у нас водила опытный, вот дай ему бог здоровья. Мне кажется, это с ума сойти можно. Я всегда думаю, вот нам тяжело, а ему-то еще хуже, получается.

Татьяна. Мне кажется, думать, что тяжело, в принципе неполезно. Развращает. «Душа обязана трудиться».

Валя. Так а мы не трудимся, что ли? Я же не на диване, в розовых тапках лежа, на тяжелую жизнь жалуюсь. Все в одной лодке.

Татьяна. Вот и незачем. В конце концов, мы, по крайней мере, путешествуем. Многие и этого лишены.

Валя. Ой, конечно, путешествуем. Трясемся мы, а не путешествуем.

Татьяна. Ну вы же были за границей. Сами говорите – Польша. А я вот дальше Прибалтики не выезжала. Грех жаловаться, Валя.

Валя. Да разве я ту Польшу видела? Пф-ф-ф. Приезжаешь, в гостишку заселился, поспал немного. Потом сразу на рынок – ищешь, что купить, кому продать, у кого что почем, весь рынок оббегаешь пока чуть в ценах разбираться начнешь. Голова как калькулятор – тыц, тыц, тыц… Местность знаешь на десять метров вокруг рынка – где подешевше поесть, где валюту поменять, чтобы не ограбили. Под вечер без ног в свой номер заваливаешься, душ и спать. И всё. (показывает большой палец). От такая культурная программа!

Татьяна. Ну, не знаю, было бы желание. Я вот, если все хорошо в этот раз будет, всю семью летом на отдых вывезу. В Грецию, например. Парфенон, Акрополь…

Валя (перебивает). Шубы…

Любаша. А хорошие там шубы, да?

Валя. Шубы шикарные, только с вывозом беда. В Греции в аэропорту за каждое кило груза двадцать долларов платить надо. Не разбежишься. Правда, вроде можно на автобусе до Турции доехать, там два доллара всего, а оттуда уже обратно домой.

Любаша. И что, раскупают потом?

Валя. А ты как думаешь? Вопрос в том, чтобы привезти. Дальше – торгуй - не хочу. Хотя и тут умельцы случаются. Я, когда на рынке торговала, случай был. Продавала тетка дубленку из козла. Ну и зазывает, конечно, кричит «Козел, козел». Ну а как часто бывает, мозг за телом не поспевает, кричит она, значит «Козел, козел», а сама на мужика какого-то уставилась. А мужик ей: «Я не понял…» А она себе продолжает, прямо на него глядя: «Козел, козел…»

Татьяна (перебивает). «Голубой козел! Еле отбили всем рынком…» Валь, вы уж если байки с бородой рассказываете, не выдавайте за своё-то.

Валя. Нет, ну надо, а? Любаша в первый раз, ей какая разница, моя история или выдуманная? Надо вот испортить обязательно.

Татьяна. А врать не стоит, потому что.

Валя (под нос). Училка – училка и есть. (громче) А мне кажется, надо выше метить.

Любаша. Это как?

Валя. Ну вот, Акрополь. То есть, значит, отдохнуть разок летом. А надо шире брать. Один раз съездил на севера – машину купил. Другой раз помучился – квартиру купил. Так надо бизнес вести. Смело. С напором. С масштабом! Я вот потому сюда и поперлась – Польша хорошо, конечно, быстро, чик-чик, туда-сюда, один раз метнулся, месяца четыре потом живешь, горя не знаешь. Но маржа-то не та совсем. Не та маржа, Любаша. А тогда зачем это все? Зачем по мелочи здоровье тратить? Можно и так дома сидеть, ворон считать.

Татьяна. Это в мой адрес шпилька, да? Что у меня масштаба не хватает? У меня семья большая, Валя. У меня муж, трое детей. Семья – это главное. Это ценность. Это духовные устои, можно сказать. Вот у вас, Валя, какие духовные устои?

Валя. Ой, ну я так тоже могу спросить…

Татьяна. Так спросите!

Валя. А вот и спрошу…

Татьяна. И спроси!

Валя (вдруг резко меняет тон, смеется). О, на ты перешла! Свершилось чудо…

Татьяна (нехотя). Спроси-те…

Валя. Э, не-не-не, поздняк метаться и пить боржоми. Мы теперь на ты.

Татьяна (сухо). Да пожалуйста.

Валя. Чего ты злая-то такая? На, конфетку возьми. Мишки в сосновом лесу.

Валя действительно протягивает Татьяне конфетку. Та с подозрением на нее смотрит, но все-таки берет.

Татьяна. «Утро в сосновом бору» только. Так картина называется. (Ест конфету). Спасибо.

Валя. Нам до следующего соснового бора пиликать и пиликать.

Любаша. Необъятное все какое. Аж страшно.

Татьяна. «Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Валя. А?

Татьяна. Гоголь.

Валя. Опять?

Татьяна молчит.

Валя. А-а…

Ныряет на дно ловкая выдра Яха’Ерв, хозяин реки, звенят капли воды как веселый колокольчик, ныряет на дно и ловит рыбу для своих деток, большая семья – большие заботы, ныряет на дно ловкая выдра Яха’Ерв и поет свою песню:

Яха’Ерв.

Колокольчик танцует,

Колокольчик звенит.

Папа купил колокольчик.

Папа привез.

Колокольчик танцует,

Колокольчик звенит.

К малице пришит колокольчик.

Мама пришила.

Колокольчик танцует,

Колокольчик звенит.

Я радуюсь.

На улице гуляю.

Сцена 4

Утро. Ледяная пустыня. Чистое небо, яркое солнце, снег. Повсюду снег. И больше ничего вокруг. Посреди дороги остановился автобус – технический перерыв на чай и туалет.

В автобус заходит Валя, прежде, чем опуститься на сиденье, она поддергивает вверх шерстяные рейтузы.

Валя. Ух, хорошо!

Татьяна. Не холодно? Доброе утро.

Валя. Доброе! Холодно, конечно. Минус сорок минимум.

Татьяна. До города, что ли, подождать.

Валя. Пока доедем, пока разложимся… Я бы не рисковала.

Татьяна. Холодно. Да и неудобно как-то. Ни кустиков, ничего. А тут мужчины все-таки.

Валя. Эти-то? Ой, нашла мужчин. Да и чего они там не видели?

В автобус заходит Любаша.

Валя (Любаше). А ты куда пропала? Я тебя потеряла. Думала, покурим вместе.

Любаша. Я на другую сторону автобуса пошла.

Валя. Думаешь, там меньше видно? Эх, молодежь. Непривычные вы к жизни в коллективе. Мы когда в том году в Калининграде на границе стояли… Нас литовцы пускать не хотели, устроили нудянку с таможней на пять часов. А там автобусов десять на границе своей очереди ждало. Вот и образовались пейзажи, так сказать. Мимо машины ехали, сигналили – вдоль дороги сплошные голые жо…

Татьяна морщится.

Валя. Да не кривись ты, боже ж мой! Невозможно!

Татьяна. А никак нельзя без вот этого вот…

Валя. Сплошные голые задницы. Половинки. Пятые точки, я не знаю. Так нормально тебе? Лучше?

Татьяна. Лучше, спасибо большое. За уважение к русскому языку.

Валя закатывает глаза.

Валя. Так вот, сплошные голые задницы и чайные пакетики использованные.

Татьяна. Тяжелый русский дух, нечем дышать и нельзя лететь.

Валя (с подозрением). Гоголь?

Татьяна. Блок (видит Валины недоуменно поднятые брови) Александр.

Валя. Сергеевич?

Татьяна. Почти.

Валя. Да, не полетаешь особо, конечно.

Татьяна. Ладно, я все-таки пойду. Раз уж стоим.

Татьяна поднимается с места, выходит из автобуса.

Валя (Любаше) А ты чего тихая такая? Не выспалась?

Любаша. Живот болит.

Валя. У меня но-шпа была где-то, погоди.

Любаша. Нет, не надо но-шпу. Сам пройдет.

Валя. Ну, как знаешь. Свисти, если понадобится.

Любаша выдавливает из себя улыбку.

Любаша. Никогда не умела свистеть.

Валя вставляет пальцы в рот, издает залихватский свист.

Мужик 1. А потише можно?! Восемь утра, блин!

Любаша (тихо). Я вот так же пальцы в рот сую, а все равно ничего не получается.

Валя. Так ты их держишь неправильно, наверное. Вот смотри…

Валя складывает пальцы, показывает Любаше, как надо. Любаша пытается тихо свистеть, но ничего не получается – она просто выдувает изо рта воздух.

Валя. Не, не, не так…

Валя опять складывает пальцы, сует их в рот, начинает свистеть, но вдруг осекается на полусвисте. В салон очень медленно заходит очень бледная Татьяна.

Любаша. А что…

Любаша замирает. Она видит, что за Татьяной в салон залезает человек в шапке «Абибас». В руках у него обрез. Дуло обреза направлено в спину Татьяне.

Человек в шапке «Абибас». Разворачиваемся и едем назад.

Мужик 2. Э, уважаемый…

Человек в шапке «Абибас». Я непонятно выражаюсь? Разворачиваемся и едем назад.

Человек в шапке «Абибас» резко переводит дуло обреза на пол, стреляет. Все кричат.

Человек в шапке «Абибас». Поняли, уважаемые?

Человек в шапке «Абибас» толкает Татьяну, она почти падает в проход, но Валя с Любашей ее ловят.

Человек в шапке «Абибас» выходит из автобуса.

Мужик 1 (водиле). Серега, рули, рули, рули!

Автобус заводится, начинает медленно разворачиваться на заледенелой дороге.

Раздаются выстрелы.

Мужик 1. По колесам стреляет, гад!

Автобус, наконец, разворачивается и начинает двигаться в обратном направлении.

Водила (из кабины). Сделаем крюк! Часа четыре к дороге. Все целы?

Раздаются нестройные «да».

Водила. Пуля-то куда попала?

Валя. Пол пробило. Мы сейчас заткнем!

Валя лезет в свои тюки, достает оттуда детскую маечку, затыкает ей дырку в полу от пули.

Любаша. Татьяна, Татьяна, вы как? Вам плохо, да? Вам плохо?

Татьяна. Нормально мне. Нормально все. Не мельтеши только. Пожалуйста.

Валя садится рядом.

Валя. Ты такая молодец, Тань. Ни пикнула, ни словечка этому уроду. Такая молодец. Ой, я бы как резаная вопила бы, если бы на меня вот так вот ружье навели.

Татьяна. Не в первый раз.

Валя. Это что, в прошлый раз, когда ты ездила, тоже такое было? Кошмар какой.

Татьяна (устало). После. Когда домой приехала. У меня муж военный. Ну, бывший. Военный пенсионер с тридцати пяти лет. Хотя как ты там сказала? Бывших не бывает? Я когда в первый раз за товаром поехала, детей с ним оставила – старшему восемнадцать, а младшим десять и шесть. Девочки. А обратно приезжаю, захожу в квартиру, сразу о бутылки спотыкаюсь. Пустые. Батарея целая в коридоре. Дети в ванной сидят, на щеколду заперлись. А он, значит… Он из дома все вынес. Дома пусто, страшно, он стоит посреди комнаты и пистолетом табельным размахивает. На меня наставил, еле отговорилась. Это потом я поняла, что он не заряжен был. А минуты три думала, что все, сейчас выстрелит. И знаете, что, девочки, самое интересное? А самое интересное, что я в эти три минуты не о детях думала, а о том, что пять импортных кухонных комбайнов, которые я на своем горбу приперла, ни за что пропадут. Такая вот деформация.

Молчат.

Валя. Выгнала, да?

Татьяна. В этот раз бабушек выписала. Обеих. И маму и свекровь. Чтобы с детьми и с мужем пожили, пока я тут. При них совестно все-таки должно быть. Я надеюсь.

Валя. А что с собой не возьмешь тогда? Помог бы посуду твою таскать…Хоть какая польза.

Татьяна. Нет, ну что значит – хоть какая. Мужчины…мужчины же все-таки так устроены, что они, конечно, должны зарабатывать деньги, но не торговлей. Другим чем-то. На предприятии, на строительстве каком-то, еще где-то…

Валя. Западло ему, значит.

Татьяна. Нет, ну что значит западло? Женщины все-таки как-то по-другому это все воспринимают, мы умеем подстраиваться, более гибкие, что ли.

Валя. Ну да. Куда уж гибче-то. Один козел на пути встал, а мы и рады крюк в четыре часа делать.

Любаша (тихо). Ненавижу.

Татьяна. А что, в драку лезть надо было? Под пули? Чтобы маечкой сейчас мою голову затыкать пришлось?

Валя. Сзади тоже небось военные пенсионеры сидят. (громко) Как мышки, да, мальчики?

Татьяна. Ну тихо, Валя. Не надо. Зачем. Все живы, здоровы, ну и хорошо.

Валя. А я знаете, девки, я в следующий раз в Турцию метнусь. Вот ей богу, метнусь, так надоело это все. Эта возня мышиная. И не из-за торговли, а просто по зову сердца. Нормального такого честного мужика хочется.

Любаша (прыскает). Это в Турции-то?

Валя. А что? Сильные, красивые, загорелые. Сидим мы с ним на пляже, море такое шшшшух, шшшух, шшшух, и чайки поют…

Татьяна. Чайки кричат. Громко и противно.

Валя. Слушай, я вот за свои тридцать три на море не была ни разу. На теплом, в смысле. Где чайки водятся. Поэтому поют они, кричат, да хоть на голову гадят – мне без разницы. А турок, значит, повернулся ко мне и говорит – Наташа-ханум, ты теперь моя…

Любаша. А почему Наташа вдруг?

Валя. А мне подружки говорили, им все русские – Наташи. Что я Валя он потом, ближе к детям выучит.

Татьяна. Долгоиграющие у вас, Валя, планы.

Валя. Ну, елки, опять на «вы»!

Татьяна ничего не отвечает, только улыбается.

Татьяна. Сколько детей-то будет?

Валя. Трое. Все кудрявенькие, кареглазые. Не то, что я – чудь белоглазая. Не накрашусь, так ни ресниц, ни бровей не видно. Надо исправлять породу.

Татьяна. Трое много. Не прокормить.

Валя. А лучше четверо. И жить у моря. Шшшух, шшшух, шшшух…

Татьяна и Любаша отворачиваются к окну.

Валя потягивается и закрывает глаза. Слышен шум прибоя.

Плывет серебристый омуль Яв’Ерв, хозяин моря, плывет он в холодных водах, где нету чаек, плывет он так близко к солнцу, что весь сияет, плывет серебристый омуль Яв’Ерв и поет свою песню:

Яв’ Ерв.

Я Тёкла Вэнга,

Говорю всем.

Ты моя жена из рода Яров,

Говорю всем.

Ты не бойся!

Говорю тебе.

Сердце как у медведя,

Говорю тебе.

Я Тёкла Вэнга –

Старший сын великана!

Хулиганы русские

Со мной не справляются.

На склоне четырех холмов

Мои пестрые олени пасутся.

У них хозяин есть

Это я - Тёкла Вэнга.

Сцена 5

Вечер. Автобус едет по бескрайним снежным равнинам. Женщины накипятили кипятильником воды, сварили сосисок, заварили чай. Едят.

Татьяна. Осторожно, осторожно.

Валя. Горячая еда – это всё, конечно. Никуда без нее. Как не человек на этой сухомятке.

Татьяна. Ну, сосиски, положим, тоже бог знает из чего сделаны… Мне рассказывали, в них туалетную бумагу теперь кладут…

Валя. Зато горячие.

Татьяна. Зато горячие.

Валя. Супу бы сейчас.

Татьяна. Ой, не травите душу, Валя. Полцарства за суп.

Любаша. А я суп не люблю. И дома не ем.

Татьяна. Это следствие юности организма. Суп начинаешь годам к тридцати по-настоящему ценить. А тебя, небось, до сих пор супом мама пичкает.

Любаша. Никто меня не пичкает. А суп ни готовить, ни есть не люблю. Ну только если гадкий из пакетика. Знаете, грибной суп такой в пакетах продается, его молоком разводить надо. Все говорят, гадость химия. Только его и люблю.

Валя. А тебе бы сейчас как раз супчика бы хорошо. Ну ты хоть чай пей, жидкости побольше.

Любаша. Почему это?

Валя. Не прошел живот? У тебя же болел вроде. Ты все бледная какая-то.

Любаша. А… Нет, это не такой живот. Не важно. Все в порядке. Само пройдет.

Валя. Ну, тогда можно и сладенького поесть. Печеньку схрумкай, сразу попустит. (похлопывает себя по бокам) Я, как видишь, только сладеньким и спасаюсь.

Любаша. Не, спасибо, не хочется.

Валя. Ничего-то тебе не хочется.

Любаша (все-таки берет печенье, с набитым ртом). Денег хофефся.

Валя (передразнивает). Всем денег хофефся! А ты, кстати, думала когда-нибудь, вот выгорит у тебя весь этот бизнес-фигизнес, или, не знаю, в лотерею вдруг выиграешь – ну бывает же. На что потратишь?

Любаша. Уеду. Подальше от Воронежа. И колготок куплю.

Валя. Почему вдруг колготок?

Любаша. Тридцать пачек сразу. Чтобы не штопать каждые два дня. Они у меня все время на больших пальцах рвутся.

Валя. Так не видно же!

Любаша. Так дырки меньше, чем пальцы. Давят. Неприятно.

Валя. Эстетка какая, я не могу!

Любаша. Так ты сама спросила…

Татьяна. А как твое белье-то? Покупают?

Любаша. Да покупают кое-как. Кого удается убедить по Валиному методу, те и покупают. Ну и девчонки молодые, на которых налезает. Но хочется больше, конечно.

Валя. Ладно, купила ты себе, допустим, колготки. И уехала. А дальше что?

Любаша. Сколько денег? Много или совсем много?

Валя. А сколько можешь вообразить. Что мы, и в голове у себя копеечку считать будем? Воображай на полную катушку.

Любаша. Тогда квартиру куплю. В Москве или в Питере. Только бы подальше от... Чтобы никогда больше, чтобы ни ногой…Двух… Нет, трехкомнатную. Чтобы маму с собой взять. А если что-то останется, тогда в институт опять пойду…

Татьяна. А ты училась?

Любаша. В педе. На ин-язе. Академ взяла, когда мама… (Осекается) Академ взяла и на рынок пошла. У меня еще полгода, чтобы восстановиться, но чего-то я думаю, что вряд ли…

Татьяна. Чем дольше перерыв, тем сложнее обратно в учебу – голова отвыкает. Я так боюсь за старшего… Сейчас не поступит, так его в армию заберут, разболтается там, и всё. А он и сам учиться не хочет. Говорит, на рынок пойдет.

Валя. Хорошо, хоть не бандитом. Профессия мечты у пацанов…

Татьяна. Ой, не хочу даже об этом…

Валя. Ничего. Не пропадет. Я тоже пять лет на рынке отсидела. Там-то я бока себе и отъела. Торгуешь, вроде фруктами, овощами, но двенадцать часов смену на огурцах-то не высидишь. Тут сосиска в тесте, там беляш – и вот результат. А была, между прочим стройная, не толще Любаши в ее возрасте. (Любаша) Так что тренируй силу воли, грызи морковь. Ты чем торговала-то?

Любаша (неразбочиво, себе под нос). Аудио.

Валя. Чем?

Любаша (нехотя). Аппаратура. Кассеты аудио.

Валя. А я так музыку люблю. Ой, кайф какой. И чего ж тебя на севера-то понесло?

Любаша (нехотя). Так. (резко меняет тему). А чаю еще можно?

Татьяна. Вон из кастрюльки воды горячей зачерпни. Не обожгись только, осторожно.

Валя. А я больше всего Буланову люблю. Много ее у вас брали?

Любаша (отвернувшись к окну пьет чай) Много. Почти как Пугачеву.

Валя. Ой, такая она… (поет Буланову, фальшивит) «Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой» …

Татьяна. Лучше бы Пугачеву.

Валя (тихо поет Буланову). «Еще один раз прошепчу тебе: «Ты мой». Еще один последний раз твои глаза в мои посмотрят, и слеза вдруг упадет на руку мне, а завтра я одна останусь без тебя, но ты не плачь»... Такая она, прям!

Бежит рыжий лис Ту’Ерв, хозяин огня, бежит по мерзлой тундре, бежит он так быстро, что снег тает под лапами, смотри не обожгись, бежит рыжий лис Ту’Ерв и поет свою песню:

Ту’Ерв.

Я, бедненький,

Их оленей стерегу.

На меня посмотрите – я похож

На богатого.

Сквозь зимнюю пургу

Свою бедность даже

Во хмелю не чувствую.

Оленей много

Сам стерегу.

Богачи живут только

Моим трудом.

Из-за холмов

На нартах приезжают,

Среди оленей меня увидят,

Ко мне заворачивают.

Меня спрашивают:

Куда откаслаешь?

А я им отвечаю:

На берег студеного моря.

Сцена 6

Ночь. Автобус на стоянке у рынка. Все спят. Раздаются громкие мужские всхрапы. Любаша не спит. Она смотрит в окно на горящий оранжевым фонарь. Идет снег. Любаша шевелит губами, загибает пальцы – что-то считает.

Любаша (шепотом). Если первый день тринадцатого был, значит восемнадцатого пятый плюс четырнадцать… А может и не тринадцатого, а может и пятнадцатого, тогда сдвигается все. Но так нет гарантии, что четырнадцать же, что прямо посредине цикла, может оно там на два дня раньше, на два дня позже. Блин. Блин, кто ж его знает… Никто не знает. Так… Спокойно. Дышим. Еще раз считаем…Если все-таки пятнадцатого первый день…

Татьяна (шепотом). Ты чего не спишь?

Любаша (дергается). А?

Татьяна. Не спишь чего?

Любаша. Мне… это. Фонарь в глаза светит.

Татьяна. Так задерни шторку.

Любаша. Она заела, порвать боюсь.

Татьяна. А-а.

Любаша. Я утром ее отцепить попробую.

Татьяна. Любаш, а с родными-то связь есть? С мамой?

Любаша (неразборчиво себе под нос) Ага.

Татьяна. Маме звонишь? Видела, там таксофон у рынка стоит?

Любаша (взрывается). Да че вы пристали ко мне? Звоню или не звоню, вам какая разница?

Мужик 2. Потише никак? Спят люди.

Любаша (тихо, но яростно). Мое личное дело!

Татьяна. Да я разве спорю?

Любаша. Вот и не спорьте.

Татьяна. Мама-то, небось, волнуется, как ты тут одна…

Любаша. А вы, вы звонили домой? Вы звонили домой, Татьяна, когда ваш муж драгоценный забухал? Он же тоже волновался, наверное, как вы там одна. Так волновался, что аж из дома все вынес. Звонили, а? Звонили?

Татьяна. Ты тон все-таки соблюдай, девочка. Я просто смотрю на тебя, ты же на год всего моего старшего старше…

Любаша. Да задолбали вы со своим старшим! Чего вы о дочках своих не волнуетесь? Плевать на них, да? Только о парне переживаете, да? Мой старший то, мой старший сё! Может он потому на рынок и хочет, чтобы от вас подальше!

Татьяна отворачивается, накрывается одеялом.

Любаша корябает пальцем заиндевевшее окно автобуса.

Любаша. Татьян… Вы не спите? Татьяна… Это… Простите, пожалуйста. Я не хотела.

Татьяна поворачивается лицом к Любаше.

Любаша. Правда. Я просто это… Я просто… (Любашу прорывает, она начинает говорить быстро-быстро, задыхаясь, хватая воздух, как будто у нее паническая атака). Просто так бесит… Вы со своим страшим… А я… А меня… И всё вообще к чертям…И что я теперь? ... И суп…. А я суп очень люблю, между прочим… И не только гадкий грибной… Но гадкий грибной особенно… А маме такой нельзя в больницу…. Я поэтому не покупаю, чтоб д-денег не тратить…

Татьяна пододвигается к Любаше, гладит ее по руке.

Татьяна. А что там?

Любаша. Кишечник. Там… там нехорошо совсем. Совсем. Там о-онк…

Мужик 2. Да заткнитесь вы, наконец! Днем болтать будете!

Татьяна. А папа?

Любаша. Только я.

Татьяна. Так, может, и легче.

Любаша. Т-только я, все я, одна я …

Татьяна обнимает Любашу, укачивает ее. Любаша громко прерывисто дышит, не может успокоиться.

Татьяна. Чш-ш-ш-ш…Чш-ш-ш-ш…А я знаешь какой супчик хороший знаю? Меня коллега, завуч, когда-то научила. У нее муж в больницах часто лежал, печень у него, она ему все время супчики носила. Чш-ш-ш-ш-ш…. А он капризный такой был, это хочу, это не хочу, это надоело. А этот супчик всегда с удовольствием ел. С гречкой супчик. Ну не надо, маленькая, не надо…Вообще из подножного корма соорудить можно – раз, два, и готово. Берешь, значит, небольшую морковку, две картошки, луковку и полстакана гречки, чш-ш-ш-ш, моя хорошая, тихо, тихо…Когда моей младшенькой грустно, она говорит, что у нее внутри болит. Вот ты говоришь, я не переживаю. А я когда такое слышу, я сама внутри умираю каждый раз. Только ей не показываю. А вслух говорю, я подую, и больше не болит. И дую вот так (дует Любаше на лоб) …И больше не болит… Промываешь, значит, гречку, заливаешь ее холодной водой…

Метет хвостом бурый соболь Пэдара’ Ерв, хозяин леса, метет хвостом, поднимает снег до самого неба, в своем лесу он невидимка, никто его не найдет, не обидит, заметает следы Пэдара’ Ерв и поет свою песню:

Пэдара’ Ерв.

Моя длинноногая,

Хорошая дочка,

Моя длинноногая,

Спи моя дочка.

Моя длинноногая,

Маленькая моя, спи.

Моя длинноногая,

Ночь долгая, спи.

Моя длинноногая,

Дочь моя подрастет.

Моя длинноногая

Мне поможет.

Моя длинноногая,

Хорошая дочка,

Моя длинноногая,

Спи, моя дочка.

Сцена 7

День. Раскладка товара на рынке. Валя развешивает детские вещи по своему стенду. Рядом расположилась Любаша с лифчиками и Татьяна с посудой.

Татьяна. Самый поганый угол нам, конечно, выделили. Со входа вообще нас не углядеть.

Валя. Ну так понятно, чтобы местным конкуренцию не делали.

Любаша. Полная сывдарма, короче.

Татьяна. До Сывдармы нам еще ехать и ехать.

Любаша. Это я образно.

Татьяна. Ну а что. Хороший поселок. Наверное.

Валя. Такой же, как все остальные. Холод и жуть. И вдоль дорог мертвые с косами стоят.

Татьяна. Ну уж.

Валя. Я тут, между прочим, это… На разведку с утреца сходила.

Любаша. Куда?

Валя. Куда-куда. В магаз местный. По моему профилю. Детской одеждой торгуют. Ну, то есть торгуют-то они всем подряд – и взрослой, и детской, и черт-те чем, но детской одежды нормальный такой отдел.

Татьяна. И что? Как цены?

Валя. Улет цены. Мы в пять раз наценку ставим, тут у них в семь.

Любаша. Неужели берут?

Валя. А выбора нет. Или так или голыми ходить.

Любаша. Может, тоже тогда цены задрать?

Валя. Не. Неумно. Если стоит одинаково, они к своим пойдут. Зачем им непонятно откуда Валя, когда свои-привычные под боком? Надо по нашей обычной толкать. Я там это… провела немного рекламную акцию. Перед дверью их поошивалась, покупательницам про наш рядок на рынке понашептала. Еще и скидочку пообещала. Три вещи берете, четвертую в полцены.

Любаша. А…

Валя. Бэ! Четвертую в ту же цену, конечно. Просто вынуть со дна тюка – мол, есть у меня тут отложенное, чистый хлопок стопроцентный, близко к коже, дышит, себе думала оставить, но если вы точно берете…

Татьяна. А ценник?

Валя. Ой, я умоляю, какой ценник! Какой ценник? Вещь особая, отложенная. Что в голову придет, то за 50 процентов скидку и выдаешь. Ну как маленькие, ну.

Татьяна. Ой, Валя-Валя…

Валя. А что? «Челнок» вообще, знаете, откуда пошло?

Татьяна. Ну, лодка.

Любаша. Ой, а я не задумывалась. Я почему-то с сушкой ассоциирую. Ну, как сушка-челночок.

Валя. Ну вы даете! Образованные! А челночный бег откуда тогда? Сушка, тоже мне. Ткацкий станок видели когда-нибудь? Там такая фигнюшка бегает. Каретка. Туда-сюда вертится. Вот и мы так. Вертимся. Электричество вырабатываем.

Любаша (задумчиво). Как акулы.

Валя. Почему акулы?

Любаша. Акула если остановится, умрет. У нее внутри пузырь какой-то, что ли. Ей все время двигаться надо.

Валя. Вот! Или как акулы. Зубы только навострить, и вперед. Море по колено, горы по плечо.

Татьяна. Ой, не знаю.

Валя. Ничего, девки, я чувствую, попрет. Попрет! Отобьемся, в плюс выйдем, навар густой наварим. Заживем, короче! Я прямо чувствую, вот в воздухе оно висит, только за жар-хвост ухватить, и вот оно! Будет все! Настроение у меня сегодня такое – уух!

Любаша. А продавщицы?

Валя. Это эти-то? Тетки-то из магазина? Сидят всю жизнь в своем Зажо…

Татьяна уже не вздыхает, но Валя автоматически поправляется.

Валя…В поселке своем завалящем, мира не видели, ничего не видели. Нет, одна вышла там, спросила, чего я тут ошиваюсь. Ну так а я не ответила. Чего! Свободная страна, где хочу, там торчу. Еще я отвечать всяким должна! Ничего я не должна. И я вот, кстати, сомневаюсь, что у баб тут зарплата в семь раз больше. Вот сомневаюсь я. А детей одевать надо.

Татьяна (вздыхает). Надо. Это себе, может, лишнего, не купишь, а вот ребенку сапоги зимние как не купить?

Валя. Вот! А никак. Лучший товар – детское. Всегда берут. Еда, туалетная бумага, дети. Три кита мировой торговли. Все едят, срут, ну и да. Всегда было, всегда будет. Не прогадаешь, короче. Не то, что, Любаша, лифчики твои мелкосисечные. Хотя и их при желании…

Любаша. Да поняли мы, поняли. Гений торговли.

Валя. Учись, пока жива! У тебя эмок много осталось?

Любаша. Штук семь. Остальные эс.

Валя. Ты эти эмки вперед положи, чтобы они сразу в глаза бросались. Тань, а ты, ну как-то пободрее, что ли, бокалы свои расставь. Может, тряпочкой протри получше, я не знаю. Чтобы тоже вот так раз, в глаз блеснул, и рука к кошельку тянется.

Татьяна. Валь, я сама как-нибудь, а?

Валя. Сама, сама… Что-то не вижу я пока Акрополя на пятерых у тебя в кошелечке-то.

Татьяна. Чужие деньги считать вообще-то неприли…

Любаша (перебивает). Валь…

Валя. Чего, Любаш? Вперед, говорю, положи и разверни кружевами наружу покрасивше.

Любаша. Валь, ой….

Все духи (хором).

Подошли тетки,

Говорят, говорят,

Когда подошли тетки

Кто-то закричал:

«Идут! »,

Кто-то «Берегись» закричал.

Подошли тетки,

Прямо к Вале,

К Валиному стенду.

Столпились тетки,

Кольцом окружили.

– Ты, сука!

Говорят, говорят.

– Ты, сука!

Наживаешься на детках.

На наших детках наживаешься,

Тварь.

На расстояние щучьего прыжка

Зимнее солнце опустилось.

Валя говорит, говорит:

– Откровенно хочу вам сказать,

У меня никакого желания

Нет никакого желания

С вами тут обсуждать.

Идите отсюда,

Овцы драные.

Ей уже другие,

С других стендов кричат

– Валя, беги!

Беги давай!

Слишком опасно, Валя!

А она стоит,

Руки уперла в живот,

– Вы мне тут кто? –

Говорит,

– Чё вы мне, а? –

Говорит,

Глупая, глупая Валя.

Одна канистра керосина

Быстро горит,

Говорят, говорят.

Очень быстро сгорают

Детские вещи.

Мы сами с Москвы возим,

Говорят, говорят,

Мы сами с Москвы

Нашим деткам.

Чтоб духу твоего тут больше,

Чтоб духу твоего,

Беги быстрее,

Беги, пока не убили,

Сука.

Сцена 8

Автобус. Ночь. Дорога. За окном северное сияние.

Любаша. Валя, Валь, посмотри, Валь! Там северное сияние! Небо все зеленое! Все ведь пропустишь!

Татьяна. Любаш… (Татьяна качает головой).

Любаша. Так когда еще?

Татьяна качает головой.

Татьяна (шепотом). Не трогай…(громче) Валя, может чаю тебе налить? Печенья, может, положить?

Валя не отвечает. Она свернулась комочком, уткнулась в себя, ушла.

Мужик 1. Мозгов ей положите! Чуть нас всех из-за нее не спалили к ебене матери.

Мужик 2. Еще и деньги на крыше потеряли. С утра только пацанам местным занесли, и чего? Вместо трех дней на рынке хер моржовый. Дуры, не могу.

Любаша. Господи, как красиво. Как красиво-то, а?

Татьяна. Может, ради этого вообще все?

Любаша. А?

Татьяна. Не ради денег же. Может, когда умирать будем, к нам это придет. Как последняя картинка. «Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне дна». Ну не комбайны же кухонные, в конце-то концов.

Любаша. Может, желание загадать? Можно?

Татьяна. Ты у меня, что ли, спрашиваешь?

Любаша. Должно же быть какое-то правило. Какое-то особое место или обстоятельство. Падающая звезда, например. А тут ничего же не падает. Просто…звенит в небе.

Татьяна. Загадывай.

Любаша. Думаете, сбудется?

Татьяна. Мы, Люба, заслужили, чтобы сбылось.

Любаша как ребенок крепко зажмуривается и шевелит губами, про себя загадывая желание.

Любаша (почти неслышно). Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Татьяна (тихо). Про маму?

Любаша вздрагивает.

Любаша. Нет. Другое…Но вы не спрашивайте… Если рассказать, не сбудется…

Все духи (хором).

Мать-земля Я-небя,

Послушай-ка нас:

Просит помочь ей

Русская девушка.

Лоно земли Я-небя,

Так мы тебе скажем –

Смотрит на небесную шкуру

И просит от всего сердца.

Родившая мир Я-небя,

Поспорили духи,

Решить просьбу

Можно двумя путями.

Владелица книги судеб Я-небя,

Ты хранишь души

В дупле великого дерева,

Ты все знаешь.

Бабушка, создавшая землю,

Реши-ка лучше за нас,

Хозяйка Среднего Мира,

Ты знаешь лучше.

Вдруг автобус резко останавливается. Всех рывком бросает вперед, женщины хватаются за сиденья.

Мужик 1. Приехали.

Татьяна. Что там случилось-то? Любаш, посмотри.

Любаша (смотрит в окно). Нет, не видно ничего.

Из кабины выскакивает водила, открывает двери автобуса, бежит наружу.

Мужик 2. Дверь-то закрой! Холодина.

Водила (снаружи). Мужики, обожжите!

Мужик 1. Минус писят за окном! Дверь закрой!

Водила. Сюда идите!

Мужики поднимаются, закутываются, вылезают наружу.

Татьяна. Случилось, наверное, что-то. Любаш…

Любаша. Да нет, не видно.

Мужики и водила возвращаются в салон.

Водила. Все. Кирдыкнулся двигатель.

Любаша. Это как?

Водила. Как-как. Каком кверху. Соляру мне летнюю налили, скоты. Божились, что зимняя, я еще переспросил, точно? В глаза, говорю, смотри, точно? Суки.

Татьяна. И что теперь?

Водила. Сейчас еще раз завестись попробуем, но чёта конкретно вряд ли. Водка есть у кого?

Мужик 1. Нормальна! Ща накатим по такому случаю.

Водила. Совсем с глузду съехали? Накатят они. Растирки готовьте. Минус пятьдесят пять, а мы без двигателя. Растираться скоро надо будет.

Мужик 2. Ох, ё-ё-ё-ё-ё…

Водила снова выходит из автобуса. Мужики плетутся за ним.

Любаша. Пойдем?

Татьяна. Наружу?

Любаша. Ну а что?

Татьяна (кивает на Валю). А…

Валя неожиданно поднимается, натягивает пуховик и первая выходит из автобуса. Татьяна и Любаша переглядываются.

Татьяна. Ну хоть встала. (Любаше) Ты получше замотайся, прям до глаз шарфом.

Все выходят из автобуса. Полярное сиянье. Бесконечная зимняя равнина. Ни души вокруг.

Мужики столпились около открытого капота.

Водила. Не, нихера.

Любаша. А… А что теперь?

Водила. Только «летучку» ждать. Чтоб мимо нас проехала.

Любаша. А…

Водила. Машины, рабочих развозят. Тут кроме «летучек» все равно никто не ездит.

Любаша. Так, может, позвонить?

Водила. У меня что, мерседес с телефоном встроенным? Позвонить. Ну ты головой-то думай, прежде, чем вопросы задавать.

Любаша. А если не приедет?

Все молчат.

Татьяна (тихо). Как последняя картинка… Вот же, накаркала, дура старая.

Вдруг раздается громкий, отчаянный крик. Это Валя. Валя кричит во всю глотку, из последних сил, до хрипоты. Страшно кричит. Валя, крича, разворачивается и начинает быстро бежать от автобуса в бескрайнее белое поле.

Водила. Мужики….

Татьяна. Валя! Валя! Ты куда?

Любаша. Валя!!!

Татьяна срывается с места, бежит за Валей. Любаша не отстает.

Водила. Мужики, держите! Держите ее! Мерячка у бабы!

Мужик. Че?

Водила. Мерячка!

Мужики мнутся.

Водила (тараторит). Болезнь полярная. Крышу у баб сносит. У мужиков реже. Я один раз такое видел. Совсем резьбу на северах срывает. Полярная звезда их зовет, они за ней уходят и все, поминай, как звали.

Мужик 1. Не, нельзя сюда бабам.

Мужик 2. Однозначно.

Водила. Так че стоите-то, а?

Мужики молча переминаются с ноги на ногу.

Водила. Че, не пойдете? Я-то автобус оставить не могу.

Мужик 1. А вдруг летучка?

Мужик 2. Тоже верно.

Водила (в сторону убегающих за Валей Татьяны и Любаши). А эти?

Мужик 1. Да сами обратно прибегут. Куда денутся-то?

Мужик 2. Внутрь пошли, мужики. Че мы тут жопы морозим? Там хоть накатим по чуть-чуть, все одно теплее.

Мужики вместе с водилой залезают в автобус.

Сцена 9

Белая пустыня. Автобус остался где-то вдали. Татьяна и Любаша наконец догоняют Валю, кидаются на нее, валят ее на снег. Валя рыдает, что-то невнятно вопит.

Татьяна. Валя, Валюша…

Любаша. Валя, что?

Валя. Я… Я… Кхва… Кхва… (Кашляет, задыхается, хватает ртом воздух). Я квартиру продала. И на все деньги… На все деньги… детской одежды…Все сгорело. Дура, дура, дура-а-а-а…

Валя закашливается.

Татьяна. Ой, господи.

Любаша. Так ты же… Ты ж сама говорила… В долг бери, на коленях стой, только не продавай…

Татьяна. Ой, да мало ли, что люди говорят. Правду что ли сразу о себе вываливать? Кому она интересна-то, наша правда? Ох, Валенька.

Валя вдруг садится на снегу, проводит рукой по губам, вытирает слюни. И говорит будничным голосом, как будто внутри тумблер какой-то переключился.

Валя. Идти некуда. Совершенно некуда идти.

Татьяна. Может, у родственников как-то перекантоваться поначалу? Должны же как-то войти в положение.

Валя. А может и не надо никуда идти. Может, мы тут и насовсем…

Татьяна. Нет, ну должен же кто-то приехать…

Валя. Никто нам тут не должен. Это мы сами сюда приперлись. Никто нас не звал. А мы все равно пришли. А может и к лучшему, что мы так. Что мы тут.

Татьяна. Валя…

Любаша. А это я виновата.

Татьяна. Ой, да боже мой, Любаша. Ну ты-то что несешь?

Любаша. Это я виновата, что мы тут. Это я попросила.

Татьяна. Жулики виноваты, которые нам солярку летнюю залили.

Любаша. Это я попросила. Я желание загадала. «Пусть оно закончится. Пусть все закончится. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Валя (вдруг взрывается). Тебе-то чего не додали? Лифчики свои продаешь маломерные! Деньги нормально идут! Ты-то на что жалуешься? Молодая, красивая, счастливая. Закончилось у нее, блядь! Ненавижу!

Татьяна. Валя, ну ты что…

Любаша. А это «Винни-пух» называется. Они так шутили, что Винни-пух. Пошел в гости к кролику и застрял. Они, наверное, не первый раз. Они, наверное, слушают, кто что говорит на рынке. Я не знаю. Меня хозяин ларька попросил к нему домой деньги занести. Когда рынок закроется. Выручку занести за кассеты. У него ребенок болел с температурой. Он обычно сам деньги в конце дня забирал. А тут такое. А там десять минут от рынка всего. Я согласилась. Они за мной шли, наверное. Я не видела. На улице никого. Никто не шел почему-то по улице. Ну а что. Зима, вечер. Они сзади на меня. В гаражи потащили. А там «Винни-пух». Задрали куртку сзади. Наверх задрали так, что руки над головой и вниз не опустить никак. Пришел в г-гости к кролику. И застрял. Деньги забрали. Все деньги. Ну и… Ну и ещё. И ещё… И я сюда поехала. Вместо подружки поехала сразу. Я… Мне же деньги вернуть надо хозяину. Я верну, и сразу уеду, я там не могу больше. Я не могу на рынок. А… А у меня…Все не придут никак. Десять дней задержка. И живот еще так странно... И я, я попросила просто. Я попросила, чтобы все закончилось. Чтобы я закончилась. Я не могу, чтобы у меня так… Чтобы от этого вдруг… Чтобы ребенок... Так же нельзя… А я… я просто сейчас из автобуса смотрела на зеленое небо, и в небе звенело так громко. И внутри меня все звенело, эти две недели все звенело. Как будто мешком по голове ударили – «з-з-з-з-з-з-з». Я в автобусе тряслась, а все звенело. Я на рынках стояла, а все звенело. Меня этот звон выгонял. Дух наружу вышибал. Я… как будто рядом с телом висела. Оно не мое больше… Я даже ни разу… ни слезинки. Как будто ничего внутри не осталось. Один звон. И я загадала…Я очень устала, знаете… Мне просто хотелось, чтобы стало тихо.

Любаша поднимает голову, смотрит на северное сияние.

Любаша. Так тихо...

У Любаши на глазах выступают слезы. Они катятся вниз по щекам, замерзая белыми колючими дорожками.

Любаша. Только я больше не хочу… Я…я не хочу кончаться! Чтобы вы… Ты…Чтобы мы… (начинает реветь в голос) Простите, простите меня, пожалуйста…

Валя. Любаш…

Любаша (всхлипывает). П-п-простите меня…

Валя. Любаш…

Валя смотрит на Любашу, на Любашины ноги в белых шерстяных рейтузах. На внутренней стороне бедра на белой ткани проступает и ширится красное пятно.

Валя (улыбается) Любаш…

Любаша смотрит вниз, начинает смеяться сквозь слезы.

Валя (плачет и смеется). Любаша!

Татьяна (голос дрожит). Ой, господи, девочки…

За Любашей где-то далеко в белой бездне появляются огни дальнего света. Слышен рев мотора «летучки».

Татьяна. Ой, господи…

Все духи (хором).

На нартах запряжены

Три наших оленя.

Мамин подарок,

Три ручных оленя.

Кормили их сами

Из рук своих.

В зимнюю ночь

В снежный буран

Дорогу домой сами найдут.

Конец

Февраль-март 2021

letters4maria@gmail. com