•Вы закончили Щукинское училище. Чего, по вашему мнению, не хватает в подготовке наших актеров?

Агрессивный романтик

•Юрий, у вас такой необычный прикид а-ля батька Махно. Где приобрели?
-Хм… Нормально у нас так разговор начался — со шмоток.

•Вы сами напросились, скромнее надо было на интервью одеваться.
— Во время съемок фильма «Третий лишний» в Киеве на Андреевском спуске мной был обнаружен антикварный украинский кожух и незамедлительно куплен. Остальная одежда подбиралась из того, что было. Хочется избегать какой-то модности и привязанности к тем или иным фирмам-производителям.

•Давайте поговорим о вашем детстве. Вы родились в семье военного, наверное, много кочевали, постоянно меняли школы?
-(Глядя в сторону. ) Я поражаюсь, глядя на наших людей: эта женщина только что украла доски с забора и прячет их под платформой, а когда мы снимали, она подошла к нам и говорит: «А что же вы с одного дубля снять не можете? » Мы ее спросили: «А каким образом? » — «Надо сказать: Господи, благослови! » Вот что у русского человека в голове? О чем это мы? Ах да, о детстве. Нет, никаких школ я не менял, их менял мой старший брат, ему тяжеловато пришлось, конечно. Осела наша семья, когда я учился в первом классе обычной школы города Химки. Свои школьные годы я не помню абсолютно: они начисто стерты с первого по девятый класс.

• Может быть, вы из дома убегали? Или дрались во дворе?
-Нет, я был пай-мальчиком, мне нравилось быть хорошим.

•С чего вдруг у вас возникла любовь к театру? Вас водили туда классом или родители следили за новыми постановками?
-Если подмосковная школа выбирается в театр, то там забота не о театре происходит, а о том, с кем девушка, которая тебе нравится, пошла за руку, откуда твои одноклассники достали бутылку пива и как пронесли ее в зал, опозоря тебя, твою школу и вселив ужас во всех присутствующих, как успокоить самых больших шутников и себя, чтобы не смеяться над их репликами. Так что помнить свои впечатления о тех спектаклях я не могу. Поэтому первым спектаклем, который на меня произвел впечатление, была «Пиковая дама» Петра Наумовича Фоменко в Театре Вахтангова. Он определил для меня то, чем является профессия актера. Но это уже было на первом курсе института. До этого для меня не было разницы — пойти с классом в театр или на шашлык.

•Вы закончили Щукинское училище. Чего, по вашему мнению, не хватает в подготовке наших актеров?

-У нас артист обслуживает режиссера. Так повелось давным-давно, на этом строится русская школа актерского мастерства. Жизнь поменялась, и скорость, на которой зритель сейчас воспринимает материал, совсем другая. Театр не находит пути к зрительскому сознанию. Зрители ходят в театр по старой памяти. Для них это как любовь к старым песням или эстетическим переживаниям. Репертуарный театр потерял общедоступность. А тот, который общедоступен, не отвечает, на мой взгляд, тонким потребностям зрительской души.

•А что вы конкретно предлагаете изменить?
-Ввести более подробную программу обучения по разбору материала. Например, посоветовал бы изучать последние достижения психологии, читать по этому предмету лекции артистам и режиссерам, чтобы это было основой обучения, какие-нибудь старые индийские труды про разные психологические состояния и о том, как работают программы подсознания, на чем они основаны.

•Про гипноз, например?
-По большому счету, актерская профессия — это и есть гипноз. Издревле на Руси были позорища, где собирались люди, чтобы посмотреть на шаманов и ведунов. Они видели другие миры, другие состояния, другие плотности и передавали все это через свои ощущения, свою энергетику, свои образы остальным. Это то, что на самом деле происходит в актерской профессии. Артист призывает что-то общее: душу или состояние, понятное всем, — и изменяет его. Души сейчас мало в театре и кино, чаще работает интеллект.

•И что, вы можете манипулировать сознанием?
-При хорошей погоде, конечно же, да. Состояние, когда общий камертон настраивается через твой голос или, наоборот, через отсутствие твоего голоса, что происходит чаще всего, — через паузу, когда все стирается и внимание сосредоточивается на каждом твоем движении, на каждом слове, — в этом есть момент возможности изменения сознания человека.

•Эдак придет какой-нибудь злой гений…
-Они уже пришли! Это сейчас такой общий бич художественный. Пьесу погрязнее, побольнее, чтобы пройтись по самому больному, достигнуть какого-то беспредела, чтобы зрителя шокировать, чтоб он открылся. Потому что художники считают, что зрители являются мертвыми давным-давно. Но это не так. Это все равно, что ребенка отстегать до крови и объяснить ему, что он это заслужил, потому что плохой. А то, что таким методом воспитания мы делаем ребенка еще хуже — об этом никто не думает. То же самое в театре происходит: есть три-четыре человека, занимающиеся профессией, остальные увлечены чернухой. Почему очень многие берутся за шокирующие вещи? Потому что, не умеючи ставить тонкие темы, им становится скучно от собственного бессилия, становится точно так же вульгарно. Лучше уж шок, чем сопли по забору.

•А ваши роли в фильме «Изображая жертву», спектакле «Человек-подушка»…
-Да-да, мы все участвуем в этом. Я не отрицаю. Репертуарный театр поддерживает такую политику. Я, например, в театр не хожу. Совсем. Я там работаю, но не являюсь театральным зрителем.

•Разлагаете, значит, общество.
-Да, конечно, я этим и занимаюсь. Я такой шпион-лазутчик, который пробирается в сознание людей, чтоб его взорвать, чтоб они в очередной раз заинтересовались горбуном, который так отвратительно себя ведет в «Человеке-подушке», чтобы выступить против этого. Такое у меня есть оправдание.

•Герой фильма «Изображая жертву» говорит фразу, что русское кино…
-…в жопе! А что, нет? Вы видели, что было на ТВ на Новый год? Кино в каком-то коллапсе. Показали подряд два фильма, один из них даже известного режиссера, так там девушки появляются в одном и том же жакете. На одежде видны петлички от микрофонов, раскадровки нет, света нет. К кино стали относиться как к потребительскому виду деятельности. Кинематографисты держат зрителя за дебила или какую-то мертвую тварь. Они говорят: «Домохозяйка тетя Маня после того, как сварит борщ, сядет и отдохнет перед телевизором». Да у тети Мани чувств гораздо больше, чем у этих режиссеров! Они должны ей сделать подарок, а вместо этого подсовывают какую-то дешевку.
•О чем на месте драматурга или режиссера вы хотели бы высказаться?
-Если бы у меня была возможность, я бы говорил, писал и творил про любовь. Конечно! Потому что важнее темы нет — темы человеческих отношений, настоящих и высоких, из-за которых, пожалуй, кому-нибудь стоило бы умереть. Я делал бы фильмы про смешных героев, которые заботятся о деньгах, — такие комические персонажи: глупые, жадные, завистливые, некрасивые. Я с необычайной охотой делал бы работы про гламур…

•Не очень новая идея. Кончаловский уже снял «Глянец».
-Нет, не как у Кончаловского, нет! Не про зло гламура, не про глянец, а про ту завораживающую, и наглую, и прекрасную, и легковесную лень, которая существовала в гламуре, про красоту ради самой красоты. Чтобы люди замирали от этой тонкой вибрации. Вот стоит человек, он просто дышит воздухом. Про какие-то такие вещи бессмысленные, но настраивающие все чувства на живой, гармоничный, активный лад. Не про низкие вещи. Как можно тоньше делал бы работы.

• У вас уже есть какие-то заготовки?
- Ужасно не хочется попадать в ситуацию людей, которые приходят и говорят: «Мне нужно синопсис дописать». Потому что они знают начало, но совершенно не знают конца. У меня лежат в столе несколько начал.

•Сценариев?
-Да, конечно, но это не имеет никакого смысла и значения до тех пор, пока работа не сделана до конца. Сейчас все живут немножко будущим, живут тем, что они сделали бы, а не тем, что они сейчас, в эту секунду, делают. Люди живут как бы начерно. Это в литературе русской всегда высмеивалось. Эти люди всегда были больными, а сейчас общество этим живет. Эпоха потребления чрезвычайно губит человеческую душу: в какой бы кредит мне залезть, чтоб купить домашний кинотеатр и повесить его на стену? Все направлено на то, чтобы человек думал, что последний «Лексус», «Ламборджини» — это круто, и совсем никто не объясняет, что это просто набор винтиков, очень дорогая игрушка, которая прекрасна сама по себе, но это не смысл жизни.

•Скоро выходит фильм «Мишель Лермонтов», в котором вы играете главную роль. Можете объяснить, откуда взялся интерес режиссеров к жизни классиков: Бунина, Пушкина, Лермонтова, сейчас еще и про Гоголя снимают…
Наверное, это поиск личности. Все хотят видеть героя. Это борьба с серым состоянием, сведенным до животного инстинкта, — что в кормушку кинули, то и едят, и живут в ожидании: вот бы кинули кусок получше. У всех есть тяга к свободе, к личности, занимающейся высокими вещами.

•Последние фильмы о русских писателях отличаются пикантными подробностями их личной жизни: Пушкин любил женщин, Есенин пил, у Бунина была любовница-лесбиянка. А чем ваш Лермонтов удивит зрителя?
-Что касается режиссера Наны Джорджадзе, то ее ощущение эстетической красоты было важнее документального биографического материала. Поэтому, например, эпизод гибели поэта снимали на месте, выбранном по соображениям красоты, а не там, где его убили. Отношения Нана обострила еще больше. Если Лермонтову не нравилось, как выглядел Мартынов, то он его и доводил до состояния, пока Мартынов его не убил. До конца. Поэтому режиссер говорила: «Что это Мартынов так себя ведет? Разозли его, говори, что он — ничто! » В фильме молодые артисты играют рядом с такими фантастическими актерами, как Андрей Смирнов, Александр Абдулов, — просто небожителями. Поэтому, наверное, что-то должно появиться.

•У вас-то до интимных сцен Лермонтова дело дошло?
-Нет, Нана снимала причесывающихся девушек в ночных рубашках. Мне кажется, это были самые эротичные сцены во всем кино. Интимнее и не найти. Конечно же, Михаил Юрьевич затаскивал девиц в кусты. Ну, это было, как… как будто девушек затаскивают в кусты… Они же убегают из кустов! Неудобно, люди ходят. Поэтому все было пристойно.

•А вы смотрели старый фильм «Лермонтов», снятый более двадцати лет назад Николаем Бурляевым?
-Нет. Видел в детстве телепостановку «Печорин» с Далем, в которой, естественно, проводилась параллель с судьбой поэта.

•Он рассказывал, что согласовывал сценарий с литературоведами, биографами. А вы?
-Мы всем говорили, что наш фильм против биографии и не это главное. Нана Джорджадзе так любит молодость, так любит бурлящую кровь, она сделала фильм про жизнь на краю до самого конца.

•Над чем сейчас работаете?
-Наступил период, когда все лишнее уходит, то, что не нужно — отсекается. Такой год. Жду настоящих, интересных ролей, а не тех, которые будут лишним компромиссом или каким-то личным пристрастием к тому или иному персонажу. Все должно произойти. Я в процессе, как говорит мой близкий друг Дмитрий Дюжев, накопления новых эмоций. Перед этим у меня было выпущено четыре театральных премьеры подряд и еще кино какое-то — работы было много. А сейчас, наоборот, состояние, когда можно набираться сил, успокаиваться, стирать, забывать то, что ты сделал, чтоб нигде не повториться, заниматься какими-то новыми вещами. — Недавно была передача об Александре Абдулове. Там были кадры, где он говорит, что если бы не уехал из Ферганы и не стал бы актером, то сидел бы в тюрьме.

•А вы?
-Дирижером. Я хотел бы заниматься музыкой, дирижировать оркестром. Серьезно! Или врачом — тоже хорошая профессия. Но это была бы совсем другая жизнь.

•Вы лауреат конкурса чтецов, замечательно читаете наизусть стихотворения великих русских поэтов на концертах и литературных вечерах. А какое стихотворение прочли бы, чтобы произвести впечатление, к примеру, на девушку?
-Наверное, что-нибудь из цикла стихотворений Томаса Стернза Элиота «Книга Старого Опоссума о практичных кошках» — «Old Possum’s Book of Practical Cats». Естественно, на языке оригинала.

•Вы романтик?
-Да, конечно. Я агрессивный романтик. Воинствующий!
•Какую бы роль вы никогда в жизни не сыграли? У актера Юрия Чурсина есть табу?
-Интересно… А что надо отвечать? Подонков? (Смеется. ) Не-е-ет! Для меня нет табу.