«You just need to ask me»

Гляделкинс со вздохом вышел из шумного зала. В целом, вечеринка была уже настолько «в разгаре», что его присутствие там больше не требовалось — Император Круто всегда отлично справлялся без него. Ему вообще казалось, что контролировать эти сборища акулоголовый заставлял его исключительно издевки ради. А что ему оставалось? Он мысленно ругался на нескольких языках, иногда весьма и весьма грязно, все так же мысленно сетовал, что голова вновь будет бесконечно сильно гудеть, а от ярких софитов и неоновых ламп будет чертовски сильно болеть глаз, но безупречно выполнял навязанные обязанности.

«Мы ведь договорились, да, Глазастик? »

Да, черт бы его побрал, они договорились. И Круто никогда не забывал напомнить об этом своему командору. Не сказать, что Гляделкинса больше всего раздражало именно это. Просто их дуэт «качка и ботаника» не мог сосуществовать мирно в одном относительно небольшом пространстве. Тем не менее, что забавно, как команда они обладали убийственной мощью. Если бы только у Императора было чуть больше амбиций по захвату галактики, а не по становлению самым крутым тусовщиком этой самой галактики — цены бы ему не было.

Командор обхватил ладонями металлические поручни, глядя за толстое стекло, словно пытаясь высмотреть все тайны Вселенной в этом небольшом клочке космоса.

Не сказать, что он хотел бы проклясть тот день, когда он появился у Круто на пороге и попросился к нему.

«Мне не нужны высокие должности, — помнится, сказал он отрешенно, словно вдолбил дозу чего-то запрещенного для храбрости. — Возьмете на роль пушечного мяса в армии — я пойду. »

Но Круто, по известным только ему причинам, дал ему высший чин и приблизил к себе настолько, насколько это было возможно. Да уж, кто бы мог подумать, какая честь! Вот только Гляделкинса не покидало ощущение, что все это — один большой фарс, и каждый на этом чертовом корабле просто смеется над ним, потому что он не такой, как вся шайка Круто. Он ненавидит эту праздность, его амбиции требуют завоеваний, а тот, на кого он возложил свои последние надежды и ожидания выглядит крашеным клоуном с кучей комплексов, которые он компенсирует намасленной мускулатурой. Как там говорила та старая, как мир, поговорка? «Силы есть — мозгов не надо», кажется. Командор хотел делать то, что он делал лучше всего — разрабатывать планы по захвату и приводить их в действие. Его стратегические навыки покрываются пылью, а он даже ничего сделать с этим не может — видите ли, императору такие планы не нравятся. Он привык, что ему достается все просто потому, что он слишком хорош, чтобы хоть кто-то мог устоять перед его дьявольской харизмой. И это срабатывает… ну, по правде говоря, всегда срабатывает. И тут уж черт его знает — то ли Злыдень, его бывший босс, не умел выбирать цели для захвата и потому постоянно проваливался, то ли Круто на самом деле обладает каким-то скрытым талантом… В общем, мистика, не иначе.

— Почему не на посту, командор? — раздался на весь коридор голос императора. Как и всегда, в нем не было злости, напротив — только веселая самодовольная насмешка, которая, впрочем, бесила Гляделкинса похлеще, чем какие-то там упреки.

— По вашему же собственному наставлению, я лишь «убрал свою кислую рожу, чтобы не портить людям праздник», Ваше Величество, — процитировал командор, обернувшись к акулоголовому. Круто, разумеется, оскалился в снисходительной ухмылке.

— Я не имел в виду настолько радикальный подход, Глазастик, — хмыкнул он, медленно, но неотвратимо приближаясь к своему протеже, заставляя его напрячься. И ведь Гляделкинс действительно напрягся, и напрягался все сильнее по мере приближения Круто к нему. Ну не нравилась ему компания императора, особенно когда тот был явно в не самом трезвом состоянии. Было у командора ощущение, что у пьяного Круто в голове еще более сумасбродные тараканы, чем у трезвого. И, в целом, не ошибся — только не подозревал пока об этом.

Тяжелая рука акулоголового императора легла на узкие плечи командора.

— Как понял, так и выполняю, — довольно резко отозвался последний, делая попытку выскользнуть из навязанных объятий — от Круто несло такой смесью алкогольных веществ, что единственный глаз Гляделкинса стал наливаться влагой. И как этот болван еще на ногах стоит? Ответа на свой мысленный вопрос он не получил, как не получил и реакции на свою осознанную попытку отстраниться.

— Вечно ты все не так понимаешь, — откровенно недовольно фыркнул Круто, сжимая плечи собеседника сильнее, но тут же ослабляя хватку. Впрочем, не настолько, чтобы вертлявый командор все же сумел от него ускользнуть. — Хорошо, в следующий раз я буду гораздо более конкретным.

— Да, я был бы весьма признателен, — мгновенно ответил Гляделкинс, не скрывая заметной иронии в голосе. Конечно же, это совсем не смутило Круто, даже наоборот — он рассмеялся и скосил довольный взор на командора.

— Был бы ты действительно хоть в чем-то признателен мне, Глазастик — цены бы тебе не было, — как-то очень многозначительно намекнул император, но Гляделкинс проигнорировал эти слова, демонстративно закатив глаз. Будто подобные шуточки со стороны Круто оставляли ему много простора для ответа, в самом деле.

И вот казалось бы, их очередная словесная перепалка себя исчерпала, повисла неловкая тишина — пора бы и честь знать, правда? Вот только пальцы императора все еще сжимали плечо командора, заставляя его чувствовать себя некомфортно, лишая возможности сбежать в свою каюту. Гляделкинс любил находиться наедине с собой, и сейчас, после нескольких часов слежения за огромной толпой это было ему практически жизненно необходимо. И, разумеется, очень быстро он начал раздражаться, а потом и злиться…

— Я был бы бесконечно признателен, если бы ты прямо сейчас убрал от меня руки, Круто, — в конце концов сорвался командор, прямо глядя на императора и в самую последнюю очередь думая о последствиях. Рот акулоголового растянулся в слишком довольной ухмылке. Пожалуй, Гляделкинс мог бы даже назвать ее хищной. Внутри на мгновение что-то оборвалось от первобытного страха.

— Сказал бы сразу, приятель, — почти любезно ответил император, тут же сложив руки на груди, продолжая усмехаться каким-то своим мыслям. — Нужно было всего-то попросить.

Командор с некоторым подозрением посмотрел на Круто, но надолго задерживаться не стал — черт его знает, что еще может взбрести в пьяную голову этого… Цензурные слова, кажется, у Гляделкинса закончились, а потому он поспешил уйти, резко взметнув полы своего плаща. За ним, не очень стесняясь и явно не боясь быть пойманным, со странным выражением в глазах наблюдал император. Как же его, оказывается, заводит молчаливое сопротивление этой бестии…

***

С той встречи командор начал активно избегать Круто и старался ни при каких обстоятельствах не оставаться с ним наедине. Ну, знаете, для душевного спокойствия и чтобы не нарываться на всякие неприятные ситуации. Благо, что Его Величество не особенно и рвался к компании своего командора, чем, по правде говоря, отчасти успокоил Гляделкинса. Через какое-то время он вновь начал чувствовать себя спокойно и даже расслабленно. Он просто выполнял свою работу и иногда поручения, которые Круто передавал через других подчиненных. Казалось, что все вернулось в нормальное русло. По крайней мере, в это хотелось верить.

Командор не сомневался, что поганый характер Круто еще проявит себя, однако он даже не подозревал, насколько большую свинью император ему подложит.

— Мы захватываем новые земли! — настроение у Круто в этот день было даже подозрительно хорошим. Тут нужно сделать отступление и пояснить настороженность командора. Как бы так выразиться… Император Круто относился к завоеваниям, как к необходимой рутине. То есть, если бы он не так сильно пекся о своей репутации, то такая вещь, как захват новой территории, была бы забыта напрочь. Но раз поддерживать имидж необходимо… То есть, улавливаете, да? Его Величество никогда не радуется, если его ожидает что-то настолько скучное. А тут он только что не сияет, как натертая до блеска бижутерия, коей на нем в достатке. Еще и этот дурацкий меховой воротник, который император лично нацепил на шею Гляделкинса…

«Ты должен выглядеть безупречно, мой дорогой командор! »

К чему все эти приготовления?

Все стало потихоньку становиться на свои места, когда командор приметил отдаленно знакомые ландшафты на подлете к небольшой планетке. Гляделкинс еще некоторое время сомневался, почему-то отказываясь верить, что Круто мог опуститься даже до такого, лишь бы ему насолить. Но, как оказалось, он мог. И он опустился.

На слабом ветру, лениво гулявшем по пустынным улицам некогда живого города, едва заметно колыхался до боли знакомый флаг. Флаг, который несколько лет назад вонзил в эту самую землю сам Гляделкинс. Он захватывал эту планету во имя Злыдня. Для него. И эта земля все еще принадлежит ему. И теперь этот ублюдок хочет, чтобы его протеже самолично передал эту чертову планету в его руки?

— Ну, что скажешь? — на плечо командора легла уже знакомая тяжелая длань. Правда, в этот раз он вывернулся незамедлительно, слишком взбешенный, чтобы терпеть подобное в данный момент. Император посмотрел на него с веселой ухмылкой. — Решил сделать тебе небольшой подарок.

— Подарок? — переспросил Гляделкинс, срываясь на хрип от злости. Почему-то ему совершенно не верилось, что «подарок» был от чистого сердца или хотя бы из добрых побуждений.

— Разумеется, — нисколько не поменявшись в лице ответил Круто. — Ты ведь так старательно служишь мне… Я был бы отвратительным Императором, если бы позволил себе оставить это без внимания. Поэтому мы здесь!

— Ты издеваешься? — прямо поинтересовался командор, гневно глядя в лицо собеседника, словно пытаясь увидеть правдивый ответ в бездонных черных глазах. — Ты в самом деле решил, что это будет забавно?

Улыбка императора стала шире. Он сделал шаг вперед, вынуждая командора отступить, а затем еще один, и еще, пока Гляделкинс не прижался к холодной металлической стене. Рука Круто грохнула совсем рядом с головой его протеже, а сам он слегка склонился, словно желал, чтобы в комнате, полной посторонних, их разговор остался приватным.

— Тебе что-то не нравится, Глазастик? — тихий, рычащий шепот пробрал командора до самых костей, однако он и не думал отводить взгляд, полный оправданной злости.

— Мне все не нравится, качок акулоголовый, и обычно я терплю, но эта твоя выходка переходит все возможные границы, — прошипел Гляделкинс, показывая, насколько ему плевать на возможные последствия.

— Ух ты, у ботана прорезались зубки! — с насмешливым восторгом прокомментировал Круто, скалясь еще более жутко — словно хищник, учуявший кровь. Условно, хищником он и являлся… — Ты начинаешь раздражать меня, Гляделкинс. Стараешься с тобой по-хорошему, поблажки делаешь, а в ответ такая беспросветная неблагодарность. Ну и что прикажешь делать?

— Прикажу проваливать отсюда к черту и не вмешивать в наш конфликт тех, кто не имеет к нему никакого отношения, — все в той же шипящей манере проговорил командор, борясь с искушением достать из кобуры пушку и ткнуть ею в тупую башку этого патологического кретина. Наверное, это даже позволило бы насладиться выражением удивления на его самодовольной морде. Но, увы, Круто не позволил это проверить — он отстранился раньше, чем сорвался Гляделкинс.

— Ребята, захвата не будет, — в трагично-театральной манере отрапортовал Император, изобразив легкий поклон в качестве извинения. — Наш дорогой командор отказался принимать этот несомненно ценный подарок, но дабы компенсировать нам потраченное на приготовления силы и время, он сегодня проставляется!

Находившиеся в тот момент в командном центре свидетели словесной перепалки одобрительно загудели и тут же рванули предупреждать остальных. Не прошло и пары минут, как они остались наедине. Гляделкинс наблюдал за акулоголовым, не совсем понимая, зачем все это было.

— Ну и что ты творишь? — решая все же взять быка за рога (хотя в данной ситуации корректнее было бы сказать «акулу за плавники»), поинтересовался командор, складывая руки на груди. — Как вообще все это понимать?

— М? Понятия не имею, о чем ты, — промурлыкал явно довольный собой Круто, собираясь уйти.

— Ты снова выставил меня на посмешище, и не делай вид, что это не так! — взъярился Гляделкинс еще пуще прежнего, срываясь с места и приближаясь к императору, настроение которого становилось все лучше и лучше с каждым словом его собеседника. — Тебя это что, заводит? Я не понимаю! Я пришел к тебе, признал твою власть, а тебе все равно доставляет какой-то особый кайф раз за разом вытирать об меня ноги! Что тебе еще от меня нужно, Круто?

Остановился он прямо напротив императора, тыкая пальцем в его грудь и ожидая хоть раз услышать от него осознанный, серьезный ответ, а заодно пытаясь отдышаться после своей яростной тирады. Однако секунды протекали, взгляд акулоголового не менялся, а говорить он и вовсе будто бы не собирался. Чертыхнувшись — на сей раз даже вслух, — Гляделкинс повернулся к нему спиной и прикрыл глаз, пытаясь вернуть свое хваленое самообладание… И тут же был притянут за плащ к массивному телу Круто.

— Знаешь, ты даже кое в чем оказался прав — меня это действительно заводит, — император придал последнему слову какую-то особую окраску, и прозвучало это… по какой-то причине командор задохнулся от смущения. — Ты бы видел себя со стороны — обычно такая ледышка меланхоличная, но сейчас ты прямо на всю катушку раскрылся, а?

Круто обнял тонкую, почти девичью талию своего протеже своими огромными ладонями. Такой утонченный, восхитительный — таких куколок даже в самых дорогих борделях не выставляют напоказ, — и при этом такая задиристая сучка, считающая себя умнее и лучше других. Император в самом деле считал, что его больше возбуждает как раз эта непоколебимая сдержанность, но сейчас?.. Ох, сейчас у него такой стояк после их этой маленькой, но такой эмоциональной словесной баталии, что еще немного — и брюки в одном конкретном месте начнут по швам трещать.

Конечно же, оторопевший поначалу Гляделкинс слишком быстро пришел в себя и начал яростно вырываться из чужих рук, на что император только хмыкнул и прижал его к себе еще сильнее, чтобы тот прочувствовал в полной мере… скажем так, твердость намерений.

— Никак ты, блять, не запомнишь, Глазастик, — раскатисто рассмеялся Круто, нагло спускаясь ладонями на узкие бедра, обтянутые латексом, и тем самым заставляя командора смутиться еще сильнее. — Я уже однажды сказал, что мне от тебя нужно, и я никогда не отказываюсь от своих слов.

Кто бы мог подумать, что такого абсолютного свинства по отношению к себе Гляделкинс терпеть не станет? Одно неуловимое движение, практически незаметное глазу — и в горло императора уже ощутимо утыкается бластер, слегка потрескивающий от энергии и явно готовый к выстрелу.

— Руки убрал, — лаконично выразил свою мысль командор, пылая холодной решимостью мгновенно исполнить невысказанную угрозу, если его приказу не подчинятся. Круто дураком не был и этот настрой уловил — возможно, он и не самый умный в мире император, но даже у него присутствовал инстинкт самосохранения, — а потому спокойно выпустил Гляделкинса из объятий.

— Я ведь говорил, — усмехнулся он расслаблено, словно искры бластера совершенно не жгли обнаженную кожу горла. — Тебе нужно лишь попросить. А ты так грубо…

Это он-то «грубо»?! Командор едва не спустил курок просто потому, что удивился такой ошеломительной наглости. Хотя, зная Круто — само собой разумеется, что он ответит нечто подобное даже на плахе. Чертов сукин сын…

— Больше не смей прикасаться ко мне, — медленно, чтобы было более доходчиво, проговорил Гляделкинс, не спуская взора с лица императора. А тот ведь даже мускулом не шевельнул, и это бесило еще сильнее. — Для твоих утех у тебя есть целый гарем разукрашенных куриц, к ним и проваливай.

— Командор… — хмыкнул император проникновенно, слегка наклонив голову. — Знаешь, прозвучало так, будто ты ревнуешь. Знаешь, я ведь могу и отшить девочек, если тебя это так раздражает.

Одни космические боги знают, как же сильно Гляделкинс хотел разнести это ехидно ухмыляющееся лицо одним выстрелом, чтобы прямо мозги (в наличии которых он сомневался, конечно) по всей обшивке корпуса…

— В таком случае тебе придется развлекаться с правой и левой «подружками», уж не знаю, какую из них ты предпочитаешь, — язвительно ответил он, чуть сильнее вжимая ствол бластера в кожу собеседника, желая хотя бы этим отыграться за испоганенное настроение. — Но тогда ты весь экипаж затрахаешь своими закидонами, а этого, увы, я допустить не могу, мне с этими ребятами еще работать.

— Какая искренняя забота, — впрочем, кажется, Круто большого неудобства не ощущал. По крайней мере, в лице он все так же не менялся. Нужно ли снова повторять, что именно это отсутствие какой-либо реакции бесило Гляделкинса до невозможности? — Я не мог и ожидать меньшего от такого старательного командора.

Злобно сощурившись, командор таким же легким движением вернул оружие в кобуру и, прошипев сквозь зубы самое грязное ругательство, которое знал, поспешно ретировался. Ну, знаете, во избежание инцидентов. Все же, остатки его терпения далеко не резиновые.

И снова Круто остался наедине со своими далекими от приличий фантазиями. Ох, как же этот маленький засранец вздрагивал, пока император держал его в своих объятиях, как сексуально язвил, и так откровенно нарывался, что если бы не та маленькая игра, которую он задумал, то разложил бы он своего Глазастика прямо здесь и сейчас, на приборной панели. Ершистая сучка с острым язычком…

Тем временем мчащийся через коридоры к своей каюте Гляделкинс все еще матерился, стараясь не задумываться, почему к его горлу подкатывает удушливый ком, мешающий дышать, почему трясутся руки и почему сердце так усиленно дробит ребра. Кажется, в голове еще мелькнула мысль о том, что он рад отсутствию у него лица, как такового. Что-то подсказывало, что с алыми щеками он смотрелся бы даже вполовину не так убедительно.

***

«Возможно, это было не самым лучшим решением, — подумал командор меланхолично, помешивая нанизанной на зубочистку вишенкой свой безалкогольный коктейль и даже не глядя на творящийся позади него беспредел. — Но это ведь вечеринка в мою честь, разве нет? »

Он и сам не знал, почему он вдруг ощутил эту внезапную тягу к толпе. Хотя, на самом деле, скорее дело было несколько в другом. Ему было нужно почувствовать себя частью этого экипажа, при этом не вмешиваясь в их развлечения напрямую. Одиночество в толпе ощущалось не так… не так пусто, как одиночество наедине с собой. Возможно, ему даже стоит делать это чаще. Да и коктейли, в конце концов, вкусные.

— Повтори, — проговорил Гляделкинс, глянув на массивного бармена и тут же отведя взор. Странно, на самом деле, что такой широкоплечий мужчина с крупными руками так легко и изящно справляется с хрупкими бутылками и еще более хрупкими маленькими коктейльными бокалами. Командор уже несколько раз ловил себя на том, что периодически засматривается на него, поскольку, говоря откровенно — вещи он творил просто удивительные. Все эти трюки, что он вытворял, порой заставляли затаить дыхание — пару раз казалось, что для пущего эффекта бармен позволит какой-нибудь из многочисленных бутылок упасть чуть ниже и просто не сумеет ее поймать, но нет! Бутылка оказывается подхваченной тонким, но сильным хвостом с кокетливой кисточкой на самом его конце.

— Прошу, — рокочущим, низким голосом отозвался бармен, поставив бокал перед командором. Правда, вместо того, чтобы просто убрать руки, как он обычно делал, он почему-то невесомо, как будто невзначай, провел пальцами по раскрытой ладони Гляделкинса. Прикосновение обожгло даже сквозь достаточно плотный материал перчаток. Издав тихое, утонувшее в шуме «Ах! », командор смущенно спрятал обе руки, сложив их на коленях. Правда, было у него предположение, родившееся, вестимо, от удовлетворенной улыбки бармена, что его стыдливый вздох все же был услышан. Стоит ли говорить, что с этой самой секунды смотрел он исключительно на отполированную до блеска стойку и никуда больше? Правда, наслаждаться молчаливой компанией внезапного ухажера ему, конечно же, долго не дали.

— Фрэнки, налей-ка мне чего покрепче, — голос Круто прозвучал набатом по всему относительно неплохому вечеру командора. Приятная атмосфера, существовавшая за барной стойкой, лопнула, как мыльный пузырь, впустив в маленький оплот уюта грохот музыки, которая, как показалось Гляделкинсу, стала еще более громкой и раздражающей. Да и за своим Императором должны были подтянуться его верные прихлебатели, коих внезапно стало так много, что они попросту вытеснили командора, вынудив его уйти, бросив прощальный взгляд на бармена. Правда, тот ответить тем же не смог — желающих пропустить стаканчик слишком резко прибавилось, а потому улыбался Фрэнки, увы, не ему.

Однако, был кое-кто другой, кто явно искал его взгляд. Темные бездонные глаза неотрывно, пристально следили за тонкой фигурой, теряющейся среди мельтешащих силуэтов… И выражали бесконечную, холодную ярость. Круто видел, с каким искренним восторгом его неприступный Глазастик наблюдал за барменом, и это его просто обескураживало.

Он никогда не смотрел так на него, на Императора.

И, как бы он не хотел обманывать себя, никогда не посмотрит. Их отношения уже сложились — не самым лучшим образом, как можно заметить. Круто это понимал, черт возьми, он не был таким тупицей, каким Гляделкинс его считал, но как же его жжет просто мысль о том, что его командора будет ласкать кто-то другой…

В крупных пальцах треснул бокал. По руке потекла горячая кровь вперемешку с холодным виски. Вокруг запричитали девочки, вдруг начавшие раздражать и напоминать Круто наседок, коими их назвал его протеже. Разумеется, он только рассмеялся, успокаивая своих подданных и легко стряхивая осколки на пол.

— Веселитесь, я сполосну руки и вернусь к вам, — проинформировал он, подмигнув и шлепнув ближайшую цыпочку по упругой заднице. В ответ послышался смех и заверения, что его обязательно дождутся. Ну, кто бы сомневался.

Уборная встретила Круто неожиданной тишиной. Все звуки здесь будто бы обрывались, когда захлопывалась довольно тонкая на первый взгляд дверь. И в кои-то веки ему это в самом деле понравилось. Холодная вода приятно остудила горящий порез на руке — он оказался всего один, весьма неприятный, но точно не смертельный. Тихо выдохнув, император хотел было продолжить промывать рану, пока она не перестанет кровоточить, но его прервал тихий хлопок двери и удивленный взгляд слегка запыхавшегося Гляделкинса, отразившийся в большой поверхности зеркала. Было видно, что он уже готов сбежать, и вопреки всему, Круто даже был готов ему это позволить. Однако, по неизвестным ему причинам, Глазастик вдруг приблизился почти вплотную.

— Руку покажи, — спокойно приказал он, и император на автомате повернулся к нему лицом, готовый выдать очередную шутку не самого приличного характера. Впрочем, слова так и застряли в горле, когда Гляделкинс осторожно поднял его руку и стал изучать порез, недовольно щурясь и иногда покачивая головой. В конце концов, удовлетворившись осмотром, командор с внезапной уверенностью и напористостью бульдозера потащил Круто за собой. Само собой, император заинтригованно последовал за ним.

Ох, надо было видеть лица тех, кто застал эту идиллическую картину — члены экипажа и даже гости дергали друг друга и показывали пальцами на них, отмечая странно-сосредоточенный взгляд Гляделкинса, который будто бы вообще не замечал происходящего и какую-то слишком довольную улыбку императора, который, не произнося ни слова, шел за командором и думал о чем-то… Любопытном, судя по всему. Видимо, ребята у бара Круто сегодня не дождутся.

Гляделкинс шел молча, четко направляясь вперед и выступая проводником для императора, который, что странно, тоже молчал — все еще, верно. Ему вообще казалось, что произнеси он хоть слово — и его протеже просто выпустит его запястье из своей руки, опомнится и они снова разругаются в хлам. Вот уж в чем Круто точно уверен, так это в том, что он слишком пьян, чтобы спорить с этой язвой и при этом держать себя в руках. Особенно сейчас, когда он прекрасно осознает, как на него влияет проявление эмоций его Глазастика

Но происходящее все больше и больше напоминало причудливый сон, слишком далекий от реальности, поскольку пунктом назначения оказалась каюта командора. Отперев дверь, он затащил Круто внутрь и только тогда отпустил, чтобы запереть комнату изнутри, а затем быстрым шагом пройти к шкафчику на другом ее конце. Император все так же удивленно, но с некой долей иронии наблюдал за его передвижениями, но не упустил возможности быстро оглядеть аскетичную каюту, не имеющую ничего общего с комнатами самого Круто. И это было забавно — изначально вся каюта была оборудована так, чтобы выглядеть, как самое уютное гнездышко во всей вселенной. Но вселившийся в нее Гляделкинс отдал приказ демонтировать большую часть удобств, оставив при себе только кровать королевских размеров, — с которой, правда, сняли «вульгарный» алый балдахин, — большой гардероб и журнальный столик с миниатюрным диванчиком.

— Сядь, — продолжил отдавать приказы командор, все еще роясь в шкафчике. Круто вновь огляделся, с определенным сомнением посмотрел на диван и направился к постели, на которую и приземлился почти бесшумно. Впрочем, его протеже явно этого ожидал, потому что не глядя направился именно к кровати. Император больше не мог оторвать взгляд от своего сосредоточенного Глазастика — его действия были четкими, выверенными, словно он делал это миллион раз. Говоря по правде, сейчас он вновь подумал о том, что таким Гляделкинс ему все же нравится больше — таким он его впервые увидел и таким запомнил. Хотя, возможно, дело все же несколько в другом?

Командор поставил отвоеванную еще в первый день пребывания на корабле у медицинского отсека аптечку рядом с бедром Круто, стащил с рук плотные перчатки и начал быстро, с профессиональным запалом обрабатывать его рану, опустившись на колени. В голове было как-то странно пусто, словно он вообще действовал на голых инстинктах, очнувшись только когда ладонь императора оказалась надежно, но аккуратно перебинтованной. И видят космические боги, первой же осознанной мыслью было не выходя из образа подойти к двери и в том же тоне приказать Круто проваливать. Но были определенные подозрения, что этот трюк больше не сработает. Вместо слов он просто поднялся на ноги и меланхолично сложил содержимое аптечки обратно, собираясь было отнести ее на место, но… Обнаженную ладонь без какой-либо грубости обхватили неожиданно ласковые пальцы Круто.

— Спасибо, — проговорил он, осторожно погладив нежную кожу запястья большим пальцем. Жар от этого почти невинного касания прокатился до самого плеча, вынудив Гляделкинса издать странный звук, похожий на заглушенный восклицанием вздох и вырвать руку из чужой хватки. Хотя, надо признать, император не стал его держать — напротив, поднял обе руки в примиряющем жесте, показывая, что нападать с приставаниями он не собирается. Командор, не слишком склонный ему доверять, все же отступил на безопасное, по его мнению, расстояние.

— Не стоит. Это практически рефлекторное, — отмахнулся он, возвращая, наконец, аптечку на место. — Злыдню всегда было плевать на свою армию, потому в медицинском крыле, которое я еле уговорил его открыть, работал только я.

Гляделкинс пожал плечами, словно сейчас это для него не имело никакого значения. Круто отметил некоторую нервозность в его поведении, но решил промолчать об этом, чтобы не нарваться на грубость.

— Поэтому я пришел именно к тебе, — продолжил вдруг командор, заставляя императора слегка приподнять брови в удивлении. — Твои люди счастливы. И даже уходя на войну, они готовы умирать во имя своего правителя не из страха, а из глубокого уважения. Звучит, как сказка, не так ли?

— Я никогда не просил их умирать за меня, — отозвался Круто, упираясь локтями в колени и размещая голову на сложенных в замок руках. — Паршивый был бы из меня Император, если бы я ни во что не ставил жизни своих подданных.

— Я знаю, — только и ответил командор, складывая руки на груди.

«И это меня восхищает, — подумал он, но так и не сказал вслух. »

Между собеседниками повисла тишина, которая в кои-то веки не была неловкой. Напротив, было даже как-то уютно и спокойно на душе. Гляделкинс понял это слишком быстро… И поспешил вернуть все в привычную колею. Оттолкнувшись от стены, к которой он прислонился спиной, командор подошел к двери и открыл засов, чтобы выпустить Круто.

— Рана не смертельная, жить точно будешь. Не забывай заходить в медицинское крыло для перевязки. Думаю, с этим твои ребята прекрасно справятся, — проговорил он в привычной манере, избегая смотреть на акулоголового императора. Почему-то именно сейчас, после этой секундной откровенности он чувствовал себя чертовски уязвимым перед ним, хотя, если подумать, он не успел сказать ничего, что дало бы Круто даже призрачную власть над ним. И тем не менее, его пугала сама вероятность того, что он еще может что-то сказать.

— Я бы не отказался продолжить наблюдение у моего командора, — хмыкнул император, приближаясь к Гляделкинсу и останавливаясь прямо перед ним, игнорируя приоткрытую дверь. — Мало ли, вдруг начнутся осложнения.

— Не испытывай судьбу, Круто, — начал командор, прекрасно понимая, к чему все клонится. — Если мои слова дали тебе эфемерную уверенность, что я не разнесу твою черепную коробку, как только ты начнешь распускать руки…

Император не ответил. Вместо этого он ласково провел пальцами по плечу своего протеже, вроде и не приставая, как обычно, но все равно волнуя кровь и заставляя ускоряться пульс. Другая ладонь осторожно, словно бы вопросительно скользнула на талию командора, оставляя тому возможность вырваться, если он того пожелает. И сначала тонкие пальцы Гляделкинса даже схватили запястье Круто, но спустя несколько секунд напряжение в них спало, и они изучающе скользнули вверх по предплечью. Голова его обессиленно упала на мощное плечо. Силы к сопротивлению этой дьявольской харизме резко покинули командора, оставив его один на один с обжигающими даже через ткань костюма прикосновениями. В конце концов, возможно, если Круто, наконец, получит то, чего так яростно добивался, он оставит Гляделкинса в покое?

Ладонь сместилась с талии чуть ниже, приласкав низ спины, а затем спустилась на аккуратный упругий зад. Раздался тихий, чувственный стон, и командор с ужасом и смущением распознал в нем свой голос. Однако Круто не позволил ему даже задуматься об этом — сильные руки подхватили его под бедра и переместили к мягкой постели. Упав в объятия одеяла, Гляделкинс запаниковал и попытался подняться и тут же был мягко, но неотвратимо остановлен — император легко толкнул его назад, прижав к пружинистой поверхности ладонью.

— Расслабься, — прошептал он, загадочно улыбаясь и гипнотизируя командора взглядом, вынуждая того мысленно отметить, что ему чертовски нравится этот блеск в глазах Круто. Правда, расслабиться, когда тебя так умело ласкают чужие руки оказалось той еще задачей. К горлу подкатил уже знакомый ком, тело начала бить дрожь, а мышцы словно резко стали ватными — тут Гляделкинс откровенно порадовался своему нынешнему положению, потому что было подозрение, что он бы растекся у ног императора лужицей. Причем последний пока не делал ничего сверх неприличного — его руки ласково массировали напряженные плечи, пробегаясь большими пальцами по выступающим ключицам, а глаза наблюдали за каждым движением, явно боясь упустить хоть что-то. Командор чувствовал себя все еще странно, не совсем понимая, как идентифицировать свое состояние и как оценить ощущения в постепенно разогревающемся теле. Первым шоком стал резко прошивший удар током изнутри, когда Круто спустился с плеч на грудь и задел две точки, ярко выделившиеся через костюм. Гляделкинс вздрогнул и издал удивленный полустон, слегка выгнувшись.

— Н-не трогай!.. — голос командора сорвался на всхлип, и это должно было стать сигналом, что на самом деле он не так уж и против, если император будет чуть настырнее, но Круто его услышал… И пальцы спустились ниже, к впалому животу.

— Ты такой чувствительный, — тихо отозвался он, прекрасно видя и запоминая, какие прикосновения заставляют Гляделкинса дышать чаще и вздрагивать интенсивнее. Его было так легко читать, но это и увлекало — в своей невинной страсти его протеже был искренен, потому что его тело не умело лгать так же успешно, как лгал его язык. Этим он и был так притягателен и по-своему прекрасен. У Круто вообще выстроилось четкое понимание того, что его Глазастик в самом деле невинен и чист… И от этого в груди возникало необъяснимое волнение. Выходит, ему действительно первому удалось зайти так далеко? Одна из ладоней легко накрыла пах командора, заставив его шумно вдохнуть и обхватить запястье императора обеими руками. Что ж, видимо, ему придется запастись терпением и действовать еще более медленно.

Осторожно вывернув руку из крепкой хватки, Круто перехватил тонкие пальцы своего протеже и начал с величайшей осторожностью их массировать. И, кажется, тем самым обнаружил еще одно сверхчувствительное место на этом восхитительном теле — из-за этой ласки Гляделкинс только что не заскулил, но реагировал очень ярко, то и дело постанывая. Как у какого-либо существа во всей вселенной могут быть настолько чувствительные руки? Хотя, если подумать, это объясняло то, что без своих хваленых перчаток командор даже из каюты не выходил. Такие красивые длинные пальчики с аккуратными ноготками не у каждой дамы обнаружить можно. А если только представить, что в скором времени эти ноготки будут царапать его плечи…

Если бы только Гляделкинс знал, что творится в акульей голове его мучителя прямо сейчас, он бы не задумываясь выставил его — дай космические боги, если живым и не через иллюминатор. Но в том невменяемом состоянии, в котором он был от ласки Круто, ему даже опасный блеск бездонных глаз казался завораживающе гипнотическим. Противоречия рвали душу — тело требовало больше, а разум приводил аргументы в пользу того, что расслабляться и пускать ситуацию на самотек категорически нельзя. Правда, с каждым новым прикосновением аргументы казались все более размытыми и неубедительными, а вот зов разбуженной чувственности звучал все отчетливее и громче. Все сильнее хотелось ощутить касания этих сильных рук на обнаженной коже, отдаться этим незнакомым, но таким приятным ощущениям. Сомневался он недолго — этот выбор он уже сделал, а отступать он смысла не видел.

Когда готового пойти в разнос Круто вновь остановили, он едва сдержал раздраженный рык. Темные глаза с нетерпением оглядели подрагивающего Гляделкинса, ожидая, какую же глупость он выкинет в этот раз. Однако… Командор быстро, словно боясь передумать, провел указательным пальцем от горла вниз, до самого живота. Выглядело чертовски соблазнительно и дразняще — император оценил этот жест, но прошло меньше пары секунд прежде, чем он впечатлился еще сильнее. Костюм Гляделкинса, выглядящий абсолютно монолитным, после этого движения стал расходиться легкой рябью, медленно обнажая гладкую кожу молочного цвета. Плененный этим зрелищем Круто жадно наблюдал за процессом, ловя каждую деталь и шаловливо раздумывая — если он попытается повторить это действие, сработает так же? Что-то подсказывало, что нет, но попробовать как-нибудь очень хотелось. Между тем командор приглашающе притянул к своей груди руки императора, смущаясь говорить хоть что-то и надеясь, что его безмолвный призыв понятен и прост. Разумеется, Круто не нужно было намека более прозрачного.

Гляделкинс даже не понял, в какой момент он оказался прижатым спиной к обнаженной груди императора — его голова просто безвольно упала на широкое плечо, а глаз крепко зажмурился, пока пальцы его мучителя творили что-то невообразимое с его телом, заставляя его чуть ли не искрить. Его кожа стала сверхчувствительной, и любое, даже самое невинное и невесомое касание становилось маленьким взрывом. Сквозь почти осязаемую пелену удовольствия до командора доходила только одна мысль — почему Круто не заходит дальше? Не прикасается там, где так хочется его внимания…

— Малыш? — соблазнительный низкий шепот коснулся слуха и заставил выплыть из сладостного марева. Ладони императора замерли на внутренней стороне его бедер, что очень плохо способствовало сосредоточению.

— М? — хрипло отозвался Гляделкинс, изо всех сил стараясь прислушаться к голосу своего истязателя и ерзая, чтобы он продолжил свою сладкую пытку.

— Ты же помнишь, что я говорил? — шепот тоже слегка охрип, но оставался таким же довольным. — Тебе нужно всего лишь попросить…

Видимо, на какой-то промежуток времени в голове Гляделкинса что-то прояснилось. Расслабленное еще секунду назад тело слегка напряглось. Костяшки пальцев одной из рук ласково погладили жесткую акулью голову… А сразу за этим в горло императора уперлось дуло бластера, знакомо потрескивающего от энергии. Откуда он его только достал?

— Ты никогда не умел радоваться тому, что тебе уже досталось, да? — голос Гляделкинса приобрел хорошо знакомые, почти родные раздраженные интонации. Круто широко ухмыльнулся, двинувшись ладонями чуть выше и ласково проведя большим пальцем вдоль напряженного, истекающего смазкой члена своего протеже, тем самым сильно саботируя его злость. Бластер словно его вообще не волновал, хотя в дрожащих руках он всяко опаснее…

— А то я не знаю, с кем я имею дело, изворотливый мой, — иронично хмыкнул император, услышав громкий, несдержанный стон Гляделкинса. — Ты ведь все будешь отрицать. Или, чего доброго, в изнасиловании меня обвинишь. Я хочу, чтобы ты полностью отдавал себе отчет в том, на что ты идешь, Глазастик мой.

Было так нечестно лишать командора его главного оружия — холодной головы. Но вполне в духе Круто. Гляделкинс часто дышал, бесстыдно раскинув длинные ноги и остервенело толкаясь в ласкающую ладонь.

— Я понимаю, на что я… а-ах!.. иду, — проговорил он, срываясь на длинный разочарованный стон, когда акулоголовый убрал руку. — И я клянусь, что если ты не закончишь то, что начал, я…

Из горла командора вырвался болезненный вскрик, когда сильные руки на мгновение приподняли его, а затем резко, без предупреждения или даже подготовки насадили на огромный, судя по взорвавшейся ниже спины боли, член. Из глаза брызнули слезы, тело застыло, пытаясь справиться с неприятными ощущениями, да и сам Круто ласково поглаживал по напряженной спине, шепча извинения и прося расслабиться. Другая его рука вновь провела по члену Гляделкинса, давая возможность отвлечься и переключиться на стремительно растекающееся по телу удовольствие, смешивающееся с болью. Если бы у командора была возможность анализировать свои ощущения в этот момент, он бы сказал, что это роковое сочетание он вряд ли когда-нибудь сможет забыть.

Прошло немало времени, прежде чем Круто начал двигаться. Его Глазастик был невыносимо тугим и поддавался совсем нехотя, но это только доставляло ему еще больше кайфа — так создавалось впечатление, что даже будучи не в самом выгодном положении Гляделкинс все еще оказывает ему сопротивление, не собираясь расслабляться. И император просто наращивал давление, испытывая волю и возможности этого паршивца на прочность. Да и сам командор явно втянулся, потому что он уж точно не из тех, кого можно надолго выбить из колеи даже серьезным ранением, а потому то и дело подкидывал приятные сюрпризы. Шея императора уже была расцарапана в хлам — прямо как он и мечтал, — как и большая часть его тела, куда добрались ноготки Гляделкинса. Но у Круто все еще было огромное преимущество в виде опыта, а потому он умудрялся все же прогибать все мстительные порывы своего протеже, причем с огромным удовольствием для них обоих. Кто бы мог подумать, что командор на самом деле такой отзывчивый и выносливый — на каждую ласку его разгоряченное тело все еще отвечало дрожью, а стоны со временем становились все более и более хриплыми, но не прекращались, хотя он уже успел кончить пару раз. Прелести военной выдержки, должно быть. Круто солгал бы, если бы сказал, что ему это не нравится. Как раз напротив — сколько границ это размывало…

Гляделкинс чувствовал себя одновременно и восхитительно… и отвратительно. И, что самое странное, именно это сочетание ощущений каким-то образом обостряло получаемое удовольствие, делая его невыносимым. Это было похоже на пытку, которую он был не в силах перетерпеть — тело буквально ощущалось ватным, каждая мышца ныла, будто он прошел несколько проверок на прочность и физическую устойчивость. При этом низ живота приятно сводило от каждого толчка Круто, и он даже снова возбудился, что уже не удивляло — руки императора были повсюду, то и дело прикасаясь каким-то особенным образом, из-за чего командору периодически сносило крышу и возможность думать. Еще немного — и он скатится в скулеж, потому что даже его хваленая выносливость не выдерживает такого яростного напора. Что ж, видимо, Круто решил взять от этой возможности все…

Чего он не ожидал, так это громкого рыка, от которого внутри все содрогнулось в нездоровом предвкушении. Руки императора подхватили командора под коленями, задирая стройные ноги вверх и совсем немного меняя положение — и совершенно меняя угол проникновения. Из горла Гляделкинса вырвался громкий вскрик — тело пронзило острое наслаждение, когда упругая головка впервые ударилась о самую чувствительную точку. И это ознаменовало начало конца, поскольку удары стали ритмичными, толчки жесткими, а тело и вовсе грозилось превратиться в кисель от накатывающих волн жара. Так горячо, так приятно — эти ощущения перекрыли все, заслоняя собой усталость, некоторую боль и практически все доставленные Круто неприятности. Командор практически кричал, чувствуя, что еще чуть-чуть — и он распадется на частицы, потому что никто не способен выдержать подобного.

Мир взорвался так внезапно, что к этому просто нельзя было подготовиться. Сознание поплыло, перед взором замаячили звезды, взрывающиеся в теле и осыпая его искрами. Гляделкинс начал приходить в себя только когда его с величайшей осторожностью уложили на мягкую постель боком, ласково поглаживая по плечу.

— Ненавижу тебя, — сквозь накатившую сонливость пробормотал командор, устало хватая гладящую руку и укладывая ее себе на талию. Спину мгновенно перестало морозить, когда император неожиданно послушно прижался к ней, обняв Гляделкинса. Кажется, он даже издал какой-то довольный урчащий звук, но он никогда это не признает, даже под трибуналом.

— Знаю, — уловил он ровно перед тем, как организм отключился. Если бы у него было лицо… наверное, он бы удовлетворенно улыбнулся.

***

— Скажи честно, — командор сложил руки в молитвенном жесте, направляя злобно-разочарованный взгляд на Круто. — Твой крошечный мозг хотя бы изредка работает? В нем хотя бы иногда хоть что-то кликает?

Находящийся в зале экипаж переглянулся. Весьма опасливо, но крайне заинтересованно переглянулся. Со злосчастной вечеринки прошло около двух недель, и за это время все отчасти успели привыкнуть к тому, что их командор… Ну, скажем так, озверел. Едкие фразы, которые раньше были более сдержанными, сейчас сыпались на Императора, как из рога изобилия. Экипаж тихо охреневал, обсуждая эту тему между собой и поражаясь тому, что Круто все это терпит. Самые смелые делали предположения, что между Императором и Гляделкинсом что-то произошло, из-за чего он отшил своего командора, и именно поэтому тот так бесится. И терпит Круто, в таком случае, из жалости?

— Чем ты снова недоволен, Глазастик? — неприкрытая насмешка в голосе императора только разожгла интерес в рядах служащих.

— Я всем недоволен, громила акулоголовый, — прошипел Гляделкинс в ответ, упирая руки в бока. У наблюдателей возникло чувство дежавю… — Я разработал идеальный план захвата! А ты проигнорировал его подчистую!

— И что? — весь вид Круто говорил о том, что его действительно забавляет злость командора. В общем-то, так и было. — Отличная же заварушка вышла.

— Ты, должно быть, издеваешься, — глаз Гляделкинса опасно сощурился. — Какого дьявола я вообще тогда делаю всю эту работу? Это, знаешь ли, занимает мое личное время.

— Брось, тебе не нужно свободное время, — щелкнул языком император, явно сдерживая улыбку. — Когда оно у тебя появляется, ты начинаешь слишком много думать.

— Это уж точно не тебе решать! — командор подлетел к сидящему на троне Круто и ощутимо ткнул его пальцем в грудь, выражая негодование. — Если ты собираешься продолжать в том же духе, я уволюсь к чертовой матери, потому что тебе явно не нужен командор.

Взгляд Круто, до этого полностью расслабленный и лишь слегка поблескивающий, резко стал проникновенным, а рот растянулся в опасной ухмылке. Слегка склонив голову вбок, чтобы видеть своих подданных, заслоненных субтильной фигурой Гляделкинса, император подмигнул им.

— Ребята, не могли бы вы проверить состояние корабля? — спокойно, с долей веселья спросил он, мягко, но непреклонно выставляя зрителей. — Нам с командором нужно обсудить его увольнение в более приватном порядке.

Ребята ощутимо разочаровались, но отказать такому вежливому посылу не могли банально из уважения к Круто. Именно поэтому небольшая стайка служащих довольно быстро скрылась за массивной дверью. Гляделкинс тоже поторопился отойти на безопасное расстояние, но не успел — и потому был беспощадно схвачен за край плаща и притянут на колени к императору. Причем он даже понять не успел, как его собственные колени оказались широко разведенными, и уж тем более не успел осознать, как на его бедрах оказались руки Круто.

— Ну куда же ты побежал, воинственный мой? — с тихим смешком поинтересовался довольный собой император. — Так яростно нарывался, а чуть жареным запахло — и тут же ноги в руки? Как же это на тебя похоже.

— Тебя спросить забыл, как я должен себя вести, — продолжил недовольно шипеть Гляделкинс, пытаясь отвоевать свою свободу активным ерзанием, явно не понимая, что так он только распаляет собеседника.

— Так чем ты там недоволен, Глазастик? — большие пальцы рук двинулись по внутренней стороне бедер вверх, и Круто с удовольствием почувствовал, как затрепетал его вредный протеже. — Я готов выслушать все твои претензии.

— Во-первых — отпусти меня сейча-а-а-с… — начал было командор, но был наглейшим образом прерван очередными поглаживаниями, от которых в голове приятно зашумело, а из горла вырвался длинный стон. — Не здесь же!

Голос Гляделкинса прозвучал почти жалобно, и по-хорошему он даже был в чем-то прав, но… Как устоять перед такой возможностью? Да и мысль о том, что их в любой момент могут застукать, лишь подогревала кровь, рисуя в голове крайне интересные картины.

— Если ты не будешь слишком громким, то никто даже не заметит, — прошептал Круто хрипло, медленно проводя указательным пальцем от горловины костюма командора вниз, а затем с радостью ребенка, получившего лучший в мире подарок, осознавая, что это в самом деле сработало. — М-м-м, как это все-таки удобно…

— Не смей! — сорвавшийся от удушливого смущения голос Глазастика вышел писклявым, потому что он отчетливо понял, что у него нет даже малейшей возможности воспротивиться Круто при таком раскладе дел. В ту ночь император слишком хорошо изучил все возможные слабые точки на теле командора, чем и пользовался при каждом удобном случае.

— Ты всегда можешь просто попросить меня остановиться, малыш, — довольно проворковал Круто, обхватывая пальцами небольшую, аккуратную головку члена Гляделкинса и начиная ее массировать, прекрасно понимая, что он совершенно не дает своему протеже выбора… Но вместе с тем осознавая, что если бы он действительно не хотел ничего из этого, император уже давно валялся бы хладным трупом с выжженной дыркой в голове. Но глядя на то, как командор тает в его руках, Круто эгоистично радовался, что воспользовался его моментом слабости в свою пользу. Это было неправильно? Да. Жалеет ли Круто об этом? Черт возьми, не жалеет ни секунды. Он не собирался подминать Гляделкинса под себя, да и знал, что ему это попросту не удастся, а потому довольствовался тем, что у него есть.

В конце концов, он деспот и завоеватель. Ему положено добиваться своего… Даже если в ход пойдут самые грязные методы.