Часть III 5 страница

Брат Поля принес ему гуся — ощипать и выпотрошить. Поль отхлебнул яблочной водки из бутылки, стоявшей рядом с ним, и отер лицо мокрой от крови рукой, оставив на щеках перья и следы крови.

— Полегче, Поль, у нас еще весь день впереди, — сказал ему брат.

— А чего бы тебе самому эту стебаную птицу не ощипать? Думаю, тебе больше под силу щипать, чем стебать, — ответил мясник Поль. Собственная шутка его явно весьма позабавила.

Ганнибал рассматривал свиную голову на застекленном прилавке, когда услышал голос мясника:

— Эй, япошка!

И голос зеленщика Бюло:

— Будьте любезны, месье, это непозволительно!

И снова Поль:

— Эй, япошка! А это правда, что у вас, у япошек, писяк наперекосяк? И пучок прямых волос торчком, как от взрыва?

Вот тут-то Ганнибал его и увидел, увидел его лицо, выпачканное кровью, в налипших перьях, как у Голубоглазого, как у Голубоглазого, лизавшего птичью кожу.

Теперь Поль снова повернулся к брату.

— А вот, скажу я тебе, у меня как-то раз была одна — в Марселе, так в нее вмещался весь твой…

Баранья голяшка, ударившая Поля прямо в лицо, опрокинула его на спину, осыпав птичьими внутренностями. Ганнибал оседлал мясника, молотя его бараньей голяшкой, пока она не выскользнула из его руки; мальчик пытался нащупать на столе позади себя нож для чистки дичи, но под руку ему попались куриные потроха и он влепил их в лицо мяснику, который наносил ему удары огромными, в крови, кулаками. Брат Поля ногой ударил Ганнибала в затылок и схватил с прилавка молоток для отбивания телятины, но тут леди Мурасаки влетела в мясницкую. Ее оттолкнули, и вдруг раздался крик «Кьяи! ».

Леди Мурасаки держала большой нож мясника у горла брата Поля, как раз в том месте, где держал бы его он сам, закалывая свинью. Она произнесла:

— Прошу вас обоих не шевелиться, месье!

Они замерли на долгое мгновение, свистки полицейских слышались все ближе, огромные руки Поля застыли на шее Ганнибала, брат мясника не шевелился, только глаз у него дергался с той стороны, где острие ножа касалось его шеи, а Ганнибал все шарил и шарил рукой по столу позади себя. Двое полицейских, оскользаясь на потрохах, оттянули мясника и Ганнибала друг от друга, полицейский буквально оторвал мальчика от Поля, подняв его на руки и опустив на землю на другой стороне палатки.

Голос Ганнибала был хриплым и скрипучим от долгого неупотребления, но мясник Поль его понял. Мальчик сказал «Зверь! ». Он сказал это очень спокойно, и слово прозвучало скорее как таксономия^[21], а не как оскорбление.

Фасад полицейского участка выходил на площадь, за стойкой сидел сержант.

Комиссар полиции сегодня был в цивильной одежде — в изрядно помятом тропическом костюме. Ему было уже под пятьдесят, и он устал от войны. Когда леди Мурасаки с Ганнибалом оказались у него в кабинете, он предложил им стулья и сел сам. На его письменном столе не было ничего, кроме пепельницы с символом «Чинзано» и бутылки с водой, способствующей пищеварению. Комиссар предложил леди Мурасаки сигарету. Она отказалась.

Два полицейских, которые были на рынке, постучали в дверь и вошли. Они встали у стены, краем глаза разглядывая леди Мурасаки.

— Кто-нибудь из присутствующих здесь наносил вам удары или оказывал сопротивление? — спросил у них комиссар.

— Нет, месье комиссар.

Комиссар кивнул, разрешая приступить к дальнейшему изложению событий.

Полицейский постарше заглянул в записную книжку:

— Зеленщик Бюло утверждает, что мясник потерял разум и пытался схватить нож, крича, что перережет всех вокруг, в том числе и всех монахинь в храме.

Комиссар возвел глаза к потолку, пытаясь набраться терпения.

— Мясник был вишистом^[22], и его у нас терпеть не могут, как вам, возможно, известно, — сказал он. — Я с ним разберусь. Я очень сожалею, что вам нанесли такое оскорбление, леди Мурасаки. Молодой человек, если ты когда-нибудь снова услышишь, как оскорбляют эту даму, я хочу, чтобы ты обратился ко мне. Ты меня понял?

Ганнибал кивнул.

— Я никому не позволю нападать на кого бы то ни было в нашей деревне, если только мне самому не надо будет на кого-то напасть. — Комиссар встал из-за стола и остановился за стулом мальчика. — Извините нас, мадам. Ганнибал, пройдем-ка со мной.

Леди Мурасаки взглянула на комиссара. Он слегка покачал головой.

Комиссар провел Ганнибала в противоположный от входа конец полицейского участка, туда, где находились две камеры — одну занимал крепко спавший пьяница, другую совсем недавно освободил шарманщик с обезьянкой, чья плошка с водой еще стояла на полу.

— Зайди и постой там.

Ганнибал встал посередине камеры. Комиссар захлопнул дверь с таким грохотом, что пьяница зашевелился и забормотал во сне.

— Посмотри на пол. Видишь, какие там пятна, как рассохлись доски? Они просолились от слез. Толкни дверь. Давай толкай! Видишь, она с той стороны не открывается. Темперамент — полезный, но очень опасный дар. Будь рассудителен, и ты никогда не попадешь в камеру вроде этой. Я никому не предоставляю больше одного шанса. Сейчас этот шанс — твой. Но больше так не делай. Никого никогда не избивай… мясными продуктами.

Комиссар проводил леди Мурасаки и Ганнибала до машины. Когда Ганнибал сел в машину, леди Мурасаки тихо обратилась к полицейскому:

— Мне не хотелось бы, чтобы мой муж узнал об этом. Доктор Руфен, очевидно, сможет объяснить вам почему.

Комиссар кивнул:

— Если граф как-то узнает об этом и спросит меня, я скажу, что на рынке была пьяная драка и мальчик случайно оказался в самой гуще. Сожалею, если граф не очень хорошо себя чувствует. Во всем остальном он счастливейший из людей.

Вполне возможно, что граф, работая в замке в полном одиночестве, никогда и не услышал бы об этом инциденте. Но вечером, когда он, отдыхая, курил сигару, шофер Серж вернулся из деревни с вечерними газетами и отозвал графа в сторонку.

Пятничный рынок проходил в Вильере, в десяти милях от замка. Граф, серый после бессонной ночи, выбрался из машины, как раз когда мясник Поль тащил к себе в палатку тушу ягненка. Трость графа разбила мяснику верхнюю губу, и граф продолжал наносить ему удары тростью.

— Кусок дерьма, ты еще смеешь оскорблять мою жену!

Поль бросил тушу и с силой оттолкнул графа: худой и легкий граф отлетел к прилавку, ударившись спиной, и снова бросился на мясника, размахивая тростью. Но вдруг остановился, на лице его появилось удивленное выражение. Он попытался прижать руки к груди, но не успел и упал лицом вниз на пол мясницкой.

Испытывая отвращение к заунывному нытью, блеющим звукам псалмов и монотонности заупокойной службы, Ганнибал, тринадцати лет от роду и последний потомок древнего рода, стоял рядом с леди Мурасаки и Чио у дверей храма, машинально пожимая руки покидавшим храм людям, которые присутствовали на похоронах. Женщины, выходя, сразу же снимали с голов косынки и шарфики: после войны здесь воцарилась нелюбовь к таким головным уборам.

Леди Мурасаки выслушивала соболезнования, любезно и корректно на них отвечая.

Ганнибал так остро ощущал ее усталость, что вдруг обнаружил, что заговорил сам, только бы ей не пришлось говорить. Но его вновь обретенный голос очень скоро упал до хриплого шепота, больше похожего на карканье. Если леди Мурасаки и была удивлена, услышав его, она никак не дала этого понять, только взяла его руку в свою и крепко сжала, в то же время протянув другую очередному выразителю соболезнований.

Целая свора парижских газетчиков и радиорепортеров собралась вокруг — освещать уход одного из крупнейших современных художников, который всю свою жизнь избегал встреч с ними. Леди Мурасаки нечего было им сказать.

Ближе к вечеру этого бесконечного дня поверенный в делах графа, сопровождаемый чиновником Налогового управления, явился в замок. Леди Мурасаки предложила им выпить чаю.

— Мадам, мне жаль беспокоить вас в столь горестный день, — сказал чиновник Налогового управления, — но я могу заверить вас, что у вас будет достаточно времени заняться другими делами, прежде чем замок будет выставлен на аукцион для уплаты налога на наследство. Мне хотелось бы изыскать возможность принять ваше поручительство об уплате налога, но поскольку теперь ваш статус постоянного резидента Франции оказывается под вопросом, это не представляется возможным.

Наконец наступила ночь. Ганнибал проводил леди Мурасаки до самой двери ее спальни, а Чио поставила себе в ее комнате раскладную кровать, чтобы быть ночью подле нее.

Ганнибал долго лежал в темноте без сна, а когда пришел сон, пришел и кошмар.

Лицо Голубоглазого, выпачканное кровью, с прилипшими перьями, превращалось в лицо мясника Поля и снова — в лицо Голубоглазого.

Ганнибал проснулся во тьме, но кошмар не прекращался, эти лица голограммами возникали на потолке. Теперь, когда он мог говорить, он больше не кричал.

Он встал с постели и пошел в мастерскую графа. Зажег канделябры по обе стороны мольберта. Портреты на стенах, законченные и наполовину незаконченные, теперь, с уходом их творца, создавали эффект его присутствия в мастерской. Ганнибал чувствовал, как они тянутся к духу художника, словно могут помочь графу вновь обрести дыхание.

Чисто вымытые кисти дяди Роберта стояли в банке, его мелки и угольные карандаши лежали на желобчатых подносах. Портрета леди Мурасаки на мольберте не было, и кимоно с вешалки она тоже забрала.

Ганнибал принялся писать широкими взмахами руки, как советовал граф, пытаясь освободиться от кошмара, проводя длинные диагональные штрихи на газетной бумаге, нанося жирные мазки краски. Не помогало. К рассвету он перестал насиловать себя: он перестал делать усилия, просто смотрел, что откроет ему его рука.

Ганнибал сидел на пне посреди небольшой поляны недалеко от реки, перебирая струны японской лютни и наблюдая за пауком, плетущим паутину. Паук был великолепен — желто-черный прядильщик, занятый своим важным делом. Он работал так активно, что паутина содрогалась. Казалось, что паука возбуждают звуки лютни: когда Ганнибал пощипывал струны, тот бегал из стороны в сторону по паутине, проверяя, не попалась ли в сеть добыча. Ганнибал уже мог довольно правильно сыграть японскую мелодию, но то и дело брал неверную ноту. Он вспоминал приятный альт леди Мурасаки, в котором время от времени звучали нотки, несвойственные европейской гамме. Он наигрывал мелодию, то приближая лютню к паутине, то отдаляя. Какой-то медленно летевший жук наткнулся на сеть, и паук поспешил к нему — опутать покрепче.

Воздух был неподвижным и теплым, поверхность реки — совершенно гладкой. У берегов носились по воде жуки-водомеры, над камышами вились стрекозы. Мясник Поль греб одним веслом и под низко склонившимися с берега ивами дал своей небольшой лодке плыть по течению. В корзине с наживкой стрекотали сверчки, их стрекот привлек большую красноглазую муху, которая вылетела из-под огромной руки Поля, когда он схватил сверчка и насадил его на крючок. Он забросил наживку под ивами, и тотчас же его поплавок с перышком погрузился в воду: удочка ожила.

Поль вытащил рыбину и насадил ее вместе с другими на сделанный из цепочки кукан, который свисал в воду с борта лодки. Занимаясь рыбиной, мясник лишь краем уха слышал доносящееся издали треньканье. Он слизал рыбью кровь с большого пальца и отвел лодку к маленькому причалу у поросшего лесом берега, где был припаркован его грузовичок. На причале, на грубой скамье, Поль выпотрошил самую большую рыбину и положил ее в брезентовую сумку со льдом. Другие рыбины на кукане были еще живы — ведь они оставались в воде. Они затянули кукан под причал, пытаясь спрятаться.

Странное треньканье в воздухе — прерывистая мелодия, прилетевшая из далеких от Франции краев. Поль взглянул на грузовичок, будто услышал шум какого-то механизма. Прошел вверх по берегу, не выпуская из рук ножа, которым чистил рыбу, потом осмотрел машину, проверил радиоантенну, пощупал покрышки. Убедился, что двери заперты. Снова раздалось бренчанье, теперь уже целая прогрессия нот.

Поль пошел на звук, обогнул несколько кустов и вышел на поляну, где обнаружил Ганнибала, сидевшего на пне и перебиравшего струны японской лютни. Футляр от лютни был прислонен к мопеду. Рядом с Ганнибалом лежал блокнот для рисования. Поль тотчас же вернулся к грузовичку и проверил горловину бензобака — не остались ли в ней кристаллы сахарного песка. Ганнибал не поднял на него глаз и продолжал наигрывать на лютне, пока мясник не вернулся и не встал прямо перед ним.

— Поль Момун, Прекрасное мясо! — произнес Ганнибал. Зрение у него обострилось, по краям предметов возник красновато-радужный ореол, словно свет преломлялся в наледи на окнах или по краю линзы.

— Ах ты, немой ублюдок, вот ты и заговорил! Если ты нассал мне в радиатор, я тебе твою гребаную башку набок сверну. А тут легавых нет, так что тебе на их помощь рассчитывать нечего.

— И тебе тоже, — ответил Ганнибал, сыграв несколько нот. — То, что ты сделал, — непростительно. — Ганнибал опустил лютню на землю и поднял блокнот. Глядя на Поля, он мизинцем растер что-то на листе, подправляя рисунок. Затем перевернул страницу и встал, протянув блокнот с чистым листом Полю. — Ты обязан извиниться перед одной дамой, попросить у нее прощения письменно.

От Поля несло прогорклым запахом сальной кожи и грязных волос.

— Парень, да ты псих, что ли, что сюда заявился?

— Напиши, что просишь прощения, что понимаешь, как ты отвратителен и жалок, и что ты никогда больше не взглянешь на нее и не обратишься к ней, если встретишь ее на рынке.

— Извиняться перед япошкой?! — Поль захохотал. — Да я первым делом зашвырну тебя в речку и выполощу дочиста. — Он положил ладонь на нож. — А потом может случиться, что вспорю тебе штаны и впендюрю кое-что в то место, куда не больно захочешь. — Тут он направился к Ганнибалу, а мальчик стал отступать к мопеду, где стоял футляр от лютни.

Ганнибал остановился.

— Так ты интересовался, что у нее за писяк, так, кажется? Рассуждал, в какую сторону там все идет?

— А она что, мать тебе, что ли? У япошек писяк идет наперекосяк! Трахни маленькую япошку — сам увидишь!

Поль бросился вперед — убить, уничтожить, его огромные руки готовы были давить, крушить… Но Ганнибал вмиг выхватил из футляра изогнутый самурайский меч и полоснул мясника наискось понизу живота.

— Наперекосяк — вот так?

Вопль Поля прозвенел над деревьями, птицы в испуге взлетели с ветвей. Мясник прижал к животу ладони, а когда отвел их, они были залиты густой темной кровью. Он взглянул вниз, на рану, и попытался ее зажать, но внутренности вывалились ему на руки. Ганнибал отступил вбок и, развернувшись, резанул его мечом по почкам.

— Или больше по касательной к позвоночнику?

Потом он размахнулся мечом, чтобы рассечь мясника крест-накрест; глаза Поля от шока вылезали из орбит, он пытался бежать, но Ганнибал нанес ему удар мечом по ключице, из артерии, шипя, хлынула кровь, забрызгав Ганнибалу лицо. Следующие два удара пришлись мяснику по лодыжкам, и он упал с перерезанными сухожилиями, мыча, как вол.

И вот мясник Поль сидит, опершись о пень. Он не в силах пошевелить руками.

— Хочешь взглянуть на мой рисунок? — спрашивает его Ганнибал.

Он подносит раскрытый блокнот к лицу мясника. На рисунке — голова Поля на блюде, к волосам прикреплен ярлык. На ярлыке надпись: «Поль Момун. Прекрасное мясо». В глазах у Поля начинает темнеть. Ганнибал взмахивает мечом, и на миг все перед Полем покосилось, но кровяное давление тут же упало и наступила тьма.

В своей собственной тьме Ганнибал слышит голос Мики, вскрикнувшей, когда к нему направился черный лебедь, он произносит вслух: «О-о-ой, Анниба! »

День угасал. Ганнибал оставался там еще долго, пока сгущались сумерки. Он сидел с закрытыми глазами, прислонившись к пню, на котором стояла голова Поля Момуна. Открыв глаза, он еще долгие минуты сидел не шевелясь. Наконец он поднялся и подошел к причалу. Кукан был сделан из тонкой цепочки, увидев ее, он потер шрам у себя на шее. Рыбы на кукане были еще живы. Он смачивал водой руки, прежде чем их коснуться, и отпустил их, одну за другой, приговаривая: «Уходи, уходи! », а потом забросил цепь далеко в реку.

Он и сверчков выпустил. «Уходите! Уходите! » — говорил он им. Потом заглянул в брезентовую сумку, увидел большую выпотрошенную рыбину и почувствовал, как рождается аппетит.

— Ум-м-м, — произнес он. — Вкусно!

Насильственная смерть Поля Момуна не стала трагедией для многих жителей деревни, где во время немецкой оккупации нацисты расстреляли мэра и нескольких членов деревенского совета в отместку за деятельность Сопротивления.

Большая часть самого Поля лежала на оцинкованном столе в бальзамировочной похоронного бюро Роже, где мясник оказался следующим после графа Лектера. Уже спустились сумерки, когда к похоронному бюро подъехал черный «ситроен». Полицейский, дежуривший у входа, поспешил к машине — открыть дверь.

— Добрый вечер, господин инспектор.

Из машины вышел человек лет сорока, подтянутый, в хорошо сидевшем костюме. Он ответил на четкое приветствие полицейского дружеским кивком, обернулся к автомобилю и сказал водителю и другому полицейскому, сидевшему в машине сзади:

— Отвезите чемоданы в участок.

Инспектор нашел владельца похоронного бюро и комиссара полиции в бальзамировочной, полной разнообразных кранов, шлангов и — в шкафах за стеклянными дверцами — эмалированных сосудов с необходимыми для бальзамирования принадлежностями.

При виде полицейского инспектора из Парижа лицо комиссара просветлело.

— Инспектор Попиль! Я просто счастлив, что вы смогли приехать. Вы, разумеется, меня не помните, но я…

Инспектор некоторое время пристально смотрел на комиссара.

— Ну как же, конечно, помню. Комиссар Бальмэн. Вы доставили Дерэ в Нюрнберг и сидели позади него во время процесса.

— А я видел, как вы выступали свидетелем на этом процессе.

— Итак, что у нас здесь имеется?

Лоран, помощник владельца похоронного бюро, снял покрывавшую труп простыню.

Тело мясника Поля было все еще в одежде, его крест-накрест пересекали диагональные красные полосы там, где одежда не была насквозь пропитана кровью. Головы у него не было.

— Поль Момун… или большая его часть, — сказал комиссар. — У вас его досье?

Попиль кивнул:

— Краткое и отвратительное. Он транспортировал евреев из Орлеана. — Инспектор задумчиво посмотрел на труп, обошел вокруг, приподнял руку Поля. Грубая татуировка теперь, на бледной коже, выглядела ярче. Попиль заговорил снова, тихо, словно разговаривал сам с собой: — У него на руках оборонительные травмы, но ссадинам на костяшках уже несколько дней. Он не так давно дрался.

— И к тому же часто, — ответил Роже.

Вмешался его помощник Лоран.

— В прошлое воскресенье подрался в баре, выбил зубы одному мужчине и еще — женщине, — пропищал он и подергал головой, чтобы показать, с какой силой были нанесены удары, высокая прическа «помпадур» подпрыгивала на его маленькой голове.

— Список, пожалуйста. Его недавних противников, — произнес инспектор Попиль. Он наклонился над трупом и принюхался. — Вы ничего не делали с его телом, господин Роже?

— Нет, господин инспектор. Комиссар специально запретил мне это.

Инспектор Попиль жестом подозвал его к бальзамировочному столу. Лоран тоже подошел.

— Что это за запах? Похоже на то, чем вы здесь пользуетесь?

— По-моему, пахнет цианидом, — заметил владелец похоронного бюро. — Значит, его сначала отравили!

— Цианид пахнет жженым миндалем, — возразил Попиль.

— Пахнет, как лекарство от зубной боли, — сказал Лоран, бессознательно потирая щеку.

Роже повернулся к помощнику:

— Ну и кретин! Где же ты увидел его зубы?

— Да. Это — гвоздичное масло, — заключил инспектор Попиль. — Комиссар, можем мы вызвать аптекаря и проверить его регистрационные книги?

Под руководством шеф-повара Ганнибал запек великолепную рыбу с приправами, обваляв ее в бретонской морской соли прямо в чешуе; теперь он уже вынул ее из духовки. Солевая корка сломалась и отвалилась, как только повар постучал по ней тупой стороной ножа, с коркой вместе отошла и чешуя, и всю кухню заполнил замечательный аромат.

— Смотри-ка, Ганнибал, — сказал шеф-повар. — Самые лучшие куски у рыбы — это щеки. Это относится и ко многим другим существам. Когда разделываешь рыбу за обедом, следует дать одну щеку мадам, а другую — почетному гостю. Но конечно, если ты раскладываешь ее по тарелкам здесь, на кухне, то обе щеки съедаешь сам.

На кухне появился Серж — принес продукты с рынка. Он стал распаковывать их и раскладывать по местам.

Следом за ним в кухню тихо вошла леди Мурасаки.

— Я встретился с Лораном в баре «Petit Zinc»^[23], — сказал Серж. — Они так и не нашли проклятую голову этого урода-мясника. Лоран сказал, от трупа пахнет — только представьте себе! — гвоздичным маслом, которым зубы лечат. Он сказал…

Ганнибал поспешил проводить леди Мурасаки и Сержа прочь из кухни.

— Вам в самом деле надо бы что-то съесть, миледи. А эта рыба просто очень хороша, — сказал он.

— А я принес с рынка персиковое мороженое, — добавил Серж. — Со свежими персиками.

Леди Мурасаки долгий миг вглядывалась в глаза Ганнибала. Он улыбался ей, совершенно спокойный.

— Персик! — произнес он.

Полночь; леди Мурасаки лежит в постели, в открытое окно легкий ветерок доносит аромат мимозы, цветущей внизу, в одном из уголков двора. Она откинула покрывала, чтобы ощутить прохладное дуновение на обнаженных руках и ногах. Глаза ее открыты, взгляд устремлен на неосвещенный потолок, она ощущает, даже слышит, как моргают ее веки.

Внизу, во дворе, старая собака пошевелилась во сне, втянула воздух расширившимися ноздрями. Шкура у нее на лбу морщится на мгновение, но она снова успокаивается и погружается в сладкий сон об охоте, ощущая в пасти вкус крови.

В темноте над спальней леди Мурасаки скрипнул пол на чердаке. Какая-то тяжесть на досках пола, не просто пискнула, пробегая, мышь. Леди Мурасаки глубоко вздохнула и быстро спустила ноги с кровати, встав босиком на каменный пол спальни. Накинула легкое кимоно, коснулась волос, вынула из вазы в передней цветы и, неся в руке лампу со свечой, стала подниматься по лестнице.

Резная маска на чердачной двери улыбнулась ей. Леди Мурасаки приподнялась на носках, приложила к маске руку и толкнула дверь. Она почувствовала, как сквозняк прижал кимоно к спине, легонько подталкивая ее внутрь, и увидела, что в дальнем конце чердака мерцает свет. Леди Мурасаки направилась к нему, свет ее лампы играл на следивших за ней масках театра Но, а марионетки, свисавшие с перекладины, жестикулировали ей вслед в дыхании поколебленного ее приходом воздуха. Мимо плетенных из ивовых прутьев корзин и обклеенных ярлыками чемоданов, скопившихся за годы ее жизни с Робертом, она шла к семейному алтарю и к доспехам, перед которыми горели свечи.

На алтаре, перед доспехами, стоял темный предмет. Леди Мурасаки увидела его силуэт на фоне свечей. Она поставила лампу со свечой на ящик рядом с алтарем и смотрела на темный предмет долго и пристально. Голова мясника Поля стояла в мелкой вазе для цветов. Его лицо было бледно и чисто вымыто, губы целы, но щек на лице не было, и немного крови вылилось изо рта Поля в вазу. Кровь стояла в вазе, будто вода под композицией из цветов. К волосам Поля был прикреплен ярлык. На ярлыке — надпись по-французски, каллиграфическим почерком: «Момун. Магазин „Прекрасное мясо“».

Голова Поля повернута лицом к доспехам, взгляд поднят к маске самурая. Леди Мурасаки тоже повернулась к доспехам, подняла к маске лицо и проговорила по-японски:

— Приветствую тебя, досточтимый предок. Пожалуйста, прости нам этот неподобающий букет. Со всем уважением к тебе должна сказать, что я имела в виду не такую помощь.

Она машинально подняла с пола увядший цветок с ленточкой и положила его в рукав, глаза ее беспрестанно двигались, оглядывая все вокруг. Большой меч висел на месте, боевой топор — тоже. Малого меча на стенде не было.

Леди Мурасаки отступила назад, прошла к окну и открыла раму. Сделала глубокий вдох. В ушах отдавалось биение ее собственного пульса. Ветерок заставлял трепетать ее кимоно и огоньки свечей.

Послышался негромкий шум позади театральных костюмов Но. У одной из масок ожили глаза. Они наблюдали за ней.

— Приветствую тебя, Ганнибал, — сказала она по-японски.

Из темноты послышался ответ, тоже по-японски:

— Приветствую вас, миледи.

— Можно, мы продолжим по-английски, Ганнибал? Есть вещи, которые мне хотелось бы сохранить в тайне от моего предка.

— Как пожелаете, миледи. В любом случае мы уже исчерпали мой запас японских слов.

Он вышел в круг света от лампы, держа в руках малый меч и тряпку, которой он его протирал. Леди Мурасаки подошла к мальчику. Большой меч — на своем месте, она сможет до него дотянуться, если понадобится.

— Я воспользовался бы мясницким ножом, — сказал Ганнибал. — Но я взял меч Масамуне-доно, потому что это показалось мне подобающим случаю. Надеюсь, вы не против. Клянусь, на острие — ни одной щербинки. Мясник был мягкий, как масло.

— Я боюсь за тебя.

— Прошу вас, не тревожьтесь. Я избавлюсь от… нее.

— Ты не должен был совершать такое ради меня.

— Я сделал это ради себя, потому что высоко ценю вас как личность, леди Мурасаки. На вас вовсе нет вины за содеянное мной. Мне кажется, что Масамуне-доно позволил воспользоваться его мечом. Это и в самом деле поразительное орудие боя.

Ганнибал вложил малый меч в ножны и, сделав жест уважения в сторону доспехов, вернул меч на его место на стенде.

— Вы дрожите, миледи, — произнес он. — Вы прекрасно владеете собой, но вы трепещете, словно птичка. Я никогда не приблизился бы к вам без цветов. Я люблю вас, леди Мурасаки.

Внизу, за оградой двора, послышался двунотный звук французской полицейской сирены. Он раздался один раз и смолк. Собака поднялась с места и вышла к воротам — лаять.

Леди Мурасаки бросилась к Ганнибалу, взяла его руки в свои и прижала к щекам его ладони. Поцеловала его в лоб и прошептала — но нервное напряжение слышалось даже в ее шепоте:

— Скорей! Вымой руки, ототри их как следует! У Чио в комнате есть лимоны.

Далеко внизу послышался громкий стук в дверь.

Леди Мурасаки спустилась к инспектору Попилю лишь после того, как отсчитала сто ударов собственного сердца. Когда она появилась на лестнице, инспектор вместе с помощником стоял в самом центре просторного, с высоким потолком вестибюля и смотрел вверх, на площадку, где остановилась она. У нее создалось впечатление, что он замер в готовности, словно красивый паук в заплетенной паутиной раме окна, и что за окном она видит бездонную ночь.

Она спускалась по ступеням как бы одним движением, плавно, как будто и не делая никаких шагов. Руки она спрятала в рукава кимоно.

Серж с покрасневшими от волнения глазами отступил в сторону.

— Леди Мурасаки, эти господа — из полиции.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, мадам. Мне жаль беспокоить вас в такой поздний час. Я должен задать несколько вопросов вашему… племяннику?

— Племяннику?.. Могу я увидеть ваше удостоверение?

Ее рука медленным движением освободилась из рукава, обнажив и другую руку. Леди Мурасаки внимательно прочла текст удостоверения и проверила фотографию.

— Инспектор ПОП-иль?

— По-ПИЛЬ, мадам.

— На вашей фотографии я вижу орден Почетного легиона, инспектор.

— Да, мадам.

— Благодарю вас за то, что вы сами приехали к нам.

Когда она возвращала Попилю удостоверение, до него донесся аромат, свежий и чуть заметный. Она внимательно наблюдала за его лицом, ожидая, когда он ощутит этот запах. И заметила — чуть дрогнул и, расширившись, его ноздри, чуть сузились зрачки.

— Мадам?..

— Мурасаки Сикибу.

— Мадам — графиня Лектер, но обычно к ней обращаются, пользуясь ее японским титулом: леди Мурасаки, — отважился объяснить Серж. Для этого потребовалось немало мужества — ведь он разговаривал с полицейским.

— Леди Мурасаки, я хотел бы поговорить с вами наедине, а затем, отдельно, с вашим племянником.

— С должным почтением к вашему чину и должности, инспектор, я все же боюсь, что это не представляется возможным, — ответила леди Мурасаки.

— О, мадам, это абсолютно возможно! — заявил инспектор Попиль.

— Мы с радостью принимаем вас в нашем доме и с удовольствием предоставим вам возможность поговорить с нами обоими — вместе.

С лестничной площадки раздался голос Ганнибала:

— Добрый вечер, господин инспектор.

Попиль повернулся к Ганнибалу:

— Молодой человек, я хочу, чтобы ты поехал со мной.

— Конечно, господин инспектор.

Леди Мурасаки обратилась к Сержу:

— Будьте добры, принесите мою накидку.

— В этом нет необходимости, мадам, — сказал Попиль. — Вы не поедете. Я опрошу вас здесь, в замке, завтра. Я не причиню вреда вашему племяннику, мадам.

— Все хорошо, миледи, — сказал Ганнибал.

Пальцы спрятанных в рукава рук леди Мурасаки чуть расслабились и уже не так сильно сжимали ее запястья.

В бальзамировочной было темно и тихо, слышно было лишь, как медленно падают в раковину капли воды из крана. Инспектор Попиль с Ганнибалом остановились в дверях, так и не стряхнув с плеч и башмаков дождевые капли.

Момун точно лежал здесь: Ганнибал чувствовал его запах. Мальчик ждал, чтобы Попиль зажег свет, и думал: «Интересно будет посмотреть, какую паузу этот полицейский сочтет достаточно драматичной…»

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒